Страница:
Как в природе, так и в обществе есть необходимые координации явлений, и было бы небесполезно знать хотя бы некоторые из них, чтобы решить для самих себя проблему: а стоит ли игра свеч? Я понимаю, что постановка такого рода проблем и их даже самое разумное решение мало что меняют в происходящем. Люди вынуждаются решать сегодняшние проблемы определенным способом, который мало зависит от знаний людей о последствиях их действий в будущем. О будущем стараются не думать вообще или думают в ложных, но успокоительных схемах. Поведение Запада в отношении к Советскому Союзу в последние десятилетия дает поразительные примеры на этот счет. Запад приложил огромные усилия, чтобы помочь Советскому Союзу укрепить свою армию и избежать экономической катастрофы. А результат? И было бы грубой ошибкой думать, будто этот результат не был известен заранее. Предсказать его было как раз делом тривиальным. И многие предсказывали, причем – с убедительной аргументацией. И все впустую.
Коммунизм и цивилизация
Обывательское и научное мышление
Исторический и социологический подходы
Коммунизм и цивилизация
Коммунизм не есть нечто выдуманное злоумышленниками вопреки некоему здравому смыслу и некоей природе человека, как полагают некоторые противники коммунизма, а как раз наоборот – он есть естественное явление в истории человечества, вполне отвечающее природе человека и вытекающее из этой природы. Он вырастает из стремления двуногой твари, именуемой человеком, выжить в среде из большего числа аналогичных тварей, лучше устроиться в ней, обезопасить себя и т.п., – вырастает из того, что я называю человеческой коммунальностью. Выдуманными и изобретенными являются как раз те средства защиты от коммунальности, из которых вырастает цивилизация, т.е. право, мораль, гласность, религия, гуманизм и прочие средства, в какой-то мере защищающие человека от прочих людей и от власти их объединений. Человек же, как мы его понимаем, произнося это слово с большой буквы и несколько высокопарно, есть существо, искусственно выведенное в рамках цивилизации из той двуногой коммунальной твари, о которой я говорил выше. Цивилизация вообще вырастает из сопротивления коммунальности, стремления умерить ее (коммунальности) буйство, заключить ее в определенные рамки. Цивилизация в основе своей есть прежде всего самозащита человека от самого себя. И лишь потом это есть бытовой комфорт, который имеет и другие основания. Если коммунальность можно представить себе как движение по течению потока истории, то цивилизацию можно представить как движение против течения. А еще нагляднее коммунальность можно представить как проваливание в некие дырки истории и падение вниз, а цивилизацию – как карабкание вверх. Цивилизация есть усилие, коммунальность есть движение по линии наименьшего сопротивления. Коммунизм есть буйство стихийных сил природы, цивилизация – разумное их ограничение. Коммунизм вырастает из коммунальности, использует ее, развивает ее, создает ей благоприятные условия, организует и закрепляет ее как особый тип общества, как особый образ жизни многомиллионных масс населения. Потому является грубейшей ошибкой рассматривать его как обман этих масс и насилие над ними. В качестве расцвета и господства коммунальности коммунизм представляет собою тип общества, наиболее близкий этим массам людей и желанный для них, какими бы страшными последствиями при этом им ни грозили. Вместе с тем, в порядке самосохранения и защиты от самих этих масс коммунизм затем изобретает определенные средства ограничения коммунальности, но это – во вторую очередь и лишь в той мере, в какой это достаточно, чтобы уцелеть и поддерживать кристаллизацию общества, вырастающую из коммунальности. А сначала это – проявление и организация коммунальности на овладение обществом и на борьбу со своим постоянным врагом – с цивилизацией.
Возможны и имеют место различные средства цивилизации. Последние суть, как я уже говорил, религия, правовая защита личности, мораль, гласность, гражданские свободы, гуманизм, духовное искусство и т.д. Но массовые убийства людей и закрепощение людей по крайней мере иногда играли роль средства защиты от коммунальности, поскольку они так или иначе разрушали ее или мешали ее проявлению. Коммунизм заимствует некоторые средства цивилизации для ограничения коммунальности. Но лишь отчасти. А в ассоциации с другими средствами коммунизма эти средства цивилизации начинают играть совсем иную роль. Например, некоторые моральные и правовые идеи, идеи гуманизма и продукты духовного искусства играют здесь роль средства оглупления людей, роль элемента идеологического управления людьми, т.е. роль противоположную той, какую они играли в рамках цивилизации как таковой. Но в большей мере коммунизм вырабатывает свои средства защиты от коммунальности (или ее обуздания), которые одновременно вынуждены ее поощрять и превращаться самим в явления коммунальности, ибо они суть явления той же природы. И с этой точки зрения коммунизм исторически выступает как антипод цивилизации, как отрицание основ последней, как ее перерождение.
Коммунизм как аспект жизни и как тенденция есть естественное явление в каждом обществе с достаточно большим числом людей, образующих некое единое целое. Цивилизация же, в которой мы живем, есть на самом деле сопротивление этой тенденции. Она точно так же стала естественным явлением, возникнув однажды и обнаружив свои достоинства, и стала постоянно действующим фактором человеческой жизни. Борьба этих тенденций происходит всегда и везде. И в самих коммунистических странах, и на Западе, и в самих коммунистических партиях, и внутри враждебных коммунизму партий, в органах управления и в массе народа, в привилегированных и угнетенных слоях. Ситуацию здесь можно сравнить с ситуацией летящего самолета. Если мотор работает, то самолет набирает высоту и преодолевает пространство. Если мотор перестает работать, самолет падает на землю. Коммунизм существует по законам падения, цивилизация же есть полет, использующий законы падения, но противостоящий им. Это – противостояние законам падения, но по законам падения и в постоянном взаимодействии с ним. Борьба против коммунистической тенденции – в интересах всех. Но в силу исторических обстоятельств жизни людей и воплощением отдельных сторон ее в различных относительно автономных образованиях носителями коммунистических сил и сил цивилизации становятся отдельные лица, группы лиц, страны и группы стран. Лишь благодаря непрерывному сопротивлению коммунистической тенденции (а не уничтожению ее, что невозможно в живом обществе) цивилизация может сохраняться и продолжаться.
Я так долго говорил здесь на эту тему с целью подчеркнуть следующую мысль. В мире доминирует представление о коммунизме как о чем-то совершенно новом, изобретенном кучкой злоумышленников (или гениев), занесенном извне, навязанном обманом и силой. На самом деле это есть нечто хорошо знакомое всем людям и привычное. Новым здесь является лишь превращение этого старого знакомого в нового господина. И лишь на этой основе начинается великое историческое творчество людей по изобретению всяких элементов своей жизни, среди которых почетное место занимают ставшие общеизвестными дефекты нового общества.
Проблема, таким образом, состоит не в том, чтобы выбрать одно из двух – коммунизм или цивилизацию, ибо такого выбора вообще нет, – а в том, чтобы найти эффективные средства сопротивления первому и охраны второй. Не некое стабильное состояние, а борьба этих тенденций есть неизбежная судьба человечества независимо от того, какие страны одержат верх в мире, какие уцелеют и какие погибнут. Покоя нет и не будет. Покой есть смерть, и наступит он лишь вместе с гибелью обеих тенденций. Лишь эта гибель даст окончательное решение всех проблем. А пока человечество живо, оно обречено иметь дело с проблемами. Общество, которое исчерпывающим образом решит все проблемы и удовлетворит всех, практически невозможно. И теоретически это есть нонсенс. Никогда не наступит такое состояние, когда люди скажут себе: вот то, что нужно, хватит метаться, теперь это благополучие – на века. И коммунизм не составляет тут исключения. Если он даже победит во всем мире, все равно разовьется борьба за все то, что образует человеческую цивилизацию. Если эта борьба не начнется и не закрепится в каких-то результатах и традициях, то человечество будет деградировать. Сейчас прогнозы на этот счет лишены смысла. Но ничего фатального даже в таком ходе истории нет. Побеждая в той или иной области пространства, коммунизм со временем вынуждается в целях самосохранения и вследствие сопротивления людей развивать в себе самом антикоммунистические силы. Диссидентское движение в Советском Союзе, например, есть столь же органическое явление, как и деятельность властей по его подавлению. А советское руководство сейчас в большей мере является противником коммунизма, чем сам советский народ: оно вынуждено ограничивать действие законов коммунальности, борясь за повышение производительности труда, за дисциплину труда, за более эффективные методы ведения хозяйства, борясь против взяточничества, халтуры, очковтирательства. Являясь законным продуктом сил коммунальности, коммунизм вынуждается ограничивать и умерять последние во имя их же сохранения, – пример той самой диалектики, которую марксисты допускали в отношении общества прошлого, но не допускают в отношении своего собственного детища, «диалектичность» которого носит образцово-показательный характер. Упомянутое противоречие явится со временем одной из тех внутренних причин, которые сведут в могилу и коммунизм, задуманный его провозвестниками на веки вечные.
История человечества не сводится к рассмотренным двум тенденциям. Выделение их есть лишь абстракция в интересах понимания интересующего нас феномена коммунизма. Последний нельзя понять, не выделив его постоянного антагонистического спутника, а именно – антикоммунальность, являющуюся источником цивилизации. При рассмотрении двух типов общества должны быть выделены соответствующие им антагонистические тенденции, отличные от этих или рассматриваемые с какой-то иной точки зрения.
Возможны и имеют место различные средства цивилизации. Последние суть, как я уже говорил, религия, правовая защита личности, мораль, гласность, гражданские свободы, гуманизм, духовное искусство и т.д. Но массовые убийства людей и закрепощение людей по крайней мере иногда играли роль средства защиты от коммунальности, поскольку они так или иначе разрушали ее или мешали ее проявлению. Коммунизм заимствует некоторые средства цивилизации для ограничения коммунальности. Но лишь отчасти. А в ассоциации с другими средствами коммунизма эти средства цивилизации начинают играть совсем иную роль. Например, некоторые моральные и правовые идеи, идеи гуманизма и продукты духовного искусства играют здесь роль средства оглупления людей, роль элемента идеологического управления людьми, т.е. роль противоположную той, какую они играли в рамках цивилизации как таковой. Но в большей мере коммунизм вырабатывает свои средства защиты от коммунальности (или ее обуздания), которые одновременно вынуждены ее поощрять и превращаться самим в явления коммунальности, ибо они суть явления той же природы. И с этой точки зрения коммунизм исторически выступает как антипод цивилизации, как отрицание основ последней, как ее перерождение.
Коммунизм как аспект жизни и как тенденция есть естественное явление в каждом обществе с достаточно большим числом людей, образующих некое единое целое. Цивилизация же, в которой мы живем, есть на самом деле сопротивление этой тенденции. Она точно так же стала естественным явлением, возникнув однажды и обнаружив свои достоинства, и стала постоянно действующим фактором человеческой жизни. Борьба этих тенденций происходит всегда и везде. И в самих коммунистических странах, и на Западе, и в самих коммунистических партиях, и внутри враждебных коммунизму партий, в органах управления и в массе народа, в привилегированных и угнетенных слоях. Ситуацию здесь можно сравнить с ситуацией летящего самолета. Если мотор работает, то самолет набирает высоту и преодолевает пространство. Если мотор перестает работать, самолет падает на землю. Коммунизм существует по законам падения, цивилизация же есть полет, использующий законы падения, но противостоящий им. Это – противостояние законам падения, но по законам падения и в постоянном взаимодействии с ним. Борьба против коммунистической тенденции – в интересах всех. Но в силу исторических обстоятельств жизни людей и воплощением отдельных сторон ее в различных относительно автономных образованиях носителями коммунистических сил и сил цивилизации становятся отдельные лица, группы лиц, страны и группы стран. Лишь благодаря непрерывному сопротивлению коммунистической тенденции (а не уничтожению ее, что невозможно в живом обществе) цивилизация может сохраняться и продолжаться.
Я так долго говорил здесь на эту тему с целью подчеркнуть следующую мысль. В мире доминирует представление о коммунизме как о чем-то совершенно новом, изобретенном кучкой злоумышленников (или гениев), занесенном извне, навязанном обманом и силой. На самом деле это есть нечто хорошо знакомое всем людям и привычное. Новым здесь является лишь превращение этого старого знакомого в нового господина. И лишь на этой основе начинается великое историческое творчество людей по изобретению всяких элементов своей жизни, среди которых почетное место занимают ставшие общеизвестными дефекты нового общества.
Проблема, таким образом, состоит не в том, чтобы выбрать одно из двух – коммунизм или цивилизацию, ибо такого выбора вообще нет, – а в том, чтобы найти эффективные средства сопротивления первому и охраны второй. Не некое стабильное состояние, а борьба этих тенденций есть неизбежная судьба человечества независимо от того, какие страны одержат верх в мире, какие уцелеют и какие погибнут. Покоя нет и не будет. Покой есть смерть, и наступит он лишь вместе с гибелью обеих тенденций. Лишь эта гибель даст окончательное решение всех проблем. А пока человечество живо, оно обречено иметь дело с проблемами. Общество, которое исчерпывающим образом решит все проблемы и удовлетворит всех, практически невозможно. И теоретически это есть нонсенс. Никогда не наступит такое состояние, когда люди скажут себе: вот то, что нужно, хватит метаться, теперь это благополучие – на века. И коммунизм не составляет тут исключения. Если он даже победит во всем мире, все равно разовьется борьба за все то, что образует человеческую цивилизацию. Если эта борьба не начнется и не закрепится в каких-то результатах и традициях, то человечество будет деградировать. Сейчас прогнозы на этот счет лишены смысла. Но ничего фатального даже в таком ходе истории нет. Побеждая в той или иной области пространства, коммунизм со временем вынуждается в целях самосохранения и вследствие сопротивления людей развивать в себе самом антикоммунистические силы. Диссидентское движение в Советском Союзе, например, есть столь же органическое явление, как и деятельность властей по его подавлению. А советское руководство сейчас в большей мере является противником коммунизма, чем сам советский народ: оно вынуждено ограничивать действие законов коммунальности, борясь за повышение производительности труда, за дисциплину труда, за более эффективные методы ведения хозяйства, борясь против взяточничества, халтуры, очковтирательства. Являясь законным продуктом сил коммунальности, коммунизм вынуждается ограничивать и умерять последние во имя их же сохранения, – пример той самой диалектики, которую марксисты допускали в отношении общества прошлого, но не допускают в отношении своего собственного детища, «диалектичность» которого носит образцово-показательный характер. Упомянутое противоречие явится со временем одной из тех внутренних причин, которые сведут в могилу и коммунизм, задуманный его провозвестниками на веки вечные.
История человечества не сводится к рассмотренным двум тенденциям. Выделение их есть лишь абстракция в интересах понимания интересующего нас феномена коммунизма. Последний нельзя понять, не выделив его постоянного антагонистического спутника, а именно – антикоммунальность, являющуюся источником цивилизации. При рассмотрении двух типов общества должны быть выделены соответствующие им антагонистические тенденции, отличные от этих или рассматриваемые с какой-то иной точки зрения.
Обывательское и научное мышление
Когда я говорю, что коммунизм есть нормальное и естественное явление, это мое заявление истолковывают порой как защиту коммунизма. На этом примере можно показать различие двух типов мышления – обывательского и научного. С точки зрения обывательского мышления если что-то является нормальным и естественным, то значит это «что-то» хорошо, – это мышление не различает субъективную оценку явлений и их объективные свойства. С точки зрения научного мышления даже смерть есть нормальное и естественное явление в живой природе, хотя для людей приятного в этом мало.
Здесь невозможно дать подробное описание этих методов мышления. Я назову лишь некоторые их свойства и поясню их примерами. Обывательски думающий человек замечает непосредственно наблюдаемые факты и делает скоропалительные обобщения их без всякого анализа. Его суждения субъективны, т.е. несут на себе печать личных пристрастий. Научно думающий человек стремится не просто констатировать отдельные факты, а анализировать их с точки зрения их случайности или неслучайности, стремится познать их закономерности, которые незаметны для непосредственного наблюдения, стремится исключить влияние своих пристрастий на результаты своих размышлений. Результаты обывательского метода мышления претендуют на непосредственное подтверждение наблюдаемыми фактами. Результаты же научного мышления непосредственно с наблюдаемыми фактами не совпадают. Они дают лишь средства, с помощью которых можно объяснить конкретные факты и предсказать их.
С научной точки зрения, например, возможно, что люди недовольны коммунистическим образом жизни и одновременно принимают его, предпочитают другим и готовы его защищать, что имеет место в Советском Союзе. Для обывательски думающего критика коммунизма это немыслимо: раз люди недовольны коммунистическим образом жизни, – полагает он, – значит, они его отвергают и готовы отказаться от него в подходящее время. Для обывательски думающего апологета это тоже немыслимо: раз люди принимают коммунистический образ жизни, – полагает он, – значит, они довольны им. Известно, далее, что советские люди официально осуждают диссидентов. Обывательски думающие апологеты советского общества объясняют это доверием народа к своему руководству, любовью к своему строю и нелюбовью к диссидентам как к тунеядцам, клеветникам, шпионам. Обывательски думающие критики советского общества объясняют это страхом репрессий. Но с научной точки зрения как то, так и другое лишено смысла. Большинство советских людей осуждает диссидентов искренне, но в соответствии со своей социальной природой, которая не зависит от эмоций и веры или неверия. Обывательски думающий человек склонен выдавать свои личные пристрастия за истину. Например, он замечает, что ряд советских физиков, биологов, математиков оказались в диссидентском движении, а многие другие в интимных беседах высказывали свое сочувствие диссидентам. Отсюда он делает желаемый вывод, будто советские ученые против существующего в Советском Союзе режима. Не надо быть ученым, чтобы показать абсурдность такого заключения. Те же самые ученые, которые высказывали свое сочувствие диссидентам в интимной беседе, осуждают тех же диссидентов на собраниях в своих учреждениях. А само понятие «ученые» есть пустышка в отношении массы чиновников, занятых в советской науке.
Мне приходилось неоднократно сталкиваться со случаями умозаключений, чудовищных по своей нелепости, хотя делали их люди образованные. Например, узнав о случаях отказа молодых людей из религиозных соображений брать оружие в руки и служить в армии и готовых за это понести тяжелое наказание (а по советским законам это – преступление), один мой оппонент развил целую теорию слабости советской армии. Когда я привел в качестве контраргумента тот факт, что многие миллионы молодых людей берут в руки оружие и готовы выполнить любые приказания властей (вплоть до подавления своих соотечественников, не говоря уж о народах других стран), мой собеседник только махнул рукой: несколько человек, отклоняющихся от нормы, для него оказались более убедительными, хотя такого рода отклонения имеют место во всяких армиях и предсказуемы чисто статистически.
Отождествление субъективных оценок с объективным положением вещей обывательски думающими людьми зашло настолько далеко, что теперь большинство понятий, употребляемых в разговорах на социальные темы, утратило научный характер и превратилось в оценочные выражения. Таковы, например, выражения «тирания», «диктатура», «народовластие», «демократия», «бюрократия» и т.д. Если уж народовластие, то с точки зрения обывательски думающего человека это очень хорошо, и он даже мысли не может допустить, что массовые репрессии в Советском Союзе явились проявлением именно народовластия, доведенного до предела. Он не способен понять того, что и народовластие имеет свою социальную структуру, в том числе – подчинение, неравенство, иерархию, средства насилия.
Обывательски думающий человек подходит к жизни других людей так, будто он сам находится в их положении, и распространяет на них свое отношение к жизни, свои критерии оценок, свои переживания. Он не способен понять того, как сами другие люди в их положении осознают и переживают свое положение. Такое отождествление характерно как для людей на Западе в отношении жизни советских людей, так и для советских людей в отношении жизни людей на Западе. Такое отождествление имеет место и в отношении жизни людей в прошлом и в будущем. Когда советскому человеку говорят, например, что на Западе жизненный уровень в три раза (или даже в пять раз) выше, чем в Советском Союзе, то он понимает это очень просто: он помножает свою зарплату на три (или на пять), оставляя прочие условия жизни без изменения. Аналогично западный человек, услышав эту фразу о разнице в образе жизни, просто делит свои источники дохода на три (или на пять). И обычно как те, так и другие после этого начинают сомневаться в истинности утверждения о соотношении жизненных условий на Западе и в Советском Союзе. Научно думающий человек знает, что жизненный уровень людей неразрывно связан с общими условиями жизни, с ценой, которую люди платят за свой уровень. Так что смысл имеет лишь сравнение всей совокупности условий.
Имеет хождение такая концепция структуры населения в коммунистических странах: 1) народ – жертва режима; 2) власть – угнетатели народа; 3) диссиденты – защитники угнетенного народа. Какими бы соображениями ни руководствовались люди и какова бы ни была их личная судьба, но когда они такую концепцию высказывают, они тем самым являют типичный пример обывательского метода мышления. Население реального коммунистического общества на самом деле имеет совсем другое строение, хотя в нем есть жертвы, власть и диссиденты. И строение это не только неизмеримо сложнее приведенной примитивной схемы, оно может быть описано лишь в иной системе понятий вообще. Выражение «народ» здесь вообще лишено смысла, систему власти отделить от населения невозможно даже в абстракции, настолько она опутывает все общество в самых различных разрезах, а диссиденты самими условиями жизни общества обречены быть защитниками лишь самих себя, причем – не только от властей, но и от солидарного с властями «народа».
Здесь невозможно дать подробное описание этих методов мышления. Я назову лишь некоторые их свойства и поясню их примерами. Обывательски думающий человек замечает непосредственно наблюдаемые факты и делает скоропалительные обобщения их без всякого анализа. Его суждения субъективны, т.е. несут на себе печать личных пристрастий. Научно думающий человек стремится не просто констатировать отдельные факты, а анализировать их с точки зрения их случайности или неслучайности, стремится познать их закономерности, которые незаметны для непосредственного наблюдения, стремится исключить влияние своих пристрастий на результаты своих размышлений. Результаты обывательского метода мышления претендуют на непосредственное подтверждение наблюдаемыми фактами. Результаты же научного мышления непосредственно с наблюдаемыми фактами не совпадают. Они дают лишь средства, с помощью которых можно объяснить конкретные факты и предсказать их.
С научной точки зрения, например, возможно, что люди недовольны коммунистическим образом жизни и одновременно принимают его, предпочитают другим и готовы его защищать, что имеет место в Советском Союзе. Для обывательски думающего критика коммунизма это немыслимо: раз люди недовольны коммунистическим образом жизни, – полагает он, – значит, они его отвергают и готовы отказаться от него в подходящее время. Для обывательски думающего апологета это тоже немыслимо: раз люди принимают коммунистический образ жизни, – полагает он, – значит, они довольны им. Известно, далее, что советские люди официально осуждают диссидентов. Обывательски думающие апологеты советского общества объясняют это доверием народа к своему руководству, любовью к своему строю и нелюбовью к диссидентам как к тунеядцам, клеветникам, шпионам. Обывательски думающие критики советского общества объясняют это страхом репрессий. Но с научной точки зрения как то, так и другое лишено смысла. Большинство советских людей осуждает диссидентов искренне, но в соответствии со своей социальной природой, которая не зависит от эмоций и веры или неверия. Обывательски думающий человек склонен выдавать свои личные пристрастия за истину. Например, он замечает, что ряд советских физиков, биологов, математиков оказались в диссидентском движении, а многие другие в интимных беседах высказывали свое сочувствие диссидентам. Отсюда он делает желаемый вывод, будто советские ученые против существующего в Советском Союзе режима. Не надо быть ученым, чтобы показать абсурдность такого заключения. Те же самые ученые, которые высказывали свое сочувствие диссидентам в интимной беседе, осуждают тех же диссидентов на собраниях в своих учреждениях. А само понятие «ученые» есть пустышка в отношении массы чиновников, занятых в советской науке.
Мне приходилось неоднократно сталкиваться со случаями умозаключений, чудовищных по своей нелепости, хотя делали их люди образованные. Например, узнав о случаях отказа молодых людей из религиозных соображений брать оружие в руки и служить в армии и готовых за это понести тяжелое наказание (а по советским законам это – преступление), один мой оппонент развил целую теорию слабости советской армии. Когда я привел в качестве контраргумента тот факт, что многие миллионы молодых людей берут в руки оружие и готовы выполнить любые приказания властей (вплоть до подавления своих соотечественников, не говоря уж о народах других стран), мой собеседник только махнул рукой: несколько человек, отклоняющихся от нормы, для него оказались более убедительными, хотя такого рода отклонения имеют место во всяких армиях и предсказуемы чисто статистически.
Отождествление субъективных оценок с объективным положением вещей обывательски думающими людьми зашло настолько далеко, что теперь большинство понятий, употребляемых в разговорах на социальные темы, утратило научный характер и превратилось в оценочные выражения. Таковы, например, выражения «тирания», «диктатура», «народовластие», «демократия», «бюрократия» и т.д. Если уж народовластие, то с точки зрения обывательски думающего человека это очень хорошо, и он даже мысли не может допустить, что массовые репрессии в Советском Союзе явились проявлением именно народовластия, доведенного до предела. Он не способен понять того, что и народовластие имеет свою социальную структуру, в том числе – подчинение, неравенство, иерархию, средства насилия.
Обывательски думающий человек подходит к жизни других людей так, будто он сам находится в их положении, и распространяет на них свое отношение к жизни, свои критерии оценок, свои переживания. Он не способен понять того, как сами другие люди в их положении осознают и переживают свое положение. Такое отождествление характерно как для людей на Западе в отношении жизни советских людей, так и для советских людей в отношении жизни людей на Западе. Такое отождествление имеет место и в отношении жизни людей в прошлом и в будущем. Когда советскому человеку говорят, например, что на Западе жизненный уровень в три раза (или даже в пять раз) выше, чем в Советском Союзе, то он понимает это очень просто: он помножает свою зарплату на три (или на пять), оставляя прочие условия жизни без изменения. Аналогично западный человек, услышав эту фразу о разнице в образе жизни, просто делит свои источники дохода на три (или на пять). И обычно как те, так и другие после этого начинают сомневаться в истинности утверждения о соотношении жизненных условий на Западе и в Советском Союзе. Научно думающий человек знает, что жизненный уровень людей неразрывно связан с общими условиями жизни, с ценой, которую люди платят за свой уровень. Так что смысл имеет лишь сравнение всей совокупности условий.
Имеет хождение такая концепция структуры населения в коммунистических странах: 1) народ – жертва режима; 2) власть – угнетатели народа; 3) диссиденты – защитники угнетенного народа. Какими бы соображениями ни руководствовались люди и какова бы ни была их личная судьба, но когда они такую концепцию высказывают, они тем самым являют типичный пример обывательского метода мышления. Население реального коммунистического общества на самом деле имеет совсем другое строение, хотя в нем есть жертвы, власть и диссиденты. И строение это не только неизмеримо сложнее приведенной примитивной схемы, оно может быть описано лишь в иной системе понятий вообще. Выражение «народ» здесь вообще лишено смысла, систему власти отделить от населения невозможно даже в абстракции, настолько она опутывает все общество в самых различных разрезах, а диссиденты самими условиями жизни общества обречены быть защитниками лишь самих себя, причем – не только от властей, но и от солидарного с властями «народа».
Исторический и социологический подходы
Идеи историзма в понимании явлений человеческой жизни стали теперь настолько естественными, что даже мысль о возможности оспаривать их кажется кощунственной. Существует мнение, будто сущность коммунистического общества можно понять лишь с точки зрения исторической, т.е. рассматривая историю его формирования. Разумеется, рассматривая историю подлинную, а не сфальсифицированную прокоммунистически настроенными историками и философами. Вот, мол, если показать, как на самом деле все происходило, как на самом деле складывалось это общество, тогда и станет ясным, что оно собою представляет.
Но спросим себя: а что такое подлинная история? Если мы достоверно узнаем, что Сталин был агентом царской охранки, что Ленин получал деньги от правительства Германии, что точное число жертв репрессий такое-то, будет ли это знанием подлинной истории? И много ли ясности внесет это в познание существующего коммунистического общества? Разоблачений «подлинной» истории советского общества было предостаточно. Но намного ли это продвинуло научное понимание его? И кстати сказать, на историческом подходе настаивает и апологетика коммунизма, вовсе не заинтересованная в разоблачении его сущности. Случайно ли это?
Я не отвергаю роли и пользы историзма в исследовании таких явлений, как социальный строй данной страны. Но я считаю, что ведущая роль в этом должна принадлежать социологическое! точке зрения. Надо знать, что именно получилось в результате исторического процесса, чтобы разобраться в сущности этого процесса, ибо последняя и состоит в ее результате. Надо понять ставшее общество как данность, чтобы постичь смысл каких-то исторических событий, предшествовавших ему и, как кажется, продуцировавших это ставшее общество. А задача исследования ставшего общества есть задача социологическая.
Социология тоже рассматривает жизнь общества как протекающую во времени. Но есть существенное отличие роли времени в социологическом подходе от роли времени в случае исторического подхода. Социология стремится познать формы социальной жизни, регулярно воспроизводящиеся в стабильном виде во времени, их универсальные закономерности и тенденции. Для истории же важно познать то, каким путем эти формы жизни однажды возникли во времени. Если поставить вопрос так: а каким образом вообще возникают такие формы жизни, т.е. вопрос общий, то научным ответом на него могут быть лишь суждения социологов о том, как воспроизводятся эти формы жизни в данном обществе.
Никакого научного исторического объяснения того или иного типа общества не существует с чисто логической точки зрения. Существуют лишь иллюзии исторического объяснения. Не случайно до сих пор армия ученых не может объяснить происхождение языка, человека, христианства и прочих сложных явлений общественной жизни. Не потому, что фактов мало, – фактов в таких случаях часто бывает более чем достаточно. А потому что это в принципе невозможно. В случае со становлением коммунистического общества мы знаем слишком много исторических деталей. Но пока не будет построена научная: теория ставшего общества, все это так и останется лишь историей данного куска мира в данное время. А упомянутая теория может быть построена лишь отвлеченно от истории, лишь рассматривая данное общество как эмпирический факт.
Иллюзии возможности исторического объяснения возникают потому, что образ сформировавшегося общества так или иначе витает в сознании исторически мыслящих людей и направляет их сознание. А допустите на минуту, что этого образа нет, что есть лишь совокупность сведений о последовательности и сосуществовании во времени огромного множества событий. Что можно получить из нее? В тех случаях, когда критики режима раскапывают «подлинную» историю, они уже держат в своем сознании фигуры и события ставшего общества. Почему их внимание привлекает судьба некоего агента охранки по имени Джугашвили? Почему невзрачный русский эмигрант Ульянов овладевает их вниманием?
Более того, историческая ориентация сознания в данном случае препятствует научному пониманию интересующего нас общества, ибо истории здесь навязывают чуждые ей функции. Историческое сознание (историческая наука) фиксирует, какие события происходили в данном объеме пространства и времени и в какой последовательности. Оно фиксирует также причинно-следственные отношения событий на уровне очевидности (например, совершенно очевидно, что Ленин с его спутниками поехали в Россию потому, что там произошла революция). У него есть свои критерии отбора и оценки событий. Его внимания удостаиваются события, например, имевшие в свое время широкий резонанс, произведшие сильное впечатление на современников, но не имеющие никакого значения с социологической точки зрения. Сколько произнесено слов и написано страниц по поводу деятельности Распутина, судьбы армии Самсонова, персоны Керенского, хотя эти события и личности ровным счетом ничего не дают для понимания сути нового общества в Советском Союзе и русской революции! Историческая ориентация сознания отвлекает внимание в сторону явлений, от которых в первую очередь следует отвлечься, если мы хотим понять тело нового общества, родившегося и окрепшего в данном историческом облачении. Исторический процесс есть, конечно, тоже реальность. Но это – реальность, исчезающая в прошлое. Созревшее в нем существо (новое общество) сбрасывает это свое историческое облачение, ставшее ему тесным и чуждым. Оно снова облачается в какие-то исторические одежды, но более соответствующие его сути и не производящие уже впечатления его причин. Социологическая же реальность ориентирована на то, чтобы оставаться. Она устремлена в будущее.
В историческом процессе, который привел к рождению коммунистического общества в Советском Союзе, принимали участие миллионы людей. Они совершали миллиарды различных поступков. Они совершали эти поступки в своих личных интересах. Они действовали по законам коммунального поведения, а не по законам истории, – таковых для поведения людей вообще нет. Часть этих поступков людей работала в пользу нового общества, часть – против. Одни и те же поступки по одним линиям действовали в пользу нового общества, по другим – против. Не всегда люди, которые были за новое общество, действовали в пользу его. И не всегда те, кто был против нового общества, действовали против него. Революционеры сделали много против революции, а контрреволюционеры – в пользу революции, не подозревая об этом. Практически (да и логически) невозможно разграничить то, что работало «за», и то, что работало «против». Лишь после того, как процесс произошел, стало возможно по полученному результату судить о его прошлом с большей или меньшей степенью правдоподобия. Исторически же ориентированное сознание обречено все принимать за чистую монету, в частности – только в приверженцах коммунистической доктрины и их поступках видеть источник коммунистического общества, а в тех, кто не разделяет этой доктрины, – источник противоборствующих сил. Оно не способно, например, понять того, что без помощи представителей привилегированных слоев старого общества в России новое общество не смогло бы просуществовать и года. Попробуйте убедить граждан стран Западной Европы в том, что многие антикоммунистически настроенные люди на Западе действуют фактически в пользу коммунистического общества больше, чем иные коммунисты по убеждению, и вы увидите, многие ли окажутся способными понять вас. Исторически думающий человек в рассматриваемом случае есть лишь вариант обывательски думающего человека.
Даже в тех случаях, когда сам исторический процесс становится предметом внимания, порой лишь социологический подход может дать ориентацию в мутном потоке истории. Так обстоит дело и в нашем случае. Есть некоторые общие методологические принципы понимания процессов возникновения сложных систем явлений такого типа, как органически целое общество. В применении к Советскому Союзу и в крайне упрощенной форме это выглядит так (с точки зрения соотношения марксизма и реальности). Коммунизм в Советском Союзе возник как результат определенного индивидуального стечения обстоятельств и естественного процесса выживания страны в жутких условиях развала Российской империи. Это был путь, навязанный обстоятельствами, а не нечто проведенное по заранее намеченному марксистскому плану. Коммунисты лишь воспользовались обстоятельствами, чтобы сыграть желанную или вынужденную роль в истории, – психологически одно без труда переходит в другое. От людей, повторяю, зависит разрушить тот или иной общественный строй, разрушая образ жизни населения той или иной страны. Но что построится на месте разрушенного общества, зависит от общих социальных законов организаций людей в большие коллективы и конкретных условий, в которых это происходит. То, что случилось в России, во многом совпадает с тем, о чем говорили марксисты. Но о чем только они не говорили?! Случившееся во многом и не совпадает с этими марксистскими разговорами. Теперь выбирают то, что вроде бы совпадает, и игнорируют то, что явно не совпадает, или наоборот. Бессмысленно отрицать влияние марксизма на ход процесса. Но нелепо и думать, будто сложившийся реальный коммунизм был реализацией замыслов отдельных людей и партий. Здесь имели место благоприятные исторические совпадения и мутный словесный поток, допускающий любые истолкования постфактум. Реальный коммунизм мог сложиться и без марксистской идеологии. Социологически бесспорно лишь то, что массовый процесс такого масштаба нуждался в идеологическом оформлении и так или иначе выработал бы удобную форму идеологии. Марксизм оказался подходящим материалом (подчеркиваю, лишь материалом) для нее, но отнюдь не предпосылкой и источником самого нового общества, как это кажется исторически ориентированному сознанию.
Но спросим себя: а что такое подлинная история? Если мы достоверно узнаем, что Сталин был агентом царской охранки, что Ленин получал деньги от правительства Германии, что точное число жертв репрессий такое-то, будет ли это знанием подлинной истории? И много ли ясности внесет это в познание существующего коммунистического общества? Разоблачений «подлинной» истории советского общества было предостаточно. Но намного ли это продвинуло научное понимание его? И кстати сказать, на историческом подходе настаивает и апологетика коммунизма, вовсе не заинтересованная в разоблачении его сущности. Случайно ли это?
Я не отвергаю роли и пользы историзма в исследовании таких явлений, как социальный строй данной страны. Но я считаю, что ведущая роль в этом должна принадлежать социологическое! точке зрения. Надо знать, что именно получилось в результате исторического процесса, чтобы разобраться в сущности этого процесса, ибо последняя и состоит в ее результате. Надо понять ставшее общество как данность, чтобы постичь смысл каких-то исторических событий, предшествовавших ему и, как кажется, продуцировавших это ставшее общество. А задача исследования ставшего общества есть задача социологическая.
Социология тоже рассматривает жизнь общества как протекающую во времени. Но есть существенное отличие роли времени в социологическом подходе от роли времени в случае исторического подхода. Социология стремится познать формы социальной жизни, регулярно воспроизводящиеся в стабильном виде во времени, их универсальные закономерности и тенденции. Для истории же важно познать то, каким путем эти формы жизни однажды возникли во времени. Если поставить вопрос так: а каким образом вообще возникают такие формы жизни, т.е. вопрос общий, то научным ответом на него могут быть лишь суждения социологов о том, как воспроизводятся эти формы жизни в данном обществе.
Никакого научного исторического объяснения того или иного типа общества не существует с чисто логической точки зрения. Существуют лишь иллюзии исторического объяснения. Не случайно до сих пор армия ученых не может объяснить происхождение языка, человека, христианства и прочих сложных явлений общественной жизни. Не потому, что фактов мало, – фактов в таких случаях часто бывает более чем достаточно. А потому что это в принципе невозможно. В случае со становлением коммунистического общества мы знаем слишком много исторических деталей. Но пока не будет построена научная: теория ставшего общества, все это так и останется лишь историей данного куска мира в данное время. А упомянутая теория может быть построена лишь отвлеченно от истории, лишь рассматривая данное общество как эмпирический факт.
Иллюзии возможности исторического объяснения возникают потому, что образ сформировавшегося общества так или иначе витает в сознании исторически мыслящих людей и направляет их сознание. А допустите на минуту, что этого образа нет, что есть лишь совокупность сведений о последовательности и сосуществовании во времени огромного множества событий. Что можно получить из нее? В тех случаях, когда критики режима раскапывают «подлинную» историю, они уже держат в своем сознании фигуры и события ставшего общества. Почему их внимание привлекает судьба некоего агента охранки по имени Джугашвили? Почему невзрачный русский эмигрант Ульянов овладевает их вниманием?
Более того, историческая ориентация сознания в данном случае препятствует научному пониманию интересующего нас общества, ибо истории здесь навязывают чуждые ей функции. Историческое сознание (историческая наука) фиксирует, какие события происходили в данном объеме пространства и времени и в какой последовательности. Оно фиксирует также причинно-следственные отношения событий на уровне очевидности (например, совершенно очевидно, что Ленин с его спутниками поехали в Россию потому, что там произошла революция). У него есть свои критерии отбора и оценки событий. Его внимания удостаиваются события, например, имевшие в свое время широкий резонанс, произведшие сильное впечатление на современников, но не имеющие никакого значения с социологической точки зрения. Сколько произнесено слов и написано страниц по поводу деятельности Распутина, судьбы армии Самсонова, персоны Керенского, хотя эти события и личности ровным счетом ничего не дают для понимания сути нового общества в Советском Союзе и русской революции! Историческая ориентация сознания отвлекает внимание в сторону явлений, от которых в первую очередь следует отвлечься, если мы хотим понять тело нового общества, родившегося и окрепшего в данном историческом облачении. Исторический процесс есть, конечно, тоже реальность. Но это – реальность, исчезающая в прошлое. Созревшее в нем существо (новое общество) сбрасывает это свое историческое облачение, ставшее ему тесным и чуждым. Оно снова облачается в какие-то исторические одежды, но более соответствующие его сути и не производящие уже впечатления его причин. Социологическая же реальность ориентирована на то, чтобы оставаться. Она устремлена в будущее.
В историческом процессе, который привел к рождению коммунистического общества в Советском Союзе, принимали участие миллионы людей. Они совершали миллиарды различных поступков. Они совершали эти поступки в своих личных интересах. Они действовали по законам коммунального поведения, а не по законам истории, – таковых для поведения людей вообще нет. Часть этих поступков людей работала в пользу нового общества, часть – против. Одни и те же поступки по одним линиям действовали в пользу нового общества, по другим – против. Не всегда люди, которые были за новое общество, действовали в пользу его. И не всегда те, кто был против нового общества, действовали против него. Революционеры сделали много против революции, а контрреволюционеры – в пользу революции, не подозревая об этом. Практически (да и логически) невозможно разграничить то, что работало «за», и то, что работало «против». Лишь после того, как процесс произошел, стало возможно по полученному результату судить о его прошлом с большей или меньшей степенью правдоподобия. Исторически же ориентированное сознание обречено все принимать за чистую монету, в частности – только в приверженцах коммунистической доктрины и их поступках видеть источник коммунистического общества, а в тех, кто не разделяет этой доктрины, – источник противоборствующих сил. Оно не способно, например, понять того, что без помощи представителей привилегированных слоев старого общества в России новое общество не смогло бы просуществовать и года. Попробуйте убедить граждан стран Западной Европы в том, что многие антикоммунистически настроенные люди на Западе действуют фактически в пользу коммунистического общества больше, чем иные коммунисты по убеждению, и вы увидите, многие ли окажутся способными понять вас. Исторически думающий человек в рассматриваемом случае есть лишь вариант обывательски думающего человека.
Даже в тех случаях, когда сам исторический процесс становится предметом внимания, порой лишь социологический подход может дать ориентацию в мутном потоке истории. Так обстоит дело и в нашем случае. Есть некоторые общие методологические принципы понимания процессов возникновения сложных систем явлений такого типа, как органически целое общество. В применении к Советскому Союзу и в крайне упрощенной форме это выглядит так (с точки зрения соотношения марксизма и реальности). Коммунизм в Советском Союзе возник как результат определенного индивидуального стечения обстоятельств и естественного процесса выживания страны в жутких условиях развала Российской империи. Это был путь, навязанный обстоятельствами, а не нечто проведенное по заранее намеченному марксистскому плану. Коммунисты лишь воспользовались обстоятельствами, чтобы сыграть желанную или вынужденную роль в истории, – психологически одно без труда переходит в другое. От людей, повторяю, зависит разрушить тот или иной общественный строй, разрушая образ жизни населения той или иной страны. Но что построится на месте разрушенного общества, зависит от общих социальных законов организаций людей в большие коллективы и конкретных условий, в которых это происходит. То, что случилось в России, во многом совпадает с тем, о чем говорили марксисты. Но о чем только они не говорили?! Случившееся во многом и не совпадает с этими марксистскими разговорами. Теперь выбирают то, что вроде бы совпадает, и игнорируют то, что явно не совпадает, или наоборот. Бессмысленно отрицать влияние марксизма на ход процесса. Но нелепо и думать, будто сложившийся реальный коммунизм был реализацией замыслов отдельных людей и партий. Здесь имели место благоприятные исторические совпадения и мутный словесный поток, допускающий любые истолкования постфактум. Реальный коммунизм мог сложиться и без марксистской идеологии. Социологически бесспорно лишь то, что массовый процесс такого масштаба нуждался в идеологическом оформлении и так или иначе выработал бы удобную форму идеологии. Марксизм оказался подходящим материалом (подчеркиваю, лишь материалом) для нее, но отнюдь не предпосылкой и источником самого нового общества, как это кажется исторически ориентированному сознанию.