— Что это у тебя двери настежь, как в лесу?
Ворчливые интонации ласкали слух.
— Забыла закрыть, — вспомнила Вера. Она говорила шепотом, словно Сухарев был видением, которое можно ненароком спугнуть.
Егор прошел и сел напротив нее.
— Без света сидишь, с открытой дверью. А если воры придут?
— Не придут. Они уже приходили.
Сухарев поднялся и стал шарить по стене в поисках выключателя. Не нашел, вернулся к Вере и сел рядом с ее креслом на корточки. Вера следила за его движениями с незнакомой для себя боязливой жадностью. Она словно хотела насмотреться про запас, будто Сухарев мог исчезнуть в любую минуту.
На нем был незнакомый Вере кожаный пиджак, светлые джинсы и клетчатая рубашка. Если он ей снится, то почему в незнакомой одежде?
Точно прочтя ее мысли, Сухарев взял ее руку в свои:
— Ты здорова?
Вера пожала плечами. Она прислушалась к своей руке. Та чувствовала вполне земную ладонь Сухарева.
Она схватила пальцами его ладонь, погладила ее, потом наклонилась лицом и потерлась о нее щекой.
— Ты приехал, — со вздохом констатировала она.
— Кажется, да, — улыбнулся Сухарев и провел указательным пальцем по ее щеке. — Хотя, честно говоря, ожидал застать у тебя дома несколько иную картину.
— Какую?
— Домработница готовит ужин, ты сидишь в ванне, вся в белой пене, а нянька укачивает Ксюшу.
— Домработница от меня ушла. Ксюшку забрал Коля. Я теперь совсем одна.
Вера громко шмыгнула носом. Глаза возвращались на мокрое место.
Сухарев опустился на колени и вплотную подвинулся к ее креслу. Он обхватил ее руками, уперся подбородком в ее колени.
— Не надо плакать. Мы с тобой свою родим. Со-. гласна?
Его глаза в темноте влажно блестели.
— Ты.., думаешь… Ты правда думаешь, что мне еще не поздно?
— В самый раз, — уверенно отозвался Сухарев и поднял ее из кресла.
Теперь они оба сидели на полу, тесно обнявшись, как в ту ночь на турбазе, когда была гроза.
— Ты не исчезнешь? — на всякий случай спросила Вера, и Сухарев решительно качнул головой. Вера потерлась о его шею. Шея оказалась колючей и теплой. — А как же твоя турбаза? — спросила Вера и тут же прикусила язык. Потом поспешно добавила:
— Если хочешь, я поеду туда с тобой.
Сухарев снова покачал головой.
— Я думаю, что пришло время попробовать начать все сначала.
Вера отодвинулась и недоверчиво взглянула ему в лицо.
— Ты передумал выкупать турбазу?
Сухарев кивнул. Глаза улыбались.
— Я ничего не понимаю. Что-то изменилось?
Сухарев снова молча кивнул.
— Случилось. Я влюбился.
Вера следила за движениями его губ.
— Скажи еще, — попросила она.
— Я люблю тебя, Вероника. Хочу быть рядом с тобой. Мне все равно где — хоть в лесу, хоть в городе.
В поезде, в самолете, под землей, на земле. Есть возражения?
— Если бы ты не пришел, я бы сейчас выла на луну, а волки в твоем лесу подпевали бы мне.
— И я тоже подпевал бы. С тех пор как ты уехала, я только и делал, что выл на луну.
— Послушай! Ты, наверное, голодный! — спохватилась Вера.
Сухарев усмехнулся:
— А у тебя в квартире найдется что-нибудь помягче, чем этот палас?
— В каком смысле?
— Ну, кровать воры не вынесли?
— Не знаю.
Она переместилась в сторону спальни и толкнула дверь. Кровать на месте. Только на многочисленных полках шкафа-купе зияет пустота.
— Вещи вынесли, а кровать оставили, — сообщила Вера.
— Вот и славно, — заключил Сухарев.
Он поднял ее и понес в спальню. Вера почувствовала, как постепенно оттаивает в его руках, как жизнь возвращается к ней. Она с удовольствием пробовала ее на вкус. У жизни был горьковато-пряный оттенок и великолепная смесь ароматов леса. Жизнь дарила ей нежность любимого мужчины, обещала наслаждение, манила за собой в неведомое ЗАВТРА. Впервые за многие месяцы Вера без страха подумала о будущем. Ей уже не казалась невероятной возможность счастья. У нее все будет хорошо. А почему нет? Она выпила до дна свою чашу страданий. Все плохое когда-нибудь кончается.
Активное тепло, исходящее от Егора, убеждало ее в этом.
И когда потом на кухне он жарил яичницу им на ужин, она почти спокойно набрала на мобильнике телефон больницы и спросила о состоянии матери. Там все оказалось без изменений. Но Вера знала, ей подсказывала интуиция, что ничего страшного сейчас случиться не может. Черная полоса в ее жизни закончилась.
Сухарев вошел в темноту и зажег огонь.
Эпилог
Ворчливые интонации ласкали слух.
— Забыла закрыть, — вспомнила Вера. Она говорила шепотом, словно Сухарев был видением, которое можно ненароком спугнуть.
Егор прошел и сел напротив нее.
— Без света сидишь, с открытой дверью. А если воры придут?
— Не придут. Они уже приходили.
Сухарев поднялся и стал шарить по стене в поисках выключателя. Не нашел, вернулся к Вере и сел рядом с ее креслом на корточки. Вера следила за его движениями с незнакомой для себя боязливой жадностью. Она словно хотела насмотреться про запас, будто Сухарев мог исчезнуть в любую минуту.
На нем был незнакомый Вере кожаный пиджак, светлые джинсы и клетчатая рубашка. Если он ей снится, то почему в незнакомой одежде?
Точно прочтя ее мысли, Сухарев взял ее руку в свои:
— Ты здорова?
Вера пожала плечами. Она прислушалась к своей руке. Та чувствовала вполне земную ладонь Сухарева.
Она схватила пальцами его ладонь, погладила ее, потом наклонилась лицом и потерлась о нее щекой.
— Ты приехал, — со вздохом констатировала она.
— Кажется, да, — улыбнулся Сухарев и провел указательным пальцем по ее щеке. — Хотя, честно говоря, ожидал застать у тебя дома несколько иную картину.
— Какую?
— Домработница готовит ужин, ты сидишь в ванне, вся в белой пене, а нянька укачивает Ксюшу.
— Домработница от меня ушла. Ксюшку забрал Коля. Я теперь совсем одна.
Вера громко шмыгнула носом. Глаза возвращались на мокрое место.
Сухарев опустился на колени и вплотную подвинулся к ее креслу. Он обхватил ее руками, уперся подбородком в ее колени.
— Не надо плакать. Мы с тобой свою родим. Со-. гласна?
Его глаза в темноте влажно блестели.
— Ты.., думаешь… Ты правда думаешь, что мне еще не поздно?
— В самый раз, — уверенно отозвался Сухарев и поднял ее из кресла.
Теперь они оба сидели на полу, тесно обнявшись, как в ту ночь на турбазе, когда была гроза.
— Ты не исчезнешь? — на всякий случай спросила Вера, и Сухарев решительно качнул головой. Вера потерлась о его шею. Шея оказалась колючей и теплой. — А как же твоя турбаза? — спросила Вера и тут же прикусила язык. Потом поспешно добавила:
— Если хочешь, я поеду туда с тобой.
Сухарев снова покачал головой.
— Я думаю, что пришло время попробовать начать все сначала.
Вера отодвинулась и недоверчиво взглянула ему в лицо.
— Ты передумал выкупать турбазу?
Сухарев кивнул. Глаза улыбались.
— Я ничего не понимаю. Что-то изменилось?
Сухарев снова молча кивнул.
— Случилось. Я влюбился.
Вера следила за движениями его губ.
— Скажи еще, — попросила она.
— Я люблю тебя, Вероника. Хочу быть рядом с тобой. Мне все равно где — хоть в лесу, хоть в городе.
В поезде, в самолете, под землей, на земле. Есть возражения?
— Если бы ты не пришел, я бы сейчас выла на луну, а волки в твоем лесу подпевали бы мне.
— И я тоже подпевал бы. С тех пор как ты уехала, я только и делал, что выл на луну.
— Послушай! Ты, наверное, голодный! — спохватилась Вера.
Сухарев усмехнулся:
— А у тебя в квартире найдется что-нибудь помягче, чем этот палас?
— В каком смысле?
— Ну, кровать воры не вынесли?
— Не знаю.
Она переместилась в сторону спальни и толкнула дверь. Кровать на месте. Только на многочисленных полках шкафа-купе зияет пустота.
— Вещи вынесли, а кровать оставили, — сообщила Вера.
— Вот и славно, — заключил Сухарев.
Он поднял ее и понес в спальню. Вера почувствовала, как постепенно оттаивает в его руках, как жизнь возвращается к ней. Она с удовольствием пробовала ее на вкус. У жизни был горьковато-пряный оттенок и великолепная смесь ароматов леса. Жизнь дарила ей нежность любимого мужчины, обещала наслаждение, манила за собой в неведомое ЗАВТРА. Впервые за многие месяцы Вера без страха подумала о будущем. Ей уже не казалась невероятной возможность счастья. У нее все будет хорошо. А почему нет? Она выпила до дна свою чашу страданий. Все плохое когда-нибудь кончается.
Активное тепло, исходящее от Егора, убеждало ее в этом.
И когда потом на кухне он жарил яичницу им на ужин, она почти спокойно набрала на мобильнике телефон больницы и спросила о состоянии матери. Там все оказалось без изменений. Но Вера знала, ей подсказывала интуиция, что ничего страшного сейчас случиться не может. Черная полоса в ее жизни закончилась.
Сухарев вошел в темноту и зажег огонь.
Эпилог
Колеса лязгнули под головой, и поезд с легким скрежетом затормозил. Вероника открыла глаза и поднесла поближе руку с часами.
— Полвторого, — сообщил Сухарев с верхней полки.
— Ты не спишь?
Сухарев покачал головой. Спрыгнул вниз.
— Колеса мешают? — улыбнулась Вероника и покосилась на крупный рыжий апельсин, качающийся на столике.
— Через полчаса — таможня. И к тому же поезд часто тормозит, боюсь, что ты свалишься с полки.
Вероника сладко потянулась и взбила подушку. Сухарев усмехнулся, поймал покатившийся апельсин и стал аккуратно срезать ножиком тонкие полоски корки. Поезд понемногу разгонялся. Вероника жмурилась, попадая в полосы белого света фонарей, и с аппетитом поглощала ватные продолговатые корки. Купе заполнял острый цитрусовый аромат.
— Как ты можешь это есть? — ворчал Егор, отрезая очередную тонкую дольку. — Горько ведь?
— Не-а, — хитро щурилась она. — Сладко…
Покончив с коркой, женщина быстро и заразительно расправилась с сочными дольками.
Сухарев подвинулся к ней и осторожно устроил ладонь на ее животе.
— У бедного ребенка уже отрыжка апельсиновая, — ворчливо пробормотал он, наклоняя голову. Он приложил ухо туда, где только что держал ладонь.
— Что там слышно? — поинтересовалась Вероника. — Что делают дети в два часа ночи?
— Его твои апельсины могли разбудить, — бухтел Сухарев. — Ты бы лучше бутерброд съела.
— Пора привыкнуть к капризам беременной женщины.
— Беременность тут ни при чем. Ты просто сильно волнуешься. Ты дрожишь от мысли о предстоящей встрече. Разве не так?
Вера подобрала под себя ноги и укрылась одеялом.
— От тебя ничего не скроешь, — улыбнулась она. — Да, я волнуюсь. Я не видела дочь столько лет! Не представляю, какая она, как воспримет меня, что скажет, о чем спросит. Я не могу не думать об этом!
Сухарев спрятал в свою ладонь ее холодные пальцы.
— Она хочет тебя видеть. Иначе не согласилась бы на встречу.
Вероника недоверчиво мотнула головой.
— Это ни о чем не говорит. Можно хотеть увидеть человека, чтобы сказать, как ненавидишь его.
— Не выдумывай. Ты должна настроиться на хорошее. Утром мы будем в Германии. Нас встретит твоя сестра. Ты обо всем ее расспросишь.
— Ты прав, дорогой. Готовь документы, скоро таможня.
На рассвете, когда поезд пролетал мимо мультяшных крошечных ферм, напоминающих декорации к Красной Шапочке, Вероника уже собралась и сидела полностью одетая. Муж спал, и она не торопилась его будить. Ему собраться — минутное дело. А вот ей действительно необходимо собраться с мыслями и привести в порядок эмоции. Кажется, с тоге? самого дня, когда в квартире раздался звонок из Германии, душа ее не знала покоя. Инга разыскала Юлю!
Более того, они виделись несколько раз, и Юля даже бывала у тетки в гостях!
— Надеюсь, теперь ты простишь меня и перестанешь дуться? — спрашивала Инга ничуть не изменившимся голосом. — Собирайся и приезжай ко мне. Юля жаждет познакомиться с матерью.
Господи! Вероника не верила собственным ушам.
Юля учится во Франции, в двух часах езды от Инги!
Невероятно.
Целую неделю после звонка Веронику тряс легкий озноб. Ее кидало из одной крайности в другую.
Она то впадала в радостную эйфорию, танцуя по квартире и напевая себе под нос, то надолго замолкала, свернувшись клубком в кресле. Если бы не Сухарев, и в том и в другом случае уравновешивающий ее настроение, дело могло кончиться нервным срывом.
Вероника достала из коробок всех кукол, которых мастерила когда-то для дочери, мечтая о встрече. Куклы дождались своего часа. У каждой в кармашке лежала открытка с указанием дня и часа своего рождения. И каждая заканчивалась словами: «Доченька, я люблю тебя!» Вера заменила только упаковки. Теперь куклы лежали в блестящих коробках, перевязанных бантами. Сколько ожиданий, сборов, волнений! Когда наконец хлопоты с загранпаспортами остались позади, а Эллу Ильиничну забрали из больницы и та привыкла к сиделке, Вероникин живот уже упруго торчал из плаща. Она была на седьмом месяце беременности. Они отправились в Германию втроем — Егор, Вероника и ее живот. Теперь казалось, что все, что приходится испытывать, получается вдвойне, как порция с добавкой. На подъезде к Бремену она почти стучала зубами от волнения. Егор проснулся и быстро взял ситуацию в свои руки. Он заставил ее переложить вещи в сумке под предлогом того, что не умещается его электробритва.
Она отвлеклась, и только когда перрон чужого вокзала поплыл навстречу, Вероника полностью отдалась ожиданию.
Инга не сразу узнала сестру. Она настроила свое восприятие на ту давнюю Нику, с колючим взглядом исподлобья, с оставшейся в ней подростковой неуклюжестью. Инга вначале лишь скользнула взглядом по элегантно одетой даме в бежевом плаще, которую заботливо поддерживал высокий интересный мужчина.
Инга торопливо перебрала глазами остальных пассажиров, но своей сестры среди них не обнаружила. И тогда ей пришлось вернуться взглядом к паре, которая не спешила покидать перрон.
— Инга! — позвала дама. Черты ее показались Инге знакомыми.
Беременность очень шла Нике, а спутник ее просто светился как молодожен. Женщина отделилась от своего спутника и пошла навстречу сестре.
— Ника! — Сестры обнялись, и Инга, еще не отойдя от замешательства, стала что-то торопливо объяснять про мужа, не правильно припарковавшего машину и теперь разбирающегося с полицейским, про собаку, которая ни в какую не желала остаться дома… Она .болтала без умолку, демонстрируя гостям свои новые белоснежные зубы.
— Где Юля? — тихо перебила ее Вероника.
— Цветы побежала купить, — махнула рукой Инга, но Вероника и Егор уже видели: оттуда, где в конце крытого перрона виднелся лоскут неба, стремительно шагала девушка с небольшим букетом синих цветов.
Вероника застыла, вся устремившись навстречу.
Увидев группу людей на перроне, девушка вначале замедлила шаг, затем постепенно ускорила его и наконец побежала. Вероника двинулась навстречу. Егор невольно качнулся вслед за женой. Но потом остановился, продолжая внимательно следить за происходящим. Он уже разглядел, что за цветы несла девушка. Это были незабудки. Чистое немецкое небо синим глазом заглядывало под выгнутый навес.
Что же оно видело? Девушка бежала навстречу беременной женщине. Мужчина боялся, как бы девушка ненароком не толкнула ту в живот. Он весь подался вперед, готовый в случае опасности поддержать свою возлюбленную, оберечь ее. Другая женщина с интересом наблюдала за мужчиной. Вероятно, он казался ей слишком эмоциональным на фоне благополучных немецких господ. С другой стороны по перрону неторопливо, животом вперед следовал еще один персонаж — в одной руке он держал банку с пивом, в другой — пакет с чипсами. Ему были глубоко до лампочки эти русские страсти-мордасти. Он хрустел чипсами. Синий глаз неба не без любопытства наблюдал за людьми. Здесь, на вокзале, вечно случается самое интересное. Совершенно ясно, что все эти люди — трое русских, девушка-иностранка и благодушный немец с пивом — оказались накрепко сплетены в клубок жизненной драмы. Каждый из них сейчас думал о будущем. И наверняка каждому из них представлялось оно безоблачным, как этот синий лоскут немецкого неба. Но каким оно будет, не могли знать ни они, ни вокзал, ни это небо, к которому спешили с востока стриженые барашки облаков…
— Полвторого, — сообщил Сухарев с верхней полки.
— Ты не спишь?
Сухарев покачал головой. Спрыгнул вниз.
— Колеса мешают? — улыбнулась Вероника и покосилась на крупный рыжий апельсин, качающийся на столике.
— Через полчаса — таможня. И к тому же поезд часто тормозит, боюсь, что ты свалишься с полки.
Вероника сладко потянулась и взбила подушку. Сухарев усмехнулся, поймал покатившийся апельсин и стал аккуратно срезать ножиком тонкие полоски корки. Поезд понемногу разгонялся. Вероника жмурилась, попадая в полосы белого света фонарей, и с аппетитом поглощала ватные продолговатые корки. Купе заполнял острый цитрусовый аромат.
— Как ты можешь это есть? — ворчал Егор, отрезая очередную тонкую дольку. — Горько ведь?
— Не-а, — хитро щурилась она. — Сладко…
Покончив с коркой, женщина быстро и заразительно расправилась с сочными дольками.
Сухарев подвинулся к ней и осторожно устроил ладонь на ее животе.
— У бедного ребенка уже отрыжка апельсиновая, — ворчливо пробормотал он, наклоняя голову. Он приложил ухо туда, где только что держал ладонь.
— Что там слышно? — поинтересовалась Вероника. — Что делают дети в два часа ночи?
— Его твои апельсины могли разбудить, — бухтел Сухарев. — Ты бы лучше бутерброд съела.
— Пора привыкнуть к капризам беременной женщины.
— Беременность тут ни при чем. Ты просто сильно волнуешься. Ты дрожишь от мысли о предстоящей встрече. Разве не так?
Вера подобрала под себя ноги и укрылась одеялом.
— От тебя ничего не скроешь, — улыбнулась она. — Да, я волнуюсь. Я не видела дочь столько лет! Не представляю, какая она, как воспримет меня, что скажет, о чем спросит. Я не могу не думать об этом!
Сухарев спрятал в свою ладонь ее холодные пальцы.
— Она хочет тебя видеть. Иначе не согласилась бы на встречу.
Вероника недоверчиво мотнула головой.
— Это ни о чем не говорит. Можно хотеть увидеть человека, чтобы сказать, как ненавидишь его.
— Не выдумывай. Ты должна настроиться на хорошее. Утром мы будем в Германии. Нас встретит твоя сестра. Ты обо всем ее расспросишь.
— Ты прав, дорогой. Готовь документы, скоро таможня.
На рассвете, когда поезд пролетал мимо мультяшных крошечных ферм, напоминающих декорации к Красной Шапочке, Вероника уже собралась и сидела полностью одетая. Муж спал, и она не торопилась его будить. Ему собраться — минутное дело. А вот ей действительно необходимо собраться с мыслями и привести в порядок эмоции. Кажется, с тоге? самого дня, когда в квартире раздался звонок из Германии, душа ее не знала покоя. Инга разыскала Юлю!
Более того, они виделись несколько раз, и Юля даже бывала у тетки в гостях!
— Надеюсь, теперь ты простишь меня и перестанешь дуться? — спрашивала Инга ничуть не изменившимся голосом. — Собирайся и приезжай ко мне. Юля жаждет познакомиться с матерью.
Господи! Вероника не верила собственным ушам.
Юля учится во Франции, в двух часах езды от Инги!
Невероятно.
Целую неделю после звонка Веронику тряс легкий озноб. Ее кидало из одной крайности в другую.
Она то впадала в радостную эйфорию, танцуя по квартире и напевая себе под нос, то надолго замолкала, свернувшись клубком в кресле. Если бы не Сухарев, и в том и в другом случае уравновешивающий ее настроение, дело могло кончиться нервным срывом.
Вероника достала из коробок всех кукол, которых мастерила когда-то для дочери, мечтая о встрече. Куклы дождались своего часа. У каждой в кармашке лежала открытка с указанием дня и часа своего рождения. И каждая заканчивалась словами: «Доченька, я люблю тебя!» Вера заменила только упаковки. Теперь куклы лежали в блестящих коробках, перевязанных бантами. Сколько ожиданий, сборов, волнений! Когда наконец хлопоты с загранпаспортами остались позади, а Эллу Ильиничну забрали из больницы и та привыкла к сиделке, Вероникин живот уже упруго торчал из плаща. Она была на седьмом месяце беременности. Они отправились в Германию втроем — Егор, Вероника и ее живот. Теперь казалось, что все, что приходится испытывать, получается вдвойне, как порция с добавкой. На подъезде к Бремену она почти стучала зубами от волнения. Егор проснулся и быстро взял ситуацию в свои руки. Он заставил ее переложить вещи в сумке под предлогом того, что не умещается его электробритва.
Она отвлеклась, и только когда перрон чужого вокзала поплыл навстречу, Вероника полностью отдалась ожиданию.
Инга не сразу узнала сестру. Она настроила свое восприятие на ту давнюю Нику, с колючим взглядом исподлобья, с оставшейся в ней подростковой неуклюжестью. Инга вначале лишь скользнула взглядом по элегантно одетой даме в бежевом плаще, которую заботливо поддерживал высокий интересный мужчина.
Инга торопливо перебрала глазами остальных пассажиров, но своей сестры среди них не обнаружила. И тогда ей пришлось вернуться взглядом к паре, которая не спешила покидать перрон.
— Инга! — позвала дама. Черты ее показались Инге знакомыми.
Беременность очень шла Нике, а спутник ее просто светился как молодожен. Женщина отделилась от своего спутника и пошла навстречу сестре.
— Ника! — Сестры обнялись, и Инга, еще не отойдя от замешательства, стала что-то торопливо объяснять про мужа, не правильно припарковавшего машину и теперь разбирающегося с полицейским, про собаку, которая ни в какую не желала остаться дома… Она .болтала без умолку, демонстрируя гостям свои новые белоснежные зубы.
— Где Юля? — тихо перебила ее Вероника.
— Цветы побежала купить, — махнула рукой Инга, но Вероника и Егор уже видели: оттуда, где в конце крытого перрона виднелся лоскут неба, стремительно шагала девушка с небольшим букетом синих цветов.
Вероника застыла, вся устремившись навстречу.
Увидев группу людей на перроне, девушка вначале замедлила шаг, затем постепенно ускорила его и наконец побежала. Вероника двинулась навстречу. Егор невольно качнулся вслед за женой. Но потом остановился, продолжая внимательно следить за происходящим. Он уже разглядел, что за цветы несла девушка. Это были незабудки. Чистое немецкое небо синим глазом заглядывало под выгнутый навес.
Что же оно видело? Девушка бежала навстречу беременной женщине. Мужчина боялся, как бы девушка ненароком не толкнула ту в живот. Он весь подался вперед, готовый в случае опасности поддержать свою возлюбленную, оберечь ее. Другая женщина с интересом наблюдала за мужчиной. Вероятно, он казался ей слишком эмоциональным на фоне благополучных немецких господ. С другой стороны по перрону неторопливо, животом вперед следовал еще один персонаж — в одной руке он держал банку с пивом, в другой — пакет с чипсами. Ему были глубоко до лампочки эти русские страсти-мордасти. Он хрустел чипсами. Синий глаз неба не без любопытства наблюдал за людьми. Здесь, на вокзале, вечно случается самое интересное. Совершенно ясно, что все эти люди — трое русских, девушка-иностранка и благодушный немец с пивом — оказались накрепко сплетены в клубок жизненной драмы. Каждый из них сейчас думал о будущем. И наверняка каждому из них представлялось оно безоблачным, как этот синий лоскут немецкого неба. Но каким оно будет, не могли знать ни они, ни вокзал, ни это небо, к которому спешили с востока стриженые барашки облаков…