приборный щиток. Вероятно, когда Риволани бывал свободен, то приходил с
мальчуганом в гараж, они драили свой "ситроен", толковали о моторах,
обсуждали достоинства разных марок машин, уверенный в себе отец, уверенный
в отце сын, именно так будет и у Грацци с Дино, когда малыш подрастет и
они купят автомобиль.
- Никто ничего не слышал?
- Никто ничего, - ответил Малле. - Никто ничего, пока жена не
закричала. Самое ужасное, что она сама выключила фары, помнит, что
выключила фары. Ты понимаешь?
"Чего доброго, - подумал Грацци, - он сейчас расплачется, а тут как раз
заявится Таркен и начнет морочить мне голову".
Малле, привыкший не спать по ночам, по-прежнему качал головой, устремив
глаза в одну точку, но вот наконец появился шеф, он резко затормозил
посреди двора, он сидел один в своей черной машине, на заднем бампере
которой имелся большой стальной крюк.
Во время отпуска он возил с собой лодку на прицепе.
Таркен издали в знак приветствия помахал рукой Грацци и Малле, вошел в
бокс, неся перед собой свой живот беременной женщины, наклонился над
трупом. Жандармы и помощники комиссара полиции Клиши молча наблюдали за
ним. Он выпрямился через тридцать секунд, освещенный столь неожиданным в
этот первый понедельник октября солнцем, и с явным облегчением произнес
первые толковые слова за все утро:
- Над этой пушкой хорошо поработали, ребятки. Владельцев револьвера
сорок пятого калибра и так не встретишь в городе на каждом шагу. А этот
сукин сын, который так обработал свои пули, - настоящий профессионал, но
он допустил промах, и преогромный, мало найдется негодяев, которые станут
помечать крестом свои пули, и вам они все известны не хуже, чем мне!
На пуле имелся крестообразный надпил, выполненный напильником, очень
тщательно; попадая в цель, такая пуля оставляет рану с четырьмя рваными
краями. В своей лаборатории Ротру, который вот уже тридцать лет занимался
этими маленькими кусочками свинца, сразу припомнил пули, которыми
пользовались англичане во время последней войны в Азии: они проникали в
тело и разрывали ткани. Ротру добавил, что в Фор-Лами было даже возбуждено
дело против охотников-профессионалов, убивавших зверей подобным образом.
Они собрались впятером у стола шефа - Грацци, Жуй. Безар, только что
принесший чемодан Жоржетты Тома, Алуайо и Парди, молчаливый корсиканец,
который курил, прислонившись к двери. Малле отправился спать. Габер
разыскивал девушку из Авиньона, объезжая конторы по найму и полицейские
комиссариаты.
Таркен, с лоснящимся от пота лицом и погасшим окурком в уголке рта,
словно принял от Малле эстафету: теперь он, устремив глаза в одну точку,
все время качал головой с видом человека, которому на этот раз не удалось
найти себе прикрытия.
Наконец он выругался в сердцах, сказал, что был слишком благодушен,
ведь стоит ему недосмотреть, как сразу же за его спиной начинается
какая-то ерунда. Что сделал он. Грацци, за все эти дни, с субботнего утра?
- Суббота была позавчера, - ответил Грацци. - А вчера было воскресенье.
Разве вы сами могли предположить, что беднягу уберут?
- Почему ты сказал "уберут"?
- Просто так.
Парди отошел от двери и проговорил медленно, с акцентом как у Тино
Росси, что слово найдено верное, что шофера, конечно, убрали как
нежелательного свидетеля.
Наступило молчание, все были того же мнения.
- Его хоть успели допросить? - спросил шеф уже спокойнее.
- Да, вчера во второй половине дня. Я посылал к нему Габера. А сегодня
утром он должен был прийти к нам уточнить показания.
Грацци достал из кармана свой красный блокнот, в который он занес все,
что Жан Лу запомнил из разговора с Риволани. Накануне они, хотя и не
застали Кабура дома и не имели ордера на обыск, правда наспех, ничего не
сдвигая с места, на свой страх и риск, без ведома консьержки, осмотрели
его маленькую квартирку и, вернувшись в префектуру, уселись друг против
друга за столом под самой лампой в комнате инспекторов, где, кроме них,
никого не было. В это время Кабур и причины его отсутствия беспокоили их
куда больше, чем водитель грузовика. К тому же Жан Лу торопился. И на этой
странице Грацци успел записать всего лишь несколько бессвязных фраз, едва
ли набралось бы на три строчки в отчете.
- Раз в неделю он ездил на Юг. Перевозил разные товары, а на обратном
пути доставлял в Париж ранние фрукты и овощи. На прошлой неделе у него на
дороге около Берра случилась поломка, и ему пришлось поставить грузовик на
ремонт в ближайшую мастерскую. Ремонт должен был занять несколько дней, и
он предпочел вернуться поездом. Он собирался отправиться за грузовиком в
конце недели.
Таркен, так и не снявший шляпу, сказал: может, это и так, но он вовсе
не просил рассказывать ему жизнь шофера.
Грацци продолжал:
- Итак, Риволани сел в поезд в пятницу вечером. Описания, которые он
дал другим пассажирам, совпадают с тем, что показали Кабур и актриса, у
которой мы были во второй половине дня. Сейчас она, вероятно, уже ожидает
в приемной.
Грацци взглянул на часы: 11 часов 30 минут. Наверное, она уже
заждалась. Таркен, не сводивший с него глаз, велел Жуй пойти побыстрее
разделаться со старухой. Если понадобится, они ее снова вызовут.
- При его работе, - продолжал Грацци, когда Жуй вышел из комнаты, - он
засыпал сразу, стоило ему где-нибудь присесть. В купе он первым растянулся
на своей полке и последним проснулся. Он ничего не видел, ничего не
слышал.
Голос Тино Росси за спиной Грацци заметил, что в купе все-таки что-то
произошло, и тот, кто дал себе труд дождаться, пока шофер вернется из
кинотеатра, вряд ли собирался покарать его за то, что он спал.
- Как бы то ни было, он ничего такого не смог вспомнить. У убийцы,
возможно, память оказалась лучше, чем у него.
Зазвонил внутренний телефон. Таркен взял трубку, покачал головой,
повторил несколько раз: да, да спасибо, старина, и, повесив трубку,
сказал, что Грацци повезло, след все-таки остался: револьвер.
Ротру категоричен. Это "Смит-и-Вессон", выпущен недавно, пули надпилены
человеком, который разбирается в оружии, револьвер был с глушителем. Да,
цыплятки мои, с глушителем. Ротру утверждает, что глушитель в форме груши,
а не цилиндра, он говорит, что мог бы нарисовать этот глушитель.
Грацци, до того не выносивший, когда его шеф произносил некоторые
слова, например, "категоричен", что становился даже несправедливым,
заметил, что Ротру не раз уже, поглядев на кусочек свинца, угадывал чей-то
цвет глаз, а потом оказывалось, что все это совсем не так. Так что не
смешите меня с его рисунками.
Но Грацци явно было не до смеха, его голубые глаза были устремлены на
Таркена, который уперся взглядом в его галстук; вдруг шеф вскочил со
своего стула, да так резко, что, казалось, вот-вот проглотит и свой
окурок, и Грацци вместе с ним. Но он ничего не сказал. Тыльной стороной
ладони сдвинул шляпу на затылок и отвернулся к окну.
Глядя ему в спину, куда-то между лопаток, Грацци выпалил, не переводя
дыхания, громко и четко, что им все-таки не следует мешкать, потому что,
если уж вы хотите знать мое мнение, этого Кабура так до сих пор и не
нашли, а ведь он очень торопился, когда выходил из дому, даже не выключил
лампу над умывальником, и если мы будем долго раскачиваться, он успеет еще
пострелять по мишеням. Помолчав с минуту, он добавил, что водитель
грузовика оставил жену и троих детей.
- Подумать только, - отозвался Таркен.
Он продолжал неподвижно стоять у окна, и со спины он выглядел куда
лучше, почти человечным в своем толстом пальто, у которого еще несколько
дней назад распоролся один из швов. Он, вероятно, думал: нет, это не
Кабур, тут действовал настоящий профессионал, и главное, конечно, то, что
произошло в поезде; если я сумею разослать десяток парней к оружейным
мастерам и выудить кое-какую информацию у полиции нравов, то, уверен, не
пройдет и двух суток, как все будет кончено. Мы его схватим и передадим
Фрегару, а этот болван Грацци пусть продолжает строить из себя Шерлока
Холмса, если ему так нравится. Кому он все это говорит?
Зазвонил телефон. Таркен медленно повернулся, усталым жестом снял
трубку, покачал головой, потом выругался в сердцах: "Что? Где? В лифте?",
прикрыл трубку своей пухлой рукой и сказал, что, ему, Грацци, и впрямь
следовало бы пошевеливаться, да и всем им тоже, потому что мы увязли не на
шутку. Твоя актриса сюда не явится, ее укокошили два часа назад. И ответил
уже по телефону: конечно, конечно, сейчас приедем, кому вы все это
говорите?
Ее перенесли в спальню и положили на кровать. Чтобы не трогать лифт с
места, ее пришлось отнести на руках на ее этаж, одна туфля на высоком
каблуке упала, и ее оставили в прихожей.
На лице Элианы Даррес застыло выражение удивления. Пуля словно тяжелым
молотом раздробила ей грудь, но крови, если не считать той, что на платье
и на меховом манто из настоящего леопарда, было не так уж много.
Жан Лу вбежал, запыхавшись, оттолкнув в дверях полицейского и помощника
прокурора (Таркен и Грацци в это время стояли возле кровати), он успел
лишь сказать: привет, шеф, - и опустил глаза. Он тотчас отвернулся, лицо
его исказила гримаса, казалось, его сейчас стошнит. Грацци вышел с ним на
лестницу.
Теперь ему стало по-настоящему страшно.
Сначала в субботу утром в купе убивают Жоржетту Тома.
В субботу вечером сообщение об этом появляется лишь в одной газете,
остальные расскажут о случившемся только в понедельник. В субботнем
вечернем выпуске дается простой перечень имен. В понедельник газеты уже
более подробно сообщают о Кабуре, Гароди, Даррес, Риволани. Но, по всей
видимости, убийцу что-то беспокоит, и поскольку это "что-то" имеет для
него очень большое значение, он убирает одного за другим еще двух
пассажиров этого купе.
Грацци думал о Кабуре, который исчез в субботу, оставив в доме
зажженную лампу... Убийца он или сам уже убит?
Грацци думал о девушке из Авиньона, которую Габеру так и не удалось
найти. А не напал ли уже убийца, который хитрее, а может, и осведомленнее
их, на ее след?
- Они убили Риволани? - спросил Габер.
- Так же, как и ее. Ближе чем с двух шагов, из револьвера.
Почему ты сказал "они"?
- Не знаю, - ответил Габер.
Он был бледен, но держался. Ему всего двадцать три года.
И свою работу в это утро он должен был искренне ненавидеть.
Грацци тоже ненавидел свою работу; положив руку на открытую дверь
кабины лифта, он думал: они вышли на Риволани в воскресенье вечером, еще
до того, как о нем написали в газете, на Кабура, вероятно, тоже. А как с
малышкой Бомба?
- Тебе удалось выяснить что-нибудь о девушке из Авиньона?
- В гостиницах никаких следов. Я побывал почти во всех комиссариатах
полиции. После обеда надо будет обойти конторы по найму. Но это займет
уйму времени, если я буду один. Он действует куда быстрее, чем я, этот
тип.
Габер говорил тихо, странным, сдавленным голосом, кивая на лифтовую
шахту. Грацци же думал: вот оно и случилось, я никогда не сомневался, что
в один прекрасный день такое произойдет. Таркен отправится путешествовать
на своем паруснике на два-три года, он может себе это позволить, министры
же долго никогда не задерживаются, а меня в два счета загонят в
какой-нибудь провинциальный комиссариат марать бумагу, или же, в лучшем
случае, если хватит духу, я попытаюсь найти себе работу в какой-нибудь
страховой компании или в одном из больших магазинов, что-нибудь в этом
роде. Все чертовски просто: нашелся какой-то сумасшедший, который
действует куда быстрее нас.
- Хитро придуман этот трюк с лифтом, - сказал Грацци усталым голосом.
Он взял Габера за плечо, потащил его за собой на шестой этаж и
остановился у пустой лифтовой шахты.
- Она садится в лифт. Он дает ей немного спуститься, затем открывает
решетчатую дверь. Как он догадался, что это именно она, вот чего я никак
не пойму. Возможно, ожидал ее на лестнице этажом ниже. А узнать ее
леопардовое манто нетрудно. Он то открывает, то закрывает дверь, пока она
нажимает на разные кнопки. Если она поднимается, он сразу же закрывает
дверь, если спускается, открывает, и лифт останавливается. Ты понимаешь,
так он спокойненько довел ее до пятого этажа и остановил лифт там, где
хотел.
Грацци закрыл решетчатую дверь, сделал вид, что прицеливается,
повторил, что все это хитро придумано и что псих этот силен.
- Почему же она на позвала консьержа?
- В этом-то вся хитрость. Зовут обычно, когда лифт не работает. Но
лифт-то работал! Он то спускался вниз, то поднимался, вот и все. Она,
вероятно, решила, что выйдет на другом этаже.
Они услышали этажом ниже голос Таркена: он что-то громко говорил
окружавшим его полицейским и жильцам дома. И спустились.
Шеф, не вынимая рук из карманов пальто, в сдвинутой на затылок шляпе,
посмотрел на Грацци, уперся взглядом в его живот и спросил:
- А что, мистер Холмс, был у этого подонка глушитель или нет?
- Был, - ответил Грацци. - Но куда это нас приведет, если мы за это
ухватимся? Прежде чем мы сумеем обойти всех оружейных мастеров, перероем
все регистрационные книги и договоримся с полицией нравов, он спокойно
успеет еще не раз пустить в ход свой глушитель! К тому же такую грушу, раз
уж он так силен, он мог смастерить и сам.
- Ему понадобились бы для этого всякие там пружинки, куча всяких
штуковин.
- К нам каждый день поступает оружие, которое нигде не
зарегистрировано.
- Но без глушителя.
- Может быть, тут замешана политика?
- Счастливая мысль, - отозвался Таркен. - Я сейчас сварганю свой отчет,
направлю его в Управление безопасности, а они тут же вернут мне его
обратно, и, прежде чем вся эта история закончится, я окажусь на пенсии,
буду себе отдыхать.
- Может, он иностранец?
- Попал в самую точку, - отпарировал Таркен. - Ну конечно же, он чех
или словак, они там все хорошо вооружены. Но не волнуйся. Отвечать будем
мы, а не таможенники из Орли!
Телефон находился в спальне, возле кровати, на которой лежала Элиана
Даррес. Пока Грацци набирал номер, Габер подошел и, не глядя на нее,
принялся изучать содержимое сумочки.
Малле сначала стал жаловаться по телефону, что так и не выспался, потом
отпустил какую-то непристойность, все-таки он проспал целый час и немного
повеселел, успел даже побриться и переодеться. Он будет связным, будет
сидеть на стуле в префектуре и каждый час звонить ребятам в Марсель,
торопить их, скажет, что это очень важно.
Жуй еще утром допросил мадам Гароди. Он застал ее в приемной,
отправившись туда за Элианой Даррес, она показалась ему прехорошенькой,
прекрасно одетой, испуганной и скрытной. Она ничего не знает, хочет лишь
одного: подписать свои показания и как можно скорее уйти.
- Давно ли она ушла?
- Около получаса.
- Она знает о Риволани и об актрисе?
- Нет.
- Отыщи ее и следи за ней, но так, чтоб тебя никто не видел.
- Зачем?
- Если ты этого не понимаешь, то и объяснять не стоит. Не спускай с нее
глаз, но никому не попадайся на глаза. Я совсем не хочу, чтоб ее тоже
нашли с дыркой в голове.
- А если устроить кордон из полицейских у ее дома?
- Вот именно, - отозвался Грацци, - подними побольше шуму. Я хочу
схватить этого типа, а не заставить его смыться!
- Кстати о шуме, в коридоре полно газетчиков. Что им сказать?
- Сейчас 12 часов 12 минут, - сказал Грацци, взглянув на наручные часы.
- Вот если после этой минуты газетам хоть что-то будет сообщено, клянусь
жизнью моего малыша, пулю в башку получишь ты.
Он повесил трубку.
Парди обедал дома. Он пользовался телефоном одного из соседей, который
уже давно сожалел, что решился оказать ему подобную любезность. Он с
полным ртом подошел к телефону.
- Мне нужен Кабур, - сказал Грацци.
- Я исполняю приказы только своего шефа, - отрезал Тино Росси.
- Так вот, это приказ.
- Что у вас там происходит?
- А ты как думаешь?
- Ладно, ладно, - ответил Тино Росси.
И повесил трубку. Грацци не сомневался, что он отыщет Кабура.
Он работал на редкость методично, четко, спокойно, никогда не выходил
из себя и был уверен, что в один прекрасный день прославится и даже - а
почему бы и нет? - возглавит сыскную полицию. Он всегда находит то, что
ищет, потому что он корсиканец и у него повсюду друзья, только он один у
Таркена умудряется всегда обедать дома.
Алуайо нигде не было, найти его было невозможно. Должно быть, в это
время, выставив на покрытый клеенкой стол пузырьки с лекарствами, он жевал
свой бифштекс в одном из дешевых ресторанов на улице Дофины и жаловался
официантке на изжогу. На набережную Орфевр он вернется в ту самую минуту,
когда часы Дворца правосудия пробьют два, стараясь держаться прямо, совсем
как англичанин, очень бледный, докуривая свою единственную за день
сигарету.
- Пусть он сегодня же, не откладывая, вызовет эту Гароди, родственников
Кабура, родственников Даррес, пусть еще раз вызовет торговца автомобилями
и сестру Жоржетты Тома и допросит их. Пусть отыщет мужа Жоржетты Тома и
Боба, чтобы я вечером смог записать их показания. Я позвоню около двух
часов.
И Грацци повесил трубку.
- А мне что делать? - спросил Габер, стоявший возле него.
На этот раз он был не в своем коротком пальто с капюшоном, а в
блестящем нейлоновом темно-синем плаще, с оранжевым галстуком.
- Ты поедешь со мной на площадь Клиши, мы там пообедаем. Затем, пока я
буду разговаривать со студентом с улицы Дюперре, машина в твоем
распоряжении. Ты должен отыскать мне эту Бомба.
Жан Лу в знак согласия кивнул головой, но вид у него был еще более
неуверенный в себе, чем обычно.
Они ели свинину с картофелем и кислой капустой в пивной с широкими
окнами, глядя на игру солнца и тени на площади, как два месяца назад,
когда в самую жару занимались делом о мошенничестве. Расследование его
заняло всего неделю, Таркен тогда догадался, кто тут был замешан.
Грацци думал о шофере грузовика, о его сапогах на меху, о последних
шагах, которые он сделал, выйдя из машины на покрытый цементом двор,
направляясь к двери, чтобы открыть висячий замок и поднять створку, и на
этом все кончилось. Он не слышал, как убийца приблизился к нему, как
оказался за его спиной; получив пулю в затылок, он пролетел целый метр, а
потом пришла жена и выключила фары.
- Как ты думаешь, что так беспокоило убийцу? Что мог знать такого этот
Риволани, что это не давало убийце покоя?
Габер с набитым ртом ответил "не знаю", но в общем-то, если бы Риволани
что-то заметил, он бы ему сказал, ведь он его сам допрашивал.
- Ты не понимаешь, - сказал Грацци. - Может, он и видел что-то, но не
обратил особого внимания, для него в этом не было ничего примечательного,
а для нас это могло бы представлять интерес! Чего ради, по-твоему, человек
за два дня убирает двух свидетелей, которые находились в том же купе?
Габер ничего не ответил, лишь кивнул головой, допил свою кружку пива,
отлил себе половину оставшегося в кружке у Грацци и также выпил.
- Он у себя наверху, - сказала консьержка. - Но, надеюсь, вы не будете
с ним слишком строги, на нем и так лица нет.
Ему открыл дверь парень лет двадцати, брюнет, высокий, красивый, с
матовой кожей, с непокорной прядью волос, спадающей на лоб. Звали его Эрик
Гранден, но, посмотрев его бумаги, Грацци увидел, что настоящее его имя
Шарль. Он курил дорогие сигареты "Житан", курил беспрерывно, прикуривая
одну сигарету от другой, держа их своими длинными нервными пальцами. Он
был худощав, и темно-синий пуловер с треугольным вырезом, надетый прямо на
голое тело, был ему немного велик.
Комната была небольшая, забитая книгами. На столе среди тетрадей и
листков, размноженных на ротапринте лекций, стояла газовая плитка.
- Я собирался выпить кофе, хотите чашечку? Он налил Грацци кофе в
чашку, себе же в стакан, где на донышке было немного вина. У него были
золотые часы, и носил он их, как и Жан Лу, циферблатом на внутренней
стороне руки.
- Мне их подарила Жоржетта, - сказал он. - Я знаю, о чем вы собираетесь
спросить, так уж лучше я сам сразу отвечу вам: я был ее любовником, я
очень любил ее, и она меня тоже очень любила, а в субботу утром, в то
время, когда с ней это случилось, я был дома и собирался отправиться на
лекции. И консьержка, которая кое-что мне тогда принесла, может это вам
подтвердить.
Она уже подтвердила. А этим "кое-что" было молоко, хлеб, две рубашки,
которые она ему, как обычно, выгладила и сделала это, вероятно, бесплатно.
- Я ничего не знаю, ничего не понимаю, я только вечером обо всем узнал,
просматривая газету у приятельницы в Масси-Палезо. Я поехал туда на машине
Жоржетты. У меня есть от нее ключи. Я ничего не понимаю.
Лицо его судорожно исказилось, на глазах выступили неподдельные слезы,
и он отвернулся, чтобы тонкими юношескими пальцами взять новую сигарету.
Грацци, оглядывая комнату, стоя выпил свой кофе. На стенах были
наклеены бессмысленные фразы, составленные из слов, вырезанных из
иллюстрированных журналов, а также фотографии всевозможных животных с
большими ласковыми глазами.
- Я учусь в ветеринарном институте, - объяснил он. - На третьем курсе.
Его интересует научная работа. Когда-нибудь у него будет большая ферма
в Нормандии, что-то вроде клиники-лаборатории, где он займется
скрещиванием и выведением великолепных животных с ласковыми глазами, как
вот эти. А может быть, уедет в Австралию или Южную Африку, куда-нибудь,
где есть бескрайние просторы и, конечно же, животные. Люди его не
интересуют. Они слишком ничтожны, ни на что не годятся.
- Давно вы с ней знакомы?
- Два года. Я снял эту комнату два года назад.
- И сразу же стали ее любовником?
- Нет, гораздо позже, всего полгода назад. Но я часто заходил к ней и
прежде, мы вместе ужинали, болтали.
- Вы знаете Боба Ватского?
- Он нашел мне эту комнату. Я познакомился с ним в одном кабачке в
Латинском квартале. Он играет там на саксофоне. Если вы думаете, что это
сделал он, то ошибаетесь.
- Он уже тогда был ее любовником?
- Да.
- И вы знали?
- Знал.
- Одним словом, вы оба были ее любовниками одновременно? Он взглянул на
Грацци удивленно, ясными глазами и коротко засмеялся. И сказал, что и у
него в это время были другие подружки.
- Вам, вероятно, случалось иногда по вечерам заставать его у нее?
- Ну, и что?
- Вы не ревновали ее, и он тоже не ревновал? Он снова засмеялся своим
невеселым смехом, пожал плечами, потому что понял, куда ведет Грацци, и
это показалось ему верхом глупости.
- Если вы думаете, что ее убил кто-то из ревности, то вы просто зря
теряете время, убийцу следует искать в другом месте.
Он совершенно неожиданно повысил голос и сказал: черт побери, Жоржетта
вольна была любить кого хотела, они оба не только не ревновали, но,
случалось, ужинали все вместе, втроем, когда он заставал у нее Боба, и он
мог бы рассказать презабавную историю инспектору, но тот этого, конечно,
не поймет. А потом, разве это запрещено законом?
Грацци не понимал, разыгрывает ли он возмущение, желая скрыть, что
нервничает, или возмущение его искренне и вызвано чувством, которого он
действительно не понимал.
- А Пьера Бекки вы знали?
- Кого?
- Стюарда Пьера Бекки... Впрочем, это не имеет значения. Скажите,
Жоржетта Тома случайно никогда не упоминала имя одной актрисы, Элианы
Даррес?
Он ответил: нет, никогда, - и прикурил от окурка очередную сигарету.
Затем отвернулся, чтобы бросить окурок в картонную коробку, куда собирал
мусор.
- А некоего шофера грузовика Риволани? Постарайтесь вспомнить:
Риволани. Это очень важно, если вы хотите помочь нам.
Парень покачал головой, глаз его за сигаретным дымом не было видно, и
он помахал рукой, разгоняя его. И сказал: нет, не помнит. Он такого не
знает.
- Вы сказали, что в субботу вечером были у одной девушки в
Масси-Палезо...
- У женщины, а не у девушки. Она замужем, у нее трое детей, это совсем
не то, что вы думаете.
- Следовательно, вы не должны были встретиться с Жоржеттой Тома в этот
день?
- Я не знал даже, что она приезжает. Видите ли, она не обо всем мне
рассказывала. Случалось, я не видел ее по целым неделям, потому что или я
возвращался поздно, или же она была в отъезде. Когда ей нужна была ее
"дофин", она прикрепляла записку к моей двери, и я, уходя, оставлял ключи
и паспорт машины у консьержки.
Он сидел, прижавшись бедром к столу, скрестив руки и зажав сигарету
между указательным и средним пальцами, непокорная прядь волос падала ему
на лоб, смотрел он прямо в лицо Грацци. Задиристый и несчастный.
Я здесь только теряю время, подумал Грацци. И ушел.
Спускаясь по лестнице и думая о пятидесятилетней вдове, которая
выключила фары машины, не отдавая себе отчета в том, что делает, и о
молодой женщине с серьезной улыбкой на губах, усаживающейся после ужина по
очереди на колени своих сотрапезников, он чувствовал себя бесконечно
старым и неуклюжим, отжившим свой век.
Навстречу ему попался юноша в плаще. Он поднимался наверх, туда, где
находились комнаты для прислуги. И если у Грандена волосы были
иссиня-черные, то у этого совсем светлые, он был еще моложе Грандена,
серьезный, занятый своими мыслями, он кого-то напомнил ему. Вероятно, он
уже встречал его в этом доме в субботу.
- Вы приятель Грандена? Юноша остановился, покраснел, сказал "нет,
мсье, нет", не очень понимая, о чем его спрашивают.
Спускаясь, Грацци пытался вспомнить, каким был он сам в семнадцать лет,
в двадцать, о всяких глупостях.
Он позвонил в префектуру из кафе на площади Бланш. Алуайо уже вызвал
мадам Риволани, которая с минуты на минуту должна была появиться, мужа
Жоржетты Тома, Боба Ватского, сестру Кабура. Все они обещали прийти к
мальчуганом в гараж, они драили свой "ситроен", толковали о моторах,
обсуждали достоинства разных марок машин, уверенный в себе отец, уверенный
в отце сын, именно так будет и у Грацци с Дино, когда малыш подрастет и
они купят автомобиль.
- Никто ничего не слышал?
- Никто ничего, - ответил Малле. - Никто ничего, пока жена не
закричала. Самое ужасное, что она сама выключила фары, помнит, что
выключила фары. Ты понимаешь?
"Чего доброго, - подумал Грацци, - он сейчас расплачется, а тут как раз
заявится Таркен и начнет морочить мне голову".
Малле, привыкший не спать по ночам, по-прежнему качал головой, устремив
глаза в одну точку, но вот наконец появился шеф, он резко затормозил
посреди двора, он сидел один в своей черной машине, на заднем бампере
которой имелся большой стальной крюк.
Во время отпуска он возил с собой лодку на прицепе.
Таркен издали в знак приветствия помахал рукой Грацци и Малле, вошел в
бокс, неся перед собой свой живот беременной женщины, наклонился над
трупом. Жандармы и помощники комиссара полиции Клиши молча наблюдали за
ним. Он выпрямился через тридцать секунд, освещенный столь неожиданным в
этот первый понедельник октября солнцем, и с явным облегчением произнес
первые толковые слова за все утро:
- Над этой пушкой хорошо поработали, ребятки. Владельцев револьвера
сорок пятого калибра и так не встретишь в городе на каждом шагу. А этот
сукин сын, который так обработал свои пули, - настоящий профессионал, но
он допустил промах, и преогромный, мало найдется негодяев, которые станут
помечать крестом свои пули, и вам они все известны не хуже, чем мне!
На пуле имелся крестообразный надпил, выполненный напильником, очень
тщательно; попадая в цель, такая пуля оставляет рану с четырьмя рваными
краями. В своей лаборатории Ротру, который вот уже тридцать лет занимался
этими маленькими кусочками свинца, сразу припомнил пули, которыми
пользовались англичане во время последней войны в Азии: они проникали в
тело и разрывали ткани. Ротру добавил, что в Фор-Лами было даже возбуждено
дело против охотников-профессионалов, убивавших зверей подобным образом.
Они собрались впятером у стола шефа - Грацци, Жуй. Безар, только что
принесший чемодан Жоржетты Тома, Алуайо и Парди, молчаливый корсиканец,
который курил, прислонившись к двери. Малле отправился спать. Габер
разыскивал девушку из Авиньона, объезжая конторы по найму и полицейские
комиссариаты.
Таркен, с лоснящимся от пота лицом и погасшим окурком в уголке рта,
словно принял от Малле эстафету: теперь он, устремив глаза в одну точку,
все время качал головой с видом человека, которому на этот раз не удалось
найти себе прикрытия.
Наконец он выругался в сердцах, сказал, что был слишком благодушен,
ведь стоит ему недосмотреть, как сразу же за его спиной начинается
какая-то ерунда. Что сделал он. Грацци, за все эти дни, с субботнего утра?
- Суббота была позавчера, - ответил Грацци. - А вчера было воскресенье.
Разве вы сами могли предположить, что беднягу уберут?
- Почему ты сказал "уберут"?
- Просто так.
Парди отошел от двери и проговорил медленно, с акцентом как у Тино
Росси, что слово найдено верное, что шофера, конечно, убрали как
нежелательного свидетеля.
Наступило молчание, все были того же мнения.
- Его хоть успели допросить? - спросил шеф уже спокойнее.
- Да, вчера во второй половине дня. Я посылал к нему Габера. А сегодня
утром он должен был прийти к нам уточнить показания.
Грацци достал из кармана свой красный блокнот, в который он занес все,
что Жан Лу запомнил из разговора с Риволани. Накануне они, хотя и не
застали Кабура дома и не имели ордера на обыск, правда наспех, ничего не
сдвигая с места, на свой страх и риск, без ведома консьержки, осмотрели
его маленькую квартирку и, вернувшись в префектуру, уселись друг против
друга за столом под самой лампой в комнате инспекторов, где, кроме них,
никого не было. В это время Кабур и причины его отсутствия беспокоили их
куда больше, чем водитель грузовика. К тому же Жан Лу торопился. И на этой
странице Грацци успел записать всего лишь несколько бессвязных фраз, едва
ли набралось бы на три строчки в отчете.
- Раз в неделю он ездил на Юг. Перевозил разные товары, а на обратном
пути доставлял в Париж ранние фрукты и овощи. На прошлой неделе у него на
дороге около Берра случилась поломка, и ему пришлось поставить грузовик на
ремонт в ближайшую мастерскую. Ремонт должен был занять несколько дней, и
он предпочел вернуться поездом. Он собирался отправиться за грузовиком в
конце недели.
Таркен, так и не снявший шляпу, сказал: может, это и так, но он вовсе
не просил рассказывать ему жизнь шофера.
Грацци продолжал:
- Итак, Риволани сел в поезд в пятницу вечером. Описания, которые он
дал другим пассажирам, совпадают с тем, что показали Кабур и актриса, у
которой мы были во второй половине дня. Сейчас она, вероятно, уже ожидает
в приемной.
Грацци взглянул на часы: 11 часов 30 минут. Наверное, она уже
заждалась. Таркен, не сводивший с него глаз, велел Жуй пойти побыстрее
разделаться со старухой. Если понадобится, они ее снова вызовут.
- При его работе, - продолжал Грацци, когда Жуй вышел из комнаты, - он
засыпал сразу, стоило ему где-нибудь присесть. В купе он первым растянулся
на своей полке и последним проснулся. Он ничего не видел, ничего не
слышал.
Голос Тино Росси за спиной Грацци заметил, что в купе все-таки что-то
произошло, и тот, кто дал себе труд дождаться, пока шофер вернется из
кинотеатра, вряд ли собирался покарать его за то, что он спал.
- Как бы то ни было, он ничего такого не смог вспомнить. У убийцы,
возможно, память оказалась лучше, чем у него.
Зазвонил внутренний телефон. Таркен взял трубку, покачал головой,
повторил несколько раз: да, да спасибо, старина, и, повесив трубку,
сказал, что Грацци повезло, след все-таки остался: револьвер.
Ротру категоричен. Это "Смит-и-Вессон", выпущен недавно, пули надпилены
человеком, который разбирается в оружии, револьвер был с глушителем. Да,
цыплятки мои, с глушителем. Ротру утверждает, что глушитель в форме груши,
а не цилиндра, он говорит, что мог бы нарисовать этот глушитель.
Грацци, до того не выносивший, когда его шеф произносил некоторые
слова, например, "категоричен", что становился даже несправедливым,
заметил, что Ротру не раз уже, поглядев на кусочек свинца, угадывал чей-то
цвет глаз, а потом оказывалось, что все это совсем не так. Так что не
смешите меня с его рисунками.
Но Грацци явно было не до смеха, его голубые глаза были устремлены на
Таркена, который уперся взглядом в его галстук; вдруг шеф вскочил со
своего стула, да так резко, что, казалось, вот-вот проглотит и свой
окурок, и Грацци вместе с ним. Но он ничего не сказал. Тыльной стороной
ладони сдвинул шляпу на затылок и отвернулся к окну.
Глядя ему в спину, куда-то между лопаток, Грацци выпалил, не переводя
дыхания, громко и четко, что им все-таки не следует мешкать, потому что,
если уж вы хотите знать мое мнение, этого Кабура так до сих пор и не
нашли, а ведь он очень торопился, когда выходил из дому, даже не выключил
лампу над умывальником, и если мы будем долго раскачиваться, он успеет еще
пострелять по мишеням. Помолчав с минуту, он добавил, что водитель
грузовика оставил жену и троих детей.
- Подумать только, - отозвался Таркен.
Он продолжал неподвижно стоять у окна, и со спины он выглядел куда
лучше, почти человечным в своем толстом пальто, у которого еще несколько
дней назад распоролся один из швов. Он, вероятно, думал: нет, это не
Кабур, тут действовал настоящий профессионал, и главное, конечно, то, что
произошло в поезде; если я сумею разослать десяток парней к оружейным
мастерам и выудить кое-какую информацию у полиции нравов, то, уверен, не
пройдет и двух суток, как все будет кончено. Мы его схватим и передадим
Фрегару, а этот болван Грацци пусть продолжает строить из себя Шерлока
Холмса, если ему так нравится. Кому он все это говорит?
Зазвонил телефон. Таркен медленно повернулся, усталым жестом снял
трубку, покачал головой, потом выругался в сердцах: "Что? Где? В лифте?",
прикрыл трубку своей пухлой рукой и сказал, что, ему, Грацци, и впрямь
следовало бы пошевеливаться, да и всем им тоже, потому что мы увязли не на
шутку. Твоя актриса сюда не явится, ее укокошили два часа назад. И ответил
уже по телефону: конечно, конечно, сейчас приедем, кому вы все это
говорите?
Ее перенесли в спальню и положили на кровать. Чтобы не трогать лифт с
места, ее пришлось отнести на руках на ее этаж, одна туфля на высоком
каблуке упала, и ее оставили в прихожей.
На лице Элианы Даррес застыло выражение удивления. Пуля словно тяжелым
молотом раздробила ей грудь, но крови, если не считать той, что на платье
и на меховом манто из настоящего леопарда, было не так уж много.
Жан Лу вбежал, запыхавшись, оттолкнув в дверях полицейского и помощника
прокурора (Таркен и Грацци в это время стояли возле кровати), он успел
лишь сказать: привет, шеф, - и опустил глаза. Он тотчас отвернулся, лицо
его исказила гримаса, казалось, его сейчас стошнит. Грацци вышел с ним на
лестницу.
Теперь ему стало по-настоящему страшно.
Сначала в субботу утром в купе убивают Жоржетту Тома.
В субботу вечером сообщение об этом появляется лишь в одной газете,
остальные расскажут о случившемся только в понедельник. В субботнем
вечернем выпуске дается простой перечень имен. В понедельник газеты уже
более подробно сообщают о Кабуре, Гароди, Даррес, Риволани. Но, по всей
видимости, убийцу что-то беспокоит, и поскольку это "что-то" имеет для
него очень большое значение, он убирает одного за другим еще двух
пассажиров этого купе.
Грацци думал о Кабуре, который исчез в субботу, оставив в доме
зажженную лампу... Убийца он или сам уже убит?
Грацци думал о девушке из Авиньона, которую Габеру так и не удалось
найти. А не напал ли уже убийца, который хитрее, а может, и осведомленнее
их, на ее след?
- Они убили Риволани? - спросил Габер.
- Так же, как и ее. Ближе чем с двух шагов, из револьвера.
Почему ты сказал "они"?
- Не знаю, - ответил Габер.
Он был бледен, но держался. Ему всего двадцать три года.
И свою работу в это утро он должен был искренне ненавидеть.
Грацци тоже ненавидел свою работу; положив руку на открытую дверь
кабины лифта, он думал: они вышли на Риволани в воскресенье вечером, еще
до того, как о нем написали в газете, на Кабура, вероятно, тоже. А как с
малышкой Бомба?
- Тебе удалось выяснить что-нибудь о девушке из Авиньона?
- В гостиницах никаких следов. Я побывал почти во всех комиссариатах
полиции. После обеда надо будет обойти конторы по найму. Но это займет
уйму времени, если я буду один. Он действует куда быстрее, чем я, этот
тип.
Габер говорил тихо, странным, сдавленным голосом, кивая на лифтовую
шахту. Грацци же думал: вот оно и случилось, я никогда не сомневался, что
в один прекрасный день такое произойдет. Таркен отправится путешествовать
на своем паруснике на два-три года, он может себе это позволить, министры
же долго никогда не задерживаются, а меня в два счета загонят в
какой-нибудь провинциальный комиссариат марать бумагу, или же, в лучшем
случае, если хватит духу, я попытаюсь найти себе работу в какой-нибудь
страховой компании или в одном из больших магазинов, что-нибудь в этом
роде. Все чертовски просто: нашелся какой-то сумасшедший, который
действует куда быстрее нас.
- Хитро придуман этот трюк с лифтом, - сказал Грацци усталым голосом.
Он взял Габера за плечо, потащил его за собой на шестой этаж и
остановился у пустой лифтовой шахты.
- Она садится в лифт. Он дает ей немного спуститься, затем открывает
решетчатую дверь. Как он догадался, что это именно она, вот чего я никак
не пойму. Возможно, ожидал ее на лестнице этажом ниже. А узнать ее
леопардовое манто нетрудно. Он то открывает, то закрывает дверь, пока она
нажимает на разные кнопки. Если она поднимается, он сразу же закрывает
дверь, если спускается, открывает, и лифт останавливается. Ты понимаешь,
так он спокойненько довел ее до пятого этажа и остановил лифт там, где
хотел.
Грацци закрыл решетчатую дверь, сделал вид, что прицеливается,
повторил, что все это хитро придумано и что псих этот силен.
- Почему же она на позвала консьержа?
- В этом-то вся хитрость. Зовут обычно, когда лифт не работает. Но
лифт-то работал! Он то спускался вниз, то поднимался, вот и все. Она,
вероятно, решила, что выйдет на другом этаже.
Они услышали этажом ниже голос Таркена: он что-то громко говорил
окружавшим его полицейским и жильцам дома. И спустились.
Шеф, не вынимая рук из карманов пальто, в сдвинутой на затылок шляпе,
посмотрел на Грацци, уперся взглядом в его живот и спросил:
- А что, мистер Холмс, был у этого подонка глушитель или нет?
- Был, - ответил Грацци. - Но куда это нас приведет, если мы за это
ухватимся? Прежде чем мы сумеем обойти всех оружейных мастеров, перероем
все регистрационные книги и договоримся с полицией нравов, он спокойно
успеет еще не раз пустить в ход свой глушитель! К тому же такую грушу, раз
уж он так силен, он мог смастерить и сам.
- Ему понадобились бы для этого всякие там пружинки, куча всяких
штуковин.
- К нам каждый день поступает оружие, которое нигде не
зарегистрировано.
- Но без глушителя.
- Может быть, тут замешана политика?
- Счастливая мысль, - отозвался Таркен. - Я сейчас сварганю свой отчет,
направлю его в Управление безопасности, а они тут же вернут мне его
обратно, и, прежде чем вся эта история закончится, я окажусь на пенсии,
буду себе отдыхать.
- Может, он иностранец?
- Попал в самую точку, - отпарировал Таркен. - Ну конечно же, он чех
или словак, они там все хорошо вооружены. Но не волнуйся. Отвечать будем
мы, а не таможенники из Орли!
Телефон находился в спальне, возле кровати, на которой лежала Элиана
Даррес. Пока Грацци набирал номер, Габер подошел и, не глядя на нее,
принялся изучать содержимое сумочки.
Малле сначала стал жаловаться по телефону, что так и не выспался, потом
отпустил какую-то непристойность, все-таки он проспал целый час и немного
повеселел, успел даже побриться и переодеться. Он будет связным, будет
сидеть на стуле в префектуре и каждый час звонить ребятам в Марсель,
торопить их, скажет, что это очень важно.
Жуй еще утром допросил мадам Гароди. Он застал ее в приемной,
отправившись туда за Элианой Даррес, она показалась ему прехорошенькой,
прекрасно одетой, испуганной и скрытной. Она ничего не знает, хочет лишь
одного: подписать свои показания и как можно скорее уйти.
- Давно ли она ушла?
- Около получаса.
- Она знает о Риволани и об актрисе?
- Нет.
- Отыщи ее и следи за ней, но так, чтоб тебя никто не видел.
- Зачем?
- Если ты этого не понимаешь, то и объяснять не стоит. Не спускай с нее
глаз, но никому не попадайся на глаза. Я совсем не хочу, чтоб ее тоже
нашли с дыркой в голове.
- А если устроить кордон из полицейских у ее дома?
- Вот именно, - отозвался Грацци, - подними побольше шуму. Я хочу
схватить этого типа, а не заставить его смыться!
- Кстати о шуме, в коридоре полно газетчиков. Что им сказать?
- Сейчас 12 часов 12 минут, - сказал Грацци, взглянув на наручные часы.
- Вот если после этой минуты газетам хоть что-то будет сообщено, клянусь
жизнью моего малыша, пулю в башку получишь ты.
Он повесил трубку.
Парди обедал дома. Он пользовался телефоном одного из соседей, который
уже давно сожалел, что решился оказать ему подобную любезность. Он с
полным ртом подошел к телефону.
- Мне нужен Кабур, - сказал Грацци.
- Я исполняю приказы только своего шефа, - отрезал Тино Росси.
- Так вот, это приказ.
- Что у вас там происходит?
- А ты как думаешь?
- Ладно, ладно, - ответил Тино Росси.
И повесил трубку. Грацци не сомневался, что он отыщет Кабура.
Он работал на редкость методично, четко, спокойно, никогда не выходил
из себя и был уверен, что в один прекрасный день прославится и даже - а
почему бы и нет? - возглавит сыскную полицию. Он всегда находит то, что
ищет, потому что он корсиканец и у него повсюду друзья, только он один у
Таркена умудряется всегда обедать дома.
Алуайо нигде не было, найти его было невозможно. Должно быть, в это
время, выставив на покрытый клеенкой стол пузырьки с лекарствами, он жевал
свой бифштекс в одном из дешевых ресторанов на улице Дофины и жаловался
официантке на изжогу. На набережную Орфевр он вернется в ту самую минуту,
когда часы Дворца правосудия пробьют два, стараясь держаться прямо, совсем
как англичанин, очень бледный, докуривая свою единственную за день
сигарету.
- Пусть он сегодня же, не откладывая, вызовет эту Гароди, родственников
Кабура, родственников Даррес, пусть еще раз вызовет торговца автомобилями
и сестру Жоржетты Тома и допросит их. Пусть отыщет мужа Жоржетты Тома и
Боба, чтобы я вечером смог записать их показания. Я позвоню около двух
часов.
И Грацци повесил трубку.
- А мне что делать? - спросил Габер, стоявший возле него.
На этот раз он был не в своем коротком пальто с капюшоном, а в
блестящем нейлоновом темно-синем плаще, с оранжевым галстуком.
- Ты поедешь со мной на площадь Клиши, мы там пообедаем. Затем, пока я
буду разговаривать со студентом с улицы Дюперре, машина в твоем
распоряжении. Ты должен отыскать мне эту Бомба.
Жан Лу в знак согласия кивнул головой, но вид у него был еще более
неуверенный в себе, чем обычно.
Они ели свинину с картофелем и кислой капустой в пивной с широкими
окнами, глядя на игру солнца и тени на площади, как два месяца назад,
когда в самую жару занимались делом о мошенничестве. Расследование его
заняло всего неделю, Таркен тогда догадался, кто тут был замешан.
Грацци думал о шофере грузовика, о его сапогах на меху, о последних
шагах, которые он сделал, выйдя из машины на покрытый цементом двор,
направляясь к двери, чтобы открыть висячий замок и поднять створку, и на
этом все кончилось. Он не слышал, как убийца приблизился к нему, как
оказался за его спиной; получив пулю в затылок, он пролетел целый метр, а
потом пришла жена и выключила фары.
- Как ты думаешь, что так беспокоило убийцу? Что мог знать такого этот
Риволани, что это не давало убийце покоя?
Габер с набитым ртом ответил "не знаю", но в общем-то, если бы Риволани
что-то заметил, он бы ему сказал, ведь он его сам допрашивал.
- Ты не понимаешь, - сказал Грацци. - Может, он и видел что-то, но не
обратил особого внимания, для него в этом не было ничего примечательного,
а для нас это могло бы представлять интерес! Чего ради, по-твоему, человек
за два дня убирает двух свидетелей, которые находились в том же купе?
Габер ничего не ответил, лишь кивнул головой, допил свою кружку пива,
отлил себе половину оставшегося в кружке у Грацци и также выпил.
- Он у себя наверху, - сказала консьержка. - Но, надеюсь, вы не будете
с ним слишком строги, на нем и так лица нет.
Ему открыл дверь парень лет двадцати, брюнет, высокий, красивый, с
матовой кожей, с непокорной прядью волос, спадающей на лоб. Звали его Эрик
Гранден, но, посмотрев его бумаги, Грацци увидел, что настоящее его имя
Шарль. Он курил дорогие сигареты "Житан", курил беспрерывно, прикуривая
одну сигарету от другой, держа их своими длинными нервными пальцами. Он
был худощав, и темно-синий пуловер с треугольным вырезом, надетый прямо на
голое тело, был ему немного велик.
Комната была небольшая, забитая книгами. На столе среди тетрадей и
листков, размноженных на ротапринте лекций, стояла газовая плитка.
- Я собирался выпить кофе, хотите чашечку? Он налил Грацци кофе в
чашку, себе же в стакан, где на донышке было немного вина. У него были
золотые часы, и носил он их, как и Жан Лу, циферблатом на внутренней
стороне руки.
- Мне их подарила Жоржетта, - сказал он. - Я знаю, о чем вы собираетесь
спросить, так уж лучше я сам сразу отвечу вам: я был ее любовником, я
очень любил ее, и она меня тоже очень любила, а в субботу утром, в то
время, когда с ней это случилось, я был дома и собирался отправиться на
лекции. И консьержка, которая кое-что мне тогда принесла, может это вам
подтвердить.
Она уже подтвердила. А этим "кое-что" было молоко, хлеб, две рубашки,
которые она ему, как обычно, выгладила и сделала это, вероятно, бесплатно.
- Я ничего не знаю, ничего не понимаю, я только вечером обо всем узнал,
просматривая газету у приятельницы в Масси-Палезо. Я поехал туда на машине
Жоржетты. У меня есть от нее ключи. Я ничего не понимаю.
Лицо его судорожно исказилось, на глазах выступили неподдельные слезы,
и он отвернулся, чтобы тонкими юношескими пальцами взять новую сигарету.
Грацци, оглядывая комнату, стоя выпил свой кофе. На стенах были
наклеены бессмысленные фразы, составленные из слов, вырезанных из
иллюстрированных журналов, а также фотографии всевозможных животных с
большими ласковыми глазами.
- Я учусь в ветеринарном институте, - объяснил он. - На третьем курсе.
Его интересует научная работа. Когда-нибудь у него будет большая ферма
в Нормандии, что-то вроде клиники-лаборатории, где он займется
скрещиванием и выведением великолепных животных с ласковыми глазами, как
вот эти. А может быть, уедет в Австралию или Южную Африку, куда-нибудь,
где есть бескрайние просторы и, конечно же, животные. Люди его не
интересуют. Они слишком ничтожны, ни на что не годятся.
- Давно вы с ней знакомы?
- Два года. Я снял эту комнату два года назад.
- И сразу же стали ее любовником?
- Нет, гораздо позже, всего полгода назад. Но я часто заходил к ней и
прежде, мы вместе ужинали, болтали.
- Вы знаете Боба Ватского?
- Он нашел мне эту комнату. Я познакомился с ним в одном кабачке в
Латинском квартале. Он играет там на саксофоне. Если вы думаете, что это
сделал он, то ошибаетесь.
- Он уже тогда был ее любовником?
- Да.
- И вы знали?
- Знал.
- Одним словом, вы оба были ее любовниками одновременно? Он взглянул на
Грацци удивленно, ясными глазами и коротко засмеялся. И сказал, что и у
него в это время были другие подружки.
- Вам, вероятно, случалось иногда по вечерам заставать его у нее?
- Ну, и что?
- Вы не ревновали ее, и он тоже не ревновал? Он снова засмеялся своим
невеселым смехом, пожал плечами, потому что понял, куда ведет Грацци, и
это показалось ему верхом глупости.
- Если вы думаете, что ее убил кто-то из ревности, то вы просто зря
теряете время, убийцу следует искать в другом месте.
Он совершенно неожиданно повысил голос и сказал: черт побери, Жоржетта
вольна была любить кого хотела, они оба не только не ревновали, но,
случалось, ужинали все вместе, втроем, когда он заставал у нее Боба, и он
мог бы рассказать презабавную историю инспектору, но тот этого, конечно,
не поймет. А потом, разве это запрещено законом?
Грацци не понимал, разыгрывает ли он возмущение, желая скрыть, что
нервничает, или возмущение его искренне и вызвано чувством, которого он
действительно не понимал.
- А Пьера Бекки вы знали?
- Кого?
- Стюарда Пьера Бекки... Впрочем, это не имеет значения. Скажите,
Жоржетта Тома случайно никогда не упоминала имя одной актрисы, Элианы
Даррес?
Он ответил: нет, никогда, - и прикурил от окурка очередную сигарету.
Затем отвернулся, чтобы бросить окурок в картонную коробку, куда собирал
мусор.
- А некоего шофера грузовика Риволани? Постарайтесь вспомнить:
Риволани. Это очень важно, если вы хотите помочь нам.
Парень покачал головой, глаз его за сигаретным дымом не было видно, и
он помахал рукой, разгоняя его. И сказал: нет, не помнит. Он такого не
знает.
- Вы сказали, что в субботу вечером были у одной девушки в
Масси-Палезо...
- У женщины, а не у девушки. Она замужем, у нее трое детей, это совсем
не то, что вы думаете.
- Следовательно, вы не должны были встретиться с Жоржеттой Тома в этот
день?
- Я не знал даже, что она приезжает. Видите ли, она не обо всем мне
рассказывала. Случалось, я не видел ее по целым неделям, потому что или я
возвращался поздно, или же она была в отъезде. Когда ей нужна была ее
"дофин", она прикрепляла записку к моей двери, и я, уходя, оставлял ключи
и паспорт машины у консьержки.
Он сидел, прижавшись бедром к столу, скрестив руки и зажав сигарету
между указательным и средним пальцами, непокорная прядь волос падала ему
на лоб, смотрел он прямо в лицо Грацци. Задиристый и несчастный.
Я здесь только теряю время, подумал Грацци. И ушел.
Спускаясь по лестнице и думая о пятидесятилетней вдове, которая
выключила фары машины, не отдавая себе отчета в том, что делает, и о
молодой женщине с серьезной улыбкой на губах, усаживающейся после ужина по
очереди на колени своих сотрапезников, он чувствовал себя бесконечно
старым и неуклюжим, отжившим свой век.
Навстречу ему попался юноша в плаще. Он поднимался наверх, туда, где
находились комнаты для прислуги. И если у Грандена волосы были
иссиня-черные, то у этого совсем светлые, он был еще моложе Грандена,
серьезный, занятый своими мыслями, он кого-то напомнил ему. Вероятно, он
уже встречал его в этом доме в субботу.
- Вы приятель Грандена? Юноша остановился, покраснел, сказал "нет,
мсье, нет", не очень понимая, о чем его спрашивают.
Спускаясь, Грацци пытался вспомнить, каким был он сам в семнадцать лет,
в двадцать, о всяких глупостях.
Он позвонил в префектуру из кафе на площади Бланш. Алуайо уже вызвал
мадам Риволани, которая с минуты на минуту должна была появиться, мужа
Жоржетты Тома, Боба Ватского, сестру Кабура. Все они обещали прийти к