Страница:
– Вот еще морока на наши головы! – проворчал Птуха. – Темно, как в угольной яме.
– Дальше пойду я один, – сказал Ратных, взяв многосвечник из рук Истомы.
– Ну конечно! – пожал плечами и чуть развел руки мичман. – Всегда – «пойду я один»!.. Мне просто смешно.
– Пойду я один! – повторил строго капитан. – Ждите меня, и ни шагу вперед, назад или в стороны. Если увидите, что я делаю огнем круги, идите смело на огонь. За меня остается Виктор Дмитриевич.
Он ушел и через минуту пропал в темноте. Видны были только семь свечных огоньков. Но вот они слились в одно светлое пятно. Затем только огненная точка замерцала в темноте. Все следили за ней затаив дыхание.
Сережа стоял рядом с братом. Было так страшно, что пощипывало кожу и поджимались пальцы на ногах. Он напряженно глядел на огненную точечку, и на глаза начали набегать слезы. И все же он первый увидел, как огненная точка описала круг.
– Капитан сигналит! Можно идти! – закричал он радостно.
Кто-то в темноте вздохнул облегченно. Истома заскрежетал кресалом, раздул трут и зажег свечу из взятых им по пути в каменных нишах. Он и пошел первым со свечой.
Капитан стоял около двери, врезанной в каменную стену. Висячий замок был отомкнут, и сброшена тяжелая железная накладка. Капитан отворил дверь и молча поманил пальцем Косаговского. Летчик подошел, сразу потянул носом и сказал:
– Знаете что? Здорово пахнет бензином. Бензин – это по моей части. Сначала я посмотрю.
Он взял свечу у Истомы и ушел, не закрыв за собой дверь. На этот раз ожидание было недолгим.
– Входите. Только с огнем осторожнее! – сказал Косаговский, показываясь в дверях.
Глава 8
1
2
3
Глава 9
1
2
– Дальше пойду я один, – сказал Ратных, взяв многосвечник из рук Истомы.
– Ну конечно! – пожал плечами и чуть развел руки мичман. – Всегда – «пойду я один»!.. Мне просто смешно.
– Пойду я один! – повторил строго капитан. – Ждите меня, и ни шагу вперед, назад или в стороны. Если увидите, что я делаю огнем круги, идите смело на огонь. За меня остается Виктор Дмитриевич.
Он ушел и через минуту пропал в темноте. Видны были только семь свечных огоньков. Но вот они слились в одно светлое пятно. Затем только огненная точка замерцала в темноте. Все следили за ней затаив дыхание.
Сережа стоял рядом с братом. Было так страшно, что пощипывало кожу и поджимались пальцы на ногах. Он напряженно глядел на огненную точечку, и на глаза начали набегать слезы. И все же он первый увидел, как огненная точка описала круг.
– Капитан сигналит! Можно идти! – закричал он радостно.
Кто-то в темноте вздохнул облегченно. Истома заскрежетал кресалом, раздул трут и зажег свечу из взятых им по пути в каменных нишах. Он и пошел первым со свечой.
Капитан стоял около двери, врезанной в каменную стену. Висячий замок был отомкнут, и сброшена тяжелая железная накладка. Капитан отворил дверь и молча поманил пальцем Косаговского. Летчик подошел, сразу потянул носом и сказал:
– Знаете что? Здорово пахнет бензином. Бензин – это по моей части. Сначала я посмотрю.
Он взял свечу у Истомы и ушел, не закрыв за собой дверь. На этот раз ожидание было недолгим.
– Входите. Только с огнем осторожнее! – сказал Косаговский, показываясь в дверях.
Глава 8
ТУПИК
Подземный ход кончился.
– Вот заковыка. Тупик!
В. Беляев, «Старая крепость»
1
В глаза бросилось оружие: японские карабины, пистолеты, автоматы, ручной пулемет, цинки с патронами, жирные от смазки пулеметные диски и автоматные обоймы.
– Вот что нам нужно было! – бросился к оружию капитан. – Вот он, арсенал Колдунова! Ну, теперь мы повоюем.
– Теперь мы повоюем! – радостно потер руки мичман. – Теперь мы посмотрим, кто кого!
А Косаговского интересовали большие плоские, с герметическими пробками канистры, по горлышко налитые бензином. Он пересчитал их, прикинул вместимость и сказал весело:
– Хватит на хороший полет. Помните, Степан Васильевич, Колдунов говорил о бензине?
– Открываются все его тайные козыри! Здесь их притон был. Сюда приносилась из Ново-Китежа платина. Колдунов приносил, и Остафий Сабур, наверное, ему помогал. Братчики нагружались металлом и шли в обратный путь, в Харбин.
Мичман поднял свечу.
– Знаменитая хата!
Осветились бревенчатые стены, низкий потолок-накат, грубый стол, врытый в земляной пол, и широкие скамьи. На столе стояла колодка свернутой коленцами «сорокоустой» свечи. На лавках лежало пересохшее сено, какое-то тряпье, пустой солдатский вещевой мешок.
– А вон еще дверь. Последняя, мне кажется, – поднял мичман выше свечу.
От земляного пола уходила вверх деревянная лестница. Упиралась она в дверь без замка, с задвижкой.
– Это выход на поверхность, – проговорил Ратных. – Надо разведать, нет ли наверху засады или еще какой-нибудь подлости. – И, не давая сказать заволновавшемуся мичману, он поспешно продолжал: – Пойдем в разведку мы двое, мичман. Я – наверх, вы – низом. О погоне не забывайте. Колдунов не выпустит нас живыми из Ново-Китежа.
Анфиса вздрогнула и посмотрела жалобно на Косаговского. Тот успокаивающе пожал ей руку.
– Есть! – лихо, по-строевому ответил мичман капитану. – Идти в разведку в подземный ход'
– Идите к речке, там засядьте. Засечете братчикоз, сразу бегите сюда, поднимайте тревогу.
– Само собой! Разрешите выполнять?
– Выполняйте, мичман.
Заметно было, что Птуха рад опасному поручению. С веселой лихостью вскинул он на шею ремень автомата. Руки привычно легли: правая – на ложе, левая – на ствол.
– Порядочек! Поприветствуем Колдуна!
– Дядя Федя, – подошел к нему Сережа, – возьмите Женьку с собой. Пограничники всегда так делают.
– Гениальная идея! – воскликнул мичман. – Спасибо, Сережа. Пошли, Женька!
Капитан подождал, пока ушел Птуха, и начал подниматься по лестнице. Наверху постоял, прислушался, отодвинул бесшумно задвижку и осторожно толкнул дверь. Она взвизгнула на петлях. Ратных замер, положив палец на спусковой крючок автомата. Ноза дверью было тихо и светло. Значит, утро уже! Он разглядел дощатый пол, бревенчатые стены, маленькие узкие окна, а за ними бледное, холодное утреннее небо.
Капитан поправил автомат на груди и шагнул через порог. Остановился, внимательно огляделся и зло, крепко хлопнул ладонью по лбу.
– Ворона, язв» тебя! Куда смотрел?
Он стоял в алтаре той самой древней церквушки, которую нашел, разведывая тайгу. Он посмотрел в окно. Рядом с церковью погост, свежие могилы замученных на Ободранном Ложке посадских, новенькие кресты. Отсюда, из «Николы на бугре», и было послано с попом Саввой тарабарское письмо.
Он затворил дверь в подвал, взглянул на нее и раздраженно засмеялся. На дверь была навешена большая икона, низом касавшаяся пола. Она почернела от времени и сырости, и видна была только босая нога неизвестного святого. Здесь он и сидел на полу, привалившись к этой босой ноге, здесь он увидел окурок с харбинским клеймом, втиснутый в щель бревна. Если бы он знал тогда, что было скрыто за его спиной! Братчиков в церковном подвале в тот день не было, весь их арсенал попал бы в настоящие руки, и события в Ново-Китеже пошли бы совсем по другому пути.
– Право слово, ворона! – еще раз сердито обругал себя капитан.
Он вышел из церкви, обошел ее кругом, осмотрел погост. Ничего подозрительного. Человечьи следы, правда, есть, но старые, закрытые уже поднявшейся притоптанной травой. Эти следы и видели лесомыки, которых он посылал в разведку.
Раздраженный, недовольный собой, он вернулся в церковь и спустился в подвал.
– Вот что нам нужно было! – бросился к оружию капитан. – Вот он, арсенал Колдунова! Ну, теперь мы повоюем.
– Теперь мы повоюем! – радостно потер руки мичман. – Теперь мы посмотрим, кто кого!
А Косаговского интересовали большие плоские, с герметическими пробками канистры, по горлышко налитые бензином. Он пересчитал их, прикинул вместимость и сказал весело:
– Хватит на хороший полет. Помните, Степан Васильевич, Колдунов говорил о бензине?
– Открываются все его тайные козыри! Здесь их притон был. Сюда приносилась из Ново-Китежа платина. Колдунов приносил, и Остафий Сабур, наверное, ему помогал. Братчики нагружались металлом и шли в обратный путь, в Харбин.
Мичман поднял свечу.
– Знаменитая хата!
Осветились бревенчатые стены, низкий потолок-накат, грубый стол, врытый в земляной пол, и широкие скамьи. На столе стояла колодка свернутой коленцами «сорокоустой» свечи. На лавках лежало пересохшее сено, какое-то тряпье, пустой солдатский вещевой мешок.
– А вон еще дверь. Последняя, мне кажется, – поднял мичман выше свечу.
От земляного пола уходила вверх деревянная лестница. Упиралась она в дверь без замка, с задвижкой.
– Это выход на поверхность, – проговорил Ратных. – Надо разведать, нет ли наверху засады или еще какой-нибудь подлости. – И, не давая сказать заволновавшемуся мичману, он поспешно продолжал: – Пойдем в разведку мы двое, мичман. Я – наверх, вы – низом. О погоне не забывайте. Колдунов не выпустит нас живыми из Ново-Китежа.
Анфиса вздрогнула и посмотрела жалобно на Косаговского. Тот успокаивающе пожал ей руку.
– Есть! – лихо, по-строевому ответил мичман капитану. – Идти в разведку в подземный ход'
– Идите к речке, там засядьте. Засечете братчикоз, сразу бегите сюда, поднимайте тревогу.
– Само собой! Разрешите выполнять?
– Выполняйте, мичман.
Заметно было, что Птуха рад опасному поручению. С веселой лихостью вскинул он на шею ремень автомата. Руки привычно легли: правая – на ложе, левая – на ствол.
– Порядочек! Поприветствуем Колдуна!
– Дядя Федя, – подошел к нему Сережа, – возьмите Женьку с собой. Пограничники всегда так делают.
– Гениальная идея! – воскликнул мичман. – Спасибо, Сережа. Пошли, Женька!
Капитан подождал, пока ушел Птуха, и начал подниматься по лестнице. Наверху постоял, прислушался, отодвинул бесшумно задвижку и осторожно толкнул дверь. Она взвизгнула на петлях. Ратных замер, положив палец на спусковой крючок автомата. Ноза дверью было тихо и светло. Значит, утро уже! Он разглядел дощатый пол, бревенчатые стены, маленькие узкие окна, а за ними бледное, холодное утреннее небо.
Капитан поправил автомат на груди и шагнул через порог. Остановился, внимательно огляделся и зло, крепко хлопнул ладонью по лбу.
– Ворона, язв» тебя! Куда смотрел?
Он стоял в алтаре той самой древней церквушки, которую нашел, разведывая тайгу. Он посмотрел в окно. Рядом с церковью погост, свежие могилы замученных на Ободранном Ложке посадских, новенькие кресты. Отсюда, из «Николы на бугре», и было послано с попом Саввой тарабарское письмо.
Он затворил дверь в подвал, взглянул на нее и раздраженно засмеялся. На дверь была навешена большая икона, низом касавшаяся пола. Она почернела от времени и сырости, и видна была только босая нога неизвестного святого. Здесь он и сидел на полу, привалившись к этой босой ноге, здесь он увидел окурок с харбинским клеймом, втиснутый в щель бревна. Если бы он знал тогда, что было скрыто за его спиной! Братчиков в церковном подвале в тот день не было, весь их арсенал попал бы в настоящие руки, и события в Ново-Китеже пошли бы совсем по другому пути.
– Право слово, ворона! – еще раз сердито обругал себя капитан.
Он вышел из церкви, обошел ее кругом, осмотрел погост. Ничего подозрительного. Человечьи следы, правда, есть, но старые, закрытые уже поднявшейся притоптанной травой. Эти следы и видели лесомыки, которых он посылал в разведку.
Раздраженный, недовольный собой, он вернулся в церковь и спустился в подвал.
2
Сережа и Митьша, вымотанные подземным походом, спали на столе. Лавками они побрезговали. Анфиса дремала, облокотившись на стол в головах ребят. Виктор, привалившись к притолоке, с автоматом на коленях сидел на пороге раскрытой двери, прислушиваясь к тишине подземных пещер.
Истома сидел рядом с ним, разглядывая пистолет.
– Виктор меня стрелять учит, – застенчиво посмотрел он на капитана. – Маленько научился. Эту вот скобочку нажать, оно тогда и выпалит.
– Правильно, тогда оно и выпалит, – улыбнулся ему капитан и обратился к летчику: – Наверху все в порядке. Знаете, куда нас вывел подземный ход? К Древней таежной церквушке «Николе на бугре». Вы о ней не раз слышали.
– Восемь верст до нее от города! – удивился Истома. – Вон сколько мы под землей шли. Неужто реки подныр вырыли? Дивны дела господни!
– Обратно пойдем верхом, тайгой. Встретиться с Колдуновьцм я предпочитаю при дневном свете. Надо бы двигаться в посады, да боюсь, что мальчишки и Анфиса не дойдут. Как вы думаете, Виктор Дмитриевич? Надо дать им выспаться?
Косаговский не ответил. Он к чему-то прислушивался. И вдруг вскрикнул;
– Женька!.. Женька мчится сюда! Обман-пинчер влетел в подвал и тревожно заскулил, нервно облизываясь и поглядывая на людей.
– И Федор Тарасович идет! – вскочил с порога Косаговский. – Торопится, слышно.
Птуха вбежал, запаленно дыша.
– Полундра! Боевая тревога! – приглушенно крикнул он. – Такое дело… Идут. Далеко еще, и света не видно. Женька их запеленговал.
– Встречать их пойдут – я, Виктор Дмитриевич, мичман и Женька – Ты, Истома, стой в дверях. Пистолет возьми на всякий случай… Если увидишь чужого, не жди – нажимай скобочку, как тебя учили.
Все трое взяли, кроме автоматов, по пистолету. Птуха наложил в вещевой мешок автоматные обоймы-магазины и вскинул его на плечо.
– Пошли? – сказал спокойно, будто приглашая на прогулку, капитан.
Они ушли, не разбудив детей. Анфиса, тихая, замученная, жалко махнула им на прощание рукой.
Истома сидел рядом с ним, разглядывая пистолет.
– Виктор меня стрелять учит, – застенчиво посмотрел он на капитана. – Маленько научился. Эту вот скобочку нажать, оно тогда и выпалит.
– Правильно, тогда оно и выпалит, – улыбнулся ему капитан и обратился к летчику: – Наверху все в порядке. Знаете, куда нас вывел подземный ход? К Древней таежной церквушке «Николе на бугре». Вы о ней не раз слышали.
– Восемь верст до нее от города! – удивился Истома. – Вон сколько мы под землей шли. Неужто реки подныр вырыли? Дивны дела господни!
– Обратно пойдем верхом, тайгой. Встретиться с Колдуновьцм я предпочитаю при дневном свете. Надо бы двигаться в посады, да боюсь, что мальчишки и Анфиса не дойдут. Как вы думаете, Виктор Дмитриевич? Надо дать им выспаться?
Косаговский не ответил. Он к чему-то прислушивался. И вдруг вскрикнул;
– Женька!.. Женька мчится сюда! Обман-пинчер влетел в подвал и тревожно заскулил, нервно облизываясь и поглядывая на людей.
– И Федор Тарасович идет! – вскочил с порога Косаговский. – Торопится, слышно.
Птуха вбежал, запаленно дыша.
– Полундра! Боевая тревога! – приглушенно крикнул он. – Такое дело… Идут. Далеко еще, и света не видно. Женька их запеленговал.
– Встречать их пойдут – я, Виктор Дмитриевич, мичман и Женька – Ты, Истома, стой в дверях. Пистолет возьми на всякий случай… Если увидишь чужого, не жди – нажимай скобочку, как тебя учили.
Все трое взяли, кроме автоматов, по пистолету. Птуха наложил в вещевой мешок автоматные обоймы-магазины и вскинул его на плечо.
– Пошли? – сказал спокойно, будто приглашая на прогулку, капитан.
Они ушли, не разбудив детей. Анфиса, тихая, замученная, жалко махнула им на прощание рукой.
3
По дороге к месту засады Птуха сказал:
– Я выбрал местечко около реки. Там верхняя галерейка есть. Там и заляжем. Подходяще?
– Дельно придумано, – согласился капитан. – Там и заляжем.
Обдирая ладони и локти, они вскарабкались на галерею. Женьку пришлось втаскивать на руках. Каждый выбрал себе позицию, залегли и потушили свечу.
Ждать пришлось недолго. Женька вдруг злобно заурчал и стих по приказу Птухи. В подземный коридор проник неясный, рассеянный свет.
Первым вышел чахар, выставив ствол автомата. За ним шел второй чахар. Этот, кроме автомата, нес высоко над головой факел, связку свечей, надетую на палку. За факельщиком шли третий чахар и поручик князь Тулубахов. Пятым надо было ожидать Колдунова, но мичман шепотом удивился:
– Стрелецкий кафтан! Товарищи, да это же Остафий! И тоже с автоматом! Ах, поцелуй собаку в нос,
жлоб проклятый!
– Мне Колдунов нужен! А его нет. Осторожная лиса, язви его! – 'прошептал Ратных. Он поднял автомат и крикнул: – Бросай оружие! Руки вверх!
Громко до боли в ушах, загремела первая автоматная очередь. Братчик, русский, с непонятной быстротой вскинул автомат, дал очередь вверх и метнулся за камень. Ему ответил капитан. Упал чахар-факелыцик.
– Ха! Получается дай боже! – сказал довольно мичман.
Упавший факел горел, освещая нижнюю галерею. Чахары открыли частую, сердитую, но бесполезную стрельбу. Они били длинными очередями, не целясь, спрятав головы за камнями, высунув только стволы автоматов. И грозно кричали свой боевой клич:
– К-ху!.. Ху-у-у!
– Им бы автоматы со стволом дугой, – засмеялся капитан. – Из-за угла стрелять!
Хунхузскую бесполезную стрельбу чахаров заметил и князь Тулубахов. Послышалась его злобная брань на монгольском языке. Это подействовало. Над камнями начали приподниматься чуть-чуть шапки и лбы.
– Вот это другое дело! – обрадовался мичман и дал короткую очередь.
Пули ударились в камень ниже головы чахара, и голова испуганно спряталась. Мичман шепотом выругался и быстро выстрелил по другой голове, поднявшейся над камнем Чахар привскочил и упал, свесившись с камня
– Еще хотите? Подходи – крикнул Птуха. Выстрелы противника смолкли. Братчики поняли, что игра складывается не в их пользу. Стрелять вверх им было трудно, неудобно. Верхняя галерея не освещалась, а они были на свету. Они молчали долго, чего-то выжидая.
– Подтягиваются главные силы, – догадался мичман – Сейчас увидим факира Шаро-Вары.
И Колдунов вышел, медленно щупая полутьму подземелья длинным вороненым стволом, с раструбом искрогасителя на конце. Его лицо, бледно-серое, с потухшими глазами, было мертвым, неподвижным – он только что накурился опиума Колдунов с силой вбил в пол пулеметные сошки, лег, и пулемет задрожал в его руках от бешеной злобы Он запустил на весь диск.
– Всем бить по Колдунову! – крикнул капитан.
Три автомата застучали разом Маленькие фонтанчики каменных брызг, выбитые пулями, взметнулись перед пулеметом, с боков и на каменной стене сзади Колдунова.
– Но пасаран, свочочи! Не пройдете! – кричал Птуха, чувствуя, как мстительный восторг одолевает его.
И пулемет смочк. Колдунов вскочил и шмыгнул куда-то в темноте.
– Не нравится? – злорадно засмеялся Птуха – Сапоги собакам шить из таких вояк'
Прячась в темноте, Колдунов крикнул что то по монгольски Никто из его соратников не шевельнулся Он крикнул снова, громче, злее. А поручик, судя по звуку, ударил автоматом оставшегося в живых чахара. Тот взвизгну злобно и только после второго удара пополз к горевшему на полу факелу. Понятно стало, что Колдунов приказал погасить факел. Чахар дополз до ярко горевших свечей и чуть приподнялся, потянувшись к факелу В тот же миг ударили три автомата. Чахар повалился на бок, поджал к животу колени и затих навсегда. Но упал он на факел.
Стало темно и тихо Звонко булькали где-то капли, да чихал Женька. Его горло царапал кислый и горький запах сгоревшего пороха.
– Эй, вы, кидайте свои машинки. Пустой номер тащите! – крикнул весело мичман.
Ему не ответили, но послышалось внизу перешептывание и шорох. Капитан послушал, подождал и шепнул мичману:
– Федор Тарасович, зажигайте свечу.
– А они из темноты по свету!
– Но ведь должны мы видеть, что они будут делать. В темноте сбежать могут. Колдунова упустим.
– В темноте они могут и в церковный подвал пробраться, – тревожно сказал Косаговский.
Но свечу зажигать не понадобилось. Свет проник в галерею с неожиданной стороны, оттуда, где был церковный подвал. Капитан вскрикнул. В галерею вошел Митьша Кудреванко. Он нес перед собой в вытянутых руках колодку сорокоустой свечи. Пламя освещало его спокойное лицо, неулыбчивые глаза и курносый нос-двустволку. Не спеша, осторожно, чтобы не погасить, поставил он свечу на высокий камень и попятился к обвалу из камней и песка. Но спрятаться за обвал не успел. Застучали длинными очередями два автомата и ручной пулемет. Митьша медленно повернулся и упал. С головы его свалилась вислоухая шапка. Птуха сорвался с верхней галереи, подбежал к Митьше и обнял его, закрыв собою от вражеских пуль. Капитан и летчик открыли огонь по братчикам, а те, к счастью для Птухи, сосредоточили огонь на Митьшиной свече. Им нужна была спасительная темнота. И пули их сбили свечу. Она погасла. В темноте послышались быстрые убегающие шаги.
– Уходят! – крикнул Ратных, полез в темноте вниз, сорвался, упал и выругался. Потом зачиркал кресалом и зажег свечу.
Братчиков не было. Птуха стоял, прижав к груди окровавленного Митыну, и повторял жалобно:
– Вот что наделали, гады!.. Вот что наделали!..
– Несите его в подвал. Перевязать надо! – крикнул сердито капитан. – Обмякли, как баба!
– Ребенок же, – горько сказал мичман и пошел в темноту.
– Виктор Дмитриевич, а мы с вами в погоню… Пошли!
Ответить Виктор не успел. Рядом раздался болезненный визг. Это Женька, забытый наверху, спрыгнул неудачно и ушибся.
– Женька! Ты-то нам и нужен, – обрадовался капитан. Он схватил оброненную Колдуновым кепку и сунул ее к носу собаки. – Нюхай! След!
Женька обнюхал кепку и повел уверенно, не отрывая носа от земли. Капитан и летчик шли за ним со свечами.
В глубине темных коридоров раскатился вдруг бешеный крик злобы и отчаяния. Его оборвали пистолетные выстрелы, три, один за другим. Им ответила автоматная очередь.
– Передрались! – остановившись, сказал капитан. – Князь решил вывести Колдунова из игры. – И закричал умоляюще: – Женька, милый, скорее! Бегом!
Женька понял, что надо торопиться. Он побежал, уверенно поворачивая на разветвлениях. В длинном коридоре пес рванулся в боковой ход и пропал в нем. Ратных и Косаговский, пригнувшись, полезли вслед за собакой в каменную дыру.
Колдунов стоял в каменном тупике у стены. Оскаленный, с дикими налитыми глазами, он рычал освирепевшим волком.
Князь Тулубахов и Остафий, любимец Колдунова, предали его. Они загнали его в каменный тупик. Пусть советские разделываются с их атаманом, а они за это время успеют далеко уйти.
Едва капитан и летчик распрямили спины под сводами пещеры, Колдунов выстрелил из пистолета. Но в темноте промахнулся.
– Ну погоди, язви тебя! – с холодным бешенством выкрикнул капитан и шепнул Виктору: – Держите его под огнем, положите и не давайте вставать.
Косаговский провел веером пуль над головой Колдунова, и тот пригнулся, потом пропал, лег. Ратных сунул свою свечу в каменную щель и пополз. Колдунова он увидел неожиданно. Братчик сидел за камнем, прижавшись к стене. Оба вскочили одновременно. Теперь решало, кто выстрелит первым. Первым нажал курок братчик. Но пуля его ушла в потолок. На руке Колдунова, вцепившись в нее клыками, повис Женька. Капитан выбил стволом автомата пистолет из рук братчика и ногой отбросил назад.
– Фу, фу! – приказал Косаговский псу. – Назад!
Пес выпустил руку Колдунова и подбежал к летчику.
– Дорогая ты моя псина, – погладил Виктор, собаку. – Цены тебе нет!
А Женька, беззаветно преданный и храбрый, сидел столбиком, весело скалясь и виляя хвостом.
– Вы были правы, господин императорский полковник, – поднял капитан на Колдунова беспощадные глаза. – Игра наша затянулась. А вот и конец. Ставок больше нет. Игра окончена!
Колдунов, опустив голову, мелко дрожал всем телом. И вдруг закричал на одной страшной ноте, высокой и хриплой, закричал последнее:
– Проклятые!.. Ненавижу вас!.. Ненавижу!..
Он рванул ворот своей черной косоворотки и впился в него зубами. Капитан кинулся к братчику, но опоздал. Колдунов судорожно всхлипнул и упал, как сбитый пулей. Лицо его начало быстро синеть.
– Японское снадобье. Действие моментальное, – тихо сказал капитан.
Колдунов лежал, оскалив зубы, особенно белые на синем лице. Блестела золотая коронка.
– Невенчанный царь ново-китежский! – сказал, летчик, глядя на труп. – Монте-Кристо двадцатого века! Убийца, вор, шпион, предатель родины! Всю жизнь вилял, путал следы, искал темные углы, менял хозяев и вот уперся в погибельный тупик!..
Превозмогая отвращение, капитан обыскал: труп. Под пиджаком и косовороткой у Колдунова была, поддета тонкая стальная кольчуга. Но нашел он только мешочек с платиной.
– Приготовился на пенсию выходить, – угрюмо, усмехнулся Ратных. И отчаянно махнул рукой. – А карты Прорвы нет! Отняли у него те двое, чтобы мы в мир не вышли.
Гранитной пластинки у Колдунова тоже не было. Ее тоже отняли у атамана поручик и Остафий.
Обратно в церковный подвал их привел Женька.
4
Митьша умирал. Дыхание было знойным, прерывистым и хриплым. При каждом вздохе на губах его лопались кровяные пузырьки. Лицо его стало маленьким и узким, слиняли крупные веснушки, пропали смечгша ямочки на щеках.
– Зачем выпустили его отсюда? – спросил шепотом капитан и осуждающе вздохнул. – Не могли с пацаном справиться.
– Не заметили мы, какой убежал, – ответил Истома.
– А я подумала, что вы его позвали, – добавила Анфиса. – Вижу, свечу взял.
– Я хотел с ним бежать, Анфиса схватила меня и не пустила, – прошептал Сережа, бледный, помертвевший от горя. Его ресницы слиплись от беспрестанно лившихся слез.
Внезапно, чем-то напуганный, он подбежал к столу, на котором лежал его друг, и закричал высоким, рыдающим голосом:
– Митына, ты не умирай!.. Слышишь, не умирай, пожалуйста! А то и я с тобой умру!
Митьша улыбнулся и закивал головой часто и виновато: прости, мол, Серьга, умираю…
А Сережа кричал не переставая, кричал отчаянно, жалобно, тоненько, будто Митьша уходил далеко-далеко:
– Митьша, не надо!.. Не надо… не надо!.. Он припал лицом к лицу Митьши и вдруг понял, до конца потрясение понял, что умер Митьша, его милый, верный друг.
Виктор взял Сережу за руку, посадил рядом с собой на скамью и крепко обнял. Сережа судорожно вздрагивал плечами, рыдал, уткнувшись в грудь брата.
– Сначала отец, потом и сын. Конец корню кудреванковскому, – прошептал бледный как мел Истома.
Капитан сморщился, будто проглотил что-то с трудом, и поднялся наверх, в церковь. Он выбежал на улицу, в тайгу, принялся бешено стаскивать в кучу сухой валежник и поджег его.
Здесь и нашли его Косаговский и Птуха, тоже поднявшиеся наверх. Здесь же было решено немедля двинуться в город, чтобы ночь не застала их в тайге.
– Я выбрал местечко около реки. Там верхняя галерейка есть. Там и заляжем. Подходяще?
– Дельно придумано, – согласился капитан. – Там и заляжем.
Обдирая ладони и локти, они вскарабкались на галерею. Женьку пришлось втаскивать на руках. Каждый выбрал себе позицию, залегли и потушили свечу.
Ждать пришлось недолго. Женька вдруг злобно заурчал и стих по приказу Птухи. В подземный коридор проник неясный, рассеянный свет.
Первым вышел чахар, выставив ствол автомата. За ним шел второй чахар. Этот, кроме автомата, нес высоко над головой факел, связку свечей, надетую на палку. За факельщиком шли третий чахар и поручик князь Тулубахов. Пятым надо было ожидать Колдунова, но мичман шепотом удивился:
– Стрелецкий кафтан! Товарищи, да это же Остафий! И тоже с автоматом! Ах, поцелуй собаку в нос,
жлоб проклятый!
– Мне Колдунов нужен! А его нет. Осторожная лиса, язви его! – 'прошептал Ратных. Он поднял автомат и крикнул: – Бросай оружие! Руки вверх!
Громко до боли в ушах, загремела первая автоматная очередь. Братчик, русский, с непонятной быстротой вскинул автомат, дал очередь вверх и метнулся за камень. Ему ответил капитан. Упал чахар-факелыцик.
– Ха! Получается дай боже! – сказал довольно мичман.
Упавший факел горел, освещая нижнюю галерею. Чахары открыли частую, сердитую, но бесполезную стрельбу. Они били длинными очередями, не целясь, спрятав головы за камнями, высунув только стволы автоматов. И грозно кричали свой боевой клич:
– К-ху!.. Ху-у-у!
– Им бы автоматы со стволом дугой, – засмеялся капитан. – Из-за угла стрелять!
Хунхузскую бесполезную стрельбу чахаров заметил и князь Тулубахов. Послышалась его злобная брань на монгольском языке. Это подействовало. Над камнями начали приподниматься чуть-чуть шапки и лбы.
– Вот это другое дело! – обрадовался мичман и дал короткую очередь.
Пули ударились в камень ниже головы чахара, и голова испуганно спряталась. Мичман шепотом выругался и быстро выстрелил по другой голове, поднявшейся над камнем Чахар привскочил и упал, свесившись с камня
– Еще хотите? Подходи – крикнул Птуха. Выстрелы противника смолкли. Братчики поняли, что игра складывается не в их пользу. Стрелять вверх им было трудно, неудобно. Верхняя галерея не освещалась, а они были на свету. Они молчали долго, чего-то выжидая.
– Подтягиваются главные силы, – догадался мичман – Сейчас увидим факира Шаро-Вары.
И Колдунов вышел, медленно щупая полутьму подземелья длинным вороненым стволом, с раструбом искрогасителя на конце. Его лицо, бледно-серое, с потухшими глазами, было мертвым, неподвижным – он только что накурился опиума Колдунов с силой вбил в пол пулеметные сошки, лег, и пулемет задрожал в его руках от бешеной злобы Он запустил на весь диск.
– Всем бить по Колдунову! – крикнул капитан.
Три автомата застучали разом Маленькие фонтанчики каменных брызг, выбитые пулями, взметнулись перед пулеметом, с боков и на каменной стене сзади Колдунова.
– Но пасаран, свочочи! Не пройдете! – кричал Птуха, чувствуя, как мстительный восторг одолевает его.
И пулемет смочк. Колдунов вскочил и шмыгнул куда-то в темноте.
– Не нравится? – злорадно засмеялся Птуха – Сапоги собакам шить из таких вояк'
Прячась в темноте, Колдунов крикнул что то по монгольски Никто из его соратников не шевельнулся Он крикнул снова, громче, злее. А поручик, судя по звуку, ударил автоматом оставшегося в живых чахара. Тот взвизгну злобно и только после второго удара пополз к горевшему на полу факелу. Понятно стало, что Колдунов приказал погасить факел. Чахар дополз до ярко горевших свечей и чуть приподнялся, потянувшись к факелу В тот же миг ударили три автомата. Чахар повалился на бок, поджал к животу колени и затих навсегда. Но упал он на факел.
Стало темно и тихо Звонко булькали где-то капли, да чихал Женька. Его горло царапал кислый и горький запах сгоревшего пороха.
Ему не ответили, но послышалось внизу перешептывание и шорох. Капитан послушал, подождал и шепнул мичману:
– Федор Тарасович, зажигайте свечу.
– А они из темноты по свету!
– Но ведь должны мы видеть, что они будут делать. В темноте сбежать могут. Колдунова упустим.
– В темноте они могут и в церковный подвал пробраться, – тревожно сказал Косаговский.
Но свечу зажигать не понадобилось. Свет проник в галерею с неожиданной стороны, оттуда, где был церковный подвал. Капитан вскрикнул. В галерею вошел Митьша Кудреванко. Он нес перед собой в вытянутых руках колодку сорокоустой свечи. Пламя освещало его спокойное лицо, неулыбчивые глаза и курносый нос-двустволку. Не спеша, осторожно, чтобы не погасить, поставил он свечу на высокий камень и попятился к обвалу из камней и песка. Но спрятаться за обвал не успел. Застучали длинными очередями два автомата и ручной пулемет. Митьша медленно повернулся и упал. С головы его свалилась вислоухая шапка. Птуха сорвался с верхней галереи, подбежал к Митьше и обнял его, закрыв собою от вражеских пуль. Капитан и летчик открыли огонь по братчикам, а те, к счастью для Птухи, сосредоточили огонь на Митьшиной свече. Им нужна была спасительная темнота. И пули их сбили свечу. Она погасла. В темноте послышались быстрые убегающие шаги.
– Уходят! – крикнул Ратных, полез в темноте вниз, сорвался, упал и выругался. Потом зачиркал кресалом и зажег свечу.
Братчиков не было. Птуха стоял, прижав к груди окровавленного Митыну, и повторял жалобно:
– Вот что наделали, гады!.. Вот что наделали!..
– Несите его в подвал. Перевязать надо! – крикнул сердито капитан. – Обмякли, как баба!
– Ребенок же, – горько сказал мичман и пошел в темноту.
– Виктор Дмитриевич, а мы с вами в погоню… Пошли!
Ответить Виктор не успел. Рядом раздался болезненный визг. Это Женька, забытый наверху, спрыгнул неудачно и ушибся.
– Женька! Ты-то нам и нужен, – обрадовался капитан. Он схватил оброненную Колдуновым кепку и сунул ее к носу собаки. – Нюхай! След!
Женька обнюхал кепку и повел уверенно, не отрывая носа от земли. Капитан и летчик шли за ним со свечами.
В глубине темных коридоров раскатился вдруг бешеный крик злобы и отчаяния. Его оборвали пистолетные выстрелы, три, один за другим. Им ответила автоматная очередь.
– Передрались! – остановившись, сказал капитан. – Князь решил вывести Колдунова из игры. – И закричал умоляюще: – Женька, милый, скорее! Бегом!
Женька понял, что надо торопиться. Он побежал, уверенно поворачивая на разветвлениях. В длинном коридоре пес рванулся в боковой ход и пропал в нем. Ратных и Косаговский, пригнувшись, полезли вслед за собакой в каменную дыру.
Колдунов стоял в каменном тупике у стены. Оскаленный, с дикими налитыми глазами, он рычал освирепевшим волком.
Князь Тулубахов и Остафий, любимец Колдунова, предали его. Они загнали его в каменный тупик. Пусть советские разделываются с их атаманом, а они за это время успеют далеко уйти.
Едва капитан и летчик распрямили спины под сводами пещеры, Колдунов выстрелил из пистолета. Но в темноте промахнулся.
– Ну погоди, язви тебя! – с холодным бешенством выкрикнул капитан и шепнул Виктору: – Держите его под огнем, положите и не давайте вставать.
Косаговский провел веером пуль над головой Колдунова, и тот пригнулся, потом пропал, лег. Ратных сунул свою свечу в каменную щель и пополз. Колдунова он увидел неожиданно. Братчик сидел за камнем, прижавшись к стене. Оба вскочили одновременно. Теперь решало, кто выстрелит первым. Первым нажал курок братчик. Но пуля его ушла в потолок. На руке Колдунова, вцепившись в нее клыками, повис Женька. Капитан выбил стволом автомата пистолет из рук братчика и ногой отбросил назад.
– Фу, фу! – приказал Косаговский псу. – Назад!
Пес выпустил руку Колдунова и подбежал к летчику.
– Дорогая ты моя псина, – погладил Виктор, собаку. – Цены тебе нет!
А Женька, беззаветно преданный и храбрый, сидел столбиком, весело скалясь и виляя хвостом.
– Вы были правы, господин императорский полковник, – поднял капитан на Колдунова беспощадные глаза. – Игра наша затянулась. А вот и конец. Ставок больше нет. Игра окончена!
Колдунов, опустив голову, мелко дрожал всем телом. И вдруг закричал на одной страшной ноте, высокой и хриплой, закричал последнее:
– Проклятые!.. Ненавижу вас!.. Ненавижу!..
Он рванул ворот своей черной косоворотки и впился в него зубами. Капитан кинулся к братчику, но опоздал. Колдунов судорожно всхлипнул и упал, как сбитый пулей. Лицо его начало быстро синеть.
– Японское снадобье. Действие моментальное, – тихо сказал капитан.
Колдунов лежал, оскалив зубы, особенно белые на синем лице. Блестела золотая коронка.
– Невенчанный царь ново-китежский! – сказал, летчик, глядя на труп. – Монте-Кристо двадцатого века! Убийца, вор, шпион, предатель родины! Всю жизнь вилял, путал следы, искал темные углы, менял хозяев и вот уперся в погибельный тупик!..
Превозмогая отвращение, капитан обыскал: труп. Под пиджаком и косовороткой у Колдунова была, поддета тонкая стальная кольчуга. Но нашел он только мешочек с платиной.
– Приготовился на пенсию выходить, – угрюмо, усмехнулся Ратных. И отчаянно махнул рукой. – А карты Прорвы нет! Отняли у него те двое, чтобы мы в мир не вышли.
Гранитной пластинки у Колдунова тоже не было. Ее тоже отняли у атамана поручик и Остафий.
Обратно в церковный подвал их привел Женька.
4
Митьша умирал. Дыхание было знойным, прерывистым и хриплым. При каждом вздохе на губах его лопались кровяные пузырьки. Лицо его стало маленьким и узким, слиняли крупные веснушки, пропали смечгша ямочки на щеках.
– Зачем выпустили его отсюда? – спросил шепотом капитан и осуждающе вздохнул. – Не могли с пацаном справиться.
– Не заметили мы, какой убежал, – ответил Истома.
– А я подумала, что вы его позвали, – добавила Анфиса. – Вижу, свечу взял.
– Я хотел с ним бежать, Анфиса схватила меня и не пустила, – прошептал Сережа, бледный, помертвевший от горя. Его ресницы слиплись от беспрестанно лившихся слез.
Внезапно, чем-то напуганный, он подбежал к столу, на котором лежал его друг, и закричал высоким, рыдающим голосом:
– Митына, ты не умирай!.. Слышишь, не умирай, пожалуйста! А то и я с тобой умру!
Митьша улыбнулся и закивал головой часто и виновато: прости, мол, Серьга, умираю…
А Сережа кричал не переставая, кричал отчаянно, жалобно, тоненько, будто Митьша уходил далеко-далеко:
– Митьша, не надо!.. Не надо… не надо!.. Он припал лицом к лицу Митьши и вдруг понял, до конца потрясение понял, что умер Митьша, его милый, верный друг.
Виктор взял Сережу за руку, посадил рядом с собой на скамью и крепко обнял. Сережа судорожно вздрагивал плечами, рыдал, уткнувшись в грудь брата.
– Сначала отец, потом и сын. Конец корню кудреванковскому, – прошептал бледный как мел Истома.
Капитан сморщился, будто проглотил что-то с трудом, и поднялся наверх, в церковь. Он выбежал на улицу, в тайгу, принялся бешено стаскивать в кучу сухой валежник и поджег его.
Здесь и нашли его Косаговский и Птуха, тоже поднявшиеся наверх. Здесь же было решено немедля двинуться в город, чтобы ночь не застала их в тайге.
Глава 9
«ГОВОРИТ МОСКВА!»
…Весть ворвалась, что мира нет отныне,
Что мирная окончилась пора.
Зовя нас в бой за русские святыни,
Нам битву возвестили рупора.
Вадим Шефнер, «Два года»
1
Детинец был забит посадскими. Снова попрятались, затаились верховники и уцелевшие стрельцы. К мирским бросились толпой, окружили, радостно кричали, хлопали по плечам, по спине. Будимир кинулся обнимать капитана.
– Степанушка, сокол ясный! Словно из-под земли появился, хлебна муха!
– Угадал. Из-под земли и появились.
– Не говори, знаем. Дверь в подныр мы нашли, а под землю не пошли. Заблудиться побоялись.
– Из подныр а никто не выходил?
– Вышли трое. Один мирской незнакомый, а два знакомца наших: Остафий и поп Савва.
– Где они? – подскочил к Повале мичман.
– Такого стрекача задали! Остафий так спешил, что и шапочку свою атласную оставил. В тайгу утекли, не иначе.
– Поп Савва предал нас, – сказал капитан. – Натравил на нас братчиков под землей. Двери им открыл.
– Найдем! Я уже послал в тайгу лесомык, – заверил его Волкорез.
– А когда вы Детинец снова захватили?
– Ночью. Вас шли выручать. Знали мы, что в соборе вы безвыходно засели. Перед этим всем посадом Кузнецким щиты железные ковали, против скоропалительных мирских пищалей. В соборе они стоят. Поди посмотри. Чаю, не просадят их пули из мирских пищалей, – с гордостью закончил Будимир.
Хотел капитан сказать, что жестяные эти щиты винтовочные и пулеметные пули без труда просадят, но вообразил, как весь Кузнецкий посад гремел тяжелыми ударами молотов, как хрипло, с надсадой дыша, то и дело прикладываясь запаленно к ведру с водой, ладили кузнецы спасительные щиты, чтобы идти под их защитой на выручку мирских друзей, и сказал уверенно:
– Какой разговор! Ясно, не просадят! – И добавил растроганно: – Спасибо вам, друзья. Не бросили нас в беде.
– За что благодаришь, хлебна муха? Во второй раз мы Детинец голыми руками взяли. Навалились всей силушкой, а Детинец пустой. Защитники его или разбежались, или под перины попрятались…
– Степанушка, сокол ясный! Словно из-под земли появился, хлебна муха!
– Угадал. Из-под земли и появились.
– Не говори, знаем. Дверь в подныр мы нашли, а под землю не пошли. Заблудиться побоялись.
– Из подныр а никто не выходил?
– Вышли трое. Один мирской незнакомый, а два знакомца наших: Остафий и поп Савва.
– Где они? – подскочил к Повале мичман.
– Такого стрекача задали! Остафий так спешил, что и шапочку свою атласную оставил. В тайгу утекли, не иначе.
– Поп Савва предал нас, – сказал капитан. – Натравил на нас братчиков под землей. Двери им открыл.
– Найдем! Я уже послал в тайгу лесомык, – заверил его Волкорез.
– А когда вы Детинец снова захватили?
– Ночью. Вас шли выручать. Знали мы, что в соборе вы безвыходно засели. Перед этим всем посадом Кузнецким щиты железные ковали, против скоропалительных мирских пищалей. В соборе они стоят. Поди посмотри. Чаю, не просадят их пули из мирских пищалей, – с гордостью закончил Будимир.
Хотел капитан сказать, что жестяные эти щиты винтовочные и пулеметные пули без труда просадят, но вообразил, как весь Кузнецкий посад гремел тяжелыми ударами молотов, как хрипло, с надсадой дыша, то и дело прикладываясь запаленно к ведру с водой, ладили кузнецы спасительные щиты, чтобы идти под их защитой на выручку мирских друзей, и сказал уверенно:
– Какой разговор! Ясно, не просадят! – И добавил растроганно: – Спасибо вам, друзья. Не бросили нас в беде.
– За что благодаришь, хлебна муха? Во второй раз мы Детинец голыми руками взяли. Навалились всей силушкой, а Детинец пустой. Защитники его или разбежались, или под перины попрятались…
2
Капитан приказал отправить подводы к «Николе на бугре», привезти оттуда оружие и канистры с бензином. А затем началась перетряска Детинца. Верховников и десяток уцелевших стрельцов заперли в Пыточную башню. Искали и платину, свозимую с приисков в Детинец, но не нашли. Верховники хитро ее спрятали, придется поговорить с ними. Нашли и Нимфодору. Старица, всеми брошенная, возлежала в своем гробу, вдребезги пьяная, и орала молитвы. Около гроба, под рукой, стояла бутылка ликера. Сунувшегося к ней посадского она огрела подсвечником и обругала совсем не божественными словами.
К вечеру капитан собрал на совет всех вожаков Ново-Китежа. Пришла на совет и Дарёнка. Она сидела рядом с Птухой.
Собрались вожаки в посадничьих хоромах, в комнате Колдунова, а задолго до собрания пробрались сюда Сережа, Юрятка и Тишата. Они крутились около колдуновской рации. Убегая, Колдунов растоптал в лепешку передатчик (поэтому Ратных не смог передать на Большую землю сообщение о ново-китежских событиях), но приемник в спешке повредил не серьезно, лишь порвал кое-где провода. Орудуя своим чудо-ножом, Сережа принялся за ремонт приемника, подвинчивал, зачищал, сращивал.
Начался совет сообщением капитана Ратных о том, что карта Прорвы не найдена. Новокитежане притихли и помрачнели. Опять померкла мечта о выходе в мир, на родную Русь. Заметив это, капитан поднялся с лавки.
– Унывать не будем,, недостойно это людей храбрых и решительных! Железная птица нашего друга Виктора, – указал он на летчика, – теперь может летать. Отправим в мир послов. Из нас кто-нибудь полетит и от Ново-Китежа люди полетят. Попросим помощь. Пришлют сюда топографов, геологов, воздушной разведкой найдут тропы через Прорву. И уйдете вы в мир, о чем годами мечтали.
– После твоих слов, Степан, опять вольнее дышать стало, – улыбнулся радостно Будимир. – Ладьтесь в путь, спасены души, – посмотрел он на новокитежан. – Толокно толките, сухари сушите, мясо солите, рыбу коптите. Верю я Степанову слову!
– Но прежде нам потрудиться дружно придется, – продолжал Ратных. – Мирская железная птица перед взлетом должна разбежаться. Видали, как птицы небесные, перед тем как крыльями взмахнуть, разбегаются по земле? И для нашей птицы расчистить дорожку нужно… Много там работы! Тайгу валить и корчевать, целые скалы дробить и вытаскивать, землю ровнять. Одной неделей и одной сотней работников не управиться.
– Все в наших руках! – сказал бодро Некрас Лапша. – На трижды проклятый Ободранный Ложок ходили на огульные работы. А теперь огульная работа – истинно богова работа будет.
– Долгая это песня, – вздохнул Косаговский. – За месяц едва управимся.
– другово выхода не вижу, – ответил капитан. К этому моменту Сережа закончил ремонт приемника. Повернул ручку настройки. Раздался щелчок, медленно начал разгораться зеленый «глазок» индикатора. Юрятка и Тишата оробело попятились, с суеверным страхом глядя на раскрывающийся зеленый «глаз». Сережа медленно поворачивал ручку. Послышались неясные шумы, хрипы, и вдруг вырвался человеческий голос. Что-то кричал японский диктор, но его заглушил кабацкий фокстрот из Харбина, такой нелепый здесь, в средневековом городе. И сразу все заглушил поросячий визг, щелканье, дробь морзянки, скрежет, рев. Юрятка и Тишата опрометью бросились к дверям. Поднялись со скамей и взрослые, посадские вожаки, не спуская глаз с говорящего, играющего, визжащего поросенком ящика. Они вздрагивали от каждого звука, но не убежали. Негоже с мальчишек пример брать.
К вечеру капитан собрал на совет всех вожаков Ново-Китежа. Пришла на совет и Дарёнка. Она сидела рядом с Птухой.
Собрались вожаки в посадничьих хоромах, в комнате Колдунова, а задолго до собрания пробрались сюда Сережа, Юрятка и Тишата. Они крутились около колдуновской рации. Убегая, Колдунов растоптал в лепешку передатчик (поэтому Ратных не смог передать на Большую землю сообщение о ново-китежских событиях), но приемник в спешке повредил не серьезно, лишь порвал кое-где провода. Орудуя своим чудо-ножом, Сережа принялся за ремонт приемника, подвинчивал, зачищал, сращивал.
Начался совет сообщением капитана Ратных о том, что карта Прорвы не найдена. Новокитежане притихли и помрачнели. Опять померкла мечта о выходе в мир, на родную Русь. Заметив это, капитан поднялся с лавки.
– Унывать не будем,, недостойно это людей храбрых и решительных! Железная птица нашего друга Виктора, – указал он на летчика, – теперь может летать. Отправим в мир послов. Из нас кто-нибудь полетит и от Ново-Китежа люди полетят. Попросим помощь. Пришлют сюда топографов, геологов, воздушной разведкой найдут тропы через Прорву. И уйдете вы в мир, о чем годами мечтали.
– После твоих слов, Степан, опять вольнее дышать стало, – улыбнулся радостно Будимир. – Ладьтесь в путь, спасены души, – посмотрел он на новокитежан. – Толокно толките, сухари сушите, мясо солите, рыбу коптите. Верю я Степанову слову!
– Но прежде нам потрудиться дружно придется, – продолжал Ратных. – Мирская железная птица перед взлетом должна разбежаться. Видали, как птицы небесные, перед тем как крыльями взмахнуть, разбегаются по земле? И для нашей птицы расчистить дорожку нужно… Много там работы! Тайгу валить и корчевать, целые скалы дробить и вытаскивать, землю ровнять. Одной неделей и одной сотней работников не управиться.
– Все в наших руках! – сказал бодро Некрас Лапша. – На трижды проклятый Ободранный Ложок ходили на огульные работы. А теперь огульная работа – истинно богова работа будет.
– Долгая это песня, – вздохнул Косаговский. – За месяц едва управимся.
– другово выхода не вижу, – ответил капитан. К этому моменту Сережа закончил ремонт приемника. Повернул ручку настройки. Раздался щелчок, медленно начал разгораться зеленый «глазок» индикатора. Юрятка и Тишата оробело попятились, с суеверным страхом глядя на раскрывающийся зеленый «глаз». Сережа медленно поворачивал ручку. Послышались неясные шумы, хрипы, и вдруг вырвался человеческий голос. Что-то кричал японский диктор, но его заглушил кабацкий фокстрот из Харбина, такой нелепый здесь, в средневековом городе. И сразу все заглушил поросячий визг, щелканье, дробь морзянки, скрежет, рев. Юрятка и Тишата опрометью бросились к дверям. Поднялись со скамей и взрослые, посадские вожаки, не спуская глаз с говорящего, играющего, визжащего поросенком ящика. Они вздрагивали от каждого звука, но не убежали. Негоже с мальчишек пример брать.