Страница:
– И ты, типа?
– Разобрался, – Протасов гордо приосанился. – Порешал вопросы. Моим «комам» шины из резерва нашли. Я свое – кэшем взял. И все путем, е-мое.
– Твоим кому? – не понял Андрей.
– Комам, Бандурчик. Отклепайся от меня. Не видишь, е-мое, у нас с Саней разговор.
– П-протасов, – вполголоса разъяснил Армеец, – всех ра-работающих в частных фирмах зовет ко-комами. Со-сокращенно от коммерсантов… Всех го-госслужащих – госами. Пенсионеров – пенсами. И так далее.
– Ух ты, – Бандуре понравилось, – клево.
– Сколько денег снял? – сурово поинтересовался Атасов. Протасов назвал сумму. Бандура вытаращил глаза и почесал за ухом.
– Давай, типа, сюда.
Протасов беспрекословно вытащил толстый пакет долларовых купюр разного достоинства, перетянутый резинкой для волос. Такую резинку когда-то называли авиационной. Взвесил в руке, молча положил перед Атасовым. В кухне повисла неловкая тишина.
– Еще раз такой финт выкинешь… – пообещал Атасов, которого пакет с долларами, похоже, не задобрил. Протасов уныло кивнул. Вхглянул на Армейца в поисках моральной поддержки, но Эдик предпочитал держать язык за зубами. Протасов махнул рукой, смиряясь с полученной взбучкой:
– Слышь, Саня, дай хотя бы пожрать. Мы с Эдиком целый день за эти деньги корячились. В натуре…
Атасов молча показал на холодильник, а затем обернулся к Андрею:
– «Панасоник» себе забирай. Удобная штука. Пригодится, типа.
– Отломилось на ровном месте пацану! – попробовал поворчать Протасов, но под злобным взглядом Атасова снова умолк. Правда, не надолго. Обнаружив, что холодильник пуст, издал негодующий вопль.
Бандура послонялся по квартире еще минут двадцать. Теперь ему не терпелось ехать домой и присоединить «Панасоник» к телефонной линии. Не то, чтобы он собирался слать кому-то факсы. Просто хотелось побыстрее насладиться приятным ощущением, возникающим, когда в доме появляется такая вот симпатичная и дорогостоящая штуковина. Даже, если не совсем ясно, зачем она нужна. Армеец тоже засобирался. Атасов снова принялся за выпивку. Его лицо приняло совершенно отрешенное выражение. Как у медитирующего йога.
Андрей и Эдик вместе вышли из парадного. Бандура неловко замялся. Его «БМВ» была припаркована у подъезда. Машиной же Армейца не пахло. Стало ясно, что к Атасову он приехал с Валерой. Дружба – дружбой, а везти Эдика на далекую Троещину Андрею совсем не улыбалось. Армеец это, очевидно, почувствовал. Он дружелюбно потрепал Андрея по плечу:
– Л-ладно, Андрюша. Давай пя-пять. Я пошел.
– А чем ты доберешься? – промямлил Андрей. «Двадцать километров туда, двадцать с гаком – обратно. Где-то еще заправляться придется».
– Г-грача поймаю, – успокоил его Армеец. – Не бери в голову. Се-сейчас заводы стоят, фа-фабрики на ладан дышат. Для многих такси – по-последний кусок хлеба. Та-так что доберусь – без проблем.
Отпустив руку Андрея, Армеец бодро зашагал прочь.
Проводив взглядом удаляющуюся фигуру Эдика, Андрей облегченно вздохнул, сунул факс на пассажирское сидение, влез за руль «БМВ» и с первой попытки запустил двигатель.
– Сергей Михайлович? – бодрый голосок Милы Сергеевны на другом конце провода.
«Да что она, из железа, что ли?» – с досадой подумал Сергей Михайлович. Была только вторая полвина вторника, а он успел порядком умаяться.
– Слушаю, Мила…
– Сергей Михайлович, Артем Павлович благодарит вас за проделанную работу…
– Спасибо, – выдавил из себя Украинский, едва удержавшись, чтобы не ляпнуть «служу Советскому Союзу».
– …И просит немедленно отправить весь видеоархив в его распоряжение.
Сергей Михайлович заскрипел зубами. Он и сам был не прочь ознакомиться с содержанием кассет. Многих своих клиентов Бонасюк по фамилиям не знал, писал многих, а шантажировал далеко не до каждого. По мнению Украинского, стоило идентифицировать клиентов Бонасюка и кое-кого «поставить накарандаш». На будущее. Мало ли что? Поручение Поришайло Сергей Михайлович выполнил, дорогой сердцу Артема Павловича депутат мог теперь спать спокойно. О плохом не думать, на мелочи не размениваться, в общем, снова отдаться служению народу. А вот об остальном архиве – вроде как не договаривались…
– Артем Павлович просит, чтобы немедленно… – уточнила Мила, исключив возможные «не расслышал» или «не так понял».
«Вот, сволочи, даже скопировать не дают», – чуть не плюнул с досады Сергей Михайлович. Но подчинился. Расставаясь с записями, полковник злобно сопел в обе дырки, справедливо чувствуя себя старой собакой, у которой отобрали честно заработанную кость.
Таким образом, сразу после обеда, пленки оказались у Артема Поришайло.
– Алло? – сказала Мила, отложив фен на трюмо.
– Мила Сергеевна? Добрый вечер.
– Добрый вечер, Артем Павлович, – ответила Мила, сразу сообразив, – раз Поришайло звонит, значит стряслось нечто неординарное, поскольку Артем Павлович не имел обыкновения названивать ей, чтобы обсудить прогноз погоды на завтра или результаты только что закончившегося футбольного матча.
– Попрошу вас завтра в девять утра быть, гм, у меня.
По голосу Поришайло чувствовалось, что он чем-то очень доволен.
«Хотела бы я знать, чем именно?» – подумала Мила.
Прошедшая неделя ознаменовалась для Артема Павловича непрерывной чередой поражений. Дело «Антарктики» из рук Украинского уплыло, Ледового не удалось застукать на передаче взятки, большая часть конфискованных товаров возвратилась в собственность Виктора Ивановича. Все задержанные Украинским и его людьми директора и бухгалтера как ни в чем не бывало снова гуляли на свободе. Короче говоря, Виктор Ледовой, в который уже раз, проявил удивительную живучесть, – и в огне не горел, и в воде не тонул. Не человек, а какой-то кремень. Для Поришайлы дело оборачивалось таким неприятнейшим образом, что оставалось лишь ждать, когда Ледовой разберется в обстановке, выявит нападавших, а вот тогда…
– Что-то случилось, Артем Павлович? – решилась спросить Мила.
– Пожалуй, что так, – Поришайло сделал паузу. – В записях, добытых стараниями полковника, фигурирует одна женщина, гм… – Поришайло снова позволил себе паузу и Мила почувствовала, что шеф улыбается. – Эта женщина, гм, жена нашего с вами общего знакомого. Из записей можно сделать однозначные выводы о том, гм, что женившись на ней, наш с вами общий знакомый поступил несколько опрометчиво. Совершил ошибку, так сказать. – Поришайло опять умолк.
– Я слушаю, – не выдержала Мила.
– У нашего с вами знакомого – слабый тыл, Мила Сергеевна, – продолжал Поришайло с интонациями кота, добравшегося до хозяйских рыбок в аквариуме. – Я бы сказал, даже не тыл, г-м, а настоящий проходной двор, что ли…
– Да, Артем Павлович…
– Это тем более приятно, Мила Сергеевна, если учесть, что эта, с позволения сказать, дама еще и родная племянница Олега Петровича Правилова.
– Мне это известно, Артем Павлович.
– Прекрасно, – елейно проговорил Поришайло. – Значит, для вас не секрет, что господин Правилов у того же нашего знакомого ходит в начальниках службы безопасности.
– Не секрет, – согласилась Мила, не понимая, куда клонит шеф.
– В советские времена, – продолжал разглагольствовать Артем Павлович, – отделы кадров крупных предприятий неустанно боролись с явлением, гм, которое именовалось семейственностью.
– Я об это слышала, – откликнулась Мила Сергеевна. – Это если речь не о работе на доменной печи шла. Или в шахте…
– Ну да, – согласился Поришайло. – Не в шахтах, но на более-менее сносных работах боролись, гм, выявляли и гнали взашей. Нужно сказать, что не все, делавшееся в Советском Союзе, было глупым, – продолжал Артем Павлович тоном лектора из агиткружка.
«Что это на него нашло?» – ломала голову госпожа Кларикова. Поришайло, между тем, продолжал:
– Нехорошая ситуация сложилась, Мила Сергеевна, у нашего с вами знакомого. Жена, мягко говоря, обманывает, а ее родной дядя за безопасность всего бизнеса отвечает… Скверная ситуация, – Поришайло замолчал. Миле показалось, шеф отхлебнул из бокала или стакана.
– Я понимаю, Артем Павлович.
– Мне представляется, что для начала полезно установить личности, с позволения сказать, «друзей», гм, супруги нашего общего знакомого. Не на улице же она их цепляла?.. Думаю, что вы этим и займетесь.
«Тоже мне, Ахиллесову пяту обнаружил, – подумала Мила Кларчук. – «Жену-проститутку у бандита…», – а вслух добавила:
– Завтра с самого утра я у вас, Артем Павлович.
Пожелав друг другу спокойной ночи, они синхронно повесили трубки. Мила досушила волосы феном, сбросила халат и забралась под одеяло.
– Мила Сергеевна, – с ходу начал Поришайло, ответив сухим кивком на ее приветствие, – возьмите вот это, – он указал на полдесятка маленьких видеокассет, сложенных на столе в виде небольшой башни. На каждой кассете, спасибо бюрократу Бонасюку, красовалась наклейка с размашистой надписью: Анна. И соответствующей календарной датой.
– Мерзость, конечно, гм, – Поришайло брезгливо поморщился, – но вам придется над этим кошмаром потрудиться. – Артем Павлович вздохнул. – Задействуйте Украинского, если найдете нужным… Собственно, Сергей Михайлович наверняка понадобится. Пусть берет этого шантажиста Бонасюка за жабры и вместе в потрохами, гм, выколачивает из него адреса, фамилии и все, что только связано с этой шлюхой. Идите, г-гм.
Мила Сергеевна подхватила кассеты и поспешила к выходу, не успев даже присесть.
– Мила, – бросил вдогонку Поришайло, – к обеду, гм, подготовьте свои соображения касательно того, как нам максимально эффективно использовать эту мерзость против Ледового.
Выходя от шефа, Мила отметила про себя, что к утру его голос утратил веселые нотки, накануне вечером звучавшие мощным оркестром. И не мудрено – порыв детской радости, охвативший Артема Павловича, как только он обнаружил развесистые рога на голове ненавистного ему Ледового, успел утихнуть. Тревога из-за нелегкого и неопределенного положения, куда Артема Павловича привели его же собственные козни, осталась.
Вернувшись домой, Мила связалась с полковником Украинским и сжато изложила пожелания Поришайло. Украинский обещал подъехать через час. Повесив трубку, Мила удобно устроилась в кресле и приступила к просмотру.
Вообще-то, любовными сценами с участием несколько тяжеловесной (на вкус госпожи Клариковой) супруги Виктора Ледового прошибить Милу Сергеевну было невозможно. Все равно, что косточками из компота по линкору стрелять. Мила Кларчук прошла школу Симферопольского горкома комсомола, курируя многочисленные, разбросанные по всему Черноморскому побережью комсомольские здравницы. Так что насмотрелась на комсомольских вожаков и вождиц, укреплявших пошатнувшиеся на службе Родине здоровье. Комсомольские руководители разных рангов, справедливо именовавшиеся советской прессой передовым отрядом молодежи, первыми разглядели на «разлагающемся» Западе, оценили по достоинству и применили на практике богемные способы досуга. Поэтому Мила Кларчук спокойно потягивала тоник, меланхолично посматривая на экран телевизора, где Анна Ледовая то забавлялась с зеленоглазой шатенкой (очень романтично), то выступала в квартете (дань традиции), солировала в трио (сразу чувствовалось – нашла себя), и все – от души. А один раз даже ухитрилась обслужить четверых гориллоподобных нацменов – ну, это, знаете, как говаривают в Польше – «цо занадто, то нездраво».
Мила только языком цокнула – «счастливый человекВитя Ледовой, удачно женился, что ни говори…».
«Наверное, Ледовой не обрадуется, получив кассеты попочте, – размышляла госпожа Кларчук, убавив громкость телевизора. Она стала опасаться, как бы соседи по дому, заподозрив неладное, не вызвали, не дай Боже, милицию. – Не говоря уж о том, что мне здесь жить», – она ухмыльнулась. – Возможно, отправив эти пленки господину Ледовому на День Рождения, мы разобьем ему сердце. Не исключается, что он Анечку и зарежет, сгоряча. Ну и что это нам дает? Ничего не дает. Ледовой – не пионер, если и прикончит Анку-нимфоманку — Мила Сергеевна хихикнула,– то не на ступеньках же РОВД. Подколет и так схоронит, что комар носа не подточит. И лежать Аньке на дне речки, или в глухом овраге, до скончания веков».
Очередная запись явила Миле Сергеевне дуэт, – Мила даже брови разочарованно приподняла:
– А это что еще за ретро? Трогательное возвращение к девичьей невинности?
Однако, присмотревшись к кавалеру Анны, Мила широко распахнула глаза и от изумления даже поднялась с кресла.
– Вацичек? Ты как здесь очутился?
Дуэт Вацлава Бонифацкого и Анны Ледовой доминировал на всех следующих кассетах. Кассеты датировались последними тремя месяцами.
«Да тут у нас любовь неземная? – Мила провела рукой по волосам. – Чудеса, да и только. Безбашенная нимфоманка и махровый авантюрист. Просто сладкая парочка. Изумительно!»
Вацика Бонифацкого Мила знала как облупленного по былой комсомольской работе. Вацик был авантюристом чистейшей воды, таким, каких даже в комсомоле держать не рисковали. Бонифацкого поперли из горкома ЛКСМ за махинации с комсомольскими взносами, подлог документов и много чего еще. В принципе, могли бы и посадить, если б дело не замяли – никому лишних пятен на мундире не захотелось. Правда Мила не видела Вацика лет десять, но вполне резонно полагала, что человека, бывшего прохиндеем в тридцать пять, изменить в лучшую сторону к сорока пяти способна только могила.
«Изумительно, – Мила снова прицокнула языком. – Вот это, похоже, действительно удача».
Минут через двадцать явился Украинский. Полковник тяжело отдувался – стояла необычайная для мая жара, плюс – машина без кондиционера, да четвертый этаж, а лифт не работает – «охотники за алюминием» приделали электромотору «ноги».
– Прошу, Сергей Михайлович…
Украинский повалился в кресло.
По мнению Милы Кларчук, главной зацепкой для них теперь стал Вацлав Бонифацкий, чью изрядно поистаскавшуюся физиономию следовало с кассет вывести на печать, размножить и раздать оперативникам Украинского. Весь прочий «материал» никуда не годился – разве для порносалона. Нечего было и время тратить, но Мила, поколебавшись, ехидно подумала: «Зачем человека удовольствий лишать? Пускай посмотрит полковник. Для общего развития. Глядишь, супругу ночью удивит? А не удивит, так хоть с фигурантами в лицо ознакомится, и не только в лицо».
После первых двадцати минут просмотра лицо полковника приобрело цвет винегрета.
– Вторую кассету? – как ни в чем не бывало поинтересовалась Мила, с легкой иронией поглядывая на Сергея Михайловича.
– Да, пожалуй, достаточно, – сдержанно отозвался полковник, сильно хмурясь, все больше покрываясь красными пятнами и чувствуя себя не в своей тарелке. Вот, вроде бы давно не мальчик, мало чем проймешь, а смотреть подобные ролики в компании симпатичной женщины было как-то неловко.
«Работа у нас такая, – успокаивал себя Сергей Михайлович, и на глазах наливался пунцом.
«Фу ты черт, – мысленно ругнулся полковник, – у меня, кажется, эрекция. – Он исподтишка покосился на Милу. – Ещене хватало, чтобы она заметила. Идиотизм какой-то».
Впрочем, Мила ухмылялась именно так, словно прекрасно все понимала.
– Итак, Мила Сергеевна? – каменным голосом начал полковник. – Я вас слушаю.
– Эта женщина на кассете – Анна Ледовая, – пояснила Мила Кларчук. – Супруга нашего визави.
– Да уж… – изрек Сергей Михайлович. Он смахнул бисеринки пота со лба. – Ну и жарища, Мила…
Мила немедленно спохватилась:
– Холодного пива, Сергей Михайлович?
– Спасибо. – Украинский отрицательно покачал головой. – Днем будет пекло… – Пить на службе он не привык. Да и себе дороже – потом до вечера мотаться с дурной головой.
Мила достала из холодильника пару бутылок «Кока-колы». Украинский благодарно кивнул. Сковырнул крышку зажигалкой и сделал большой глоток. Смакуя шипучую жидкость, вспомнил о слухах, ходивших о «Кока-коле» в те далекие времена, когда он был молод. Когда о «коле» многие слышали, но мало кто пробовал. У самого Украинского (и не у одного его, должно быть) название напитка ассоциировалось с образом всего западного мира. В представлении Украинского то был мир, в котором миллионеры катались на «Ролс-ройсах», безработные стояли в очередях на бирже труда, нищие спали на парковых скамейках под газетами, гангстеры грабили банки, проливая реки крови, а ку-клукс-клановцы вешали негров, как домохозяйки выстиранное белье. Про «колу» с десятых слов рассказывали, что по вкусу похожа на мыло, разъедает печень, как кислота, зато жажду утоляет – куда там простой воде.
«На мыло не похожа, – думал Украинский, делая второй глоток. – Жажду черта лысого утоляет. На счет печени – не известно. Что с человеком не делай, он один хрен ползет на кладбище. В общем, все в этих долбаных слухах вечно шиворот навыворот…»
С середины семидесятых на прилавках отечественных магазинов стала появляться «Пепси-кола». Произведенная другой американской корпорацией, она, тем не менее, почему-то казалась не не такой откровенно империалистической, как вышеупомянутая «Кока». Народ греб «Пепси» ящиками, не смотря на кусачую цену. «Пепси» и «Фанта» были вдвое дороже наших лимонадов, «Буратино» и «Дюшес». Выставить десяток бутылок «Полы» на праздничный стол считалось особым шиком.
«Современной молодежи не понять. М-да…»
– М-да…
– О чем задумались, Сергей Михайлович? – голосок Милы вернул полковника к действительности.
– Я говорю, барышня – не из застенчивых, – сказал Украинский, возвращаясь к делу. – Выходит, Бонасюк шантажировал жену самого Ледового?
– Я думаю, прояснить этот вопрос – в ваших силах…
Вздохнув, Украинский потянулся к трубке мобильного телефона.
– Сергей Михайлович, – Мила сделала предостерегающий жест. – С Бонасюком необходимо утрясти так, чтобы не вспугнуть более крупную рыбу.
– Какую еще рыбу? – не понял Украинский.
– Среди ухажеров Анны Ледовой фигурирует некто Вацлав Бонифацкий. Я этого субъекта знаю… – Мила на секунду задумалась, – удивительное совпадение, но это именно так.
– Вы его знаете? – не поверил Сергей Михайлович.
– Мы работали когда-то вместе. В горкоме комсомола. Проходимец, каких мало. Бабник. Авантюрист. Не лишен лоска, а умение пускать пыль в глаза у него, по-моему, в крови. – Мила снова задумалась.
– Я слушаю, Мила Сергеевна.
– В горкоме Вацик проворовался, за что его и вышибли. В Крыму был связан с рэкетирской группировкой некоего Лехи Витрякова. Беспредельщики первой волны. Разбой на дорогах, убийства, похищения, шантаж. Шантаж… – задумчиво повторила Мила. – С той поры лет пять я о нем ничего не слышала, пока… – она кивнула в сторону видеокассет. – В случайности лично я не верю. В способность Вацика проявлять человеческие чувства – не верю вдвойне. А судя по датировке кассет – у Бонифацкого и Ледовой – продолжительный роман…
– К деньгам Виктора Ледового подбирается?
Мила молча развела руками: «Я этого не говорила, но ничего другого здесь и в бинокль не разглядишь»
– Рисковый парень, – Сергей Михайлович почесал за ухом. – Нашел, тоже, объект для махинаций. Такие неприятности на задницу заработает, мама родная не узнает… Да Ледовой от него ремешка на штанах не оставит.
– Он игрок, – пояснила Мила. – Азартный игрок. – Она сделала крохотный глоточек «Колы» из бокала.
– А Бонасюк при нем – шестеркой? – предположил Сергей Михайлович.
– Или охотится за Бонифацким, пока тот добирается до Ледового. Как знать…
– Ну, этот мерзавец Бонасюк сегодня же все расскажет, – пообещал полковник Украинский, потирая кисти рук с такою силой, что костяшки хрустнули. – Что знает и даже больше. Как на исповеди, честное слово. Я его, негодяя, так припру – белый свет в копеечку покажется.
– Только, Сергей Михайлович, действуйте осторожно, – напутствовала полковника женщина.
– Я всегда осторожен…
Едва дверь за полковником захлопнулась, Мила снова уселась в кресло и принялась обдумывать доклад, который к обеду ждал Поришайло.
Украинский прогремел каблуками по гулкой лестнице и бухнулся на сидение «Волги».
– В управление, – буркнул полковник.
Не успел водитель тронуться с места, как Сергей Михайлович уже цедил в рацию:
– Ты мне эту образину толстожопую хоть из под земли выкопай… Но только тихо, чтобы он никому вякнуть не успел…
Послушав с минуту невидимого оппонента, Украинский, в который раз за сегодняшний день наливаясь багрянцем, заорал в трубку так, что водитель чуть не выпустил рул:
– Не знаю! Но чтоб до 14.00 Бонасюк, мать его, канарейкой пел…
Тут надо сказать, что Кристина не входила в число любителей кулинарных изысков. Да и Василий Васильевич не был гурманом. Зато все блюда, выходившие из под рук Кристины Бонасюк, были простыми, вкусными и полезными. Сам Бонасюк полагал, что умение готовить у супруги – от Бога. Это замечательное достоинство жены Василий Васильевич оценивал очень высоко, в одном ряду с длинными ногами, зелеными глазами и прочими прелестями. А может, даже и выше.
Вот и сегодня, проглотив одну за другой три миски зеленого борща с яйцами вкутую, Вась-Вась отдал должное второму. Опустошил такое-же количество тарелок картофельного пюре с тефтелями в томатном соусе. Время от времени он нырял вилкой в здоровенную миску салата из помидоров «по шопски», рецепт которого Кристина привезла из Болгарии.
– Васенька, ты лопнешь… – добродушно заметила Кристина, наблюдая картину опустошения, учиненного Вась-Васем на столе.
– Поистине, что нет, – Бонасюк влил в себя пол-литровую кружку клубничного киселя и откинулся на спинку стула, пытаясь удержать внутри чудовищной мощности отрыжку. Отрыжки во время обеда были самым категорическим образом запрещены Кристиной.
– Иди поваляйся, обжора, – умиленно промолвила Кристина, – пускай сало завяжется. А через часик езжай в сауну. Ты же не хочешь, чтобы мы, в самом деле, по миру пошли?
Бонасюк вытек из-за кухонного стола и честно провалялся отведенный час на диване. Он полагал, что сегодня неплохо вообще никуда не идти.
– Василе-ок? По-ора.
Таким образом, нежно, но достаточно требовательно призванный к исполнению своих обязанностей, Бонасюк в третьем часу дня отбыл на работу.
Он кое-как доплелся по солнцепеку до остановки метро и нырнул под землю, подумывая, что только чудом избежал теплового удара. Эскалатор повлек его вниз. Василий Васильевич стоял на слегка вибрирующих ступенях, с наслаждением подставляя потное лицо прохладному ветерку, гуляющему подземными коридорами. В вагоне какой-то юный Дон Кихот даже уступил Вась-Васю место. Бонасюк присел, а благодарность на его дряблом лице мешалась с удивлением. Вагон плавно раскачивался на ходу. Мысли в голове Вась-Вася плавали вяло, словно рыбки в декабрьском пруду. Бонасюк думал о том, как бы выкрутиться из создавшегося положения. Ничего толкового мозг не подсказывал, но и вчерашние события в восприятии потеряли прежнюю остроту.
«Как-то оно сложится, – с некоторым оптимизмом размышлял Василий Васильевич. – Конь не выдаст, волк не съест. У нас ведь всегда, поистине, так – сначала кричат, метают молнии, машут кулаками, а потом все тихонечко, на тормозах, съезжает в родное болото. Без шуму и пылу, как говорил папановский Лелик в «Бриллиантовой руке». И Нюрнбергский процесс замяли бы, если бы, конечно, у фашистов денег хватило, на взятки».
– Разобрался, – Протасов гордо приосанился. – Порешал вопросы. Моим «комам» шины из резерва нашли. Я свое – кэшем взял. И все путем, е-мое.
– Твоим кому? – не понял Андрей.
– Комам, Бандурчик. Отклепайся от меня. Не видишь, е-мое, у нас с Саней разговор.
– П-протасов, – вполголоса разъяснил Армеец, – всех ра-работающих в частных фирмах зовет ко-комами. Со-сокращенно от коммерсантов… Всех го-госслужащих – госами. Пенсионеров – пенсами. И так далее.
– Ух ты, – Бандуре понравилось, – клево.
– Сколько денег снял? – сурово поинтересовался Атасов. Протасов назвал сумму. Бандура вытаращил глаза и почесал за ухом.
– Давай, типа, сюда.
Протасов беспрекословно вытащил толстый пакет долларовых купюр разного достоинства, перетянутый резинкой для волос. Такую резинку когда-то называли авиационной. Взвесил в руке, молча положил перед Атасовым. В кухне повисла неловкая тишина.
– Еще раз такой финт выкинешь… – пообещал Атасов, которого пакет с долларами, похоже, не задобрил. Протасов уныло кивнул. Вхглянул на Армейца в поисках моральной поддержки, но Эдик предпочитал держать язык за зубами. Протасов махнул рукой, смиряясь с полученной взбучкой:
– Слышь, Саня, дай хотя бы пожрать. Мы с Эдиком целый день за эти деньги корячились. В натуре…
Атасов молча показал на холодильник, а затем обернулся к Андрею:
– «Панасоник» себе забирай. Удобная штука. Пригодится, типа.
– Отломилось на ровном месте пацану! – попробовал поворчать Протасов, но под злобным взглядом Атасова снова умолк. Правда, не надолго. Обнаружив, что холодильник пуст, издал негодующий вопль.
Бандура послонялся по квартире еще минут двадцать. Теперь ему не терпелось ехать домой и присоединить «Панасоник» к телефонной линии. Не то, чтобы он собирался слать кому-то факсы. Просто хотелось побыстрее насладиться приятным ощущением, возникающим, когда в доме появляется такая вот симпатичная и дорогостоящая штуковина. Даже, если не совсем ясно, зачем она нужна. Армеец тоже засобирался. Атасов снова принялся за выпивку. Его лицо приняло совершенно отрешенное выражение. Как у медитирующего йога.
Андрей и Эдик вместе вышли из парадного. Бандура неловко замялся. Его «БМВ» была припаркована у подъезда. Машиной же Армейца не пахло. Стало ясно, что к Атасову он приехал с Валерой. Дружба – дружбой, а везти Эдика на далекую Троещину Андрею совсем не улыбалось. Армеец это, очевидно, почувствовал. Он дружелюбно потрепал Андрея по плечу:
– Л-ладно, Андрюша. Давай пя-пять. Я пошел.
– А чем ты доберешься? – промямлил Андрей. «Двадцать километров туда, двадцать с гаком – обратно. Где-то еще заправляться придется».
– Г-грача поймаю, – успокоил его Армеец. – Не бери в голову. Се-сейчас заводы стоят, фа-фабрики на ладан дышат. Для многих такси – по-последний кусок хлеба. Та-так что доберусь – без проблем.
Отпустив руку Андрея, Армеец бодро зашагал прочь.
Проводив взглядом удаляющуюся фигуру Эдика, Андрей облегченно вздохнул, сунул факс на пассажирское сидение, влез за руль «БМВ» и с первой попытки запустил двигатель.
* * *
Не прошло и часа с того момента, как скандальные кассеты перекочевали из тайника Вась-Вася на стол полковника Украинского, не успел полковник толком приступить к изучению добытого материала, как в его кабинете уже разрывался телефон.– Сергей Михайлович? – бодрый голосок Милы Сергеевны на другом конце провода.
«Да что она, из железа, что ли?» – с досадой подумал Сергей Михайлович. Была только вторая полвина вторника, а он успел порядком умаяться.
– Слушаю, Мила…
– Сергей Михайлович, Артем Павлович благодарит вас за проделанную работу…
– Спасибо, – выдавил из себя Украинский, едва удержавшись, чтобы не ляпнуть «служу Советскому Союзу».
– …И просит немедленно отправить весь видеоархив в его распоряжение.
Сергей Михайлович заскрипел зубами. Он и сам был не прочь ознакомиться с содержанием кассет. Многих своих клиентов Бонасюк по фамилиям не знал, писал многих, а шантажировал далеко не до каждого. По мнению Украинского, стоило идентифицировать клиентов Бонасюка и кое-кого «поставить накарандаш». На будущее. Мало ли что? Поручение Поришайло Сергей Михайлович выполнил, дорогой сердцу Артема Павловича депутат мог теперь спать спокойно. О плохом не думать, на мелочи не размениваться, в общем, снова отдаться служению народу. А вот об остальном архиве – вроде как не договаривались…
– Артем Павлович просит, чтобы немедленно… – уточнила Мила, исключив возможные «не расслышал» или «не так понял».
«Вот, сволочи, даже скопировать не дают», – чуть не плюнул с досады Сергей Михайлович. Но подчинился. Расставаясь с записями, полковник злобно сопел в обе дырки, справедливо чувствуя себя старой собакой, у которой отобрали честно заработанную кость.
Таким образом, сразу после обеда, пленки оказались у Артема Поришайло.
* * *
Тем же вечером Артем Павлович позвонил домой Миле Кларчук. Мила проживала в уютной двухкомнатной квартире на улице Рейтарской, в центре города. Она как раз вышла из-под душа и стояла перед зеркалом, с включенным феном в одной руке и массажной расческой в другой.– Алло? – сказала Мила, отложив фен на трюмо.
– Мила Сергеевна? Добрый вечер.
– Добрый вечер, Артем Павлович, – ответила Мила, сразу сообразив, – раз Поришайло звонит, значит стряслось нечто неординарное, поскольку Артем Павлович не имел обыкновения названивать ей, чтобы обсудить прогноз погоды на завтра или результаты только что закончившегося футбольного матча.
– Попрошу вас завтра в девять утра быть, гм, у меня.
По голосу Поришайло чувствовалось, что он чем-то очень доволен.
«Хотела бы я знать, чем именно?» – подумала Мила.
Прошедшая неделя ознаменовалась для Артема Павловича непрерывной чередой поражений. Дело «Антарктики» из рук Украинского уплыло, Ледового не удалось застукать на передаче взятки, большая часть конфискованных товаров возвратилась в собственность Виктора Ивановича. Все задержанные Украинским и его людьми директора и бухгалтера как ни в чем не бывало снова гуляли на свободе. Короче говоря, Виктор Ледовой, в который уже раз, проявил удивительную живучесть, – и в огне не горел, и в воде не тонул. Не человек, а какой-то кремень. Для Поришайлы дело оборачивалось таким неприятнейшим образом, что оставалось лишь ждать, когда Ледовой разберется в обстановке, выявит нападавших, а вот тогда…
– Что-то случилось, Артем Павлович? – решилась спросить Мила.
– Пожалуй, что так, – Поришайло сделал паузу. – В записях, добытых стараниями полковника, фигурирует одна женщина, гм… – Поришайло снова позволил себе паузу и Мила почувствовала, что шеф улыбается. – Эта женщина, гм, жена нашего с вами общего знакомого. Из записей можно сделать однозначные выводы о том, гм, что женившись на ней, наш с вами общий знакомый поступил несколько опрометчиво. Совершил ошибку, так сказать. – Поришайло опять умолк.
– Я слушаю, – не выдержала Мила.
– У нашего с вами знакомого – слабый тыл, Мила Сергеевна, – продолжал Поришайло с интонациями кота, добравшегося до хозяйских рыбок в аквариуме. – Я бы сказал, даже не тыл, г-м, а настоящий проходной двор, что ли…
– Да, Артем Павлович…
– Это тем более приятно, Мила Сергеевна, если учесть, что эта, с позволения сказать, дама еще и родная племянница Олега Петровича Правилова.
– Мне это известно, Артем Павлович.
– Прекрасно, – елейно проговорил Поришайло. – Значит, для вас не секрет, что господин Правилов у того же нашего знакомого ходит в начальниках службы безопасности.
– Не секрет, – согласилась Мила, не понимая, куда клонит шеф.
– В советские времена, – продолжал разглагольствовать Артем Павлович, – отделы кадров крупных предприятий неустанно боролись с явлением, гм, которое именовалось семейственностью.
– Я об это слышала, – откликнулась Мила Сергеевна. – Это если речь не о работе на доменной печи шла. Или в шахте…
– Ну да, – согласился Поришайло. – Не в шахтах, но на более-менее сносных работах боролись, гм, выявляли и гнали взашей. Нужно сказать, что не все, делавшееся в Советском Союзе, было глупым, – продолжал Артем Павлович тоном лектора из агиткружка.
«Что это на него нашло?» – ломала голову госпожа Кларикова. Поришайло, между тем, продолжал:
– Нехорошая ситуация сложилась, Мила Сергеевна, у нашего с вами знакомого. Жена, мягко говоря, обманывает, а ее родной дядя за безопасность всего бизнеса отвечает… Скверная ситуация, – Поришайло замолчал. Миле показалось, шеф отхлебнул из бокала или стакана.
– Я понимаю, Артем Павлович.
– Мне представляется, что для начала полезно установить личности, с позволения сказать, «друзей», гм, супруги нашего общего знакомого. Не на улице же она их цепляла?.. Думаю, что вы этим и займетесь.
«Тоже мне, Ахиллесову пяту обнаружил, – подумала Мила Кларчук. – «Жену-проститутку у бандита…», – а вслух добавила:
– Завтра с самого утра я у вас, Артем Павлович.
Пожелав друг другу спокойной ночи, они синхронно повесили трубки. Мила досушила волосы феном, сбросила халат и забралась под одеяло.
* * *
Ровно в 9.00, как и было условлено, Мила пересекла порог просторного кабинета Артема Поришайло. Своими размерами кабинет безусловно уступал футбольному полю, хотя здесь вполне можно было оборудовать полноценную баскетбольную площадку или, скажем, корт для большого тенниса. В таком просторном помещении Артем Павлович несколько терялся. Мила обнаружила шефа, скромно сидящим на уголке чудовищного стола для совещаний. Полноватый пожилой мужчина, роста, ну скажем, среднего, между метром шестьюдесятью – метром шестидесятью пятью. И то, на коньках и в кепке. Дорогой костюм. Ухоженные холеные руки, сразу видать, в жизни не державшие ничего тяжелее шариковой авторучки. На ухоженных ногтях – маникюр. Седые как снег волосы. В общем, ничего примечательного, если не считать глаз, зачастую умышленно скрываемых Артемом Павловичем за дымчатыми линзами очков. Глаза жили на невыразительном лице Поришайло своей, особой жизнью. Внимательные, острые, они, казалось, ничего не упускали из виду, легко проникая в такие глубины существа оппонента, куда и рентгеновским лучам не добраться.– Мила Сергеевна, – с ходу начал Поришайло, ответив сухим кивком на ее приветствие, – возьмите вот это, – он указал на полдесятка маленьких видеокассет, сложенных на столе в виде небольшой башни. На каждой кассете, спасибо бюрократу Бонасюку, красовалась наклейка с размашистой надписью: Анна. И соответствующей календарной датой.
– Мерзость, конечно, гм, – Поришайло брезгливо поморщился, – но вам придется над этим кошмаром потрудиться. – Артем Павлович вздохнул. – Задействуйте Украинского, если найдете нужным… Собственно, Сергей Михайлович наверняка понадобится. Пусть берет этого шантажиста Бонасюка за жабры и вместе в потрохами, гм, выколачивает из него адреса, фамилии и все, что только связано с этой шлюхой. Идите, г-гм.
Мила Сергеевна подхватила кассеты и поспешила к выходу, не успев даже присесть.
– Мила, – бросил вдогонку Поришайло, – к обеду, гм, подготовьте свои соображения касательно того, как нам максимально эффективно использовать эту мерзость против Ледового.
Выходя от шефа, Мила отметила про себя, что к утру его голос утратил веселые нотки, накануне вечером звучавшие мощным оркестром. И не мудрено – порыв детской радости, охвативший Артема Павловича, как только он обнаружил развесистые рога на голове ненавистного ему Ледового, успел утихнуть. Тревога из-за нелегкого и неопределенного положения, куда Артема Павловича привели его же собственные козни, осталась.
Вернувшись домой, Мила связалась с полковником Украинским и сжато изложила пожелания Поришайло. Украинский обещал подъехать через час. Повесив трубку, Мила удобно устроилась в кресле и приступила к просмотру.
Вообще-то, любовными сценами с участием несколько тяжеловесной (на вкус госпожи Клариковой) супруги Виктора Ледового прошибить Милу Сергеевну было невозможно. Все равно, что косточками из компота по линкору стрелять. Мила Кларчук прошла школу Симферопольского горкома комсомола, курируя многочисленные, разбросанные по всему Черноморскому побережью комсомольские здравницы. Так что насмотрелась на комсомольских вожаков и вождиц, укреплявших пошатнувшиеся на службе Родине здоровье. Комсомольские руководители разных рангов, справедливо именовавшиеся советской прессой передовым отрядом молодежи, первыми разглядели на «разлагающемся» Западе, оценили по достоинству и применили на практике богемные способы досуга. Поэтому Мила Кларчук спокойно потягивала тоник, меланхолично посматривая на экран телевизора, где Анна Ледовая то забавлялась с зеленоглазой шатенкой (очень романтично), то выступала в квартете (дань традиции), солировала в трио (сразу чувствовалось – нашла себя), и все – от души. А один раз даже ухитрилась обслужить четверых гориллоподобных нацменов – ну, это, знаете, как говаривают в Польше – «цо занадто, то нездраво».
Мила только языком цокнула – «счастливый человекВитя Ледовой, удачно женился, что ни говори…».
«Наверное, Ледовой не обрадуется, получив кассеты попочте, – размышляла госпожа Кларчук, убавив громкость телевизора. Она стала опасаться, как бы соседи по дому, заподозрив неладное, не вызвали, не дай Боже, милицию. – Не говоря уж о том, что мне здесь жить», – она ухмыльнулась. – Возможно, отправив эти пленки господину Ледовому на День Рождения, мы разобьем ему сердце. Не исключается, что он Анечку и зарежет, сгоряча. Ну и что это нам дает? Ничего не дает. Ледовой – не пионер, если и прикончит Анку-нимфоманку — Мила Сергеевна хихикнула,– то не на ступеньках же РОВД. Подколет и так схоронит, что комар носа не подточит. И лежать Аньке на дне речки, или в глухом овраге, до скончания веков».
Очередная запись явила Миле Сергеевне дуэт, – Мила даже брови разочарованно приподняла:
– А это что еще за ретро? Трогательное возвращение к девичьей невинности?
Однако, присмотревшись к кавалеру Анны, Мила широко распахнула глаза и от изумления даже поднялась с кресла.
– Вацичек? Ты как здесь очутился?
Дуэт Вацлава Бонифацкого и Анны Ледовой доминировал на всех следующих кассетах. Кассеты датировались последними тремя месяцами.
«Да тут у нас любовь неземная? – Мила провела рукой по волосам. – Чудеса, да и только. Безбашенная нимфоманка и махровый авантюрист. Просто сладкая парочка. Изумительно!»
Вацика Бонифацкого Мила знала как облупленного по былой комсомольской работе. Вацик был авантюристом чистейшей воды, таким, каких даже в комсомоле держать не рисковали. Бонифацкого поперли из горкома ЛКСМ за махинации с комсомольскими взносами, подлог документов и много чего еще. В принципе, могли бы и посадить, если б дело не замяли – никому лишних пятен на мундире не захотелось. Правда Мила не видела Вацика лет десять, но вполне резонно полагала, что человека, бывшего прохиндеем в тридцать пять, изменить в лучшую сторону к сорока пяти способна только могила.
«Изумительно, – Мила снова прицокнула языком. – Вот это, похоже, действительно удача».
Минут через двадцать явился Украинский. Полковник тяжело отдувался – стояла необычайная для мая жара, плюс – машина без кондиционера, да четвертый этаж, а лифт не работает – «охотники за алюминием» приделали электромотору «ноги».
– Прошу, Сергей Михайлович…
Украинский повалился в кресло.
По мнению Милы Кларчук, главной зацепкой для них теперь стал Вацлав Бонифацкий, чью изрядно поистаскавшуюся физиономию следовало с кассет вывести на печать, размножить и раздать оперативникам Украинского. Весь прочий «материал» никуда не годился – разве для порносалона. Нечего было и время тратить, но Мила, поколебавшись, ехидно подумала: «Зачем человека удовольствий лишать? Пускай посмотрит полковник. Для общего развития. Глядишь, супругу ночью удивит? А не удивит, так хоть с фигурантами в лицо ознакомится, и не только в лицо».
После первых двадцати минут просмотра лицо полковника приобрело цвет винегрета.
– Вторую кассету? – как ни в чем не бывало поинтересовалась Мила, с легкой иронией поглядывая на Сергея Михайловича.
– Да, пожалуй, достаточно, – сдержанно отозвался полковник, сильно хмурясь, все больше покрываясь красными пятнами и чувствуя себя не в своей тарелке. Вот, вроде бы давно не мальчик, мало чем проймешь, а смотреть подобные ролики в компании симпатичной женщины было как-то неловко.
«Работа у нас такая, – успокаивал себя Сергей Михайлович, и на глазах наливался пунцом.
«Фу ты черт, – мысленно ругнулся полковник, – у меня, кажется, эрекция. – Он исподтишка покосился на Милу. – Ещене хватало, чтобы она заметила. Идиотизм какой-то».
Впрочем, Мила ухмылялась именно так, словно прекрасно все понимала.
– Итак, Мила Сергеевна? – каменным голосом начал полковник. – Я вас слушаю.
– Эта женщина на кассете – Анна Ледовая, – пояснила Мила Кларчук. – Супруга нашего визави.
– Да уж… – изрек Сергей Михайлович. Он смахнул бисеринки пота со лба. – Ну и жарища, Мила…
Мила немедленно спохватилась:
– Холодного пива, Сергей Михайлович?
– Спасибо. – Украинский отрицательно покачал головой. – Днем будет пекло… – Пить на службе он не привык. Да и себе дороже – потом до вечера мотаться с дурной головой.
Мила достала из холодильника пару бутылок «Кока-колы». Украинский благодарно кивнул. Сковырнул крышку зажигалкой и сделал большой глоток. Смакуя шипучую жидкость, вспомнил о слухах, ходивших о «Кока-коле» в те далекие времена, когда он был молод. Когда о «коле» многие слышали, но мало кто пробовал. У самого Украинского (и не у одного его, должно быть) название напитка ассоциировалось с образом всего западного мира. В представлении Украинского то был мир, в котором миллионеры катались на «Ролс-ройсах», безработные стояли в очередях на бирже труда, нищие спали на парковых скамейках под газетами, гангстеры грабили банки, проливая реки крови, а ку-клукс-клановцы вешали негров, как домохозяйки выстиранное белье. Про «колу» с десятых слов рассказывали, что по вкусу похожа на мыло, разъедает печень, как кислота, зато жажду утоляет – куда там простой воде.
«На мыло не похожа, – думал Украинский, делая второй глоток. – Жажду черта лысого утоляет. На счет печени – не известно. Что с человеком не делай, он один хрен ползет на кладбище. В общем, все в этих долбаных слухах вечно шиворот навыворот…»
С середины семидесятых на прилавках отечественных магазинов стала появляться «Пепси-кола». Произведенная другой американской корпорацией, она, тем не менее, почему-то казалась не не такой откровенно империалистической, как вышеупомянутая «Кока». Народ греб «Пепси» ящиками, не смотря на кусачую цену. «Пепси» и «Фанта» были вдвое дороже наших лимонадов, «Буратино» и «Дюшес». Выставить десяток бутылок «Полы» на праздничный стол считалось особым шиком.
«Современной молодежи не понять. М-да…»
– М-да…
– О чем задумались, Сергей Михайлович? – голосок Милы вернул полковника к действительности.
– Я говорю, барышня – не из застенчивых, – сказал Украинский, возвращаясь к делу. – Выходит, Бонасюк шантажировал жену самого Ледового?
– Я думаю, прояснить этот вопрос – в ваших силах…
Вздохнув, Украинский потянулся к трубке мобильного телефона.
– Сергей Михайлович, – Мила сделала предостерегающий жест. – С Бонасюком необходимо утрясти так, чтобы не вспугнуть более крупную рыбу.
– Какую еще рыбу? – не понял Украинский.
– Среди ухажеров Анны Ледовой фигурирует некто Вацлав Бонифацкий. Я этого субъекта знаю… – Мила на секунду задумалась, – удивительное совпадение, но это именно так.
– Вы его знаете? – не поверил Сергей Михайлович.
– Мы работали когда-то вместе. В горкоме комсомола. Проходимец, каких мало. Бабник. Авантюрист. Не лишен лоска, а умение пускать пыль в глаза у него, по-моему, в крови. – Мила снова задумалась.
– Я слушаю, Мила Сергеевна.
– В горкоме Вацик проворовался, за что его и вышибли. В Крыму был связан с рэкетирской группировкой некоего Лехи Витрякова. Беспредельщики первой волны. Разбой на дорогах, убийства, похищения, шантаж. Шантаж… – задумчиво повторила Мила. – С той поры лет пять я о нем ничего не слышала, пока… – она кивнула в сторону видеокассет. – В случайности лично я не верю. В способность Вацика проявлять человеческие чувства – не верю вдвойне. А судя по датировке кассет – у Бонифацкого и Ледовой – продолжительный роман…
– К деньгам Виктора Ледового подбирается?
Мила молча развела руками: «Я этого не говорила, но ничего другого здесь и в бинокль не разглядишь»
– Рисковый парень, – Сергей Михайлович почесал за ухом. – Нашел, тоже, объект для махинаций. Такие неприятности на задницу заработает, мама родная не узнает… Да Ледовой от него ремешка на штанах не оставит.
– Он игрок, – пояснила Мила. – Азартный игрок. – Она сделала крохотный глоточек «Колы» из бокала.
– А Бонасюк при нем – шестеркой? – предположил Сергей Михайлович.
– Или охотится за Бонифацким, пока тот добирается до Ледового. Как знать…
– Ну, этот мерзавец Бонасюк сегодня же все расскажет, – пообещал полковник Украинский, потирая кисти рук с такою силой, что костяшки хрустнули. – Что знает и даже больше. Как на исповеди, честное слово. Я его, негодяя, так припру – белый свет в копеечку покажется.
– Только, Сергей Михайлович, действуйте осторожно, – напутствовала полковника женщина.
– Я всегда осторожен…
Едва дверь за полковником захлопнулась, Мила снова уселась в кресло и принялась обдумывать доклад, который к обеду ждал Поришайло.
Украинский прогремел каблуками по гулкой лестнице и бухнулся на сидение «Волги».
– В управление, – буркнул полковник.
Не успел водитель тронуться с места, как Сергей Михайлович уже цедил в рацию:
– Ты мне эту образину толстожопую хоть из под земли выкопай… Но только тихо, чтобы он никому вякнуть не успел…
Послушав с минуту невидимого оппонента, Украинский, в который раз за сегодняшний день наливаясь багрянцем, заорал в трубку так, что водитель чуть не выпустил рул:
– Не знаю! Но чтоб до 14.00 Бонасюк, мать его, канарейкой пел…
* * *
Пока Украинский рвал и метал, сам Василий Васильевич, ни сном ни духом не ведая о вновь занесенном над головой топоре, вышел из квартиры, направляясь в сауну на Сырец. В желудке Бонасюка переваривался обильный и вкусный обед, которым Кристина побаловала истосковавшегося по домашней стряпне супруга.Тут надо сказать, что Кристина не входила в число любителей кулинарных изысков. Да и Василий Васильевич не был гурманом. Зато все блюда, выходившие из под рук Кристины Бонасюк, были простыми, вкусными и полезными. Сам Бонасюк полагал, что умение готовить у супруги – от Бога. Это замечательное достоинство жены Василий Васильевич оценивал очень высоко, в одном ряду с длинными ногами, зелеными глазами и прочими прелестями. А может, даже и выше.
Вот и сегодня, проглотив одну за другой три миски зеленого борща с яйцами вкутую, Вась-Вась отдал должное второму. Опустошил такое-же количество тарелок картофельного пюре с тефтелями в томатном соусе. Время от времени он нырял вилкой в здоровенную миску салата из помидоров «по шопски», рецепт которого Кристина привезла из Болгарии.
– Васенька, ты лопнешь… – добродушно заметила Кристина, наблюдая картину опустошения, учиненного Вась-Васем на столе.
– Поистине, что нет, – Бонасюк влил в себя пол-литровую кружку клубничного киселя и откинулся на спинку стула, пытаясь удержать внутри чудовищной мощности отрыжку. Отрыжки во время обеда были самым категорическим образом запрещены Кристиной.
– Иди поваляйся, обжора, – умиленно промолвила Кристина, – пускай сало завяжется. А через часик езжай в сауну. Ты же не хочешь, чтобы мы, в самом деле, по миру пошли?
Бонасюк вытек из-за кухонного стола и честно провалялся отведенный час на диване. Он полагал, что сегодня неплохо вообще никуда не идти.
– Василе-ок? По-ора.
Таким образом, нежно, но достаточно требовательно призванный к исполнению своих обязанностей, Бонасюк в третьем часу дня отбыл на работу.
Он кое-как доплелся по солнцепеку до остановки метро и нырнул под землю, подумывая, что только чудом избежал теплового удара. Эскалатор повлек его вниз. Василий Васильевич стоял на слегка вибрирующих ступенях, с наслаждением подставляя потное лицо прохладному ветерку, гуляющему подземными коридорами. В вагоне какой-то юный Дон Кихот даже уступил Вась-Васю место. Бонасюк присел, а благодарность на его дряблом лице мешалась с удивлением. Вагон плавно раскачивался на ходу. Мысли в голове Вась-Вася плавали вяло, словно рыбки в декабрьском пруду. Бонасюк думал о том, как бы выкрутиться из создавшегося положения. Ничего толкового мозг не подсказывал, но и вчерашние события в восприятии потеряли прежнюю остроту.
«Как-то оно сложится, – с некоторым оптимизмом размышлял Василий Васильевич. – Конь не выдаст, волк не съест. У нас ведь всегда, поистине, так – сначала кричат, метают молнии, машут кулаками, а потом все тихонечко, на тормозах, съезжает в родное болото. Без шуму и пылу, как говорил папановский Лелик в «Бриллиантовой руке». И Нюрнбергский процесс замяли бы, если бы, конечно, у фашистов денег хватило, на взятки».