Ахметов Бектас. Чм66 или миллион лет после затмения солнца

   – Эй, акмак! Ты вообще о чем думаешь?
   – Ты что?
   – Вставай. Надо поговорить.
   – Спать хочу. Утром поговорим.
   – Кому говорю, вставай! – Глаза у нее воспаленные, злые.
   Что с ней?
   – Что такое?
   – Что такое, что такое! – передразнила она. – Пошли на кухню.
   Нашла время. Ладно, пошли.
   – Матушка, что за базар среди ночи?
   – Кыдымга базар.
   – Давай говори.
   – Ты когда-то хотел писать?
   – Когда это было! Сейчас не хочу.
   – Почему?
   – Мама, я бездарь.
   – Кандай еще бездарь? – Матушка злилась все больше и больше.
   – Я уже пробовал. Ничего не получается.
   – Как не получается?
   – Так не получается. Два слова напишу – самому противно и себя жалко становится.
   – Ерунда! – с видом знатока отрезала мама. – Газеты читаешь?
   – Ну и…
   – Журналы читаешь?
   – Что ты этим хочешь сказать?
   – Хочу сказать: садись за стол и пиши!
   – Что?
   – Нишего! Покажи всем, что Ахметовы не мертвые!
   – Завязывай…
   – Я тебе покажу завязывай! – матушка сорвалась на крик. – Хватит дурака валять!
   Я оторопел. Она знала, как когда-то я хотел писать. Но дело ведь в том, что я убедился, – чтобы писать, действительно нужны задатки.
   – Мама, – я опустил голову, – мне очень хотелось писать. Но у меня ничего не получится.
   – Получится, – мама заглянула мне в глаза и попросила. Уже не сердито, по-матерински, – Ты только меня слушайся.
   – Я и так тебя слушаюсь.
   – Надо иметь самолюбие. – сказала она. – Я требую показать нашим врагам, кто такие Ахметовы!!!
   Меня пробрала дрожь.
   – Мама, – я покачал головой, – если бы ты знала…
   – Я все знаю, – матушка успокоенно улыбнулась, – Не бойся.
   Соберись и все получится.
   – Хе…
   – Я сказала, соберись, – она посмотрела туманным взором на дверь в столовую и загадочно сказала. – Тебе помогут.
   – Ты с ума сошла? Кто мне поможет?
   – Помогут, – уверенно подвела черту мама. – Теперь иди спать.
   30 сентября по ЦТ в программе "Время" Вера Шебеко сообщила:
   "За большие заслуги в развитии советской науки и в связи с
   70-летием со дня рождения Президиум Верховного Совета СССР наградил академика Академии наук Казахской ССР Шафика Чокиновича Чокина орденом Октябрьской революции".
   1 октября народ с утра народ поздравляет "папу". На втором этаже, у входа в приемную юбилейная фотовыставка. "Ба, – поразился я, – да наш директор историчен!". Я остановился у фото, где Чокин снят с
   Авереллом Гарриманом. С этим-то он когда успел снюхаться? Фотографии с Кржижановским по центру экспозиции.
   Каждой лаборатории отведено десять минут на поздравление. Анна
   Григорьевна запустила нас в кабинет после лаборатории гидроэнергетики.
   Директор в кресле, на столе гора адресных папок.
   Каспаков волнуется. Не мудрено – неделю не бухал. Вместо того, чтобы сказать что-то от себя, зачитал приветственный адрес.
   Шафик Чокинович кивнул и, не вставая, выступил с ответным словом:
   – Вашей лаборатории принадлежит главная роль в энергетической науке Казахстана…
   От радости Каспаков зажмурился, Шкрет покачал головой. С ролью они, мы все, согласны и, черт побери, приятно. Мы не знали одного.Точно такие же слова в тот день Чокин говорил и другим лабораториям
   Расширенное юбилейное заседание Ученого Совета КазНИИ энергетики в актовом зале. От Академии Аскар Кунаев вместо себя прислал одного из вице-президентов и главного ученого секратаря. Приехали ученики
   Чокина из Киргизии, Узбекистана, в зале много станционников. Ярче всех поздравил главный инженер Алма-Атаэнерго:
   "Ваше, Шафик Чокинович, имя, золотыми буквами будет высечено в скрижалях истории науки…".
   По коридору именинником ходит Темир Ахмеров: "Поздравляю с орденом!". – говорит он встречным. Мягкий стал.
   На банкет приглашены завлабы и старшие научные сотрудники. В ресторан мелкоту не позвали. Но возбуждение охватило и челядь. Даже
   Кэт заявилась при параде – одела белый костюм.
   – Узбек не зря ревнует тебя к Чокину. – заметил я.
   – Ты о чем? – спросила она.
   – Вырядилась не как любовница директора, а как его любимая жена.
   – Ну!
   В комнату зашел Лерик.
   – Пошли ко мне на стенд.
   – Там что?
   – Надо отметить.
   – Мы то тут причем?
   – Радость общая.
   Придумает же. Какая еще общая радость? У них своя свадьба, у нас своя. Лерик мужик честный, рассудительный, и все бы и дальше хорошо, если бы он не глядел в рот своему наставнику Жоре Мельнику в рот и не чесал: "Наш Георгий Остапыч совсем как Остап Ибрагимыч". Что касается Жоры, то он может и хороший инженер, но до Остапа
   Ибрагимыча ему далеко.
   Жора Мельник, Володя Шевцов, Лерик доводят до ума плазмотроны.
   Чокин внимательно следит за делами в лаборатории Заркеша Сакипова.
   Заркеш Бекимович считает, что Мельник больше пыль в глаза пускает.
   Хотя вне пределов института, как специалиста, Жору знают. К примеру, из Москвы прилетел на зональную конференцию по плазме академик
   Рыкалин. Конференцию проводил университет, Мельник воспользовался и без спроса Чокина затащил корифея к себе в подвал показать плазмотормоз.
   Николай Николаевич Рыкалин один из главных в Союзе авторитетов по плазме и ее приложений в промышленности.
   Рыкалин осмотрел плазмотрон, послушал Жору, похвалил мужиков и сказал, что приличия требуют поздоровкаться с Чокиным. Мельник позвонил по внутреннему в приемную:
   – Анна Григорьевна, здесь академик Рыкалин. Сейчас он зайдет к
   Чокину.
   – Почему заранее не предупредили? – только и успела сказать начальник канцелярии, но Георгий Остапыч уже положил трубку.
   Михейкина зашла в кабинет директора:
   – Шафик Чокинович, к вам академик Рыкалин.
   – Рыкалин? Откуда он взялся?
   – Не знаю. С ним Мельник.
   – Мельник?! – рассердился Чокин. – Рыкалина я не звал.
   Виноват Мельник, но и Рыкалин хорош. Академик Зельдович и тот, прежде чем зайти к нашему директору, созванивался с "папой". Но это
   Зельдович. Он Трижды Герой труда, а кто такой Рыкалин, чтобы без доклада заявляться?
   Анна Григорьевна растерялась.
   – Шафик Чокинович, как я могу не пустить к вам Николая Николаевича?
   – Ничего не знаю. Скажете, что я уехал в ЦК.
   Рыкалин зашел в приемную, когда Чокин скомандовал:
   – Анна Григорьевна, пригласите академика Рыкалина.
   …Плазма – пятое состояние вещества. Популяризаторы науки в восьмидесятых годах называли плазму звездным газом.
   "Солнце представляет собой раскаленную до 5-6 тысяч градусов Цельсия плазму, которая образуется путем бесконечных термоядерных взрывов. Вещество светила составляет 99, 866 процентов всей массы Солнечной системы. Все остальное приходится на долю планет, спутников, астероидов и других объектов системы.
   Все большие и малые планеты движутся вокруг Солнца в одном направлении – против часовой стрелки (для наблюдателя, смотрящего со стороны Северного полюса). Расстояния планет от Солнца образуют закономерную последовательность: промежутки между орбитами увеличиваются с удалением от Солнца. Радиус планетной системы примерно в 7000 раз меньше расстояния до ближайшей звезды, поэтому притяжение звезд не влияет заметным образом на движение планет".
   Большая Советская Энциклопедия.
   Расстояние от Земли (масса, которого составляет сотые процента всей массы Солнечной системы) до Солнца 150 миллионов километров. До революции существовало предположение, что жизнь на Земле зародилась после того, как более удаленной от светила планете перестало хватать жара Солнца. Физические процессы на планете замедлились, со временем и вовсе прекратились. Позднее предположение подверглось разгрому ученых и о нем забыли.
   По отношению к Земле Солнце выглядит баскетбольным мячом, в таком случае нашу планету можно представить маковым зернышком.
   Дилетанты перед учеными ставят только дурацкие вопросы. К примеру и такого рода: почему, Солнце находясь в июле к Земле на наибольшем удалении, испепеляет Северное полушарие как раз в середине лета, в то время, как в январе Земля более всего приближается к светилу, и холод при этом царит собачий?
   Естественно, у ученых существуют объяснения, от чего Солнце в январе светит, но не греет. Только не хочется верить их объяснениям.
   Хочется думать, что разгадать явление им не под силу
   Солнцу поклонялись в Древнем Египте, с ним связывались доисторические представления о всеобщем разуме язычников.
   Люди набирались знаний, грамотешки. На смену Осирисам, Зевсам,
   Посейдонам и другим, приходили новые боги.
   У Станислава Лема есть рассказ (его я не читал, мне о нем рассказывали, потому и не привожу названия), по которому Солнце не следует рассматривать только как космический объект. Лем приводит к мысли, что наше светило не просто светит и греет, – оно еще и одушевлено.
   …В понедельник я расспрашивал Кула:
   – Как прошел банкет?
   – Нормально.
   – Чокин не грустил?
   – С чего ему грустить?
   – Ну ни фига себе! Семьдесят стукнуло.
   – Да ну… Наоборот. Сказал: умирать не собирается, не волнуйтесь, будем еще долго вместе работать.
   Это хорошо.
   Каспаков на работу не вышел. На радостях он продолжает празднование любимого директора сам на сам.
   – Кул, может мне записаться на прием к Чокину?
   – Запишись. – согласился Аленов. – Сколько можно так ходить? Хоть какая-то определенность появится.
   Скоро мне тридцать,
   Я ищу человека…
   В ЦУМе Кэт купила мне и своему мужу одинаковые югославские куртки. Причем одного цвета.
   – Ты не боишься? – спросила Марадона.
   – Чего мне бояться? – Кэт равнодушно смолит сигарету.
   – Что вдруг увидит Гапур Бека в такой же куртке.
   – А… – лениво отмахнулась Кэт. – Скажу что-нибудь.
   Она прокашлялась:
   – Вчера я рано заснула… Гапон залез на меня. Я спросонья:
   "Отвали, Бек!". Он на мне ночнушку порвал, орет: "Какой я тебе
   Бек?!". А я ему: "Совсем сдурел от пьянки! Я сказала тебе: "Не Бек, а узбек!".
   – Поверил? – покачала головой Марадона.
   – Конечно.
   – Ну ты даешь, – сказала Тереза Оловски.
   Прежде с Гапоном я виделся раза три в прошлом году.

Глава 5

   Ю си…
   Тебе помогут… Чтобы додуматься до такого, надо быть или самонадеянным, или ни черта соображающим, дабы убедить кого-то в том, что помощь со стороны, наперекор бесталанности, сделает тебя пишущим человеком. Когда-то Шеф спорил с матушкой и кричал: "Талант
   – это фуфло!". Может и в самом деле не боги горшки обжигают. Почему?
   Наверное, потому что они им на фиг не нужны.
   Надо полагать, мысль усадить меня за письменный стол пришла к маме не только под грузом воспоминаний о том, кем был для родителей
   Ситка Чарли, но и потому что она стала понимать, что ученый из меня не получится.
   "Чего мы хотим? – спрашивают себя герои Льва Толстого. – Славы?".
   Слава не слава, но известность человеку не повредит. Дурак ты или умный, подлец ты или хороший человек, – не важно, но известность перекрывает все, с тобой начинают считаться. Это и есть тот самый
   "катарга кыру керег", который означает, что ты выбился в люди.
   С юных лет я видел себя литератором. Мне нравился процесс, увлеченность, независимость, которые дарила писательская работа.
   Сверну ли окончательно на литературную стезю, не самое главное. Мне важно знать, могу ли я писать?
   Поздно? Возможно. Но надо пытаться. Чтобы когда-нибудь не кусать локти.
   Вчера мама назвала человека, который поможет мне стать пишущим человеком. Это Галина Васильевна. Согласится ли она проверить меня?
   При мысли, что Черноголовина может пойти нам навстречу, стало страшноватенько.
   Мы долго ловили такси. Галина Васильевна живет по Ленина, выше пивзавода.
   – Александра Самсоновна! – Черноголовина и мама расцеловались.
   Все таки мы не мертвые, если такие люди считаются с родителями.
   – Я чай поставлю, – Галина Васильевна побежала на кухню.
   – Галина Васильевна, не надо, – тяжело дыша, матушка села за стол, – У меня срочное дело.
   – Да. – Черноголовина села напротив.
   – Вы знаете, что со мной происходит. Особенно после Улана…
   Галина Васильевна вздохнула.
   – Да… конечно…
   – Надо что-то делать.
   – Совершенно с вами согласна.
   – Я ему говорю, – она показала пальцем на меня, – садись, пиши, дурак. Он каждый день читает газеты, журналы и все впустую. Я б на его месте… Ох… Дурак, дурак…
   Черноголовина посмотрела на меня.
   Мама продолжала.
   – Но он боится.
   – Боится? Почему?
   – Он не верит в себя.
   Галина Васильевна ненадолго задумалась и спросила:
   – Вы что-нибудь раньше писали?
   – Кроме научных статей ничего.
   – Можете показать?
   – Да. Я привез их с собой.
   Я раскрыл папку.
   Черноголовина надела очки. Прошло минут пять. Писательница сняла очки.
   – Материал специфический. – сказала она.- Трудно что-то сказать.
   Галина Васильевна разочаровалась, но оставляла надежду.
   – Может сделаем так. – Она посмотрела мимо меня, на маму, как бы советуясь с ней. – Вы напишите что-нибудь… Скажем, свободное от науки…Я посмотрю, потом решим, что можно сделать. Согласны?
   – Конечно.
   – Пожалуйста, только не бойтесь.
   – О чем писать?
   – Да без разницы. Хотя бы о своей энергетике.
   – Когда можно принести материал?
   – Когда он будет готов.
   Матушка слегка пристукнула костылем по полу. Она успокоилась и самодовольно смотрела на меня. Ее взяла.
   – Спасибо, родная наша.
   – Ну что вы, Александра Самсоновна. – Галина Васильевна обняла матушку. – Вы сами не волнуйтесь. Почему-то думаю, что у сына
   Абдрашита Ахметовича что-то должно получиться.
   В небе жгут корабли…
   В дверь позвонили. Я открыл, на пороге Доктор. Бледный, исхудавший, но живой.
   Кушать отказался. Его мучили боли в животе. Прошел в детскую и упал.
   Врач скорой оказался кирюхой Доктора по юности.
   – Нуржан, тебе нужна операция. – сказал кирюха.
   – Что у него? – спросила мама.
   – Похоже на внутреннее кровотечение. А может и… – Врач не закончил и велел фельдшеру принести из машины носилки.
   Остановка внутреннего кровотечения процедура длительная. Пока шла подготовка к операции, кровотечение остановилось само по себе.
   Хирург подумал и решил повременить.
   Доктор пришел в себя, разулыбался и попросил принести помидоры.
   – Нуржан, с Надькой покончено?
   – Конечно.
   – Смотри, бухать тебе нельзя.
   – Да все я понимаю.
   Фанарин всерьез разрабатывает тему горения. Корифеи теории горения в СССР Зельдович и Хитрин. Юра отсылает статьи в "Вестник
   Академии наук СССР", где доказывает, что Зельдович и компания не правы. Нам же по секрету говорит, что Зельдович круглый дурак.
   Почему бы и нет? Трижды Героям труда тоже не возбраняется быть дураками. Хотя бы для того, чтоб олимпийский огонь не погас.
   И будет вечер с нитями звездных лет…
   – Так… – сказала Черногловина и сняла очки. -. Александра
   Самсоновна права.
   – Не понял.
   – Я сказала, все в порядке. – Галина Васильевна сдержанно улыбнулась. – Вам надо писать.
   Она протянула мне листки с моей писаниной.
   – Только вот что. Вы пишете об экономии энергии, о ЦСКА…
   – СЦК. Свинцово-цинковый комбинат.
   – Извините. Понимаете, чтобы заинтересовать читателя темой экономии энергии, надо ее очеловечить.
   – Как это?
   – В тексте я вижу отстраненность, научность… То есть то, что на ваш взгляд, кажется важным так и останется важным только для вас, если вы не увлечете за собой читателя за собой вещами интересными для всех.
   – М-м…
   – Но на сегодня и этого достаточно. На сегодня главное, что писать вы можете. Продолжайте в том же духе.
   Люби меня по французски…
   Наташенька, она же Черепушечка, большой специалист в этимологии.
   Например, слово "люблю", хохмы ради, прошепетывает "еблю", а песню
   "Кленовый лист" и вовсе поет так же, как понимаю ее я:
   Хреновый лист,
   Ты мне приснись…
   Мне не терпелось рассказать теткам о приговоре Черноголовиной.
   – Пошли на чердак.
   – Ты где с утра был?
   – У Галины Васильевны.
   – Кто это? – спросила Кэт.
   – Писатель. Она прочитала мою писанину и сказала, что мне нужно писать.
   – Правда? – Кэт поцеловала меня в губы. – Здорово!
   – Ты рада?
   – А ты как думал?
   Тереза Орловски протянула руку.
   – Поздравляю.
   – Рано. Надо работать. Сегодня высший день! Теперь можно послать к едреней фене эту науку. О, если б вы знали, как она мне остофигела! Уже начал про себя думать, что я идиот.
   – Я хочу тебя! – сказала Кэт. – Пошли на беклемиш.
   – Куда пойдем? Ко мне?
   – Можно у мамы побеклемишиться. Она сегодня дежурит.
   – Пошли.
   – Пузырек возьмем?
   – Не стоит. Мне надо работать.
   – Молодец.
   – Бяша, подожди. – засмеялась Орловски. – Хочу тебя еще обрадовать.
   – Что еще?
   – Приходила из приемной Лорик.
   – Ну и че?
   – Она интересовалась тобой.
   – В плане науки?
   – Вот именно. Спрашивала у нас, правда, что у вашего Бека член тридцать сантиметров?
   Лорик прелесть.
   – Что вы ей ответили?
   – Мы с Катькой побалдели… Девки в приемной думают, что ты нас обеих дрючишь. Кэт успокоила Лорика. Сказала, что у тебя вместо члена пипетка. Еще они думают…
   – Пусть себе думают, – перебил я Орловски. – Вот что, девчонки.
   Вы меня задолбали разговорами о моем маленьком…
   Как бы не успокаивала меня Кэт, но размер для них имеет не только эстетический смысл. Дабы понять с кем приходится иметь дело, я попросил Кэт и Орловски провести измерения у мужей. Сделать это, по возможности, не вызывая подозрений, с душой, не роняя телефонного аппарата.
   Как рассказала Тереза Орловски, к Валере, подобралась она с портновским сантиметром. Наташин благоверный поначалу непонимающе уставился на жену, возмущаться не стал, но и не позволил довести умысел до конца. Сказал, что ему известно откуда дует ветер.
   Для соблюдения корректности измерений Кэт проводила эксперимент при утреннем просмотре Гапоном передачи "АБВгдейка". В момент, как она говорила, активного узбекостояния. За неимением портновского сантиметра Кэт приставила к корневищу узбека ученическую линейку.
   Гапон человек от науки далекий, потому заорал:
   – Еб…лась?!
   – Не кричи. На работе попросили.
   У узбека тут же аппарат и обмяк.
   – Я Чокина убью! – пригрозил Гапон.
   – Только что говорила с Галиной Васильевной. – мама не утерпела до вечера и позвонила на работу. – Хвал, хвал… Твой язык ей нравится.
   Черноголовина переборщила. С языком-то у меня как раз беда.
   Мама потребовала, чтобы материал по вторичным энергоресурсам я отнес в "Казахстанскую правду". Статью вчера я отдал заведующему промышленным отделом Жданову.
   – Тема очень актуальная, – сказал Геннадий Николаевич, – Я посмотрю.
   "Зона риска"
   Вечером приехала Карашаш. Поговорить со мной. Она неплохо изучила меня и знает, как строить разговор.
   – На пьющего человека смотреть тяжело… Будешь продолжать пить,
   – никогда не будешь нужен людям.
   Еще Карашаш обсуждает с мамой тему моей новой женитьбы. У жены одноклассника Анеке (мужа Карашаш) есть разведенная племянница с ребенком. Племяннице 23 года, она врач, родители ее физики.
   Мама приторчала от перспективы заполучить в семью собственного врача.
   – Акен аурад, мен аурам. Бизге даригер керек.
   Хоть стой, хоть падай. Меня кто-нибудь когда-нибудь спросит? Я понимаю, врач в семье нужен. Но надо, чтобы и меня тянуло к врачу.
   Что хотите, но жениться я не хочу.
   – Ты – баран? – Матушка выдвинулась на танкоопасное направление.
   – Хочешь жениться на этой салдак катын? Дождешься…
   Маму напугал звонок тети Сони, матери Кэт:
   – Калыныз калай, кудагий?
   При живом, действующем зяте вопрос маман Кэт прозвучал как напоминание: за удовольствие надо платить.
   У подъезда меня вместе с Кэт засек Ислам Жарылгапов и спросил маму: "Бектас привел невестку? Поздравляю"..
   Теперь, когда Кэт приходила к нам, матушка при каждом звонке в дверь приказывала подруге прятаться.
   Знала бы мама еще и о том, что Кэт собиралась родить от меня ребенка, тогда… Да ничего тогда бы и не было.
   – Буду рожать. – решительно заявила Кэт.
   Мне нравится решительность коллеги. Узбеку она родила пацана.
   Может и мне тоже подарит сына?
   Калина – чудная Долина…
   Доктор позвонил Наде. Та пришла в больницу и началось… Без выписки он ушел из больницы домой к Надьке. Дуркуют они на пару в центрах.
   – За бабу он нас всех продаст. – сказала мама.
   Колорада ярмарка
   Экспериментальная ГЭС КазНИИ энергетики стоит на Малой
   Алма-Атинке, по дороге на Медео, в ста метрах от въезда на территорию второго дома отдыха Совмина. Построил Чокин ее после войны. Гидроэлектростанция крошечная, но работающая. Мощность ее что-то около 5 мегаватт, она участвует в покрытии пиков энергосистемы Алма-Атаэнерго.
   На ГЭС постоянно живут обслуживающий инженер, сторож. Иногда приезжает сюда поработать и подышать чистым воздухом Чокин.
   Гуррагча предложил Максу, Марадоне и мне:
   – Поехали на ГЭС. Организуем шашлык.
   Сказано – сделано. Поехали.
   В горах падал снег. Пили в вагончике, к вечеру спустились в город. Продолжили с Гуррагчей на хате у Салты.
   Салта, она же Салтанат, разведенная бабенция лет 27, живет однокомнатной квартире, в доме через дорогу от кинотеатра "Алатау".
   Отец ее в прошлом начальник городской милиции, у Салты двое детей, воспитанием которых занимается бывший муж.
   Салтанат по-казахски – торжество, праздник. В квартире Салты каждый божий день что-то отмечают и сразу же начинают готовиться к следующему празднику. Гуррагча и я застали Салтанат с подругами.
   Застали мы их за обсуждением плана празднования приближающейся 65-й годовщины Октябрьской революции.
   Гуррагча и я остались в квартире девушки-праздник до утра.
   Проснулись и я позвонил Олегу Жукову.
   – Вася, что делаешь?
   – Подваливай. Мамаша на дежурстве.
   В квартире Жуковых Кемпил, Энтерпрайз, однокашники Олега по юрфаку Жома, Баур и другие.
   – Кэт, что делаешь? – я позвонил на работу.
   – Че делаю? Работаю. Ты сам где?
   – У друга на хате. Привези чирик.
   – Куда подъехать?
   – Знаешь на углу Фурманова и Кирова восьмиэтажку?
   – Там внизу еще ювелирный магазин? Знаю.
   – Через полчаса я буду у входа в ювелирный.
   Была у Олега девушка Наташа. Глазастая евреечка. С ней у Жукова было в серьез. Настолько в серьез, что поверить было нетрудно любому, чей взгляд встречался с ее стреляющими по сторонам глазами.
   Напоролся на ее глаза и я. Напоролся и наплевал на Олега. Подсмотрел в его записной книжке ее телефон и позвонил.
   Она динамила меня. Близко не подпускала, но кое-какие, по мелочам, деньги принимала.
   Забывшись, я нарисовался с ней к Кочубею. Думал, молодой человек поймет и не станет закладывать. Понятия у геологов другие, Кочубей вбагрил меня Васе.
   – Бек разве так делают? – спросил Олег.- Ну скажи, нравится баба.
   Что я не пойму? Но втихоря от кентов…
   Было жутко не в жиляк. Не поднимая глаз, я выдавил из себя:
   – Вася, ну… Знаешь, говорят, бес попутал.
   – Да х…ня, – Олежка обнял меня.
   …Кэт приехала вместе с Марадоной.
   Перепились. Обнимались с Кэт в Васиной комнате, болтали. Вышел на кухню к Марадоне. Она курила и рассказывала, где она с Максом вчера еще побывала. Вернулся в комнату и увидел разомлевшую Кэт. Боевую подругу ласкал Олег Жуков. Я налетел на него с кулаками.
   Нас растащили. Олег в умат пьяный рвался накумарить меня, испуганно кричала Марадона, ревела Кэт, ее утешал Гуррагча.
   Баур увел меня с хаты.
   На следующий день Кэт смущенно виноватилась: "Чего не бывает по пьяни". Я говорил, что сколько волка не корми – он и будет смотреть в лес, и что в социалистическом обществе падшим женщинам не должно быть места. За подругу вступилась Тереза Орловски.
   – Бек, ты же сам говорил: падшую женщину надо простить.
   – Наташа, замолчи.
   Я разлагольствовал и при этом вспоминал о том, как накануне вечером, вернувшись домой, не находил себе места из-за того, что Кэт осталась с Гуррагчой.
   Зазвенел внутренний телефон.
   – Бек, я тут на вахте. Спустись.
   Звонил Олег Жуков.
   Что он хочет? "Пришел разбираться". – решил я про себя и труханул.
   Вася поднялся со стула. Обнял.
   – Бек, прости. Пойдем бухнем.
   Главное, ребята, сердцем не стареть…
   – Уже лучше. – сказала Черноголовина.
   Она задумалась.
   – Солнечная энергия, водородная энергетика – все это интересно.
   Но… – Галина Васильевна вновь повторила: "Не надо забывать о читателе. Все же пойдем к нему навстречу".
   Я промолчал.
   – Вы кем работаете?
   – Младшим научным сотрудником.
   – Замечательно. Может напишите об институте? Кто знает, вдруг получится дневник младшего научного сотрудника?
   А что? Это идея. Только… Жизнь такая, какая она есть, вещь скучная. Это еще пол-беды. Наша повседневка состоит из подробностей, без упоминания которых она утрачивает достоверность. Чаще всего подробности эти выглядят настолько гнусными, что внимание к ним автора свидетельствует о его дурном вкусе. Поэтому строго необходимо выглядеть лучше, чем ты есть, для чего и собственно надо скрывать, что тебя в истинности интересует. О чем можно писать, а о чем нельзя? Ладно, сейчас не до этого, и не мое это собачье дело.