Страница:
– Армеец, – голос Правилова напомнил об угрюмых просторах Арктики, где в студеной воде болтаются льдины, – бери Протасова – и в приемную. Там паренек сидит, – пускай зайдет ко мне минут через пять. Ясно?
Протасов и Армеец исчезли с такой быстротой, словно в кабинете шефа их никогда и не было.
– Атасов, – лицо Олега Петровича сделалось совершенно пустым. Та самая дверца в душе Правилова, которую Андрею Бандуре удалось приоткрыть всего полчаса назад, захлопнулась с замогильным лязгом.
– К нам прибыл некий Андрей Бандура, утверждающий, будто он сын человека, служившего в моем батальоне двенадцать лет назад. – Правилов выдержал паузу. – Лично я ему не верю по целому ряду причин. Хочет устроиться к нам. Считаю это нецелесообразным. Возьмешь его с собой. Отдохнете… Протасов болтал про новое казино на Днепре. В Сырецком лесу есть рестораны… Мне все равно. Может, алкоголь развяжет ему язык. Другое что… Присмотришь за ним. Протасов и Армеец едут с тобой.
Атасов коротко кивнул и сделал было движение к двери, но Правилов удержал его жестом, показывая, что еще не закончил.
– Бывает, – Правилов пристально посмотрел в глаза Атасову, – человек переберет по молодости, пойдет покурить, перила низкие. А внизу, Атасов, река. Или набережная бетонная. Или озеро. В лесу Сырецком таких три. Подходящих. Тогда, значит, такая судьба…
Когда Атасов покидал кабинет Правилова, ему показалось, что он выходит из склепа.
Глава 3
Протасов и Армеец исчезли с такой быстротой, словно в кабинете шефа их никогда и не было.
– Атасов, – лицо Олега Петровича сделалось совершенно пустым. Та самая дверца в душе Правилова, которую Андрею Бандуре удалось приоткрыть всего полчаса назад, захлопнулась с замогильным лязгом.
– К нам прибыл некий Андрей Бандура, утверждающий, будто он сын человека, служившего в моем батальоне двенадцать лет назад. – Правилов выдержал паузу. – Лично я ему не верю по целому ряду причин. Хочет устроиться к нам. Считаю это нецелесообразным. Возьмешь его с собой. Отдохнете… Протасов болтал про новое казино на Днепре. В Сырецком лесу есть рестораны… Мне все равно. Может, алкоголь развяжет ему язык. Другое что… Присмотришь за ним. Протасов и Армеец едут с тобой.
Атасов коротко кивнул и сделал было движение к двери, но Правилов удержал его жестом, показывая, что еще не закончил.
– Бывает, – Правилов пристально посмотрел в глаза Атасову, – человек переберет по молодости, пойдет покурить, перила низкие. А внизу, Атасов, река. Или набережная бетонная. Или озеро. В лесу Сырецком таких три. Подходящих. Тогда, значит, такая судьба…
Когда Атасов покидал кабинет Правилова, ему показалось, что он выходит из склепа.
Глава 3
САУНА ГОСПОДИНА БОНАСЮКА
Валерий Протасов уверенно прокладывал путь в потоке машин, выбирающихся под вечер из города. Нужно признать, что лавировал он с ловкостью носорога, оказавшегося в антикварной лавке. Ежеминутно сигналил, жал на педали, а баранку крутил с такой силой, что оставалось только удивляться, каким образом она еще держится на рулевой колонке. У Андрея, удобно устроившегося рядом с Армейцем на заднем сидении джипа, могучая спина Протасова, качавшаяся в такт перебирающим руль рукам, вызвала забавную ассоциацию, и он весело разулыбался. Андрею представился слесарь-садист, засевший вечером в бойлерной многоэтажного дома, ожесточенно вращающий вентилем подачи горячей воды и получающий утонченное удовольствие от душераздирающих воплей, доносящихся из ванных комнат.
Движение на Воровского парализовала пробка. Протасов свернул налево, проскочил какими-то узенькими улочками и вырулил на бульвар Шевченко. Но и там они попали в затор. Где-то впереди произошла авария.
– Шило, типа, на мыло, – мрачно констатировал Атасов.
– Нагребли, блин, тачек… Накупили, в натуре, прав, – рычал Протасов. – Ксивы купил, а мозги не успел. А, Эдик?
Наконец «Ниссан-патрол» миновал стремнину бульвара и вырвался на простор Брест-Литовского проспекта, переименованного при Щербицком в проспект Победы. Внимание Андрея тут же привлекло снабженное внушительным куполом и колоннадой здание цирка справа, на что Протасов, уловивший этот интерес в зеркале заднего вида, радостно брякнул:
– Не грусти, брателло, свожу тебя как-нибудь на клоунов…
Армеец меланхолично заметил, что клоунов, особенно в последнее время, хватает и на улицах города.
Рот Протасова практически не закрывался с тех пор, как они вчетвером уселись в машину и покинули двор особняка. Едва только Олег Правилов со своими неограниченными возможностями «огорчить – хуже некуда» остался позади, Валерий воспрял духом. Узнав от Атасова, что они едут в сауну, Протасов сразу повеселел и незамедлительно предложил заложить крюк в сторону Большой окружной дороги.
– Хоть пару девчонок с собой возьмем, в натуре, а то в саунах такие расценки – долбануться, блин, головой…
Атасов молча отказал, и Протасов сосредоточился на дороге, время от времени оживленно комментируя умственные способности других водителей, а также всевозможные способы, благодаря которым те появились на свет.
Армеец покатывался со смеху, Бандура радостно поддакивал, пребывая на седьмом небе после того, как Правилов, дружески хлопнув его по плечу, передал на попечение Атасову:
– Вот что, Андрей, – сказал Правилов голосом отца-командира. – Отдохнешь с ребятами в выходные. Я приказал, чтобы устроили тебя нормально, – тут Правилов почти не лукавил, ведь слово «нормально» можно трактовать по-разному. – На неделе посмотрим, что можно сделать…
Так что паренек сидел, чувствуя себя Золушкой, встретившей на многотрудном и тернистом пути сказочного волшебника-Филантропа.
Они как раз проносились мимо танка, застывшего на бетонном постаменте, когда Атасов, единственный сохранявший мрачное молчание, махнул Протасову:
– Давай, типа, направо…
Протасов крутанул рулем, после чего джип, срезав две полосы и вызвав замешательство на дороге, влетел в узкую улицу. При повороте Атасов повалился на плечо Протасову, чем вызвал у того восторженное ржание:
– Ну, ты, Атасов, чего? «Мурзилок» по видюшнику насмотрелся?
Они миновали несколько кварталов. Дома вокруг были по преимуществу пятиэтажками. Наконец Протасов резко нажал на тормоза. Джип понесло юзом, развернуло на асфальте, и он замер возле двухэтажного дома, почти полностью скрытого цветущими деревьями.
– Нормально все. Приехали, в натуре, – радостно сообщил Протасов.
– Ну, т-ты и ду-дурак, – слабым голосом отозвался Армеец.
Андрей прикинул в уме, на какой срок лишил бы его прав отец, вздумай он хоть разок обойтись таким образом с тормозными колодками их желтой «тройки». Вспомнив отцовскую машину, Андрей невесело вздохнул.
Они зашагали мощеной кирпичом дорожкой, пока не очутились под обшитой сосновой вагонкой дверью. Протасов вытащил из кармана руку, напоминающую садовые грабли, и надавил кнопку звонка.
– Бонасюк, барыга неумный, давай открывай!..
– М-да, – сказал себе Украинский, – м-да. Такие переговоры вести – это тебе не ушами трясти… Распинался сорок пять минут перед этой козой, будто она твоя первая учительница, а ты – ее главный любимчик. Ну-ну…
Он действительно вложился в пределы школьного урока, сжато обрисовав Миле Сергеевне ту «хренову гору» работы, что была проделана им за истекшие сутки. А перелопачено было немало. Подчиненные полковника, трудясь в поте лица, опечатали десяток складов, вывернули наизнанку приблизительно такое же количество офисов, наворотили целые терриконы бумаги и даже задержали кое-кого до выяснения, так сказать. Теперь, используя кипы документов, изъятых в сейфах «Антарктики», Украинский готовился к следующему этапу операции. Предстояло, в сущности, всего ничего – последовательно выявлять структуры, еще только вчера приносившие доходы Виктору Ледовому, и методично забивать в них гвозди 120-го размера.
Что сезон охоты объявлен, с ним же самим в роли главного загонщика, Украинский понимал очень хорошо. Что в качестве дичи выступает, на сей раз не зайчик-побегайчик, а матерый и зловредный кабан со связями, сознавал еще лучше.
Сергей Михайлович отдавал себе отчет и в том, что как только кабан почует охотников (скорее всего – уже почуял), то уж точно не обрадуется. А разъяренный кабан – это такое паскудное дело…
– Это неприятности. Ба-альшие неприятности.
Назойливая мысль о том, что Виктор Ледовой при неблагоприятном (для Украинского) обороте дела в состоянии проглотить, не разжевывая особо «и вкуса, скотина, нераспробует», дюжину милицейских полковников, не давала покоя Украинскому еще по дороге из Крыма. Мощь свою Виктор Ледовой черпал из источников на такой высоте, куда Сергей Михайлович и заглядываться-то опасался, чтобы не вывихнуть ненароком шею.
В сложившихся обстоятельствах Украинский предпочел бы переговорить с самим Артемом Поришайло, который, собственно, и навел ведомство полковника на Виктора Ледового, как ракету на цель. Только вот Поришайло упорно предпочитал оставаться в тени, предоставив Сергею Михайловичу возможность отчитываться перед восхитительной Милой Клариковой. Полковнику это нравилось, как кошке поводок, но поделать ничего не мог, – его зависимость от Поришайло была чересчур велика.
– Сергей Михайлович? – голосок Милы – сама любезность, хоть бери и к ране прикладывай. – А вы не забыли о личной просьбе Артема Павловича?
Он не забыл и об этом. Как же, забудешь, как и о прогрессирующем флюсе во рту. Речь шла о депутате, которому покровительствовал лично Поришайло. Депутат прибыл в Киев из далекого шахтерского края, защищать народные интересы. И даже защищал одно время, пока чрезмерные увлечения иностранными автомобилями, доступными женщинами и прочими атрибутами из жизни новоиспеченного отечественного политического «бомонда» не сыграли с ним злую шутку. Народный избранник стал жертвой шантажиста, свившего гнездо разврата в коммерческой сауне на Сырце. Сауна оказалась оборудованной первоклассной системой звуко – и видеозаписи. Там депутат и вляпался по самое, что называется, не могу. Пытаясь освободиться от стресса, полученного на очередном пленарном заседании, съездил вечерком в баньку и влип, как кур во щи. Гнусный шантажист требовал денег, обещая, в противном случае, обнародовать кое-какие сцены трепетного общения депутата с двумя обворожительными девушками. Причем оставалось неясным – члены ли эти девицы избирательного штаба депутата, или нет?
Как бы там ни было, депутат пожаловался Поришайло. Артем Павлович незамедлительно и с восхитительной легкостью повесил и эту проблему на шею Сергею Украинскому.
– Я не забыл, Мила Сергеевна.
– Тогда у меня все, желаю удачи, Сергей Михайлович.
Полковник Украинский встал из-за стола, прошелся по кабинету и снова потянулся, разминая затекшие мышцы. Пересек комнату и остановился у окна. Город утопал в зелени.
– Как оно быстро всегда, раз – и все зеленое, – пробормотал Сергей Михайлович. Постоял у открытой фрамуги, вдыхая свежий воздух, наблюдая картину города, купающегося в лучах великолепного заката, ни на чем не сосредотачивая взгляд и чувствуя, как благодаря теплым краскам вечера отдыхают натруженные глаза. Усталость, накопившаяся в нем за последние месяцы, давила каждую клеточку тела многотонным грузом, но он понимал – отдыхать пока рановато.
– Помру я скоро, – сказал полковник в пустоту кабинета. Потом двинулся к столу, опустился в кресло и, толкнув пальцем клавишу спикерфона, принялся набирать номер.
– Володя?
– Здравия желаю, Сергей Михайлович.
– Ну, что там у тебя?
– Не беспокойтесь, Сергей Михайлович, ребята уже едут…
Так и должно было быть, но Украинский полагал, что лучше «перебдеть, чем недобдеть».
– Нехай они этого Бонасюка разнесут к херам! – с неожиданной злобой зарычал полковник.
– Будет сделано.
– И чтоб вытрясли все. Понял? Все!
– Ясно, Сергей Михайлович.
– По результатам доложишь.
Украинский направился к вешалке, надеясь, что с работой на сегодня покончено и он, наконец, с чистой совестью может покинуть управление.
Бандура искоса поглядывал на Протасова, трезвонившего в дверь с восхитительным упорством, и взвешивал в уме возможные варианты дальнейшего развития событий. Андрей предполагал, что либо здоровяку рано или поздно надоест торчать в позе салютующего кирпичной стене гитлеровца и он оставит звонок в покое, либо искусственный соловей умолкнет навеки, сраженный замыканием в обмотках. А может, хозяева дома выйдут из состояния летаргии. Грозные желваки, игравшие широкими скулами Протасова, пророчили, что пробуждение будет ужасным.
«Я бы уже не открывал», – с содроганием подумал Андрей.
– Мо-может, нет никого в таможне? – подал голос Армеец.
– Ага, в банный день… – Протасов мечтательно оглядел фасад. – Я вот сейчас возьму в джипиле своего винтаря да как вдолбеню, конкретно, по окнам…
Не успел Протасов захлопнуть рот – надо сказать, обещание «конкретно вдолбенить по окнам» было произнесено исключительно убедительно, убедительность вообще сквозила у Валеры во всем, – как из-за двери донеслось очень осторожное шерудение. Будто там завелась мышь.
– Бонасюк, твою мать! Давай открывай! – выплюнул в дверь Протасов.
Послышался звук отодвигаемых засовов. Дверь, пугливо дрогнув, приоткрылась где-то на треть.
Весь вид возникшего на пороге низкорослого толстяка лучше всяких слов свидетельствовал: холестерин – зло. Андрею пришло в голову, что толстяку сам Бог велел зашибать огромные деньги, снимаясь в антирекламе заварных пирожных, корзинок с масляным кремом и прочих вкусных, но неполезных кондитерских изысков. Для Общества защиты потребителей, например.
«Да ты, Толстый, без балды, талант в землю зарываешь».
Судя по обильно сдобренным сединой некогда черным волосам и впечатляющим мешкам под глазами, толстяку было лет сорок пять, если не больше.
– Ты чего, Бонасюк? Ты что, спал?! Спал, да?! – Протасов шагнул в дверь, вдавив Бонасюка вовнутрь.
– Да я просто поистине…
– Перекрываешься, да? – напустился на него Протасов. – Забурел, да? В лес, конкретно, захотел?
– Да я по-честному… – глаза Бонасюка выражали уныние. Правда, заметить это было довольно сложно. Его зрачки постоянно находились в хаотическом броуновском движении, отчего встретиться с толстяком взглядом, – еще та была задачка.
– Да ладно, Бонасюк. Нормально все… – успокоил Армеец.
Бандура двинулся за Протасовым и вскоре очутился в холле, обставленном прекрасной мягкой мебелью. Посередине комнаты в чаше, с большим искусством выложенной камнями, о названии которых Бандура мог только догадываться, журчал прелестный фонтан. Внутри чаши, сверкая капельками студеной воды на кожуре, лениво плавали яблоки. За приоткрытой двустворчатой дверью Андрей с изумлением обнаружил широкую бирюзовую гладь нехилого плавательного бассейна.
Армеец направился к фонтану и, после некоторого колебания, извлек из воды яблоко. Атасов открыл холодильник и потянул с полки первую попавшуюся под руку бутылку. Бандура же неловко топтался в углу, он хотел произвести хорошее впечатление на такого важного человека, каким, по его мнению, мог быть владелец частной сауны.
Протасов плюхнулся на кожаный диван. Диван откликнулся отчаянно-протестующим скрипом. Бонасюк вошел в холл последним, качая головой, будто китайский болванчик.
– Я думал сегодня, поистине…
– Давай, Бонасюк, кочегарь все эти вещи, чтоб все путем, – Протасов нашарил пульт, включил телевизор, висящий под потолком, и внезапно рявкнул на замешкавшегося было Бонасюка, – мухой, давай!
Все три подбородка достойного владельца сауны затряслись от праведного возмущения, но он благоразумно смолчал. Противно шаркая ножками, Бонасюк отправился вглубь помещения. По дороге он продолжал вращать своими неуловимыми зрачками.
В конце февраля, прошлепав сапогами по серо-черным остовам сугробов, в сауну вломилось с полдюжины наглых и крикливых малолеток. На календаре значилась зима, но стояла оттепель, снег со льдом таяли, на улицах была невообразимая грязища. Такая, перед которой бессильны любые коврики, устилаемые при входе в помещение. Бонасюк даже скрипя сердце, согласился доплачивать какие-то гроши постоянно роптавшей бабушке-уборщице.
Так вот, малолетки шныряли по сауне, а грязь с их ботинок стекала на шикарные ковры, влетевшие Бонасюку в копеечку. По сорок американских долларов за один квадратный метр, и все – из собственного кармана.
В сущности, малолетки могли бы и не открывать ртов, Бонасюку и без слов все стало ясно. Однако Василий Васильевич, вынужден был выслушать, что он голимый барыга, впершийся без спроса на чужую территорию. Что он еще и мудила, которыйконкретно попал. Из всего вышеперечисленного следовал однозначный вывод о том, что – он, конь, бабло должен, а размер штрафа – пять кусков зелени.
– А будешь, падло, тявкать, поставим на счетчик, пожалеешь, что на свет появился. А побежишь в мусарню – тут тебе и конец. И при чем все это – без базара.
Бонасюк выслушал молча, для виду покивал головой и абсолютно со всем согласился, а его зрачки бегали из стороны в сторону вдвое быстрее обычного. Чувством самосохранения Господь его не обидел. Оставшись в одиночестве, он кинулся по изуродованному ковру к телефону и вопреки дрожащим пальцам, довольно оперативно дозвонился своей жене Кристине.
– Кристичка, золотце, я поистине очень сцю… – выдохнул Вася в трубку.
Жена Василия Васильевича была стройной эффектной шатенкой, обладательницей потрясающей груди и чарующих зеленых глаз, выше мужа на две головы и моложе лет на пятнадцать.
Кроме того, Кристина была деловой женщиной со связями, идущими так высоко, что Бонасюк и знать не хотел. Именно Кристина предложила инвестировать в строительство коммерческой сауны стартовый капитал, образовавшийся, когда большой дом родителей Бонасюка в Лесной Буче пошел с молотка. Лишь благодаря жене Василий Васильевич, прозябавший в начале девяностых на одной из кафедр Горного факультета КПИ, занялся новым для себя делом по оказанию бытовых услуг населению. Он вообще-то не хотел, он упирался, как мог, но: «…кандидатскуюсвою можешь в задницу запихнуть, Вася. Если ты и дальше собираешься наживать геморрой в институте, пуская слюни на студенток, я найду себе другого партнера».
Бонасюк любил жену. Кроме того, он хотя бы иногда смотрел в зеркало и даже находил в себе мужество трезво оценивать увиденное. Он испугался. И решился.
– Василечек, а что за люди приходили? – звонок застал Кристину в косметическом салоне, нежащейся в лучах ультрафиолета. Она совсем не испугалась. Время было такое тревожное, что стоило только удивляться, как вообще удалось проработать больше года, ни разу не попав в поле зрения бандитов.
– Малолетки, Кристичка, но злющие… Поистине думал – конец мне, – в голосе Василия Васильевича появились плаксивые нотки, – что-то мне плохо, по-честному, пойду-ка я домой…
– Успокойся, Вася. Сейчас приедут люди, они разберутся… – и, почувствовав, что прозвучало резковато, добавила: – Запри дверь и подожди их, Василек. – Кристина отложила мобилку, изящно откинулась в кресле, отчего ее грудь повернулась к потолку, подобно двуглавой горной вершине, и сказала подруге, загорающей под соседней лампой:
– Анечка, солнышко, а мне нужна твоя помощь…
Василий Васильевич все еще вздрагивал рыхлым телом, когда, пригнув голову, чтобы не зацепить дверной косяк, порог сауны впервые перешагнул Протасов. На его могучей шее – «это нешея, это поистине ствол какого-то дуба», болталась толстенная золотая цепь. Цепь искрилась отблесками растровых светильников, вмонтированных в холле повсюду. Великан добродушно улыбался, но отнюдь не выглядел добряком.
«Я по-честному на его улыбочку не куплюсь», – решил Бонасюк.
– Здоров мужик. Ну и где тут твои хулиганы?
Василий Васильевич сразу почувствовал, что хулиганов он больше не увидит.
В джипе, оставленном на подъездной дорожке, ожидали Атасов и Армеец. Для подстраховки, так сказать.
– Со-сопляки, с-старик, сопляками, конечно, а шило в легкое за-засунут – у-удивиться не успеешь, – Армеец поправил лямку висевшего подмышкой пистолета-пулемета «Узи», калибра девять миллиметров.
Вскоре состоялась стрелка, в ходе которой малолетки на собственной шкуре убедились, что противостоять с бейсбольными битами автоматическому оружию – это не прошвырнуться в парке.
Затем Протасов, весело хлопнув Бонасюка по спине, отчего тот пробежал вперед не менее пяти шагов, добродушно заржал:
– Вот и все, а ты боялась, даже юбка не помялась!
Бонасюк покрылся красными пятнами.
– Значит так, – продолжал громогласно Протасов, – ежели какой скот наедет…
– Валера, п-проверить сначала бы надо, – перебил Армеец, имея в виду, что они практически ничего не знали ни о самом Бонасюке, ни о его заведении. Мало ли, какой бизнес может крутиться под вывеской невинной баньки. У Бонасюка, например, имелось несколько вмонтированных в стены высококлассных видеокамер. Техника не простаивала, давно отбив затраты на приобретение. Бонасюк, естественно, распространяться об этом не спешил.
– Да ты гонишь, Эдик. Будешь абонементы в своей долбаной библиотеке проверять. – Он снова повернулся к Бонасюку.
– Короче, слушай сюда, Васек. Ежели какой скот наедет, – ты, блин, работаешь под Правиловым. Усек? Правилов – твоя крыша, – врубаешься? Кто не вкурит – звони на мобилу, забиваем стрелу и кылдык. Ты понял, да?
– Спасибо, ребята, – Бонасюк смущенно шаркал ножкой, – поистине помогли, – и все ждал, когда же эти головорезы сядут в свой джип и упрутся куда подальше.
– Ну ни хрена себе, спасибо!? – Протасов еще больше развеселился, – ну ты, блин, даешь, конкретно…
– Пятьсот баксов, типа, в месяц, не дорого будет для тебя? – Атасов придвинулся с другой стороны и смотрел испытующе, – за защиту, типа…
Бонасюк пустился в путаные и пространные рассказы о притеснениях со стороны санэпидемстанции и пожарных, намекая, что он еще толком и на ноги-то подняться не успел.
– Финансы, поистине, поют романсы…
Атасов и Протасов переглядывались недоверчиво, такие байки им доводилось слышать не раз. С другой стороны, они прибыли по прямому распоряжению Олега Правилова «помочь хорошему человеку». Насколько хорошему и, главное, – близкому – Правилов уточнить не удосужился. Выход подсказал Армеец, говоривший редко, но метко, и они отбыли, получив неограниченный кредит париться, когда заблагорассудится.
– Пока харя не треснет, – метко подытожил Протасов.
– Так твой батя, типа, служил в Афгане с Правиловым? – Атасов возлежал на осиновой лавке парилки с непринужденностью, свойственной древнеримским патрициям. – А в каком, типа, году?
Алкоголь, пожирающий Атасова изнутри, подобно термитам, подтачивающим великолепный дуб, еще никак не сказался на его теле: Атасов был сложен, как Аполлон.
– Да я тогда сосем малым был, – Андрей пожал плечами. Он еле ворочал языком от невыносимой жары, царившей в парилке, и с ужасом погладывал на Атасова. Пока Бонасюк растапливал баньку, Атасов в одиночку расправился с целой бутылкой джина. Андрей ожидал, что джин вот-вот закипит в атасовской голове, но ничего подобного не было и в помине.
– А в каких войсках твой батя служил? – взгляд Атасова оставался пытливым, глаза – абсолютно трезвыми. Видимо, алкоголь оказывал на его мозги примерно такое же воздействие, какое обыкновенно оказывает чашка крепкого черного кофе. Невероятно, но факт.
– Да в пехоте, кажется, – Андрей задумался. В ящиках старой румынской стенки, которую он помнил с детства, присутствовали в качестве главных приобретений, сделанных отцом в армии, самые разнообразные армейские значки. Парашюты, звездочки, скрещенные стволы орудий и даже танки. Танками Андрей пробовал играть в детстве, хотя здорово мешали торчавшие из них хвостики, предназначенные, судя по всему, для навинчивания гаек.
– Или в десанте…
– Вот Атасов был майором, – Протасов явно скучал. – А, Атасов? Ходил бы в генеральских лампасах, в натуре, если б бухал поменьше?..
– Ва-валерка, например, два года протоптался на ку-кухне, – Армеец потянулся на лежаке, – видишь, Андрюша, какую мо-морду наел. Как привык ч-челюстями двигать, так до сих пор не может о-остановиться.
– Дебилы вы все, – лицо Протасова потускнело. – Нет, в натуре, Атасов, какого хрена ты приклепался к пацану со своим долбаным Афганом? – Протасов шумно вздохнул, очевидно раздумывая, продолжать или не стоит. – Вот был у меня дружок… Толковый пацан, грамотный. В институт поступил. Реально. Без блата. А потом – Афган. Ну, нормально все, два года в десантуре, медали там и все дела. После дембеля проходил дома пару месяцев, как контуженый. Мать все ждала – в институт восстановится… А он… Походил, говорю, – Протасов перевел дыхание, – походил, и пошел с веревкой в ванную. Вот… Матушка его теперь бутылки собирает… – лицо Протасова стало каменным. – Говорят, в переходе с сигаретами стояла, так козлы какие-то прогнали. Я вот раскручусь немного, подъеду, в натуре, и всех этих козодоев завалю. – Протасов обернулся к Армейцу, – Чуешь, Эдик? Я ж ему говорил про девчонок, а? – он с укоризной поглядел на Атасова, – так он, в натуре: типа, не в этот раз…
– Купи себе, типа, надувную…
– Ты моя резиновая женщина, – Протасов снова развеселился.
– Слышишь, Андрюша, – Армеец доброжелательно взглянул на Бандуру, – как самый мо-молодой, сгоняй в холодильник за пи-пивком.
Движение на Воровского парализовала пробка. Протасов свернул налево, проскочил какими-то узенькими улочками и вырулил на бульвар Шевченко. Но и там они попали в затор. Где-то впереди произошла авария.
– Шило, типа, на мыло, – мрачно констатировал Атасов.
– Нагребли, блин, тачек… Накупили, в натуре, прав, – рычал Протасов. – Ксивы купил, а мозги не успел. А, Эдик?
Наконец «Ниссан-патрол» миновал стремнину бульвара и вырвался на простор Брест-Литовского проспекта, переименованного при Щербицком в проспект Победы. Внимание Андрея тут же привлекло снабженное внушительным куполом и колоннадой здание цирка справа, на что Протасов, уловивший этот интерес в зеркале заднего вида, радостно брякнул:
– Не грусти, брателло, свожу тебя как-нибудь на клоунов…
Армеец меланхолично заметил, что клоунов, особенно в последнее время, хватает и на улицах города.
Рот Протасова практически не закрывался с тех пор, как они вчетвером уселись в машину и покинули двор особняка. Едва только Олег Правилов со своими неограниченными возможностями «огорчить – хуже некуда» остался позади, Валерий воспрял духом. Узнав от Атасова, что они едут в сауну, Протасов сразу повеселел и незамедлительно предложил заложить крюк в сторону Большой окружной дороги.
– Хоть пару девчонок с собой возьмем, в натуре, а то в саунах такие расценки – долбануться, блин, головой…
Атасов молча отказал, и Протасов сосредоточился на дороге, время от времени оживленно комментируя умственные способности других водителей, а также всевозможные способы, благодаря которым те появились на свет.
Армеец покатывался со смеху, Бандура радостно поддакивал, пребывая на седьмом небе после того, как Правилов, дружески хлопнув его по плечу, передал на попечение Атасову:
– Вот что, Андрей, – сказал Правилов голосом отца-командира. – Отдохнешь с ребятами в выходные. Я приказал, чтобы устроили тебя нормально, – тут Правилов почти не лукавил, ведь слово «нормально» можно трактовать по-разному. – На неделе посмотрим, что можно сделать…
Так что паренек сидел, чувствуя себя Золушкой, встретившей на многотрудном и тернистом пути сказочного волшебника-Филантропа.
Они как раз проносились мимо танка, застывшего на бетонном постаменте, когда Атасов, единственный сохранявший мрачное молчание, махнул Протасову:
– Давай, типа, направо…
Протасов крутанул рулем, после чего джип, срезав две полосы и вызвав замешательство на дороге, влетел в узкую улицу. При повороте Атасов повалился на плечо Протасову, чем вызвал у того восторженное ржание:
– Ну, ты, Атасов, чего? «Мурзилок» по видюшнику насмотрелся?
Они миновали несколько кварталов. Дома вокруг были по преимуществу пятиэтажками. Наконец Протасов резко нажал на тормоза. Джип понесло юзом, развернуло на асфальте, и он замер возле двухэтажного дома, почти полностью скрытого цветущими деревьями.
– Нормально все. Приехали, в натуре, – радостно сообщил Протасов.
– Ну, т-ты и ду-дурак, – слабым голосом отозвался Армеец.
Андрей прикинул в уме, на какой срок лишил бы его прав отец, вздумай он хоть разок обойтись таким образом с тормозными колодками их желтой «тройки». Вспомнив отцовскую машину, Андрей невесело вздохнул.
Они зашагали мощеной кирпичом дорожкой, пока не очутились под обшитой сосновой вагонкой дверью. Протасов вытащил из кармана руку, напоминающую садовые грабли, и надавил кнопку звонка.
– Бонасюк, барыга неумный, давай открывай!..
* * *
Сергей Украинский положил телефонную трубку, откинулся в высоком кресле, заложил руки за голову и потянулся всем телом. В спине что-то предательски хрустнуло. Украинский неодобрительно хмыкнул и скосил глаза в сторону своего «Панасоника». Жидкокристаллический дисплей таймера замер на цифре 45.– М-да, – сказал себе Украинский, – м-да. Такие переговоры вести – это тебе не ушами трясти… Распинался сорок пять минут перед этой козой, будто она твоя первая учительница, а ты – ее главный любимчик. Ну-ну…
Он действительно вложился в пределы школьного урока, сжато обрисовав Миле Сергеевне ту «хренову гору» работы, что была проделана им за истекшие сутки. А перелопачено было немало. Подчиненные полковника, трудясь в поте лица, опечатали десяток складов, вывернули наизнанку приблизительно такое же количество офисов, наворотили целые терриконы бумаги и даже задержали кое-кого до выяснения, так сказать. Теперь, используя кипы документов, изъятых в сейфах «Антарктики», Украинский готовился к следующему этапу операции. Предстояло, в сущности, всего ничего – последовательно выявлять структуры, еще только вчера приносившие доходы Виктору Ледовому, и методично забивать в них гвозди 120-го размера.
Что сезон охоты объявлен, с ним же самим в роли главного загонщика, Украинский понимал очень хорошо. Что в качестве дичи выступает, на сей раз не зайчик-побегайчик, а матерый и зловредный кабан со связями, сознавал еще лучше.
Сергей Михайлович отдавал себе отчет и в том, что как только кабан почует охотников (скорее всего – уже почуял), то уж точно не обрадуется. А разъяренный кабан – это такое паскудное дело…
– Это неприятности. Ба-альшие неприятности.
Назойливая мысль о том, что Виктор Ледовой при неблагоприятном (для Украинского) обороте дела в состоянии проглотить, не разжевывая особо «и вкуса, скотина, нераспробует», дюжину милицейских полковников, не давала покоя Украинскому еще по дороге из Крыма. Мощь свою Виктор Ледовой черпал из источников на такой высоте, куда Сергей Михайлович и заглядываться-то опасался, чтобы не вывихнуть ненароком шею.
В сложившихся обстоятельствах Украинский предпочел бы переговорить с самим Артемом Поришайло, который, собственно, и навел ведомство полковника на Виктора Ледового, как ракету на цель. Только вот Поришайло упорно предпочитал оставаться в тени, предоставив Сергею Михайловичу возможность отчитываться перед восхитительной Милой Клариковой. Полковнику это нравилось, как кошке поводок, но поделать ничего не мог, – его зависимость от Поришайло была чересчур велика.
– Сергей Михайлович? – голосок Милы – сама любезность, хоть бери и к ране прикладывай. – А вы не забыли о личной просьбе Артема Павловича?
Он не забыл и об этом. Как же, забудешь, как и о прогрессирующем флюсе во рту. Речь шла о депутате, которому покровительствовал лично Поришайло. Депутат прибыл в Киев из далекого шахтерского края, защищать народные интересы. И даже защищал одно время, пока чрезмерные увлечения иностранными автомобилями, доступными женщинами и прочими атрибутами из жизни новоиспеченного отечественного политического «бомонда» не сыграли с ним злую шутку. Народный избранник стал жертвой шантажиста, свившего гнездо разврата в коммерческой сауне на Сырце. Сауна оказалась оборудованной первоклассной системой звуко – и видеозаписи. Там депутат и вляпался по самое, что называется, не могу. Пытаясь освободиться от стресса, полученного на очередном пленарном заседании, съездил вечерком в баньку и влип, как кур во щи. Гнусный шантажист требовал денег, обещая, в противном случае, обнародовать кое-какие сцены трепетного общения депутата с двумя обворожительными девушками. Причем оставалось неясным – члены ли эти девицы избирательного штаба депутата, или нет?
Как бы там ни было, депутат пожаловался Поришайло. Артем Павлович незамедлительно и с восхитительной легкостью повесил и эту проблему на шею Сергею Украинскому.
– Я не забыл, Мила Сергеевна.
– Тогда у меня все, желаю удачи, Сергей Михайлович.
Полковник Украинский встал из-за стола, прошелся по кабинету и снова потянулся, разминая затекшие мышцы. Пересек комнату и остановился у окна. Город утопал в зелени.
– Как оно быстро всегда, раз – и все зеленое, – пробормотал Сергей Михайлович. Постоял у открытой фрамуги, вдыхая свежий воздух, наблюдая картину города, купающегося в лучах великолепного заката, ни на чем не сосредотачивая взгляд и чувствуя, как благодаря теплым краскам вечера отдыхают натруженные глаза. Усталость, накопившаяся в нем за последние месяцы, давила каждую клеточку тела многотонным грузом, но он понимал – отдыхать пока рановато.
– Помру я скоро, – сказал полковник в пустоту кабинета. Потом двинулся к столу, опустился в кресло и, толкнув пальцем клавишу спикерфона, принялся набирать номер.
– Володя?
– Здравия желаю, Сергей Михайлович.
– Ну, что там у тебя?
– Не беспокойтесь, Сергей Михайлович, ребята уже едут…
Так и должно было быть, но Украинский полагал, что лучше «перебдеть, чем недобдеть».
– Нехай они этого Бонасюка разнесут к херам! – с неожиданной злобой зарычал полковник.
– Будет сделано.
– И чтоб вытрясли все. Понял? Все!
– Ясно, Сергей Михайлович.
– По результатам доложишь.
Украинский направился к вешалке, надеясь, что с работой на сегодня покончено и он, наконец, с чистой совестью может покинуть управление.
* * *
Звонок за обшитой вагонкой бронедверью разливался соловьиными трелями. Затем в глубине первого этажа затрещал дисковый телефон. Дом настороженно молчал. Если в нем и теплилась жизнь, то она умело маскировалась.Бандура искоса поглядывал на Протасова, трезвонившего в дверь с восхитительным упорством, и взвешивал в уме возможные варианты дальнейшего развития событий. Андрей предполагал, что либо здоровяку рано или поздно надоест торчать в позе салютующего кирпичной стене гитлеровца и он оставит звонок в покое, либо искусственный соловей умолкнет навеки, сраженный замыканием в обмотках. А может, хозяева дома выйдут из состояния летаргии. Грозные желваки, игравшие широкими скулами Протасова, пророчили, что пробуждение будет ужасным.
«Я бы уже не открывал», – с содроганием подумал Андрей.
– Мо-может, нет никого в таможне? – подал голос Армеец.
– Ага, в банный день… – Протасов мечтательно оглядел фасад. – Я вот сейчас возьму в джипиле своего винтаря да как вдолбеню, конкретно, по окнам…
Не успел Протасов захлопнуть рот – надо сказать, обещание «конкретно вдолбенить по окнам» было произнесено исключительно убедительно, убедительность вообще сквозила у Валеры во всем, – как из-за двери донеслось очень осторожное шерудение. Будто там завелась мышь.
– Бонасюк, твою мать! Давай открывай! – выплюнул в дверь Протасов.
Послышался звук отодвигаемых засовов. Дверь, пугливо дрогнув, приоткрылась где-то на треть.
Весь вид возникшего на пороге низкорослого толстяка лучше всяких слов свидетельствовал: холестерин – зло. Андрею пришло в голову, что толстяку сам Бог велел зашибать огромные деньги, снимаясь в антирекламе заварных пирожных, корзинок с масляным кремом и прочих вкусных, но неполезных кондитерских изысков. Для Общества защиты потребителей, например.
«Да ты, Толстый, без балды, талант в землю зарываешь».
Судя по обильно сдобренным сединой некогда черным волосам и впечатляющим мешкам под глазами, толстяку было лет сорок пять, если не больше.
– Ты чего, Бонасюк? Ты что, спал?! Спал, да?! – Протасов шагнул в дверь, вдавив Бонасюка вовнутрь.
– Да я просто поистине…
– Перекрываешься, да? – напустился на него Протасов. – Забурел, да? В лес, конкретно, захотел?
– Да я по-честному… – глаза Бонасюка выражали уныние. Правда, заметить это было довольно сложно. Его зрачки постоянно находились в хаотическом броуновском движении, отчего встретиться с толстяком взглядом, – еще та была задачка.
– Да ладно, Бонасюк. Нормально все… – успокоил Армеец.
Бандура двинулся за Протасовым и вскоре очутился в холле, обставленном прекрасной мягкой мебелью. Посередине комнаты в чаше, с большим искусством выложенной камнями, о названии которых Бандура мог только догадываться, журчал прелестный фонтан. Внутри чаши, сверкая капельками студеной воды на кожуре, лениво плавали яблоки. За приоткрытой двустворчатой дверью Андрей с изумлением обнаружил широкую бирюзовую гладь нехилого плавательного бассейна.
Армеец направился к фонтану и, после некоторого колебания, извлек из воды яблоко. Атасов открыл холодильник и потянул с полки первую попавшуюся под руку бутылку. Бандура же неловко топтался в углу, он хотел произвести хорошее впечатление на такого важного человека, каким, по его мнению, мог быть владелец частной сауны.
Протасов плюхнулся на кожаный диван. Диван откликнулся отчаянно-протестующим скрипом. Бонасюк вошел в холл последним, качая головой, будто китайский болванчик.
– Я думал сегодня, поистине…
– Давай, Бонасюк, кочегарь все эти вещи, чтоб все путем, – Протасов нашарил пульт, включил телевизор, висящий под потолком, и внезапно рявкнул на замешкавшегося было Бонасюка, – мухой, давай!
Все три подбородка достойного владельца сауны затряслись от праведного возмущения, но он благоразумно смолчал. Противно шаркая ножками, Бонасюк отправился вглубь помещения. По дороге он продолжал вращать своими неуловимыми зрачками.
* * *
В поле зрения группировки Олега Правилова частное заведение Василия Васильевича Бонасюка угодило совершенно случайно около двух месяцев назад. Началось все вот с чего.В конце февраля, прошлепав сапогами по серо-черным остовам сугробов, в сауну вломилось с полдюжины наглых и крикливых малолеток. На календаре значилась зима, но стояла оттепель, снег со льдом таяли, на улицах была невообразимая грязища. Такая, перед которой бессильны любые коврики, устилаемые при входе в помещение. Бонасюк даже скрипя сердце, согласился доплачивать какие-то гроши постоянно роптавшей бабушке-уборщице.
Так вот, малолетки шныряли по сауне, а грязь с их ботинок стекала на шикарные ковры, влетевшие Бонасюку в копеечку. По сорок американских долларов за один квадратный метр, и все – из собственного кармана.
В сущности, малолетки могли бы и не открывать ртов, Бонасюку и без слов все стало ясно. Однако Василий Васильевич, вынужден был выслушать, что он голимый барыга, впершийся без спроса на чужую территорию. Что он еще и мудила, которыйконкретно попал. Из всего вышеперечисленного следовал однозначный вывод о том, что – он, конь, бабло должен, а размер штрафа – пять кусков зелени.
– А будешь, падло, тявкать, поставим на счетчик, пожалеешь, что на свет появился. А побежишь в мусарню – тут тебе и конец. И при чем все это – без базара.
Бонасюк выслушал молча, для виду покивал головой и абсолютно со всем согласился, а его зрачки бегали из стороны в сторону вдвое быстрее обычного. Чувством самосохранения Господь его не обидел. Оставшись в одиночестве, он кинулся по изуродованному ковру к телефону и вопреки дрожащим пальцам, довольно оперативно дозвонился своей жене Кристине.
– Кристичка, золотце, я поистине очень сцю… – выдохнул Вася в трубку.
Жена Василия Васильевича была стройной эффектной шатенкой, обладательницей потрясающей груди и чарующих зеленых глаз, выше мужа на две головы и моложе лет на пятнадцать.
Кроме того, Кристина была деловой женщиной со связями, идущими так высоко, что Бонасюк и знать не хотел. Именно Кристина предложила инвестировать в строительство коммерческой сауны стартовый капитал, образовавшийся, когда большой дом родителей Бонасюка в Лесной Буче пошел с молотка. Лишь благодаря жене Василий Васильевич, прозябавший в начале девяностых на одной из кафедр Горного факультета КПИ, занялся новым для себя делом по оказанию бытовых услуг населению. Он вообще-то не хотел, он упирался, как мог, но: «…кандидатскуюсвою можешь в задницу запихнуть, Вася. Если ты и дальше собираешься наживать геморрой в институте, пуская слюни на студенток, я найду себе другого партнера».
Бонасюк любил жену. Кроме того, он хотя бы иногда смотрел в зеркало и даже находил в себе мужество трезво оценивать увиденное. Он испугался. И решился.
– Василечек, а что за люди приходили? – звонок застал Кристину в косметическом салоне, нежащейся в лучах ультрафиолета. Она совсем не испугалась. Время было такое тревожное, что стоило только удивляться, как вообще удалось проработать больше года, ни разу не попав в поле зрения бандитов.
– Малолетки, Кристичка, но злющие… Поистине думал – конец мне, – в голосе Василия Васильевича появились плаксивые нотки, – что-то мне плохо, по-честному, пойду-ка я домой…
– Успокойся, Вася. Сейчас приедут люди, они разберутся… – и, почувствовав, что прозвучало резковато, добавила: – Запри дверь и подожди их, Василек. – Кристина отложила мобилку, изящно откинулась в кресле, отчего ее грудь повернулась к потолку, подобно двуглавой горной вершине, и сказала подруге, загорающей под соседней лампой:
– Анечка, солнышко, а мне нужна твоя помощь…
Василий Васильевич все еще вздрагивал рыхлым телом, когда, пригнув голову, чтобы не зацепить дверной косяк, порог сауны впервые перешагнул Протасов. На его могучей шее – «это нешея, это поистине ствол какого-то дуба», болталась толстенная золотая цепь. Цепь искрилась отблесками растровых светильников, вмонтированных в холле повсюду. Великан добродушно улыбался, но отнюдь не выглядел добряком.
«Я по-честному на его улыбочку не куплюсь», – решил Бонасюк.
– Здоров мужик. Ну и где тут твои хулиганы?
Василий Васильевич сразу почувствовал, что хулиганов он больше не увидит.
В джипе, оставленном на подъездной дорожке, ожидали Атасов и Армеец. Для подстраховки, так сказать.
– Со-сопляки, с-старик, сопляками, конечно, а шило в легкое за-засунут – у-удивиться не успеешь, – Армеец поправил лямку висевшего подмышкой пистолета-пулемета «Узи», калибра девять миллиметров.
Вскоре состоялась стрелка, в ходе которой малолетки на собственной шкуре убедились, что противостоять с бейсбольными битами автоматическому оружию – это не прошвырнуться в парке.
Затем Протасов, весело хлопнув Бонасюка по спине, отчего тот пробежал вперед не менее пяти шагов, добродушно заржал:
– Вот и все, а ты боялась, даже юбка не помялась!
Бонасюк покрылся красными пятнами.
– Значит так, – продолжал громогласно Протасов, – ежели какой скот наедет…
– Валера, п-проверить сначала бы надо, – перебил Армеец, имея в виду, что они практически ничего не знали ни о самом Бонасюке, ни о его заведении. Мало ли, какой бизнес может крутиться под вывеской невинной баньки. У Бонасюка, например, имелось несколько вмонтированных в стены высококлассных видеокамер. Техника не простаивала, давно отбив затраты на приобретение. Бонасюк, естественно, распространяться об этом не спешил.
– Да ты гонишь, Эдик. Будешь абонементы в своей долбаной библиотеке проверять. – Он снова повернулся к Бонасюку.
– Короче, слушай сюда, Васек. Ежели какой скот наедет, – ты, блин, работаешь под Правиловым. Усек? Правилов – твоя крыша, – врубаешься? Кто не вкурит – звони на мобилу, забиваем стрелу и кылдык. Ты понял, да?
– Спасибо, ребята, – Бонасюк смущенно шаркал ножкой, – поистине помогли, – и все ждал, когда же эти головорезы сядут в свой джип и упрутся куда подальше.
– Ну ни хрена себе, спасибо!? – Протасов еще больше развеселился, – ну ты, блин, даешь, конкретно…
– Пятьсот баксов, типа, в месяц, не дорого будет для тебя? – Атасов придвинулся с другой стороны и смотрел испытующе, – за защиту, типа…
Бонасюк пустился в путаные и пространные рассказы о притеснениях со стороны санэпидемстанции и пожарных, намекая, что он еще толком и на ноги-то подняться не успел.
– Финансы, поистине, поют романсы…
Атасов и Протасов переглядывались недоверчиво, такие байки им доводилось слышать не раз. С другой стороны, они прибыли по прямому распоряжению Олега Правилова «помочь хорошему человеку». Насколько хорошему и, главное, – близкому – Правилов уточнить не удосужился. Выход подсказал Армеец, говоривший редко, но метко, и они отбыли, получив неограниченный кредит париться, когда заблагорассудится.
– Пока харя не треснет, – метко подытожил Протасов.
* * *
Они и не злоупотребляли открывшимися возможностями, когда, прихватив с собой Бандуру, прибыли в «шаровую» сауну всего в десятый раз.– Так твой батя, типа, служил в Афгане с Правиловым? – Атасов возлежал на осиновой лавке парилки с непринужденностью, свойственной древнеримским патрициям. – А в каком, типа, году?
Алкоголь, пожирающий Атасова изнутри, подобно термитам, подтачивающим великолепный дуб, еще никак не сказался на его теле: Атасов был сложен, как Аполлон.
– Да я тогда сосем малым был, – Андрей пожал плечами. Он еле ворочал языком от невыносимой жары, царившей в парилке, и с ужасом погладывал на Атасова. Пока Бонасюк растапливал баньку, Атасов в одиночку расправился с целой бутылкой джина. Андрей ожидал, что джин вот-вот закипит в атасовской голове, но ничего подобного не было и в помине.
– А в каких войсках твой батя служил? – взгляд Атасова оставался пытливым, глаза – абсолютно трезвыми. Видимо, алкоголь оказывал на его мозги примерно такое же воздействие, какое обыкновенно оказывает чашка крепкого черного кофе. Невероятно, но факт.
– Да в пехоте, кажется, – Андрей задумался. В ящиках старой румынской стенки, которую он помнил с детства, присутствовали в качестве главных приобретений, сделанных отцом в армии, самые разнообразные армейские значки. Парашюты, звездочки, скрещенные стволы орудий и даже танки. Танками Андрей пробовал играть в детстве, хотя здорово мешали торчавшие из них хвостики, предназначенные, судя по всему, для навинчивания гаек.
– Или в десанте…
– Вот Атасов был майором, – Протасов явно скучал. – А, Атасов? Ходил бы в генеральских лампасах, в натуре, если б бухал поменьше?..
– Ва-валерка, например, два года протоптался на ку-кухне, – Армеец потянулся на лежаке, – видишь, Андрюша, какую мо-морду наел. Как привык ч-челюстями двигать, так до сих пор не может о-остановиться.
– Дебилы вы все, – лицо Протасова потускнело. – Нет, в натуре, Атасов, какого хрена ты приклепался к пацану со своим долбаным Афганом? – Протасов шумно вздохнул, очевидно раздумывая, продолжать или не стоит. – Вот был у меня дружок… Толковый пацан, грамотный. В институт поступил. Реально. Без блата. А потом – Афган. Ну, нормально все, два года в десантуре, медали там и все дела. После дембеля проходил дома пару месяцев, как контуженый. Мать все ждала – в институт восстановится… А он… Походил, говорю, – Протасов перевел дыхание, – походил, и пошел с веревкой в ванную. Вот… Матушка его теперь бутылки собирает… – лицо Протасова стало каменным. – Говорят, в переходе с сигаретами стояла, так козлы какие-то прогнали. Я вот раскручусь немного, подъеду, в натуре, и всех этих козодоев завалю. – Протасов обернулся к Армейцу, – Чуешь, Эдик? Я ж ему говорил про девчонок, а? – он с укоризной поглядел на Атасова, – так он, в натуре: типа, не в этот раз…
– Купи себе, типа, надувную…
– Ты моя резиновая женщина, – Протасов снова развеселился.
– Слышишь, Андрюша, – Армеец доброжелательно взглянул на Бандуру, – как самый мо-молодой, сгоняй в холодильник за пи-пивком.