Зиновьев Александр Александрович. Глобальный человейник

   А л: И во-вторых?
   С е м: Чтобы идеи были как-то замечены, на них должны обратить внимание наши всесильные массмедиа. Причём они должны это делать долго и интенсивно. А в отношении коммунизма они не пропустят ни одного правдивого слова. А скорее всего будет гробовое молчание — самое мощное средство борьбы с враждебными идеями. Но главное — не в этом.
   А л: А в чем?
   С е м: В наше время и в нашем обществе выдвигать коммунистическую программу преобразований — значит ломиться в открытую дверь. В нашем обществе было фактически испробовано и использовано все то из коммунистических идей, что имело реальный смысл. Но идеи и их реализация — далеко не одно и то же. Обычно вторая настолько отличается от первых, что их бывает трудно идентифицировать. Возьмём, например, коммунистическую идею отмирания государства. Осуществилась она или нет? Ответ на вопрос зависит от определения понятий, это ты знаешь не хуже меня сам. Ещё Сталин говорил, что государство отмирает путём укрепления. С точки зрения обыденного мышления, это чушь. Но на самом деле тут скрыта глубокая мысль. Наше государство расширилось, укрепилось и усложнилось сравнительно с девятнадцатым и двадцатым веками, превратилось в сверхгосударство, то есть в нечто такое, что уже не есть просто государство в старом смысле. Можно сказать, что оно в некотором роде отмерло. Аналогично обстоит дело с идеями коммунистов насчёт денег и многими другими. Они вроде бы осуществились, но не в такой форме, как мечтали коммунисты прошлых веков. И осуществление их породило непредвиденные последствия, которые оказались важнее и заметнее тех явлений, которые послужили в своё время источником идей. Одним словом, коммунистические идеи у нас не имеют никаких шансов на успех прежде всего потому, что они уже сыграли свою историческую роль.
   А л: Ну и дальше что? Человечество вечно будет жить без идей, революционизирующих мир?
   С е м: Похоже, что так.
   А л: Почему?
   С е м: Причин более чем достаточно.
   А л: Например!
   С е м: Нас приучили к идее поступательной эволюции человечества и возможности безграничного прогресса. На самом деле всякий прогресс имеет потолок. И мы его достигли. Теперь — только регресс. Хотя мы научились выдавать его за прогресс, законы эволюции неподвластны пропаганде.
   Оно дело — карабкаться в гору вверх, другое — катиться с горы вниз. В чем была суть революционных умонастроений прошлого?
   А л: Расширять круг людей, пользующихся благами жизни, и поднимать низшие слои на более высокий уровень.
   С е м: И это соответствовало объективной эволюции нашей цивилизации. А теперь? Какая тенденция доминирует? Сужение круга тех, кто пользуется новыми благами прогресса, и возвышение одних категорий людей над другими. И как бы ты ни пропагандировал революционные идеи, антиреволюционные все равно задавят их как утопические.
   А л: Но ведь жизнь идёт! Какие-то обновления неизбежны!
   С е м: Они и происходят! Но какие?! То, о чем я говорил, суть тоже обновления. Мы испортили окружающую среду. Будучи неспособными её исправить, мы создали искусственную среду для ограниченной части человечества. Не для всех людей. Но та часть, которая отгородилась от отравленной природы, больше, чем все человечество в прошлом. Это пример обновления. То же самое произошло со сферой ментальности (сознания, духа). Мы отравили нашей идеологией абсолютно все, что как-то связано с мозговой деятельностью людей. Остановить это загрязнение мозгов практически невозможно. Да и не нужно. Оно полезно для поддержания мирового порядка. Миллиарды людей уже не способны ни на какое идейное творчество. А те, кто способны, отгородились от этой отравленной среды непроницаемой перегородкой абсолютной информированности и бесстрастных расчётов. Они, в принципе, знают все, исключив всякую потребность понимания. И это тоже обновление. Так что проповедь идей коммунизма в наше время есть совершенно безнадёжное занятие. Нет проповедников. И нет тех, кто мог бы воспринять проповедь. Эволюционный поток человечества избрал такое русло, что идеи, стремления, надежды прошлого оказались в стороне от него, ненужными, брошенными.
   А л: А что ты думаешь о нашей идеологии?
   С е м: Наша идеология «растворена» во всем том, что так или иначе связано с сознанием и чувствами людей. Отделить её от её неидеологической среды можно только в абстракции. Чтобы сделать это, нужно быть высокообразованным специалистом, каких не так уж много. Сейчас дело идёт к тому, что квинтэссенция идеологии будет сосредоточена в одном систематизированном и канонизированном тексте, который готовится «Коллективом Гениев», а сам этот «коллектив» будет превращён в высший орган всей идеологической системы ЗС. Хотя этот текст уже сейчас именуют «Новой Библией», его считают квинтэссенцией науки, как это делали в коммунистических странах в двадцатом веке с марксистскими текстами.
   А л: Значит, нам предстоит стать чем-то вроде идеологического отдела при ЦК коммунистических партий в странах коммунистического мира в двадцатом веке?
   С е м: Почему предстоит?! Мы уже выполняем эту функцию, только в более грандиозных масштабах, более квалифицированно и педантично.
   А л: Почему же у нас такая нетерпимость к коммунистической идеологии?
   С е м: Потому что мы претендуем на ту же роль, но не хотим в этом признаться.
   А л: Но коммунизм давно разгромлен, а идеи коммунизма вытравлены из наших душ!
   С е м: Идеологии нужен враг.
   А л: Несуществующий враг!
   С е м: Порою мёртвый враг опаснее живого.
   А л: Ты сказал об эволюционном потоке человечества, который исключил всякую возможность возрождения коммунистического движения как значительного феномена истории. Что, по-твоему, лежит в истоках этого потока?
   С е м: В двух словах — социальная ориентация психики западоидов. В психике людей изначально имели место две тенденции — коммуноидная и западоидная. Первая заключается в том, что доминирующим в поведении людей являются интересы группы, коллектива, общества, страны, короче говоря — интересы общественно важные. При второй же доминируют личные (эгоистичные) интересы. В коммунистических обществах поощрялись первые, в западнистских — вторые. В исходных основаниях процесса различие было сначала ничтожным. Но оно накапливалось. Со временем произошла необратимая дивергенция. Одна тенденция была задушена, другая восторжествовала.
   А л: Но ведь и у нас кричат об интересах общества и всего человечества!
   С е м: Кричат, но под интересами человечества понимают интересы западоидов, а под интересами общества — интересы хозяев общества. Это же банально!
   А л: Да, банально.

Идеи Мака

   А л: Скажи, возможны ли у нас значительные революционные массовые движения?
   М а к: Эпоха революционных движений и революционных преобразований общества навечно ушла в прошлое.
   А л: Почему ты так считаешь?
   М а к: Оснований для моего утверждения более чем достаточно. Современное общество есть колосс глобального масштаба. В его социальной структуре нет слоён, заинтересованных в радикальных преобразованиях и способных взять на себя дело таких преобразований. Существуют достаточно мощные средства и навыки предотвращать опасные массовые движения, манипулировать ими, если они возникают, и в случае надобности заглушать их.
   А л: Но массовые движения все-таки возникают!
   М а к: И в большом количестве. В большинстве случаев они являются пустяковыми с точки зрения причин, содержания и результатов. Даже пустые. Многие — результат извращений и отчаяния. Причём теперь участники движений редко собираются большими группами. Движения происходят главным образом на уровне информационных сетей. В этом их преимущество: они возникают молниеносно быстро и быстро распространяются. Но в этом и их слабость: они непрочны и кратковременны, ими легко манипулировать. Иногда возникают и движения на основе личных контактов и совместной деятельности. Но и они переходят на информационный уровень. В наше время уклониться от этого невозможно. А анонимность убивает даже обоснованные движения и объединения.
   А л: Что из себя представляет СМД?
   М а к: Раньше массовые движения были разрозненными и плохо организованными. Элемент организованности в них время от времени появлялся, но он ограничивался рамками отдельных движений и был кратковременным. Но так не могло продолжаться вечно. Возникла особая сфера бизнеса, обслуживающая участников массовых движений транспортными средствами, средствами для ночлега, коммуникации, питания и медицины, прессой и так далее. Этот бизнес внёс в массовые движения основы для стабильной организованности. Инициаторы и руководители движений должны были считаться с этим бизнесом, а последний оказался заинтересованным в поддержке и даже провоцировании массовых акций. На этой чисто деловой основе возник Союз массовых движений — СМД. Попытки запретить его и подорвать поддерживающий его бизнес имели обратный результат. Пришлось признать его официально. Он приобрёл огромную популярность и влияние в обществе. Его даже стали называть вторым правительством ЗС. Само собой разумеется, руководство СМД вступило в сговоры с властями и с бизнесом, стало выполнять функцию общественного контроля за массовыми движениями. В результате именно сфера массовых движений стала той социальной трясиной, в которой стали бесследно тонуть любые нежелательные идеи.
   А л: Возможно ли серьёзное коммунистическое движение?
   М а к: Нет. Чтобы возникло устойчивое массовое движение, нужны средства. Кто-то должен это движение финансировать. Раньше коммунистическое движение финансировали богатые люди и даже правительства, пока не разобрались, к чему это вело. Когда возникли коммунистические страны, они поддерживали коммунистическое движение в странах Запада и во всем мире. Теперь нет коммунистических стран, способных на такие траты. Потенциальные участники движения бедны. А западные предприятия, правительства, богачи, организации и так далее не пожертвуют ему ни гроша.
   А л: Но какие-то попытки бывают?
   М а к: Конечно. Но редко. И очень слабые и неявные.
   А л: Например!
   М а к: Несколько лет назад возникло движение безработных «академиков», то есть молодых, сравнительно образованных людей, не имевших шансов найти работу. Они выступили с программой преобразования нашего общества в прокоммунистическом духе. В их программе фигурировали социальные права (на труд, образование, отдых, медицинское обслуживание, обеспеченную старость и так далее), самоуправляющиеся трудовые коллективы, уничтожение погони за прибылью и конкуренции, ликвидация разделения умственного и физического труда, совместное воспитание детей, равномерное распределение материальных благ и прочие пункты, которые можно было видеть в программах домарксистских и марксистских коммунистов.
   А л: И какова судьба этого движения?
   М а к: Благодаря усилиям СМД «академиков» переориентировали на создание мелких предприятий в духе фаланстер Фурье и трудовых коммун Оуэна. Коммунам организовали материальную поддержку средствами государства, местных властей, общественных организаций и частных фирм, а также идейно-моральную поддержку средствами массмедиа. Расчёт при этом был такой. Во-первых, дать занятие и какие-то средства существования большому числу людей, причём в самом активном возрасте. Во-вторых, не допустить идеологическое и политическое объединение этих людей. Когда угроза превращения коммун в серьёзное идейно-политическое движение миновала, финансовую поддержку их прекратили (мол, заботьтесь сами о самих себе!) и начали дискредитировать их в массмедиа. А материала для этого было более чем достаточно — коммуны сами превращались в рассадники преступности и морального разложения. И они скоро исчезли бесследно.
   А л: А неявные прокоммунистические движения?
   М а к: Например, сейчас зародилось и растёт движение «Индифферентистов». Участники его сводят свои жизненные потребности к минимуму. Не курят, не употребляют алкоголь и наркотики, не покупают дорогих вещей, не посещают рестораны, не покупают газеты, журналы, книги для массового развлечения. Не заводят семей и детей. Уклоняются от участия в общественно-политической жизни — игнорируют выборные кампании и всякие массовые мероприятия. Видят смысл жизни в личном духовном общении, причём на уровне подлинной культуры и жизненной правды. Их минимизированные потребности удовлетворяются, так что они фактически живут в упрошенном коммунизме «каждому — по потребности».
   А л: Что ждёт это движение?
   М а к: Мы игнорируем его, так что через несколько месяцев оно просто испарится.
   А л: Неужели ничто серьёзное тут вообще невозможно?
   М а к: Возможно. Но коммунизм тут ни при чем. Возьмём, например, инвалидов от рождения. Знаешь, сколько их рождается? По мнению некоторых экспертов, более тридцати процентов. А им сохраняют жизнь. Им гарантируют медицинское обслуживание, занятие, жильё, средства существования и вообще многое такое, что коммунисты требовали для всех здоровых. И попробуй отбери у них это! И никакое правительство на такое не решится. И вес общество встанет на дыбы, если кто-то покусится на «коммунистические» условия для несчастных людей, являющихся продуктом нашего грандиозного прогресса. Эти несчастные организованы лучше, чем профсоюзы здоровых. Их организации — огромная сила в обществе. Но главная опасность исходит не от таких организаций и движений.
   А л: А от каких?
   М а к: От таких, какие включают в себя жертв нашей цивилизации и нашего прогресса. Они считают, что прогресс в том виде, в каком он теперь происходит, стал заклятым врагом человечества. Они хотят остановить его и видят для этого один путь: любыми средствами разрушать наше общество.
   А л: И много таких?
   М а к: Достаточно много, чтобы начать беспокоиться за судьбу ЗС и западоидов. Мы разделяем их на две группы — на активных и пассивных. К первой мы относим организованный и идейный социальный терроризм. Ты знаешь, что он уже в конце двадцатого века стал бедствием. На какое-то время его удалось заглушить. Но он возрождается вновь, причём в больших масштабах и с более сильным фанатизмом. И, что самое страшное, с использованием новейших достижений науки и техники.
   А л: Насколько это серьёзно практически?
   М а к: Поскольку цель чисто негативная (разрушение), они могут устроить катастрофу мирового масштаба. Есть данные, что сложилась тайная организация с намерением уничтожить Запад-Сити.
   А л: Неужели это реально?!
   М а к: Вполне. Вспомни, в конце двадцатого века одна секта в Японии накопила химического и биологического оружия, которого было достаточно для уничтожения населения пятнадцатимиллионного Токио. А с тех пор изобретены ещё более мощные средства уничтожения.
   А л: А кого вы относите ко второй группе?
   М а к: Массы незанятых и излишних западоидов, способных жить где и как попало, быстро скапливаться, и распыляться, подверженных психозам и вспышкам бунтарства. Сходи как-нибудь в Подземный Запад! Там ты сам поймёшь, что это такое.
   А л: А насколько эти опасны?
   М а к: Они кажутся безобидными, беспомощными, легко манипулируемыми. Но в этом-то и состоит их опасность.
   А л: В чем конкретно?
   М а к: Ты, конечно, знаешь аксиому социальной борьбы. Борьба идёт между различными частями высших слоёв за передел жизненных благ. Низшие слои вовлекаются в неё как ударная сила. Им дают какие-то соблазняющие обещания и подачки. Иногда эти обещания и подачки идут слишком далеко, и манипулируемые низшие слои, приняв их всерьёз, захватывают инициативу. На короткий срок, но все-таки инициативу. И этого времени может оказаться достаточно для страшных потрясений.
   А л: Но они раздроблены, не имеют единой идеологии!
   М а к: Им не нужно никакой единой идеологии и программы. Результаты их разрозненной и раздроблённой деятельности собираются так или иначе в нечто единое — в тупое, слепое, бездумное отрицание как таковое. Как абсолютное отчаяние.

Та

   А л: Скажи, имеются ли какие-то коммунистические элементы в том регионе ГО, которым ты нанимаешься?
   Т а: Нет, конечно. Зачем им коммунизм, если у них имеется ислам. А ислам универсален, и нем при желании можно найти все, что необходимо.
   А л: Но хоть какой-то прогресс там происходит! Ведь испытывают же они наше влияние!
   Т а: Влияние поверхностное, нисколько не влияющее на суть их строя жизни. Это завершённая цивилизация, абсолютно неспособная к развитию.
   А л: Но ведь они бывают у нас. К себе западных людей пускают. Потребляют западную продукцию и культуру. Неужели без последствий?!
   Т а: Последствия бывают. И ты о них знаешь. Постепенно у них накапливается чужеродное западное присутствие. Созревает протест против него. Происходит антизападный взрыв. Инициативу захватывают фундаменталисты. И все начинается сначала. Для нас такая цикличность выгодна. Мы теперь научились её регулировать. И даже сами провоцируем удобные для нас антизападные взрывы.
   А л: Как это происходит с Кари?
   Т а: Да. Тут ситуация, конечно, сложнее. Но по сути дела так.
   А л: Как далеко зашла операция?
   Т а: Подготовка к решающему этапу операции закончена. Скоро начнутся военные действия.
   А л: Когда именно?
   Т а: Это зависит от обстоятельств. Нужно выбрать наиболее подходящий момент.
   А л: Результат войны предрешён заранее. О каком ещё удобном моменте может идти речь?!
   Т а: Эта операция не чисто военная. У неё имеются и другие аспекты.
   А л: Например.
   Т а: Пропагандистский, например.
   А л: Неужели это так важно?! Неужели играет роль, какой ложью будет тут все опутано?!
   Т а: Ты уже не младенец, должен понимать, что дело тут не в желании кого-то обмануть, кого-то обвинить и в чем-то оправдаться. Есть определённая политическая культура. То, что тебе кажется ложью и идеологическим оболваниванием, есть условность, своего рода политический этикет. Если от него отказаться и обо всем начать говорить буквально и с полной откровенностью, будет много хуже. Мы будем выглядеть как круглые идиоты. И все равно никто не поверит в правдивость говоримого. Любая истина воспринимается как ложь, а ложь — как истина. Дело не в том, что есть ложь и что истина, а в том, какова ложь по содержанию. Наша ложь демократична. Она смягчает жестокость, сдерживает крайности. Попробуй придумай какие-то сдерживающие средства, которые не будут выглядеть как обман и как насилие!
   А л: Ты одобряешь эту войну?
   Т а: Конечно. Она необходима, чтобы восстановить порядок в Арабском мире.
   А л: Нужный нам порядок.
   Т а: Само собой разумеется. Но это наилучший порядок и для самого Четвёртого Мира.
   А л: А может быть, лучше предоставить им самим решать, какой порядок для них предпочтительнее?
   Т а: Если их предоставить самим себе, начнутся бесконечные войны. Так уже было не раз. Ты должен в конце концов понять, что все значительные события теперь происходят не в силу этого умысла и глупости, а как результат рациональных расчётов наиболее оптимального поведения.

Для чего я здесь

   Все чаще получаю для реферирования сочинения анонимных авторов из хранилища запрещённых для открытого пользования текстов, можно сказать — еретических текстов. Замечаю определённую систему в этом. Реферируемые мною сочинения касаются социальных проблем, до обдумывания которых допускаются лишь специально отобранные люди. Высказываемые в них мысли выходят за рамки официально принятых и разрешённых концепций. Сам способ мышления авторов выходит за рамки возможностей нашей интеллектуальной техники и тотального эмпиризма нашей эпохи. Для решения этих проблем нужно беспристрастное и абсолютно объективное научное мышление, а не идеологически-пропагандистская чушь. Причём нужно теоретическое и диалектически гибкое мышление, исключаемое в самих основах компьютерного мышления. Короче говоря, я здесь и требуюсь как исключительно редкое отклонение от нормы, как интеллектуальная мутация или как рецидив прошлого. Кому и с какой целью нужны результаты моей работы в этом качестве, я не знаю и, очевидно, не узнаю никогда. Сколько здесь таких «рецидивов» прошлого? Какова их судьба?

Фил

   А л: Меня удивляет то, что в разговорах со мной сотрудники МЦ высказываются довольно резко в отношении нашего общества, не опасаясь последствий. Я не думаю, что это — проявление демократии. Что скажешь ты об этом?
   Ф и л: Не думай, будто эти высказывания говорят о нелояльности твоих собеседников. Все эти разговоры глохнут в нашей узкой среде. А тут придерживаются такой политики. Вскрывать идейные «гнойники», давая людям возможность высказаться перед кем-то, кто с их точки зрения не может принести им вреда. Очевидно, тебя принимают за такого. Перевести идейные «открытия» сотрудников, неизбежные в условиях нашей работы с недоступной посторонним информацией, в сознание неизбежности и рациональности того, чего касаются их «открытия», и выработать у них идейный цинизм. Помяни мои слова, пройдёт не так уж много времени, и ты без всяких эмоций будешь говорить, например, что в таком-то регионе ГО умерло от голода сто миллионов человек, хотя в то же самое время было ликвидировано съестных запасов на двести миллионов, и будешь осознавать целесообразность как того, так и другого. С точки зрения содержания мыслей, тут полная свобода. Думай и говори что угодно. Только соблюдай два условия.
   А л: Какие?
   Ф и л: Первое — твои мысли не должны выходить за пределы МЦ. Второе — твои мысли должны быть абсолютно бесстрастны, то есть не должны провоцировать чувства и стремления действовать. Знаешь, как было в старину: мысль о преступлении не есть преступление, мысль без внешних проявлений не существует. Мы — мозг, а не чувство и воля человечества. И больше ничего!

Вызов в отдел лояльности

   Утром вместо задания получил распоряжение явиться в Отдел Лояльности. Я испугался, думал, что это связано с разговорами о коммунизме. Оказалось, это обычная формальность, через которую периодически проходят все сотрудники. Во время испытательного срока положена одна такая промежуточная процедура. Мне было задано несколько десятков вопросов, на которые я должен был дать самые краткие и чёткие ответы. Я это сделал без труда. Никаких намёков на мои беседы с прочими сотрудниками не было. Однако чувство тревоги и страха меня не покидало после этого целый день.
   Я решил прекратить всякие разговоры о коммунизме. В этих разговорах само их количество может служить показателем повышенной заинтересованности в теме. Филу это можно позволить, ибо это касается его профессии. А мне… Одним словом, надо больше слушать и меньше говорить самому, причём не проявлять интереса ни к чему.

Ми

   М и: Скажи, те женщины, с которыми ты имел сексуальные отношения, беспокоились по поводу возможной беременности?
   А л: Нет. Но я думаю, что это благодаря противозачаточным мерам и средствам.
   М и: Ты предполагаешь, но не уверен. Если бы это было так, ты заметил бы. И сам принял бы участие со своей стороны.
   А л: Пусть ты права. А что это значит?
   М и: Я с самого начала подозревала, что ты один из нас. Теперь я в этом уверена. Ослабленная форма уродства. Ты не рецидив прошлого, а вестник будущего.
   А л: Какая разница?
   М и: Весьма существенная. Будущее принадлежит нам, уродам. Будущее общество есть общество не только моральных, психических и интеллектуальных уродов, каким уже является наше общество, но и уродов физических. Атомные испытания, искусственные продукты литания, отравленная природа, бактериологические, генетические, психологические и прочие эксперименты… Неужели ты думаешь, это все осталось без последствий? Посмотри на так называемых здоровых западоидов! Они же тоже физические уроды! Бесчисленные конкурсы силы и красоты — кто на них получает призы?! Смотр уродств, какие трудно даже вообразить с самой извращённой фантазией! Недалеко то время, когда так называемых здоровых людей будут держать как средство воспроизводства уродов, поскольку мы, уроды, полностью утратим способность размножения. Эту функцию мы полностью возложили на «здоровых» и на искусственные устройства.
   А л: Ты слишком мрачно видишь будущее!
   М и: А ты?! Ты, очевидно, знаешь, что в МЦ есть клуб для инвалидов. Ты должен его посещать. Только там ещё сохранились какие-то человечные отношения. Пусть даже негативные, но все-таки человечные, а не роботообразные. К тому же это будет гарантией оставления на основной срок. Инвалида во избежание скандала выбросить не посмеют.

Ро

   Все время думаю о каком-то неожиданном «повороте мозгов», благодаря которому я увидел бы новые перспективы развития нашего общества, принципиально новую надежду на будущее. Но, увы, никакой такой поворот не получается. Старые испаряются, а новые не приходят.