Интенсивность пигментации непостоянна. Она заметно усиливается у человека, подвергнутого воздействию солнца, и это тем заметнее, чем светлее его масть. Все мы весной темнеем, особенно женщины и, странная вещь – летом мы возвращаемся к зимней или почти зимней окраске. Влияние света, усиленного за счет пигмента, проявляется еще больше, когда вместо непосредственного исследования индивидов прибегают к их фотографированию. Бывает очень забавно увидеть на снимке руки и головы очень темными, часто усыпанными веснушками, которые невооруженным глазом не различимы, но основательно изменяют фотогеничность кожи. Туловище – очень светлое, а переход к темному вороту и манжетам часто совершается очень резко. Часто такая нефотогеничность становится помехой для фотографа. Я не говорю о фотохудожниках, которые просто не станут фотографировать таких субъектов обнаженными. Однако у антрополога выбора нет. Ему надо запечатлеть изучаемого субъекта непременно, и приходится довольствоваться любым результатом, который не всегда бывает удовлетворительным. В случаях крайней актинической неравномерности негатив бывает таким, что при печатании снимка изображение головы и рук проявляется сразу, и если дается необходимая выдержка на корпус, то он проявляется, а остальное засвечивается. Если же выдержку сократить, то голова и руки выходят отлично, но зато туловище не получается. Тогда приходится делать дополнительные снимки с долгой и короткой выдержкой. С одной девочкой, у которой кожа была восхитительной белизны, но лицо и руки слишком загорелыми, я таким образом сделал два любопытных снимка. При печатании первого корпус получается великолепно и во всех подробностях, а голова, руки и подошвы полностью отсутствуют. Это – «девочка-туловище». Снимок не перестает удивлять зевак. Второй снимок выдает лишь конечности, остальное проявляется лишь при затенении бумаги. Это – «девочка без туловища». Эти два снимка дополняют друг друга при изучении пигментации.
   У некоторых животных пигментация меняется куда быстрее. Некоторые рыбы и различные головоногие приобретают окраску среды, в которой они в данный момент находятся. Некоторые другие довольствуются тем, что ночью становятся темными. Хамелеон знаменит именно благодаря свойствам подобного рода. Наша скромная зеленая лягушка пользуется, хотя и в меньшей степени, той же способностью. Млекопитающие и человек не подвержены подобным изменениям, но изучение лягушки из-за этого не перестает представлять непосредственный интерес, так как на данном примере удается уловить физиологию изменения пигментации. Медленные изменения, пример которых предоставляет нам человеческая кожа, не столь скоротечны, но физиология здесь та же, за исключением того, о чем будет поведано далее.
   Некоторые факторы осветляют окрас лягушки: свет, жара, химические реактивы – такие, как хлоргидрат анилина, никотин, эрготин, йодистый калий, сантонин. Другие факторы вызывают потемнение окраски: нитрит амила, различные карбонаты. Эти реакции вводятся в растворах в спинную сумку.
   Если рассмотреть под микроскопом межпальцевую мембрану, подвергнутую действию этих факторов, то можно констатировать, что грануляции пигмента перемещаются к ядру клетки. Под действием факторов, вызывающих потемнение окраса, пигмент, наоборот, совершает центробежное движение. Поэтому первые называются хромосжимающими, а вторые – хроморасширяющими. Осветление или потемнение окраса, таким образом, происходит не из-за изменения количества пигмента, а из-за изменений на относительной площади черных участков и светлых промежутков.
   Стоит заметить, что факторы не имеют одинакового воздействия на пигментированную протоплазму (хромобласты) у различных животных. Реакция головастика на наличие большинства упомянутых факторов в точности противоположная реакции лягушки.
   Разные опыты, призванные выяснить механизм хромобластических сжатий и расширений, показывают, что эти эффекты обусловлены отчасти непосредственным химическим воздействием на клеточное вещество, но все-таки главным образом нервной реакцией, центрального или рефлекторного происхождения, осуществляемой особыми хромосжимающими и хроморасширяющими нервами.
   Под воздействием разных факторов другого происхождения – более медленных, но более стабильных – тоже может произойти частичное потемнение или посветление. Количество пигмента, содержащегося в клетках, может увеличиваться или сокращаться. Жара – хромосжимающий фактор для лягушки и, вероятно, для большинства других существ – вызывает медленное увеличение количества пигмента. Это увеличение призвано возместить, причем с избытком, эффект хромосжатия. Воздействие солнечного и электрического света, рентгеновских лучей вызывает медленное, но значительное увеличение пигмента. Когда я говорю о свете, нужно договориться, что под ним мы понимаем ультрафиолет. Это как раз то, что демонстрируют фотографии, о которых я рассказывал ранее: особенно «девочки-туловища», а также молодого человека из окрестностей Парижа, голова и руки которого на фотокопиях выглядят, как у негра. На фотоизображениях неравномерная пигментация туловища и конечностей видна значительно лучше, чем это может уловить невооруженный глаз. Поглощение и отражение света зависят от свойств поверхности кожи, тогда как ультрафиолетовые лучи достаточно легко проникают сквозь ее поверхностный слой и поглощаются или отражаются нижележащим слоем кожи, который невидим.
   Количественное увеличение пигмента, по-видимому, имеет целью сделать тело менее уязвимым и помешать избыточной радиации, которая воздействует на глубинные слои тканей тела. Организм, создавая пигментацию, защищается против ненужных реакций. Между рентгеновскими лучами, пронизывающими большинство тканей, и светом, который почти не проникает сквозь кожу, есть бесконечный спектр излучений – известных и неизученных. Пигмент прекращает их беспокоящее действие, и хромосжимающее действие нам дает пример этого[14].
   Таким образом, если сжатие хромобластов есть результат прямого действия термо– и ультрафиолетовых лучей, или, более точно, различных лучей, то размножение корпускулов вплоть до того, что они заполняют собой всю клетку, как у негра, есть результат творчества самой клетки, которая так реагирует на хромосжатие. Размножение глобул наблюдается в других случаях, объяснить которые сложнее, например под влиянием пикриновой кислоты, применяемой при лечении ожогов, под влиянием кантаридина (нарывы), настойки йода. Еще оно наблюдается в натертых местах – на подошвах ног, на теле (от ношения корсета, бандажа), а также в местах избыточного потоотделения: подмышках, паху, промежности. К местному меланизму называемому бродячим, приводят часто повторяемые беспокоящие факторы, такие как укусы москитов, блох и вшей.
   Не каждая клетка одинаково способна производить или накапливать пигмент. Нужно, чтобы клетка была здоровая и неповрежденная. Согласно правилам, слабая клетка не производит пигментацию, даже защитную. Именно по этой причине негр, застигнутый хронической болезнью или в старости, бледнеет, шерсть и перья возрастных животных становятся светлее и даже белыми. Белый волос – это волос, который больше не производит пигмента либо от старости, либо из-за болезни волосяной капсулы. Корреляция между здоровьем клетки и производством пигмента установлена опытами доктора Карно. Он берет у пестрых морских свинок частички черной кожи и пересаживает их на белые участки. Прививка удается, и постепенно площадь черного пятна увеличивается, иногда десятикратно. Черные клетки, то есть более богатые пигментом, посредством пролиферации разрушают окружающие белые клетки и вытесняют их. Через год пятно все еще продолжает расти. Сначала черная шерсть теснит белую на привитом участке, потом она появляется в центре, быстро становится более сильной, чем белая.
   Обратный опыт никогда не удавался. Белый эпидермис, случайно поддавшийся прививке, пересаженный на черную кожу, разрушается фагоцитозом. Такое разрушение фагоцитозом представляет собой подводный камень, на который натыкались все предшествующие экспериментаторы, которые пересаживали белый эпидермис на негров.
   Если альбиносу привить черный эпидермис, то он не приживается. Этот плацдарм ему не подходит, и если эпидермис все-таки приживается, то он быстро разрушается фагоцитозом. Этим объясняются неудачи прививок, сделанных с негра на белого, в частности на арийца.

Окрас человека

   За исключением H. Europæus человек почти не видоизменяется, разве что по цвету кожи. В действительности почти у всех черных и желтых популяций глаза очень пигментированы. Они светлее только в Европе и в странах когда-либо или недавно колонизированных выходцами из Европы. Только в таких условиях мы обнаруживаем радужную оболочку, лишенную пигмента и принимающую голубой оттенок. Между темными глазами с одинаково темной радужной оболочкой и голубыми существует масса промежуточных вариантов. Пигмент может быть разреженным или располагаться расходящимися цепочками, лучами или концентрическими окружностями с краями более пигментированными, чем участок у самого зрачка. Отсюда – бесконечное разнообразие карих, зеленых, серых глаз, характеризующих метисов H. Europæus и составляющих подавляющее большинство в Европе, кроме крайнего юга и северо-запада. Чтобы вполне понять, что представляет собой это разнообразие, нужно обратиться к цветным иллюстрациям альбома Бертильона (Антропометрическая идентификация, Nouv. éd., Melun, 1893), не забывая при этом, что приведенные примеры – лишь малая часть того, что можно было бы представить. То же самое касается и волос.
   Между северо-западом Европы, где блондин является правилом, и прочими частями Старого Света простирается зона, где сочетаются всевозможные промежуточные варианты, иногда у одного и того же индивида, так как борода часто бывает светлее волос. На остальной части земного шара правилом являются черные[15].
   С кожей все обстоит иначе. Многие расы имеют средне– или в незначительной степени пигментированную кожу, а цвет кожи прачеловека, я думаю, также далек от оттенка негра, как и от шотландца. Человек, живший в тропиках, подвергался меланизирующему влиянию тропического климата, поскольку он был голый. В менее жарких районах, где человек был вынужден днем и ночью покрывать себя одеждой, кожа не подвергалась подобной адаптации, а если точнее – селекция, основанная на сопротивлении излучениям, не велась столь же интенсивно. Та же причина объясняет, почему популяции более светлой расы, захватившие древних черных автохтонов Индии, до сих пор не переняли одежду, соответствующую местному климату. Образование слишком пигментированных популяций сделалось не столь выгодным из-за ношения одежды, а влияние климата стало уменьшаться по сравнению с его влиянием на древних туземцев, которые были почти или абсолютно обнаженные. Вопрос об утрате шерсти состоит в прямой взаимосвязи с ношением одежды.
   Ваккаро справедливо замечает, что как только человек смог изменять окружающую среду, у него самого отпала необходимость меняться. Проживание человека под крышей, огонь и одежда сделали ненужной интенсивную пигментацию в жарких странах и сохранение меха густого волосяного покрова на голове и теле в регионах с низкими суточными температурами. Волосы сохранились только на голове, чтобы лучше предохранять ее от излучения. Могз защищает от жары и холода череп. На лице у человека растительность сохранилась исключительно как признак пола. В подмышках и паху волосяной покров помогает избежать раздражения, потому что эти части тела потливы и подвержены натиранию. Скульптура и наскальная живопись эпохи мамонтов уже демонстрируют нам наличие одежды у расы, все еще снабженной солидной шерстью (Piette, La station de Brassempouy, Anthropol., 1895, p. 129 s.; Cp. 1897, p. 168).
   Сильная пигментация и депигментация являются, таким образом, двумя исключениями. Преобладающий оттенок варьирует от матово-белого и в большей или меньшей степени амбрового до цвета старой кожи и оливкового.
   Окрас кожи в общих чертах соответствует географической зональности. Коричневая и желтая кожа довольно встречается в засушливых регионах, начинающихся с Сахары и заканчивающихся пустыней Гоби. Область черноватой кожи соответствует жаркой влажной зоне. В Аравии и Сахаре жарче, чем в Конго. Во влажных и менее жарких областях окраска ближе к оливковой. В холодных и достаточно влажных областях Крайнего Севера оттенок темнее, чем в сухой зоне и граничащими с ней областями континентального климата. Это как раз то, что показывает сопоставление климатических карт – таких, например, как в «Атласе» Брокгауза, с антропологическими картами, опубликованными профессором Рипли де Бостоном в своей «Расовой географии», особенно на карте «Цвет кожи».
   Пигментация состоит в более непосредственной связи с климатом и образом жизни, чем с антропологической расой. В верховьях Нила и в регионе Нигера есть люди, столь же темные, как негры, которые в то же время ближе к группе долихоцефалов Европы. Пигментация – это, главным образом, климатическое одеяние, медленно приобретаемое в процессе отбора. Я долго изучал вопрос климата в предыдущем томе данного курса и ограничусь тем, что отошлю читателя к тому, что я говорил о климатах, где обитают белая, желтая и черная расы.
   Я хотел бы привлечь внимание к одному пункту. Многие популяции мы обнаруживаем в регионах, где они обитали лишь ограниченное число веков. Так, желтые популяции вторглись во владения черных в Индии, Индокитае, Индонезии, но при этом черный тип более древний, предыдущий в современной географии. Индонезийцы обнаруживаются на Мадагаскаре, и есть причины полагать, что они туда попали не по морю, а по суше исчезнувших материков[16]. Фиксация цвета, наоборот, могла произойти во времена, предшествующие цивилизации. Негры, по свидетельству египтян, не изменяются уже 6 тыс. лет, то есть с нашей эпохи полированного камня. (Данное ценное наблюдение подтверждается в главе 3 работы профессора Рипли.)

Окрас арийцев

   По мере того как мы продвигались в кропотливом исследовании окраса приматов и человека, становилось все более очевидным, что окрас H. Europæus – феномен бесподобный, аномальный и, так сказать, патологический. Розоватая кожа, румяное лицо, депигментированные глаза, светлые волосы, почти лишенные всякого оттенка, – нигде больше мы не видели ничего подобного. Столь часто такие черты встречаются у видов или, скорее, разновидностей, живущих в аномальных условиях и подверженных чему-то вроде вырождения. Обезьяны с румяной физиономией обитают в тенистых и топких лесах Амазонии, в укрытии непроницаемой листвы и в атмосфере, насыщенной испарениями. Мико, Hapale argentata, физиономия которого отливает румянцем, а волосяной покров тонкий и почти белый, живет в таких условиях от Тукумана до Панамского перешейка – в стране, где и сам человек часто подвержен альбинизму, а индивиды, не прижившиеся во влажных лесах или долгое время пробывшие там в плену, не являются ни столь же светлыми по масти, ни столь же румяными. Midas rosalia то с румянцем, то более темный на обнаженных участках является блондином, скорее рыжим, но в некоторых своих разновидностях становится темным блондином или светлым брюнетом. То же самое у Brachyurus – аномальный, полупатологический характер окраса очевиден по сравнению с вполне обычным окрасом особей, столь близким к этому виду во всех прочих отношениях. Поэтому натуралисты сомневаются, что они относятся к двум разным видам.
   Эти светлые породы являются полуальбиносами, принадлежащими к изначально нормальным видам, а такой альбинизм связан с проживанием в необычайно влажных и затененных лесах. Их окрас – это феномен чахлости, и приспособление к среде у них достигло такой степени, что эти породы, впрочем, и так малочисленные, вымирают по мере исчезновения девственных тропических лесов. Однако можно сказать, что такой светлый окрас обязан сохранению у взрослых особей черт, свойственных детскому возрасту. У большинства обезьян самка светлее самца, а малыши очень светлые, часто блондины или почти блондины, поскольку, я повторяю, окрас, которому мы присваиваем это название, является почти исключительно уделом человека и у обезьян воспроизводится лишь приблизительно. Например, Суп. maurus – полностью черные, а в детстве их окрас соломенно-желтый. Касаясь темы полового диморфизма, я приводил в качестве примера плосконосую обезьяну, у которой самец – темный, а самка – блондинка. Таким образом, светлый окрас характеризует слабый пол или немощный возраст.
   H. Europæus проживает в области менее жаркой, но почти столь же влажной, как Амазония. Из-за наклонного падения солнечных лучей и густых туманов он находится в особых тенистых условиях. В прежние времена он обитал на большей площади, но сегодня она сводится к региону близ Северного моря и внутреннему бассейну Балтики. Похоже, подобно мико и марикине, он не способен противостоять исчезновению лесов. Эта особая, бесподобная раса проживает в столь же особом, уникальном климате – морском, дождливом, туманном, когда не идут дожди, и обделенном солнцем, без суровых зим, но и без жарких лет[17]. Надо отметить, что ни один регион земного шара не предоставляет таких особых условий: склоны западной экспозиции, открытые ветрам с моря, участки суши, перемежающиеся морскими акваториями, Гольфстрим, небольшая высота над уровнем моря, множество болот и влажных мест. На расположенном напротив американском берегу, сухом и солнечном, такие условия отсутствуют. На Тихоокеанском побережье английской Колумбии лишь узкая прибрежная полоса, за которой высокие горы тотчас конденсируют влагу, которую несут облаками с запада, с Куро-Сио. Условия оказались бы более благоприятными на побережье Сибири, но там ориентация восточная, нет разворачивающихся у берегов теплых течений и преобладающий ветер дует с материка. Во всех этих областях – холодных и умеренно-влажных – кожа у обитателей желтая и достаточно темная.
   Значит, можно сказать, что H. Europæus по своей морфологии является человеком Гольфстрима. Когда он оказывается вне этой среды, он начинает хиреть, как я это показал в своей работе «Общественный отбор», говоря об акклиматизации. Таким образом, мы пришли к заключению, что лимфатизм и депигментация – новые черты приматов, в частности двуруких, которые были приобретены благодаря влажной и пасмурной среде. И судя по всему, эта среда аналогична той, в которой раса процветает ныне. Так мы вычислили регион, в котором эти крайние условия могли быть представлены в полной мере.

Поиски местности, идеальной для появления депигментированного типа

   В данном исследовании мы должны руководствоваться принципом, которым совершенно напрасно пренебрегает большинство антропологов. Известная нам нынешняя география не тождественна географии тех времен, когда формировалась раса H. Europæus. Европа и ее окрестности 2 тыс. лет не подвергались значительным видоизменениям. Кроме Северного Каспия и берегов Северного моря, других изменений процентного соотношения и очертаний суши и моря, по-видимому, не было, а указанные изменения в целом были незначительны. В предшествующие периоды дело обстояло по-другому, и сильные изменения контуров Европы на северо-западе и востоке произошли во времена, которые мы называем неолитическими, но которые уже захватывают начало египетской и халдейской цивилизаций. Обширные грабены в Эгейском и Понтическом регионах, по-видимому, относятся даже к менее древним временам. Что, собственно говоря, до четвертичного периода, современными авторами называемого плейстоценом, то он был отмечен последовательностью грабенов к востоку от Европы и в районе Атлантики в сочетании с чередующимися поднятиями и оседаниями всего северо-запада Европы.
   Многие годы считали, что геологические изменения стали результатом внезапных катаклизмов, так как эти изменения были медленным и незаметным действием современных причин. В итоге геологи пришли к выводу, что большинство подвижек земной коры – медленные и постепенные, но иногда случаются внезапные сдвиги пластов вверх и столь же внезапные обрушения вниз, происходящие из-за разрывов и провалов глыб, часто весьма протяженных, составляющих своды земной коры и из-за подвижек рычагов в областях, оказавшихся как бы нависающими над пустотой. Конец плиоцена и весь плейстоцен были свидетелями того, как с исключительной частотой происходили эти разрывы сводов, сопровождаемые перемещениями и частичными поднятиями. Так, формирования современного Средиземноморья и Атлантики являются недавними событиями, современными человеку палеолита и плиоцена.
   Все эти факты, относящиеся к геологии и палеогеографии плейстоцена известны очень ограниченному кругу людей, по крайней мере во Франции, где большинство геологов даже не читали работ о недавних геологических эпохах. Доисторические эпохи изучены еще меньше, труд Мортилье, служащий гидом в этом вопросе, датируется временем, когда познания о плейстоцене почти отсутствовали. Шведские, русские, немецкие, английские геологи 10 лет назад увлеклись четвертичной геологией и климатологией, и появилось бесконечное множество прекрасных работ. Познаний уже достаточно, и можно представить картину необычайных перемен, потрясших Европу и ее окрестности в те недалекие времена, которые еще недавно считались столь спокойными.