"Все реки текут в океан". Почему я засомневался, что наше светило не обязательно должно погаснуть? Солнце отвечает за все, что творится на Земле, оно же и гонит нас в бесконечность.Следовательно, оно вроде бы составная часть перевернутой восьмерки. Мы влекомы
   "стихией бессознательных импульсов и сознанием" и когда-то и нас прибьет к бесконечности.
   …Малику конец света до лампочки, он пофигист. Насколько младший брат Кэт гонимый, невозможно понять. По разговорам и поступкам человек он нормальный. Более того, не боится послезапойных кошмаров.
   Если другие при отходняке холодеют от страха, ежели что странное привидится, то Малик всегда готов к встречам с потусторонне уполномоченными. В одно утро к нему заявился черный кошак. Котяра сидел на подоконнике и смотрел, как брат Кэт подманивал его к себе:
   "Кис-кис". Малик приблизился к киске, собираясь погутарить за жизнь
   – кошак, словно человек, отшатнувшись от него, слинял через окно от циничного хозяина.
   – Ты не испугался? – спросил я.
   – Да ну… Зачем?
   Безбоязненность по пьяни причиняет Малику немало хлопот.
   Собутыльники с микрашей народ терпеливый, но фокусник чрезмерно их достает, и с попоек Малик возвращается часто побитым. Гапон, муж
   Кэт, злится на брата жены за бездеятельность, иногда поколачивает его. Фате, сыну Кэт скоро 4 года и он вслед за отцом повторяет:
   "Малик зае…ль".
   Пример фокусника свидетельствует, что можно слегка гнать и жить, нисколько не жалуясь на судьбу. Главное, не пугаться утренних кошаков и прочих тварей, замаскировавшихся под привидения.
   В институте Сербского Буковскому поставили вялотекущую шизофрению. В перестройку журналисты свидетельствовали, что не существует вялотекущей шизофрении. Шизофрения она или есть, или ее нет. Журналистам виднее, тем более что при Горбачеве психиатры поджали хвост. Несомненно одно: у диссидента имелась навязчивая идея, западных наблюдателей сбивал с толку интеллект, самокритичность бунтаря. Буковский писал: в больничке его не кололи, таблетки пить не заставляли. Он наблюдал за обитателями дурдома, что само по себе познавательно и ценно, но организация "Эмнисти интернешнл" и другие кричали, будто пребывание здорового человека среди больных доставляет правозащитнику нравственные страдания.
   Врачи остерегались ставить диссиденту уколы. Несмотря на то, как писал в книге "И возвращается ветер" Буковский, что кагэбэшники имели установку добыть доказательства ненормальности правозащитника.
   Можно было обойтись и без сульфазина. Достаточно таблеток, чтобы больной стал человеком и забыл про вялотекучку.
   Тот, кто читал "Преступление и наказание" легко поймет:
   Раскольников гонимый. Читая "И возвращается ветер", ни у кого не возникает подозрений, что Буковский хоть чем-то заслуживает аминазина с трифтазином. Совершенно нормальный человек. Только что чересчур смелый. Бесстрашие не болезнь, свойство натуры.
   В откровенной книге диссидента настороживает одна вещь. О родных и близких Буковский упоминает вскользь. Может потому, что не хотел разветвляться, что чревато перегрузкой повествования, или не желал распространяться о том, как подставлял под удар мать, сестру и прочую родню? Из-за чего у читателя возникало подозрение, будто идеей свержения Советской власти Буковский целиком и полностью обязан исключительно самому себе. В принципе и такое может произойти. Но в реальной жизни так не бывает. Все всегда начинается в семье.
   Проходь… В избу-то проходь… А то ведь таперича с крохотками тяжело то как… Ты бы знал… До центра далеко… Ой как далеко… Кончатся крохотки и как мне далече косматить под дремучесть…? То-то же…
   Если один в поле не воин, что в таком случае остается человеку?
   Кроме как "возносчиво" обращаться за содействием к богу, – ничего.
   Солженицын злится, когда кто-либо напоминает: одной лишь
   "возносчивостью" в сталинском лагере не выживешь. Бог тут ни причем, если тебе нечем подкормиться и над душой стоит не только вертухай, но и вероломный солагерник. Можно ли выжить в зоне, не прибегая к стуку на солагернков? – важнейшая для Солженицына тема. Александр
   Исаевич, если кто намекает на его еврейские корни или сотрудничество с администрацией, рекомендует "заткнуть свою поганую глотку".
   Властителю дум простительно все. В нобелевской речи Солженицын говорил о том, что одно славы правды что-то – не помню точно что – там перевесит. Правдолюб, что правдоруб, тот же правдолюбивец.
   Марек, муж моей двоюродной сестры Клары провел детство с Руфой и так же, как и наш главный фальсификатор истории, не одобряет, когда из
   Сталина делают затюсканного апостола. Зять мой говорит: "37-й год организовали евреи и они же свалили все на Сталина". По Мареку получается, ценой смерти миллионов евреи спровоцировали товарища
   Сталина на кровопролитие лишь для того, чтобы мы, нигилистические потомки, имели возможность время от времени тюскать посмертно классика марксизма-ленинизма. Короче, Склифософский, "не о том ли хлопочешь старик, как бы потешить уши других?".
   Солженицын пишет и говорит, что характер – это судьба и что человек выше обстоятельств. Про последнее писатель загибает, если только говорит не только о себе. Иван Христофорович тоже в лагере выжил, но-моему, про Сталина, про самое жизнь понимает немногим хуже
   Александра Исаевича. И.Х. убежден: человек, взятый сам по себе, без всякой посторонней помощи, вооруженный лишь своими представлениями о благочестии, оставшись один на один с обстоятельствами, представляет из себя сущее говно.
   Много чего, кроме ГУЛАГА, общего у Озолинга и Солженицына. Прежде всего то, что оба они правильные, вылизанные. Оба ненавидят беспорядок, но познав на себе сталинские методы соблюдения трудовой и общественной дисциплины, обиделись на Сталина. И. Х. знают только в нашем институте, А.И. планетарно знаменит. Тем не менее, Озолинг кажется мне куда как глубже Солженицына. При том, что из всех известных мне думающих людей столь всесторонне понимающих второе начало термодинамики, как И. Х., я никого не знаю, по-моему,
   Озолингу не хватает простоты. В свою очередь Солженицына как раз-то и отличает простоватость.
   А.И. говорит:
   " Раньше понимали так: все в жизни определяет среда. А я вам скажу, что это совершенно не так. Я прожил долгую жизнь в самых разных условиях, подчас чрезвычайно тяжелых, и смог убедиться, что среда воздействует иногда враждебно. Но судьба человека определяется не средой. Мы не игрушки в руках истории. Судьба человека – это его характер. На самом деле характер человека – это компас, по которому он идет. В жизни каждого бывает важный выбор, иногда несколько важных выборов. Но есть много мелких вещей, которым мы не придаем значения. Так вот из этих мельчайших выборов и складывается наша судьба. А среда по отношению к нам пассивна. Человек всегда выше обстоятельств".
   А. Солженицын – "Аргументам и фактам": "Мы не игрушки в руках истории". "Аргументы и факты", N 20, 2004 г.
   В чем здесь правда? Вполне возможно, что правда здесь и в том, что "прокурор был глуп, но к несчастью, закончил гимназию с отличием". Критики Солженицына настаивают: в том, что
   А.И. несет ахинею, повинна его физико-математическая образованность.
   Неправда ваша. Потому, как "среда по отношению к нам пассивна".
   Даже в том случае, когда "она воздействует иногда враждебно". Все потому, что, как известно, "мы не игрушки в руках истории". Если еще кто чего не понял, повторюсь:
   "Человек всегда выше обстоятельств".
   "Что вы, котята, без меня делать будете?". Почему тиранам глубоко плевать на приговор Истории? По идее им не должно быть безразлично, что будут говорить о них после смерти. Сталин, свидетельствовал
   Бехтерев, страдал серьезным психическим расстройством. Но если он псих, тогда и темы для разговора нет – спрос тогда с нормальных.
   Для чего мы становимся правдолюбивцами? Если токмо ради того, чтобы кого-то затюскать, то это не достойный для властителя дум уровень. Тренер сборной СССР по хоккею Аркадий Чернышев на просьбу оценить неудачную игру известного в прошлом хоккеиста в решающем матче, как-то сказал: "Я не берусь судить о его действиях, потому что мне неизвестно какую спортсмен получил установку на игру". Сталин, если верить Солженицыну, что существует тот, к кому обращена наша "возносчивость" и что вождь обретается в аду, легко может выкрутиться перед потомками, сославшись на установку от
   Истории. Тем более, что он и как и мы все, не игрушка в руках истории. Как ни крути, но по должности, которую он занимал, – уровни ответственности перед Историей у Сталина и Солженицына все-таки разные.
   Югославский матрос…
   Когда Малик на несколько дней переселяется к матери, он ведет осмысленный образ жизни. Мать на дежурстве, с утра он варит борщ.
   Борщец Малик готовит долго и основательно. Пока мясо доходит, циркач калякает по телефону с кентами. Часа через два борщ готов. Он у
   Малика получается жирный, густой. Звонит Кэт на работу: "Приходи обедать с Наташкой и писакой".
   Писакой он обзывает меня. Кэт называет брата трутнем, он посмеивается. Сестре не понять, что если и где мог работать Малик, то только на манеже. Остальное не для него. Тереза Орловски рассказала о знакомом, работавшем в конторе по снабжению. Когда его уволили со снабжения, знакомый Орловски упал посреди кабинета начальника без чувств. Малика рассмешил Наташин пример. Он, по его словам, обрадовался бы.
   Тереза Орловски нахваливала борщец.
   – Вкусно!
   – Завтра буду суп варить, – отозвался хлебосол.- Приходи.
   – Суп мясной? – Наташа зачерпнула с донышка тарелки остатки борща.
   – Конечно мясной, – Малик вытащил из под носа Орловски пустую тарелку, поставил ее в раковину. – Суп из семи золуп.
   К тому, что Малик большой мастер хоккея, Наташа привыкла. Это я не могу привыкнуть, когда кто-нибудь при ней матерится. Хотя Гау и говорила, что я ругаюсь, как биндюжник, мне кажется за посторонними ругательствами в присутствии Орловски стоит желание задеть меня.
   В последнее время Терезе достается от матушки. Мама назначила
   Наташу ответственной за возвращение паспорта и крепко расстраивает по телефону Орловски. Никого кроме Кэт матушка не винит в исчезновении паспорта, кроме того Наташе велено взять на себя и обязанности по прекращению отношений между мной и подружкой Терезы.
   После того, как мама по телефону намекнула ей: дружба с Кэт бросает тень на репутацию Наташи, Орловски разревелась… Матушка утешила ее:
   – Наташа, не плащ… Ты хороший… Ты не проституция…
   Безусловно, Тереза Орловски не проституция, находясь меж двух огней, она вынуждена лаврировать на краю. Кэт тоже никакая там не проституция, это матушка от бессилия и сгоряча говорит.
   Повторюсь, притягательность Орловски – загадка для женщин. Годы, проведенные в Москве, наложили свой отпечаток на характер и поведение Наташи с мужчинами. Динамизм, как явление, известен с шестидесятых. Нет оснований относить Орловски к завзятым динамисткам, но повадки столичных вертихвосток она успешно переняла.
   В принципе любую женщину можно уговорить на тесное сотрудничество.
   Тереза тут не исключение. По складу она и Ольга Мещерская, и старуха
   Шапокляк, но больше Мальчиш-плохиш, который размягчается при виде корзины печенья и бочки варенья. Никто по-настоящему не пробовал пробудить у Наташеньки к жизни несомненные ее свойства подлинной, натуральной Терезы Орловски. Сдается, что перед лицом коробки сгущенки и десятка палок сырокопченой колбаски Наташенька может потерять бдительность, а там до и до истинной Орловски рукой подать.
   Наташа подарила мне свою фотографию. На снимке она в джинсах и лифчике у костра в горах пробует ложкой похлебку из котелка.
   Прекрасная горовосходительница и усердная кухарка.
   – Наташа, твоя фотка стоит на моем письменном столе, – сказал я,
   – Ты моя черемуха!
   – Бяша, я твоя муза! – откликнулась Тереза Орловски.
   Что легко достается, у того и цена легкая, зыбкая.. Черемуха на столе может и мозолит глаза Айгешат, но она не подает вида, посмеивается. По всему, она искренне полагает, будто фотку Орловски поставил я на лучшее место для создания иллюзии ложного обоза. Про
   Кэт ей хорошо известно, плюс ко всему она ее видела, когда подруга принесла матушке сто рублей, которые она весной заняла под меня.
   В сентябре я проснулся и услышал от Айгешат: "Кто такая Катя?".
   – Карлуша. А что?
   – Фу! Во сне ты ее всю ночь звал.
   Мама в ускоренном темпе вводила сноху в особенности экономного ведения хозяйства. Айгешат про себя улыбается на мамино требование непрерывно пополнять запасы муки, комбижира и соли – в магазине сей товар не переводится. Матушка сердится на легкомыслие Айгешат и напоминает: "В любой момент может все кончиться. Чем будете питаться?".
   Мама Гау, Балия Ермухановна, просила раскрыть секрет матушкиных баурсаков. Пропорции Балия Ермухановна соблюдала, как и следовала требованию ставить тесто на ночь в тепло, но баурсаки у нее, как и прежде, получались резиновые. Айгешат пришла в наш дом без понятий как делать пончики пышными. Не прошло и нескольких дней, как она в темпе подшустрилась и стала печь баурсаки вкусом точь в точь как у мамы.
   Мне нравится как она нарезает хлеб. Тоньше чем в ресторане. Еще у нее офигенно получается выпечка. Торты в ее исполнении – закачаешься.
   – Чтобы наесться твоими медовыми тортами их нужно хотя бы штук сто, – похвалил я.
   – Приятно слышать. Но думаю, что тебе хватило бы и пятидесяти, – улыбнулась глазами Айгешат, – Ты и без того упитанный.
   Упитанный? Это есть.
   Ознакомила мама сноху и с содержимым сундуков и серванта.
   Самое ценное в серванте старое серебро с вензелем "М.Е.".
   Купила матушка подстаканники и ложки у эвакуированных на акмолинском базаре в 43-м. Кто-то маме сказал, что серебро раньше принадлежало семейству Салтыкова-Щедрина. Якобы "М.Е." – начальные инициалы сатирика – "Михаил Евграфович". Наверняка это не так. Маме же нравится считать покупку серебром графа. Если так, то подстаканникам и ложкам Михаила Евграфовича не место в нашем доме. Она думает, если купила за цену хлеба чужую вещь, которая есть семейная память, то это не мародерство.
   Лучшая подруга Шафира младше ее, но мама не считает зазорным следовать образцам благополучия жены отставного милиционера. Вазы и тарелки севрского фарфора тетя Шафира возможно приобрела и в комиссионке, что меняет существо темы, и у меня нет подозрения, что она, как и моя мама, не обращает внимания на народное предостережение: "Чужие вещи счастье в дом не приносят".
   Для кого-то красивые вещи – символы, что дороже денег, а для иных и средство наживы. Маркиза сейчас вдова писателя и дабы достойно утвердиться в почетном статусе скупает у матушки черепки, выбракованные при очередной инвентаризации. Кто-то давным-давно вбил глупышке, что она знатного рода. Тетенька вспомнила об аристократических корнях и явочным порядком спешит предъявить доказательсва собственной исключительности. Маркиза поотстала от веяний – в комиссионках не на что смотреть – и верит на слово, что втюхиваемые ей вещички только-только входят в Европе в моду. Матушка ломит цены с потолка, подруга не задумываясь, лезет в кошелек. Чего не сделаешь ради превращения квартиры в подобие салона степной аристократки!
   По завершении сделки Маркиза и мама присаживаются на несколько часов поболтать. Возобновляются разговоры бывалых следопытов о чужих деньгах. Маркиза отводит душу и ненавистно говорит о неправедно разбогатевших женах писателей. Сидящим рядом впору затыкать уши.
   Маркиза и Шафира, пожалуй, единственные, кто ни разу открыто не пошел против мамы. Маркиза хоть и вздорная баба, перечить матушке побаивается. Шафира сама по себе осторожная, ни с кем не ссорится, знай себе, неустанно зарабатывает образ выдержанной, всепонимающей женщины. Тетя Шафира умеет слушать, да и у самой есть что рассказать постыдно интересного. Поведает свежую сплетню и никаких комментариев. Разве что спросит: "Что скажете?"..
   Айгешат души не чает в тете Шафире. Супруга дяди Урайхана отвечает ей взаимностью и хвалит матушку за подбор и расстановку кадров: "Женгей, вы молодец!". Матушка сама не нарадуется на себя и отвечает подруге жизнеутверждающим: "Энде"!
   Сноха пока называет свекровь мамой. Дань положенным в закон привычкам, но по возрасту матушка не годится ей в мамы. Папу Айгешат зовет аташкой. Мама готовит для отца немудрящую еду отдельно,
   Айгешат относит завтрак в кабинет и минут через десять спрашивает:
   "Аташка, как поели?".
   – Спасибо, – благодарит папа, – чуть не подавился.
   Кто бы мог подумать! Айгешат, любящая предаваться созерцательности, хорошо знающая Кавабату и Акутагаву, с интересом слушает мамины байки про казахских литераторов. Ей интересны и Г.М., и Джамбул, от похождений которого на первой декаде казахской литературы и искусства в Москве она изнемогает от смеха. Она приглядывается и к соседям. Среди них ей жить, надо знать, кто есть кто.
   Мама говорит:
   – Соседи завидуют мне из-з Айгешат.
   Тут она, скорее всего, попала в точку. Если уж Шарбану с Баткен пытались отговорить Айгешат не жить со мной, то что говорить о тете
   Софье с Балтуган. Обеих мама выкупает по глазам. Балтуган к нам не ходит, тетя Софья по старой привычке заглядывает и мама назло ей рассказывает про то, как ей неслыханно повезло со снохой, с учеными-сватами. Соседка опускает глаза, молчит.
   Жарылгапов далек от бабьих сплетен. Айгешат ему нравится, при ней он тактично забывает об аргынофобии и, что уж совсем неожиданно, соглашается с лицемерными вводными матушки: "И среди уйсуней встречаются хорошие люди".
   Моя жена слушает Жарылгапова с открытым ртом.
   – Дядя Ислам, вы интереснейший человек!
   Жарылгапов усмехается:
   – Келин, сен маган жакслап кюймак псир. Мен саган коп ангеме айтайим.
   Дядя Ислам любитель оладушек, еще его радует знание маминой снохой казахского. С Ситкой Чарли он разговаривал на русском, со мной тоже не употребляет казахских слов. В беседах с Айгешат он то и дело приговаривает: "Барекельде!". Ему много приходится бороться за открытие казахских школ в Алма-Ате, и если бы кто сказал ему, что его подвижничество никому не нужно, он бы сильно кайфанул. Хотя он и сам видит: русские не видят причин интересоваться казахским языком не потому что он недостаточно благозвучен и хорош – кто его разберет? Что уж там, русские все видят и им привычней чуять нутром.
   Они прекрасно видят, что из себя представляет тот же казахский ученый или писатель. Среднеарифметически это сын животновода, который закончив школу, едет в город, заканчивает университет и вместив в себя чужую премудрость, начинает во всеуслышание глаголить на уровне ликбеза. Язык тут ни причем, вторяки никому не интересны.
   Мысал ушын, мне режет уши немецкий. Какая-то маскулина слышится в дойче, но немцы принудили учить свой язык не тем, что он немецкий, а своими людьми. Причина в носителях языка. Мало того, что кочевник человек без биографии, ему не о чем поведать миру кроме того, как о том, как он пас овец. На дворе вторая половина ХХ века, но и с книжками под мышками мы все те же братуханы Чингисхана.
   Жарылгапов прекрасно знает, что почем и кто откуда. Но и ему часто изменяет объективность, он верит в заговор против языка, против казахов и как-то повторил услышанное от Ауэзова о том, что
   Абай ни в чем не уступает Шекспиру и Гейне, и беда степного философа только в том, что он родился казахом. Один из лучших знатоков русской словесности не в силах смириться с положением родного языка.
   Он рвет и мечет, придумывает новые слова и не просит за них денег.
   Только бы язык выглядел на уровне его новых изобретений. Слово
   "аргынофобия" он придумал в связи со страхами, царившими в мире в
   50-х, отслеживая политическую жизнь планеты. При всей европейскости словосочетание вторично, но оно нисколько не коробит слух, поднимает казахский на новые уровни.
   Айгешат понимает и разделяет озабоченность Жарылгапова, нажарив оладьи, она звонит соседу: "Дядя Ислам, приходите пить чай".
   Вместо Карины второй год работает Света Волкова. Зовем мы ее оторвой. Зовем за то, что выводит из себя Шкрета. У Саши к приходу
   Светы накапливается писанина для перепечатки. И пока она, как всегда задерживается на час – полтора, Шкрет, которого ждет Чокин с перепечаткой, мечет икру. Волкова появляется и Саша на нее: "Света, ты где была?".
   – Где я была – это мое дело.
   Мы гогочем, Шкрет столбенеет.
   – Что за шут?
   Оторве 20 лет. Она живет с мамой и рассказывает о танцах в пограничном училище. Жених ее курсант, по окончании училища оторва уедет с ним на дальнее пограничье. Девчонка любит посмеяться, я с ней ругаюсь. Ругаемся мы с ней из-за цветочных горшков. Света запрещает нам курить в комнате.
   – Оторва, – угрожаю я, – будешь продожать на нервы действовать – все листочки твоим цветочкам оторву!
   – Кончай, Бек, – Волкова стучит по клавишам и улыбается, – ты не такой.
 
   Притирка идет трудно. Напившись, я спросил Айгешат: "Почему ты пошла за меня? Ты ведь не любишь меня".
   – Я надеялась со временем влюбиться в тебя.
   Мыслимое ли дело, спать с чудовищем и надеяться в него влюбиться?
   Матушка успокаивает ее: психованность сына не от неспособности оценить то, что он получил. За непорядком в наших отношениях стоит
   Кэт. Она и вертит твоим мужем-дураком, и подстрекает его на разрыв.
   Не поддавайся на провокации. Враги только и ждут развала семейного счастья.
   Подробней других о моем положении осведомлен Дракула, он свой человек и там, и тут, и по его разумению мне бы жить, да радоваться.
   В житейском смысле он может и прав, только Дракула не знает, что творится со мной. Я вибрировал. По-настоящему хотел только пошлячку
   Кэт, с Айгешат мне сподручней вести умные разговоры. Голова прочно пошла в отказ: перед глазами один лишь Центр мироздания Кэт.
   Прошло полтора года с начала нашей с ней связи. У нормальных мужиков давно бы состоялась замена еще в первом тайме, я же все больше и больше распаляюсь от вожделения. Кэт ставит мне рога не только из натуральности ее стремления к новизне ощущений, но и потому что я слабак. И спит со мной всего лишь из опаски, что в случае отказа я ее выживу с работы.
   Мне мало обеденных стыковок на квартире ее подруги. В рабочее время мы запираемся во внутренней комнате, и прижав ее голову на стол Руфы, я наспех овладеваю Кэт. Она возмущается, говорит, что мы беклемишимся как животные.
   На чердачных оперативках Кэт предрекает мне недееспосбность от уколов семейного врача.
   – Она тебя заколет.
   Айгешат никаких уколов мне не ставила, шарабан и без иньекций шел циркулем. Чем больше я делал из себя Кугеля, тем чаще просыпался среди ночи и глядя, на спящую рядом Айгешат, думал: "Она запросто может забеременеть, но не страхуется. Это у нее такая целевая программа по созданию в голой степи топливно-энергетического комплекса. Если она забеременеет, мне хана".
   Я не хочу от нее ребенка. Она это чувствует, она это знает, и тем не менее готова выносить в себе мое повторение. По идее, мужик должен дорожить честью, оказываемой ему женщиной, какими бы при этом побуждениями она не руководствовалась. Это я хорошо понимал. Как и то, что женщина рожает детей не для мужа, – для себя.
   Рассердившись на мою культурность, мама кричит: "Ты – скот!".
   Скот не скот, но она сама торопила события. Кто виноват, что я вырос в потребителя? Матушка? Пожалуй, нет. Только я сам. Злясь на меня, мама думала, что когда-нибудь я научусь отдавать долги. Произойдет это, когда я окрепну с помощью Айгешат. Пока, говорила она снохе, надо беречь мужа. Впереди его ждут великие дела.
   Скончался Аблай Есентугелов. Накануне вечером разговаривал по телефону с тетей Альмирой, а к утру остановилось сердце. Дяде Аблаю было 68 лет. Матушка вспомнила о поверье, по которому большой труженик уходит из жизни, когда предназначенные ему судьбой, дела завершены. Есентугелов много чего успел, прожил интересную жизнь.
   Вдове и детям есть чем гордиться.
   "Голос за кадром: "Ты хотел узнать, что такое Вечность? Смотри!".
   Х.ф. "Любовники декабря". Постановка Калыкбека Салыкова.
   Студия "Скиф", 1991.
   Айгешат интересны фильмы и биография режиссера Фассбиндера.
   Психологическое, бессюжетное кино ей не надоедает. "Советскому кинематографу, – говорила она, – не хватает смелости проникновения в тайны человеческой психики. Наши фильмы здесь прямолинейны". Не во всем с ней согласен, тем не менее она целиком права в одном: отечественным киношникам присуще привычка сразу брать быка за рога.
   Тем не менее, есть советские фильмы для меня совершенно непонятные.
   Например, "Парад планет".
   Малик ждал меня на углу возле своего дома не один. Бородатый симпатяга в фирменном джинсовом костюме и синей бейсболке, что пришел с ним, внимательно смотрел на меня.
   – Костя, – он протянул руку и спросил. – Ты не Бектас?
   – Он самый.
   У парня мягкие карие глаза, улыбка прячется в усах..
   – Ты меня не помнишь?
   – Нет.
   – Мы с тобой жили по соседству, – сказал бородач и уточнил. – В детстве… Я у тебя дома бывал и ты еще нас на балконе оладьями кормил.
   – На Кирова?
   – На Кирова.
   – Все равно не припоминаю. Ты во дворе Эдьки Дживаго жил?