Страница:
– Давайте еще разок резво пробежимся через сцену искушения Буратино лисой Алисой и котом Базилио, – предложил Cвятославский, когда присутствующие должным образом оценили наряды Мальвины и Алисы.
На сцену вновь взошел Буратино-Дубов с оттопыренными от пяти золотых карманами. Там его встретили Алиса и Базилио. Софья Кассирова декадентски закатила очи и замогильным голосом возвестила:
– Когда я в позапрошлой жизни была возлюбленной жреца Омона в древнем Египте, то ходила по брегам священного Нила у подножия пирамид...
– Пожалуйста, ближе к делу, – попросил Буратино, заметив, что инспектор Столбовой подает ему какие-то знаки.
– О Буратино, не хочешь ли ты в Кислоярске построить себе пирамиду? -со страстными придыханиями вопросила Алиса.
– Хочешь ли ты заиметь верблюда, гардероб золотых одеяний и свой канал телевизионный? – в тон Алисе подстроился Базилио.
– Еще как хочу! – завопил Буратино.
– Тогда подойди к берегам священного Нила, – вдохновенно продолжала Алиса, – и, произнесши заветную фразу, Oмона жреца заклинанье, дождись, когда на поверхность всплывет крокодил священный, и кинь ему в пасть золотые монеты...
– A если не кинешь, – подхватил Ибикусов, – то крокодил на тебя набросится и вонзит свои страшные зубы в трепещущую плоть, и хрустнут твои косточки, и кровь оросит воды священного Нила!..
На сцене появился Сверчок-Ерофеев:
– А еще лучше – сходи в турагентство... то есть нет, в меняльную лавку и обменяй их по курсу один золотой за шесть серебряников.
– Идемте скорее, не терпится мне получить дивиденды! – И Буратино побежал со сцены.
– Какая страсть! – похвалил Святославский. – Отныне я ничуть не сожалею, что мне вынуждилось поменять исполнительниц.
Дубов тем временем принимал из рук инспектора Столбового бандероль, адресованную Буратино.
– Охранник сказал, что этот пакет ему принес какой-то человек в темной одежде и с закрытым лицом, – сообщил Столбовой.
– Очень интересно, – пробормотал Буратино, снимая обертку.
– Погодите, а вдруг там бомба! – предостерег Пьеро-Столбовой.
– Нет, вроде бы не тикает, – ответил Дубов, поднеся пакет к уху. -Но давайте все же выйдем в коридор.
В коридоре он осторожно снял обертку и развернул картонную коробку. Там оказалось настольное поворачивающееся зеркало.
– Что за чепуха! – пожал плечами Столбовой, вертя в руках вещественное послание. – Что это значит?
– Очередной сюрприз, – спокойно ответил Дубов. – И, разумеется, не последний.
– Может, задержать доставщика, если он принесет еще одно послание? -неуверенно предложил Столбовой.
– Ни в коем случае! – воскликнул Дубов. – Наверняка его прислал человек, который хочет помочь нам, но в то же время остаться анонимным. Мы должны догадаться, какой смысл несет в себе зеркало, и это поможет нам установить истину.
– А если это наоборот – попытка увести нас от истины? – возразил Столбовой.
Дубов не успел ответить, так как в этот миг в коридоре нетвердой походкой появился доктор Серапионыч в заляпанном белом халате, а следом за ним – двое санитаров.
– Владлен Серапионыч, беда! – вполголоса сказал Дубов, проводя доктора и санитаров к Наде. – Пострадавшая в тяжелом состоянии, может быть уже и мертва... – На всякий случай детектив не стал уточнять, кто скрывается под лисьей маской.
– Сейчас посмотрим, – пробормотал Владлен Серапионыч. – Да, Василий Николаич, экзитус леталис. Забирайте! – кинул он санитарам.
– Постойте, доктор, ведь вы даже не пощупали пульс, – удивился Столбовой.
– Мертвая, мертвая, и щупать нечего! – отрезал доктор. Санитары уложили Надю на носилки и понесли к выходу, а Буратино с повлажневшими глазами отвернулся к стене.
– Ничего, все там будем, – привычно утешил его доктор Серапионыч и двинулся вослед санитарам.
Пьеро-Столбовой положил руку на плечо Дубову:
– Василий Николаевич, примите мои искренние соболезнования. Я знаю, как много Надежда значила для вас...
– Спасибо, Егор Трофимович, вы меня всегда понимали, – искренне ответил Дубов. – Но теперь перед нами стоит извечная задача: что делать?
– Искать, кто виноват, – ответил Егор Трофимович. – И еще -продолжать репетицию.
– Да, конечно, – грустно пробормотал сыщик. – Я должен сыграть спектакль, – Василий тяжело вздохнул, – в память о ней...
На входе в зал их перехватил Дуремар-Грымзин. В руке он держал нераспечатанный конверт большого размера без штемпелей и марок, но адресованный Дуремару.
– Это пришло пять минут назад, – торопливо сказал банкир. -Позвонили в калитку, но когда охранник вышел, никого не было, только в почтовом ящике это послание...
– Весьма занятно, – промолвил сыщик, осторожно раскрывая конверт. Там оказались детские комиксы о черепашках-ниндзя.
– Что это значит?! – побледнел Грымзин, чуть не выронив сачок.
– Понятия не имею! – искренне пожал плечами Дубов.
– А я, кажется, догадываюсь, – чуть улыбнулся Столбовой. – Скорее всего, кто-то хочет дать знать, что Лидия Владимировна жива. Вот если бы они прислали пакетик с черепаховым супом или черепаховую же гребенку...
Тут в коридоре появился охранник.
– Хозяин, вам тут еще одно послание. – С этими словами он протянул господину Грымзину пакет, также адресованный Дуремару, но более напоминавший бандероль. Трясущимися руками банкир развернул бумагу, и на свет вышла книга Избранных произведений В.И. Ленина по вопросам марксистской экономики. Из фолианта торчала закладка – однодолларовая банкнота.
– Буратино, я тебе загадаю задачку, на которую ты должен найти верное решение, – менторским голосом говорила Мальвина, сомнамбулически бродя по сцене. – Ее мне загадали служители Кислоярского храма кришнаитов, когда я пришла к ним за духовной вегетарианской пищей. Они мне сказали: "Харе Кришна, дорогая Мальвина! Если ты отгадаешь загадку, то получишь талончик на постоянный доступ к нашему супу, а если не отгадаешь, то будешь отлучена от живой пищи разума и желудка". И, чтобы не впасть в духовный глад, я была вынуждена напрячь все свои гениальные мозги и найти ответ на поставленный вопрос...
Дубов-Буратино не особо вникал в монолог Мальвины, так как его мысли витали в несколько иных сферах. Детектив вертел в руках зеркальце из таинственной посылки и печально бормотал себе под нос:
– Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи: Кто похитил черепаху? Как с лисою дал я маху? Кто часы, скажи, снимал? Кто посланья присылал? Расскажи мне честно, смело, как распутать это дело? Да поведай без затей – кто тут главный лиходей?
Дубов медленно поворачивал зеркало, и в нем попеременно отразились: лепной потолок гостиной, хрустальная люстра, затем – столь занимавшие сыщика электронные часы, показывающие уже 4.25 ночи, потом – дверь и, наконец, зрительный зал.
Небрежно развалившись в кресле и закинув ноги на стол, Тортила заявила:
– Давай, Дуремуля, без сантиментов. Как говорил старик Адам Смит, деньги – товар – деньги. Сматывайся с моего пруда – и получишь свое золотце.
– Какое золотце? – не понял Дуремар.
– Ну, золотой ключик, – уточнила Тортила. – Впрочем, тебе, жадненький мой, придется еще и кой-чего доплатить.
– Сколько? – побледнел Грымзин и машинально полез в карман за чековой книжкой.
– Да не здесь, – досадливо махнула бородой Тортила.
– А где? – пролепетал Дуремар.
– Выйдешь из своей лачуги, повернешь направо, там тебя будет ждать одна лягушка, ей и отдашь. А взамен получишь свое золотце. То есть, пардон, золотой ключик. И без глупостей! – прикрикнула Тортила вослед уходящему со сцены Дуремару. – А то отдам его Буратине.
– Эврика! – вдруг раздался в гостиной чей-то вопль. Все вздрогнули. Крик исходил из последнего ряда партера, где в курточке и колпачке Буратино гляделся в зеркальце частный детектив Василий Николаевич Дубов.
Cвятославский, поправляя голубой парик, подошел к детективу:
– Вы нашли новый путь интерпретации роли?
– Нет, я нашел путь к чему-то более важному, – понизив голос, ответил детектив. – И хотел бы кое о чем вас попросить...
– Милые господа, нам, а в нашем числе и моей творческой индивидности, требуется передыхание. А посему объявляю часовой антракт для проветровки зала и мозгов. Сбор здесь в пять сорок пять, и прошу не опаздывать.
Артисты со вздохом облегчения потянулись к выходу. Последним, опираясь на сачок, залу покинул хозяин дома банкир Дуремар-Грымзин. Уходя, он аккуратно выключил свет и закрыл дверь на ключ. И никто, кроме инспектора Столбового-Пьеро, не заметил кончика колпачка, торчащего над стульями в последнем ряду зрительного зала.
Пристроившись на стуле, Егор Трофимович пытался читать драматическую поэму Софьи Кассировой "Нильскaя рапсодия", изданную за счет автора отдельной брошюрой в местном издательстве "СВЕТОЧ". С трудом пробираясь сквозь туманные и таинственные образы этой незаурядной поэмы, Столбовой пытался вникнуть в монолог лирической героини поэмы:
От этих кошмаров инспектора освободил голос господина Романова, совмещавшего Карабаса Барабаса и Тортилу.
– Вы так стонали, – озабоченно говорил порноиздатель. – Я уж решил, что и с вами что-то случилось.
– А, нет, ничего, – пришел в себя Столбовой. – Спасибо, что разбудили.
– А у меня к вам дело. – Господин Романов извлек из-под бороды небольшой пакетик, адресованный Карабасу Барабасу. – Это мне только что передал охранник, будто бы кто-то принес и оставил у входа. Я решил сам не открывать, а только вместе с вами.
– Правильно решили, – одобрил Столбовой. – Вскрывайте.
Карабас Барабас снял обертку и открыл скрывавшуюся под ней картонную коробочку. Через миг ампирные стены коридора огласились не совсем нормативной лексикой – так адресат откликнулся на действие мышеловки, спрятанной в коробочке. Столбовой, подтянув пьеровские рукава, помогал Романову освободить палец из капкана.
– Что за глупые шутки! – прорычал Карабас, потирая бородой пострадавший палец.
– Это нам предстоит выяснить, – невозмутимо ответил инспектор.
– А? Что? Да, я тут малость заснул. А что делать – всю ночь на ногах...
– Господа, приступаем к репетированию последней и заключительной мизансцены, – возвестил Святославский. – Не забудьте, что она несет на себе главный груз экзистенциально-концептуальной невостребованности...
Пока режиссер развивал свои гениальные идеи, Столбовой уединился с Дубовым и сообщил о последнем сюрпризе – мышеловке для Карабаса.
– Еще одна загадка? – задумался детектив. – А может, наоборот – все потихоньку начинает становиться на свои места?
– А как ваши успехи, Василий Николаич? – поинтересовался Столбовой.
– О, мои успехи! Мои успехи, Егор Трофимыч... – Но рассказать о своих успехах Дубов не успел, так как режиссер попросил Буратино и Пьеро приготовиться к выходу на сцену.
А на сцене перед картиной горящего очага понурясь сидели Папа Карло и Джузеппе – Сизый нос. Папа Карло чинил шарманку и привычно бормотал:
– Хочешь – не хочешь, а жить надо... И еще руководить антиалкогольным обществом, и вести борьбу с гомосексуальными меньшинствами, засевшими в высших эшелонах власти... Говорят, есть одна страна на свете, где ветераны творческих профессий живут в покое и довольстве на одну пенсию, и им не приходится таскаться по дворам с шарманкой...
– Но эта страна – явно не Кислоярская Республика, – ехидно вставил Сизый нос.
– А где она, эта страна? – горестно вздохнул Папа Карло.
Но Джузеппе не успел ответить, так как дверь в залу медленно раскрылась, а следом за ней широко раскрылись рты и глаза всех присутствующих, ибо на пороге, шатаясь, как тростник на ветру, возникла первая лиса Алиса – не совсем невредимая, но все-таки живая. Она была все в том же лисьем костюме, в котором ее застигла смерть, но с накинутым поверх него грязным белым халатом.
– Наденька, это вы! – Детектив Дубов подбежал к Алисе и бережно усадил ее в кресло.
– Это ужасно, – прошептала Надя. – Последнее, что я помню – как получила чем-то тяжелым по голове. А потом... – Алиса задрожала и откинулась на спинку кресла. – А потом, уже там... там...
– В морге? – подсказал Буратино.
– Так это был морг!.. О, боже мой...
– Ну, и что же в морге? – живо заинтересовался Ибикусов-Базилио, доставая из-под хвоста репортерский блокнот.
– И в морге какой-то тип, от которого несло, как от винной бочки, пытался меня зарезать вот таким ножом!
– А, так это же доктор Cерапионыч! – облегченно воскликнул Дубов. -Наденька, не держите на него зла – он выполнял свои медицинские обязанности, то есть совершал ваше вскрытие.
– Надо же – а я и не знала, – опечалилась Надя. – Ударила его, схватила этот халат... И побежала сюда...
– Главное, что вы живы, – ласково сказал Дубов. – Наденька, вы лучше прилягте, отдохните, здесь с вами ничего не случится... Ах, какое счастье, какое счастье...
– Я принесу теплое одеяло и что-нибудь согревающее натуру, – сказал Грымзин.
– Да, что-нибудь... Пожалуйста... – прошептала Алиса и в изнеможении закрыла глаза.
– А мы можем продолжать?! – радостным голосом обратился Дубов к Cвятославскому.
– О, естественным способом! – откликнулся режиссер. – Если все пойдет, как я задумал одной голодной ночью, то наш спектакль будет иметь не только резонанс, но и фурор.
Папа Карло вновь склонился над шарманкой:
– Ах, Буратино, Буратино! Увижу ли я тебя когда-нибудь?
Сразу после этих слов в коморку Папы Карло вбежали: Буратино-Дубов с золотым ключиком в руке, Пьеро-Столбовой и Мальвина-Святославский. По дороге Буратино шепнул:
– Егор Трофимович, будьте в боевой готовности. Сейчас могут начаться настоящие сюрпризы.
Пьеро кивнул и нащупал в кармане револьвер.
Увидев дорогих гостей, Папа Карло умиротворенно прошептал:
– Мальчик мой, наконец-то я увидел тебя воочию – и спокойно могу умереть!
– И не думай, Папа Карло! – закричал Буратино. – Только сейчас начинается самая настоящая жизнь. Лучше сообрази нам чего-нибудь покушать.
– Нету ничего! – горестно вздохнул Папа Карло.
– Потерпите до завтра, – предложил Сизый нос. – Завтра после спектакля дадут благотворительный обед, и мы сможем порыться в пищевых отходах...
– Не надо, – вмешался Пьеро. – Лучше я выйду на улицу, почитаю свои гениальные стихи и соберу денег на обед. – Егор Трофимович извлек из кармана поэму Софьи Кассировой "Нильскaя рапсодия" и, раскрыв наугад, продекламировал:
О, жрец Омона! Ты меня не любишь
И, чтоб развеять горе и кручину,
Я брошусь в Нил к священным крокодилам -
Такая смерть достойней, чем другая!
– И ты полагаешь, дорогой Пьеро, что тебе за такие стишки что-то заплатят? – искренне удивился Папа Карло.
– Конечно, заплатят! – уверенно ответил за Пьеро Сизый нос. – И еще добавят, чтобы только никогда их больше не слышать.
При этих словах поэтесса Софья Кассирова грозно двинулась в сторону Мешковского, и Дуремару с Базилио стоило больших трудов удержать разгневанную Алису Вторую.
– Ну, если стихи не годятся, то я могу выйти на улицу и станцевать танец маленьких зомби, который видела в джунглях Кот д'Ивуара, – предложила Мальвина, но ее перебил Буратино:
– Господа, не разменивайтесь на мелочи. Лучше помогите мне отодрать этот холст, – Буратино указал на картину. – И побыстрее, пока нас не застукал Карабас Барабас.
Действительно, по проходу между рядами в сторону сцены уже двигался Карабас Барабас в сопровождении отряда псов-полицейских, роль которых, если верить афише, исполняли сотрудники славной Кислоярской милиции.
Здесь по сценарию Буратино должен был символически "содрать холст" и "открыть дверцу", после чего на сцену вносились декорации с изображением "театра мечты", в который герои попадали через подземный ход. Но вместо этого Дубов подошел к краю картины и просунул ладонь за раму.
– Стой! – завопил Карабас и со всех ног бросился на сцену. Но Буратино продолжал свое дело. – Хватайте его! – приказал он псам-полицейским. Так как те не торопились выполнять этот приказ, то Карабас отшвырнул плетку и выхватил из-под мундира пистолет.
– Держите его! – крикнул Пьеро-Cтолбовой. – Карабаса Барабаса, кого ж еще!
– Держите Буратино и Пьеро! – громче прежнего заорал Карабас Барабас. – Они украли у меня страшную тайну!
Псы-полицейские переминались с ноги на ногу. Они понимали, что произошло очередное плановое отклонение от сценария, но не знали, чей приказ выполнять: то ли своего начальника по сцене Карабаса Барабаса, то ли начальника по службе инспектора Столбового.
Буратино между тем продолжал свои манипуляции с картиной. Карабас Барабас взвел курок и прицелился прямо в Буратино, однако Пьеро схватил с пола хлыст и резко ударил Карабаса по руке. Прогремел выстрел, но пуля, видимо, прошла мимо цели, так как все, кто был в зале, остались живы и здоровы. Но тут уж псы-полицейские окончательно определились и, скрутив Карабасу руки, оттащили его со сцены. И тогда вперед вышла Мальвина-Святославский.
– Теперь – верю! – воскликнул постановщик. – Именно такую завершительную сцену я представлял себе в режиссерских снах на шкафу моего скромного жилища. Да-да-да, это именно та вешалка, с которой начинается настоящий большой театр!
А Буратино, будто и не обращая внимания на происходящее вокруг, продолжал возиться с картиной. И вдруг что-то заскрипело, и картина медленно съехала в сторону, обнаружив за собой небольшую комнатку, в которой ничего не было – только на полу лежали картонный панцирь и чепец черепахи Тортилы. Карабас-Романов рванулся вперед, но псы-милиционеры держали его крепко.
– А где же Тортила? – пробормотал Карабас Барабас и, поникнув бородой, осел на пол.
– Да, где же Лидия Владимировна?! – вопросил Грымзин, обращаясь к Карабасу.
В этот момент в гостиную вошел охранник и передал Столбовому конверт.
– Еще одно послание? – тихо спросил Дубов.
– Не совсем, – улыбнулся инспектор.
– Егор Трофимович, что делать с Карабасом? – спросил один из полицейских. – Так его и держать?
– Да, жаль, наручников не захватил, – вздохнул Пьеро, продолжая читать послание. – Ну ничего, без оружия он уже не опасен. – Столбовой небрежно сунул послание в карман и поднял с пола пистолет, наделавший столько шума. – Ха, неплохая зажигалочка!
– Что вы имеете в виду? – удивленно переспросил Дуремар-Грымзин.
– Вот, глядите. – Вместо ответа инспектор нажал на курок, и сверху появился язычок пламени. – А если одновременно нажать вот на эту кнопочку, то сработает еще и звуковой эффект.
– Господин Грымзин, вы знали о существовании тайника? – спросил Дубов.
– Первый раз вижу! – искренне изумился хозяин дома. – Должно быть, он существовал еще до того, как я приобрел особняк. Не отрицаю, все это, конечно, очень интересно и увлекательно, но мне обещали вернуть мою супругу, а не ее панцирь.
– Кто обещал? – спросил Буратино. Дуремар открыл рот, чтобы ответить, но тут заговорил Пьеро:
– Кажется, кое-что проясняется. Как только началась вся эта заварушка, я отдал распоряжение установить за домом наружное наблюдение. И вот первый рапорт. – Столбовой надел очки и зачитал: – "В 5 часов 52 минуты из дома вышел его владелец Грымзин (в дальнейшем – объект Г.) со свертком. Пройдя около пятидесяти метров, объект Г. вступил в контакт с неопознанным лицом женского пола, передав последнему вышеупомянутый сверток, после чего сразу вернулся в дом. Женщина со свертком проследовала до угла Колпачного бульвара, где села в автомобиль, подозреваемый как "Мерседес-Бенц", номер такой-то, белого цвета..."
– Что?! – внезапно перебил Мешковский – Сизый нос. – Какой номер?
Столбовой повторил.
– Это же мой любимый "Мерседес"! – возопил Мешковский. – Они у меня его угнали! Мерзавцы, извращенцы!
– На себя посмотри, – проворчал Папа Карло.
– Вот как? – пристально глянул на Мешковского инспектор Столбовой. -Что ж, будем искать. Только ведь у вас, кажется, раньше был "Запорожец"?
– Так это ж и есть "Мерседес", – нехотя ответил Мешковский. – То есть вообще-то он "Запорожец", но эмблема на нем мерседесовская, потому я и зову его "Мерседесом"...
– Мы это учтем. – И инспектор, не обращая внимания на стенания Сизого носа, продолжил зачитывание рапорта: – "...номер такой-то, белого цвета, и отбыла в неизвестном направлении. По дороге к "Мерседесу" она споткнулась и оставила на фонарном столбе отпечатки пальцев, которые дежурный эксперт идентифицировал по картотеке как принадлежащие находящемуся в розыске государственному преступнику Рейкину Антону Степановичу, бывшему прокурору Кислоярска". – Инспектор снял очки. – Что ж, дело понемногу проясняется. А вот с вами, Евгений Максимович, нам еще придется кое-что уточнить.
– Если мои показания помогут вернуть Лидию Владимировну, то я готов ответить на любые вопросы, – твердо ответил банкир.
– Что вы передали той даме на улице, то есть бывшему прокурору? -спросил Столбовой.
– Некую приличную сумму в долларах, – не очень точно ответил Грымзин. – Я это сделал по указаниям Караба... то есть господина Романова.
– Что вы мелете?! – вскочил Карабас Барабас. – Какие еще указания?
– Когда вы в роли Тортилы сказали, чтобы я вышел из дома и передал выкуп вашему связному. Я все выполнил, как вы сказали, и где моя жена?!
– Я не знаю, где ваша жена! – истерично выкрикнул Карабас. – Говорю вам, она должна была быть в этом тайнике, куда я ее... – Поняв, что сболтнул лишнее, Карабас застонал и вновь осел на пол.
– Значит, все-таки вы ее туда запрятали? – обрадовался Столбовой.
– Порядочные похитители так не поступают! – укоризненно сказал Грымзин.
– Это порядочные банкиры так не поступают! – огрызнулся в ответ Карабас. – Я пошел на это, чтобы вернуть свои вклады, пропавшие в Болт-Банке!
– Да что вы такое несете! – раздраженно перебил Грымзин, но Столбовой его остановил:
– Нет-нет, пусть говорит. А ты, Донцов, записывай.
Один из псов-полицейских достал из-за пазухи блокнот и авторучку и приготовился протоколировать. Карабас приосанился, насколько это было возможно в его положении:
– Записывайте, записывайте! И вы, господин Ибикусов, тоже записывайте. Да, я хранил редакционные средства в Болт-Банке, и они пропали после так называемого банкротства, но не для кого не секрет, как все было на самом деле. Вы, господин Грымзин, вступили с покойным Лавантусом в сговор – путем сложных махинаций он перевел все деньги своего банка в ваш "Грымзекс", чтобы не возвращать вклады. И если бы он скоропостижно не скончался, то сейчас отдыхал бы где-нибудь на Багамах, не думая об ограбленных вкладчиках.
– Ну да, – не выдержал Дубов, – и для восстановления справедливости вы вступили в сговор с путчистом Рейкиным!
– А я и не знал, кто он такой, – заявил Карабас-Романов. – И даже не догадывался, что это он. Я знал его как Антонину Степановну. Но как бы там ни было, я рад, что вам, господин Грымзин, все-таки пришлось расстаться с частью неправедно добытых денег!
– Не сомневаюсь, что в самое ближайшее время господин Рейкин будет препровожден под арест, а деньги возвращены законному владельцу, – спокойно заметил Столбовой.
На сцену вновь взошел Буратино-Дубов с оттопыренными от пяти золотых карманами. Там его встретили Алиса и Базилио. Софья Кассирова декадентски закатила очи и замогильным голосом возвестила:
– Когда я в позапрошлой жизни была возлюбленной жреца Омона в древнем Египте, то ходила по брегам священного Нила у подножия пирамид...
– Пожалуйста, ближе к делу, – попросил Буратино, заметив, что инспектор Столбовой подает ему какие-то знаки.
– О Буратино, не хочешь ли ты в Кислоярске построить себе пирамиду? -со страстными придыханиями вопросила Алиса.
– Хочешь ли ты заиметь верблюда, гардероб золотых одеяний и свой канал телевизионный? – в тон Алисе подстроился Базилио.
– Еще как хочу! – завопил Буратино.
– Тогда подойди к берегам священного Нила, – вдохновенно продолжала Алиса, – и, произнесши заветную фразу, Oмона жреца заклинанье, дождись, когда на поверхность всплывет крокодил священный, и кинь ему в пасть золотые монеты...
– A если не кинешь, – подхватил Ибикусов, – то крокодил на тебя набросится и вонзит свои страшные зубы в трепещущую плоть, и хрустнут твои косточки, и кровь оросит воды священного Нила!..
На сцене появился Сверчок-Ерофеев:
– А еще лучше – сходи в турагентство... то есть нет, в меняльную лавку и обменяй их по курсу один золотой за шесть серебряников.
– Идемте скорее, не терпится мне получить дивиденды! – И Буратино побежал со сцены.
– Какая страсть! – похвалил Святославский. – Отныне я ничуть не сожалею, что мне вынуждилось поменять исполнительниц.
Дубов тем временем принимал из рук инспектора Столбового бандероль, адресованную Буратино.
– Охранник сказал, что этот пакет ему принес какой-то человек в темной одежде и с закрытым лицом, – сообщил Столбовой.
– Очень интересно, – пробормотал Буратино, снимая обертку.
– Погодите, а вдруг там бомба! – предостерег Пьеро-Столбовой.
– Нет, вроде бы не тикает, – ответил Дубов, поднеся пакет к уху. -Но давайте все же выйдем в коридор.
В коридоре он осторожно снял обертку и развернул картонную коробку. Там оказалось настольное поворачивающееся зеркало.
– Что за чепуха! – пожал плечами Столбовой, вертя в руках вещественное послание. – Что это значит?
– Очередной сюрприз, – спокойно ответил Дубов. – И, разумеется, не последний.
– Может, задержать доставщика, если он принесет еще одно послание? -неуверенно предложил Столбовой.
– Ни в коем случае! – воскликнул Дубов. – Наверняка его прислал человек, который хочет помочь нам, но в то же время остаться анонимным. Мы должны догадаться, какой смысл несет в себе зеркало, и это поможет нам установить истину.
– А если это наоборот – попытка увести нас от истины? – возразил Столбовой.
Дубов не успел ответить, так как в этот миг в коридоре нетвердой походкой появился доктор Серапионыч в заляпанном белом халате, а следом за ним – двое санитаров.
– Владлен Серапионыч, беда! – вполголоса сказал Дубов, проводя доктора и санитаров к Наде. – Пострадавшая в тяжелом состоянии, может быть уже и мертва... – На всякий случай детектив не стал уточнять, кто скрывается под лисьей маской.
– Сейчас посмотрим, – пробормотал Владлен Серапионыч. – Да, Василий Николаич, экзитус леталис. Забирайте! – кинул он санитарам.
– Постойте, доктор, ведь вы даже не пощупали пульс, – удивился Столбовой.
– Мертвая, мертвая, и щупать нечего! – отрезал доктор. Санитары уложили Надю на носилки и понесли к выходу, а Буратино с повлажневшими глазами отвернулся к стене.
– Ничего, все там будем, – привычно утешил его доктор Серапионыч и двинулся вослед санитарам.
Пьеро-Столбовой положил руку на плечо Дубову:
– Василий Николаевич, примите мои искренние соболезнования. Я знаю, как много Надежда значила для вас...
– Спасибо, Егор Трофимович, вы меня всегда понимали, – искренне ответил Дубов. – Но теперь перед нами стоит извечная задача: что делать?
– Искать, кто виноват, – ответил Егор Трофимович. – И еще -продолжать репетицию.
– Да, конечно, – грустно пробормотал сыщик. – Я должен сыграть спектакль, – Василий тяжело вздохнул, – в память о ней...
На входе в зал их перехватил Дуремар-Грымзин. В руке он держал нераспечатанный конверт большого размера без штемпелей и марок, но адресованный Дуремару.
– Это пришло пять минут назад, – торопливо сказал банкир. -Позвонили в калитку, но когда охранник вышел, никого не было, только в почтовом ящике это послание...
– Весьма занятно, – промолвил сыщик, осторожно раскрывая конверт. Там оказались детские комиксы о черепашках-ниндзя.
– Что это значит?! – побледнел Грымзин, чуть не выронив сачок.
– Понятия не имею! – искренне пожал плечами Дубов.
– А я, кажется, догадываюсь, – чуть улыбнулся Столбовой. – Скорее всего, кто-то хочет дать знать, что Лидия Владимировна жива. Вот если бы они прислали пакетик с черепаховым супом или черепаховую же гребенку...
Тут в коридоре появился охранник.
– Хозяин, вам тут еще одно послание. – С этими словами он протянул господину Грымзину пакет, также адресованный Дуремару, но более напоминавший бандероль. Трясущимися руками банкир развернул бумагу, и на свет вышла книга Избранных произведений В.И. Ленина по вопросам марксистской экономики. Из фолианта торчала закладка – однодолларовая банкнота.
* * *
На сцене шла репетиция очередного эпизода: режиссер-постановщик Б. Святославский, по нужде вошедший в роль Мальвины, воспитывал Буратино.– Буратино, я тебе загадаю задачку, на которую ты должен найти верное решение, – менторским голосом говорила Мальвина, сомнамбулически бродя по сцене. – Ее мне загадали служители Кислоярского храма кришнаитов, когда я пришла к ним за духовной вегетарианской пищей. Они мне сказали: "Харе Кришна, дорогая Мальвина! Если ты отгадаешь загадку, то получишь талончик на постоянный доступ к нашему супу, а если не отгадаешь, то будешь отлучена от живой пищи разума и желудка". И, чтобы не впасть в духовный глад, я была вынуждена напрячь все свои гениальные мозги и найти ответ на поставленный вопрос...
Дубов-Буратино не особо вникал в монолог Мальвины, так как его мысли витали в несколько иных сферах. Детектив вертел в руках зеркальце из таинственной посылки и печально бормотал себе под нос:
– Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи: Кто похитил черепаху? Как с лисою дал я маху? Кто часы, скажи, снимал? Кто посланья присылал? Расскажи мне честно, смело, как распутать это дело? Да поведай без затей – кто тут главный лиходей?
Дубов медленно поворачивал зеркало, и в нем попеременно отразились: лепной потолок гостиной, хрустальная люстра, затем – столь занимавшие сыщика электронные часы, показывающие уже 4.25 ночи, потом – дверь и, наконец, зрительный зал.
* * *
Святославский решил еще разок пробежать сцену на пруду – с наполовину обновленным составом исполнителей. Это обстоятельство наложило свой отпечаток и на диалог персонажей. В отличие от первой Тортилы – Лидии Владимировны Грымзиной, указывавшей Дуремару на экологические последствия его действий, новая Тортила, она же по совместительству Карабас-Барабас, она же редактор "Кислого флирта" господин Романов, сразу взяла быка за рога.Небрежно развалившись в кресле и закинув ноги на стол, Тортила заявила:
– Давай, Дуремуля, без сантиментов. Как говорил старик Адам Смит, деньги – товар – деньги. Сматывайся с моего пруда – и получишь свое золотце.
– Какое золотце? – не понял Дуремар.
– Ну, золотой ключик, – уточнила Тортила. – Впрочем, тебе, жадненький мой, придется еще и кой-чего доплатить.
– Сколько? – побледнел Грымзин и машинально полез в карман за чековой книжкой.
– Да не здесь, – досадливо махнула бородой Тортила.
– А где? – пролепетал Дуремар.
– Выйдешь из своей лачуги, повернешь направо, там тебя будет ждать одна лягушка, ей и отдашь. А взамен получишь свое золотце. То есть, пардон, золотой ключик. И без глупостей! – прикрикнула Тортила вослед уходящему со сцены Дуремару. – А то отдам его Буратине.
– Эврика! – вдруг раздался в гостиной чей-то вопль. Все вздрогнули. Крик исходил из последнего ряда партера, где в курточке и колпачке Буратино гляделся в зеркальце частный детектив Василий Николаевич Дубов.
Cвятославский, поправляя голубой парик, подошел к детективу:
– Вы нашли новый путь интерпретации роли?
– Нет, я нашел путь к чему-то более важному, – понизив голос, ответил детектив. – И хотел бы кое о чем вас попросить...
* * *
После репетиции очередного эпизода режиссер-постановщик вышел на сцену и провозгласил:– Милые господа, нам, а в нашем числе и моей творческой индивидности, требуется передыхание. А посему объявляю часовой антракт для проветровки зала и мозгов. Сбор здесь в пять сорок пять, и прошу не опаздывать.
Артисты со вздохом облегчения потянулись к выходу. Последним, опираясь на сачок, залу покинул хозяин дома банкир Дуремар-Грымзин. Уходя, он аккуратно выключил свет и закрыл дверь на ключ. И никто, кроме инспектора Столбового-Пьеро, не заметил кончика колпачка, торчащего над стульями в последнем ряду зрительного зала.
* * *
Особняк главы банка "ГРЫМЗЕКС" погрузился в сон. Но спали не все. Например, что делал запертый в главной зале детектив Дубов, не знал никто -даже инспектор Столбовой, которого он попросил подежурить в коридоре.Пристроившись на стуле, Егор Трофимович пытался читать драматическую поэму Софьи Кассировой "Нильскaя рапсодия", изданную за счет автора отдельной брошюрой в местном издательстве "СВЕТОЧ". С трудом пробираясь сквозь туманные и таинственные образы этой незаурядной поэмы, Столбовой пытался вникнуть в монолог лирической героини поэмы:
Буквы запрыгали перед глазами Егора Трофимовича, и он забылся в тяжкой полудреме. Ему виделся страшный крокодил, уволакивающий черепаху Тортилу в топкие пучины.
"Жрецу Омона помоляся в храме,
Направилась я к Нилу в ближний путь,
Где Аллигатор острыми зубами
Ласкал мою девическую грудь".
Жрец Омона ответствовал ей:
"Я крокодилов пас в лугах
На топких Нильских берегах.
А Крокодил жевал сапог -
Наверно, я бы так не смог".
От этих кошмаров инспектора освободил голос господина Романова, совмещавшего Карабаса Барабаса и Тортилу.
– Вы так стонали, – озабоченно говорил порноиздатель. – Я уж решил, что и с вами что-то случилось.
– А, нет, ничего, – пришел в себя Столбовой. – Спасибо, что разбудили.
– А у меня к вам дело. – Господин Романов извлек из-под бороды небольшой пакетик, адресованный Карабасу Барабасу. – Это мне только что передал охранник, будто бы кто-то принес и оставил у входа. Я решил сам не открывать, а только вместе с вами.
– Правильно решили, – одобрил Столбовой. – Вскрывайте.
Карабас Барабас снял обертку и открыл скрывавшуюся под ней картонную коробочку. Через миг ампирные стены коридора огласились не совсем нормативной лексикой – так адресат откликнулся на действие мышеловки, спрятанной в коробочке. Столбовой, подтянув пьеровские рукава, помогал Романову освободить палец из капкана.
– Что за глупые шутки! – прорычал Карабас, потирая бородой пострадавший палец.
– Это нам предстоит выяснить, – невозмутимо ответил инспектор.
* * *
Ровно без четверти шесть утра господин Грымзин открыл дверь гостиной и впустил туда актеров. Первым, что они увидели, был Буратино, сладко спавший на сдвинутых стульях. От голосов Дубов проснулся:– А? Что? Да, я тут малость заснул. А что делать – всю ночь на ногах...
– Господа, приступаем к репетированию последней и заключительной мизансцены, – возвестил Святославский. – Не забудьте, что она несет на себе главный груз экзистенциально-концептуальной невостребованности...
Пока режиссер развивал свои гениальные идеи, Столбовой уединился с Дубовым и сообщил о последнем сюрпризе – мышеловке для Карабаса.
– Еще одна загадка? – задумался детектив. – А может, наоборот – все потихоньку начинает становиться на свои места?
– А как ваши успехи, Василий Николаич? – поинтересовался Столбовой.
– О, мои успехи! Мои успехи, Егор Трофимыч... – Но рассказать о своих успехах Дубов не успел, так как режиссер попросил Буратино и Пьеро приготовиться к выходу на сцену.
А на сцене перед картиной горящего очага понурясь сидели Папа Карло и Джузеппе – Сизый нос. Папа Карло чинил шарманку и привычно бормотал:
– Хочешь – не хочешь, а жить надо... И еще руководить антиалкогольным обществом, и вести борьбу с гомосексуальными меньшинствами, засевшими в высших эшелонах власти... Говорят, есть одна страна на свете, где ветераны творческих профессий живут в покое и довольстве на одну пенсию, и им не приходится таскаться по дворам с шарманкой...
– Но эта страна – явно не Кислоярская Республика, – ехидно вставил Сизый нос.
– А где она, эта страна? – горестно вздохнул Папа Карло.
Но Джузеппе не успел ответить, так как дверь в залу медленно раскрылась, а следом за ней широко раскрылись рты и глаза всех присутствующих, ибо на пороге, шатаясь, как тростник на ветру, возникла первая лиса Алиса – не совсем невредимая, но все-таки живая. Она была все в том же лисьем костюме, в котором ее застигла смерть, но с накинутым поверх него грязным белым халатом.
– Наденька, это вы! – Детектив Дубов подбежал к Алисе и бережно усадил ее в кресло.
– Это ужасно, – прошептала Надя. – Последнее, что я помню – как получила чем-то тяжелым по голове. А потом... – Алиса задрожала и откинулась на спинку кресла. – А потом, уже там... там...
– В морге? – подсказал Буратино.
– Так это был морг!.. О, боже мой...
– Ну, и что же в морге? – живо заинтересовался Ибикусов-Базилио, доставая из-под хвоста репортерский блокнот.
– И в морге какой-то тип, от которого несло, как от винной бочки, пытался меня зарезать вот таким ножом!
– А, так это же доктор Cерапионыч! – облегченно воскликнул Дубов. -Наденька, не держите на него зла – он выполнял свои медицинские обязанности, то есть совершал ваше вскрытие.
– Надо же – а я и не знала, – опечалилась Надя. – Ударила его, схватила этот халат... И побежала сюда...
– Главное, что вы живы, – ласково сказал Дубов. – Наденька, вы лучше прилягте, отдохните, здесь с вами ничего не случится... Ах, какое счастье, какое счастье...
– Я принесу теплое одеяло и что-нибудь согревающее натуру, – сказал Грымзин.
– Да, что-нибудь... Пожалуйста... – прошептала Алиса и в изнеможении закрыла глаза.
– А мы можем продолжать?! – радостным голосом обратился Дубов к Cвятославскому.
– О, естественным способом! – откликнулся режиссер. – Если все пойдет, как я задумал одной голодной ночью, то наш спектакль будет иметь не только резонанс, но и фурор.
Папа Карло вновь склонился над шарманкой:
– Ах, Буратино, Буратино! Увижу ли я тебя когда-нибудь?
Сразу после этих слов в коморку Папы Карло вбежали: Буратино-Дубов с золотым ключиком в руке, Пьеро-Столбовой и Мальвина-Святославский. По дороге Буратино шепнул:
– Егор Трофимович, будьте в боевой готовности. Сейчас могут начаться настоящие сюрпризы.
Пьеро кивнул и нащупал в кармане револьвер.
Увидев дорогих гостей, Папа Карло умиротворенно прошептал:
– Мальчик мой, наконец-то я увидел тебя воочию – и спокойно могу умереть!
– И не думай, Папа Карло! – закричал Буратино. – Только сейчас начинается самая настоящая жизнь. Лучше сообрази нам чего-нибудь покушать.
– Нету ничего! – горестно вздохнул Папа Карло.
– Потерпите до завтра, – предложил Сизый нос. – Завтра после спектакля дадут благотворительный обед, и мы сможем порыться в пищевых отходах...
– Не надо, – вмешался Пьеро. – Лучше я выйду на улицу, почитаю свои гениальные стихи и соберу денег на обед. – Егор Трофимович извлек из кармана поэму Софьи Кассировой "Нильскaя рапсодия" и, раскрыв наугад, продекламировал:
О, жрец Омона! Ты меня не любишь
И, чтоб развеять горе и кручину,
Я брошусь в Нил к священным крокодилам -
Такая смерть достойней, чем другая!
– И ты полагаешь, дорогой Пьеро, что тебе за такие стишки что-то заплатят? – искренне удивился Папа Карло.
– Конечно, заплатят! – уверенно ответил за Пьеро Сизый нос. – И еще добавят, чтобы только никогда их больше не слышать.
При этих словах поэтесса Софья Кассирова грозно двинулась в сторону Мешковского, и Дуремару с Базилио стоило больших трудов удержать разгневанную Алису Вторую.
– Ну, если стихи не годятся, то я могу выйти на улицу и станцевать танец маленьких зомби, который видела в джунглях Кот д'Ивуара, – предложила Мальвина, но ее перебил Буратино:
– Господа, не разменивайтесь на мелочи. Лучше помогите мне отодрать этот холст, – Буратино указал на картину. – И побыстрее, пока нас не застукал Карабас Барабас.
Действительно, по проходу между рядами в сторону сцены уже двигался Карабас Барабас в сопровождении отряда псов-полицейских, роль которых, если верить афише, исполняли сотрудники славной Кислоярской милиции.
Здесь по сценарию Буратино должен был символически "содрать холст" и "открыть дверцу", после чего на сцену вносились декорации с изображением "театра мечты", в который герои попадали через подземный ход. Но вместо этого Дубов подошел к краю картины и просунул ладонь за раму.
– Стой! – завопил Карабас и со всех ног бросился на сцену. Но Буратино продолжал свое дело. – Хватайте его! – приказал он псам-полицейским. Так как те не торопились выполнять этот приказ, то Карабас отшвырнул плетку и выхватил из-под мундира пистолет.
– Держите его! – крикнул Пьеро-Cтолбовой. – Карабаса Барабаса, кого ж еще!
– Держите Буратино и Пьеро! – громче прежнего заорал Карабас Барабас. – Они украли у меня страшную тайну!
Псы-полицейские переминались с ноги на ногу. Они понимали, что произошло очередное плановое отклонение от сценария, но не знали, чей приказ выполнять: то ли своего начальника по сцене Карабаса Барабаса, то ли начальника по службе инспектора Столбового.
Буратино между тем продолжал свои манипуляции с картиной. Карабас Барабас взвел курок и прицелился прямо в Буратино, однако Пьеро схватил с пола хлыст и резко ударил Карабаса по руке. Прогремел выстрел, но пуля, видимо, прошла мимо цели, так как все, кто был в зале, остались живы и здоровы. Но тут уж псы-полицейские окончательно определились и, скрутив Карабасу руки, оттащили его со сцены. И тогда вперед вышла Мальвина-Святославский.
– Теперь – верю! – воскликнул постановщик. – Именно такую завершительную сцену я представлял себе в режиссерских снах на шкафу моего скромного жилища. Да-да-да, это именно та вешалка, с которой начинается настоящий большой театр!
А Буратино, будто и не обращая внимания на происходящее вокруг, продолжал возиться с картиной. И вдруг что-то заскрипело, и картина медленно съехала в сторону, обнаружив за собой небольшую комнатку, в которой ничего не было – только на полу лежали картонный панцирь и чепец черепахи Тортилы. Карабас-Романов рванулся вперед, но псы-милиционеры держали его крепко.
– А где же Тортила? – пробормотал Карабас Барабас и, поникнув бородой, осел на пол.
– Да, где же Лидия Владимировна?! – вопросил Грымзин, обращаясь к Карабасу.
В этот момент в гостиную вошел охранник и передал Столбовому конверт.
– Еще одно послание? – тихо спросил Дубов.
– Не совсем, – улыбнулся инспектор.
– Егор Трофимович, что делать с Карабасом? – спросил один из полицейских. – Так его и держать?
– Да, жаль, наручников не захватил, – вздохнул Пьеро, продолжая читать послание. – Ну ничего, без оружия он уже не опасен. – Столбовой небрежно сунул послание в карман и поднял с пола пистолет, наделавший столько шума. – Ха, неплохая зажигалочка!
– Что вы имеете в виду? – удивленно переспросил Дуремар-Грымзин.
– Вот, глядите. – Вместо ответа инспектор нажал на курок, и сверху появился язычок пламени. – А если одновременно нажать вот на эту кнопочку, то сработает еще и звуковой эффект.
– Господин Грымзин, вы знали о существовании тайника? – спросил Дубов.
– Первый раз вижу! – искренне изумился хозяин дома. – Должно быть, он существовал еще до того, как я приобрел особняк. Не отрицаю, все это, конечно, очень интересно и увлекательно, но мне обещали вернуть мою супругу, а не ее панцирь.
– Кто обещал? – спросил Буратино. Дуремар открыл рот, чтобы ответить, но тут заговорил Пьеро:
– Кажется, кое-что проясняется. Как только началась вся эта заварушка, я отдал распоряжение установить за домом наружное наблюдение. И вот первый рапорт. – Столбовой надел очки и зачитал: – "В 5 часов 52 минуты из дома вышел его владелец Грымзин (в дальнейшем – объект Г.) со свертком. Пройдя около пятидесяти метров, объект Г. вступил в контакт с неопознанным лицом женского пола, передав последнему вышеупомянутый сверток, после чего сразу вернулся в дом. Женщина со свертком проследовала до угла Колпачного бульвара, где села в автомобиль, подозреваемый как "Мерседес-Бенц", номер такой-то, белого цвета..."
– Что?! – внезапно перебил Мешковский – Сизый нос. – Какой номер?
Столбовой повторил.
– Это же мой любимый "Мерседес"! – возопил Мешковский. – Они у меня его угнали! Мерзавцы, извращенцы!
– На себя посмотри, – проворчал Папа Карло.
– Вот как? – пристально глянул на Мешковского инспектор Столбовой. -Что ж, будем искать. Только ведь у вас, кажется, раньше был "Запорожец"?
– Так это ж и есть "Мерседес", – нехотя ответил Мешковский. – То есть вообще-то он "Запорожец", но эмблема на нем мерседесовская, потому я и зову его "Мерседесом"...
– Мы это учтем. – И инспектор, не обращая внимания на стенания Сизого носа, продолжил зачитывание рапорта: – "...номер такой-то, белого цвета, и отбыла в неизвестном направлении. По дороге к "Мерседесу" она споткнулась и оставила на фонарном столбе отпечатки пальцев, которые дежурный эксперт идентифицировал по картотеке как принадлежащие находящемуся в розыске государственному преступнику Рейкину Антону Степановичу, бывшему прокурору Кислоярска". – Инспектор снял очки. – Что ж, дело понемногу проясняется. А вот с вами, Евгений Максимович, нам еще придется кое-что уточнить.
– Если мои показания помогут вернуть Лидию Владимировну, то я готов ответить на любые вопросы, – твердо ответил банкир.
– Что вы передали той даме на улице, то есть бывшему прокурору? -спросил Столбовой.
– Некую приличную сумму в долларах, – не очень точно ответил Грымзин. – Я это сделал по указаниям Караба... то есть господина Романова.
– Что вы мелете?! – вскочил Карабас Барабас. – Какие еще указания?
– Когда вы в роли Тортилы сказали, чтобы я вышел из дома и передал выкуп вашему связному. Я все выполнил, как вы сказали, и где моя жена?!
– Я не знаю, где ваша жена! – истерично выкрикнул Карабас. – Говорю вам, она должна была быть в этом тайнике, куда я ее... – Поняв, что сболтнул лишнее, Карабас застонал и вновь осел на пол.
– Значит, все-таки вы ее туда запрятали? – обрадовался Столбовой.
– Порядочные похитители так не поступают! – укоризненно сказал Грымзин.
– Это порядочные банкиры так не поступают! – огрызнулся в ответ Карабас. – Я пошел на это, чтобы вернуть свои вклады, пропавшие в Болт-Банке!
– Да что вы такое несете! – раздраженно перебил Грымзин, но Столбовой его остановил:
– Нет-нет, пусть говорит. А ты, Донцов, записывай.
Один из псов-полицейских достал из-за пазухи блокнот и авторучку и приготовился протоколировать. Карабас приосанился, насколько это было возможно в его положении:
– Записывайте, записывайте! И вы, господин Ибикусов, тоже записывайте. Да, я хранил редакционные средства в Болт-Банке, и они пропали после так называемого банкротства, но не для кого не секрет, как все было на самом деле. Вы, господин Грымзин, вступили с покойным Лавантусом в сговор – путем сложных махинаций он перевел все деньги своего банка в ваш "Грымзекс", чтобы не возвращать вклады. И если бы он скоропостижно не скончался, то сейчас отдыхал бы где-нибудь на Багамах, не думая об ограбленных вкладчиках.
– Ну да, – не выдержал Дубов, – и для восстановления справедливости вы вступили в сговор с путчистом Рейкиным!
– А я и не знал, кто он такой, – заявил Карабас-Романов. – И даже не догадывался, что это он. Я знал его как Антонину Степановну. Но как бы там ни было, я рад, что вам, господин Грымзин, все-таки пришлось расстаться с частью неправедно добытых денег!
– Не сомневаюсь, что в самое ближайшее время господин Рейкин будет препровожден под арест, а деньги возвращены законному владельцу, – спокойно заметил Столбовой.