Страница:
Коньяку, так коньяку. Филимон вернулся через пару минут, стараясь не расплескать густую, янтарную жидкость. В одной руке он нес рюмку, в другой блюдце с ломтиками лимона.
– Вот, – произнес он, ставя все это на журнальный столик, – Пожалуйста.
Мадам Козлодоевская мелкими глотками, смакуя выпила «успокоительного», снова закатила глаза и упала на софу.
– Ну что ты стоишь, – капризным голосом проговорила она. – Не видишь, что мне плохо. Сейчас же принеси холодный компресс на голову и включи обогреватель, мне холодно.
Филимон принес компресс, и выключил тепло.
– Ну я это, пойду, пожалуй, произнес он. – У меня еще колбаса не нарезана.
– Который час? – шепотом умирающей, произнесла хозяйка.
– Без пятнадцати двенадцать, – ответил Филимон.
– Убийца, – вдруг заорала Маргарита Львовна, – В гроб меня загнать хочешь. Почему ты еще не готова, сейчас люди придут. Чем мне их кормить прикажешь?
Филимон опешил от такой наглости, сама всю эту канитель устроила, а он виноват. Однако, благоразумие взяло верх, над желание врезать по лощеной физиономии хозяйки. Во-первых, женщин бить некрасиво. А во-вторых, бить хозяек, горничным не положено. Ну ничего, недолго осталось. Филимон молча удалился на кухню.
Хозяин кобеля пунктуальностью не отличался, звонок в дверь раздался только в половине первого. Поскольку открывание дверей входило в должностные обязанности горничной, Филимон пошел открывать дверь. Взглянув в глазок он увидел собаку и здоровенного парня в кожаной куртке. Наверное, хозяин, – подумал Филимон, впуская посетителей в квартиру.
Где-то за спиной раздавалась шарканье Маргариты Львовны.
– Здравствуйте, здравствуйте – любезно поздоровалась мадам Козлодоевская? Вы – Георгий Михеевич, – с очаровательной улыбкой, протягивая руку для поцелуя, спросила Маргарита Львовна.
– Здрасьте, – ответил парень в кожанке. Нет, Михе… Ой, Георгий Михеевич, прийти не смог. Вместо него его знакомая, сейчас она поднимется…
Маргарита Львовна едва сдержала разочарованную улыбку. Жаль, с молодым человеком всегда приятней иметь дела, чем с женщиной. Тут под руку Маргарите Львовне попалась горничная, которая, как показалось Козлодоевской, нахально пялилась на молодого человека. Маргарита Львовна дала выход своему раздражению:
– Марш, на кухню, чтоб через минут стол накрыт был, – рявкнула она, выстреливая в горничную тяжелым злобным взглядом.
Филимон юркнул на кухню. Пока он укладывал на огромный поднос тарелки с закуской, пока накрывал в гостиной столик, хозяйка кобеля, шофер и Маргарита Львовна заперлись в комнате Теодоры.
Судя по звукам борьбы, крикам шофера и Маргариты Львовны, дела не складывались.
– Держи, держи, его! Подтаскивай, подтаскивай! Уй, он меня чуть не цапнул… Вот гад. Да вы свою держите,… голову, голову. Да не стойте же вы как статуя, помогите…
Вскоре все утихло, то ли дело сладилось, то ли хозяева собак устали.
Филимон решил скрыться в своей комнате, мало ли что. Может быть случка хозяйских собак, то же входит в обязанности горничной. Однако отдых длился недолго, не успел Филимон прилечь и расслабиться, как раздался голос Маргариты Львовны:
– Фаина, Фаина, иди сюда, живо!
Филя вздохнул и поплелся в комнату. Спиной к нему в кресле седела женщина, чья спина смутно кого-то напомнила Филимону. В кресле напротив сидела мадам хозяйка, а на пуфике восседал шофер.
– Фаина, принеси документы Теочкины и медали, они в кабинете у Антона Гериховича. Там в папке под журналами «Будни механизатора».
– «Будни механизатора»? – спросила вдруг до селе молчавшая незнакомка – Как интересно. Ваш муж коллекционирует этот журнал?
– Да? – произнесла Маргарита Львовна, удивленно взглянув на гостью.
– Дело в том, что я сама коллекционирую эти журналы, можно взглянуть на коллекцию вашего мужа поближе? – спросила она.
Филимон замер, остолбенел, окаменел… Голос. Этот Голос… Теперь понятно, почему спина показалась знакомой… Голос принадлежал Нине Михайловне Мерзеевой, теще-мучительнице, выгнавшей его из дома… Первым желанием было скрыться, провалиться сквозь землю, стать невидимым. Если она его сейчас узнает, раскроется обман. Вызовут милицию, обнаружат пропажу марок. Все. Это тюрьма, каторга, ссылка, Сибирь, двадцать лет с конфискацией имущества, колония строго режима…
«Стоп» – мысленно приказал он себе. – Я никакой не Филя Лоховский. Я – Фил. У меня все получиться, она меня не узнает. Спокойствие, главное, спокойствие.
Маргарита Львовна улыбнулась и решила проводить гостью в кабинет мужа самолично. Филимон шел впереди них, стараясь все время держаться к Мерзеевой спиной, молясь всем известным ему богам, чтобы теща не признала его.
По дороге дамы болтали о своем о девичьем, обсуждая последние новинки в мире шоу-бизнеса. Кто с кем спит, кто от кого ушел, кто сменил ориентацию. Филимон открыл дверь кабинета, включил свет.
– Кофе нам сюда принеси, – повелительным тоном произнесла Маргарита Львовна. Вам с сахаром или без, со сливками? – поинтересовалась она у гостьи?
У Филимона чуть было не вырвалось: «Знаю, знаю, ей три ложки…», но вовремя спохватился. Откуда горничная Фаина знает сколько ложек сахар в кофе любит гостья?
– Мне три ложки, – вежливо произнесла Мерзеева.
Филимон сварил кофе, разлил по чашкам, поставил на поднос молочник, вазочку с печеньем и конфетами и понес в кабинет. У дверей он остановился, стараясь прислушаться, что происходит в кабинете.
– Да, – раздался голос Мерзеевой, – у вашего мужа редкая коллекция. У меня самой вот только за этот год, была подписка. Правда, по воле случайных обстоятельств, я потеряла свою коллекцию. Теперь хочу снова собрать… Не знаете, где ваш муж покупал этот номер…
Филимон, стараясь прервать этот разговор, распахнул дверь и на распев, изменив голос произнес:
– А вот и кофеек, горяченький кофеек, пожалуйте…
Мерзеева, занятая рассматриванием, а вернее самым тщательным потрошением журналов, не обратила никакого внимания на горничную. Ее сейчас интересовал журнал. К ее огорчению, марки в нем не было. Да и с уверенность сказать, что этот номер был именно из ее стопки, она не могла.
Филимон быстренько, пока его не заметила Мерзеева, вышел из кабинета, оставив дверь чуть приоткрытой. Он внимательно прислушивался к разговору.
– Так, вы не знаете, где ваш муж покупал подписку этих журналов? – безразличным тоном поинтересовалась она.
– Ну почему же, – усмехнувшись ответила Маргарита Львовна, – Крупные покупки мужа, проходят через меня. Вернее, через мою кредитную карточку. Покупка оформлялась в магазине «Букинист», он там частый гость. Но я вам скажу, пусть лучше у мужчины будет такое хобби, как коллекционирование, чем – игра на скачках или казино. Это хоть потом в наличные можно обернуть.
«Я погиб, – подумал Филимон, – Если она меня узнает теперь, то поймет зачем я здесь. Это конец».
Он так и простоял у дверей в полнейшем ступоре, пока не услышал, что дамы направились к дверям. Филимон рванул по коридору в кухню.
– Фаина, – крикнула хозяйка, – убери посуду из кабинета.
Филимон как зомби, как автомат собрал чашки и вазочки на поднос и понес на кухню. Погруженный в свои переживания, он не заметил фигуру Мерзеевой, внезапно вышедшей из ванной комнаты. Филимон столкнулся с ней как Титаник с айсбергом.
Поднос с грохотом упал на пол, чашки и блюдца раскололись вдребезги. Нина Михайловна завопила как резанная и отвесила горничной полновесную оплеуху. Четкая пятерня проступила на щеке Филимона. От этого удара паричек съехал на бок, предательски обнажив мужскую стрижку Филимона. Мерзеева с удивлением взглянула на горничную, пока еще ничего не понимая.
Филимон обеими руками натянул на голову парик, как шапку-ушанку, надвинув по самые уши, пробормотав извинения он начал собирать с полу осколки, печенки, конфетки… Мерзеева задумчиво почесала подбородок направилась в гостиную, где ее ждала хозяйка.
– Что с вами, голубушка? – поинтересовалась она.
– Да ваша горничная на меня налетела с подносом, чуть с ног не сбила. Как вы говорите ее зовут? – спросила Нина Михайловна.
– Фаина, – да она собственно и не моя. На время из агентства прислали, пока я не подеру что-нибудь более подходящее. Вы знаете, это такая проблема…
– А она у вас давно?
– Фаинка? Да нет, пару дней назад приняли. А что? Вы ее знаете? – встревожено произнесла Маргарита Львовна.
– Да вот, пытаюсь вспомнить, где же я ее видела раньше и не могу.
– Ну так, давайте ее позовем и спросим.
– Да нет, не стоит. Мне показалось, – все так же задумчиво произнесла Нина Михайловна. – Тем более имя редкое, Фаина. У меня таких знакомых нет.
Весь этот разговор был подслушан бледным Филимоном. Он уже сейчас был готов выйти и сдаться на милость победителям, во всем признаться, даже в том, что знает где находиться золото партии Однако благоразумие взяло верх. Лично он бы себя сейчас не узнал. А Милейшая Нина Михайловна, которая за десять лет совместного проживания с ним в одной коммунальной квартире, никогда не смотрела ему в лицо, тем более. Дело в том, что мадам Мерзеева смотрела на всех, а на собственного зятя тем более, сверху и мимо. Таким образом она сразу дала понять, что собеседник ниже ее по своим умственным способностям и что он для нее – пустое место.
Мерзеева распрощалась с хозяйкой, еще раз окинув пристальным взглядом горничную и удалилась. Филимон утешал себя тем, что сегодня вечером станет известно есть ли среди переданных Максу, его марка. А значит уже сегодня ночью, в крайнем случае, завтра утром можно будет покинуть квартиру Козлодоевских. Потерпеть пару часов, для того, чтобы обеспечить себя на всю жизнь – это же пара пустяков. Что значит в сравнений с одним мигом целая вечность. Конечно все это философия, но должен же был хоть как-то поддержать себя Филимон Аркадьевич.
Вечером Макс не позвонил. Зато Антон Генрихович вернулся домой раньше обычного, а вот Маргарита Львовна на радостях, что ее любимая псина наконец-то стала Женщиной, оправилась праздновать это событие на девичник.
С порога, поинтересовавшись, дома ли супруга, Козлодоевский плотоядно улыбаясь, попросил горничную приготовить ему ванну. Уже это насторожило Филимона. Пока он до зеркального блеска надраивал ванную посудину, закрывшись на шпингалет, Филимон с точкой раздумывал как обезопасить себя от сексуальных домогательств Антона Генриховича. Филимон с тоской думал, о том как из таких ситуаций выбираются женщины. Фишка с больной головой не пройдет, не желание занимается сексом или жизненное кредо – не изменять жениху, вряд ли остановят любвеобильного Козлодоевского. В дверь деликатно постучали.
– Фаиночка, не хотите ли составить мне компанию, поужинать? – противнейшим голоском, полным сладострастия произнес за дверью Антон Генрихович.
Филимон поежился. Поужинать, что б подавиться и умереть от асфиксии. Все равно дверь пришлось открыть, не будешь же сидеть в ванной, пока вода не нальется. Филимон вышел, озираясь по сторонам, в надежде незаметно проскочить. Но увы! За углом его поджидал Козлодоевский.
– Фаиночка, не могу есть в одиночестве. У меня комплекс. Не могли бы вы посидеть со мной.
Филимон понял, что его сопротивление, только усилит желание Козлодоевского. Он покорно кивнул головой и побрел. Но не на кухню. От этого стало еще неприятнее. Господин Козлодлоевский привык соблазнять своих горничных в кабинете. В камине полыхал огонь. На огромной шкуре белого медведя (Филимон твердо был уверен, что раньше ее здесь не было, видимо, хозяин кабинета доставал ее в особо «торжественных» случаях) стоял поднос с бутылкой шампанского, двумя хрустальными фужерами на длинных ножках, вазой с виноградом, большой шоколадкой и бананом. «Намекает», – подумал Филимон, густо покраснев.
– Присядьте, чаровница, – попросил Антон Генрихович, опускаясь на шкуру и похлопывая рядом с собой.
Филимону пришлось подчиниться, но сесть он постарался на самый краешек шкуры. Хотя это краешек был на расстоянии вытянутой руки от господина Козлодоевского. Хозяин откупорил шампанского бутылку и разлил пенящийся напиток по фужерам.
– За прелестнейшую девушку, с чарующим именем Фаина, – произнес тост Антон Генрихович.
Филимон изображая дикое смущение, потупил глаза и начал теребить пальцем край шкуры. Это смущение только подстегнуло господина Козлодоевского. Он пригубил напиток и глядя на горничную произнес:
– А теперь, Фаиночка, давайте на брудершафт.
Филимон вскочил, задел фужер, опрокинул бутылку шампанского и отскочил к дверям кабинета:
– У меня это, вода,… там ванной… Молоко на плите… убежало…
С этими словами Филимон рванул по коридору и заскочил в ванную, закрыв дверь на шпингалет, он попробовал прочность запора. Запор был так себе, хиленький. А вода в ванной, между прочим, уже набралась. Филимон прислушался. В коридоре вроде никого не было. Уф, теперь бы осторожненько пробраться в свою комнату, которая стала самым желанным местом на земле, запереться на задвижечку и пересидеть, дожидаясь возвращения мадам Козлодоевской. Лишаться невинности Филимону Аркадьевичу совершенно не хотелось, да тем более от… рук господина Козлодоевского.
Филимон тихонечко приоткрыл дверь, огляделся. Никого… Затем крикнул громким голосом, так, чтобы его было слышно в кабинете:
– Антон Генрихович, ванная набралась.
Не дожидаясь ответной реакции Филимон галопом помчался в свою комнату. Успокоился он только тогда, когда запер за собой дверь и для страховки подвинул к ней тумбочку. Если бы Филимон Аркадьевич умел молиться, он бы сейчас молился. Но, к своему сожалению, бывший октябренок, бывший пионер и комсомолец этого делать не умел. Он сел на кровать и зарыдал, размазывая по лицу, скупые мужские слезы.
Филимон просидел в комнате часа два, в полной тишине, без света. Он сидел и прислушивался, не стукнет ли входная дверь. Филимон слышал как по коридору разгуливал, уже пьяный, Козлодоевский, который всюду искал Фаину. Временами Антон Генрихович напевал песню из репертуара «Наны»:«Фаина, Фаина, наина-ниана-нан-на»… Подходил к двери и ласковым шепотом уговаривал открыть дверь. Но Филимон был крепок как кремень, как дамасская сталь, на провокации и уговоры не поддавался. Наконец Антону Генриховичу надолго уговаривать и он затих у двери Филимона. Лоховский прислушивался минут пятнадцать, пока не сообразил, что хозяин просто спит. Из-под дверей раздавалось мерное посапывание «Хр», «Хыр» «Хр». Филя лег на пол и попытался рассмотреть, что происходит по ту сторону двери, через щель, между полом и дверью. Вроде что-то лежит, и лежит без движение. Филимон посидел еще минут пять и осторожненько приоткрыл дверь.
Козлодоевский спал на шкуре белого медведя, которую принес из кабинета. В руке у него была пустая бутылка водки. Видимо Антон Генрихович, после шампанского, догонялся напитками покрепче. Филимон аккуратненько переступил через хозяина и бросился звонить Максу:
Трубку взяли не сразу:
– Макс, Макс, забери меня от сюда, сейчас же, – закричал Филимон в трубку. Его силы были на исходе.
– Фил, ты знаешь который час? Тебя, что мама не учила, после десяти вечера людей беспокоить неприлично.
– Да, а бросать друзей в беде прилично? – срываясь на крик ответил Филимон. Меня можно сказать здесь сейчас…
– Успокойся. Марки нашей среди этих нет. Завтра утром я тебе верну их, положишь на место и уйдешь.
– Ага, уйдешь. Ты знаешь, кто сегодня сюда приходил?
– Филимон, ты издеваешься? Я тебе ночью загадки разгадывать буду. А может тебя псина покусала и ты взбесился? – рявкнул в трубку разозленный Максим.
Филимон услышал, как звонкий девичий голосок капризным тоном, что-то потребовал, обращаясь к Максу. Понятно, теперь, почему он злиться.
Лоховский постарался взять себя в руки и спокойным тоном произнес:
– Максим, понимаешь, здесь была Нина Михайловна, теща моя. Она приходила сюда с кобелем. И интересовалась журналами. Я боюсь, что она меня узнала.
– Ладно, не суетись, узнала или нет ты это завтра поймешь. А сейчас иди спать. А утром собирай вещички и в путь. Я к Козлодоевским с утречка загляну и мы подумаем, что сделать, чтоб тебя выгнали из дома.
Мерзеева легла спать рано, сны ей снились исключительно приятные и эротические. Утром она поднялась все с тем же хорошим натсроением. И впервые за несколько лет не сбросила помятый чайник Сивухина со своей конфорки. Пропустила вперед себя в ванную комнату Борьку-балбеса, спешащего в школу и даже сказала «Доброе утро» Козябкину. Соседи были в шоке. Одно из двух. Либо Мерзеева замыслила новую пакость, либо она сошла с ума. Второй вариант коммунальщики считали более предпочтительным.
Машина за Ниной Михайловной приехала к двенадцати, водитель принес свои извинения, за маленькую задержку, вызванную поломкой, Передал букетик цветов, который преподнес от имени Георгия Михеича. Нина Михайловна благоухая дорогими французскими духами, подаренными на днях Михеичем села в машину. Окна кухни выглядывали во двор. Мерзеева, садясь в машину, подняла глаза и увидела чуть сплюснутые сткелом носы любопытных соседей, которые с изумлением разглядывали новенькую машину, шофера…
Все бы ничего, если бы не противная псина. Киллер почуял знакомых запах и все время норовил положить свою голову на коленки Мерзеевой. С его полураскрытой пасти капала длинная стекляннообразная слюна. Мерзеева все время пыталась отвернуть собачью морду в другую сторону, но безрезультатно. Наконец, устав от беслподных попыток, сдалась. Киллер устроил свою голову на больших удобных коленях женщины, закрыл глаза и довольно заурчал.
Будущая невеста Киллера обитал в одном из престижных районов. Нина Михайловна сама бы не оказалась от уютного гнездышка в этой части города. Проживание на улице Советской означало, что вы достигли высокого положения на лестнице богатства, благополучия и достатка. И не важно как вы этого добились: отмывали «черный нал», тянули бюджетные деньги, отрывая от стариковских пенсий и детских пособий, торговали наркотиками, занимались киллерством или сделали супергениальную раскрутку конгениальной звезды попмузыки. Мерзееева на минуту погрузилась в пленительные фантазии на тему своего собственного обитания на этой улице.
Шофер притормозил возле типичного для улицы Советской элитного дома, Нина Михайловна выбралась, ожидая пока молодой человек вытащит псину из салона. На Киллера напялили намордник, во избежании каких-либо недоразумений, собаке эта штуковина ужасно не понравилась. Киллер задергался, занервничала.
– Нина Михайловна, мы с ним вперд пойдем, а вы не торопитесь, поднимайтесь за нами. Он в лифтах ездить не может. У собак тоже клаустрофобия бывает.
Мерзеева кивнула головой, с удовольствием вдыхая свежий воздух. Денек сегодня был на редкость солнечным, не по-осеннему теплым. Мерзеева подставила лицо солнечным лучам, они нежно поглаживали лицо, как будто кошачьей лапкой. Заходить в подъезд совершенно не хотелось. Сейчас начнется эта возня, суета…
Дверь квартиры была открыта. Нине Михайловне приятно улыбалась непритная дамочка, примерно одного с ней возраста. Нет, все же Нина Михайловна была определенно моложе. У хозяйки сучки и морщин на лице было побольше и круги под глазами темнее и намечался третий двойной подбородок. Мерзеева с удовльствием закончила осмотр хозяйки дома и вынесла приговор в свою пользу.
– Добрый день, меня зовут Маргарита Львовна, я «мамочка» Теодорочки, – слащавым голоском произнесла хозяйка квартиры.
Нина Михайловна кивнула головой и представилась. Маргарита Львовна пригласила пройти в комнату, где должно было произойти эпохальное событие. Комната произвела на Мерзееву неизгладимое впечатление. Если бы ее не предупредили, что тут обитает собака, она ни за что не приняла бы ее за конуру. Назвать Это собачьей конурой было равносильно тому, что назвать американскую Статую Свободы куклой Барби.
– Это конечно же не очень просторное помещение, – посетовала Маргарита Львовна, но мы с супругом все никак не соберемся пригласить архитектора, сделать перепланировку.
Мерзеева едва сдержалась от язвительного замечания, типа: «Пока некоторые жируют, дети Мозамбика пухнут с голоду». Но тотчас же вспомнила, что сегодня она не просто Мерзеева Нина Михайловна, она сегодня хозяйка элитного кобеля по кличке «Киллер», который стоит почти половину хоршей машины.
Теодора немного походила на Киллера. С первого взгляда было видно, что сука капризна и разборчива. Она едва повернула голову на вошедших и тут же отвернулась лениво покусывая мячик, лежащий у ее ног.
Хозяйка Теодоры противно сюсюкая, обратилась к псине:
Теодорушка, Теочка, посмотри кто к тебе пришел? Какой сладкий мальчик, какой славный песик. Девочка моя хорошенькая иди сюда. Посмотри какой он красивый. Какие у вас будут щеночки красивые…
Мерзееву чуть не стошнила от этой рахат-лукомости. Киллер же завиляв хвостом приветливо гавкнул. Мерзеева с облегчением вздохнула, сейчас все сврешится и можно со спокойной совестью отправиться домой. Но не тут то было. Киллер, не дождавшись ответа от Теодоры, засеменил к миске с едой. И совершенно спокойно принялся грызть «сахарную» мозговую косточку. Подождав еще минут пять и поняв, что без вмешательства извне эти двое (Киллер и Теодора) не подойдут друг к другу, хозяева собак взяли дело продолжение собачьего рода в свои руки. Шофер попытался оттащить Киллера от миски с едой, Маргарита Львовна приблизилась к Теодоре и схватила за ошейник.
Киллек угрожающе зарычал, отступил на шаг, развернулся и в два огромных шага оказался у противоположной стены.
– Держи, держи, его! – заорал шофер, Ему все же удалось поймать упирающегося пса, который сопротивлялся всеми четырмя лапами.
– Подтаскивай, подтаскивай! – снова закричал шофер, обращаясь к Маргарите Львовне, которая держала Теодору за ошейник. – Уй, он меня чуть не цапнул… Вот гад, заорал он тряся пальцем.
Тут уже включилась Нина Михайловна:
– Да вы свою держите,… голову, голову. Да не стойте же вы как статуя, помогите… – крикнула она хозяйке суки.
Общими усилиями собаки оказались рядом друг с другом. Наконец-то они поняли чего от них требуют. Псины начали резвится и заниматся тем, для чего их сюда привели. Маргарита Львовна любезно пригласила пригласила пройти в гостинную и «откушать, чем бог послал». Нина Михайловна с завистью разглядывала обстановку комнаты. Удобные кресла с высокими спинками. Стенка не из какого-нибудь там ДСП, а из настоящего дерева. Пушистый ворсистый ковер на полу, явно ручной работы. Картины на стенах, не жалкие подделки или репродукции «Трех медведей». Наверняка жутко дорогие. Мерзеева жевала бутерброды, запивая коняьчком. Маргарита Львовна уже не казалась такой противной, а совсем наоборот.
И тут случилось неожиданное, это было подобно проблеску солнц в дождливый день, грому среди ясного неба. Хозяйка квартиры упомянула журнал. Не просто журнал, а «Будни Механизатора». Нина Михайловна подтянулась, как гончая, почуявшая добычу. Неужели в жизни есть место счастливому случаю? Шальная мысль не давала покоя, а что если… Нет, не может быть, таких совпадений не бывает. Мерзеева постаралась выудить у хозяйки квартиры как можно больше ценной информации. Нина Михайловна прикинулась страстной коллеционеркой и попросила разрешения посмотреть коллекцию. У господина Козлодоевского было много чего интересного. Мерзеева отыскала номер того же года, что и ее собственные. Она на всякий случай, тщательно перетрясла его вдоль и поперек, в надежде, что марка там. Но увы! Марки не оказалось. И все же, как подтвердила хозяйка квартиры, журнал куплен в магазине «Букинист».
В квартире Козлодоевский Нину Михайловну ожидало второе потрясение. Конечно, многовато для одного дня, но что поделаешь. Горничная все время мельтешившая перед глазами показалась Нине Михайловне смутно знакомой. Где она могла видеть эту уродину в сиротском синем платье, с дурацкими хвостиками. Для подружки дочери она старовата. Ощущение что она откуда-то знает горничную не покидало. Нина Михайловна никак не могла отвязаться от этого чувства. Оно сидело в голове, как гвоздь в новых туфлях, как заноза в пальце, как насморк в носу.
Мерзеева отправилась в ванную, чтобы освежиться и привести себя в порядок. После борьбы с собаками в ее прическе наблюдался небольшой беспорядок. В задумчивости Нина Михайловна вышла в коридор, где на нее налетела эта раззява-горничная. Мерзеева покачнулась, с трудом удерживая равновесия. Удар подносом где-то в области живота отозвался секундной болью. И эта боль помогла увидеть ей очевидное. Наверное такое же просветление нашло на Ньютона, когда на голову ему свалилось яблоко.
– Вот, – произнес он, ставя все это на журнальный столик, – Пожалуйста.
Мадам Козлодоевская мелкими глотками, смакуя выпила «успокоительного», снова закатила глаза и упала на софу.
– Ну что ты стоишь, – капризным голосом проговорила она. – Не видишь, что мне плохо. Сейчас же принеси холодный компресс на голову и включи обогреватель, мне холодно.
Филимон принес компресс, и выключил тепло.
– Ну я это, пойду, пожалуй, произнес он. – У меня еще колбаса не нарезана.
– Который час? – шепотом умирающей, произнесла хозяйка.
– Без пятнадцати двенадцать, – ответил Филимон.
– Убийца, – вдруг заорала Маргарита Львовна, – В гроб меня загнать хочешь. Почему ты еще не готова, сейчас люди придут. Чем мне их кормить прикажешь?
Филимон опешил от такой наглости, сама всю эту канитель устроила, а он виноват. Однако, благоразумие взяло верх, над желание врезать по лощеной физиономии хозяйки. Во-первых, женщин бить некрасиво. А во-вторых, бить хозяек, горничным не положено. Ну ничего, недолго осталось. Филимон молча удалился на кухню.
Хозяин кобеля пунктуальностью не отличался, звонок в дверь раздался только в половине первого. Поскольку открывание дверей входило в должностные обязанности горничной, Филимон пошел открывать дверь. Взглянув в глазок он увидел собаку и здоровенного парня в кожаной куртке. Наверное, хозяин, – подумал Филимон, впуская посетителей в квартиру.
Где-то за спиной раздавалась шарканье Маргариты Львовны.
– Здравствуйте, здравствуйте – любезно поздоровалась мадам Козлодоевская? Вы – Георгий Михеевич, – с очаровательной улыбкой, протягивая руку для поцелуя, спросила Маргарита Львовна.
– Здрасьте, – ответил парень в кожанке. Нет, Михе… Ой, Георгий Михеевич, прийти не смог. Вместо него его знакомая, сейчас она поднимется…
Маргарита Львовна едва сдержала разочарованную улыбку. Жаль, с молодым человеком всегда приятней иметь дела, чем с женщиной. Тут под руку Маргарите Львовне попалась горничная, которая, как показалось Козлодоевской, нахально пялилась на молодого человека. Маргарита Львовна дала выход своему раздражению:
– Марш, на кухню, чтоб через минут стол накрыт был, – рявкнула она, выстреливая в горничную тяжелым злобным взглядом.
Филимон юркнул на кухню. Пока он укладывал на огромный поднос тарелки с закуской, пока накрывал в гостиной столик, хозяйка кобеля, шофер и Маргарита Львовна заперлись в комнате Теодоры.
Судя по звукам борьбы, крикам шофера и Маргариты Львовны, дела не складывались.
– Держи, держи, его! Подтаскивай, подтаскивай! Уй, он меня чуть не цапнул… Вот гад. Да вы свою держите,… голову, голову. Да не стойте же вы как статуя, помогите…
Вскоре все утихло, то ли дело сладилось, то ли хозяева собак устали.
Филимон решил скрыться в своей комнате, мало ли что. Может быть случка хозяйских собак, то же входит в обязанности горничной. Однако отдых длился недолго, не успел Филимон прилечь и расслабиться, как раздался голос Маргариты Львовны:
– Фаина, Фаина, иди сюда, живо!
Филя вздохнул и поплелся в комнату. Спиной к нему в кресле седела женщина, чья спина смутно кого-то напомнила Филимону. В кресле напротив сидела мадам хозяйка, а на пуфике восседал шофер.
– Фаина, принеси документы Теочкины и медали, они в кабинете у Антона Гериховича. Там в папке под журналами «Будни механизатора».
– «Будни механизатора»? – спросила вдруг до селе молчавшая незнакомка – Как интересно. Ваш муж коллекционирует этот журнал?
– Да? – произнесла Маргарита Львовна, удивленно взглянув на гостью.
– Дело в том, что я сама коллекционирую эти журналы, можно взглянуть на коллекцию вашего мужа поближе? – спросила она.
Филимон замер, остолбенел, окаменел… Голос. Этот Голос… Теперь понятно, почему спина показалась знакомой… Голос принадлежал Нине Михайловне Мерзеевой, теще-мучительнице, выгнавшей его из дома… Первым желанием было скрыться, провалиться сквозь землю, стать невидимым. Если она его сейчас узнает, раскроется обман. Вызовут милицию, обнаружат пропажу марок. Все. Это тюрьма, каторга, ссылка, Сибирь, двадцать лет с конфискацией имущества, колония строго режима…
«Стоп» – мысленно приказал он себе. – Я никакой не Филя Лоховский. Я – Фил. У меня все получиться, она меня не узнает. Спокойствие, главное, спокойствие.
Маргарита Львовна улыбнулась и решила проводить гостью в кабинет мужа самолично. Филимон шел впереди них, стараясь все время держаться к Мерзеевой спиной, молясь всем известным ему богам, чтобы теща не признала его.
По дороге дамы болтали о своем о девичьем, обсуждая последние новинки в мире шоу-бизнеса. Кто с кем спит, кто от кого ушел, кто сменил ориентацию. Филимон открыл дверь кабинета, включил свет.
– Кофе нам сюда принеси, – повелительным тоном произнесла Маргарита Львовна. Вам с сахаром или без, со сливками? – поинтересовалась она у гостьи?
У Филимона чуть было не вырвалось: «Знаю, знаю, ей три ложки…», но вовремя спохватился. Откуда горничная Фаина знает сколько ложек сахар в кофе любит гостья?
– Мне три ложки, – вежливо произнесла Мерзеева.
Филимон сварил кофе, разлил по чашкам, поставил на поднос молочник, вазочку с печеньем и конфетами и понес в кабинет. У дверей он остановился, стараясь прислушаться, что происходит в кабинете.
– Да, – раздался голос Мерзеевой, – у вашего мужа редкая коллекция. У меня самой вот только за этот год, была подписка. Правда, по воле случайных обстоятельств, я потеряла свою коллекцию. Теперь хочу снова собрать… Не знаете, где ваш муж покупал этот номер…
Филимон, стараясь прервать этот разговор, распахнул дверь и на распев, изменив голос произнес:
– А вот и кофеек, горяченький кофеек, пожалуйте…
Мерзеева, занятая рассматриванием, а вернее самым тщательным потрошением журналов, не обратила никакого внимания на горничную. Ее сейчас интересовал журнал. К ее огорчению, марки в нем не было. Да и с уверенность сказать, что этот номер был именно из ее стопки, она не могла.
Филимон быстренько, пока его не заметила Мерзеева, вышел из кабинета, оставив дверь чуть приоткрытой. Он внимательно прислушивался к разговору.
– Так, вы не знаете, где ваш муж покупал подписку этих журналов? – безразличным тоном поинтересовалась она.
– Ну почему же, – усмехнувшись ответила Маргарита Львовна, – Крупные покупки мужа, проходят через меня. Вернее, через мою кредитную карточку. Покупка оформлялась в магазине «Букинист», он там частый гость. Но я вам скажу, пусть лучше у мужчины будет такое хобби, как коллекционирование, чем – игра на скачках или казино. Это хоть потом в наличные можно обернуть.
«Я погиб, – подумал Филимон, – Если она меня узнает теперь, то поймет зачем я здесь. Это конец».
Он так и простоял у дверей в полнейшем ступоре, пока не услышал, что дамы направились к дверям. Филимон рванул по коридору в кухню.
– Фаина, – крикнула хозяйка, – убери посуду из кабинета.
Филимон как зомби, как автомат собрал чашки и вазочки на поднос и понес на кухню. Погруженный в свои переживания, он не заметил фигуру Мерзеевой, внезапно вышедшей из ванной комнаты. Филимон столкнулся с ней как Титаник с айсбергом.
Поднос с грохотом упал на пол, чашки и блюдца раскололись вдребезги. Нина Михайловна завопила как резанная и отвесила горничной полновесную оплеуху. Четкая пятерня проступила на щеке Филимона. От этого удара паричек съехал на бок, предательски обнажив мужскую стрижку Филимона. Мерзеева с удивлением взглянула на горничную, пока еще ничего не понимая.
Филимон обеими руками натянул на голову парик, как шапку-ушанку, надвинув по самые уши, пробормотав извинения он начал собирать с полу осколки, печенки, конфетки… Мерзеева задумчиво почесала подбородок направилась в гостиную, где ее ждала хозяйка.
– Что с вами, голубушка? – поинтересовалась она.
– Да ваша горничная на меня налетела с подносом, чуть с ног не сбила. Как вы говорите ее зовут? – спросила Нина Михайловна.
– Фаина, – да она собственно и не моя. На время из агентства прислали, пока я не подеру что-нибудь более подходящее. Вы знаете, это такая проблема…
– А она у вас давно?
– Фаинка? Да нет, пару дней назад приняли. А что? Вы ее знаете? – встревожено произнесла Маргарита Львовна.
– Да вот, пытаюсь вспомнить, где же я ее видела раньше и не могу.
– Ну так, давайте ее позовем и спросим.
– Да нет, не стоит. Мне показалось, – все так же задумчиво произнесла Нина Михайловна. – Тем более имя редкое, Фаина. У меня таких знакомых нет.
Весь этот разговор был подслушан бледным Филимоном. Он уже сейчас был готов выйти и сдаться на милость победителям, во всем признаться, даже в том, что знает где находиться золото партии Однако благоразумие взяло верх. Лично он бы себя сейчас не узнал. А Милейшая Нина Михайловна, которая за десять лет совместного проживания с ним в одной коммунальной квартире, никогда не смотрела ему в лицо, тем более. Дело в том, что мадам Мерзеева смотрела на всех, а на собственного зятя тем более, сверху и мимо. Таким образом она сразу дала понять, что собеседник ниже ее по своим умственным способностям и что он для нее – пустое место.
Мерзеева распрощалась с хозяйкой, еще раз окинув пристальным взглядом горничную и удалилась. Филимон утешал себя тем, что сегодня вечером станет известно есть ли среди переданных Максу, его марка. А значит уже сегодня ночью, в крайнем случае, завтра утром можно будет покинуть квартиру Козлодоевских. Потерпеть пару часов, для того, чтобы обеспечить себя на всю жизнь – это же пара пустяков. Что значит в сравнений с одним мигом целая вечность. Конечно все это философия, но должен же был хоть как-то поддержать себя Филимон Аркадьевич.
Вечером Макс не позвонил. Зато Антон Генрихович вернулся домой раньше обычного, а вот Маргарита Львовна на радостях, что ее любимая псина наконец-то стала Женщиной, оправилась праздновать это событие на девичник.
С порога, поинтересовавшись, дома ли супруга, Козлодоевский плотоядно улыбаясь, попросил горничную приготовить ему ванну. Уже это насторожило Филимона. Пока он до зеркального блеска надраивал ванную посудину, закрывшись на шпингалет, Филимон с точкой раздумывал как обезопасить себя от сексуальных домогательств Антона Генриховича. Филимон с тоской думал, о том как из таких ситуаций выбираются женщины. Фишка с больной головой не пройдет, не желание занимается сексом или жизненное кредо – не изменять жениху, вряд ли остановят любвеобильного Козлодоевского. В дверь деликатно постучали.
– Фаиночка, не хотите ли составить мне компанию, поужинать? – противнейшим голоском, полным сладострастия произнес за дверью Антон Генрихович.
Филимон поежился. Поужинать, что б подавиться и умереть от асфиксии. Все равно дверь пришлось открыть, не будешь же сидеть в ванной, пока вода не нальется. Филимон вышел, озираясь по сторонам, в надежде незаметно проскочить. Но увы! За углом его поджидал Козлодоевский.
– Фаиночка, не могу есть в одиночестве. У меня комплекс. Не могли бы вы посидеть со мной.
Филимон понял, что его сопротивление, только усилит желание Козлодоевского. Он покорно кивнул головой и побрел. Но не на кухню. От этого стало еще неприятнее. Господин Козлодлоевский привык соблазнять своих горничных в кабинете. В камине полыхал огонь. На огромной шкуре белого медведя (Филимон твердо был уверен, что раньше ее здесь не было, видимо, хозяин кабинета доставал ее в особо «торжественных» случаях) стоял поднос с бутылкой шампанского, двумя хрустальными фужерами на длинных ножках, вазой с виноградом, большой шоколадкой и бананом. «Намекает», – подумал Филимон, густо покраснев.
– Присядьте, чаровница, – попросил Антон Генрихович, опускаясь на шкуру и похлопывая рядом с собой.
Филимону пришлось подчиниться, но сесть он постарался на самый краешек шкуры. Хотя это краешек был на расстоянии вытянутой руки от господина Козлодоевского. Хозяин откупорил шампанского бутылку и разлил пенящийся напиток по фужерам.
– За прелестнейшую девушку, с чарующим именем Фаина, – произнес тост Антон Генрихович.
Филимон изображая дикое смущение, потупил глаза и начал теребить пальцем край шкуры. Это смущение только подстегнуло господина Козлодоевского. Он пригубил напиток и глядя на горничную произнес:
– А теперь, Фаиночка, давайте на брудершафт.
Филимон вскочил, задел фужер, опрокинул бутылку шампанского и отскочил к дверям кабинета:
– У меня это, вода,… там ванной… Молоко на плите… убежало…
С этими словами Филимон рванул по коридору и заскочил в ванную, закрыв дверь на шпингалет, он попробовал прочность запора. Запор был так себе, хиленький. А вода в ванной, между прочим, уже набралась. Филимон прислушался. В коридоре вроде никого не было. Уф, теперь бы осторожненько пробраться в свою комнату, которая стала самым желанным местом на земле, запереться на задвижечку и пересидеть, дожидаясь возвращения мадам Козлодоевской. Лишаться невинности Филимону Аркадьевичу совершенно не хотелось, да тем более от… рук господина Козлодоевского.
Филимон тихонечко приоткрыл дверь, огляделся. Никого… Затем крикнул громким голосом, так, чтобы его было слышно в кабинете:
– Антон Генрихович, ванная набралась.
Не дожидаясь ответной реакции Филимон галопом помчался в свою комнату. Успокоился он только тогда, когда запер за собой дверь и для страховки подвинул к ней тумбочку. Если бы Филимон Аркадьевич умел молиться, он бы сейчас молился. Но, к своему сожалению, бывший октябренок, бывший пионер и комсомолец этого делать не умел. Он сел на кровать и зарыдал, размазывая по лицу, скупые мужские слезы.
Филимон просидел в комнате часа два, в полной тишине, без света. Он сидел и прислушивался, не стукнет ли входная дверь. Филимон слышал как по коридору разгуливал, уже пьяный, Козлодоевский, который всюду искал Фаину. Временами Антон Генрихович напевал песню из репертуара «Наны»:«Фаина, Фаина, наина-ниана-нан-на»… Подходил к двери и ласковым шепотом уговаривал открыть дверь. Но Филимон был крепок как кремень, как дамасская сталь, на провокации и уговоры не поддавался. Наконец Антону Генриховичу надолго уговаривать и он затих у двери Филимона. Лоховский прислушивался минут пятнадцать, пока не сообразил, что хозяин просто спит. Из-под дверей раздавалось мерное посапывание «Хр», «Хыр» «Хр». Филя лег на пол и попытался рассмотреть, что происходит по ту сторону двери, через щель, между полом и дверью. Вроде что-то лежит, и лежит без движение. Филимон посидел еще минут пять и осторожненько приоткрыл дверь.
Козлодоевский спал на шкуре белого медведя, которую принес из кабинета. В руке у него была пустая бутылка водки. Видимо Антон Генрихович, после шампанского, догонялся напитками покрепче. Филимон аккуратненько переступил через хозяина и бросился звонить Максу:
Трубку взяли не сразу:
– Макс, Макс, забери меня от сюда, сейчас же, – закричал Филимон в трубку. Его силы были на исходе.
– Фил, ты знаешь который час? Тебя, что мама не учила, после десяти вечера людей беспокоить неприлично.
– Да, а бросать друзей в беде прилично? – срываясь на крик ответил Филимон. Меня можно сказать здесь сейчас…
– Успокойся. Марки нашей среди этих нет. Завтра утром я тебе верну их, положишь на место и уйдешь.
– Ага, уйдешь. Ты знаешь, кто сегодня сюда приходил?
– Филимон, ты издеваешься? Я тебе ночью загадки разгадывать буду. А может тебя псина покусала и ты взбесился? – рявкнул в трубку разозленный Максим.
Филимон услышал, как звонкий девичий голосок капризным тоном, что-то потребовал, обращаясь к Максу. Понятно, теперь, почему он злиться.
Лоховский постарался взять себя в руки и спокойным тоном произнес:
– Максим, понимаешь, здесь была Нина Михайловна, теща моя. Она приходила сюда с кобелем. И интересовалась журналами. Я боюсь, что она меня узнала.
– Ладно, не суетись, узнала или нет ты это завтра поймешь. А сейчас иди спать. А утром собирай вещички и в путь. Я к Козлодоевским с утречка загляну и мы подумаем, что сделать, чтоб тебя выгнали из дома.
* * *
После вечера, проведенного в обществе Михеича, Нина Мхайловна чувстовала себя просто великолепно. Она летала по комнате, напевая свою любимую арию из «Кармен»: «Меня не любишь, ты так чтож… Так бер-ррригись лю-ююбви мо-ооей…» В исполнении мадам Мерзеевой песнь любви напоминала скорее боевой марш или песнь воинствующих аборигенов, однако такая вольность в трактовке музыкального произведения совершенно не смущала Нину Михайловну. Испуганная Машенька весь вечер наблюдала за бурной аткивностью матери, боясь спросить чем вызвана приподнятость настроения.Мерзеева легла спать рано, сны ей снились исключительно приятные и эротические. Утром она поднялась все с тем же хорошим натсроением. И впервые за несколько лет не сбросила помятый чайник Сивухина со своей конфорки. Пропустила вперед себя в ванную комнату Борьку-балбеса, спешащего в школу и даже сказала «Доброе утро» Козябкину. Соседи были в шоке. Одно из двух. Либо Мерзеева замыслила новую пакость, либо она сошла с ума. Второй вариант коммунальщики считали более предпочтительным.
Машина за Ниной Михайловной приехала к двенадцати, водитель принес свои извинения, за маленькую задержку, вызванную поломкой, Передал букетик цветов, который преподнес от имени Георгия Михеича. Нина Михайловна благоухая дорогими французскими духами, подаренными на днях Михеичем села в машину. Окна кухни выглядывали во двор. Мерзеева, садясь в машину, подняла глаза и увидела чуть сплюснутые сткелом носы любопытных соседей, которые с изумлением разглядывали новенькую машину, шофера…
Все бы ничего, если бы не противная псина. Киллер почуял знакомых запах и все время норовил положить свою голову на коленки Мерзеевой. С его полураскрытой пасти капала длинная стекляннообразная слюна. Мерзеева все время пыталась отвернуть собачью морду в другую сторону, но безрезультатно. Наконец, устав от беслподных попыток, сдалась. Киллер устроил свою голову на больших удобных коленях женщины, закрыл глаза и довольно заурчал.
Будущая невеста Киллера обитал в одном из престижных районов. Нина Михайловна сама бы не оказалась от уютного гнездышка в этой части города. Проживание на улице Советской означало, что вы достигли высокого положения на лестнице богатства, благополучия и достатка. И не важно как вы этого добились: отмывали «черный нал», тянули бюджетные деньги, отрывая от стариковских пенсий и детских пособий, торговали наркотиками, занимались киллерством или сделали супергениальную раскрутку конгениальной звезды попмузыки. Мерзееева на минуту погрузилась в пленительные фантазии на тему своего собственного обитания на этой улице.
Шофер притормозил возле типичного для улицы Советской элитного дома, Нина Михайловна выбралась, ожидая пока молодой человек вытащит псину из салона. На Киллера напялили намордник, во избежании каких-либо недоразумений, собаке эта штуковина ужасно не понравилась. Киллер задергался, занервничала.
– Нина Михайловна, мы с ним вперд пойдем, а вы не торопитесь, поднимайтесь за нами. Он в лифтах ездить не может. У собак тоже клаустрофобия бывает.
Мерзеева кивнула головой, с удовольствием вдыхая свежий воздух. Денек сегодня был на редкость солнечным, не по-осеннему теплым. Мерзеева подставила лицо солнечным лучам, они нежно поглаживали лицо, как будто кошачьей лапкой. Заходить в подъезд совершенно не хотелось. Сейчас начнется эта возня, суета…
Дверь квартиры была открыта. Нине Михайловне приятно улыбалась непритная дамочка, примерно одного с ней возраста. Нет, все же Нина Михайловна была определенно моложе. У хозяйки сучки и морщин на лице было побольше и круги под глазами темнее и намечался третий двойной подбородок. Мерзеева с удовльствием закончила осмотр хозяйки дома и вынесла приговор в свою пользу.
– Добрый день, меня зовут Маргарита Львовна, я «мамочка» Теодорочки, – слащавым голоском произнесла хозяйка квартиры.
Нина Михайловна кивнула головой и представилась. Маргарита Львовна пригласила пройти в комнату, где должно было произойти эпохальное событие. Комната произвела на Мерзееву неизгладимое впечатление. Если бы ее не предупредили, что тут обитает собака, она ни за что не приняла бы ее за конуру. Назвать Это собачьей конурой было равносильно тому, что назвать американскую Статую Свободы куклой Барби.
– Это конечно же не очень просторное помещение, – посетовала Маргарита Львовна, но мы с супругом все никак не соберемся пригласить архитектора, сделать перепланировку.
Мерзеева едва сдержалась от язвительного замечания, типа: «Пока некоторые жируют, дети Мозамбика пухнут с голоду». Но тотчас же вспомнила, что сегодня она не просто Мерзеева Нина Михайловна, она сегодня хозяйка элитного кобеля по кличке «Киллер», который стоит почти половину хоршей машины.
Теодора немного походила на Киллера. С первого взгляда было видно, что сука капризна и разборчива. Она едва повернула голову на вошедших и тут же отвернулась лениво покусывая мячик, лежащий у ее ног.
Хозяйка Теодоры противно сюсюкая, обратилась к псине:
Теодорушка, Теочка, посмотри кто к тебе пришел? Какой сладкий мальчик, какой славный песик. Девочка моя хорошенькая иди сюда. Посмотри какой он красивый. Какие у вас будут щеночки красивые…
Мерзееву чуть не стошнила от этой рахат-лукомости. Киллер же завиляв хвостом приветливо гавкнул. Мерзеева с облегчением вздохнула, сейчас все сврешится и можно со спокойной совестью отправиться домой. Но не тут то было. Киллер, не дождавшись ответа от Теодоры, засеменил к миске с едой. И совершенно спокойно принялся грызть «сахарную» мозговую косточку. Подождав еще минут пять и поняв, что без вмешательства извне эти двое (Киллер и Теодора) не подойдут друг к другу, хозяева собак взяли дело продолжение собачьего рода в свои руки. Шофер попытался оттащить Киллера от миски с едой, Маргарита Львовна приблизилась к Теодоре и схватила за ошейник.
Киллек угрожающе зарычал, отступил на шаг, развернулся и в два огромных шага оказался у противоположной стены.
– Держи, держи, его! – заорал шофер, Ему все же удалось поймать упирающегося пса, который сопротивлялся всеми четырмя лапами.
– Подтаскивай, подтаскивай! – снова закричал шофер, обращаясь к Маргарите Львовне, которая держала Теодору за ошейник. – Уй, он меня чуть не цапнул… Вот гад, заорал он тряся пальцем.
Тут уже включилась Нина Михайловна:
– Да вы свою держите,… голову, голову. Да не стойте же вы как статуя, помогите… – крикнула она хозяйке суки.
Общими усилиями собаки оказались рядом друг с другом. Наконец-то они поняли чего от них требуют. Псины начали резвится и заниматся тем, для чего их сюда привели. Маргарита Львовна любезно пригласила пригласила пройти в гостинную и «откушать, чем бог послал». Нина Михайловна с завистью разглядывала обстановку комнаты. Удобные кресла с высокими спинками. Стенка не из какого-нибудь там ДСП, а из настоящего дерева. Пушистый ворсистый ковер на полу, явно ручной работы. Картины на стенах, не жалкие подделки или репродукции «Трех медведей». Наверняка жутко дорогие. Мерзеева жевала бутерброды, запивая коняьчком. Маргарита Львовна уже не казалась такой противной, а совсем наоборот.
И тут случилось неожиданное, это было подобно проблеску солнц в дождливый день, грому среди ясного неба. Хозяйка квартиры упомянула журнал. Не просто журнал, а «Будни Механизатора». Нина Михайловна подтянулась, как гончая, почуявшая добычу. Неужели в жизни есть место счастливому случаю? Шальная мысль не давала покоя, а что если… Нет, не может быть, таких совпадений не бывает. Мерзеева постаралась выудить у хозяйки квартиры как можно больше ценной информации. Нина Михайловна прикинулась страстной коллеционеркой и попросила разрешения посмотреть коллекцию. У господина Козлодоевского было много чего интересного. Мерзеева отыскала номер того же года, что и ее собственные. Она на всякий случай, тщательно перетрясла его вдоль и поперек, в надежде, что марка там. Но увы! Марки не оказалось. И все же, как подтвердила хозяйка квартиры, журнал куплен в магазине «Букинист».
В квартире Козлодоевский Нину Михайловну ожидало второе потрясение. Конечно, многовато для одного дня, но что поделаешь. Горничная все время мельтешившая перед глазами показалась Нине Михайловне смутно знакомой. Где она могла видеть эту уродину в сиротском синем платье, с дурацкими хвостиками. Для подружки дочери она старовата. Ощущение что она откуда-то знает горничную не покидало. Нина Михайловна никак не могла отвязаться от этого чувства. Оно сидело в голове, как гвоздь в новых туфлях, как заноза в пальце, как насморк в носу.
Мерзеева отправилась в ванную, чтобы освежиться и привести себя в порядок. После борьбы с собаками в ее прическе наблюдался небольшой беспорядок. В задумчивости Нина Михайловна вышла в коридор, где на нее налетела эта раззява-горничная. Мерзеева покачнулась, с трудом удерживая равновесия. Удар подносом где-то в области живота отозвался секундной болью. И эта боль помогла увидеть ей очевидное. Наверное такое же просветление нашло на Ньютона, когда на голову ему свалилось яблоко.