Знаменская Алина. Вероника

   Ника даже представить это боялась — она слишком хорошо знала свою мать в гневе.

Глава 3

   — Тетя Кира! Я еду в лагерь! Ура!
   Соседка кивнула Нике в затылок — девочка уже мелькнула вниз и выскочила на улицу. Так хочется поделиться с кем-нибудь, но двор пуст. Ника помчалась к клубу.
   — Юлия Юрьевна, я в лагерь еду! На вторую смену! — выпалила и осеклась. За тем самым столом, где Ника училась лепить кукол, сидел ее брат. Напротив него — Юлия Юрьевна. Они держались за руки.
   Ника замолчала, понимая, что влетела не вовремя, и попятилась к двери. Брат поднялся:
   — Ну, мне пора. — Проходя мимо Ники, щелкнул ее по носу. — Хвастунья. Понесла, как сорока на хвосте.
   Ника заметила, как, обернувшись у двери, он послал Юле самый нежный взгляд, на который только был способен.
   — Так куда ты едешь? — очнулась женщина. — В лагерь?
   — Да, в лагерь. Для меня это так важно, если бы вы знали! Я ведь никогда нигде не была, хотя от папиной работы путевки всегда хорошие. Только я маме нужна постоянно, она без меня не может.
   — Так почему же теперь ты едешь? — Юля стряхнула с себя сладкое оцепенение, навеянное приходом Славика. Она тряхнула головой и внимательно посмотрела прямо в черные глаза девочки. Как они не похожи с братом! Небо и земля. Славик полон достоинства, даже несколько самоуверен. Ей то и дело приходится сбивать с него излишнюю спесь. А девочка — как испуганный олененок, пугается каждого вздоха. И все же Юля так любит Славу, что этой любви хватит и на маленькую пугливую Нику, и на его родителей, на всех.
   — Мама с папой уезжают в Одессу, в глазную клинику. Маму будет обследовать один знаменитый врач.
   — Это здорово! А ты, значит, отдыхаешь? Славку без присмотра оставляешь?
   Юлины глаза сверкнули озорством. И Нике моментально передалось ее настроение.
   — Да! Бросаю бедного, беспомощного братика на целых три недели!
   — Как он, бедный, без просмотра? — Юлия Юрьевна вдруг подскочила, закружила Нику по классу. — Хочешь, я тебе сарафан сошью?
   — Хочу!
   — И шляпу мою соломенную возьмешь, все равно без дела валяется!
   — Спасибо! Уж я-то ей дело найду!
   Накружившись и насмеявшись досыта, они остановились прямо напротив витрины с куклами. На Нику снисходительно взирала цыганка: жгуче-черные брови, глаза, как черный жемчуг, и вызывающе яркое платье. Ника шила его из лоскутков. Бусины подарила соседка — из них сделали ожерелье.
   — Это ведь вы мне посоветовали делать именно цыганку, — припомнила Ника. — Я хотела танцовщицу.
   — Ты что, жалеешь? — удивилась женщина.
   Ника покачала головой.
   — Она такая красивая. И гордая.
   — Совсем как ты.
   Ника не замахала на Юлю руками, не бросилась возражать, а только едва заметно улыбнулась.
   — Даже не верится, что это — моя работа.
   — Твоя, а чья же!
   — Вы помогали.
   — Ника! Мы же договорились: когда мы с тобой одни, называй меня Юлей и на ты.
   — Нетушки. — Ника хитро сощурилась.
   — Почему? Неужели я так старо выгляжу?
   Ника рассмеялась в ответ.
   — Конечно, нет! Просто.., вот когда вы со Славиком поженитесь, тогда и буду называть на ты…
   — Вот как ты заговорила!
   Юлия Юрьевна погрозила ей пальцем, но Ника знала, что вовсе она не сердится, что Ника затронула тему их со Славиком отношений. Наоборот, ей приятно об этом говорить.
   — Славику нужно учиться… — слабо возразила она, словно ожидая, чтобы ее оспорили.
   — Учиться! — воскликнула Ника. — Учиться можно и на вечернем! И заочно.
   — Да, конечно, ты права, — согласилась Юлия Юрьевна. — Но на дневном лучше.
   — Это когда один — лучше, — рассудила Ника. — А когда с семьей, то не лучше. Вон Толик Наумов женился и перевелся на вечернее.
   — Ты-то откуда знаешь?
   — Мама с папой говорили, — ляпнула Ника и слишком явно смешалась.
   Юлия Юрьевна пристально взглянула на нее.
   — А-а…
   После Никиного упоминания о родителях Юля свернула разговор и сделала вид, что ищет сантиметр, чтобы обмерить Нику. Но Ника отлично понимала — она сказала лишнее И кто ее за язык тянул? Юля не такая глупая, чтобы думать, будто родители придут в восторг от выбора Славика. Хотя Ника так полюбила Юлю, что и представить для Славика лучшей жены не могла. Они станут подругами, будут во всем помогать друг другу… Но разве мать согласится когда-нибудь, чтобы Славик женился на женщине с ребенком? Не похоже…
   Пока Юля крутила ее, снимая мерки, Ника вновь успела вернуться к своим мечтам и решила, что в принципе все возможно. Главное, чтобы маму вылечили Ведь раньше, когда мама хорошо видела, то была совсем другой. Она пела, смеялась, шутила. Это когда ослепла, то сделалась раздражительной, вспыльчивой, нетерпимой. Иногда сцены ярости доходили до безобразия. Ника никогда никому о них не рассказывала Только однажды свидетелем безобразной сцены стал отец. Нике тогда было лет девять. Она вернулась из школы и застала мать в спальне посреди полнейшего развала. По всей комнате — на крова! и, на полу, на стульях — валялась одежда вместе с плечиками, словно шкаф вывернули наизнанку.
   Ника спрашивать ничего не стала — нетрудно было дорисовать предысторию этой картины. Скорее всего мать что-то искала и не могла найти. Придя в ярость от сознания собственного бессилия, она повыкидывала всю одежду из шкафа. Это не принесло ей облегчения. Она ведь не видела, как разлетались вещи. Был только невнятный стук роняемых плечиков. Движения от ярости неистовы и злы, а звук, который они производят, — ничтожный. Элла балансировала на грани истерики.
   — Мам, я сейчас помогу, — подала голос Ника, плохо представляя, как сможет со всем этим справиться.
   — Возьми стул, — посоветовала Элла. — И давай поскорее, а то сейчас отец придет.
   Элла слышала, как кряхтит ее дочь, подтаскивая стул к шкафу.
   — Слева вешай платья.
   Дочь сопит как паровоз, собирая разбросанные по полу платья. Многие свалились с плечиков, их нужно вернуть на место, затем водворить на длинную перекладину в шкафу.
   — Чего ты копаешься? — нервничает мать. — Быстрее!
   — У меня не получается. Плечики скользкие.
   — Руки у тебя кривые. Быстрей же! Еще обед нужно разогреть!
   Ника, дрожа от напряжения, дотягивается крючком от плечиков до перекладины. Плечики на месте, а платье слетает вниз, на пол. Ника кусает губы от обиды и страха. Сообразив, что мать не заметила промаха, запихивает платье ногой в угол шкафа. Теперь — блузки. Это легко. Шелковые, нейлоновые, ацетатные.
   — Быстрей, быстрей, — подгоняет мать, и у Ники подкашиваются коленки.
   Она забирается с ворохом блузок на стул, торопливо поднимается и.., слышит треск разрываемой ткани. Она нечаянно наступила на рукав блузки и дернула ее!
   — Ты что делаешь? — восклицает мать. — Ты что творишь, сволочь такая? Дрянь! Дура набитая! Издеваешься надо мной?
   Мать выбрасывает вперед себя руки и сразу достигает цели: Ника летит со стула вместе с блузками.
   — Идиотка! Безрукая! Стерва!
   Ника цепенеет от ужаса и вытаращенными глазами следит за матерью. Слова, которые исторгает перекошенный от гнева рот, ужасны. Ника не знает точно значения многих из этих слов, но они вколачиваются ей в голову, как гвозди. Хочется спрятаться, заткнуть уши. Мать не прекращает кричать. Так уже бывало не раз. Ника забивается в угол комнаты, за кровать.
   Не прекращая ругаться, мать хватает первые попавшиеся плечики и пытается повесить их на перекладину. Не получается. Крючок тычется в полку обратной стороной. Ника видит это из своего убежища. Она могла бы помочь, но страх держит ее за плечи и не дает подойти к матери.
   — Иди сюда! — приказывает мать и, не услышав в ответ никакого движения, повторяет, срываясь на крик:
   — Иди сюда, кому я сказала?
   Ника выбирается из своего укрытия и с опаской приближается к матери.
   — Вставай на стул.
   Ника забирается. Мать подает ей плечики с одеждой, а Ника вешает. Дело двинулось.
   Остаются только отцовы пиджаки и тяжелое ватное пальто. Мать поднимает его с пола и едва не спихивает дочь со стула, задев рукавом пальто.
   — Бери рукой крючок!
   Нике не нужно повторять. Она поспешно цепляется за крючок плечиков и тянется к полке.
   Мать с трудом приподнимает вслед за Никой пальто. Ника вытягивается всем своим худым тельцем, ей удается набросить крючок на перекладину и… Элла неловко поворачивается, бедром отодвигает стул, на котором, балансируя, стоит Ника. Девочка, потеряв опору, виснет на перекладине. Палка, не выдержав дополнительной нагрузки, с хрустом обрушивается на Нику вместе с горой одежды. Элла слышит хруст и шум, но все еще не осознает всей полноты происшедшего.
   — Что ты натворила? — пытается выяснить Элла. ощупывая руками пространство перед собой.
   — Я не хотела, — пищит Ника из-под душащего ее тяжелого ватного пальто. — Оно само упало.
   Когда до Эллы доходит вся глубина случившейся катастрофы, ее руки начинают мелко дрожать, а лицо покрывается бордовыми пятнами.
   — Все испортила! Паршивка! В кого только ты уродилась такая? Уродина! Стерва!
   Отвратительные мерзкие слова пулями выскакивают из перекошенного рта и неумолимо настигают жертву. Ника выползает из-под вороха одежды и на четвереньках добирается до порога. Вслед ей камнями летят ругательства. Ника бежит в комнату брата и затыкает уши руками. Но и теперь она четко слышит непонятные злые слова:
   — Шалава! Гадина! Проститутка!
   Пытка криком длится до тех пор, пока истошные вопли матери не переходят в сиплые злые плевки.
   — Гадина, уродина, стерва!
   Вдруг что-то заставляет мать замолчать. Ника открывает глаза. В прихожей стоит отец и держит мать за плечи. Пальцы его напряжены, лица Ника не видит. Не сумев преодолеть подстегивающего ее ужаса, девочка пробегает мимо родителей, в подъезд и — на улицу. Вечером отец нашел ее у гаража. Ника сидела в брошенном кузове чьей-то машины. Обида выпила все эмоции — Ника не может говорить, не хочет шевелиться. Отец забирается в ржавый кузов и прижимает Нику к себе. Так они сидят какое-то время молча. Потом отец говорит:
   — Закрой глаза.
   Ника послушно закрывает. Некоторое время перед глазами остается свет — желтый, размытый. Память глаз. А потом место неумолимо занимает темнота.
   — Не открывай.
   Ника сильнее зажмуривает глаза.
   Перед глазами в темноте появляются оранжевые точки. И желтые. Но и они растворяются в черном.
   — Темно?
   — Темно.
   — Вот видишь. А у мамы всегда так. Она не может открыть глаза и увидеть. Ей очень плохо, дочка. Мы с тобой не должны обижаться на нее.
   Мы должны помогать ей всем чем можем.
   Ника сейчас отчетливо вспомнила его слова. Теперь, когда появилась надежда, что мать вылечат, Ника готова была поверить, что все изменится в лучшую сторону, что вместе со зрением к матери вернутся ее прежние доброта и веселость. И, узнав, что брат любит Юлю, она не станет возражать против их счастья. Все возможно, думала Ника. Раз отец говорит, что у матери раздражительность от болезни, то, выздоровев, она станет другой.
   В этом счастливом убеждении через неделю Ника уехала в лагерь.

* * *

   На Нику нахлынуло, обрушилось лучшее лето в ее четырнадцатилетней жизни. Брезентовые палатки по периметру лагеря, ледяная вода в рукомойниках, трава в росе и утренняя пробежка по этой росе, ночные костры с потрескиванием сучьев и уханье филина в синем ельнике… А построения с ежедневным поднятием и спуском флага? А тренировки на утоптанной площадке стадиона? А вечерние купания в прогретой реке?
   Все это вошло в ее жизнь, как порыв ветра врывается в окно. Уже когда она, приехав в числе первых, обегала весь лагерь в своем жадном стремлении сделать его своим, полюбить каждый уголок до того, как появятся другие, уже тогда Нику подхлестывало какое-то пьяное предчувствие счастья, которое никогда не обманывает.
   Вечером того же дня Ника побежала вместе с другими встречать автобусы с детьми.
   Автобусы прибывали на площадку возле столовой.
   Детвора высыпала из машин, как разноцветное драже из коробки. Ника сразу увидела его. Он высился среди детворы и усиленно жестикулировал. Ника встала как вкопанная и вцепилась в него глазами.
   Сердце затрепетало подобно пойманной птичке. Коля вытащил из автобуса огромный зеленый рюкзак, что-то спросил у детей и снова исчез.
   «Обернись'» — кричало все Никино существо. Девочка вытянулась стрункой Но он снова появился, уже с чьим-то чемоданом. Все такой же улыбчивый, гибкий, стройный.
   Ника подпрыгнула, в воздухе развернулась вокруг своей оси и помчалась вприпрыжку — ей хотелось петь, кричать и плакать одновременно.
   Весь вечер девочка не выпускала его из поля зрения, а за ужином он почувствовал взгляд и обернулся.
   Вгляделся, расплылся в улыбке и помахал ей. Она чуть двинула ладошкой и кивнула. А на вечернем костре он подошел поболтать.
   — Привет, Белоснежка!
   — Меня зовут Никой.
   — Я помню Разве забудешь? Твое имя — часть моего. Я — Николай, а ты — Ника.
   От его слов у Ники мурашки роем пронеслись по спине.
   — Ты в каком отряде? — спросила Ника.
   — В пятом. Только я приехал не отдыхать, а работать. Помощником вожатого.
   У Ники сердце провалилось в живот: «В пятом — значит, у нас».
   — И я в пятом, — сообщила она.
   — Знают, увидимся.
   Он растворился в синей темноте, а она уже потом плохо слышала вожатого, воспитателя, а когда пели песню, сердце тихо плавилось меж ребер, тая и растворяясь…
   В палатке место ее оказалось рядом с полненькой щекастой Тоней. Та, укладываясь, вид имела недовольный. Все взбивала подушку и ворочалась.
   — Это же надо, угораздило, — бухтела она. — Угодить в спортивную смену!
   — А что, наша смена разве спортивная? — поинтересовалась Ника.
   — Ну! Ты что, на костре не была? У нас и вожатый-то тренер. И помощник вожатого спортсмен. Только воспитательница нормальная.
   — Загоняют теперь, — отозвалась девочка с соседней кровати, — только и будем кроссы гонять.
   — Ой, девочки, а помощник вожатого какой лапочка!.. — мечтательно протянул кто-то в темноте, и Ника напряглась.
   — Симпатичный, — согласилась Тоня и полезла в чемодан за конфетами.
   Ника уловила в себе неприятное чувство. Хотелось, чтобы они все замолчали и не смели обсуждать Колю.
   — Давайте спать в конце концов! — оборвала она девчонок, и все притихли.
   Вообще-то Ника не слишком любила спорт и даже обычную физкультуру. Сидеть в уголке с книжкой ей было больше по душе. Но напомни ей кто об этом теперь, в этом лагере, где день состоял из тренировок, забегов, заплывов и соревнований, она бы возмутилась клевете. Она любила спорт! Потому что его любил Коля.
   Но с удивлением и немалой досадой Ника обнаружила, что она не одна глаз не сводит с Николая. Все девчонки в отряде поголовно были от него без ума. И если признаваться в своих симпатиях к мальчишкам стеснялись, то с Колей все обстояло иначе. За знаки его внимания шла настоящая борьба. А вечером в палатке бурно обсуждались результаты. Тут уж Ника ничего поделать не могла. Она изо всех сил старалась выделиться, стать первой, лучшей, заслужить похвалу.
   А он, похвалив ее мимоходом, жалел нескладуху Тоню, которая никак не могла взять даже самую малую высоту, и уж совсем весело и шутливо журил лентяйку Анжелку — та не любила подметать территорию. Обе млели от оказываемого им внимания и ходили задрав нос.
   Однажды отряд отправился в поход. Дорога вела через овраги. Казалось, их нарочно понатыкали на пути для пущей трудоемкости процесса. Затем — через пустую равнину, где природа забыла поместить хоть одно деревце, чтобы укрыться в жару. Путь лежал к реке, где предстояло разбить лагерь для ночлега.
   В отличие от своих подруг Ника неплохо преодолевала препятствия и справлялась с трудностями. Не ныла, как некоторые, и ни разу не пожаловалась. Хотя ей было несладко: рюкзак оказался тяжелым, солнце пекло, а котелок, который она несла в руках, то и дело ударял по коленкам. Но Ника, прикусив губу, упорно взбиралась по крутому склону, помогала девчонкам: перетащив свою ношу, возвращалась за чужой. Ведь Коля был занят тем же — он затаскивал наверх не только рюкзаки, но и самих горе-туристов. Анжелка умудрилась посадить занозу, и весь отряд остановился ждать, когда Коля вытащит эту занозу и обработает ранку йодом. Народ, обрадованный внеплановому привалу, рухнул на траву. А Ника исподлобья наблюдала за действиями Коли.
   Получалось все наоборот: чем лучше она справляется с поставленной задачей, чем больше заслуживает внимания и одобрения, тем меньше их получает! Чем капризнее ведут себя девчонки, тем внимательнее к ним Коля и даже вожатый. Увы, она еще не уяснила, что женская сила — в слабости, и уповала только на справедливость.
   К вечеру добрались до места.
   — Девчонки, признавайтесь, кто умеет готовить? — поинтересовался вожатый.
   Тоня скривилась и отвернулась.
   — Это не для меня, — заявила Анжелка.
   У остальных, казалось, сил не было даже говорить.
   — Я умею, — сверкнула глазами Ника.
   — Ай да Белоснежка! — обернулся Коля. — Есть ли что-нибудь, чего ты не умеешь?
   Ника чуть пожала плечами.
   — А почему ты ее зовешь Белоснежкой? — встряла Анжелка. В ее голосе сквозила насмешка, а недоумение так и выпирало. — Нике больше Цыганка подходит. Тоже мне — Белоснежка…
   — Это секрет, — улыбнулся Коля и подмигнул Нике. И она улыбнулась в ответ.
   А девчонки стали шушукаться. Ника отвернулась и пошла к костру. Она без труда сварила вкусную кашу с тушенкой, все ели да нахваливали.
   После ужина вожатый объявил:
   — На ночь вокруг лагеря нужно выставить патруль. Дежурить будем по двое. Патруль должен обходить территорию и поддерживать костер. Дежурим по часу.
   Все загудели, а Ника притихла. В животе отчего-то родилось волнение. Она уставилась в землю.
   — Составим список — Вожатый достал блокнот. — Начнем с Коли… Кто пойдет с Колей?
   — Я! Я! — заорали девчонки и стали тянуть руки, как в школе. Ника не поднимала головы. "Ну и пусть!
   Пусть!" — мысленно твердила она, злясь и нервничая.
   — Чур, я дежурю с Никой! — весело крикнул Коля. — Она у нас самая выносливая. С лодырями я не пойду.
   — У-у, — прокатился вздох разочарования. Ника, не поднимая головы, улыбалась в землю.
   Когда все улеглись, Коля и Ника ходили по лагерю и разговаривали. Оказалось, он только что сдал выпускные экзамены и собирается поступать в педагогический. В лагерь он приехал на одну смену — подработать.
   — В Москву поеду.
   — А у меня в Москве родственники, — почему-то обрадовалась Ника. — Двоюродная сестра и тетя. Они тоже зовут меня после школы к ним учиться. — Ника и сама сейчас верила, что сможет уехать из дома, что ее отпустят в Москву.
   — Здорово. Значит, увидимся.
   Коля шел немного впереди, Ника смотрела ему в затылок. От луны волосы казались серебристыми.
   Светлая рубашка мелькала в тени деревьев. Ветка у Ники под ногой хрустнула, Ника покачнулась и… увидела протянутую ей руку. Ухватилась за нее. Дальше они так и шли — держась за руки. Приятно щекотало ощущение тихой лунной ночи, удаленности их стоянки от людей. Казалось, здесь находится край земли — только звуки леса и редкий всплеск рыбины в реке.
   Коля рассказывал о школе, о спортклубе, об экзаменах. Ника слушала, улыбаясь, и молчала. И вдруг с неба, оставляя золотую черту, стала стремительно падать звезда.
   — Загадывай желание! — крикнул Коля. Никиным пальцам стало чуточку больно от напряжения его руки.
   «Хочу, чтобы ты меня полюбил!» — мысленно проговорила она и прочертила взглядом траекторию звезды.
   Коля шумно вздохнул, словно он только что бежал за этой звездой, пытаясь поймать. Наверное, он загадал что-нибудь глобальное.
   В последний день смены прощание вышло каким-то скомканным. Отряд приводил в порядок территорию, а вожатые бегали от кастелянши в столовую, из столовой на склад. Ника все ждала, что он подойдет и возьмет ее адрес, но этого не случилось.
   Их автобус уехал первым, как и приехал. Ника полными слез глазами смотрела назад, надеясь, что он выбежит на дорожку, чтобы хотя бы помахать ей на прощание. И только когда автобус выехал на трассу, Ника поняла, что все кончилось, что теперь он уедет в Москву, другие, новые впечатления заслонят для него это лето. А она? Что будет с ней? Неужели она сможет жить как раньше — до него? Неужели она его никогда больше не увидит?

Глава 4

   Дома Нику ждала плохая новость — родители вернулись из Одессы ни с чем. Диагноз, поставленный светилом медицины, стал для Эллы приговором. Мать слегла. Уже не слышно было ее деятельных распоряжений. Ей стало все равно, готов ли обед, выглажено ли белье и помыт ли пол. Впрочем, ее хозяйство давно действовало как отлаженный механизм — там и без распоряжений и напоминаний стиралось, варилось и убиралось по давно заведенному порядку. Только черной тенью бродила по дому тоска и заглядывала в глаза его обитателям.
   Отец, раньше не особенно жаловавший подруг жены, стал то и дело зазывать их в гости. Ника накрывала чайный стол, Тамара с Розой громко сплетничали, вовсю пытаясь вовлечь в разговор Эллу, но та молча лежала и ни на что не реагировала. Ника сидела на кухне и теребила полотенце. Если бы она могла что-нибудь сделать! Теперь казались мелкими и ненужными обиды на мать. Та лежала как мумия, вызывая к себе лишь отчаянное сострадание. Если мать не хочет болтать с подружками — дело плохо.
   Ведь даже слепота не отняла у нее привычку ходить по гостям. Зацепит, бывало, Нику за плечо — веди. Придет к одной из подруг, и сидят. Чай пьют, сплетничают, а Ника изнывает от скуки. А сейчас? Чай остается нетронутым. Подруги, поохав и поахав, уходят. А мать лежит, как будто и нет ее — никого не зовет, ни о чем не просит.
   Однажды к матери пришли ее сестры — Альбина с Кристиной. Обе возбужденные, глаза блестят, Ника сразу догадалась — не просто так пришли. Лица у обеих какие-то суровые, губы замочками, надутые какие-то. Словно что-то несут и боятся расплескать по дороге.
   Нике приказали в комнату не входить и чай не ставить. Дескать, с матерью надо им посекретничать.
   А какие уж там секреты, если мать без Ники — никуда. Но девочка перечить не стала. Ушла к себе а любопытство одолевает. Если бы тетки не сказали, что секретно, то ей бы и дела не было. А тут… Ника вдруг отчетливо услышала голос матери. Мать будто вскрикнула даже, словно ее что-то очень сильно удивило или испугало. А потом голос тети Кристины. Да так громко, словно та разговаривала не со слепой, а с глухой.
   "Разведенная, — услышала Ника. — И с ребенком.
   В клубе работает".
   Нике вмиг стало жарко. Узнали! Увидели и пришли доложить!
   Она метнулась к розетке и выдернула шнур настольной лампы. Девчонки в лагере рассказывали, что через розетку слышно как в телефон. И действительно, Ника услышала четкие голоса.
   — Соседка сказала: каждый день. Не вылазит от нее… И ночевать… На молоденького позарилась, разведенная! А он с цветами…
   Пока говорили одни тетки. Мать молчала. У Ники ухо к розетке приклеилось. Спину сводило от напряжения. Тут тетя Альбина не выдержала и поставила вопрос ребром: «Ты что же, так вот и собираешься лежать, пока твоему сыну судьбу ломают?!»
   — Ждать будешь, пока она его окольцует? — вторила Кристина.
   Нет, по всей видимости, мать не собиралась лежать и ждать. Ника услышала, как под ней скрипнула пружина. Вероятно, она повернулась на бок, а может, даже села.
   — Ника! — наконец позвала мать.
   Ника, как застигнутый врасплох шпион, отпрянула от розетки.
   — Да, мам.
   — Беги разыщи отца. Он, наверное, в гараже. Пусть срочно идет домой.
   Волосы матери, давно не чесанные, торчали в разные стороны. Бледное лицо без взгляда имело вид почти фанатичной решимости. Ника попятилась. Она выбежала из дома и остановилась. Куда бежать? Зачем мать вызывает отца? Чтобы идти с ним к Юле? Она вполне способна на такое. Можно представить, что она наговорит ей в ярости. Этого нельзя допустить. Маловероятно, что мать надеется на «мужской» разговор отца со Славиком. Скорее всего она под впечатлением новости кинется к Юле. Ника развернулась и побежала в сторону школы, туда, где жила Юля. Влетела на второй этаж и забарабанила в дверь.
   — Идем-идем… — раздалось за дверью нараспев.
   В это «идем-идем» вклинился детский смех колокольчиком, и дверь распахнулась.
   Перед гостьей предстали две одинаково сияющие счастливые физиономии. Ника почувствовала себя так, словно нарочно собралась испортить людям настроение.
   — Ника! Как хорошо, что ты пришла! Поможешь мне этого озорника купать.
   Ника послушно проследовала за хозяйкой на кухню, где на двух табуретках была установлена детская ванночка.
   Юля подхватила шустрого Степку, который норовил спрятаться от матери, и опустила его в воду. Тут же из ванночки вырвался фонтан брызг и окатил Нику.
   Она погрозила Степке пальцем. Тот в ответ стал бить ладошкой по воде.
   — Озорник Степа? — так же нараспев вопрошала Юля и сама себе отвечала: