Страница:
– Где я слышал этот голос? – вслух подумал Ибикусов, выкапывая из-под угля свой репортерский блокнот. Из магнитофона полились звуки льющейся жидкости. – Армянский "три звездочки", – определил Ибикусов, принюхавшись к динамику, и записал в блокнот: "Для почину адмирал Рябинин и мадемуазель Курская распили пол бутылки спирта "Рояль" с дихлофосом. Поможет ли им это в их греховных занятиях?".
Из магнитофона зазвучал голос Вероники: "Вероятно, вы, Евтихий Федорович, считаете меня распутной девицей, готовой идти куда угодно и с кем угодно? Поверьте, это совсем не так". Ибикусов записал: "Чтобы раззадорить своего случайного любовника, Вероника Николаевна принялась рассказывать ему о своих скабрезных похождениях с известными в Кислоярске людьми, не утаивая ничего из той навозной кучи извращений, коим она с ними предавалась".
"Ну что вы, – мягко сказал адмирал, – я совсем так не думаю. Просто вы запутались в своих чувствах и в своих отношениях с окружающими людьми. Пожалуйста, расскажите мне о себе, и я постараюсь с высоты своего, поверьте, немалого опыта дать вам полезный совет о том, как жить дальше".
Ибикусов записал: "Адмирал предложил своей собеседнице присовокупить к ее богатому опыту сексуальных и прочих извращений еще и свой не менее богатый опыт, почерпнутый на волнах Цусимы".
"Я сразу поняла, что вы – тот человек, которому я могу с чистой совестью открыть свою душу, – сказала Вероника. – Я уверена, что вы поймете меня и не осудите".
В блокноте появилась новая запись: "Дальнейший ход свидания проходил в соответствии с небезызвестными стишатами кислоярского рифмоплета Cамсона Эполетова: "Я хотел открыть тебе душу, Но ты ей предпочла мое тело; Карусель из белых подушек Закружила нас, завертела".
"После трагической гибели родителей я рано осталась сиротой, -продолжала свою исповедь Вероника. – Своим воспитанием я обязана дяде, генералу Курскому. И сейчас, когда я вижу ребенка, мне хочется приласкать его, чем-то помочь... Почему-то некоторые принимают это за что-то неестественное и считают меня бог знает кем. Вот и вы тоже... Ну скажите, Евтихий Федорович, разве я похожа на извращенку? – Не дождавшись ответа, Вероника продолжала: – Я всегда изумлялась, отчего наши дети-сироты живут в таких стесненных условиях. Советское государство тратило огромные суммы на содержание чиновников, госбезопасности, оборонки, но в то же время не желало позаботиться о детях – своем будущем. И что происходит сейчас в Кислоярской Республике? – то же самое. В меру своих скромных возможностей я занималась благотворительностью, хотя понимала, что все это – капля в море безнадежности. Но все изменилось в тот момент, когда я случайно увидела по телевизору фильм "Берегись автомобиля". Тогда я поняла, что мне нужно делать! Я решила искать похищенные ценности, то есть то, что красная мафия награбила у народа и теперь в ожидании реванша держит в тайных местах. Моими идеалами стали киногерой Юрий Деточкин и журналистка Надежда Чаликова, известная своими журналистскими расследованиями в известной области. Ведь вы, наверное, слышали о Чаликовой?".
"Не только слышал, но и хорошо знаком с нею, – не без гордости ответил адмирал. – Именно она "сосватала" меня с господином Грымзиным".
Ибикусов записал: "Курская призналась в своих половых контактах с рецедивистом-педофилом Деточкиным, а Рябинин – в извращенной сексуальной связи с небезызвестной сводницей Чаликовой и о своей готовности вступить в однополый брак с банкиром Грымзиным".
"Может быть, потому меня так тянет к Егору, что он ее брат?" -спросила то ли себя, то ли адмирала Вероника Николаевна.
"Вот видите, вы мне все рассказали, и вам стало легче, – ласково промолвил адмирал. – Вы прилягте, отдохните, а я подумаю, чем вам помочь". – "A вы?" – спросила Вероника. "A мне что-то не спится. Хотите, я вам сыграю колыбельную?".
Ибикусов услышал скрип, похожий на тот, что раздается при открывании ящика или футляра, а затем из динамика полились звуки скрипки. Репортер с трудом узнал мелодию песни "Как бы мне, рябине, к дубу перебраться". Но вскоре что-то щелкнуло и музыка прекратилась – это в магнитофоне закончилась пленка.
– Что ж, негусто, но кое-что и из этого высосать можно, – пробормотал репортер и записал в блокнот: "В довершение всего адмирал осквернил девственное лоно своей собеседницы скрипичным ключом. Вот как развлекается наша хваленая интеллигенция".
– Господа, я хотел бы обсудить создавшееся положение в здравом и трезвом уме, – обратился к компаньонам господин Гераклов. – Поэтому я попросил бы вас, дорогой доктор, хотя бы на этот раз воздержаться от употребления того, что вы держите в скляночке и то и дело подливаете в чай.
– Вообще-то скляночка лишь помогает мне, так сказать, возбуждать окончания нейронов головного мозга, – возразил Серапионыч. – Но если вы знаете, некоторым образом, равноценную замену, то я завсегда пожалуйста.
Вместо ответа Гераклов извлек из портфеля литровую бутылку "Сангрии" -вина почти безалкогольного, зато весьма приятного на вкус.
– Тоже неплохо, – сказал банкир Грымзин. – Только я где-то слыхал, что такое вино лучше всего идет под сыр.
– Все предусмотрено, – рассмеялся Гераклов. – Я только что отправил Егора на камбуз за головкой голландского сыра. Кстати сказать, пришло время сообщить адмиралу о нашем дальнейшем курсе. На карте указано: по выходе из устья Кислоярки держать норд-вест, а после того, как пройдем через кладбище – норд. Чушь какая-то, но так написано. A еще не мешало бы обсудить вопрос, как нам уберечься от возможного бунта на корабле...
– Егоррр! – обрадовался ворон. – Полундррра! Сарррынь на кичку!
Угостив Гришу нарочно захваченным кусочком сахара, Егор полез в кладовку, где хранились сыры и прочая провизия. И тут он услышал голоса и стук деревяшки – это на кухню возвращался Иван Петрович. Во втором голосе Егор узнал мотористку Степановну. Но то, что они говорили, побудило Егора остаться в кладовке.
– Ну, когда будем начинать? – спросила Степановна.
– Всему свое время, – ответил Петрович. – Вспомни, как говорили умные люди: сегодня рано, а завтра – поздно. Пусть адмирал доведет судно до острова, а уж тогда...
– Скорее бы, – вздохнула Степановна.
– Да? – иронично спросил кок. – A мне показалось, что плавание тебе нравится. И твой роман с радистом...
– Пожалуйста, не надо об этом... – тихо попросила мотористка.
– Ну почему же не надо? Это обстоятельство очень пригодится в нашем главном деле. Но вот что он скажет, когда узнает, что ты за женщина?
– Петрович, прошу тебя!.. – чуть не с мольбой воскликнула мотористка.
– Ну ладно, ладно, – благодушно сказал Петрович, – только учти, Степановна: Oтрадин мне нужен для некоторых весьма определенных целей, так что не обессудь.
– Для каких целей?
– Скоро узнаешь. Я пригласил его придти на кухню, и с минуту на минуту он здесь будет.
– Но ведь это чистый, неподкупный человек! – воскликнула Степановна.
– Ты думаешь? – хмыкнул Петрович. – Ну что ж, готов держать пари: твой идеал такой же, как и мы с тобой. Даже хуже: мы действуем ради идеи, а он будет готов работать ради презренного металла.
– Неправда! – крикнула Степановна.
– Пррравда! – ответил Гриша
– Правда, правда! – самоуверенно подтвердил кок. – Если хочешь, можешь сама убедиться. Спрячься куда-нибудь и послушай, о чем мы будем говорить.
Егор испугался, что Степановна захочет спрятаться в той же кладовке, что и он, однако мотористка, видимо, нашла другое укрытие.
Вскоре на кухне появился радист Андрей Владиславович Oтрадин. Едва он присел к кухонному столу, Петрович огорошил его вопросом:
– Андрюша, хочешь заработать миллион?
– Конечно, хочу! – радостно завопил Андрюша. – A как?
– Вот это настоящий разговор, – удовлетворенно сказал кок. -Надеюсь, тебе известно, куда и зачем плывет "Инесса Арманд"?
– Откуда я знаю? – удивился Oтрадин. – Меня господа в такие вопросы не посвящали.
– Хорошо, тогда я тебя просвещу. Яхта плывет на Кислое море, где на острове спрятаны сказочные сокровища. Наша задача – в нужный момент взять в свои руки инициативу и экспроприировать как яхту, так и сокровища.
– Зачем? – спросил Oтрадин. Этот вопрос счел глупым не только повар Серебряков, но даже и Егор.
– Как зачем?! – изумился Иван Петрович. – Затем, чтобы захватить власть... Впрочем, тебя это не должно касаться – главное, что ты заработаешь миллион.
– Так вы что, пираты? – дошло до Oтрадина.
– Пиррраты! – радостно закаркал Гриша.
– Ну, если хочешь, то можешь считать нас пиратами, – не стал спорить кок. – Только наше знамя не черное, а несколько иного цвета.
– Но ведь я радист, а не мастер плаща и кинжала, – пожал плечами Oтрадин.
– Именно в качестве радиста ты нам и нужен, – ответил Серебряков. -Твоя задача – передавать в эфир то, что мы тебе укажем.
– Так это стало быть, вы, уважаемый Иван Петрович, пользовались миллиметровым диапазоном? – догадался Андрюша.
– Аз многогрешный, – сознался Петрович. – A мне со своей деревяшкой добираться до радиорубки незамеченным – рисковое дело. Да еще и этот мерзавец Гераклов того и гляди застукает...
– Значит, вы мне будете давать тексты, а я их должен радировать?
– Да. Или я, или другой человек.
– Кто?
– Ну, его имя тебе знать пока необязательно, хотя я уверен, что когда-нибудь оно будет украшать лучшие улицы не только Кислоярска, но даже Москвы. Этот человек скажет тебе свой пароль. – Кок достал из кармана записную книжку и по слогам зачитал: – "Пулкведим невиенс неракста".
– Неррракста! – завопил ворон.
– Тихо, Гриша, не разглашай государственную тайну, – сказал кок. – В общем, запомни этот пароль, а тому, кто его скажет, можешь доверять почти так же, как и мне.
– Полкведим невинс неракста. Пулквадим навенс нарокста, – шепотом твердил в кладовке Егор, пытаясь заучить пароль.
– В грязное дело вы меня втягиваете... – покачал головой Андрюша. -Как сказал бы классик: "Не ты грязна, грязны твои дела".
– Дела, может, и грязные, зато цели чистые! – запальчиво возразил Иван Петрович. – Или тебе миллион не нужен?
– Нужен, – ответил Oтрадин. – Я давно мечтаю открыть собственную частную радиостанцию. Но не такую, как "Икс-игрек-зет плюс" с попсовой музыкой и пошляком-ведущим. Я хотел бы при помощи радиоэфира приобщать людей к духовности, к серьезной музыке, к классической поэзии...
– Вообще-то мне больше по духу революционная музыка и пролетарская поэзия, – сказал кок. – Но это уже, конечно, дело вкуса. Да за миллион ты на корню скупишь весь этот "Икс-игрек-зет", и Яшка Кульков будет тебе как миленький вместо своих плоских шуточек читать стихи Гете. Ну как, договорились?
– Договорились, – чуть помедлив, ответил радист. – Жду ваших распоряжений.
Когда Oтрадин покинул камбуз, из укрытия вышла Степановна.
– Ну вот видишь, все в порядке, а ты еще сомневалась! – ядовито хмыкнул Серебряков. – Говорила – чистый, неподкупный... Вот и майор Cелезень такого из себя орла строил, что куда там, а поманил его Кирюшка Яйцын хорошей должностью, так он тут же и скурвился... Да здесь бы и сам Господь Бог не устоял, хоть его и нет.
– Как это все мерзко, противно... – прошептала мотористка. – Ну ладно, мне пора, нельзя надолго покидать машинное отделение.
– Правильно, – одобрил Иван Петрович. – Каждый должен быть на своем рабочем месте. Давай-ка и я поднимусь на палубу, надо свежего воздуха дохнуть.
Егор услышал удаляющийся звук костыля и, выждав несколько минут, покинул кладовку. В кухне никого не было, даже Гриши – видимо, хозяин взял его с собой на прогулку. Егор выскользнул из камбуза и со всех ног побежал разыскивать Гераклова.
– Между прочим, в заговоре состоит человек, за которого вы, уважаемый Константин Филиппович, готовы были ручаться, как за самого себя, – не удержался от ядовитого замечания банкир. – A то, что в их шайке радист -ничего удивительного, мне он с самого начала казался потенциальным преступником, способным даже на убийство.
– Это ужасно! – воскликнул Гераклов. – Вот и верь после этого людям. Я принял их на судно, и вот...
Но тут, как обычно, дозу здравого смысла влил доктор:
– Господа, причитаниями делу не поможешь. Мы должны установить, что мы имеем, и подумать о том, как действовать дальше.
– Разорить это осиное гнездо ко всем чертям! – рубанул сплеча Гераклов.
– Разорять тоже надо с умом, – возразил Серапионыч. – A покамест положение у нас весьма непонятное и неприятное. Мы в курсе, что на судне заговор, но из его участников знаем только троих – кока Ивана Петровича Серебрякова, мотористку Степановну и радиста Андрея Владиславовича Oтрадина, которого Серебряков только что совратил на греховное дело. Сколько их еще?
– Иван Петрович говорил о ком-то еще одном, – напомнил Егор.
– Да-да! Повтори, пожалуйста, пароль.
– Сейчас... Кажется, "Полкведим невинс нерокста".
– Ну, доктор, переводите, – сказал Грымзин, – ведь вы у нас главный полиглот.
– Ах, вы мне льстите, – ответил Серапионыч. – Слухи о моем полиглотательстве сильно преувеличены. Например, я ума не приложу, на каком языке звучит эта фраза, хотя и что-то знакомое. Как там первое слово -"полкведим"? Это похоже на "полководец". A человек, произносящий этот пароль, по словам Серебрякова, далеко пойдет.
– Петрович сказал, что его именем будут названы улицы и в Кислоярске, и даже в Москве, – вспомнил Егор.
– Значит, тот человек и есть главный закоперщик! – догадался Гераклов. – Вот бы поймать его.
– A если "полкведим" означает не полководец, а командир полка, то есть полковник? – продолжал рассуждения Серапионыч. – Что за полковник? Полковник Николай II Романов, полковник Муамар Каддафи, полковник Виктор Алкснис... В общем, как поется в песенке, "Ах, какой был мужчина -настоящий полковник"!
– Да нет, доктор, ну это же несерьезно, – перебил банкир. – Обычно разведчики используют пароль "Здесь продается славянский шкаф?" или "Почем венские стулья?". Так это же не значит, что шпион обязательно мастер по мебели.
– Да, ваша правда, – не стал спорить доктор. – Пароль не несет смысловой нагрузки, он только для связи.
– Стойте! – вдруг крикнул Гераклов. Грымзин и Серапионыч недоуменно переглянулись. – Мне пришла в голову одна мысль, как раз насчет связи. Сейчас постараюсь ее связно высказать. В общем, Oтрадин сообщил мне, что рацией, кроме Ибикусова, пользовался еще кто-то, и передача шла на специальном "чекистском" диапазоне. Да и Серебряков, кажется, признался в этом Отрадину. A когда по радио передавали обзор прессы, то привели заметку некоей Харламушкиной из "Красной панорамы", где довольно точно, хотя и не без вранья, было рассказано о ходе нашего путешествия. Это значит, что на приеме работает госпожа Харламушкина. Просто она не удержалась и кое-что передала в прессу.
– Ну и что же? – удивился Грымзин. – Что это нам дает?
Слово попросил доктор:
– Одна маленькая справочка. Я, конечно, не люблю передавать всякие сплетни, но ходят упорные разговоры, будто Инесса Харламушкина и Александр Петрович Разбойников... Ну, в общем, их связывают такие же чистые и светлые отношения, как Ильича и ту даму, чьим именем названа яхта, на коей мы с вами имеем честь плыть. Это я к тому, что где-то рядом наверняка крутится и господин Разбойников – если и не здесь, то в Кислоярском подполье.
Гераклов в радостном возбуждении вскочил:
– Так-так, теперь они у нас на крючке!
– Пока что мы у них, – остудил его пыл Грымзин.
– Так вот, собственно, к чему я клонил, – продолжал политик. – Кок не назвал радисту имя связного, или главаря, или кто у них там есть ху, извините за выражение, но назвал пароль. И вот я предлагаю кому-нибудь из нас сходить к Отрадину, произнести эту фразу и дать для передачи то, что нам выгодно.
– Идея неплохая, – задумчиво отметил доктор, – но ведь рано или поздно даст о себе знать и настоящий "полкведим".
– Вот тогда они занервничают, засуетятся, наделают глупостей и выдадут себя, – заявил Гераклов. – Тут-то мы их в бараний рог и скрутим!
– Господин банкир, – обернулся Серапионыч к Грымзину, – вы еще не вернули вторую карту обратно Веронике Николаевне?
– Нет еще.
– Прекрасно! Значит, ее надо ненавязчиво подсунуть господину Серебрякову.
– Это я беру на себя, – скромно ответил Грымзин.
– Иван Петрович, господин Грымзин просит вас к зайти к нему, -нарушил Егор уединение кока.
– A что ему нужно? – повернулся к Егору Иван Петрович.
– Что-то насчет завтрашнего обеда.
– A, ну ясно. Егор, помоги мне подняться.
– Вперрред! На барррикады! – с энтузиазмом закаркал Гриша.
Когда Серебряков доплелся до каюты Грымзина, там, кроме владельца яхты, никого уже не было. Но на столе в открытом виде лежала карта – та самая, которую Егор отвез генералу Курскому, Вероника похитила у генерала, а Грымзин – у Вероники.
– Слушаю, хозяин, – учтиво поклонившись, произнес кок.
– A, Иван Петрович! – приветливо обернулся Грымзин. – Я давно хотел вам сказать, что ваша стряпня мне очень нравится.
– Рад служить! – ответил Иван Петрович.
– Ясно, что рады. Ведь я вам плачу жалованье, и немалое. В общем, я хотел бы вам дать некоторые заказы на завтрашний обед. На первое...
Тут в каюту заглянул Егор:
– Евгений Максимыч, вас просит адмирал. Какое-то важное дело.
– Подождите здесь, я сейчас буду, – сказал Грымзин и вышел из каюты. Когда он минут через десять вернулся, кок все так же стоял, опираясь на костыль, но карты на столе уже не было.
– Так что же на первое? – спросил Серебряков.
– A, ну приготовьте что-нибудь съедобное, я всецело полагаюсь на ваш вкус, – рассеяно ответил банкир.
– Слушаюсь! – Настолько быстро, насколько позволял костыль, кок покинул каюту.
– Ну, что сегодня будем слушать – "Икс-игрек-зет" или Госрадио? -спросил Oтрадин, собираясь включить приемник.
– Не надо, – остановил его Гераклов и на одном дыхании выпалил: -Полкведим невинс нерокста!
Радист вздрогнул и уставился на Гераклова.
– Вы... вы?! – наконец выговорил он.
– Да, я, – спокойно ответил Гераклов. – A что, разве я не похож на красно-коричневого подпольщика?
– Откровенно говоря, не похож, – чистосердечно ответил Андрей Владиславович.
– Я опытный конспиратор, – объяснил Гераклов. – В общем, передайте товарищам в центр вот это. – Политик протянул радисту листок бумаги и покинул рубку.
Oтрадин развернул записку – она была совсем короткой: "Все идет как задумано. Ждите новых сообщений".
Едва Андрюша включил передающее устройство и настроился на миллиметровые волны, как в дверь постучали.
– Входите! – крикнул радист. В помещение вошел штурман Лукич.
– Пулкведим невиенс неракста! – чеканно произнес штурман, поглаживая свою знаменитую бороду.
– И вы.. и вы... тоже?.. – пролепетал радист.
– Так точно! – кратко ответил Лукич, вручил Отрадину ученическую тетрадку и, круто повернувшись на каблуках, покинул радиорубку.
Тетрадка была чуть ли не вся исписана мелким почерком и содержала подробный отчет, временами переходящий в донос, обо всем, что происходило на судне. Лирические отступления на тему теории и практики государственных переворотов явно не столько предназначались для очередного радиопослания, сколько претендовали на место в будущем Полном собрании сочинений.
Oтрадин вздохнул и принялся передавать в эфир оба послания. Этот процесс затянулся далеко за полночь, что и не удивительно – за просто так никто миллион обещать не станет.
Постепенно мысли об Отрадине плавно перетекли в воспоминания о прошлом – и совсем недавнем, и более далеком. И Степановна сама не заметила, как заснула. И приснились ей удивительные события, происходившие с ней то ли в реальности, то ли в мечтах, несколько лет тому назад.
Из магнитофона зазвучал голос Вероники: "Вероятно, вы, Евтихий Федорович, считаете меня распутной девицей, готовой идти куда угодно и с кем угодно? Поверьте, это совсем не так". Ибикусов записал: "Чтобы раззадорить своего случайного любовника, Вероника Николаевна принялась рассказывать ему о своих скабрезных похождениях с известными в Кислоярске людьми, не утаивая ничего из той навозной кучи извращений, коим она с ними предавалась".
"Ну что вы, – мягко сказал адмирал, – я совсем так не думаю. Просто вы запутались в своих чувствах и в своих отношениях с окружающими людьми. Пожалуйста, расскажите мне о себе, и я постараюсь с высоты своего, поверьте, немалого опыта дать вам полезный совет о том, как жить дальше".
Ибикусов записал: "Адмирал предложил своей собеседнице присовокупить к ее богатому опыту сексуальных и прочих извращений еще и свой не менее богатый опыт, почерпнутый на волнах Цусимы".
"Я сразу поняла, что вы – тот человек, которому я могу с чистой совестью открыть свою душу, – сказала Вероника. – Я уверена, что вы поймете меня и не осудите".
В блокноте появилась новая запись: "Дальнейший ход свидания проходил в соответствии с небезызвестными стишатами кислоярского рифмоплета Cамсона Эполетова: "Я хотел открыть тебе душу, Но ты ей предпочла мое тело; Карусель из белых подушек Закружила нас, завертела".
"После трагической гибели родителей я рано осталась сиротой, -продолжала свою исповедь Вероника. – Своим воспитанием я обязана дяде, генералу Курскому. И сейчас, когда я вижу ребенка, мне хочется приласкать его, чем-то помочь... Почему-то некоторые принимают это за что-то неестественное и считают меня бог знает кем. Вот и вы тоже... Ну скажите, Евтихий Федорович, разве я похожа на извращенку? – Не дождавшись ответа, Вероника продолжала: – Я всегда изумлялась, отчего наши дети-сироты живут в таких стесненных условиях. Советское государство тратило огромные суммы на содержание чиновников, госбезопасности, оборонки, но в то же время не желало позаботиться о детях – своем будущем. И что происходит сейчас в Кислоярской Республике? – то же самое. В меру своих скромных возможностей я занималась благотворительностью, хотя понимала, что все это – капля в море безнадежности. Но все изменилось в тот момент, когда я случайно увидела по телевизору фильм "Берегись автомобиля". Тогда я поняла, что мне нужно делать! Я решила искать похищенные ценности, то есть то, что красная мафия награбила у народа и теперь в ожидании реванша держит в тайных местах. Моими идеалами стали киногерой Юрий Деточкин и журналистка Надежда Чаликова, известная своими журналистскими расследованиями в известной области. Ведь вы, наверное, слышали о Чаликовой?".
"Не только слышал, но и хорошо знаком с нею, – не без гордости ответил адмирал. – Именно она "сосватала" меня с господином Грымзиным".
Ибикусов записал: "Курская призналась в своих половых контактах с рецедивистом-педофилом Деточкиным, а Рябинин – в извращенной сексуальной связи с небезызвестной сводницей Чаликовой и о своей готовности вступить в однополый брак с банкиром Грымзиным".
"Может быть, потому меня так тянет к Егору, что он ее брат?" -спросила то ли себя, то ли адмирала Вероника Николаевна.
"Вот видите, вы мне все рассказали, и вам стало легче, – ласково промолвил адмирал. – Вы прилягте, отдохните, а я подумаю, чем вам помочь". – "A вы?" – спросила Вероника. "A мне что-то не спится. Хотите, я вам сыграю колыбельную?".
Ибикусов услышал скрип, похожий на тот, что раздается при открывании ящика или футляра, а затем из динамика полились звуки скрипки. Репортер с трудом узнал мелодию песни "Как бы мне, рябине, к дубу перебраться". Но вскоре что-то щелкнуло и музыка прекратилась – это в магнитофоне закончилась пленка.
– Что ж, негусто, но кое-что и из этого высосать можно, – пробормотал репортер и записал в блокнот: "В довершение всего адмирал осквернил девственное лоно своей собеседницы скрипичным ключом. Вот как развлекается наша хваленая интеллигенция".
* * *
После обеда политик, банкир и доктор вновь собрались в каюте Грымзина на "военный совет".– Господа, я хотел бы обсудить создавшееся положение в здравом и трезвом уме, – обратился к компаньонам господин Гераклов. – Поэтому я попросил бы вас, дорогой доктор, хотя бы на этот раз воздержаться от употребления того, что вы держите в скляночке и то и дело подливаете в чай.
– Вообще-то скляночка лишь помогает мне, так сказать, возбуждать окончания нейронов головного мозга, – возразил Серапионыч. – Но если вы знаете, некоторым образом, равноценную замену, то я завсегда пожалуйста.
Вместо ответа Гераклов извлек из портфеля литровую бутылку "Сангрии" -вина почти безалкогольного, зато весьма приятного на вкус.
– Тоже неплохо, – сказал банкир Грымзин. – Только я где-то слыхал, что такое вино лучше всего идет под сыр.
– Все предусмотрено, – рассмеялся Гераклов. – Я только что отправил Егора на камбуз за головкой голландского сыра. Кстати сказать, пришло время сообщить адмиралу о нашем дальнейшем курсе. На карте указано: по выходе из устья Кислоярки держать норд-вест, а после того, как пройдем через кладбище – норд. Чушь какая-то, но так написано. A еще не мешало бы обсудить вопрос, как нам уберечься от возможного бунта на корабле...
* * *
Егор спустился в кухню, но кока Ивана Петровича Серебрякова там не было. Лишь по столу, подбирая крошки, степенно прогуливался ворон Гриша.– Егоррр! – обрадовался ворон. – Полундррра! Сарррынь на кичку!
Угостив Гришу нарочно захваченным кусочком сахара, Егор полез в кладовку, где хранились сыры и прочая провизия. И тут он услышал голоса и стук деревяшки – это на кухню возвращался Иван Петрович. Во втором голосе Егор узнал мотористку Степановну. Но то, что они говорили, побудило Егора остаться в кладовке.
– Ну, когда будем начинать? – спросила Степановна.
– Всему свое время, – ответил Петрович. – Вспомни, как говорили умные люди: сегодня рано, а завтра – поздно. Пусть адмирал доведет судно до острова, а уж тогда...
– Скорее бы, – вздохнула Степановна.
– Да? – иронично спросил кок. – A мне показалось, что плавание тебе нравится. И твой роман с радистом...
– Пожалуйста, не надо об этом... – тихо попросила мотористка.
– Ну почему же не надо? Это обстоятельство очень пригодится в нашем главном деле. Но вот что он скажет, когда узнает, что ты за женщина?
– Петрович, прошу тебя!.. – чуть не с мольбой воскликнула мотористка.
– Ну ладно, ладно, – благодушно сказал Петрович, – только учти, Степановна: Oтрадин мне нужен для некоторых весьма определенных целей, так что не обессудь.
– Для каких целей?
– Скоро узнаешь. Я пригласил его придти на кухню, и с минуту на минуту он здесь будет.
– Но ведь это чистый, неподкупный человек! – воскликнула Степановна.
– Ты думаешь? – хмыкнул Петрович. – Ну что ж, готов держать пари: твой идеал такой же, как и мы с тобой. Даже хуже: мы действуем ради идеи, а он будет готов работать ради презренного металла.
– Неправда! – крикнула Степановна.
– Пррравда! – ответил Гриша
– Правда, правда! – самоуверенно подтвердил кок. – Если хочешь, можешь сама убедиться. Спрячься куда-нибудь и послушай, о чем мы будем говорить.
Егор испугался, что Степановна захочет спрятаться в той же кладовке, что и он, однако мотористка, видимо, нашла другое укрытие.
Вскоре на кухне появился радист Андрей Владиславович Oтрадин. Едва он присел к кухонному столу, Петрович огорошил его вопросом:
– Андрюша, хочешь заработать миллион?
– Конечно, хочу! – радостно завопил Андрюша. – A как?
– Вот это настоящий разговор, – удовлетворенно сказал кок. -Надеюсь, тебе известно, куда и зачем плывет "Инесса Арманд"?
– Откуда я знаю? – удивился Oтрадин. – Меня господа в такие вопросы не посвящали.
– Хорошо, тогда я тебя просвещу. Яхта плывет на Кислое море, где на острове спрятаны сказочные сокровища. Наша задача – в нужный момент взять в свои руки инициативу и экспроприировать как яхту, так и сокровища.
– Зачем? – спросил Oтрадин. Этот вопрос счел глупым не только повар Серебряков, но даже и Егор.
– Как зачем?! – изумился Иван Петрович. – Затем, чтобы захватить власть... Впрочем, тебя это не должно касаться – главное, что ты заработаешь миллион.
– Так вы что, пираты? – дошло до Oтрадина.
– Пиррраты! – радостно закаркал Гриша.
– Ну, если хочешь, то можешь считать нас пиратами, – не стал спорить кок. – Только наше знамя не черное, а несколько иного цвета.
– Но ведь я радист, а не мастер плаща и кинжала, – пожал плечами Oтрадин.
– Именно в качестве радиста ты нам и нужен, – ответил Серебряков. -Твоя задача – передавать в эфир то, что мы тебе укажем.
– Так это стало быть, вы, уважаемый Иван Петрович, пользовались миллиметровым диапазоном? – догадался Андрюша.
– Аз многогрешный, – сознался Петрович. – A мне со своей деревяшкой добираться до радиорубки незамеченным – рисковое дело. Да еще и этот мерзавец Гераклов того и гляди застукает...
– Значит, вы мне будете давать тексты, а я их должен радировать?
– Да. Или я, или другой человек.
– Кто?
– Ну, его имя тебе знать пока необязательно, хотя я уверен, что когда-нибудь оно будет украшать лучшие улицы не только Кислоярска, но даже Москвы. Этот человек скажет тебе свой пароль. – Кок достал из кармана записную книжку и по слогам зачитал: – "Пулкведим невиенс неракста".
– Неррракста! – завопил ворон.
– Тихо, Гриша, не разглашай государственную тайну, – сказал кок. – В общем, запомни этот пароль, а тому, кто его скажет, можешь доверять почти так же, как и мне.
– Полкведим невинс неракста. Пулквадим навенс нарокста, – шепотом твердил в кладовке Егор, пытаясь заучить пароль.
– В грязное дело вы меня втягиваете... – покачал головой Андрюша. -Как сказал бы классик: "Не ты грязна, грязны твои дела".
– Дела, может, и грязные, зато цели чистые! – запальчиво возразил Иван Петрович. – Или тебе миллион не нужен?
– Нужен, – ответил Oтрадин. – Я давно мечтаю открыть собственную частную радиостанцию. Но не такую, как "Икс-игрек-зет плюс" с попсовой музыкой и пошляком-ведущим. Я хотел бы при помощи радиоэфира приобщать людей к духовности, к серьезной музыке, к классической поэзии...
– Вообще-то мне больше по духу революционная музыка и пролетарская поэзия, – сказал кок. – Но это уже, конечно, дело вкуса. Да за миллион ты на корню скупишь весь этот "Икс-игрек-зет", и Яшка Кульков будет тебе как миленький вместо своих плоских шуточек читать стихи Гете. Ну как, договорились?
– Договорились, – чуть помедлив, ответил радист. – Жду ваших распоряжений.
Когда Oтрадин покинул камбуз, из укрытия вышла Степановна.
– Ну вот видишь, все в порядке, а ты еще сомневалась! – ядовито хмыкнул Серебряков. – Говорила – чистый, неподкупный... Вот и майор Cелезень такого из себя орла строил, что куда там, а поманил его Кирюшка Яйцын хорошей должностью, так он тут же и скурвился... Да здесь бы и сам Господь Бог не устоял, хоть его и нет.
– Как это все мерзко, противно... – прошептала мотористка. – Ну ладно, мне пора, нельзя надолго покидать машинное отделение.
– Правильно, – одобрил Иван Петрович. – Каждый должен быть на своем рабочем месте. Давай-ка и я поднимусь на палубу, надо свежего воздуха дохнуть.
Егор услышал удаляющийся звук костыля и, выждав несколько минут, покинул кладовку. В кухне никого не было, даже Гриши – видимо, хозяин взял его с собой на прогулку. Егор выскользнул из камбуза и со всех ног побежал разыскивать Гераклова.
* * *
– Ну и дела! – только и мог промолвить Гераклов, когда Егор, стараясь не упустить ни одной подробности, рассказал ему, Грымзину и Cерапионычу о том, что услышал на камбузе.– Между прочим, в заговоре состоит человек, за которого вы, уважаемый Константин Филиппович, готовы были ручаться, как за самого себя, – не удержался от ядовитого замечания банкир. – A то, что в их шайке радист -ничего удивительного, мне он с самого начала казался потенциальным преступником, способным даже на убийство.
– Это ужасно! – воскликнул Гераклов. – Вот и верь после этого людям. Я принял их на судно, и вот...
Но тут, как обычно, дозу здравого смысла влил доктор:
– Господа, причитаниями делу не поможешь. Мы должны установить, что мы имеем, и подумать о том, как действовать дальше.
– Разорить это осиное гнездо ко всем чертям! – рубанул сплеча Гераклов.
– Разорять тоже надо с умом, – возразил Серапионыч. – A покамест положение у нас весьма непонятное и неприятное. Мы в курсе, что на судне заговор, но из его участников знаем только троих – кока Ивана Петровича Серебрякова, мотористку Степановну и радиста Андрея Владиславовича Oтрадина, которого Серебряков только что совратил на греховное дело. Сколько их еще?
– Иван Петрович говорил о ком-то еще одном, – напомнил Егор.
– Да-да! Повтори, пожалуйста, пароль.
– Сейчас... Кажется, "Полкведим невинс нерокста".
– Ну, доктор, переводите, – сказал Грымзин, – ведь вы у нас главный полиглот.
– Ах, вы мне льстите, – ответил Серапионыч. – Слухи о моем полиглотательстве сильно преувеличены. Например, я ума не приложу, на каком языке звучит эта фраза, хотя и что-то знакомое. Как там первое слово -"полкведим"? Это похоже на "полководец". A человек, произносящий этот пароль, по словам Серебрякова, далеко пойдет.
– Петрович сказал, что его именем будут названы улицы и в Кислоярске, и даже в Москве, – вспомнил Егор.
– Значит, тот человек и есть главный закоперщик! – догадался Гераклов. – Вот бы поймать его.
– A если "полкведим" означает не полководец, а командир полка, то есть полковник? – продолжал рассуждения Серапионыч. – Что за полковник? Полковник Николай II Романов, полковник Муамар Каддафи, полковник Виктор Алкснис... В общем, как поется в песенке, "Ах, какой был мужчина -настоящий полковник"!
– Да нет, доктор, ну это же несерьезно, – перебил банкир. – Обычно разведчики используют пароль "Здесь продается славянский шкаф?" или "Почем венские стулья?". Так это же не значит, что шпион обязательно мастер по мебели.
– Да, ваша правда, – не стал спорить доктор. – Пароль не несет смысловой нагрузки, он только для связи.
– Стойте! – вдруг крикнул Гераклов. Грымзин и Серапионыч недоуменно переглянулись. – Мне пришла в голову одна мысль, как раз насчет связи. Сейчас постараюсь ее связно высказать. В общем, Oтрадин сообщил мне, что рацией, кроме Ибикусова, пользовался еще кто-то, и передача шла на специальном "чекистском" диапазоне. Да и Серебряков, кажется, признался в этом Отрадину. A когда по радио передавали обзор прессы, то привели заметку некоей Харламушкиной из "Красной панорамы", где довольно точно, хотя и не без вранья, было рассказано о ходе нашего путешествия. Это значит, что на приеме работает госпожа Харламушкина. Просто она не удержалась и кое-что передала в прессу.
– Ну и что же? – удивился Грымзин. – Что это нам дает?
Слово попросил доктор:
– Одна маленькая справочка. Я, конечно, не люблю передавать всякие сплетни, но ходят упорные разговоры, будто Инесса Харламушкина и Александр Петрович Разбойников... Ну, в общем, их связывают такие же чистые и светлые отношения, как Ильича и ту даму, чьим именем названа яхта, на коей мы с вами имеем честь плыть. Это я к тому, что где-то рядом наверняка крутится и господин Разбойников – если и не здесь, то в Кислоярском подполье.
Гераклов в радостном возбуждении вскочил:
– Так-так, теперь они у нас на крючке!
– Пока что мы у них, – остудил его пыл Грымзин.
– Так вот, собственно, к чему я клонил, – продолжал политик. – Кок не назвал радисту имя связного, или главаря, или кто у них там есть ху, извините за выражение, но назвал пароль. И вот я предлагаю кому-нибудь из нас сходить к Отрадину, произнести эту фразу и дать для передачи то, что нам выгодно.
– Идея неплохая, – задумчиво отметил доктор, – но ведь рано или поздно даст о себе знать и настоящий "полкведим".
– Вот тогда они занервничают, засуетятся, наделают глупостей и выдадут себя, – заявил Гераклов. – Тут-то мы их в бараний рог и скрутим!
– Господин банкир, – обернулся Серапионыч к Грымзину, – вы еще не вернули вторую карту обратно Веронике Николаевне?
– Нет еще.
– Прекрасно! Значит, ее надо ненавязчиво подсунуть господину Серебрякову.
– Это я беру на себя, – скромно ответил Грымзин.
* * *
Когда Егор поднялся на палубу, кок все еще "дышал свежим воздухом", вернее, вдыхал в себя "Герцеговину-Флор", задумчиво глядя на проплывающий мимо однообразный ландшафт. У него на плече сидел ворон Гриша.– Иван Петрович, господин Грымзин просит вас к зайти к нему, -нарушил Егор уединение кока.
– A что ему нужно? – повернулся к Егору Иван Петрович.
– Что-то насчет завтрашнего обеда.
– A, ну ясно. Егор, помоги мне подняться.
– Вперрред! На барррикады! – с энтузиазмом закаркал Гриша.
Когда Серебряков доплелся до каюты Грымзина, там, кроме владельца яхты, никого уже не было. Но на столе в открытом виде лежала карта – та самая, которую Егор отвез генералу Курскому, Вероника похитила у генерала, а Грымзин – у Вероники.
– Слушаю, хозяин, – учтиво поклонившись, произнес кок.
– A, Иван Петрович! – приветливо обернулся Грымзин. – Я давно хотел вам сказать, что ваша стряпня мне очень нравится.
– Рад служить! – ответил Иван Петрович.
– Ясно, что рады. Ведь я вам плачу жалованье, и немалое. В общем, я хотел бы вам дать некоторые заказы на завтрашний обед. На первое...
Тут в каюту заглянул Егор:
– Евгений Максимыч, вас просит адмирал. Какое-то важное дело.
– Подождите здесь, я сейчас буду, – сказал Грымзин и вышел из каюты. Когда он минут через десять вернулся, кок все так же стоял, опираясь на костыль, но карты на столе уже не было.
– Так что же на первое? – спросил Серебряков.
– A, ну приготовьте что-нибудь съедобное, я всецело полагаюсь на ваш вкус, – рассеяно ответил банкир.
– Слушаюсь! – Настолько быстро, насколько позволял костыль, кок покинул каюту.
* * *
Вечером Гераклов вновь отправился в радиорубку.– Ну, что сегодня будем слушать – "Икс-игрек-зет" или Госрадио? -спросил Oтрадин, собираясь включить приемник.
– Не надо, – остановил его Гераклов и на одном дыхании выпалил: -Полкведим невинс нерокста!
Радист вздрогнул и уставился на Гераклова.
– Вы... вы?! – наконец выговорил он.
– Да, я, – спокойно ответил Гераклов. – A что, разве я не похож на красно-коричневого подпольщика?
– Откровенно говоря, не похож, – чистосердечно ответил Андрей Владиславович.
– Я опытный конспиратор, – объяснил Гераклов. – В общем, передайте товарищам в центр вот это. – Политик протянул радисту листок бумаги и покинул рубку.
Oтрадин развернул записку – она была совсем короткой: "Все идет как задумано. Ждите новых сообщений".
Едва Андрюша включил передающее устройство и настроился на миллиметровые волны, как в дверь постучали.
– Входите! – крикнул радист. В помещение вошел штурман Лукич.
– Пулкведим невиенс неракста! – чеканно произнес штурман, поглаживая свою знаменитую бороду.
– И вы.. и вы... тоже?.. – пролепетал радист.
– Так точно! – кратко ответил Лукич, вручил Отрадину ученическую тетрадку и, круто повернувшись на каблуках, покинул радиорубку.
Тетрадка была чуть ли не вся исписана мелким почерком и содержала подробный отчет, временами переходящий в донос, обо всем, что происходило на судне. Лирические отступления на тему теории и практики государственных переворотов явно не столько предназначались для очередного радиопослания, сколько претендовали на место в будущем Полном собрании сочинений.
Oтрадин вздохнул и принялся передавать в эфир оба послания. Этот процесс затянулся далеко за полночь, что и не удивительно – за просто так никто миллион обещать не станет.
* * *
A мотористка Степановна, надевшая лучшее из своих платьев, напрасно ждала возлюбленного на палубе под капитанским мостиком.Постепенно мысли об Отрадине плавно перетекли в воспоминания о прошлом – и совсем недавнем, и более далеком. И Степановна сама не заметила, как заснула. И приснились ей удивительные события, происходившие с ней то ли в реальности, то ли в мечтах, несколько лет тому назад.
СОН СТЕПАНОВНЫ
Удивительная история, приснившаяся Степановне, началась в 1990 году -в довольно сложный и запутанный момент новейшей истории, когда на авансцену политической жизни общесоюзного пространства в целом и Кислоярского района в частности, выдвинулось такое вооруженное формирование, как OМOН – отряд милиции особого назначения. Использование ОМОНа в своих целях политическими организациями, активно выступавшими против регионального суверенитета (о независимой Кислоярской Республике речь в то время даже и не шла) стало причиной весьма противоречивого к нему отношения в различных слоях общества – одни жители бойцов ОМОНа проклинали, а другие превозносили, видя в них единственных защитников от "кровожадных демократов" и "лиц сибирской национальности", или "желтых", как их называли в народе. Этих "желтых" в Кислоярске проживало человек двадцать, и они самым нахальным образом хотели иметь свою национальную школу и исповедовать религию предков в лице собственного шамана. Больше, собственно, никаких неудобств они местным жителям не создавали, но и этого было достаточно, чтобы некоторые кислоярцы их, мягко говоря, недолюбливали.
К "некоторым" принадлежала и скромная женщина Степановна – усердная читательница газеты "Правда" и постоянная участница митингов Интернационального фронта трудящихся Кислоярска. Надо сказать, что в то время значительная часть общества переживала период всеобщей влюбленности (медовый месяц): многие "интер-тетеньки" были неравнодушны к товарищу Разбойникову, занимавшему в то время крупный партийный пост, а женщины интеллектуального склада ума – к предводителю демократов либерального толка Кириллу Аркадьевичу Яйцыну. И все из числа первых – независимо от возраста и пола – были влюблены в пламенные стихи пролетарского поэта Феликса Алина, публиковавшиеся в красной прессе и регулярно звучавшие на митингах.
A вот избранником сердца Степановны стал боец ОМОНа по имени Мстислав. Началось это после того, как в Кислоярск прибыла съемочная группа "600 секунд" и сняла сюжет об ОМОНе и, в частности, о Мстиславе. По мотивам этого нашумевшего сюжета поэт Феликс Алин даже сочинил бессмертные строчки:
Узнав такое о предмете своей любви, Степановна не охладела к Мстиславу, напротив – ее страсть еще более усилилась. Встречая на улице собаку, она завидовала ей, что та, в отличие от нее, имеет шанс быть вместе с Мстиславом. Часто в мечтах Степановна представляла себя собакой в объятиях Мстислава, такие же сцены виделись ей и во сне. И вот однажды утром, проснувшись после одного из таких сладостных снов, Степановна со смешанным чувством ужаса и радости увидела, что превратилась в огромную черную собаку породы водолаз. Одевшись так, чтобы ее новое обличье не было заметно, и закутав лицо платком, Степановна вышла из дома...
Как раз в эти дни (начало января 1991 года) отряд доблестных омоновцев по заданию Разбойникова совершил захват Кислоярского Дома печати, после чего редакции большинства газет в знак протеста покинули здание. В огромной трехэтажной коробке остались лишь удобные властям издания – "Красная Панорама", "Блудни" и "Советская юность" (будущая "Кислоярские вести -сегодня"). Именно тогда товарищ Разбойников произнес свою историческую фразу, адресованную господину Яйцыну и в его лице – всем сторонникам демократии: "Всем вам, суки, висеть на одном суку!". Чтобы подчеркнуть свой успех, омоновцы водрузили на крыше Дома печати красное знамя и постоянно несли возле него почетный караул – дабы кому-нибудь не пришло в голову надругаться над священным символом. Одним из регулярно дежуривших у знамени был Мстислав, и как раз накануне своего удивительного превращения Степановна видела его по местному телевидению стоящим на загаженной голубями крыше Дома Печати.
К "некоторым" принадлежала и скромная женщина Степановна – усердная читательница газеты "Правда" и постоянная участница митингов Интернационального фронта трудящихся Кислоярска. Надо сказать, что в то время значительная часть общества переживала период всеобщей влюбленности (медовый месяц): многие "интер-тетеньки" были неравнодушны к товарищу Разбойникову, занимавшему в то время крупный партийный пост, а женщины интеллектуального склада ума – к предводителю демократов либерального толка Кириллу Аркадьевичу Яйцыну. И все из числа первых – независимо от возраста и пола – были влюблены в пламенные стихи пролетарского поэта Феликса Алина, публиковавшиеся в красной прессе и регулярно звучавшие на митингах.
A вот избранником сердца Степановны стал боец ОМОНа по имени Мстислав. Началось это после того, как в Кислоярск прибыла съемочная группа "600 секунд" и сняла сюжет об ОМОНе и, в частности, о Мстиславе. По мотивам этого нашумевшего сюжета поэт Феликс Алин даже сочинил бессмертные строчки:
И если любовь товарищей Степановны к товарищу Разбойникову и к стихам товарища Алина носила преимущественно платонический характер, то сама Степановна – простая советская женщина, за долгие годы тяжелого труда обделенная высокой и светлой любовью – воспылала к Мстиславу плотской страстью, поздней и безнадежной, и оттого еще более пылкой. Однако мечта Степановны оказалось неосуществимой – и даже не из-за солидной разницы в возрасте, а потому что Мстислав, как объяснили Степановне его товарищи по отряду, был абсолютно равнодушен к женщинам. Нет, Мстислав отнюдь не являлся гомосексуалистом – он был зоофилом и истинное удовлетворение получал лишь при любовном контакте с животными, предпочитая собак.
Я так надеюсь, что ОМОН
Устроит в Кислоярске шмон.
Пусть знают все наш грозный норов -
Дерзай, Мстислав! Снимай, Невзоров!
Узнав такое о предмете своей любви, Степановна не охладела к Мстиславу, напротив – ее страсть еще более усилилась. Встречая на улице собаку, она завидовала ей, что та, в отличие от нее, имеет шанс быть вместе с Мстиславом. Часто в мечтах Степановна представляла себя собакой в объятиях Мстислава, такие же сцены виделись ей и во сне. И вот однажды утром, проснувшись после одного из таких сладостных снов, Степановна со смешанным чувством ужаса и радости увидела, что превратилась в огромную черную собаку породы водолаз. Одевшись так, чтобы ее новое обличье не было заметно, и закутав лицо платком, Степановна вышла из дома...
Как раз в эти дни (начало января 1991 года) отряд доблестных омоновцев по заданию Разбойникова совершил захват Кислоярского Дома печати, после чего редакции большинства газет в знак протеста покинули здание. В огромной трехэтажной коробке остались лишь удобные властям издания – "Красная Панорама", "Блудни" и "Советская юность" (будущая "Кислоярские вести -сегодня"). Именно тогда товарищ Разбойников произнес свою историческую фразу, адресованную господину Яйцыну и в его лице – всем сторонникам демократии: "Всем вам, суки, висеть на одном суку!". Чтобы подчеркнуть свой успех, омоновцы водрузили на крыше Дома печати красное знамя и постоянно несли возле него почетный караул – дабы кому-нибудь не пришло в голову надругаться над священным символом. Одним из регулярно дежуривших у знамени был Мстислав, и как раз накануне своего удивительного превращения Степановна видела его по местному телевидению стоящим на загаженной голубями крыше Дома Печати.