Ахметов Бектас. Чм66 или миллион лет после затмения солнца

   Темна вода в облацех
   В пивняке у "Целинного" видел Меченого. Омаров заметил меня, допил пиво и поспешил исчезнуть. Меченый примерно знает, на что я способен. Почему тогда он боится меня?
   Осенью 1980-го крякнул Соскин. Нашли его мертвым в подъезде чужого дома. Ничего неожиданного в смерти Соскина окружающие не находили. Пил он, будь здоров. Правда, если оглядеться кругом, пьющих круглосуточно, кроме Соскина, навалом. Не все они умирают от пьянства.
   Ибрагим Сайтхужинов получил майора и переведен в Джамбулское областное управление. Не работает в Советском РОВД и Нуржан Аблезов.
   Где он теперь, не знаю. В запальчивости мама, если и фантазировала, то не шибко. Следователя Советской райпрокуратуры Рыбину подловили на взятке и посадили на семь лет. Ее бывший начальник Мухамеджанов пошел на повышение, стал первым заместителем прокурора города.
   В 1984-м и его посадили, по громкому в те времена, делу "Антиподы".
   В марте 81-го мама позвонила заместителю заведующего отделом пропаганды ЦК Мукану Мамажанову и попросила помочь с переизданием переводов Куприна, сборника персидских сказок "Плутовка из Багдада" и романа Степанова "Семья Звонаревых". Мукан Калибекович до перехода в ЦК работал в Гокомиздате, сам немало перевел художественных книг и нашего отца знал неплохо.
   Мамажанов сказал маме, чтобы от имени папы мы составили заявление на имя секретаря ЦК по пропаганде Камалиденова и опустили его в ящик для писем на входе в Центральный Комитет партии со стороны улицы Мира.
   – Заявление попадет к нам в отдел, а там, чем могу, тем и помогу,
   – пообещал замзавотделом.
   В новом здании ЦК три парадных подъезда. Один с улицы Сатпаева, центральный, остальные два с улиц Фурманова и Мира.
   Ящик для писем трудящихся стоит в междверном пространстве парадного входа в ЦК. Я потянул на себя дверь, навстречу мне вышел мент. Я показал конверт с заявлением, охранник кивнул. Я уже опускал конверт в ящик, как мент встрепенулся, подбежал и попросил дать ему письмо. Он пощупал конверт и снова кивнул: можно опускать.
   Мамажанов помог с переизданием перевода "Молоха" Куприна и еще одной вещи. Остальные переводы пробить было трудно и ему. Но дело не в этом. А дело в том, что в тот день я кое-что узнал о технике движения писем трудящихся наверх.
   Я шел от ЦК к трамвайной остановке по Байсеитова. На Курмашке
   (улице Курмангазы) сворачивал к остановке через косые дворы. У первой каменной двухэтажки стояли Уран, и еще другие (сейчас не помню кто именно) мужики. Один из них, в черном пальто, стоял спиной ко мне. Центровские освежались шмурдяком. Я молча поздовался с
   Ураном и другими, как кто-то из них, узнав меня, стукнул по плечу стоявшего лицом к подъезду мужика в черном пальто.
   Мужик обернулся и это был Искандер.
   – Давно откинулся?
   – Недели три как.
   Мы смотрели друг на друга и молчали. Что говорить-то? Махмудов все понимал не хуже меня. Но что-то надо говорить и Искандер сказал:
   – Ладно… Я вернулся… Теперь все они ответят за Нуртасея.
   Я промолчал. Хотел сказать, что, по подлинному счету, не его это дело. Никто никому ничего не должен. Хотел сказать, но не сказал и, попрощавшись, продолжил шаг к трамвайной остановке.
   За неделю до похода к цэковскому подъезду встречался я и с
   Коротей. Пришел он в субботу и свистнул мне в окно.
   Разговаривали на скамейке у подъезда.
   – Даль умер, – не успел я присесть, как с испуганными глазами сообщил Володя.
   – Какой Даль? Актер что ли?
   – Ага. Олег Даль.
   – Он, что твой друг?
   – Да нет… – Коротя смешался. – Какой он мне друг?
   – Так какого ж… – Я не сдержался. – На х… мне обосрался какой-то Даль?
   – Извини, Бек.
   "Все ложь, пиз…ж и провокация. – я разговаривал сам с собой. -
   Ты теперь понял, что ни х… не стоишь? То-то же… Вовка тут ни причем. Зря я на него так. Он друг Шефа, но не более того. Дружба что? Выдумка, миф".
   – На годовщину кто приходил?
   – Пришли старики, родственники.
   – Из наших никого не было?
   – Каких еще наших? Смеешься?
   – Да-а… – вздохнул Коротя.
   В лаборатории помимо Марадоны и Терезы Орловски работают другие новенькие. Томирис и Карина. Нехорошо воевать с женщинами, но ничего с собой поделать не могу. И та, и другая действуют на нервы. Томирис
   – жеманством, болтовней невпопад, Карина тем, что мажется и пудрится какой-то вонючей парфюмерией. От ее макияжа в комнате стоит амбре, от которого першит горло и слезятся глаза. Я попросил Надю Копытову:
   – Скажи Карине, чтобы перестала марафетиться. Дождется, что в ответ я начну пускать Першинги.
   – Бедный… Они тебя доведут. – Надя побежала к Карине:
   "Перестань чем попало мазаться!".
   Карина лаборант-машинистка, ей 23 года, приехала из Рудного. Ее муж учится в алма-атинской школе милиции.
   Раза два я сделал ей замечание уже не из-за парфюмерии. Салажка вместо того, чтобы делать правильные выводы, не унималась. Когда в третий раз я попросил ее не лезть в разговоры старших товарищей и услышал от нее: "Позорник!", то по-настоящему вышел из себя. Она ненадолго притихла, но оправившись от моей брани, продолжала огрызаться.
   На то и коллектив, чтобы перевоспитывать человека. Получится не получится, но пытаться надо.
   Томирис на год моложе меня, не замужем. Ее, как и Карину, я шугаю каждый рабочий день. Зашугал настолько, что однажды Томирис молча поставила мне на стол пузырь "Русской".
   – Это еще что такое?
   – Марадона сказала, что путь к сердцу Бектаса лежит через бутылку.
   – А ну пошла в сраку!
   Может Марадоне со стороны и видней, но упрощать не по-товарищески. Тем более, что она и некоторые другие комсомольцы называют меня наставником молодежи.
   – Марадона, – я обратился с вопросом, – что это значит "путь к сердцу Бектаса лежит через бутылку"?
   – Что разве не так? – Марадона смеется.
   – Как тебе сказать…
   – Да не мучайся.
   – Это совсем не так.
   – Я шучу.
   Гуррагча по национальности не монгол, – казах. Зовут его Хали. Не монгол, но рысачит что незабвенный хан Котян. Смеется и зауживает и без того узкие глаза, щерится золотыми фиксами: "Хи-хи-хи!".
   Поглядишь на такого и начинаешь постигать, чего стоило русскому народу пережить татаро-монгольское нашествие.
   Хали самец всем мужикам на зависть. Монгол практикует исключительно силовой беклемиш. Его коронка – анальный секс. По совокупности доблестей получил от Шастри дополнительную кличку
   "ахмеровский бычок".
   Он ходит одновременно и с Томирис, и с Кариной.
   От улыбки станет день светлей…
   Песня "Снег кружится, летает…" у Иржи Холика и Магды Головы
   – семейный гимн. Поют ее в доме исключительно на день рождения или по случаю пребывания у них в гостях важного человека.
   День рождения у Магды 4 июня, о чем она предупреждает будущих гостей за месяц. Специальной программы подготовки к торжеству у нее нет, но то, как она об этом по несколько раз заблаговременно оповещает друзей и приятелей заставляет и по трезвяни и по пьяни не забывать, что нас ждет 4 июня.
   Пьют в доме Иржика и Магды каждый день, с утра до вечера, но на день рождения хахаль Таньки обязательно принесет магнтофон, сама сестра Головы обещает к тому дню накатать кого-нибудь из лопухов и прийти не с пустыми руками.
   Таньке уже восемнадцать и девчонка она с головой. Шутя накатывает пьяных мужиков. Кого-то и продинамит, а с кем-то и всерьез приторчит где-нибудь на пару дней. Хоть и прикинута сестра Головы не ахти как, но пожилые мужики западают на нее всерьез. У Таньки хорошо развитая грудь, и глаза как у Орнеллы Мути.
   – Бектас, не обзывайся, – просит она.
   – Я не обзываюсь. Орнелла Мути красивая женщина.
   – Не гони. Блядешка, наверное.
   – Танька, это действительно известная итальянская актриса.
   – Все равно не надо. Фамилия у нее, как у прошмандовки.
   Ничего странного в протестах Тани Головченко нет. Когда Марадона сказала, что я похож на ее отца, первое пришло в голову: он у нее, что тоже пьет, как я?
   Есть у Таньки постоянный парень по фамилии Сурков. Не сказать, что он он смотрит на Танькино лаврирование сквозь пальцы, однако, в меру природного спокойствия не разделяет возмущения соседей Головы, которым не дает покоя распущенность Таньки.
   Сурков по себе знает: мало ли чего не бывает по пьяни. Пьет он, как и подруга, много и то, как Танька на его глазах пуляет сеансы,
   Суркова если и нервирует, то виду он не подает. Потому как, младшую
   Голову не переделаешь. Такая она. Крепит верность Суркова подруге и то, что среди парней на районе не он один любит без памяти Таньку. К примеру, обожает ее Игорь, официант ресторана "Болгария". Ровный, обходительный пацан, планы насчет Тани у него серьезные.
   Игорь познакомил младшую Голову с матерью, несколько раз просил ее руки.
   Но Таньку замужество не интересует.
   В третьей двухэтажке, что стоит наискосок от домов фабрикантов, живет ее первая подруга Рутка. Она младше Таньки на год, живет с мужем, имеет от него ребенка.
   Рутка тоже росла без отца и с детства озаботилась поисками приключений. Кончилось тем, что мамаша при содействии инспекции по делам несовершненнолетних определила дочь в школу для трудновоспитуемых. Смазливую малышку, отказывавшуюся подчиняться правилам трудового распорядка, взялся перевоспитывать мастер по производственному обучению. Перевоспитание завершилось банальщиной, мастер соблазнил двенадцатилетнюю латышку. Школу Рута не окончила, с четырнадцати лет живет с парнем, скоро они распишутся. Время от времени она присоединяется к рейдам подруги, пропадает неделями неизвестно где. Проходит дня два-три и на поиски жены выходит муж.
   Рутка объявляется, муж бъет ее, на месяц в семье устанавливается идиллия.
   Муж Танькиной подруги работает электриком, по вечерам подрабатывает и на стороне. Все ради жены. По возвращении Рутки ищет по знакомым торгашам обнову для жены. Потому-то всегда юная латышка щеголяет в фирменных джинсах, ярком блузоне.
   Стройной Рутке идет фирменный прикид. У нее тоже развитая грудь, ладная, не в пример узкобедрой Таньке, хорошо очерченная задница.
   Она знает себе цену и использует природные данные на полную катушку.
   Из соседок Магды первый враг Таньки и Рутки – усатая Валюня. Она
   1943 года рождения, мать двух дочерей, замужем за изолировщиком теплосетей. В недавнем прошлом Валюня фестивалила на районе с Вахой,
   Шварем, Иржи Холиком. Вышла замуж и переменилась.
   Сегодня с ее, грубого покроя лица, не сходит озабоченность падением нравов на районе. Все про всех знает. Кто где работает, кто чем дышит – лучше всех известно Валюне. Ругает она Магду, день-деньской материт Таньку с Руткой, жалеет Иржика:
   – Связался Ержан с этой Наташкой, пустил к себе, а она устроила в доме кельдым. Теперь и эти две шалавы к ним таскаются.
   Валюня моет подъезд каждой утро.
   Я вышел от Иржика, она как раз обметала веником ступеньки.
   – Смотри, что нашла.
   Она чуть ли не в нос сунула мне газетный клочок с ватными тампонами. Я отпрянул и попытался проскользнуть. Валюня перегородила дорогу.
   – Они в подъезде е…тся!
   Я застыл на месте..
   – Вы этого так не оставите..
   – Конечно! – заорала соседка Головы. – Вот сейчас пойду и сожгу эти затычки.
   – Зачем?
   – А чтоб у этих шалав п… сгорела!
   Магда объяснила, что колдовских приемов у Валюни не счесть. И что, если прочитать перед сожжением специальный заговор, то у девиц, обронивших средства личной гигиены, и в самом деле могут возникнуть боли в этом месте.
   В то время я не знал, что и мои появления у Иржика отслеживаются и фиксируются Валюней. Поначалу она не понимала, почему из великого множества кирюх на районе я хожу именно к ее соседям. Позднее Валюня догадалась и любопытствующим мое присутствие в доме Иржика объясняла так:
   – Этот из писательского дома поит Ержана, а взамен е…т Наташку.
   Быть или не быть?!
   Кончай понты!
   Сделай же что-нибудь!
   Из женщин лаборатории на первомайский вечер остались
   Марадона, Кэт и команда Гуррагчи – Карина с Томирис. Кэт перепила и попросила проводить ее до дома матери. Тетя Соня, мама Кэт живет на полдороге от института до моего дома.
   Карина разговаривала с Гуррагчей. Монгол обещал ей поставить новый супинатор на туфли.
   "Чтобы перевоспитать человека, для начала надо войти к нему в доверие" – подумал я и сказал Карине:
   – Пойдешь со мной провожать Кэт.
   Девушка устала от моих придирок, потому и обрадовалась.
   – Правда? – сказала Карина и подхватила Кэт с правой стороны.
   Гуррагча состроил недовольную мину. Обойдется.
   Мы оставили Кэт у подъезда, я позвонил Пельменю:
   – Берик, дай ключи.
   Сам Пельмень живет с родителями. Квартира однокомнатная, досталась ему после смерти бабушки. Когда надо, он водит туда друзей, телок.
   Карина калачик тертый.
   – Три года назад я приехала в Алма-Ату поступать в институт. Не поступила и застряла на несколько месяцев.
   – Не в жилу было в Рудный возвращаться?
   – Ага. Жила у тетки.
   – Где-то работала?
   – Нет. Шлялась… Познакомилась с Алтаем Габдуллиным, твоим соседом.
   – Постой, он же умер в прошлом году.
   – Умер.
   – Откуда знаешь, что он был моим соседом?
   – Знаю.
   Алтай сын Ныгмета и Магриппы Габдуллиных. Как упоминалось,
   Габдуллины живут во втором подъезде. Ныгмет завкафедрой казахского языка и литературы в КазПИ. Алтай скончался, принимая ванну. Было ему 27. После него осталась жена, маленькая дочка.
   – С Алтаем я жила… Знаю всех его друзей… Урана, Джамбу,
   Фарабу…
   – Алтай был симпатичный парень. – сказал я. – Здоровались при встрече, но толком я его не знал. По-моему, он неплохой человек..
   – Да.
   – Он вроде как сильно закуривался.
   – Ага. И я с ним. Вернулась в Рудный и полгода без анаши на стенку готова была лезть.
   Родители Алтая дружат с моими предками.
   Полгода назад Магриппа по просьбе матушки провела со мной беседу.
   – Твоя мама правильно говорит – людей то, как ты пьешь, радует. – заметила соседка.
   Магриппа не уточнила, радует ли и ее мое пьянство. После смерти
   Алтая в ее семье воцарилось спокойствие. Младший, оставшийся после смерти единственным в семье, ее сын Аскар не пьет и служит в милиции.
   Еще Магриппа говорила и такие вещи:
   – Никто никому не нужен, и если кто-то с кем-то дружит, то это неспроста. Значит, ему что-то от него нужно.
   В последнее время Габдуллина зачастила к нам. Ей то самой, что от нас нужно?
   – … Ты на меня кричал, а я по ночам плакала.
   – Да ну? – удивился я. – Я думал, тебе все по фигу.
   – Я плакала и собиралась подговорить знакомых, чтобы тебя побили.
   – Во как! Я думал, ты тостокожая.
   – Тостокожая у нас Марадона.
   – Это точно.
   – Нурхан меня заколебал.
   – На палку раскручивает?
   – Ага. Дурак старый. – Карина поднялась с кровати. – Погоди.
   Схожу в туалет.
   Ее ужасная парфюмерия меня уже не раздражала. На многое можно не обращать внимания, если человек умеет договариваться.
   – Ты не попробовал что-нибудь написать? – Карина залезла под одеяло.
   – Почему ты спрашиваешь?
   – Не знаю. Мне нравится, как ты говоришь. У тебя образная речь.
   – Образная речь? Неправда… Я говорю, как все говорят.
   – Ты за собой не замечаешь, а я ведь слежу за тобой.
   – Надо же. Э-э… По правде, я хотел бы что-нибудь написать, но…
   – Что но?
   – Да ладно.
   На работу мы заявились после обеда. На чердаке Карину допрашивали
   Кэт с Терезой Орловски.
   – Чем вы занимались?
   – Разговаривали.
   – Всю ночь?
   – Ага. До утра.
   – Рассказывай.
   "Начнем с понедельника"
   5-го мая папе исполнилось семьдесят лет. Утром я пришел к нему в больницу.
   – Заходил поздравить Ахмедья, принес "Огни Алатау".
   В областной газете сообщение в одну строку о награждении писателя
   Абдрашита Ахметова Почетной грамотой Верховного Совета Казахской
   ССР. Джубан Мулдагалиев не забыл про отца.
   1 октября юбилей и у Чокина. Подготовкой к 70-летию директора занимается Устименко. Он готовит библиографический справочник, рассылает по организациям уведомления, документы на правительственную награду отправлены в ЦК еще в январе.
   Если объективно, то Чокину следует присвоить Героя
   Социалистического Труда. Мало у кого в республике столь множество заслуг.
   Хорошо, когда твой начальник человек авторитетный. Поневоле и сам чувствуешь себя неким крупняком.
   Дело в том, что на трамваях ездят карабинеры, и Гильяно их взрывает…
   Бактериальное выщелачивание – один из немногих в металлургии процессов, протекающих без энергетических затрат. Шастри и нынешний директор свинцово-цинкового комбината Ахат Куленов учились в одной группе. Куленову дать однокашнику работу, тысяч этак на тридцать, ничего не стоило. Тем более по цеху выщелачивания, куда до нас, никто из пришлых энергетиков, нос не совал.
   Переговоры с Зорковым ведет Шастри. Зорков не против сотрудничества с КазНИИ энергетики, но считает, что тема исследования энергоиспользования выщелачивания надуманна и советует хорошенько подумать, прежде чем идти с предложением к Куленову.
   – Займитесь настоящим делом. – сказал Зорков.
   "Накануне отъезда наконец изловил Зоркова. В восьмом часу, когда в коридорах заводоуправления было слышно только громыханье ведер уборщиц, я постучал в дверь кабинета.
   "Что у тебя там?" – спросил главный энергетик, протирая платком стекла очков. Я объяснил, что вот, мол, привез предложения по использованию ВЭР печей кипящего слоя. "Ну ты даешь! Мы эти ВЭРы уже решили использовать посредством термосифонов, – откликнулся он в свойственной ему разбитной манере и тут же, посмотрев на меня, спросил: – Что с тобой?".
   О причине моей подавленности Валерий Аркадьевич сразу догадался: "Справка о внедрении нужна?". Я молча кивнул. Зорков помолчал, вытащил из надорванной пачки "Примы" сигарету, задымил.
   "Да чего ты со своей диссератцией носишься как с писаной торбой? – заговорил он. – Если диссератция нужная – никуда не денется. Возьми другой агрегат, поработай с ним. Но в темпе. А то снова можешь опоздать. Смурнеть из-за того, что прошляпил, глупо. Ты медленно раскачивался".
   "Понимаете, Валерий Аркадьевич, зло берет, – начал я, еще не придя в себя. – У других как-то сразу получается. Вот один товарищ, назовем его Н., написал диссертацию по ВЭРам цветной металлургии, а внедрил ее в… Сельэнергопроекте. И ничего, представьте себе, защитился.
   Я в подробностях поведал историю защиты одной диссертации, которая прошла не без моего косвенного участия.
   …Когда я кончил рассказывать, Зорков повернулся на стуле и расхохотался: "И это все? Бог ты мой, стоило так унижаться? И ты ему завидуешь? Я понимаю тебя. – главнй энергетик перестал улыбаться. – Ты прикидывал, рассчитывал три года, а Н. в это время, не коробясь, внедрил свою липу не по адресу. Но ты не смотри на других. Что тебе за дело, если кто-то делает что-то не так. Это их дело. Принципиальным быть удобно в келейной обстановке.
   Ведь Н. выведен на орбиту науки и не без твоего молчаливого поддакивания, Честно скажи: своим молчанием ты хотел купит такое же молчание другого рецензента для своей будущей защиты? Чем же ты, в таком случае, лучше Н.? Вы ведь прекрасно поняли друг друга без слов".
   Бектас Ахметов. "Приложение сил". Из дневника младшего научного сотрудника. "Простор", N 11, 1983 г.
 
   Выросли дети у Шарбану. Старшие сыновья Талап и Серик работают инженерами, Гульнара удачно вышла замуж. У нее и муж хороший, и свекровь пробивная. Самый младший в семье Арыстан рысачит, навострился в партию, зарабатывает очки на стройке в Октябрьском районе Алма-Аты.
   У ЦГ наткнулся на Квазика, сына дяди Аблая Есентугелова. Тетя
   Альмира просила матушку достать для него хорошее печеночное лекарство. С печенью осложнения у Квазика после длительных запоев. С бухлом он завязал, работает инструктором в республиканском штабе строительных отрядов.
   – Слушай, почему я не знал, что ты бухарь? – спросил я Квазика.
   "…Вылетели в Ригу ночью. Сын писателя Квазик – улыбчивый, застенчивый мальчик следующей осенью должен пойти в десятый класс.
   Ни за что не разглядеть было в угловатом отроке будущего акулу национального капитализма начала девяностых. Кто вообще мог знать, что нас ждет?
   В аэропорту Румбула встречал младший брат писателя. Он был ученый из оборонки, полгода назад защитил докторскую, связанную, если правильно запомнил, из области защитных свойств авиационных материалов. Жил в Московском (так называли часть города, населенную в большинстве своем русскими) районе Риги.
   Квазику приглянулся радиоприемник "ВЭФ", что возвышался на серванте. Писательский сынок принялся сосредоточенно крутить ручку настройки. Здесь, у западных границ, четко и не только ночью, как это было у нас, в Алма-Ате, ловились "Голос Америки", Би-Би-Си. Дядя заметил горящие глаза старшеклассника и без слов через тетю Альмиру передал приемник племяннику. Квазик удивился: "Это мне?". Тетя
   Альмира насмешливо сказала: "Тебе. Единственному наследнику всех
   Есентугеловых".
   Бектас Ахметов. "Это было недавно…". Из книги "Сокровенное.
   Аблай Есентугелов. Мысли. Изречения. Воспоминания".
   Квазик улыбнулся, потупил глаза.
   Я взял его под локоть.
   – Знал бы, что ты был бухариком, – непременно выпил бы с тобой.
   – Да-а… – Квазик смущенно отмахнулся.
   – У Асета работаешь?
   Мой одноклассник Асет председатель республиканского штаба строительных отрядов при ЦК ЛКСМ Казахстана, начальник Квазика..
   – Да.
   – Не обижает?
   – Да нет.
   – Привет передавай.
   У Квазика при разговоре привычка прятать глаза. Опытные люди повадку толкуют как признак коварства. Случай с глазами сына дяди
   Аблая, по-моему, не укладывается в общепринятое суждение. Мало ли почему человек отводит глаза? Может он стеснительный.

Глава 2

   Брат, ты мне или не брат…?
   – Не храпи! – Я открыл глаза. За плечо меня тряс усатый, лысеющий парень с бесцветными глазами. – Спать не даешь.
   Это еще что за степная птица? В комбинатовской гостинице в прошлые приезды никто из соседей по комнате не жаловался на мой храп. Я ничего не сказал и, поворочавшись, заснул.
   Когда окончательно проснулся, был полдень. Усатый причесывался у зеркала. Он похож на белька с острова Ратманова. Сосед услышал, как я чиркнув спичкой, закурил, открыл рот. В зеркале отразились два огромных, заостренных клыка на верхней челюсти.
   Нет, он не белек. Сосед мой Дракула акмолинских степей.
   – Тебя как зовут?
   – Бирлес.
   – Я сильно храпел?
   – Ужас. Обедать пойдешь?
   – Пойду.
   – Пообедаем на фабрике-кухне.У меня талоны есть.
   – Тебе сколько лет?
   – Двадцать три.
   – Ничего себе, – я присвистнул. – Я думал, ты старше меня.
   – Мне больше моего возраста дают. – Дракула улыбнулся и почесал лобешник. – Может из-за лысины?
   – Ты еще не лысый, – я подпрыгнул на кровати, – Выпить за знакомство возраст тебе позволяет? Позволяет. Как ты?
   – Можно. Только я не пью.
   – … Нас семеро братьев и сестер. – Я пью вино, Бирлес рассказывает. – Родителей потерял в тринадцать лет, учился в интернате…
   – В один год лишился родителей? От чего они умерли?
   – От инсульта.
   – Живешь в общаге?
   – У тети.
   – Где работаешь?
   – Инженером на кафедре тяжелых цветных металлов в политехе.
   – Слушай, пузырь кончился. Надо по новой сходить в магазин.
   – Я сбегаю.
   – На тебе деньги.
   – Не надо. – сосед отстранил мою руку с трехрублевкой. – Моя очередь угощать.
   – Но ты же не пьешь!
   – Ну и что?
   Бирлес демонстрировал хорошее знание правил уважения старших..
   Его этикет мне по нраву. Он надел туфли на высоких, заостренных к низу, каблуках. Такие туфли в Алма-Ате шьют для приезжих казачат будочники с фабрики Степана Шаумяна. Каблуки с подковками, нос у туфелек узкий. В таких хорошо по парадной брусчатке прицокивать.
   Из своего номера на втором этаже поднялся Шастри. Увидел пустую бутылку, повертел в руках и догадался:
   – Уже познакомились?
   – Выпьешь?
   – Нет. Мне вечером с Зорковым встречаться.
   Вечером я позвонил домой.
   – Улан нашелся! – сказала мама.
   – Где?
   – В Ташкенте.
   Ситку задержали в Ташкенте менты и поместили в приемник-распределитель. Сейчас идет документирование личности.
   После чего, обещает узбекская милиция, Ситку Чарли с спровождающим доставят в Ама-Ату.
   – Позвони Розе в Чирчик.
   – Утром я позвонила ей. Роза поехала к нему. Обещала покормить.
   – Если достану билет, то послезавтра прилечу домой.
   – Нурхан не будет возражать.
   – Куда он денется.
   Шастри не возражал. Потому что в автобусе мы познакомились с девицей и пригласили ее вечером к себе.
   Пили в номере Шастри, кончились сигареты и я поднялся за ними к себе. Вернулся через полминуты, дверь заперта и тишина. Стучал я громко, за дверью послышался голос молодухи: "Сильней стучи!".
   Поступил я не по-товарищески, но мне хотелось еще с ней покурить.