Страница:
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
1989 %
Ленин 75 Петр 46 Маркс 35 Пушкин 26 Толстой 18 Горбачев 18 Ломоносов 17 Энгельс 17 Гагарин 17 Менделеев 17 Суворов 15 Сталин 14 Жуков 14 Циолковский 13 Дарвин 11 Наполеон 11 Эйнштейн 10 Лермонтов 9 Александр Македонский 8 Кутузов 7 Павлов 7 Ньютон Чайковский Королев Дзержинский Гитлер Горький
1994
Петр] Пушкин Ленин Суворов Наполеон Сталин Ломоносов Екатерина II Кутузов Гагарин Гитлер
Александр Македонский Сахаров Жуков Горбачев Менделеев Толстой Солженицын Александр Невский Брежнев Лермонтов Николай 11 Юлий Цезарь Черчилль Чайковский Вашингтон Кеннеди Эйнштейн Шекспир Иван Грозный Иисус Христос Циолковский
'А
50 30 29 26 24 22 18 16 15 14 II II II 10 9 9 9 8 8
Дабы не загромождать таблицу, приведем отдельно остающиеся четыре десятка имен, названных в 1994 г. четырьмя и менее из каждых ста респондентов этого поколения:
Андропов, Чкалов, Достоевский, Есенин, Моцарт, Кастро, Столыпин, Линкольн, Колумб - по 4%
Высоцкий, Дали, Леонардо, Ньютон, Ельцин, Бах, Чапаев, Тэтчер, Рузвельт, Пугачева - по 3%
Микельанджело, Чингис-Хан, Аристотель, Жанна д'Арк, Архимед, Бетховен, Дзержинский, Некрасов, Дмитрий Донской, Ковалевская, Королев, Маркс, Маяковский, Чаплин, Шолохов, Хрущев, Рембрандт по 2%.
Пикассо, Пирогов, Пугачев, Распутин, Конфуций - по 1% Рожденное незадолго до, в течение или после 1968 г., это поколение заканчивало школу, когда развернулась перестройка; оно встретило реформы, обещания реформ - в нереформированной армии и нереформирующейся высшей школе. Словом, оно может считаться первым продуктом эпохи перестройки и реформ. Сравнение его ответов с ответами
___A /~ Левинсон. Массовые представления об ,ucmpU4eckux личностях,______263
других поколений показывает, кроме того, что структура символического мира этого поколения является наиболее отчетливо выраженной. При этом с поколением отцов они разделяют меру интереса к Солженицыну (8%) и с младшими братьями - к Христу (5%).
Отметим, что в 1994 г. структура символов стала существенно более дифференцированной. Отсутствие суперфигуры Ленина, так сказать, нормализация отношения к этому символу, сочетается со значительным умножением числа субкультурных символов - фигур, которые значимы для небольших групп или категорий россиян. В этом мы видим дифференциацию интересов, а соответственно и групп по интересам.
Характерно, что в 1989 г. это поколение отличалось от других повышенным вниманием всего лишь к трем фигурам: Толстому, Лермонтову и Александру Македонскому. Из них две - Толстой и Александр Македонский, - как мы предполагаем, суть "возрастные символы", характерные вообще для нашей молодежи в возрасте 20-24 лет, а не только для поколения, рожденного в конце шестидесятых. Специфическим же для этого поколения оказывается следующее.
1. Интерес к российским монархом.
Именно в этом поколении особо отметили Екатерину Великую, Ивана Грозного и Николая II. Большинство же наборов имен, составленных в 1994 г., открывалось именем Петра Великого, но, похоже, этого царя "полагается" славить больше других именно данному возрасту.
Итак, все российские монархи, помянутые жителями постсоветской России в 1994 г., за одним исключением, чаще всего назывались именно этим поколением детей шестидесятников, т. е. тех, чье детство прошло в позднесталинское время. Быть может, имперский импульс идет со времен детства их родителей. Что могут символизировать для них имена этих царей, героев многочисленных издаваемых теперь исторических романов? Мы полагаем, что государи Иван, Петр и Екатерина- примеры достижения величия России посредством авторитарного правления. Николай II, по-видимому, символ России, "которую мы потеряли". (Добавим, что имена двух других императоров: Цезаря и Наполеона также должны быть "записаны" за этим поколением.)
За пределами интереса "детей 68 года" остался единственный в нашей истории царь с репутацией "мягкого реформатора" - Александр II. О нем вспомнили лишь в следующем по старшинству поколении, т. е. те, кто родились при Хрущеве, а ходили в .школу при Брежневе.
Еще один ставший популярным символ реформ - Столыпинвызвал наибольший интерес не у потомков шестидесятников, а у людей так называемого военного поколения, у тех, кто в школе узнал про "Столыпина-вешателя", от старших узнал про "Столыпин" - он же вагонзак, а в зрелые годы услышал, что ему нужны не великие потрясения, в Великая Россия. Это поколение с равной частотой вспоминало вовсе не склонного к реформам^ но не любившего, потрясений Брежнева.
264___________________КарпаЬ пира в обыденном сознании______________________
2. Интерес к воителям. Жуков
Если имя Суворова как символ, по-видимому, принадлежит данному возрасту, то честь чаще всех помянуть Кутузова, Александра Невского, Чапаева принадлежит этому поколению, в чем проявилась его связь с поколениями более старшими, припоминающими Рокоссовского, Ворошилова, а главное - Жукова.
Жуков, по данным наших опросов, был и остается фаворитом старших россиян. Но в 1989 г. его превозносили те, кто мог еще воевать под его знаменами. В 1994 г. его имя превратилось в исключительно исторический символ, выдвигаемый теми, кто был ребенком, когда маршал был удален от дел. Популярность символа теперь наверное связана не с личными воспомиинаниями.
Набор имен, полученных в результате опроса, вызывает несколько ассоциаций, например, с наименованиями улиц, станций метрополитена в российских городах и т. п. Важно подчеркнуть, что аналогия распространяется на названия, назначенные специальным решением государственных ("общественных") органов (фольклорные топонимы, имена, возникающие без умысла и усилий специальных институций не годятся для аналогии). Это интересно в свете того обстоятельства, что набор, полученный в ходе нашего опроса, является как раз естественным во введенном смысле. Значит мы имеем дело с воспринятыми действиями вышеупомянутых институций, с результатами их деятельности.
Другое подобие нашему набору имен просматривается в наборе монументов - памятников различным историческим деятелям. Знаменитый "ленинский план монументальной пропаганды", как показывает наше исследование, можно считать выполненным. Из имен, представлявших его, в наш набор не попали лишь немногие. Но вполне реализовалась сама идея пропаганды идеологии через мемориализацию персон, превращение их в публичные символы и придание им за счет этого способности принудительно влиять на сознание в заданном направлении. Собственно говоря, в этом декрете была лишь рационализирована широкая практика постановки памятников, в частности- от имени центральной власти. Уже приходилось отмечать, что памятник (монумент) всегда отражает, точнее - закрепляет и пластически выражает результат достигнутого соотношения сил и интересов в обществе ^ Соотношение может быть достигнуто путем образования спонтанного единства, мирного компромисса, силового преобладания одной из сторон и т. д.
Имя Жукова было предметом долгих прений в нашем обществе. Это имя как символ кочевало в самых различных, но более или менее оппозиционно настроенных кругах (от антисталинистов до сталинистов, от читателей К. Симонова до поклонников И. Бродского). Выход имени маршала Жукова на ведущие места в списке 1994 г., как мы говорили, обусловлен его особой (вдвое более высокой, чем среди молодых) популярностью у старшего поколения, почитающего маршала как олицетворение державной мощи, с которой они себя хотели бы отождествлять, и как
A /~ Левинсон. Массовые представления об "исторических личностях" 265
жертву государственной же несправедливости, каковыми ойи считают и себя. Оппозиционные нынешнему правительству силы в свою очередь постарались присвоить это имя и закрепить связь этого символа с коммунистическими и шовинистическими коннотациями. Но со стороны центральной власти был сделан ход по очередному перехвату этого имени, по превращению его в общегосударственный символ.
В следующим за нашим опросом 1995 г. началось государственное "закрепление" связанной с этим символом сложной популярности. Напомним, что при всем том назвать имя Жукова среди выдающихся людей всех времен и народов пожилым свойственно в два раза чаще, чем молодым, а малообразованным - в 1,7 раза чаще, чем людям высокообразованным. Водружение в 1995 г. памятника Жукову в символически значимом месте в центре столицы государства, введение ордена Жукова для высших офицеров означало придание государственного измерения и веса названному преобладанию.
3. Гитлер и Стопин
В отличие от памятника как фигуры, стоящей в публичном месте, фигура, стоящая в нашем списке и являющаяся единицей общественной памяти, отражает механическое, измеренное компьютером соотношение интересов и идеалов в обществе. В этом смысле может оказаться "победителем" символ, который на конкурсе памятников не может победить в современной политической ситуации.
Таково положение с именами Сталина и Гитлера. Союзники по пакту и враги в великой войне, эти два персонажа часто поминаются рядом. В частности, судя по данным наших исследований, их популярность резко выросла за последние пять лет.
Сталин как символ предстает в 1994 г. прежде всего в ответах самых старших жителей страны. Как и в случае с именем Гитлера, отмечается рост "женской доли". Сталин отличается от Гитлера тем, что люди с высшим образованием гораздо реже называют Сталина "выдающимся". Очевидно, оскомина от "своего" государственно поддерживаемого культа сильнее, чем от "чужого".
При сравнении ответов поколения 1965-1969 гг. рождения имя Гитлера поднялось на целых 15 пунктов - с 26 места на 11: сперва его поминали 3% - чаще, чем Горького, но реже, чем Королева; через пять лет в этом же поколении о нем заговорили 11%, т.е. чаще, чем о Толстом, но реже, чем о Гагарине.
Для одних эти имена - Гитлера и Сталина - синонимы, для других они антонимичны. Так, среди людей, позитивно оценивающих роль Гитлера в мировой истории (а таких 2%), резко повысилась позитивная оценка Сталина. Но обратной зависимости нет. "Старые" сталинисты а такие составляют большинство среди сторонников Сталина - относятся к Гитлеру резко отрицательно, для них это враг, воплощение зла. Но есть люди, утверждающие, что они поддерживают идею "процветания
266 Картина пира в обыденном сознании
России". Они много чаще среднего зачисляют и Сталина и Гитлера в выдающиеся люди всех времен. Есть группы, чьи политические ориентации выражает привязанность к блоку "ЯБЛо^о" и сочетание сниженного почтения к Сталину с повышенным вниманием к Гитлеру (и Жукову!).
Вообще готовность вписать имя Гитлера в число выдающихся людей всех времен и народов можно считать результатом сложной реакции. Существенно, что чаще всего - в 1994 г. чаще, чем за пять лет до этого, - это имя называют среди выдающихся именно молодые респонденты. Стоит припомнить, что в 1989 г. имя Гитлера вышло на пятое место в ответах литовцев и на восьмое - в ответах молдаван. (В Литве накануне восстановления независимости его распространение могло иметь определенные антисоветские "освободительные" обертоны.) Среди респондентов России оно было тогда в третьем десятке. Теперь в ответах самых молодых россиян - на том же пятом месте (а был в такой же возрастной группе россиян на 24 месте - прыжок на два десятка пунктов!).
Возможное объяснение этого феномена - реакция на долговременное табу. Нам кажется, что массовый характер этому снятию табу придает его стремительное продвижение от групп, задающих молодежную моду, к группам, ее подхватывающим. В 1989 г. среди назвавших это имя россиян мужчины, как упоминалось, преобладали над женщинами в пропорции 2:1. К 1994 г. ситуация резко поменялась. Среди назвавших Гитлера женщины составляют 55%. При этом чаще всего в малых городах. В этой группе выросла доля среднеобразованных, доля высокообразованных упала. Вместе с тем произошло омоложение состава: базой продолжает оставаться возрастная группа 25-40 лет, но доля более младших членов поднялась с 14 до 30%.
Иными словами, появляется склонность поиграть с ненейтральным именем фюрера. Она распространяется от авангардных слоев в более массовые, на социальную периферию. В данном случае, как кажется, это еще не означает само по себе распространение ценностей националсоциализма и фашизма (что также происходит, но, насколько можно судить по нашим опросам, в незначительных масштабах). В прямых ответах на вопрос о роли Гитлера в мировой истории 82% опрошенных называют ее отрицательной и лишь 2% - положительной. Но, повидимому, имеет место утрата иммунитета против фашистской символики. Отсутствие этого иммунитета может в какой-то степени облегчить распространение самих идей, ценностей и принципов нацизма, фашизма, хотя вряд ли будет в числе его значимых факторов, В этом смысле популяризация элементов идеологии, а главное - практики, которая на деле является национал-социалистической, хотя и носит иные названия, представляется гораздо более опасной угрозой для общества.
А.Г.Левинсон. Массовые представления об "исторических личностях" 267
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Освобождение массового сознания от идеологического контроля привело к тому, что в своем "естественном" (незнакомом трем последним поколениям) состоянии оно стало, во-первых, гораздо менее интегрированным вокруг одного символа; во-вторых, оно рассталось с марксизмом - наследием раннесоветских времен; в-третьих, в нем с упадком государства еще сильнее проявилась тяга к символам империи и авторитарного управления ею. Можно отметить значительную устойчивость ценностно-символических конструкций массового сознания, а также подвижность массового сознания в том, что касается его ориентаций.
Изучение подобных феноменов с использованием данной методики, надо полагать, сможет принести интересные результаты будущим историкам и социологам.
' Советский простой человек: Опыт социального портрета на рубеже 90-х годов / А.А. Голов, А.И. Гражданкин, Л.Д. Гудков, Б.В. Дубин, НА. Зоркая, ЮА. Левада (руководитель), А.Г. Левинсон, Л.А. Седов. М., 1993 (Раздел "Nomen est omen"); Левинсон А.Г. Значимые имена // Экономические и социальные перемены. Мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень. 1995. № 2. С. 26-29. В названных работах излагаются результаты двух опросов в рамках исследования "Советский человек". Опросы проводились в режиме личных интервью по месту проживания респондентов. ^ Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1991. С. 509 ^ Левинсон А.Г, Память, памятник, мемориал // Декоративное искусство СССР. 1989. № II.
ОБРАЗ "ДРУГОГО" В КУЛЬТУРЕ
О. Ю. Бессмертная
РУССКАЯ КУЛЬТУРА В СВЕТЕ МУСУЛЬМАНСТВА: МУСУЛЬМАНСКИЙ ЖУРНАЛ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ, 1910-1911*
"Наше отечество - не Бухара, а Россия, где есть справедливо карающие законы для каждого преступниках).
(Ады Атласов)
Это - цитата из журнала под названием "Мусульманин" (1911. №8. С. 38), издававшегося в 1908-1911 гг. ' на русском языке "группой интеллигентных черкесов" ^ с участием и мусульман иных этносов России. Редакция же, стремясь, вероятно, к большей цензурной свободе, располагалась в предместье Парижа^ и это, как мы увидим, само по себе символично, хотя о каком-либо особом воздействии такого ее временного местопребывания на умы издателей вряд ли стоит говорить. Фраза взята из филиппики в адрес религиозного авторитета - некоего ишана, выступавшего против новых методов образования в мусульманских школах. Указание на интеллигентность издателей в библиографическом обзоре не случайно: оно не только отмечает их образовательный "ценз" \, но и обнаруживает в журнале характерную проблематику, по всей России воспринимавшуюся как интеллигентская, т. е. прежде всего просветительская^
Адресуясь ко всем мусульманам России и видя в этом свое новаторство и высокую миссию , журнал, однако, не был уникален по своим идейным позициям и в собственно мусульманской прессе России того времени, оживившейся, как и вся российская журналистика, после революции 1905 г. В нем собрались люди, мыслившие в русле весьма широкого среди образованных российских мусульман и достаточно разнородного политически реформаторского просветительского направления, представители которого называли себя "джадиди" (новый), в противопоставление кодами (старый, древний). Термин как раз и связан с идеей реформы мусульманского образования, предполагавшей обучение школьников общеобразовательным "светским" дисциплинам (среди которых был и национальный язык) и создание "новометодных" школ-мектебе (основанных на "звуковом" методе обучения, более близком современным евро
Статья представляет собой расширенный -текст доклада, прочитанного на Вторых Лотмановских чтениях 27 дек. 1994 г.
О. Ю. Бессмертная. РусхЛая Культура в свете мусульманства269
пейским формам преподавания, чем традиционный)^. Понятно, что идея школьной реформы была проявлением более глубоких потребностей джадидов, составивших одно из многих течений в той волне модернизаторских устремлений ', которая - в ответ на необыкновенно близкую (хотя и не всегда добровольную) встречу с европейской цивилизацией - охватила к рубежу веков чуть ли не весь восточный, да и не только восточный, мир ^
Дополню начальное представление облика журнала первыми строками его программы (она публиковалась на второй странице обложки номеров 1911 г.):
"Двухнедельный народно-популярный, научно-литературный и общественный журнал. Посвящен интересам культурного развития мусульман России и кавказских горцев. Стремится объединить единоверцев на почве прогресса, любви и труда и приобщить к цивилизованным народам".
Явная установка на усвоение европейской, и русской в частности, культуры провоцирует исследователя рассмотреть журнал в одном из следующих ракурсов.
Первый, вполне очевидный ракурс - изучение издания с точки зрения собственной культурной традиции его авторов, скажем, мусульманской (или этнической, национальной): как такая традиция проявляет и переосмысляет себя в обращении к этой внешней для нее русско/европейско/христианской (христианской, во всяком случае, генетически) ' культуре; как она, мусульманская традиция, преобразует это внешнее воздействие.
Второй ракурс более спорен для культурного антрополога, исходящего из презумпции особости, самодостаточности и активности всякой культуры, а потому - и из неизбежности ее избирательного отношения ко всякому осваиваемому ею воздействию, неизбежности переплавки этого воздействия ею по-своему (что и предполагает первый ракурс). Это ракурс рассмотрения текстов журнала со стороны русской культуры: что в ней-русской культуре-оказывается "выбранным" мусульманским сознанием, каковы возможные превращения ее собственных форм, какой предстает она со страниц мусульманского издания.
Целесообразность этого подхода определяется, на мой взгляд, несколько неожиданным явлением. Дело в том, что авторы "Мусульманина", какой бы темы они ни касались, оперируют главным образом теми же категориями, на которых базируется речь прессы российского "большинства"", и, более того, эти категории оказываются связаны сходной (при сравнении с речью этого "большинства") логикой. Иными словами, мой первый тезис заключается в том, что как по "вокабуляру", так и по "синтаксису" культурный язык "Мусульманина" в принципе представляет собой один из языков самой русской культуры ^. Вместе с тем, однако, "Мусульманин" как бы доводит до логического конца, до предела, черты этого языка - и потому оказывается для соответствующего пласта рус
270Образ -другого" в Культуре
ской культуры своеобразным увеличительным стеклом. Вот именно как сквозь увеличительное стекло, я и хотела бы взглянуть на русскую культуру сквозь журнал "Мусульманин" ",
Тем самым я последую преимущественно этому второму, небесспорному, подходу. Его выбор не означает, естественно, отказа от названных антропологических презумпций, равно как совпадение характера дискурса "Мусульманина" с языком прессы "большинства" не означает, что здесь не происходило соответствующих процессов культурной переплавки внешнего воздействия. Однако анализ их особенностей останется на периферии этого этюда, цели которого лежат в иной плоскости; впрочем, выбор этот не позволит мне игнорировать первый ракурс при интерпретациях.
Уточню прежде всего, о каком пласте русской культуры я говорю, о каком из ее языков. Это - интеллигентское самосознание, но взятое именно как язык - не в его (самосознания) открытиях, не в состоянии взрыва (если использовать термин поздних лотмановских работ), а с точки зрения строительного материала возможных открытий, в обыденности и массовости этого сознания. И в "Мусульманине" меня интересует тем самым не содержание идей и концепций как таковое, а прежде всего набор ключевых понятий, из которых они складываются, и логика, которой они следуют, сам характер дискурса, присущего журналу ^. Скажу сразу, что язык этот предстает связанным с идеалами народнического просветительства, а в конечном счете народности вообще, в том или ином ее понимании.
Какова же эта логика? Как и следовало ожидать, здесь обнаруживает себя во всей полноте то, что Лотман назвал "бинарной структурой самоописания, подразумевающей деление всего в мире на положительное и отрицательное, на греховное и святое, на национальное и искусственно привнесенное...", черное и белое. Эта структура "характерна для русской культуры на всем ее протяжении" (что, однако, не составляет само по себе русскую специфичность) и, в частности, окрашивает собой "традицию Лермонтова, Гоголя, Достоевского"; одновременно она вообще присуща "второстепенной литературе" ^ и, очевидно, шире - массовому сознанию . Я рассмотрю, как работает эта структура в той сфере представлений, которая оказывается доминантной в самоопределении авторов "Мусульманина": это историческое и пространственное измерение мира. Характер его очевиден уже из приведенных цитат - прогрессистское понимание истории.
Назову составляющие ключевого словаря "Мусульманина". Определяющая координата и главные положительные ценности здесь не что иное, как культура (".благодетельная культура, которая одна только способна дать и счастье, и радость бытия") и практически синонимичные ей цивилизация и прогресс. Они противопоставляются невежеству, отсталости и нищете. Эта оппозиция мыслится как оппозиция света и тьмы: "..мы пойдем к тому яркому солнцу (т. е. к "культуре и прогрес
О. Ю. Бессмертная. Pycckaa Культура в свете мусульманства 2 71
су". -О. Б.), которое давно ожидает нас и которое согреет, как и других, ищущих света, а не тьмы"..
Все народы мира - располагающиеся на этих единых, общих для всех координатах '* - находятся на пути от ((мрака невежества и темноты)) к "конечною) цели - "свету культуры". Этот "путь-дорога" "чист и прям", но многотруден, требует энергии и усилий, а содержание "беспрерывного" труда на пути составляет прежде всего "прогрессивное", "современное" образование, просвещение, - "мирная культурная работа" ("дружно взявшись" за которую, "общество может смело пойти к светлой цели") ^ - и борьба за его осуществление, преодоление "бурь и громов". Разумеется, человечество и классифицировано по длине пройденного народом отрезка пути, а полюс культуры, "передовые народы мира" олицетворяет собой Европа:
"Какой-то из наших доморощенных мудрецов... заявил ... во всеуслышание, что хотя татары и похожи друг на друга как маковые зернышки, оренбургские татары гораздо культурнее всех остальных. Гораздо культурнее даже европейцев ... чуть было не обмолвился этот гололобый буквоед, но спохватился и, сообразив, что врать можно лишь до известных границ, - остановился на последней фразе. Всетаки это было красиво - мы культурнее других, черт возьми, разве это не гордо..." (1911. № 6-7. С. 310. Курсив здесь и далее мой. - О. Б.)
Понятно, что и самое назначение журнала обусловлено задачами движения по этому пути к ясной цели, догоняя тех, кто впереди:
"...как необходим подобный орган ("Мусульманин". - О. Б.) для мусульман, бедных духовной пищею и не имеющих возможность поспевать за культурными народами. Много усилий потребуется нам, чтобы хоть отчасти выйти из мрака невежества и воспринять благодетельную цивилизацию в полном ее объеме" (1910. №2-4. С. 510).
Здесь и начинают особенно отчетливо проявляться основные "напряжения" этого мировидения.
"Мусульманин" отчетливо воспроизводит простую схему, лежащую, наверное, за всей проблематикой отношений России и Запада. Это "лестница", на верхней ступени которой стоит "культурная" Европа ("семья культурных народов мира"), на нижней - "отсталые народы", а на средней - "отсталая" по сравнению с Европой и "передовая" по сравнению с "отсталыми народами" Россия. Напомню, что именно ее, Россию, авторы "Мусульманина" считают своей родиной (они и называют себя "русские мусульмане"):
"Великая и обожаемая родина! Привет тебе из далекого и чуждого края. Ты прекрасна, и все наши мысли направлены к тебе. Несмотря на несовершенство нашей внутренней жизни, но даже и при всей своей отсталости, наша родина краше и лучше всех" (1910. №1. С. 2).
Воспроизводя все ту же логику "лестницы", они, однако, достраивают к ней еще две ступени, сохраняя при том ее симметрию. Централь
272 Обрау ^другого" в Культуре
ную ступень занимают по-прежнему "мы". - но теперь это "русские мусульмане", выше "нас" на ступень, между "нами" и Европой, оказываются русские, а ниже "нас", но выше других "отсталых народов" стоят мусульмане других стран:
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
1989 %
Ленин 75 Петр 46 Маркс 35 Пушкин 26 Толстой 18 Горбачев 18 Ломоносов 17 Энгельс 17 Гагарин 17 Менделеев 17 Суворов 15 Сталин 14 Жуков 14 Циолковский 13 Дарвин 11 Наполеон 11 Эйнштейн 10 Лермонтов 9 Александр Македонский 8 Кутузов 7 Павлов 7 Ньютон Чайковский Королев Дзержинский Гитлер Горький
1994
Петр] Пушкин Ленин Суворов Наполеон Сталин Ломоносов Екатерина II Кутузов Гагарин Гитлер
Александр Македонский Сахаров Жуков Горбачев Менделеев Толстой Солженицын Александр Невский Брежнев Лермонтов Николай 11 Юлий Цезарь Черчилль Чайковский Вашингтон Кеннеди Эйнштейн Шекспир Иван Грозный Иисус Христос Циолковский
'А
50 30 29 26 24 22 18 16 15 14 II II II 10 9 9 9 8 8
Дабы не загромождать таблицу, приведем отдельно остающиеся четыре десятка имен, названных в 1994 г. четырьмя и менее из каждых ста респондентов этого поколения:
Андропов, Чкалов, Достоевский, Есенин, Моцарт, Кастро, Столыпин, Линкольн, Колумб - по 4%
Высоцкий, Дали, Леонардо, Ньютон, Ельцин, Бах, Чапаев, Тэтчер, Рузвельт, Пугачева - по 3%
Микельанджело, Чингис-Хан, Аристотель, Жанна д'Арк, Архимед, Бетховен, Дзержинский, Некрасов, Дмитрий Донской, Ковалевская, Королев, Маркс, Маяковский, Чаплин, Шолохов, Хрущев, Рембрандт по 2%.
Пикассо, Пирогов, Пугачев, Распутин, Конфуций - по 1% Рожденное незадолго до, в течение или после 1968 г., это поколение заканчивало школу, когда развернулась перестройка; оно встретило реформы, обещания реформ - в нереформированной армии и нереформирующейся высшей школе. Словом, оно может считаться первым продуктом эпохи перестройки и реформ. Сравнение его ответов с ответами
___A /~ Левинсон. Массовые представления об ,ucmpU4eckux личностях,______263
других поколений показывает, кроме того, что структура символического мира этого поколения является наиболее отчетливо выраженной. При этом с поколением отцов они разделяют меру интереса к Солженицыну (8%) и с младшими братьями - к Христу (5%).
Отметим, что в 1994 г. структура символов стала существенно более дифференцированной. Отсутствие суперфигуры Ленина, так сказать, нормализация отношения к этому символу, сочетается со значительным умножением числа субкультурных символов - фигур, которые значимы для небольших групп или категорий россиян. В этом мы видим дифференциацию интересов, а соответственно и групп по интересам.
Характерно, что в 1989 г. это поколение отличалось от других повышенным вниманием всего лишь к трем фигурам: Толстому, Лермонтову и Александру Македонскому. Из них две - Толстой и Александр Македонский, - как мы предполагаем, суть "возрастные символы", характерные вообще для нашей молодежи в возрасте 20-24 лет, а не только для поколения, рожденного в конце шестидесятых. Специфическим же для этого поколения оказывается следующее.
1. Интерес к российским монархом.
Именно в этом поколении особо отметили Екатерину Великую, Ивана Грозного и Николая II. Большинство же наборов имен, составленных в 1994 г., открывалось именем Петра Великого, но, похоже, этого царя "полагается" славить больше других именно данному возрасту.
Итак, все российские монархи, помянутые жителями постсоветской России в 1994 г., за одним исключением, чаще всего назывались именно этим поколением детей шестидесятников, т. е. тех, чье детство прошло в позднесталинское время. Быть может, имперский импульс идет со времен детства их родителей. Что могут символизировать для них имена этих царей, героев многочисленных издаваемых теперь исторических романов? Мы полагаем, что государи Иван, Петр и Екатерина- примеры достижения величия России посредством авторитарного правления. Николай II, по-видимому, символ России, "которую мы потеряли". (Добавим, что имена двух других императоров: Цезаря и Наполеона также должны быть "записаны" за этим поколением.)
За пределами интереса "детей 68 года" остался единственный в нашей истории царь с репутацией "мягкого реформатора" - Александр II. О нем вспомнили лишь в следующем по старшинству поколении, т. е. те, кто родились при Хрущеве, а ходили в .школу при Брежневе.
Еще один ставший популярным символ реформ - Столыпинвызвал наибольший интерес не у потомков шестидесятников, а у людей так называемого военного поколения, у тех, кто в школе узнал про "Столыпина-вешателя", от старших узнал про "Столыпин" - он же вагонзак, а в зрелые годы услышал, что ему нужны не великие потрясения, в Великая Россия. Это поколение с равной частотой вспоминало вовсе не склонного к реформам^ но не любившего, потрясений Брежнева.
264___________________КарпаЬ пира в обыденном сознании______________________
2. Интерес к воителям. Жуков
Если имя Суворова как символ, по-видимому, принадлежит данному возрасту, то честь чаще всех помянуть Кутузова, Александра Невского, Чапаева принадлежит этому поколению, в чем проявилась его связь с поколениями более старшими, припоминающими Рокоссовского, Ворошилова, а главное - Жукова.
Жуков, по данным наших опросов, был и остается фаворитом старших россиян. Но в 1989 г. его превозносили те, кто мог еще воевать под его знаменами. В 1994 г. его имя превратилось в исключительно исторический символ, выдвигаемый теми, кто был ребенком, когда маршал был удален от дел. Популярность символа теперь наверное связана не с личными воспомиинаниями.
Набор имен, полученных в результате опроса, вызывает несколько ассоциаций, например, с наименованиями улиц, станций метрополитена в российских городах и т. п. Важно подчеркнуть, что аналогия распространяется на названия, назначенные специальным решением государственных ("общественных") органов (фольклорные топонимы, имена, возникающие без умысла и усилий специальных институций не годятся для аналогии). Это интересно в свете того обстоятельства, что набор, полученный в ходе нашего опроса, является как раз естественным во введенном смысле. Значит мы имеем дело с воспринятыми действиями вышеупомянутых институций, с результатами их деятельности.
Другое подобие нашему набору имен просматривается в наборе монументов - памятников различным историческим деятелям. Знаменитый "ленинский план монументальной пропаганды", как показывает наше исследование, можно считать выполненным. Из имен, представлявших его, в наш набор не попали лишь немногие. Но вполне реализовалась сама идея пропаганды идеологии через мемориализацию персон, превращение их в публичные символы и придание им за счет этого способности принудительно влиять на сознание в заданном направлении. Собственно говоря, в этом декрете была лишь рационализирована широкая практика постановки памятников, в частности- от имени центральной власти. Уже приходилось отмечать, что памятник (монумент) всегда отражает, точнее - закрепляет и пластически выражает результат достигнутого соотношения сил и интересов в обществе ^ Соотношение может быть достигнуто путем образования спонтанного единства, мирного компромисса, силового преобладания одной из сторон и т. д.
Имя Жукова было предметом долгих прений в нашем обществе. Это имя как символ кочевало в самых различных, но более или менее оппозиционно настроенных кругах (от антисталинистов до сталинистов, от читателей К. Симонова до поклонников И. Бродского). Выход имени маршала Жукова на ведущие места в списке 1994 г., как мы говорили, обусловлен его особой (вдвое более высокой, чем среди молодых) популярностью у старшего поколения, почитающего маршала как олицетворение державной мощи, с которой они себя хотели бы отождествлять, и как
A /~ Левинсон. Массовые представления об "исторических личностях" 265
жертву государственной же несправедливости, каковыми ойи считают и себя. Оппозиционные нынешнему правительству силы в свою очередь постарались присвоить это имя и закрепить связь этого символа с коммунистическими и шовинистическими коннотациями. Но со стороны центральной власти был сделан ход по очередному перехвату этого имени, по превращению его в общегосударственный символ.
В следующим за нашим опросом 1995 г. началось государственное "закрепление" связанной с этим символом сложной популярности. Напомним, что при всем том назвать имя Жукова среди выдающихся людей всех времен и народов пожилым свойственно в два раза чаще, чем молодым, а малообразованным - в 1,7 раза чаще, чем людям высокообразованным. Водружение в 1995 г. памятника Жукову в символически значимом месте в центре столицы государства, введение ордена Жукова для высших офицеров означало придание государственного измерения и веса названному преобладанию.
3. Гитлер и Стопин
В отличие от памятника как фигуры, стоящей в публичном месте, фигура, стоящая в нашем списке и являющаяся единицей общественной памяти, отражает механическое, измеренное компьютером соотношение интересов и идеалов в обществе. В этом смысле может оказаться "победителем" символ, который на конкурсе памятников не может победить в современной политической ситуации.
Таково положение с именами Сталина и Гитлера. Союзники по пакту и враги в великой войне, эти два персонажа часто поминаются рядом. В частности, судя по данным наших исследований, их популярность резко выросла за последние пять лет.
Сталин как символ предстает в 1994 г. прежде всего в ответах самых старших жителей страны. Как и в случае с именем Гитлера, отмечается рост "женской доли". Сталин отличается от Гитлера тем, что люди с высшим образованием гораздо реже называют Сталина "выдающимся". Очевидно, оскомина от "своего" государственно поддерживаемого культа сильнее, чем от "чужого".
При сравнении ответов поколения 1965-1969 гг. рождения имя Гитлера поднялось на целых 15 пунктов - с 26 места на 11: сперва его поминали 3% - чаще, чем Горького, но реже, чем Королева; через пять лет в этом же поколении о нем заговорили 11%, т.е. чаще, чем о Толстом, но реже, чем о Гагарине.
Для одних эти имена - Гитлера и Сталина - синонимы, для других они антонимичны. Так, среди людей, позитивно оценивающих роль Гитлера в мировой истории (а таких 2%), резко повысилась позитивная оценка Сталина. Но обратной зависимости нет. "Старые" сталинисты а такие составляют большинство среди сторонников Сталина - относятся к Гитлеру резко отрицательно, для них это враг, воплощение зла. Но есть люди, утверждающие, что они поддерживают идею "процветания
266 Картина пира в обыденном сознании
России". Они много чаще среднего зачисляют и Сталина и Гитлера в выдающиеся люди всех времен. Есть группы, чьи политические ориентации выражает привязанность к блоку "ЯБЛо^о" и сочетание сниженного почтения к Сталину с повышенным вниманием к Гитлеру (и Жукову!).
Вообще готовность вписать имя Гитлера в число выдающихся людей всех времен и народов можно считать результатом сложной реакции. Существенно, что чаще всего - в 1994 г. чаще, чем за пять лет до этого, - это имя называют среди выдающихся именно молодые респонденты. Стоит припомнить, что в 1989 г. имя Гитлера вышло на пятое место в ответах литовцев и на восьмое - в ответах молдаван. (В Литве накануне восстановления независимости его распространение могло иметь определенные антисоветские "освободительные" обертоны.) Среди респондентов России оно было тогда в третьем десятке. Теперь в ответах самых молодых россиян - на том же пятом месте (а был в такой же возрастной группе россиян на 24 месте - прыжок на два десятка пунктов!).
Возможное объяснение этого феномена - реакция на долговременное табу. Нам кажется, что массовый характер этому снятию табу придает его стремительное продвижение от групп, задающих молодежную моду, к группам, ее подхватывающим. В 1989 г. среди назвавших это имя россиян мужчины, как упоминалось, преобладали над женщинами в пропорции 2:1. К 1994 г. ситуация резко поменялась. Среди назвавших Гитлера женщины составляют 55%. При этом чаще всего в малых городах. В этой группе выросла доля среднеобразованных, доля высокообразованных упала. Вместе с тем произошло омоложение состава: базой продолжает оставаться возрастная группа 25-40 лет, но доля более младших членов поднялась с 14 до 30%.
Иными словами, появляется склонность поиграть с ненейтральным именем фюрера. Она распространяется от авангардных слоев в более массовые, на социальную периферию. В данном случае, как кажется, это еще не означает само по себе распространение ценностей националсоциализма и фашизма (что также происходит, но, насколько можно судить по нашим опросам, в незначительных масштабах). В прямых ответах на вопрос о роли Гитлера в мировой истории 82% опрошенных называют ее отрицательной и лишь 2% - положительной. Но, повидимому, имеет место утрата иммунитета против фашистской символики. Отсутствие этого иммунитета может в какой-то степени облегчить распространение самих идей, ценностей и принципов нацизма, фашизма, хотя вряд ли будет в числе его значимых факторов, В этом смысле популяризация элементов идеологии, а главное - практики, которая на деле является национал-социалистической, хотя и носит иные названия, представляется гораздо более опасной угрозой для общества.
А.Г.Левинсон. Массовые представления об "исторических личностях" 267
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Освобождение массового сознания от идеологического контроля привело к тому, что в своем "естественном" (незнакомом трем последним поколениям) состоянии оно стало, во-первых, гораздо менее интегрированным вокруг одного символа; во-вторых, оно рассталось с марксизмом - наследием раннесоветских времен; в-третьих, в нем с упадком государства еще сильнее проявилась тяга к символам империи и авторитарного управления ею. Можно отметить значительную устойчивость ценностно-символических конструкций массового сознания, а также подвижность массового сознания в том, что касается его ориентаций.
Изучение подобных феноменов с использованием данной методики, надо полагать, сможет принести интересные результаты будущим историкам и социологам.
' Советский простой человек: Опыт социального портрета на рубеже 90-х годов / А.А. Голов, А.И. Гражданкин, Л.Д. Гудков, Б.В. Дубин, НА. Зоркая, ЮА. Левада (руководитель), А.Г. Левинсон, Л.А. Седов. М., 1993 (Раздел "Nomen est omen"); Левинсон А.Г. Значимые имена // Экономические и социальные перемены. Мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень. 1995. № 2. С. 26-29. В названных работах излагаются результаты двух опросов в рамках исследования "Советский человек". Опросы проводились в режиме личных интервью по месту проживания респондентов. ^ Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1991. С. 509 ^ Левинсон А.Г, Память, памятник, мемориал // Декоративное искусство СССР. 1989. № II.
ОБРАЗ "ДРУГОГО" В КУЛЬТУРЕ
О. Ю. Бессмертная
РУССКАЯ КУЛЬТУРА В СВЕТЕ МУСУЛЬМАНСТВА: МУСУЛЬМАНСКИЙ ЖУРНАЛ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ, 1910-1911*
"Наше отечество - не Бухара, а Россия, где есть справедливо карающие законы для каждого преступниках).
(Ады Атласов)
Это - цитата из журнала под названием "Мусульманин" (1911. №8. С. 38), издававшегося в 1908-1911 гг. ' на русском языке "группой интеллигентных черкесов" ^ с участием и мусульман иных этносов России. Редакция же, стремясь, вероятно, к большей цензурной свободе, располагалась в предместье Парижа^ и это, как мы увидим, само по себе символично, хотя о каком-либо особом воздействии такого ее временного местопребывания на умы издателей вряд ли стоит говорить. Фраза взята из филиппики в адрес религиозного авторитета - некоего ишана, выступавшего против новых методов образования в мусульманских школах. Указание на интеллигентность издателей в библиографическом обзоре не случайно: оно не только отмечает их образовательный "ценз" \, но и обнаруживает в журнале характерную проблематику, по всей России воспринимавшуюся как интеллигентская, т. е. прежде всего просветительская^
Адресуясь ко всем мусульманам России и видя в этом свое новаторство и высокую миссию , журнал, однако, не был уникален по своим идейным позициям и в собственно мусульманской прессе России того времени, оживившейся, как и вся российская журналистика, после революции 1905 г. В нем собрались люди, мыслившие в русле весьма широкого среди образованных российских мусульман и достаточно разнородного политически реформаторского просветительского направления, представители которого называли себя "джадиди" (новый), в противопоставление кодами (старый, древний). Термин как раз и связан с идеей реформы мусульманского образования, предполагавшей обучение школьников общеобразовательным "светским" дисциплинам (среди которых был и национальный язык) и создание "новометодных" школ-мектебе (основанных на "звуковом" методе обучения, более близком современным евро
Статья представляет собой расширенный -текст доклада, прочитанного на Вторых Лотмановских чтениях 27 дек. 1994 г.
О. Ю. Бессмертная. РусхЛая Культура в свете мусульманства269
пейским формам преподавания, чем традиционный)^. Понятно, что идея школьной реформы была проявлением более глубоких потребностей джадидов, составивших одно из многих течений в той волне модернизаторских устремлений ', которая - в ответ на необыкновенно близкую (хотя и не всегда добровольную) встречу с европейской цивилизацией - охватила к рубежу веков чуть ли не весь восточный, да и не только восточный, мир ^
Дополню начальное представление облика журнала первыми строками его программы (она публиковалась на второй странице обложки номеров 1911 г.):
"Двухнедельный народно-популярный, научно-литературный и общественный журнал. Посвящен интересам культурного развития мусульман России и кавказских горцев. Стремится объединить единоверцев на почве прогресса, любви и труда и приобщить к цивилизованным народам".
Явная установка на усвоение европейской, и русской в частности, культуры провоцирует исследователя рассмотреть журнал в одном из следующих ракурсов.
Первый, вполне очевидный ракурс - изучение издания с точки зрения собственной культурной традиции его авторов, скажем, мусульманской (или этнической, национальной): как такая традиция проявляет и переосмысляет себя в обращении к этой внешней для нее русско/европейско/христианской (христианской, во всяком случае, генетически) ' культуре; как она, мусульманская традиция, преобразует это внешнее воздействие.
Второй ракурс более спорен для культурного антрополога, исходящего из презумпции особости, самодостаточности и активности всякой культуры, а потому - и из неизбежности ее избирательного отношения ко всякому осваиваемому ею воздействию, неизбежности переплавки этого воздействия ею по-своему (что и предполагает первый ракурс). Это ракурс рассмотрения текстов журнала со стороны русской культуры: что в ней-русской культуре-оказывается "выбранным" мусульманским сознанием, каковы возможные превращения ее собственных форм, какой предстает она со страниц мусульманского издания.
Целесообразность этого подхода определяется, на мой взгляд, несколько неожиданным явлением. Дело в том, что авторы "Мусульманина", какой бы темы они ни касались, оперируют главным образом теми же категориями, на которых базируется речь прессы российского "большинства"", и, более того, эти категории оказываются связаны сходной (при сравнении с речью этого "большинства") логикой. Иными словами, мой первый тезис заключается в том, что как по "вокабуляру", так и по "синтаксису" культурный язык "Мусульманина" в принципе представляет собой один из языков самой русской культуры ^. Вместе с тем, однако, "Мусульманин" как бы доводит до логического конца, до предела, черты этого языка - и потому оказывается для соответствующего пласта рус
270Образ -другого" в Культуре
ской культуры своеобразным увеличительным стеклом. Вот именно как сквозь увеличительное стекло, я и хотела бы взглянуть на русскую культуру сквозь журнал "Мусульманин" ",
Тем самым я последую преимущественно этому второму, небесспорному, подходу. Его выбор не означает, естественно, отказа от названных антропологических презумпций, равно как совпадение характера дискурса "Мусульманина" с языком прессы "большинства" не означает, что здесь не происходило соответствующих процессов культурной переплавки внешнего воздействия. Однако анализ их особенностей останется на периферии этого этюда, цели которого лежат в иной плоскости; впрочем, выбор этот не позволит мне игнорировать первый ракурс при интерпретациях.
Уточню прежде всего, о каком пласте русской культуры я говорю, о каком из ее языков. Это - интеллигентское самосознание, но взятое именно как язык - не в его (самосознания) открытиях, не в состоянии взрыва (если использовать термин поздних лотмановских работ), а с точки зрения строительного материала возможных открытий, в обыденности и массовости этого сознания. И в "Мусульманине" меня интересует тем самым не содержание идей и концепций как таковое, а прежде всего набор ключевых понятий, из которых они складываются, и логика, которой они следуют, сам характер дискурса, присущего журналу ^. Скажу сразу, что язык этот предстает связанным с идеалами народнического просветительства, а в конечном счете народности вообще, в том или ином ее понимании.
Какова же эта логика? Как и следовало ожидать, здесь обнаруживает себя во всей полноте то, что Лотман назвал "бинарной структурой самоописания, подразумевающей деление всего в мире на положительное и отрицательное, на греховное и святое, на национальное и искусственно привнесенное...", черное и белое. Эта структура "характерна для русской культуры на всем ее протяжении" (что, однако, не составляет само по себе русскую специфичность) и, в частности, окрашивает собой "традицию Лермонтова, Гоголя, Достоевского"; одновременно она вообще присуща "второстепенной литературе" ^ и, очевидно, шире - массовому сознанию . Я рассмотрю, как работает эта структура в той сфере представлений, которая оказывается доминантной в самоопределении авторов "Мусульманина": это историческое и пространственное измерение мира. Характер его очевиден уже из приведенных цитат - прогрессистское понимание истории.
Назову составляющие ключевого словаря "Мусульманина". Определяющая координата и главные положительные ценности здесь не что иное, как культура (".благодетельная культура, которая одна только способна дать и счастье, и радость бытия") и практически синонимичные ей цивилизация и прогресс. Они противопоставляются невежеству, отсталости и нищете. Эта оппозиция мыслится как оппозиция света и тьмы: "..мы пойдем к тому яркому солнцу (т. е. к "культуре и прогрес
О. Ю. Бессмертная. Pycckaa Культура в свете мусульманства 2 71
су". -О. Б.), которое давно ожидает нас и которое согреет, как и других, ищущих света, а не тьмы"..
Все народы мира - располагающиеся на этих единых, общих для всех координатах '* - находятся на пути от ((мрака невежества и темноты)) к "конечною) цели - "свету культуры". Этот "путь-дорога" "чист и прям", но многотруден, требует энергии и усилий, а содержание "беспрерывного" труда на пути составляет прежде всего "прогрессивное", "современное" образование, просвещение, - "мирная культурная работа" ("дружно взявшись" за которую, "общество может смело пойти к светлой цели") ^ - и борьба за его осуществление, преодоление "бурь и громов". Разумеется, человечество и классифицировано по длине пройденного народом отрезка пути, а полюс культуры, "передовые народы мира" олицетворяет собой Европа:
"Какой-то из наших доморощенных мудрецов... заявил ... во всеуслышание, что хотя татары и похожи друг на друга как маковые зернышки, оренбургские татары гораздо культурнее всех остальных. Гораздо культурнее даже европейцев ... чуть было не обмолвился этот гололобый буквоед, но спохватился и, сообразив, что врать можно лишь до известных границ, - остановился на последней фразе. Всетаки это было красиво - мы культурнее других, черт возьми, разве это не гордо..." (1911. № 6-7. С. 310. Курсив здесь и далее мой. - О. Б.)
Понятно, что и самое назначение журнала обусловлено задачами движения по этому пути к ясной цели, догоняя тех, кто впереди:
"...как необходим подобный орган ("Мусульманин". - О. Б.) для мусульман, бедных духовной пищею и не имеющих возможность поспевать за культурными народами. Много усилий потребуется нам, чтобы хоть отчасти выйти из мрака невежества и воспринять благодетельную цивилизацию в полном ее объеме" (1910. №2-4. С. 510).
Здесь и начинают особенно отчетливо проявляться основные "напряжения" этого мировидения.
"Мусульманин" отчетливо воспроизводит простую схему, лежащую, наверное, за всей проблематикой отношений России и Запада. Это "лестница", на верхней ступени которой стоит "культурная" Европа ("семья культурных народов мира"), на нижней - "отсталые народы", а на средней - "отсталая" по сравнению с Европой и "передовая" по сравнению с "отсталыми народами" Россия. Напомню, что именно ее, Россию, авторы "Мусульманина" считают своей родиной (они и называют себя "русские мусульмане"):
"Великая и обожаемая родина! Привет тебе из далекого и чуждого края. Ты прекрасна, и все наши мысли направлены к тебе. Несмотря на несовершенство нашей внутренней жизни, но даже и при всей своей отсталости, наша родина краше и лучше всех" (1910. №1. С. 2).
Воспроизводя все ту же логику "лестницы", они, однако, достраивают к ней еще две ступени, сохраняя при том ее симметрию. Централь
272 Обрау ^другого" в Культуре
ную ступень занимают по-прежнему "мы". - но теперь это "русские мусульмане", выше "нас" на ступень, между "нами" и Европой, оказываются русские, а ниже "нас", но выше других "отсталых народов" стоят мусульмане других стран: