Страница:
Я отправился к его дому. Уроки уже заканчивались, и вскоре мы встретились — я ждал Леньку, качаясь на качелях во дворе, возле его подъезда. Мы быстро поднялись к нему, и по дороге я успел ему все рассказать. Чем дольше я говорил, тем шире раскрывались его глаза — и окончательно он был поражен, когда узнал, что я собираюсь и его увезти с собой, украсть, похитить, вырвать из этой жизни на необитаемый Зачарованный остров — и, главное, что непременно это сделаю!
— Ты хоть представляешь, как отреагирует мой отец, если только услышит — это сейчас — то, в учебный год? — тоскливо спросил честный, бесхитростный Ленька.
— Представляю, — кивнул я. Вряд ли это доставит ему удовольствие. Зато ты совершенно не представляешь, что скажу ему на это я. И вот это его, вполне возможно, заинтересует. Доверься мне.
Мы дождались Павла Ивановича на кухне. Сегодня он должен был вернуться рано. Ленька стоял у окна, спиной ко мне, опустив голову. Он молчал, потом сказал тихо:
— Женька, если даже у тебя ничего не получится, если все сорвется, знай, я все равно очень тебе благодарен. Спасибо тебе…
Я подошел к нему сзади, прижавшись всем телом, коснулся лицом его волос, крепко обнял за плечи, мы оба затрепетали…
— Не сорвется, Ленька, — прошептал я, и повторил: — Доверься мне.
Замок щелкнул в двери. Мы оба резко повернулись. На пороге стоял Павел Иванович. Он выжидающе смотрел на нас.
— Здравствуй, отец! Здравствуйте, Павел Иванович! — сказали мы хором. Я радостно улыбался.
— Привет, ребята. Интересно, Женя, почему, когда я тебя вижу, я всегда вспоминаю, что четыре года не обследовался у кардиолога? — спросил он задумчиво. — Чем обязан таким визитом? То есть чисто по-человечески я очень рад, но все-таки?
— Павел Иванович, — выпалил я, — у меня для Вас радостное известие. Появилась возможность дать Вашему сыну хорошо заработать. И это исходит от моего отца _ у меня чуть дрогнул голос, когда я это произнес, но, кажется, он не заметил.
— И каким же образом? — он скептически поднял брови.
Я собрался с духом, прежде, чем начать вдохновенно врать. Я решил идти ва-банк, у меня не было иного выхода. Сейчас было главное — убедить Павла Ивановича, что я действую от имени моего отца, а с ним уж я потом найду способ договориться. Ну, будь, что будет.
— Вы ведь помните, как благодарил Вас мой отец за то, что Леня обеспечивает мне такую хорошую охрану и поддержку, оберегая в школе и на улице? И благодарит Вас за то, что в Лениной лице Вы подарили мне такого верного, надежного друга. — (Это я уже добавил от себя, но зато это была правда). — Ну так вот, через некоторое время я достигну совершеннолетия, — я выдержал внушительную паузу, — отец собирается постепенно вводить меня в курс дел, чтобы полностью отдать в мои руки для начала один из филиалов, а там будет видно. — Я еще выдержал паузу. — И он не против, если я начну формировать окружение, хотя бы самое маленькое, скромное, из людей, которые, можно сказать, выросли вместе со мной, были особенно мне близки… Это интересно?
— Очень интересно, продолжай. И что же дальше?
— Так вот, отец отправляет меня, как Вы знаете на море, в профилактических целях, подлечиться. — Я не стал уточнять от чего. — Я так понимаю, Вы по его указанию уже сформировали охрану для меня, верно? — Он кивнул. — Я уверен, это лучшие, испытанные люди, других бы Вы не дали. Но отцу было бы особенно приятно, если бы кроме обычной, штатной охраны по периметру, непосредственно возле его сына всегда находился верный, надежный человек, держащий, что называется, руку на пульсе. И, главное, чтобы это был друг и ровесник, который впоследствии, вполне логично, займет по праву рядом со мной место первого помощника — уж об этом-то я позабочусь, будьте уверены.
— Говори, говори, Женя, это действительно интересно, — оживился Павел Иванович.
— Если, конечно, Вы согласитесь на это — нет, я говорю «если» (у меня даже в горле пересохло), сама собой напрашивается мысль пригласить на эту должность Леонида. Ведь он — мой лучший друг — верный, надежный, в котором я всегда уверен, как в самом себе, такой друг, который никогда не предаст. Где же я найду лучшего помощника?
Леонид во время этого разговора стоял у окна, не говоря ни слова, и, не отрываясь, смотрел на меня широко открытыми глазами. (Боже, как он смотрел!) И меня несло. — Отец предлагает Вам отправить его со мной на месяц. Я думаю, Леньке и самому это будет приятно — как в хорошем, элитном санатории: здоровое питание, отличный уход. Ему будут предоставлены точно такие же условия, как и мне — ни больше, ни меньше. Мы будем гулять вместе, купаться, загорать, будем рисовать, заниматься спортом — какая хорошая работа, не правда ли? Просто странно было бы от этого отказаться! Ну, и, конечно, мы будем изучать уроки, чтобы не отстать от школьной программы. В школе уже согласны на такой вариант, там все улажено, так что не беспокойтесь. — Я помолчал и приступил к главному. — Разумеется, это не бесплатная услуга, ведь это большая ответственность, — я улыбнулся. — Ему первый раз в жизни представляется возможность, профессионально выполнить работу личного помощника и телохранителя, причем, пока не подвергаясь никакой опасности, Ваши люди будут следить за этим, и он будет в такой же полной безопасности, как и я. Просто он будет рядом со мной, и все, просто будет моим другом и товарищем, но, главное, — я таинственно понизил голос, — он должен будет следить, чтобы я всегда вовремя готовил уроки… даже, если нужно, наказывать розгами… Впрочем, я обещаю следить за ним не менее строго! — Все громко рассмеялись. — И за эту, с позволения сказать, работу, — продолжал я, — мой отец предлагает довольно приличную зарплату. Пока одноразовую, в конверте, а там, говорит, посмотрим, как пойдет дело. И он поручил мне передать ее Вам. Вот она. Я извлек из кармана аккуратный голубой конверт с фирменной символикой отцовского предприятия. На конверте стояла личная печать отца, и его ровным, крупным почерком было написано: «Для использования на лучшие цели — по Вашему усмотрению. Расписки не требуется. ЗОЛОТОВ».
Павел Иванович взял конверт из моих рук, рассматривал его, читал и перечитывал надпись. Внутри находилась довольно крупная сумма. Это был подарок моего отца мне на покупку нового компьютера — еще весной, потом этот вопрос как-то отложился, а конверт так и остался у меня. Теперь время лучших целей настало — и я решил распорядиться деньгами по своему усмотрению. Что ж, прости, отец, и спасибо тебе…
Я назвал сумму Павлу Ивановичу. Он выкатил глаза.
— Сколько?.. — переспросил он. — Я повторил. — И всего-то за месяц? — Он был поражен. — Столько я и за три месяца не получаю. Может, он ошибся?
В его голосе послышались даже нотки обиды.
— Нет, поймите, — объяснил я, с ходу сориентировавшись, — это как бы и компенсация Вам, за то, что Вы предоставляете в мое распоряжение сына, и непосредственно, зарплата Леониду. Но поскольку он пока несовершеннолетний, деньги я должен передать Вам, на Ваше усмотрение, а уж Леня, я Вас уверяю, ни в чем нуждаться не будет. Так что это — лично Вам. Видите, тут написано «Расписки не требуется». Гарантом в данном случае выступаю я, — для отца этого более, чем достаточно. Ну, так как Вы согласны, и будем считать, что передача состоялась?
Павел Иванович подумал, помолчал и сказал:
— Леонид, выйди — ка на минутку в коридор, мне нужно сказать Жене… Золотову пару слов по техническим вопросам. Я позову тебя.
Ленька исчез.
Павел Иванович вздохнул и улыбнулся:
— Дорогой Женя, ты очень хороший парень, добрый, искренний, начисто лишенный «короны» над головой и синдрома наследника, что даже удивительно. Ты просто — озорной, рисковый мальчишка, даже готовый иногда быть высеченным за свои проделки, как простой мальчишка, чтобы не чувствовать себя исключением среди других, — мы оба засмеялись. — Как, сидеть-то не больно?
— Ох, больно, Павел Иванович, — я картинно сморщился и застонал, почесывая поясницу, — и боюсь — вдруг еще добавите! — Мы снова посмеялись.
— В общем, я вижу, что с тобой вполне можно разговаривать по-человечески. Ты не барский сынок, который захотел игрушку, кидает на стол деньги — и подай ему. Я вижу, ты действительно друг моему сыну, доверяешь ему полностью — ну, а он только о тебе и говорит. Только учти, — он понизил голос, — его отношение к тебе — совершенно бескорыстное. Он не такой. Если бы ты был самый обыкновенный парень…
Я замахал руками:
— Павел Иванович, я и есть самый обыкновенный парень. А про Леньку — Вы еще мне-то будете рассказывать! Уж я-то знаю его — это самый честный, самый бескорыстный, самый искренний друг! Какая уж тут выгода! Наоборот, я считаю, это честь для меня, что он со мной дружит. Это такой человек!..
Павел Иванович улыбнулся:
— Приятно слышать. Ну и ладно. В таком случае, будем считать это началом профессиональной деятельности моего сына, да еще каким — в качестве личного помощника и телохранителя самого господина Золотова — младшего, директора филиала!
— Будущего директора, — скромно подсказал я.
— Ничего, ждать осталось недолго, вам обоим. Ладно, бери его, только он парень честный, бесхитростный, — береги его, хорошо? Ауж он-то за тебя жизнь отдаст, это точно… Ленька, заходи!
Ленька тут же очутился на кухне. Похоже, он все слышал, он просто сиял. Павел Иванович встал.
— Итак, согласие дано, конверт принят. Отныне, Леонид Журавлев, Вы поступаете в распоряжение господина Золотова — младшего в качестве его личного помощника и телохранителя. Ближайшее время Вы отправитесь вместе с ним на объект в район Черного моря для прохождения профилактического отдыха. О дальнейших действиях Вы будете проинформированы.
— Есть! — счастливо воскликнул Леонид, совершенно по-военному вытянувшись и щелкнув каблуками.
— А теперь проводи его до дому и немедленно назад, будешь собираться. Да, Женя, подожди: это нужно как-то документально оформить, или…
— Нет, нет! — успокоил я его. Насчет школы, отец уже обо всем договорился. (Это было не совсем так, но я надеялся что-нибудь придумать). Мы же, несовершеннолетние, так просто едем отдыхать, там будет сопровождение, и отец все это устроит.
Он кивнул:
— Ну, что ж, замечательно. Ладно, тогда я просто говорю с ним завтра на работе, и все…
— Да, да! — при его словах я похолодел, но иной дороги уже не было, и я должен был придумывать сам выход из этого положения. На всякий случай я сказал: — Сегодня ему лучше не звоните, его не будет дома, а завтра он на работе сам Вам все объяснит. («За вечер все устрою», — решил я.)
— Хорошо, хорошо. До свидания, Женя!
— До свидания, Павел Иванович! — я обхватил Леньку за плечи, и мы бегом устремились на улицу.
— Удалось, удалось! — кричал я. — Едем, Ленька, едем, ура!
Мы бежали через яблоневый сад, прыгая и танцуя, и обнимая, и тиская друг друга.
Часть 10
Часть 11
— Ты хоть представляешь, как отреагирует мой отец, если только услышит — это сейчас — то, в учебный год? — тоскливо спросил честный, бесхитростный Ленька.
— Представляю, — кивнул я. Вряд ли это доставит ему удовольствие. Зато ты совершенно не представляешь, что скажу ему на это я. И вот это его, вполне возможно, заинтересует. Доверься мне.
Мы дождались Павла Ивановича на кухне. Сегодня он должен был вернуться рано. Ленька стоял у окна, спиной ко мне, опустив голову. Он молчал, потом сказал тихо:
— Женька, если даже у тебя ничего не получится, если все сорвется, знай, я все равно очень тебе благодарен. Спасибо тебе…
Я подошел к нему сзади, прижавшись всем телом, коснулся лицом его волос, крепко обнял за плечи, мы оба затрепетали…
— Не сорвется, Ленька, — прошептал я, и повторил: — Доверься мне.
Замок щелкнул в двери. Мы оба резко повернулись. На пороге стоял Павел Иванович. Он выжидающе смотрел на нас.
— Здравствуй, отец! Здравствуйте, Павел Иванович! — сказали мы хором. Я радостно улыбался.
— Привет, ребята. Интересно, Женя, почему, когда я тебя вижу, я всегда вспоминаю, что четыре года не обследовался у кардиолога? — спросил он задумчиво. — Чем обязан таким визитом? То есть чисто по-человечески я очень рад, но все-таки?
— Павел Иванович, — выпалил я, — у меня для Вас радостное известие. Появилась возможность дать Вашему сыну хорошо заработать. И это исходит от моего отца _ у меня чуть дрогнул голос, когда я это произнес, но, кажется, он не заметил.
— И каким же образом? — он скептически поднял брови.
Я собрался с духом, прежде, чем начать вдохновенно врать. Я решил идти ва-банк, у меня не было иного выхода. Сейчас было главное — убедить Павла Ивановича, что я действую от имени моего отца, а с ним уж я потом найду способ договориться. Ну, будь, что будет.
— Вы ведь помните, как благодарил Вас мой отец за то, что Леня обеспечивает мне такую хорошую охрану и поддержку, оберегая в школе и на улице? И благодарит Вас за то, что в Лениной лице Вы подарили мне такого верного, надежного друга. — (Это я уже добавил от себя, но зато это была правда). — Ну так вот, через некоторое время я достигну совершеннолетия, — я выдержал внушительную паузу, — отец собирается постепенно вводить меня в курс дел, чтобы полностью отдать в мои руки для начала один из филиалов, а там будет видно. — Я еще выдержал паузу. — И он не против, если я начну формировать окружение, хотя бы самое маленькое, скромное, из людей, которые, можно сказать, выросли вместе со мной, были особенно мне близки… Это интересно?
— Очень интересно, продолжай. И что же дальше?
— Так вот, отец отправляет меня, как Вы знаете на море, в профилактических целях, подлечиться. — Я не стал уточнять от чего. — Я так понимаю, Вы по его указанию уже сформировали охрану для меня, верно? — Он кивнул. — Я уверен, это лучшие, испытанные люди, других бы Вы не дали. Но отцу было бы особенно приятно, если бы кроме обычной, штатной охраны по периметру, непосредственно возле его сына всегда находился верный, надежный человек, держащий, что называется, руку на пульсе. И, главное, чтобы это был друг и ровесник, который впоследствии, вполне логично, займет по праву рядом со мной место первого помощника — уж об этом-то я позабочусь, будьте уверены.
— Говори, говори, Женя, это действительно интересно, — оживился Павел Иванович.
— Если, конечно, Вы согласитесь на это — нет, я говорю «если» (у меня даже в горле пересохло), сама собой напрашивается мысль пригласить на эту должность Леонида. Ведь он — мой лучший друг — верный, надежный, в котором я всегда уверен, как в самом себе, такой друг, который никогда не предаст. Где же я найду лучшего помощника?
Леонид во время этого разговора стоял у окна, не говоря ни слова, и, не отрываясь, смотрел на меня широко открытыми глазами. (Боже, как он смотрел!) И меня несло. — Отец предлагает Вам отправить его со мной на месяц. Я думаю, Леньке и самому это будет приятно — как в хорошем, элитном санатории: здоровое питание, отличный уход. Ему будут предоставлены точно такие же условия, как и мне — ни больше, ни меньше. Мы будем гулять вместе, купаться, загорать, будем рисовать, заниматься спортом — какая хорошая работа, не правда ли? Просто странно было бы от этого отказаться! Ну, и, конечно, мы будем изучать уроки, чтобы не отстать от школьной программы. В школе уже согласны на такой вариант, там все улажено, так что не беспокойтесь. — Я помолчал и приступил к главному. — Разумеется, это не бесплатная услуга, ведь это большая ответственность, — я улыбнулся. — Ему первый раз в жизни представляется возможность, профессионально выполнить работу личного помощника и телохранителя, причем, пока не подвергаясь никакой опасности, Ваши люди будут следить за этим, и он будет в такой же полной безопасности, как и я. Просто он будет рядом со мной, и все, просто будет моим другом и товарищем, но, главное, — я таинственно понизил голос, — он должен будет следить, чтобы я всегда вовремя готовил уроки… даже, если нужно, наказывать розгами… Впрочем, я обещаю следить за ним не менее строго! — Все громко рассмеялись. — И за эту, с позволения сказать, работу, — продолжал я, — мой отец предлагает довольно приличную зарплату. Пока одноразовую, в конверте, а там, говорит, посмотрим, как пойдет дело. И он поручил мне передать ее Вам. Вот она. Я извлек из кармана аккуратный голубой конверт с фирменной символикой отцовского предприятия. На конверте стояла личная печать отца, и его ровным, крупным почерком было написано: «Для использования на лучшие цели — по Вашему усмотрению. Расписки не требуется. ЗОЛОТОВ».
Павел Иванович взял конверт из моих рук, рассматривал его, читал и перечитывал надпись. Внутри находилась довольно крупная сумма. Это был подарок моего отца мне на покупку нового компьютера — еще весной, потом этот вопрос как-то отложился, а конверт так и остался у меня. Теперь время лучших целей настало — и я решил распорядиться деньгами по своему усмотрению. Что ж, прости, отец, и спасибо тебе…
Я назвал сумму Павлу Ивановичу. Он выкатил глаза.
— Сколько?.. — переспросил он. — Я повторил. — И всего-то за месяц? — Он был поражен. — Столько я и за три месяца не получаю. Может, он ошибся?
В его голосе послышались даже нотки обиды.
— Нет, поймите, — объяснил я, с ходу сориентировавшись, — это как бы и компенсация Вам, за то, что Вы предоставляете в мое распоряжение сына, и непосредственно, зарплата Леониду. Но поскольку он пока несовершеннолетний, деньги я должен передать Вам, на Ваше усмотрение, а уж Леня, я Вас уверяю, ни в чем нуждаться не будет. Так что это — лично Вам. Видите, тут написано «Расписки не требуется». Гарантом в данном случае выступаю я, — для отца этого более, чем достаточно. Ну, так как Вы согласны, и будем считать, что передача состоялась?
Павел Иванович подумал, помолчал и сказал:
— Леонид, выйди — ка на минутку в коридор, мне нужно сказать Жене… Золотову пару слов по техническим вопросам. Я позову тебя.
Ленька исчез.
Павел Иванович вздохнул и улыбнулся:
— Дорогой Женя, ты очень хороший парень, добрый, искренний, начисто лишенный «короны» над головой и синдрома наследника, что даже удивительно. Ты просто — озорной, рисковый мальчишка, даже готовый иногда быть высеченным за свои проделки, как простой мальчишка, чтобы не чувствовать себя исключением среди других, — мы оба засмеялись. — Как, сидеть-то не больно?
— Ох, больно, Павел Иванович, — я картинно сморщился и застонал, почесывая поясницу, — и боюсь — вдруг еще добавите! — Мы снова посмеялись.
— В общем, я вижу, что с тобой вполне можно разговаривать по-человечески. Ты не барский сынок, который захотел игрушку, кидает на стол деньги — и подай ему. Я вижу, ты действительно друг моему сыну, доверяешь ему полностью — ну, а он только о тебе и говорит. Только учти, — он понизил голос, — его отношение к тебе — совершенно бескорыстное. Он не такой. Если бы ты был самый обыкновенный парень…
Я замахал руками:
— Павел Иванович, я и есть самый обыкновенный парень. А про Леньку — Вы еще мне-то будете рассказывать! Уж я-то знаю его — это самый честный, самый бескорыстный, самый искренний друг! Какая уж тут выгода! Наоборот, я считаю, это честь для меня, что он со мной дружит. Это такой человек!..
Павел Иванович улыбнулся:
— Приятно слышать. Ну и ладно. В таком случае, будем считать это началом профессиональной деятельности моего сына, да еще каким — в качестве личного помощника и телохранителя самого господина Золотова — младшего, директора филиала!
— Будущего директора, — скромно подсказал я.
— Ничего, ждать осталось недолго, вам обоим. Ладно, бери его, только он парень честный, бесхитростный, — береги его, хорошо? Ауж он-то за тебя жизнь отдаст, это точно… Ленька, заходи!
Ленька тут же очутился на кухне. Похоже, он все слышал, он просто сиял. Павел Иванович встал.
— Итак, согласие дано, конверт принят. Отныне, Леонид Журавлев, Вы поступаете в распоряжение господина Золотова — младшего в качестве его личного помощника и телохранителя. Ближайшее время Вы отправитесь вместе с ним на объект в район Черного моря для прохождения профилактического отдыха. О дальнейших действиях Вы будете проинформированы.
— Есть! — счастливо воскликнул Леонид, совершенно по-военному вытянувшись и щелкнув каблуками.
— А теперь проводи его до дому и немедленно назад, будешь собираться. Да, Женя, подожди: это нужно как-то документально оформить, или…
— Нет, нет! — успокоил я его. Насчет школы, отец уже обо всем договорился. (Это было не совсем так, но я надеялся что-нибудь придумать). Мы же, несовершеннолетние, так просто едем отдыхать, там будет сопровождение, и отец все это устроит.
Он кивнул:
— Ну, что ж, замечательно. Ладно, тогда я просто говорю с ним завтра на работе, и все…
— Да, да! — при его словах я похолодел, но иной дороги уже не было, и я должен был придумывать сам выход из этого положения. На всякий случай я сказал: — Сегодня ему лучше не звоните, его не будет дома, а завтра он на работе сам Вам все объяснит. («За вечер все устрою», — решил я.)
— Хорошо, хорошо. До свидания, Женя!
— До свидания, Павел Иванович! — я обхватил Леньку за плечи, и мы бегом устремились на улицу.
— Удалось, удалось! — кричал я. — Едем, Ленька, едем, ура!
Мы бежали через яблоневый сад, прыгая и танцуя, и обнимая, и тиская друг друга.
Часть 10
Теперь предстояло самое главное. Нужно было уладить все с отцом. В любом случае, все зависело от него. Я стоял в ванной под душем и размышлял под шум воды, как поступить, почему-то после разговора с психологом мне было несколько боязно, казалось: а вдруг отец о чем-то догадывается? Но деваться было некуда. Оставалось применить «тяжелую артиллерию»…
Я опоясался полотенцем и вышел из ванной — босой с гребнем в руках. Вещи в зале были разбросаны, стояли раскрытые чемоданы — весь вечер я готовился к отъезду. Отец, как обычно, отдыхал на диване, пил пиво (хороший знак), курил сигарету. В руках его была любимая книга — «Божественная комедия» Данте Алигьери — я вскользь заметил по толщине прочитанных страниц, что он читает «Рай», где Данте встречается со своей покойной возлюбленной Беатриче — видя, ее живой в раю, юной и прекрасной. Это было излюбленное место отца, когда он бывал в лирическом настроении. А ведь скоро я уезжал, предстояло прощаться — понятно… И я знал, кого он вспоминает сейчас. Играла негромкая музыка — чудесная Седьмая симфония Густава Малера. Все было как нельзя у лучшему… Мне было всегда немножко неловко, когда приходилось действовать таким образом, но сейчас у меня не было иного выходы. Я должен был добиться своего…
Я медленно прошел через зал по мягкому ковру, осторожно ступая босыми ногами среди разбросанных вещей, держа в руке гребень, и, встав перед высоким трельяжем начал медленно, задумчиво расчесывать мокрые волосы. Я видел в зеркале, как отец оторвал взгляд от книги, как он следил за мной — за движениями моей руки, за тем, как скользит в волосах гребень, как я наклоняю голову, как выгибаю спину… Шла минута, другая… Я видел, что он уже не читает книгу, а только смотрит на меня и думает — я знал, о чем.
— Папка, — сказал я и умолк.
— Что, милый? — тихо спросил он.
— Я уезжаю… Мне грустно…
— Знаешь, как там хорошо! — сказал он ласково. — Море, солнце, белый песочек — и все для тебя. Когда-то мы с мамой были там — еще молодые. Мы тогда жили в палатках. А у тебя будет целый дворец! Ты же — мой принц!..
— Мне грустно, — объяснил я, — что я там буду один…
— Ну, не совсем один, — с тобой едет охрана, персонал..
— Я не об этом, — вздохнул я. — У меня не будет друга.
— Ты же знаешь, сынок, что я не могу с тобой поехать. У меня здесь неотложные дела, я не могу все так бросить. — Он подумал и вдруг предложил: — А хочешь, я позову кого-нибудь из наших родственников: тетю, бабушку, например? Они-то не откажутся! И тебе не будет скучно! Хочешь?
— Нет, нет! — испуганно ответил я. — Лучше не надо… Это не то… Все наши родственники живут отдельно от нас, мы встречаемся только на праздниках или когда вместе летом живем на нашей даче, мы с ними не очень-то близки, ты же знаешь…
— Да, это не то, — согласился отец. (Он тоже понимал меня).
— Вот если бы, — предложил я осторожно, — со мной мог поехать кто-нибудь из моих друзей… Например, Ленька…
— Ленька? — усмехнулся отец. — Верный Ленька… Да, он хороший парень. Ну, что ты, как же я тебе это организую? Да он и учится теперь! И с какой стати?.. Что я скажу его отцу? Он его не отпустит.
— А ты прикажи, — предложил я вполушутку.
Отец рассмеялся.
— Как «прикажи»? Отдай мне твоего сына — Их Высочество желают? — он опять расхохотался. — Что ты такое говоришь? И это что — благотворительный лагерь, что ли? И в учебный год… Нет, это не годится…
Я отложил гребень, подошел к дивану, сел на пол и склонил голову отцу на плечо.
— Папка, — сказал я покаянным голосом, — я нехороший…
— В каком смысле? — он удивленно покосился на меня.
— Я уже договорился с Павлом Ивановичем, и он отпустил Леньку со мной.
— Как договорился? Когда?
— Сегодня днем. Я был у них дома. Я сказал, что скоро мое совершеннолетие…
— Через два года! — уточнил отец.
— Ну… да, в общем — скоро, и ты собираешься передать полностью в мои руки один из наших филиалов. Ведь ты собираешься? — Я нежно потерся щекой о его плечо, скашивая на него глаза.
— Ну, допустим, и что?
— И то, что я уже должен потихонечку формировать свою команду из близких, преданных мне людей — друзей, которым я доверю. А Леонид как раз подходит на роль моего личного помощника и телохранителя. Мы же друзья, и он, если нужно, за меня жизнь отдаст! Ведь ты же сам просил Павла Ивановича, чтобы он обеспечивал мою безопасность. И он — его сын, так что тут получается в некотором роде преемственность и связь: Павел Иванович — твой телохранитель, а его сын — телохранитель твоего сына. Логично?
— Ну, логично, и что дальше?
— А тут, я сказал, представляется как раз такой случай — Я отправляюсь в поездку, мне нужен личный помощник и… хороший, верный товарищ. Вот и прекрасная возможность для первого Ленькиного задания — в качестве сопровождающего, который постоянно будет при мне. Это уже как бы начало его карьеры.
— Так. А Павел Иванович?
— Конечно, согласился! Когда я передал ему деньги…
— Ты передал ему деньги?!! Какие деньги?
— Зарплату для Леньки… и компенсацию для него. Передал в конверте… от тебя. Там твоя печать и подпись: «Золотов». И написано: «Для использования в лучших целях по Вашему усмотрению». Это те деньги, которые ты подарил мне весной. Ну, я и усмотрел эту цель, — закончил я упавшим голосом и поднял на него глаза: — Отец, я не хочу ехать один!
— Ты даже не пожалел свои собственные деньги? — сказал он задумчиво — М-да… И ты сказал, что все это тебе поручил передать я?!!
— Да, — ответил я грустно. — И сказал, что ты уже обо всем договорился в школе, и Леньку отпускают вместе со мной — на тех же условиях, что и меня.
— Ну, Женька!!! — отец резко встал.
— Да, отец, я знаю, я нехороший. Я виноват, накажи меня. Я взял из своих вещей среди чемоданов узкий кожаный ремень и подал ему, затем, потупив глаза, трогательным жестом покорности и смирения развязал полотенце на своих бедрах и, голый, вытянулся перед ним на диване, выражая полную готовность быть сурово наказанным.
— Я готов, — сказал я тихо. — Выпори меня хорошенько, как я того заслужил.
Пауза. Играла музыка Малера, Симфония номер семь… Отец осторожно коснулся рукой моих нежных частей, пониже спины:
— Надо же, — вздохнул он, — следы от розги… до сих пор не заживают… И здесь, и по всему телу… — Он легонько провел рукой по моему позвоночнику, по лопаткам, плечам: Худенький ты какой у меня… — Затем мягко запустил пальцы в мои густые, мокрые волосы и осторожно повернул мое лицо к себе. Я смотрел на него широко открытыми глазами, моргая, и молчал.
— Женька… — сказал он таким голосом, словно видел меня в первый раз, и разглядывал меня, будто изучая. Откуда ты взялся, Женка?
— Что? — не понял я.
— Я говорю: откуда ты взялся, Женька? — спросил он задумчиво. — Откуда ты взялся на этом белом свете. Тебя же не было… — Я лежал неподвижно, глядя на него, он задумчиво перебирал мои волосы.
— Ну ладно, — сказал он через минуту уже совсем другим, своим обычным шутливым тоном. — Что сделано, то сделано. Однако каков ты, парень! Как ловко! Я все больше не перестаю тебе удивляться! Ну, моя природа, точно! Вставай! Надень трусики, а то простудишься!
Я живо вскочил, рассмеявшись:
— Весь простужусь, или только жизненно важные органы?
Отец тоже рассмеялся:
— Смотри, они скоро тебе могут понадобиться! Будь с ними аккуратнее!
Становилось весело.
Я убежал в свою комнату, достал из коробочки и надел узкие — узкие, серебристые трусики — стринги. Вернулся в зал и встал посередине, задорно подбоченившись:
— Ну как, ничего? — Я повернулся так, повернулся этак, смеясь.
Отец допивал свое пиво на диване:
— Ничего, — проворчал он, оглядев меня. — В смысле ничего не прикрывают. Все следы от розги видно. Бесстыдник! Откуда у тебя эта эротическая гадость? Где ты их достал? — он хмурился, но улыбался.
— Ты же сам мне их купил, — скромно сказал я.
— Что ты несешь? Когда я покупал тебе такие трусы?
— В бутике, когда мы покупали мне зимнее пальто. Я взял их с прилавка, целую коробочку, там семь штук, все разных цветов — это Франция, знаешь, какие красивые, шелковые! А ты заплатил вместе с пальто, и не заметил.
— Ах ты, озорник!
Я рассмеялся, он, вслед за мной, тоже. Я кружился перед ним, как волчок. Он пытался с дивана поймать меня рукой, но не успевал. Я прыгнул через него на диван и ловко вытянулся между отцом и спинкой — диван был узкий, но я легко вписался со своей комплекцией.
— Так с Ленькой решено? — сладко прошептал я ему в ухо.
— Решено… директор филиала! — он хмыкнул.
— А насчет Павла Ивановича? — опять спросил я в ухо. — Ну, в смысле, нужно, чтобы ты завтра подтвердил, что все это поручил мне ты… И еще, скажи, чтобы он сам зашел в школу, сказал, что Ленька тоже едет, на тех же условиях, что и я, а то он думает, что ты уже говорил про Леньку. — скажи, что этого недостаточно, нужно, чтобы он сам, ладно?.. Хитрый я, да?
— Ох, хитрый. Выпороть бы тебе, Женька, как следует!
— Выпори! — Я рассмеялся, нежно прижавшись к нему.
Он обнял меня, играя моими волосами. Затем вздохнул.
— Ладно. Договорились. Подтвержу. Можете собираться, готовиться. — Он покачал головой, усмехнулся: — Конечно, я все устрою, куда я денусь. Коварный, ты знаешь свою силу…
Я опоясался полотенцем и вышел из ванной — босой с гребнем в руках. Вещи в зале были разбросаны, стояли раскрытые чемоданы — весь вечер я готовился к отъезду. Отец, как обычно, отдыхал на диване, пил пиво (хороший знак), курил сигарету. В руках его была любимая книга — «Божественная комедия» Данте Алигьери — я вскользь заметил по толщине прочитанных страниц, что он читает «Рай», где Данте встречается со своей покойной возлюбленной Беатриче — видя, ее живой в раю, юной и прекрасной. Это было излюбленное место отца, когда он бывал в лирическом настроении. А ведь скоро я уезжал, предстояло прощаться — понятно… И я знал, кого он вспоминает сейчас. Играла негромкая музыка — чудесная Седьмая симфония Густава Малера. Все было как нельзя у лучшему… Мне было всегда немножко неловко, когда приходилось действовать таким образом, но сейчас у меня не было иного выходы. Я должен был добиться своего…
Я медленно прошел через зал по мягкому ковру, осторожно ступая босыми ногами среди разбросанных вещей, держа в руке гребень, и, встав перед высоким трельяжем начал медленно, задумчиво расчесывать мокрые волосы. Я видел в зеркале, как отец оторвал взгляд от книги, как он следил за мной — за движениями моей руки, за тем, как скользит в волосах гребень, как я наклоняю голову, как выгибаю спину… Шла минута, другая… Я видел, что он уже не читает книгу, а только смотрит на меня и думает — я знал, о чем.
— Папка, — сказал я и умолк.
— Что, милый? — тихо спросил он.
— Я уезжаю… Мне грустно…
— Знаешь, как там хорошо! — сказал он ласково. — Море, солнце, белый песочек — и все для тебя. Когда-то мы с мамой были там — еще молодые. Мы тогда жили в палатках. А у тебя будет целый дворец! Ты же — мой принц!..
— Мне грустно, — объяснил я, — что я там буду один…
— Ну, не совсем один, — с тобой едет охрана, персонал..
— Я не об этом, — вздохнул я. — У меня не будет друга.
— Ты же знаешь, сынок, что я не могу с тобой поехать. У меня здесь неотложные дела, я не могу все так бросить. — Он подумал и вдруг предложил: — А хочешь, я позову кого-нибудь из наших родственников: тетю, бабушку, например? Они-то не откажутся! И тебе не будет скучно! Хочешь?
— Нет, нет! — испуганно ответил я. — Лучше не надо… Это не то… Все наши родственники живут отдельно от нас, мы встречаемся только на праздниках или когда вместе летом живем на нашей даче, мы с ними не очень-то близки, ты же знаешь…
— Да, это не то, — согласился отец. (Он тоже понимал меня).
— Вот если бы, — предложил я осторожно, — со мной мог поехать кто-нибудь из моих друзей… Например, Ленька…
— Ленька? — усмехнулся отец. — Верный Ленька… Да, он хороший парень. Ну, что ты, как же я тебе это организую? Да он и учится теперь! И с какой стати?.. Что я скажу его отцу? Он его не отпустит.
— А ты прикажи, — предложил я вполушутку.
Отец рассмеялся.
— Как «прикажи»? Отдай мне твоего сына — Их Высочество желают? — он опять расхохотался. — Что ты такое говоришь? И это что — благотворительный лагерь, что ли? И в учебный год… Нет, это не годится…
Я отложил гребень, подошел к дивану, сел на пол и склонил голову отцу на плечо.
— Папка, — сказал я покаянным голосом, — я нехороший…
— В каком смысле? — он удивленно покосился на меня.
— Я уже договорился с Павлом Ивановичем, и он отпустил Леньку со мной.
— Как договорился? Когда?
— Сегодня днем. Я был у них дома. Я сказал, что скоро мое совершеннолетие…
— Через два года! — уточнил отец.
— Ну… да, в общем — скоро, и ты собираешься передать полностью в мои руки один из наших филиалов. Ведь ты собираешься? — Я нежно потерся щекой о его плечо, скашивая на него глаза.
— Ну, допустим, и что?
— И то, что я уже должен потихонечку формировать свою команду из близких, преданных мне людей — друзей, которым я доверю. А Леонид как раз подходит на роль моего личного помощника и телохранителя. Мы же друзья, и он, если нужно, за меня жизнь отдаст! Ведь ты же сам просил Павла Ивановича, чтобы он обеспечивал мою безопасность. И он — его сын, так что тут получается в некотором роде преемственность и связь: Павел Иванович — твой телохранитель, а его сын — телохранитель твоего сына. Логично?
— Ну, логично, и что дальше?
— А тут, я сказал, представляется как раз такой случай — Я отправляюсь в поездку, мне нужен личный помощник и… хороший, верный товарищ. Вот и прекрасная возможность для первого Ленькиного задания — в качестве сопровождающего, который постоянно будет при мне. Это уже как бы начало его карьеры.
— Так. А Павел Иванович?
— Конечно, согласился! Когда я передал ему деньги…
— Ты передал ему деньги?!! Какие деньги?
— Зарплату для Леньки… и компенсацию для него. Передал в конверте… от тебя. Там твоя печать и подпись: «Золотов». И написано: «Для использования в лучших целях по Вашему усмотрению». Это те деньги, которые ты подарил мне весной. Ну, я и усмотрел эту цель, — закончил я упавшим голосом и поднял на него глаза: — Отец, я не хочу ехать один!
— Ты даже не пожалел свои собственные деньги? — сказал он задумчиво — М-да… И ты сказал, что все это тебе поручил передать я?!!
— Да, — ответил я грустно. — И сказал, что ты уже обо всем договорился в школе, и Леньку отпускают вместе со мной — на тех же условиях, что и меня.
— Ну, Женька!!! — отец резко встал.
— Да, отец, я знаю, я нехороший. Я виноват, накажи меня. Я взял из своих вещей среди чемоданов узкий кожаный ремень и подал ему, затем, потупив глаза, трогательным жестом покорности и смирения развязал полотенце на своих бедрах и, голый, вытянулся перед ним на диване, выражая полную готовность быть сурово наказанным.
— Я готов, — сказал я тихо. — Выпори меня хорошенько, как я того заслужил.
Пауза. Играла музыка Малера, Симфония номер семь… Отец осторожно коснулся рукой моих нежных частей, пониже спины:
— Надо же, — вздохнул он, — следы от розги… до сих пор не заживают… И здесь, и по всему телу… — Он легонько провел рукой по моему позвоночнику, по лопаткам, плечам: Худенький ты какой у меня… — Затем мягко запустил пальцы в мои густые, мокрые волосы и осторожно повернул мое лицо к себе. Я смотрел на него широко открытыми глазами, моргая, и молчал.
— Женька… — сказал он таким голосом, словно видел меня в первый раз, и разглядывал меня, будто изучая. Откуда ты взялся, Женка?
— Что? — не понял я.
— Я говорю: откуда ты взялся, Женька? — спросил он задумчиво. — Откуда ты взялся на этом белом свете. Тебя же не было… — Я лежал неподвижно, глядя на него, он задумчиво перебирал мои волосы.
— Ну ладно, — сказал он через минуту уже совсем другим, своим обычным шутливым тоном. — Что сделано, то сделано. Однако каков ты, парень! Как ловко! Я все больше не перестаю тебе удивляться! Ну, моя природа, точно! Вставай! Надень трусики, а то простудишься!
Я живо вскочил, рассмеявшись:
— Весь простужусь, или только жизненно важные органы?
Отец тоже рассмеялся:
— Смотри, они скоро тебе могут понадобиться! Будь с ними аккуратнее!
Становилось весело.
Я убежал в свою комнату, достал из коробочки и надел узкие — узкие, серебристые трусики — стринги. Вернулся в зал и встал посередине, задорно подбоченившись:
— Ну как, ничего? — Я повернулся так, повернулся этак, смеясь.
Отец допивал свое пиво на диване:
— Ничего, — проворчал он, оглядев меня. — В смысле ничего не прикрывают. Все следы от розги видно. Бесстыдник! Откуда у тебя эта эротическая гадость? Где ты их достал? — он хмурился, но улыбался.
— Ты же сам мне их купил, — скромно сказал я.
— Что ты несешь? Когда я покупал тебе такие трусы?
— В бутике, когда мы покупали мне зимнее пальто. Я взял их с прилавка, целую коробочку, там семь штук, все разных цветов — это Франция, знаешь, какие красивые, шелковые! А ты заплатил вместе с пальто, и не заметил.
— Ах ты, озорник!
Я рассмеялся, он, вслед за мной, тоже. Я кружился перед ним, как волчок. Он пытался с дивана поймать меня рукой, но не успевал. Я прыгнул через него на диван и ловко вытянулся между отцом и спинкой — диван был узкий, но я легко вписался со своей комплекцией.
— Так с Ленькой решено? — сладко прошептал я ему в ухо.
— Решено… директор филиала! — он хмыкнул.
— А насчет Павла Ивановича? — опять спросил я в ухо. — Ну, в смысле, нужно, чтобы ты завтра подтвердил, что все это поручил мне ты… И еще, скажи, чтобы он сам зашел в школу, сказал, что Ленька тоже едет, на тех же условиях, что и я, а то он думает, что ты уже говорил про Леньку. — скажи, что этого недостаточно, нужно, чтобы он сам, ладно?.. Хитрый я, да?
— Ох, хитрый. Выпороть бы тебе, Женька, как следует!
— Выпори! — Я рассмеялся, нежно прижавшись к нему.
Он обнял меня, играя моими волосами. Затем вздохнул.
— Ладно. Договорились. Подтвержу. Можете собираться, готовиться. — Он покачал головой, усмехнулся: — Конечно, я все устрою, куда я денусь. Коварный, ты знаешь свою силу…
Часть 11
На следующий день мы с Леонидом явились в школу — для получения задания на месяц. Я был здесь первый раз за этот год. В коридорах сияло солнце. Оно теперь будто везде нам сопутствовало, да и настроение было такое же. Я со всеми здоровался, все бурно меня приветствовали, подшучивая над моим здоровым, цветущим видом.
— Что-то не похоже, Женька, что ты нуждаешься в поездке на лечение! А уж Ленька Журавлев — тем более!
Действительно — загорелый, отоспавшийся, в новенькой школьной форме, сшитой на заказ, я выглядел скорее вернувшимся с курорта, чем наоборот. Впрочем, все понимали, что тут кроется что-то более интересное и необычное. Потом оказалось, что кое-какие слухи просочились из учительской: молодая преподавательница — практикантка пересказала утром нашим старшеклассницам примерное содержание беседы директора и других учителей сначала с моим отцом (кто он такой, знали все), а затем и с Павлом Ивановичем, который заходил утром перед занятиями. Когда мы явились, время близилось уже к обеду, и за учебный день приблизительный рассказ учительницы оброс цветистыми слухами и красочными подробностями, на которые так способны насмешливые старшеклассники. К моменту нашего появления о нас уже рассказывали целые истории, даже в стихах. Мы не обижались, было, наоборот, приятно и очень смешно. Даже вышел один забавный случай.
Нам сказали зайти за заданиями на следующей перемене в учительскую — пока их там приготовят. А пока начинался урок английского языка, и мы, вместе со всеми, шумной толпой направились в наш класс. Ленька и я заняли свои места за второй партой в левом ряду, у окна — веселое, солнечное место, где за открытым окном шумели листья березы.
«Как хорошо тут, — подумал я. — А завтра будет еще лучше: мы отправимся в путь на Зачарованный остров… А когда вернемся, все деревья за окном будут золотыми. И Ленька будет так же сидеть рядом со мной, а я — рядом с ним».
Я толкнул его ногой под партой, он — меня, мы стали толкаться и возиться, как маленькие, не в силах сдержать распиравшее нас счастье.
— Тихо, тихо! — раздались голоса. — Идут! Вошла учительница, и начался урок. Оказалось, было задано сделать перевод какого-нибудь народного американского стихотворения или песни.
— Разрешите мне, Мария Викторовна! — сразу вызвался Саша Туманов, Ленькин сосед по лестничной клетке — их родители часто общались. Вообще-то, он был неплохой парень, только очень насмешливый. В детстве Ленька часто его лупил, а потом они даже были приятелями, но так, не очень близкими.
— Пожалуйста, Туманов.
Класс притих. Сашка встал, откашлялся и начал:
— Блюз «ЛакиЛэнни» (Счастливчик Лэнни). (Сначала он прочитал английский оригинал, затем перешел к своему переводу):
— А что, по-моему, неплохо, — сказала учительница, ставя в журнал оценку. — Перевод, может быть, не совсем точен, но довольно художественный. Может быть кто-то хочет высказать особое мнение?
В классе переглянулись. Ленька нехотя встал.
— Пожалуй, я выскажу. Он помолчал, потом сказал: — Нельзя не оценить художественность перевода. Он выполнен с присущей переводчику остротой и достоверностью. — Он незаметно ткнул кулаком в спину сидящего впереди Туманова. Тот возмутился, вокруг захихикали. — Однако, — продолжал Леонид, — на мой взгляд, недостаточно правильно расставлены акценты в отношениях между шведским принцем и юношей Лэнни. Мне думается, что между молодыми людьми образовалась крепкая мужская дружба, которая вовсе была лишена какой-либо корысти. Лэнни отдал, все что имел — свою верную дружбу, не ища ничего взамен, и сын короля ответил ему тем же — только на своем уровне. Никто не искал выгоды, и никто никого не покупал. Наоборот, их отношения были совершенно искренними — потому что только в этом случае сын короля сделал бы Лэнни своим министром, и только видя его неподкупную преданность, сам изъявил бы желание, чтобы Лэнни, а не кто-то другой, был с ним в волшебном замке, на берегу океана зачарованных снов. Дружба — это то сокровище, которое ни один король не может купить за золото и бриллианты, и ни один парень из бедного квартала не сможет заполучить, если он — продажен. — Леонид промолчал и добавил: — Я уверен, именно такая история произошла с юношей Лэнни и сыном шведского короля. Несколько перефразируя нашего любимого переводчика, закончу словами: «И я отрежу уши любому, кто скажет, что это не так!».
— Что-то не похоже, Женька, что ты нуждаешься в поездке на лечение! А уж Ленька Журавлев — тем более!
Действительно — загорелый, отоспавшийся, в новенькой школьной форме, сшитой на заказ, я выглядел скорее вернувшимся с курорта, чем наоборот. Впрочем, все понимали, что тут кроется что-то более интересное и необычное. Потом оказалось, что кое-какие слухи просочились из учительской: молодая преподавательница — практикантка пересказала утром нашим старшеклассницам примерное содержание беседы директора и других учителей сначала с моим отцом (кто он такой, знали все), а затем и с Павлом Ивановичем, который заходил утром перед занятиями. Когда мы явились, время близилось уже к обеду, и за учебный день приблизительный рассказ учительницы оброс цветистыми слухами и красочными подробностями, на которые так способны насмешливые старшеклассники. К моменту нашего появления о нас уже рассказывали целые истории, даже в стихах. Мы не обижались, было, наоборот, приятно и очень смешно. Даже вышел один забавный случай.
Нам сказали зайти за заданиями на следующей перемене в учительскую — пока их там приготовят. А пока начинался урок английского языка, и мы, вместе со всеми, шумной толпой направились в наш класс. Ленька и я заняли свои места за второй партой в левом ряду, у окна — веселое, солнечное место, где за открытым окном шумели листья березы.
«Как хорошо тут, — подумал я. — А завтра будет еще лучше: мы отправимся в путь на Зачарованный остров… А когда вернемся, все деревья за окном будут золотыми. И Ленька будет так же сидеть рядом со мной, а я — рядом с ним».
Я толкнул его ногой под партой, он — меня, мы стали толкаться и возиться, как маленькие, не в силах сдержать распиравшее нас счастье.
— Тихо, тихо! — раздались голоса. — Идут! Вошла учительница, и начался урок. Оказалось, было задано сделать перевод какого-нибудь народного американского стихотворения или песни.
— Разрешите мне, Мария Викторовна! — сразу вызвался Саша Туманов, Ленькин сосед по лестничной клетке — их родители часто общались. Вообще-то, он был неплохой парень, только очень насмешливый. В детстве Ленька часто его лупил, а потом они даже были приятелями, но так, не очень близкими.
— Пожалуйста, Туманов.
Класс притих. Сашка встал, откашлялся и начал:
— Блюз «ЛакиЛэнни» (Счастливчик Лэнни). (Сначала он прочитал английский оригинал, затем перешел к своему переводу):
В классе послышались смешки. Особенно смеялись девчонки. Сашка Туманов невозмутимо продолжал:
Это — история о юноше из бедного квартала.
Он был высок, красив и умен.
Он не был честолюбив и не мечтал о большом бизнесе,
Но имел сердце, подобное цветку розы.
Отрежьте мне уши, если это не так.
Он был сыном полицейского и медицинской сестры,
И отец говорил, что он станет неудачником.
Лэнни не делал карьеры и не поступал в университет —
Он любил рисовать и любоваться на луну,
Красивые девушки предлагали ему любовь —
И у многих из них были богатые родители,
Но не одной из них не отдал Лэнни свое сердце,
Подобное чудесному цветку ночи —
Отрежьте мне уши, если это не так.
Сашка закончил и сел. В классе слушался откровенный смех. Сзади явственно раздался чей-то шепот: «Журавлев, отрежь ему уши — если, конечно это не так!».
Но вот появился сын шведского короля,
Прекрасный, как северное солнце над фьордами.
И он протянул Лэнни свою руку в бриллиантах,
А Лэнни отдал ему свое сердце.
За сердце, подобное букету белых хризантем,
Сын короля сделал его своим первым министром.
И увез его в волшебный замок из золота и стали
На берегу океана зачарованных снов.
Отрежьте мне уши, если это не так.
— А что, по-моему, неплохо, — сказала учительница, ставя в журнал оценку. — Перевод, может быть, не совсем точен, но довольно художественный. Может быть кто-то хочет высказать особое мнение?
В классе переглянулись. Ленька нехотя встал.
— Пожалуй, я выскажу. Он помолчал, потом сказал: — Нельзя не оценить художественность перевода. Он выполнен с присущей переводчику остротой и достоверностью. — Он незаметно ткнул кулаком в спину сидящего впереди Туманова. Тот возмутился, вокруг захихикали. — Однако, — продолжал Леонид, — на мой взгляд, недостаточно правильно расставлены акценты в отношениях между шведским принцем и юношей Лэнни. Мне думается, что между молодыми людьми образовалась крепкая мужская дружба, которая вовсе была лишена какой-либо корысти. Лэнни отдал, все что имел — свою верную дружбу, не ища ничего взамен, и сын короля ответил ему тем же — только на своем уровне. Никто не искал выгоды, и никто никого не покупал. Наоборот, их отношения были совершенно искренними — потому что только в этом случае сын короля сделал бы Лэнни своим министром, и только видя его неподкупную преданность, сам изъявил бы желание, чтобы Лэнни, а не кто-то другой, был с ним в волшебном замке, на берегу океана зачарованных снов. Дружба — это то сокровище, которое ни один король не может купить за золото и бриллианты, и ни один парень из бедного квартала не сможет заполучить, если он — продажен. — Леонид промолчал и добавил: — Я уверен, именно такая история произошла с юношей Лэнни и сыном шведского короля. Несколько перефразируя нашего любимого переводчика, закончу словами: «И я отрежу уши любому, кто скажет, что это не так!».