Алина ЗНАМЕНСКАЯ
ВЕРОНИКА
Пролог
Кирилл проснулся от прерывистого младенческого плача. Сквозь сон плач казался тонким писком не то котенка, не то птенца. Поезд стоял на какой-то станции. Кирилл повернулся на бок и, не увидев за окном ничего, кроме широкого железнодорожного полотна, закрыл глаза и стал ждать, когда поезд тронется. Тогда сон постепенно вернется и ребенок внизу успокоится — движение укачивает.
Но поезд все стоял, ребенок не унимался. Внизу послышалась возня. Люба проснулась, подумал Кирилл, не открывая глаз. Не удается девчонке поспать.
Да и какая из нее нянька? С ней самой еще впору нянчиться. Странно, что Мадам до сих пор терпит ее беспомощность. В фирме она со своими работниками не церемонится. О ее крутом нраве легенды ходят. Он сам недавно рисковал испытать на себе ее гнев. Спасло чудо. Собственно, этот самый младенец и спас.
Ребенку что-то зачирикали внизу, и тот недоверчиво замолчал, прислушиваясь. Потом зачмокал. Вероятно, ему дали бутылочку с питанием. И кто надоумил Любу устроиться няней к грудному младенцу? — вяло раздумывал Кирилл, поджидая сон Только что школу окончила. А впрочем, куда сейчас девчонке пойти работать? В казино? Официанткой в «Макдоналдс»? С этих позиций смотреть, ей еще повезло. Мадам хоть платит прилично.
Поезд дернулся и тихо пополз. Нужно отдать должное Вере Сергеевне — она хоть баба крутая, но не жмотка. Никто из менеджеров у нее не бедствует. Только мы ведь какой народ? Нам что ни дай, все мало — потребности растут.
Кирилл усмехнулся, вспомнив свою недавнюю неприятность. Открыл глаза. По потолку поползли полосы света — поезд набирал скорость.
Внизу младенцу все шептали что-то успокоительное. Кирилл посмотрел вниз, откуда доносился голос, и обомлел: младенца укачивала Мадам! Собственной персоной! Она сидела на нижней полке, склонив голову к девочке. Волосы, которые Кирилл видел только тщательно зализанными, сейчас взлохматились, что сделало Веру Сергеевну другой. Проще, что ли? Пеньюар, скрепленный поясом, был распахнут, и Кириллу была хорошо видна матовая выпуклость ее груди, в которую вцепилась крошечная ручонка. Девочка сосала бутылочку, но, вероятно, думала, что сосет грудь. И женщина не торопилась ее в этом разуверять. Кирилл не верил своим глазам. И ушам! Мадам пела! А именно — нашептывала что-то там:
Нашей деточке не спится,
Прилетай к нам, аист-птица.
Кирилл прикрыл глаза, но тут же снова открыл, не переставая удивляться собственному открытию. Было интересно наблюдать за Мадам, когда та уверена, что ее никто не видит.
Вероника Сергеевна положила девочку в коляску и, низко склонившись, стала смотреть на нее. Надо же! Чуть больше месяца назад Кирилл стал свидетелем «знакомства» этих двоих — Мадам и младенца. О, как Мадам рвала и метала! Какими эпитетами она наделяла непутевую мать этой крохи!
Никто в фирме не догадывался о существовании ребенка. Никто, кроме Кирилла. Именно поэтому она взяла в командировку его, а не Ларису, как планировалось. Вот был скандал! Ларка взбесилась. Мечтала поехать к милому на халяву, а ей накрылось. И все из-за младенца, который в планы Мадам не входил.
На нее совершенно неожиданно свалилась эта обуза.
И Кирилл где-то как-то ее даже понимал. Случись такое с ним, он бы растерялся. А вот Мадам не растерялась. Наняла какую-то няньку и теперь везет их с собой по своим бизнес-делам. Даже в роль матери начала входить. Чудно!
То, что Кирилл случайно подглядел в полумраке ночного купе, навело его на разные мысли. Он стал думать о жене, о доме, о ребенке… Мадам накрыла девочку пеленкой и, повернувшись к окну, задумалась.
Кирилл старательно делал вид, что спит. Но сквозь ресницы он видел голый локоть, опирающийся о столик, и профиль, устремленный в ночь. Интересно, о чем она может думать вот так, подперев кулаком щеку, в мнимом своем одиночестве? Кириллу даже захотелось узнать, любила ли она когда-нибудь? Ревновала?
Теряла? А вообще, такая дама способна кого-нибудь любить? Скажи ему кто неделю назад, что он задастся этим вопросом, Кирилл рассмеялся бы и не поверил.
Современная леди, застегнутая на все пуговицы.
Холодная и высокомерная. Такой она представлялась ему до сих пор. А сегодня он впервые поколебался в безоговорочности своих оценок. Она просто прячет свое "я" от людей. Зачем?
Кирилл закрыл глаза и погрузился в собственные мысли, как в бассейн. Он плавал в них под равномерный стук колес и уже въезжал в темный тоннель сна, когда тишину разбила мелодия сотового телефона. Кирилл вздрогнул и проснулся.
— Да, — отозвалась Вера Сергеевна негромко и ровно. — Я вас слушаю.
Некоторое время начальница молчала, слушая говорящего. По изменившемуся дыханию, по тому, как она заворочалась, стала шарить по столу, что-то силясь найти, Кирилл догадался, что звонок не обрадовал.
Она бросала в трубку редкие отрывистые слова, больше слушая, чем отвечая. А напоследок вообще ответила что-то странное, что заставило Кирилла задуматься.
— Извини, — сухо бросила она в трубку. — И впредь никогда не называй меня так. Меня зовут Вера. Ники больше нет.
Она отключила телефон и сунула его под подушку. Повернулась на бок, лицом к стене. Кирилл забыл, что минуту назад хотел спать. Почему звонящий не знает, что ее зовут Вера? И кто такая Ника, которой нет?
Кирилл взглянул вниз. Он видел изгиб спины своей начальницы и почему-то решил, что она сейчас плачет.
Но поезд все стоял, ребенок не унимался. Внизу послышалась возня. Люба проснулась, подумал Кирилл, не открывая глаз. Не удается девчонке поспать.
Да и какая из нее нянька? С ней самой еще впору нянчиться. Странно, что Мадам до сих пор терпит ее беспомощность. В фирме она со своими работниками не церемонится. О ее крутом нраве легенды ходят. Он сам недавно рисковал испытать на себе ее гнев. Спасло чудо. Собственно, этот самый младенец и спас.
Ребенку что-то зачирикали внизу, и тот недоверчиво замолчал, прислушиваясь. Потом зачмокал. Вероятно, ему дали бутылочку с питанием. И кто надоумил Любу устроиться няней к грудному младенцу? — вяло раздумывал Кирилл, поджидая сон Только что школу окончила. А впрочем, куда сейчас девчонке пойти работать? В казино? Официанткой в «Макдоналдс»? С этих позиций смотреть, ей еще повезло. Мадам хоть платит прилично.
Поезд дернулся и тихо пополз. Нужно отдать должное Вере Сергеевне — она хоть баба крутая, но не жмотка. Никто из менеджеров у нее не бедствует. Только мы ведь какой народ? Нам что ни дай, все мало — потребности растут.
Кирилл усмехнулся, вспомнив свою недавнюю неприятность. Открыл глаза. По потолку поползли полосы света — поезд набирал скорость.
Внизу младенцу все шептали что-то успокоительное. Кирилл посмотрел вниз, откуда доносился голос, и обомлел: младенца укачивала Мадам! Собственной персоной! Она сидела на нижней полке, склонив голову к девочке. Волосы, которые Кирилл видел только тщательно зализанными, сейчас взлохматились, что сделало Веру Сергеевну другой. Проще, что ли? Пеньюар, скрепленный поясом, был распахнут, и Кириллу была хорошо видна матовая выпуклость ее груди, в которую вцепилась крошечная ручонка. Девочка сосала бутылочку, но, вероятно, думала, что сосет грудь. И женщина не торопилась ее в этом разуверять. Кирилл не верил своим глазам. И ушам! Мадам пела! А именно — нашептывала что-то там:
Нашей деточке не спится,
Прилетай к нам, аист-птица.
Кирилл прикрыл глаза, но тут же снова открыл, не переставая удивляться собственному открытию. Было интересно наблюдать за Мадам, когда та уверена, что ее никто не видит.
Вероника Сергеевна положила девочку в коляску и, низко склонившись, стала смотреть на нее. Надо же! Чуть больше месяца назад Кирилл стал свидетелем «знакомства» этих двоих — Мадам и младенца. О, как Мадам рвала и метала! Какими эпитетами она наделяла непутевую мать этой крохи!
Никто в фирме не догадывался о существовании ребенка. Никто, кроме Кирилла. Именно поэтому она взяла в командировку его, а не Ларису, как планировалось. Вот был скандал! Ларка взбесилась. Мечтала поехать к милому на халяву, а ей накрылось. И все из-за младенца, который в планы Мадам не входил.
На нее совершенно неожиданно свалилась эта обуза.
И Кирилл где-то как-то ее даже понимал. Случись такое с ним, он бы растерялся. А вот Мадам не растерялась. Наняла какую-то няньку и теперь везет их с собой по своим бизнес-делам. Даже в роль матери начала входить. Чудно!
То, что Кирилл случайно подглядел в полумраке ночного купе, навело его на разные мысли. Он стал думать о жене, о доме, о ребенке… Мадам накрыла девочку пеленкой и, повернувшись к окну, задумалась.
Кирилл старательно делал вид, что спит. Но сквозь ресницы он видел голый локоть, опирающийся о столик, и профиль, устремленный в ночь. Интересно, о чем она может думать вот так, подперев кулаком щеку, в мнимом своем одиночестве? Кириллу даже захотелось узнать, любила ли она когда-нибудь? Ревновала?
Теряла? А вообще, такая дама способна кого-нибудь любить? Скажи ему кто неделю назад, что он задастся этим вопросом, Кирилл рассмеялся бы и не поверил.
Современная леди, застегнутая на все пуговицы.
Холодная и высокомерная. Такой она представлялась ему до сих пор. А сегодня он впервые поколебался в безоговорочности своих оценок. Она просто прячет свое "я" от людей. Зачем?
Кирилл закрыл глаза и погрузился в собственные мысли, как в бассейн. Он плавал в них под равномерный стук колес и уже въезжал в темный тоннель сна, когда тишину разбила мелодия сотового телефона. Кирилл вздрогнул и проснулся.
— Да, — отозвалась Вера Сергеевна негромко и ровно. — Я вас слушаю.
Некоторое время начальница молчала, слушая говорящего. По изменившемуся дыханию, по тому, как она заворочалась, стала шарить по столу, что-то силясь найти, Кирилл догадался, что звонок не обрадовал.
Она бросала в трубку редкие отрывистые слова, больше слушая, чем отвечая. А напоследок вообще ответила что-то странное, что заставило Кирилла задуматься.
— Извини, — сухо бросила она в трубку. — И впредь никогда не называй меня так. Меня зовут Вера. Ники больше нет.
Она отключила телефон и сунула его под подушку. Повернулась на бок, лицом к стене. Кирилл забыл, что минуту назад хотел спать. Почему звонящий не знает, что ее зовут Вера? И кто такая Ника, которой нет?
Кирилл взглянул вниз. Он видел изгиб спины своей начальницы и почему-то решил, что она сейчас плачет.
Часть первая
НИКА
Глава 1
Ника летела по пустому коридору школы, и шлепающие удары ее резиновых кедов гулко отдавались под потолком. Сердце больно билось в груди, мешая дышать.
— Вот она!
Впереди мелькнуло коричневое пятно чьей-то школьной формы. Ника резко развернулась и, не чувствуя под собой ног, помчалась назад, туда, где минутой раньше поймала на себе осуждающий взгляд одного из ученых. Портреты висели в стройном порядке и строго взирали на школьную суету. Судя по выражению их лиц, среди них не было особо довольных тем, что тут творилось. Нике было не до них — мимо, мимо, мимо… Коридор, бесконечный и пустой, соединял два крыла школы — старое и новое. Там, в новой школе, под лестницей, имелся запасный выход. Только бы проскочить!
Девочка не слышала ударов кедов, только сердце предательски гулко стучало в ушах да в поле зрения влетали запертые двери классов. Двери, окна, портреты… Коридор резко оборвался, преобразуясь в лестницу. Ника остановилась. Тяжелое дыхание мешало двигаться бесшумно. Но позволить себе постоять и отдышаться она не могла. В любую минуту ее могли обнаружить. Ника прижалась к стене и стала осторожно продвигаться вниз. Там, под лестницей, можно было ожидать засаду. Силы неравные. Она одна, а преследователей трое. Они могли разделиться и послать кого-нибудь одного подкараулить свою жертву внизу.
Благополучно миновав один пролет, Ника перегнулась через перила и посмотрела вниз. Никого. Возможно, им надоело гоняться за ней и они ушли.
Кошкой девочка скользнула вниз, увидела спасительный квадрат улицы в проеме двери и… Преследовательницы с воплями выскочили из-под лестницы и втроем одновременно набросились на нее. Она успела увидеть радость на лицах своих одноклассниц — мстительную радость удачной погони — и сразу почувствовала острую боль в нескольких местах. Каждая пыталась ущипнуть побольнее.
— Отстаньте! — Она рванулась, двинула локтем, но в ту же минуту ее толкнули, она полетела прямо в распахнутую дверь подсобки. Потревоженные щетки и веники дружно обрушились на нее.
Надька Шилова, сморщив веснушки, тонко и противно захихикала, но Лидка Ефимова одним суровым взглядом остановила ту. Лидка не была расположена к смешкам. Ей хотелось, чтобы все выглядело серьезно.
Устрашающе.
— Почему ты со всеми не ушла с химии? — подступила к Нике Ефимова. Своей внушительной фигурой она вмиг загородила от Ники и маленькую юркую Надьку, и долговязую Галю Кравченко. В свои неполные четырнадцать Лидка выглядела на все восемнадцать. Особенно нелепо она смотрелась на уроках, когда ее вызывали отвечать с места. Она нависала над партой, стесняясь выпрямиться во весь рост. Вдруг вспоминала про свою короткую юбку и начинала старательно натягивать ту на тугие ляжки. Училась Лидка из рук вон плохо, что очень не шло такой «тетеньке», как она. То, что маленькая рыжая Надька перебивалась с двойки на тройку, было в порядке вещей. А вот глупые ответы Ефимовой учителя воспринимали как повод поострить. Особенно химичка. Лидка люто ее ненавидела и подбивала на это класс.
— Я уже говорила тебе, что не собираюсь уходить с уроков. Мне нравится химия, — твердо повторила Ника, глядя прямо в серо-зеленые глаза Лидки, неумело подведенные черным карандашом.
— Перед Химозой пресмыкаешься? Пятерочки зарабатываешь? — не унималась Лидка.
— Выпендривается, — прошипела из-за Лидкиной спины Галя Кравченко.
— Выделиться хочет, — пискнула Надька. — Весь класс решил бойкот Химозе устроить, одна она правильная!
— Дай пройти!
Ника шагнула к Лидке и попыталась отодвинуть ее. Лидка, казалось, только этого и ждала. Она развернулась и толкнула Нику в сторону подруг. Те отскочили, но маленькая Надька успела со всей силой дернуть Нику за волосы.
— Малявка! — огрызнулась Ника.
Надька густо покраснела, набычилась, прыгнула и вцепилась в Никин форменный фартук с рыжей подпалиной от утюга…
— Ты.., замарашка! Неряха! — выплевывала Надька злые слова, раскачивая одноклассницу за фартук, как дерево за ветку. Ника изловчилась, рванула подол на себя, пуговица с треском отлетела, карман затрещал и повис, оторванный по швам.
— Дебилы! — крикнула Ника и почувствовала, как лицо наливается кровью и глазам делается горячо. Что-то такое изменилось в ее облике, что заставило девчонок сгруппировался в кучу и выжидательно опасливо поглядывать на нее. Ника осознала, что страх растворяется в какой-то другой эмоции, что сейчас она перестанет контролировать себя и вцепится пальцами в первое, что сумеет достать. Руки почувствовали прибывающую откуда-то силу, а голова — нехорошую звенящую пустоту. На лице малявки Надьки выполз испуг. Она первая почувствовала опасность происходящей с их жертвой перемены. Ника набрала в легкие воздуха и, оттолкнув худую легкую Галю, выскочила в коридор. На этот раз ее никто не посмел остановить.
— Цыганка! — заорала ей вслед Лидка Ефимова. А дальше уже не разберешь кто:
— Драные коленки! Заплатка! «Я у мамы дурочка»!
Ника нашла в раздевалке свой портфель и вышла на улицу. После равнодушного холода школьных коридоров тепло майского полдня показалось ей неожиданным, даже не правдоподобным. Не для нее. Чтобы ненароком не попасться на глаза знакомым, Ника двинулась «задами» — обогнула школу, отодвинула доску в заборе школьного сада.
— Мамочке побежала жаловаться! — услышала она знакомый голос. Оглянулась. Девчонки свисали с подоконника женского туалета на третьем этаже. Окна они распахнули настежь. Лидка курила, окутывая дымом Галю с Надькой.
— Сейчас мамочка в школу прибежит! — прокричала Нике вслед Галя.
Ника шагала не оглядываясь.
— Она не прибежит, она слепая! — громко возразила ей Надька.
Ника уронила портфель. Она не сообразила, не заметила, как снова оказалась возле школы. Девчонки у окна выжидательно смотрели на нее.
Ника метнулась глазами, схватила первый попавшийся обломок кирпича и, с силой размахнувшись, швырнула его в окно.
Девчонок как ветром сдуло с подоконника, их визгливое трио раздалось где-то в глубине, но его сразу же заглушил яркий звон разбитого стекла. Кирпич попал в окно физического кабинета.
Ника развернулась и пулей пролетела через школьный двор, через сад, размазывая по щекам слезы, цепляя на подол формы колючки прошлогодней травы.
Она летела куда глаза глядят, но в одном из дворов силы покинули ее, и она опустилась на пыльную лавочку. Эмоции замерли. Она не думала о том, как выглядит со стороны, не думала о разбитом стекле, о ненависти одноклассниц. Все эти события сплелись в единый больной клубок и терзали ее вместе, мешая радоваться солнцу, приятному майскому дню, собственной молодости и здоровью.
Ей не хотелось идти домой, выходить на людную улицу, вообще двигаться. Ника сидела и немигающим взглядом смотрела на обшарпанную дверь подъезда прямо перед собой. Сколько бы она просидела здесь?
Может быть, до самого вечера, до прихода с шахты отца, ему единственному можно рассказать о своем горе. Дверь подъезда открылась, и во двор вышла молодая пара. Ника без любопытства, машинально скользнула по ним взглядом. Но, скользнув, вернулась — она знала обоих. Женщине было чуть больше двадцати. Ника бы назвала ее девушкой, если бы не знала, что она именно женщина, поскольку у нее имеется полуторагодовалый ребенок. И ребенка она воспитывает одна. Ника даже знала ее имя — Юлия Юрьевна и то, что она ведет какой-то кружок в клубе шахтеров.
Женщина была одета по-весеннему — в светлую блузку и зеленую, всю словно струящуюся, длинную юбку. Вся женщина, с головы до ног, показалась Нике легкой, плавной. Она как-то весело светилась, глядя на своего спутника. Парень тоже светился, что было необычно, удивительно, поскольку в нем Ника узнала своего родного брата Славика. В лице его жило совершенно несвойственное ему выражение.
Оно сочетало в себе восторг и нежность. Да, именно нежность — какую-то чужую, незнакомую мягкость, о наличии которой у него Ника даже не подозревала, хотя провела со Славиком рядом почти всю свою четырнадцатилетнюю жизнь. Исключая, конечно, последние два года, которые брат служил в армии.
Ника успела пожалеть, что забежала именно в этот двор, но удирать поздно. Любое движение с ее стороны привлечет внимание пары, и они ее увидят. Ника приросла к скамейке. Она испугалась. События прошедшего дня вдруг выросли до неимоверных размеров и выстроились в ряд. Побег класса и ее отступничество. Допрос у директора и требование донести о зачинщиках, ее упрямое молчание в ответ, не вызвавшее. ни капли понимания ни у Химозы, ни у директора…
И разборка с девчонками, из которой она сейчас помнила почему-то только презрительно-брезгливое «Цыганка». И разбитое стекло в кабинете физики!
Завернув за угол дома, пара" не сговариваясь, остановилась. Так, как если бы это было привычным делом. Славик весело, словно в шутку, сгреб Юлию Юрьевну в охапку и стал целовать ее частыми короткими поцелуями, под которыми та смеялась, жмурясь, как от теплого грибного дождя. Ника смотрела на эту сцену, широко открыв глаза, не умея сразу оценить и уместить в голове увиденное. Она чувствовала неловкость, словно ненароком узнала чужую тайну. По-видимому, они прощались, чтобы разбежаться в разные стороны: она — к остановке, за дом, а Славик — дворами, домой. Но почему они прощаются, только что вместе выйдя из дома? По ее представлению влюбленные, заходя друг за другом, должны потом идти куда-то вместе. Гулять по улицам или — в кино, например…
Ника не успела додумать эту новую мысль, как брат Славик обернулся и наткнулся взглядом на сестру. Сначала он, вероятно, глазам своим не поверил. Потом, когда поверил, стал постепенно меняться в лице. Оно почти сразу утеряло ту светлую рассеянную нежность, которая только что царила там. Затем он нахмурился, что-то бросил своей спутнице и, сурово наклонив голову, направился в сторону сестры. Ника обреченно поднялась со скамейки. Юлия Юрьевна наблюдала за происходящим, не отходя от стены.
— Что ты здесь делаешь? — хмуро поинтересовался Славик. — Следишь за мной?
Ника не поняла вопроса. Она вытаращила глаза на брата, не зная что сказать. Признаться, что разбила стекло? Или не говорить?
— Тебя мама за мной послала? — сузив глаза, допрашивал брат. Ника отрицательно покрутила головой. К глазам подступило горячее. Почему он так с ней разговаривает? Ей так нужно сейчас участие, капля сочувствия, не больше, а он ругает ее, будто она сотворила что-то плохое по отношению к нему.
Подбородок задрожал, в глазах ее уже стояли слезы. Она по-прежнему не могла выдавить ни слова. К ним уже спешила Юлия Юрьевна. При ее приближении вспомнилось о порванном фартуке. Ника стащила его с себя и поспешно сунула в портфель.
— Ты что, не видишь, у девочки что-то случилось, — одернула брата женщина и тут же обратилась к Нике:
— Тебя кто-то обидел? Ты плакала? Расскажи мне…
От теплоты ее голоса, от чужого участия Ника как-то сразу вся обмякла, растаяла и заревела. И брат, и его спутница одновременно кинулись искать носовой платок.
— Рассказывай толком, — приказал брат, сунув ей в руки клетчатый мужской платок, который она сама накануне положила в карман его пиджака. Так делалось обычно с тех самых пор, когда Ника начала самостоятельно стирать и гладить все вещи брата. Лет шесть назад. Ника уткнулась носом в братнин платок, но успокоиться не смогла. Брат сильно встряхнул ее за плечи. Она икнула.
— Ты можешь внятно сказать, что стряслось? — раздраженно вопрошал он, а Юлия Юрьевна только молча гладила ее по спине.
— Я.., я разбила стекло в кабинете физики… — наконец сумела она склеить непослушные слова.
Брат тяжело вздохнул.
— Так, — строго сказал он. — Шагай домой, а я…
Нет, жди меня здесь. Одна не ходи. Наговоришь там…
— Ну вот что, — вмешалась Юлия Юрьевна. — Девочке нужно умыться и привести себя в порядок.
Сейчас мы зайдем ко мне. А ты сходи в школу. Нужно уладить со стеклом.
При взгляде на Юлию Юрьевну глаза брата потеплели. Нике удалось справиться с рыданиями. Переложив на чужие плечи часть своих проблем, она почувствовала облегчение. Брат что-то шепнул на ухо Юлии Юрьевне. Щеки у той в ответ порозовели, что сделало ее еще привлекательнее.
— Пойдем! — Женщина обняла Нику за плечи.
В квартире Юлии Юрьевны царила уютная теснота. В единственной комнате стояли стол со швейной машинкой, два кресла с торшером и детская кроватка с мягкими игрушками внутри, наскоро застеленный пледом диван. Словно на нем спали днем. Мать ее за такую небрежность поругала бы. Ника сама с утра застилала все постели. Внимание девочки привлек большой темный комод. На нем, как на витрине, красовались куклы. Куклы были настолько необычны, что Ника подошла поближе, чтобы рассмотреть. Это сплошь были миниатюрные скульптуры. Лица кукол были живыми и внимательными. Они пристально и выжидательно смотрели на пришелицу. Каждая — образ. Очарование. Тайна. А костюмы! Что за великолепные костюмы были на них! Длинные бальные платья, бархатные амазонки, прозрачные накидки, шляпки, муфты, пелерины…
— Нравится?
Ника не заметила, как Юлия Юрьевна возникла у нее за спиной.
— Очень! — призналась Ника.
— Ты тоже можешь научиться изготавливать не хуже.
— Я?! — Ника недоверчиво покачала головой.
— Никакого сомнения. А пока сходи-ка умойся.
В ванной Ника долго терла мылом руки и несколько раз намыливала лицо. Рядом с миловидной, с мягкими движениями, женщиной Ника чувствовала особенно остро свою угловатость, подростковое несовершенство.
Вернувшись, она забралась в кресло и спрятала ноги с зашитыми колготками под сиденье. Юлия Юрьевна зашивала ее фартук.
— Зачем вы… Я сама бы зашила… Я умею.
— Ты с кем-то подралась?
В тоне не слышалось осуждения. Будто драка было делом обычным. Даже для такой взрослой девицы, как Ника.
— Да. С девчонками. Они обзываются. Они зовут меня цыганкой.
— Почему? — Юлия Юрьевна оторвалась от шитья. — За твои черные глаза?
— Думаю, что нет. — Ника с вызовом посмотрела на нее. — Я не одеваюсь, как они. Не пришиваю к форме белые воротнички. Не ношу капроновых колготок.
— Почему? — Юлия Юрьевна смотрела на девочку с неподдельным любопытством.
Ника дернула плечом:
— Некогда мне заниматься такими глупостями. У меня дел полно.
— Да, я знаю, — согласилась женщина. — Тебе приходится много работать по дому. Ты помогаешь маме. Но.., это ведь не значит, что ты не должна следить за собой?
— Я слежу. Я сама стираю свои вещи, сама зашиваю. Даже покупаю себе одежду, — возразила Ника.
Ей было неловко в этой уютной квартире с куклами и Юлией Юрьевной, которая, как оказалось, все про нее знала.
— Молодец. — Юлия Юрьевна подошла и положила фартук ей на колени. — А почему у тебя колготки зашиты красными нитками?
Ника опустила глаза на пальцы ног и поспешно спрятала ноги под кресло.
— Коричневых не было.
— Думаю, дело не в этом. — Женщина опустилась в кресло напротив Ники. — Если бы ты зашивала для Славика или для мамы, или для папы, то, наверное, нашла бы нужные нитки. В крайнем случае одолжила бы у соседки.
Ника пожала плечами. Она не понимала, куда клонит женщина.
— Просто ты почему-то не любишь себя. Всех любишь, а себя — нет. Это не правильно. Себя нужно любить, Ника. Тогда и другие будут тебя любить.
— За что же мне себя любить? — удивилась Ника. — Я обыкновенная.
— Как за что? — поразилась собеседница. — Разве в тебе нет достоинств? Ты лучше меня знаешь, что есть! В свои четырнадцать лет ты держишь на себе весь дом! Ты готовишь, стираешь, гладишь на всю семью, ты хорошо учишься при этом. Разве этого мало?
— Откуда вы все знаете?
Юлия Юрьевна улыбнулась:
— Мне интересно все, что касается твоего брата. Я знаю, что ваша мама ослепла, когда работала в лаборатории на «Пластике». Что твой папа шахтер. И что по ночам у тебя бывают кошмары…
Ника покраснела.
— А вы говорите, что я должна себя любить. Любят не за это. Вон Славик не умеет готовить, он не стирает и даже на дачу не любит ходить. А его все любят — Все?
— Ну да. И родители, и соседи, и тетя Тамара с тетей Розой — мамины подруги. И тетя Кристина с тетей Альбиной — мамины сестры. Он всегда был послушным и спокойным. А я до сих пор кричу по ночам. Славика все любят, — повторила она. — И я. И вот даже вы.
Юлия Юрьевна слушала про Славика с улыбкой, а на последней фразе опустила глаза, не гася улыбку.
— Да, это так. Но разве все твои родственники не любят тебя? Не может быть такого!
Ника снова пожала плечами"
— Не знаю. Может быть, только папа.
— Нет, это не дело. Я уверена, что ты ошибаешься. Славик никогда не говорил мне ничего подобного… — Юлия Юрьевна поднялась и зашагала по комнате. — Ты умная, красивая девочка. Откуда у тебя такое отношение к себе?
— Скажете тоже — красивая! — недоверчиво усмехнулась Ника. — Вот вы действительно красивая.
— Боже ты мой! — воскликнула женщина и схватила Нику за руку. Потащила ее к комоду, над которым висело закругленное, продолговатое, как дыня, зеркало. — Давай смотреть вместе.
Ника настороженно взглянула в зеркало. Оттуда на нее взирала кареглазая девчонка с поцарапанной щекой и выбившимися из хвостика непослушными прядями темно-каштановых волос. У девочки был недружелюбный взгляд, оттененный густыми мазками ресниц. Распухшие от слез губы казались больше и ярче, чем были на самом деле.
— Главное на лице — глаза, — сообщила Юлия Юрьевна. — А они у тебя очень красивые. Оттого что глаза темные, взгляд получается особенно выразительным. Даже жгучим. А ресницы! — продолжала она. — Твои ресницы не придется даже подкрашивать!
Ника без особого доверия слушала мелодию ласкового голоса. Впервые о ней кто-то говорил ТАК. «Она хвалит меня из-за Славика. Потому что я его сестра», — подумала Ника, но спорить не стала. Ей было приятно.
— Вдобавок ко всему у тебя прекрасная форма бровей. Они прямые, как два расправленных крыла. В них присутствует полет…
Ника открыла рот.
— А волосы! У тебя густые богатые волосы. Нужно только правильно их подать. Ты портишь их резинкой.
Женщина ловко освободила Никин конский хвост и протянула ей резинку. У Ники дома было полно таких — из велосипедной камеры. Резинка была сплошь в оборванных спутанных волосах.
— Нужно ополаскивать их отваром крапивы.
— У нас вокруг дачи полно крапивы, — отозвалась Ника.
— У тебя все наладится. Нужно только уделять себе больше внимания.
Ника стрельнула глазами на рукава своей формы.
Оба рукава выглядели так, словно их жевала корова. Да не обращала она внимания на такие детали. А оказывается, надо. Хотя Ника очень сомневалась, что это поможет что-нибудь изменить в ее жизни.
Конечно, такой женщине, как Юлия Юрьевна, виднее.
Вон она какую красоту творит самостоятельно! Ника осторожно взяла в руки одну из кукол. Это была восточная красавица. Ее точеное личико и плавный изгиб тонких рук были совершенны. Разве возможно такое изготовить самой? Здесь, у них на Руднике?
— Приходи ко мне в клуб, я тебя научу, — прочитала ее мысли Юлия Юрьевна. — У тебя получится.
— Вряд ли я смогу.., у меня не хватает времени ходить в кружки.
— Глупости, — нахмурилась женщина. — Насколько я знаю, твой брат все детство провел в спортивных секциях. Так почему же ты не можешь? Средневековье какое-то! И не отказывайся! В пятницу, в три часа я буду тебя ждать.
— Вот она!
Впереди мелькнуло коричневое пятно чьей-то школьной формы. Ника резко развернулась и, не чувствуя под собой ног, помчалась назад, туда, где минутой раньше поймала на себе осуждающий взгляд одного из ученых. Портреты висели в стройном порядке и строго взирали на школьную суету. Судя по выражению их лиц, среди них не было особо довольных тем, что тут творилось. Нике было не до них — мимо, мимо, мимо… Коридор, бесконечный и пустой, соединял два крыла школы — старое и новое. Там, в новой школе, под лестницей, имелся запасный выход. Только бы проскочить!
Девочка не слышала ударов кедов, только сердце предательски гулко стучало в ушах да в поле зрения влетали запертые двери классов. Двери, окна, портреты… Коридор резко оборвался, преобразуясь в лестницу. Ника остановилась. Тяжелое дыхание мешало двигаться бесшумно. Но позволить себе постоять и отдышаться она не могла. В любую минуту ее могли обнаружить. Ника прижалась к стене и стала осторожно продвигаться вниз. Там, под лестницей, можно было ожидать засаду. Силы неравные. Она одна, а преследователей трое. Они могли разделиться и послать кого-нибудь одного подкараулить свою жертву внизу.
Благополучно миновав один пролет, Ника перегнулась через перила и посмотрела вниз. Никого. Возможно, им надоело гоняться за ней и они ушли.
Кошкой девочка скользнула вниз, увидела спасительный квадрат улицы в проеме двери и… Преследовательницы с воплями выскочили из-под лестницы и втроем одновременно набросились на нее. Она успела увидеть радость на лицах своих одноклассниц — мстительную радость удачной погони — и сразу почувствовала острую боль в нескольких местах. Каждая пыталась ущипнуть побольнее.
— Отстаньте! — Она рванулась, двинула локтем, но в ту же минуту ее толкнули, она полетела прямо в распахнутую дверь подсобки. Потревоженные щетки и веники дружно обрушились на нее.
Надька Шилова, сморщив веснушки, тонко и противно захихикала, но Лидка Ефимова одним суровым взглядом остановила ту. Лидка не была расположена к смешкам. Ей хотелось, чтобы все выглядело серьезно.
Устрашающе.
— Почему ты со всеми не ушла с химии? — подступила к Нике Ефимова. Своей внушительной фигурой она вмиг загородила от Ники и маленькую юркую Надьку, и долговязую Галю Кравченко. В свои неполные четырнадцать Лидка выглядела на все восемнадцать. Особенно нелепо она смотрелась на уроках, когда ее вызывали отвечать с места. Она нависала над партой, стесняясь выпрямиться во весь рост. Вдруг вспоминала про свою короткую юбку и начинала старательно натягивать ту на тугие ляжки. Училась Лидка из рук вон плохо, что очень не шло такой «тетеньке», как она. То, что маленькая рыжая Надька перебивалась с двойки на тройку, было в порядке вещей. А вот глупые ответы Ефимовой учителя воспринимали как повод поострить. Особенно химичка. Лидка люто ее ненавидела и подбивала на это класс.
— Я уже говорила тебе, что не собираюсь уходить с уроков. Мне нравится химия, — твердо повторила Ника, глядя прямо в серо-зеленые глаза Лидки, неумело подведенные черным карандашом.
— Перед Химозой пресмыкаешься? Пятерочки зарабатываешь? — не унималась Лидка.
— Выпендривается, — прошипела из-за Лидкиной спины Галя Кравченко.
— Выделиться хочет, — пискнула Надька. — Весь класс решил бойкот Химозе устроить, одна она правильная!
— Дай пройти!
Ника шагнула к Лидке и попыталась отодвинуть ее. Лидка, казалось, только этого и ждала. Она развернулась и толкнула Нику в сторону подруг. Те отскочили, но маленькая Надька успела со всей силой дернуть Нику за волосы.
— Малявка! — огрызнулась Ника.
Надька густо покраснела, набычилась, прыгнула и вцепилась в Никин форменный фартук с рыжей подпалиной от утюга…
— Ты.., замарашка! Неряха! — выплевывала Надька злые слова, раскачивая одноклассницу за фартук, как дерево за ветку. Ника изловчилась, рванула подол на себя, пуговица с треском отлетела, карман затрещал и повис, оторванный по швам.
— Дебилы! — крикнула Ника и почувствовала, как лицо наливается кровью и глазам делается горячо. Что-то такое изменилось в ее облике, что заставило девчонок сгруппировался в кучу и выжидательно опасливо поглядывать на нее. Ника осознала, что страх растворяется в какой-то другой эмоции, что сейчас она перестанет контролировать себя и вцепится пальцами в первое, что сумеет достать. Руки почувствовали прибывающую откуда-то силу, а голова — нехорошую звенящую пустоту. На лице малявки Надьки выполз испуг. Она первая почувствовала опасность происходящей с их жертвой перемены. Ника набрала в легкие воздуха и, оттолкнув худую легкую Галю, выскочила в коридор. На этот раз ее никто не посмел остановить.
— Цыганка! — заорала ей вслед Лидка Ефимова. А дальше уже не разберешь кто:
— Драные коленки! Заплатка! «Я у мамы дурочка»!
Ника нашла в раздевалке свой портфель и вышла на улицу. После равнодушного холода школьных коридоров тепло майского полдня показалось ей неожиданным, даже не правдоподобным. Не для нее. Чтобы ненароком не попасться на глаза знакомым, Ника двинулась «задами» — обогнула школу, отодвинула доску в заборе школьного сада.
— Мамочке побежала жаловаться! — услышала она знакомый голос. Оглянулась. Девчонки свисали с подоконника женского туалета на третьем этаже. Окна они распахнули настежь. Лидка курила, окутывая дымом Галю с Надькой.
— Сейчас мамочка в школу прибежит! — прокричала Нике вслед Галя.
Ника шагала не оглядываясь.
— Она не прибежит, она слепая! — громко возразила ей Надька.
Ника уронила портфель. Она не сообразила, не заметила, как снова оказалась возле школы. Девчонки у окна выжидательно смотрели на нее.
Ника метнулась глазами, схватила первый попавшийся обломок кирпича и, с силой размахнувшись, швырнула его в окно.
Девчонок как ветром сдуло с подоконника, их визгливое трио раздалось где-то в глубине, но его сразу же заглушил яркий звон разбитого стекла. Кирпич попал в окно физического кабинета.
Ника развернулась и пулей пролетела через школьный двор, через сад, размазывая по щекам слезы, цепляя на подол формы колючки прошлогодней травы.
Она летела куда глаза глядят, но в одном из дворов силы покинули ее, и она опустилась на пыльную лавочку. Эмоции замерли. Она не думала о том, как выглядит со стороны, не думала о разбитом стекле, о ненависти одноклассниц. Все эти события сплелись в единый больной клубок и терзали ее вместе, мешая радоваться солнцу, приятному майскому дню, собственной молодости и здоровью.
Ей не хотелось идти домой, выходить на людную улицу, вообще двигаться. Ника сидела и немигающим взглядом смотрела на обшарпанную дверь подъезда прямо перед собой. Сколько бы она просидела здесь?
Может быть, до самого вечера, до прихода с шахты отца, ему единственному можно рассказать о своем горе. Дверь подъезда открылась, и во двор вышла молодая пара. Ника без любопытства, машинально скользнула по ним взглядом. Но, скользнув, вернулась — она знала обоих. Женщине было чуть больше двадцати. Ника бы назвала ее девушкой, если бы не знала, что она именно женщина, поскольку у нее имеется полуторагодовалый ребенок. И ребенка она воспитывает одна. Ника даже знала ее имя — Юлия Юрьевна и то, что она ведет какой-то кружок в клубе шахтеров.
Женщина была одета по-весеннему — в светлую блузку и зеленую, всю словно струящуюся, длинную юбку. Вся женщина, с головы до ног, показалась Нике легкой, плавной. Она как-то весело светилась, глядя на своего спутника. Парень тоже светился, что было необычно, удивительно, поскольку в нем Ника узнала своего родного брата Славика. В лице его жило совершенно несвойственное ему выражение.
Оно сочетало в себе восторг и нежность. Да, именно нежность — какую-то чужую, незнакомую мягкость, о наличии которой у него Ника даже не подозревала, хотя провела со Славиком рядом почти всю свою четырнадцатилетнюю жизнь. Исключая, конечно, последние два года, которые брат служил в армии.
Ника успела пожалеть, что забежала именно в этот двор, но удирать поздно. Любое движение с ее стороны привлечет внимание пары, и они ее увидят. Ника приросла к скамейке. Она испугалась. События прошедшего дня вдруг выросли до неимоверных размеров и выстроились в ряд. Побег класса и ее отступничество. Допрос у директора и требование донести о зачинщиках, ее упрямое молчание в ответ, не вызвавшее. ни капли понимания ни у Химозы, ни у директора…
И разборка с девчонками, из которой она сейчас помнила почему-то только презрительно-брезгливое «Цыганка». И разбитое стекло в кабинете физики!
Завернув за угол дома, пара" не сговариваясь, остановилась. Так, как если бы это было привычным делом. Славик весело, словно в шутку, сгреб Юлию Юрьевну в охапку и стал целовать ее частыми короткими поцелуями, под которыми та смеялась, жмурясь, как от теплого грибного дождя. Ника смотрела на эту сцену, широко открыв глаза, не умея сразу оценить и уместить в голове увиденное. Она чувствовала неловкость, словно ненароком узнала чужую тайну. По-видимому, они прощались, чтобы разбежаться в разные стороны: она — к остановке, за дом, а Славик — дворами, домой. Но почему они прощаются, только что вместе выйдя из дома? По ее представлению влюбленные, заходя друг за другом, должны потом идти куда-то вместе. Гулять по улицам или — в кино, например…
Ника не успела додумать эту новую мысль, как брат Славик обернулся и наткнулся взглядом на сестру. Сначала он, вероятно, глазам своим не поверил. Потом, когда поверил, стал постепенно меняться в лице. Оно почти сразу утеряло ту светлую рассеянную нежность, которая только что царила там. Затем он нахмурился, что-то бросил своей спутнице и, сурово наклонив голову, направился в сторону сестры. Ника обреченно поднялась со скамейки. Юлия Юрьевна наблюдала за происходящим, не отходя от стены.
— Что ты здесь делаешь? — хмуро поинтересовался Славик. — Следишь за мной?
Ника не поняла вопроса. Она вытаращила глаза на брата, не зная что сказать. Признаться, что разбила стекло? Или не говорить?
— Тебя мама за мной послала? — сузив глаза, допрашивал брат. Ника отрицательно покрутила головой. К глазам подступило горячее. Почему он так с ней разговаривает? Ей так нужно сейчас участие, капля сочувствия, не больше, а он ругает ее, будто она сотворила что-то плохое по отношению к нему.
Подбородок задрожал, в глазах ее уже стояли слезы. Она по-прежнему не могла выдавить ни слова. К ним уже спешила Юлия Юрьевна. При ее приближении вспомнилось о порванном фартуке. Ника стащила его с себя и поспешно сунула в портфель.
— Ты что, не видишь, у девочки что-то случилось, — одернула брата женщина и тут же обратилась к Нике:
— Тебя кто-то обидел? Ты плакала? Расскажи мне…
От теплоты ее голоса, от чужого участия Ника как-то сразу вся обмякла, растаяла и заревела. И брат, и его спутница одновременно кинулись искать носовой платок.
— Рассказывай толком, — приказал брат, сунув ей в руки клетчатый мужской платок, который она сама накануне положила в карман его пиджака. Так делалось обычно с тех самых пор, когда Ника начала самостоятельно стирать и гладить все вещи брата. Лет шесть назад. Ника уткнулась носом в братнин платок, но успокоиться не смогла. Брат сильно встряхнул ее за плечи. Она икнула.
— Ты можешь внятно сказать, что стряслось? — раздраженно вопрошал он, а Юлия Юрьевна только молча гладила ее по спине.
— Я.., я разбила стекло в кабинете физики… — наконец сумела она склеить непослушные слова.
Брат тяжело вздохнул.
— Так, — строго сказал он. — Шагай домой, а я…
Нет, жди меня здесь. Одна не ходи. Наговоришь там…
— Ну вот что, — вмешалась Юлия Юрьевна. — Девочке нужно умыться и привести себя в порядок.
Сейчас мы зайдем ко мне. А ты сходи в школу. Нужно уладить со стеклом.
При взгляде на Юлию Юрьевну глаза брата потеплели. Нике удалось справиться с рыданиями. Переложив на чужие плечи часть своих проблем, она почувствовала облегчение. Брат что-то шепнул на ухо Юлии Юрьевне. Щеки у той в ответ порозовели, что сделало ее еще привлекательнее.
— Пойдем! — Женщина обняла Нику за плечи.
В квартире Юлии Юрьевны царила уютная теснота. В единственной комнате стояли стол со швейной машинкой, два кресла с торшером и детская кроватка с мягкими игрушками внутри, наскоро застеленный пледом диван. Словно на нем спали днем. Мать ее за такую небрежность поругала бы. Ника сама с утра застилала все постели. Внимание девочки привлек большой темный комод. На нем, как на витрине, красовались куклы. Куклы были настолько необычны, что Ника подошла поближе, чтобы рассмотреть. Это сплошь были миниатюрные скульптуры. Лица кукол были живыми и внимательными. Они пристально и выжидательно смотрели на пришелицу. Каждая — образ. Очарование. Тайна. А костюмы! Что за великолепные костюмы были на них! Длинные бальные платья, бархатные амазонки, прозрачные накидки, шляпки, муфты, пелерины…
— Нравится?
Ника не заметила, как Юлия Юрьевна возникла у нее за спиной.
— Очень! — призналась Ника.
— Ты тоже можешь научиться изготавливать не хуже.
— Я?! — Ника недоверчиво покачала головой.
— Никакого сомнения. А пока сходи-ка умойся.
В ванной Ника долго терла мылом руки и несколько раз намыливала лицо. Рядом с миловидной, с мягкими движениями, женщиной Ника чувствовала особенно остро свою угловатость, подростковое несовершенство.
Вернувшись, она забралась в кресло и спрятала ноги с зашитыми колготками под сиденье. Юлия Юрьевна зашивала ее фартук.
— Зачем вы… Я сама бы зашила… Я умею.
— Ты с кем-то подралась?
В тоне не слышалось осуждения. Будто драка было делом обычным. Даже для такой взрослой девицы, как Ника.
— Да. С девчонками. Они обзываются. Они зовут меня цыганкой.
— Почему? — Юлия Юрьевна оторвалась от шитья. — За твои черные глаза?
— Думаю, что нет. — Ника с вызовом посмотрела на нее. — Я не одеваюсь, как они. Не пришиваю к форме белые воротнички. Не ношу капроновых колготок.
— Почему? — Юлия Юрьевна смотрела на девочку с неподдельным любопытством.
Ника дернула плечом:
— Некогда мне заниматься такими глупостями. У меня дел полно.
— Да, я знаю, — согласилась женщина. — Тебе приходится много работать по дому. Ты помогаешь маме. Но.., это ведь не значит, что ты не должна следить за собой?
— Я слежу. Я сама стираю свои вещи, сама зашиваю. Даже покупаю себе одежду, — возразила Ника.
Ей было неловко в этой уютной квартире с куклами и Юлией Юрьевной, которая, как оказалось, все про нее знала.
— Молодец. — Юлия Юрьевна подошла и положила фартук ей на колени. — А почему у тебя колготки зашиты красными нитками?
Ника опустила глаза на пальцы ног и поспешно спрятала ноги под кресло.
— Коричневых не было.
— Думаю, дело не в этом. — Женщина опустилась в кресло напротив Ники. — Если бы ты зашивала для Славика или для мамы, или для папы, то, наверное, нашла бы нужные нитки. В крайнем случае одолжила бы у соседки.
Ника пожала плечами. Она не понимала, куда клонит женщина.
— Просто ты почему-то не любишь себя. Всех любишь, а себя — нет. Это не правильно. Себя нужно любить, Ника. Тогда и другие будут тебя любить.
— За что же мне себя любить? — удивилась Ника. — Я обыкновенная.
— Как за что? — поразилась собеседница. — Разве в тебе нет достоинств? Ты лучше меня знаешь, что есть! В свои четырнадцать лет ты держишь на себе весь дом! Ты готовишь, стираешь, гладишь на всю семью, ты хорошо учишься при этом. Разве этого мало?
— Откуда вы все знаете?
Юлия Юрьевна улыбнулась:
— Мне интересно все, что касается твоего брата. Я знаю, что ваша мама ослепла, когда работала в лаборатории на «Пластике». Что твой папа шахтер. И что по ночам у тебя бывают кошмары…
Ника покраснела.
— А вы говорите, что я должна себя любить. Любят не за это. Вон Славик не умеет готовить, он не стирает и даже на дачу не любит ходить. А его все любят — Все?
— Ну да. И родители, и соседи, и тетя Тамара с тетей Розой — мамины подруги. И тетя Кристина с тетей Альбиной — мамины сестры. Он всегда был послушным и спокойным. А я до сих пор кричу по ночам. Славика все любят, — повторила она. — И я. И вот даже вы.
Юлия Юрьевна слушала про Славика с улыбкой, а на последней фразе опустила глаза, не гася улыбку.
— Да, это так. Но разве все твои родственники не любят тебя? Не может быть такого!
Ника снова пожала плечами"
— Не знаю. Может быть, только папа.
— Нет, это не дело. Я уверена, что ты ошибаешься. Славик никогда не говорил мне ничего подобного… — Юлия Юрьевна поднялась и зашагала по комнате. — Ты умная, красивая девочка. Откуда у тебя такое отношение к себе?
— Скажете тоже — красивая! — недоверчиво усмехнулась Ника. — Вот вы действительно красивая.
— Боже ты мой! — воскликнула женщина и схватила Нику за руку. Потащила ее к комоду, над которым висело закругленное, продолговатое, как дыня, зеркало. — Давай смотреть вместе.
Ника настороженно взглянула в зеркало. Оттуда на нее взирала кареглазая девчонка с поцарапанной щекой и выбившимися из хвостика непослушными прядями темно-каштановых волос. У девочки был недружелюбный взгляд, оттененный густыми мазками ресниц. Распухшие от слез губы казались больше и ярче, чем были на самом деле.
— Главное на лице — глаза, — сообщила Юлия Юрьевна. — А они у тебя очень красивые. Оттого что глаза темные, взгляд получается особенно выразительным. Даже жгучим. А ресницы! — продолжала она. — Твои ресницы не придется даже подкрашивать!
Ника без особого доверия слушала мелодию ласкового голоса. Впервые о ней кто-то говорил ТАК. «Она хвалит меня из-за Славика. Потому что я его сестра», — подумала Ника, но спорить не стала. Ей было приятно.
— Вдобавок ко всему у тебя прекрасная форма бровей. Они прямые, как два расправленных крыла. В них присутствует полет…
Ника открыла рот.
— А волосы! У тебя густые богатые волосы. Нужно только правильно их подать. Ты портишь их резинкой.
Женщина ловко освободила Никин конский хвост и протянула ей резинку. У Ники дома было полно таких — из велосипедной камеры. Резинка была сплошь в оборванных спутанных волосах.
— Нужно ополаскивать их отваром крапивы.
— У нас вокруг дачи полно крапивы, — отозвалась Ника.
— У тебя все наладится. Нужно только уделять себе больше внимания.
Ника стрельнула глазами на рукава своей формы.
Оба рукава выглядели так, словно их жевала корова. Да не обращала она внимания на такие детали. А оказывается, надо. Хотя Ника очень сомневалась, что это поможет что-нибудь изменить в ее жизни.
Конечно, такой женщине, как Юлия Юрьевна, виднее.
Вон она какую красоту творит самостоятельно! Ника осторожно взяла в руки одну из кукол. Это была восточная красавица. Ее точеное личико и плавный изгиб тонких рук были совершенны. Разве возможно такое изготовить самой? Здесь, у них на Руднике?
— Приходи ко мне в клуб, я тебя научу, — прочитала ее мысли Юлия Юрьевна. — У тебя получится.
— Вряд ли я смогу.., у меня не хватает времени ходить в кружки.
— Глупости, — нахмурилась женщина. — Насколько я знаю, твой брат все детство провел в спортивных секциях. Так почему же ты не можешь? Средневековье какое-то! И не отказывайся! В пятницу, в три часа я буду тебя ждать.
Глава 2
Ника уже засыпала, когда услышала звук поворачиваемого в замке ключа. Славик вернулся. Ника прогнала от себя сон. Нужно спросить, что там со стеклом. Против своего обыкновения брат не пошел на кухню, а сразу нырнул в комнату к сестре.
— Ты не спишь?
— Нет.
Ника как солдатик села на раскладушке. Сна как не бывало.
— Ты не спишь?
— Нет.
Ника как солдатик села на раскладушке. Сна как не бывало.