Сувестр Пьер. Любовные похождения князя

   «Боже, ну и противная эта богема, эти свободные художники! Наобещают с три короба и ищи их свищи!.. Где этот чертов Жак Бернар? Должен был прийти среди первых, и до сих пор его нет. Что это значит?..»
   Напротив, с явным удовлетворением директриса «Литерарии» окидывала взором полный зал, мысленно беря на заметку интересных людей, достойных фигурировать в будущем отчете. Но невольно она возвращалась к тягостным думам:
   «В конце концов, почему Жак Бернар не здесь? Как-никак его обязанность руководить церемонией! Его присутствие придало бы празднику большую официальность… Как все-таки это неприятно!..»
   Занавес начал подниматься, с губ довольных зрителей слетело приглушенное «ах», вскоре сменившееся торжественной тишиной.
   Интеллигентного вида мужчина в белом галстуке и во фраке, с плешивой головой и живыми глазами за стеклами пенсне в черепаховой оправе, эталон светского ведущего, уселся за зеленый столик, украшенный традиционным стаканом с водой и заранее выдвинутый рабочими на авансцену.
   – Дамы!.. И господа!..
   Ведущий кратко обрисовал жизненный путь поэта Оливье. Он находил восхитительные слова, тактичные и меткие выражения, превознося покойного, без которого, как он утверждал, прибегнув к несколько рискованной метафоре, плакала бы вся французская словесность.
   Несколько секунд спустя он поднялся под бурные овации, бурные еще и потому, что не томил публику, ожидающую гвоздя программы, чтения произведений поэта Оливье.
   Как только ведущий вернулся за кулисы, подошла очередь постоянного постановщика праздников в «Литерарии» Мике. Уверенным шагом он пересек сцену и приблизился к рампе, незаметно обменявшись с мадам Алисе полным отчаяния взглядом, взглядом, ничего не говорившим окружающим, но хорошо понятным директрисе, который означал:
   «О Жаке Бернаре ни слуха ни духа!»
   Мике громко объявил:
   – Дамы и господа!..
   В нескольких витиеватых фразах актер предупредил публику, что сейчас ей будет представлена одноактная пьеса Оливье, пьеса, еще не видавшая огней рампы, каковая, как он надеется, несомненно, обязательно заинтересует читателей «Литерарии», которые смогут оценить многообразие и плодовитость покойного, преуспевшего как в комедии, так и в драме, оставившего свой автограф как под трагическими, любовными стихотворениями, так и под задушевными, игривыми, даже легкими романсами!
   – Мы решили, – заключил Мике, – чередовать жанры, к которым обращался поэт Оливье, и включить в программу самые разнохарактерные произведения. Дамы и господа, ваше право смеяться или плакать над пьеской, которую мы с товарищами имеем честь исполнить перед вами, рассчитывая на всю вашу снисходительность…
   Последние слова встретил шквал аплодисментов, артист поклонился и скрылся за кулисами.
   Занавес упал и поднялся, открыв сельский пейзаж, а несколько мгновений спустя весь зал покатывался от безумного, неудержимого хохота, настолько комичной и забавной оказалась завязка «Всего или ничего» – так называлась пьеска.
   Артистов вызывали, кричали «бис» и «браво». Не стихали аплодисменты. К антракту все были в полном воодушевлении…
   Мадам Алисе прошла за кулисы, заметила Мике, который метался, как угорелый, следя за подготовкой второй части программы.
   – Ну как? Порядок? – крикнул ей актер.
   Мадам Алисе кивнула:
   – Да, ничего! Ничего получилось!.. Что теперь будем делать?
   – Вы имеете в виду, как мы сгладим отсутствие Жака Бернара?
   – Вот именно… Ему назначили увенчивать бюст…
   Мике покорно махнул рукой:
   – Что делать, мадам! Может, еще появится? Вдруг он просто опаздывает?.. И потом, тут уже ничего не попишешь…
   Оставив директрису «Литерарии», которая всегда страшно волновалась во время своих праздников и обретала душевный покой и обычное хладнокровие только с уходом последнего гостя, Мике прокричал в сторону:
   – Внимание! За кулисами! Готовы? Даю звонок!
   В зале оживленно переговаривались, целовали ручки, завязывали знакомства, шла светская болтовня, продолжались начавшиеся в антракте флирты…
   Наконец занавес вновь поднялся, по залу прокатилось «браво», открылась темно-серая декорация в цветочек, декорация неброская, не задерживающая внимания. Прекрасная и грациозная Лидиана из Французского театра объявила со сцены мелодичным голосом:
   – Неизданное стихотворение Оливье «Летний вечер».
   Она начала читать волнующие, несколько меланхолические строки, которым аудитория внимала с трепетом:

 
О нет! Не станем говорить, послушай –
Трепещет поле под лобзаньем ветра…
Мы час не будем торопить, и наши души
Усладит долина, где устало догорает вечер.

 

 
Мы дальше не пойдем, на мох приляжем,
Дурман гвоздик вдохнем, пусть царствуют они.
Взгляни: ночь нежная уже стоит на страже,
И поцелуя вкус своим теплом хранит.

 

   Но когда артистка подошла к заключительной строфе, разразился настоящий скандал.
   Оборвав Лидиану, мужской голос, плавный, спокойный, бесстрастный, прекрасно поставленный, довел неизданное стихотворение до конца среди гробового молчания задохнувшейся от удивления публики.

 
Вот сердца любящего повеленье: остаться здесь!
Слить губы наши в клятве бесконечной!
Подле тебя мечтать и ночь, и день,
Не верить в завтра, чтобы верить в вечность!

 

   В едином порыве все головы повернулись, все взгляды обратились в противоположный конец зала, к человеку, только что говорившему, читавшему – о неслыханная дерзость! – строфы, неизданные строфы поэта Оливье!
   Что это значило?
   Кем был этот незнакомец?
   Зачем затеял отвратительный скандал?
   В висках у присутствующих застучало, мадам Алисе, бледная как смерть, вскочила с места, у артистки на сцене подкосились ноги, из-за кулис выскочил ошеломленный Мике.
   Да! У всех застучало в висках, а на лбу выступила холодная испарина, ибо нарушитель вечера в «Литерарии», вечера памяти покойного поэта, который дочитал строфу, считавшуюся неизданной, казался до боли знакомым, как две капли похожим на примелькавшиеся в газетах фотографии Мориса, Мориса-Оливье! Поэта, убитого поэта с набережной Отей!..
   Окончив четверостишие прежде, чем кто-либо успел глазом моргнуть, двойник Мориса – так поначалу восприняли его зрители – продолжал тем же спокойным и ледяным голосом:
   – Дамы и господа… Попрошу две минуты внимания… Мне надо сообщить вам важные известия! Во-первых, среди присутствующих наверняка имеются такие, кто мог бы помнить, прочитать это стихотворение. Найти его можно в любой антологии. Оно никогда не принадлежало поэту Оливье, поэту, которого вы собрались здесь славить, его автор широко известен, это господин Марк… Да, дамы и господа! Он посвятил эти стихи одной своей знакомой!..
   Вас разыграли!..
   Но это еще не все! Вы думаете, что чествуете сейчас память покойного, память поэта Оливье. Так вот, поэт Оливье не умирал, хотя бы по той простой причине, что это я!.. Я поэт Оливье, он же рабочий Морис! Господин Жак Бернар, так и не явившийся к тому же на праздник, самозванец! Он в жизни не был моим литературным наследником! Я с ним не знаком!
   Голос незнакомца потонул в пронзительных возгласах, поднявшемся гомоне, буре воплей, выкриков, свистков, хлопков…
   Скандал и впрямь был неслыханным.
   Что-что? Это в самом деле Оливье?.. Поэт Оливье не умер?.. И произведения, которыми мы тут весь вечер восторгались, вовсе не его?..
   Что означает этот балаган?.. Чудовищно! Немыслимо! Отпихивая друг друга локтями, зрители хлынули вперед – увидеть, удостовериться!
   Внезапно на балюстраду, обезумев от гнева и ярости, вскочила мадам Алисе. Она вскарабкалась на сцену, нашла Мике, потерявшего в суматохе голову.
   – Что делать? Что делать?
   – Во что бы то ни стало остановить их! – выдохнул Мике.
   Стоя на авансцене, он пытался выкрикнуть что-то в зал, но голос его терялся в воплях проталкивающихся к выходу зрителей, которые надеялись нагнать, увидеть вблизи таинственного Оливье.
   Мике вернулся на прежнее место:
   – Господи Боже мой! Будь ты неладен! Здесь свихнуться можно! Ни черта не разберешь… Черт, теперь я начинаю понимать, почему не пришел Жак Бернар. Этот мерзавец, наверное, что-то предчувствовал…
   Мике кубарем скатился по лестнице, ведущей на улицу Пресбург…
   Он рассчитывал догнать Оливье, который должен был, по его мнению, находиться где-то на центральной лестнице, в толпе зрителей. Мике хотел сорвать с этого дела покров тайны. Он был вне себя от ярости!..

 

 
   – Дорогая, это невероятно!
   – Даже сногсшибательно, красавица моя!..
   – Знаете… Я тут же его узнала!
   – Правда?
   – Клянусь!.. В «Иллюстрированном мире» был его портрет, поразительное сходство.
   …Так беседовали две подруги десять минут спустя в густой толпе, собравшейся у входа в «Литерарию».
   Все обсуждали события вечера, каждый давал свой комментарий.
   – Я, – внушал толстяк щуплому низкорослому юноше с обреченным лицом чахоточного, – я, милый мой, ни капли не удивился, с первой же строчки я узнал знаменитые стихи, даже не понимаю, как на эту удочку попалось столько народа!..
   В некотором отдалении шумно переговаривалась толпа мужчин и женщин, людей театра, о чем нетрудно было догадаться по их манере держаться.
   – Что ни говори, малыши, блестящий провал!.. Это дело еще наделает шуму…
   – Самое странное, – прибавила огромная, ярко-рыжая дама с нарумяненным и размалеванным как божий грех лицом, – что этот Оливье свалился как снег на голову, покрасовался перед всеми и ни с того ни с сего смылся.
   – Как? Его не нашли?
   – Конечно, нет. Вы что, не знаете?
   – Что именно?
   – Я только от Мике… У меня абсолютно достоверные сведения. Так вот, Мике сказал, просто кошмар, этот Оливье исчез! Как сквозь землю провалился!..
   Раздался взрыв хохота.
   Итак, пока одни изумлялись, другие радовались и веселились, вспоминая разразившийся в «Литерарии» скандал, моложавого вида мужчина во фраке, с независимым, но явно чем-то встревоженным видом, с поднятым воротником плаща и в глубоко надвинутой на глаза шляпе, обходя стороной фонари, стремительно передвигался от группы к группе, прислушивался к разговорам, замечаниям, но немедленно отходил в сторону, как только привлекал к себе внимание.
   – Да… – время от времени шептал он. – Хорошенькое дельце!.. Ну и влип!..
   И тип окончательно удалился.
   Двадцать минут спустя, неподалеку, на одной из пустынных улочек состоялось странное совещание.
   Встретились двое. Первый был молодым, высоким, статным, сильным, элегантным. Второй – в широком неброском плаще, с руками в карманах, надвинутой на лицо мягкой шляпе с полями говорил тоном, не допускающим возражений.
   – Друг мой, – обратился он к своему товарищу, – вы попали в дурацкую историю! Надо выпутываться…
   – Но, – возражал второй, – я не понимаю…
   – Не понимаете? Вы глупый ребенок!.. Черт! Ваш прямой интерес заставить Жака Бернара исчезнуть…
   – Но разве сегодня вечером вы…
   – Да! – грубо отрезал человек в мягкой шляпе. – После сегодняшнего он исчезнет, я вам это обещаю… Ладно, мне некогда… Моя ночь не окончена, мне еще предстоит одна трудная работенка…
   Человек в мягкой шляпе усмехнулся, затем распрощался с товарищем.
   – Отправляйтесь спать, прекрасный влюбленный! – сказал он. – Я для вас поработаю!..
   Оставшись один, незнакомец задумчиво добавил:
   – Для него? Само собой! И для себя тоже!..

Глава 12

ЗАПАДНЯ

   Час спустя, меж тем как истомившаяся в ожидании у дверей «Литерарии» толпа, не узнав ничего нового, решила разойтись, достойнейший Мике, разъяренный, вне себя, в убийственном настроении наконец дополз до уборной и стал собираться домой.
   Он не переставал кипеть с того самого мига, когда трагическое появление Оливье сорвало весь праздник.
   – В голове не укладывается!.. Дурость какая! Идиотизм… Все было так здорово…
   Оливье в самом деле испортил праздник как раз тогда, когда тот удавался по всем статьям, когда казалось, что «Литерарию» ожидает настоящий триумф!
   С этого момента у Мике не было ни единой свободной минуты. По словам зевак, околачивающихся возле особняка, постановщик обыскал здание снизу доверху, носился по всем четырем этажам, побывал во всех комнатах, дошел до того, что полез в погреб, обследовал все чуланы, заваленные всякими диковинками.
   Но, к несчастью, никого не обнаружил.
   Объявившись на празднике, оборвав красавицу Лидиану на сцене, самолично продекламировав заключительную строфу, Оливье будто таинственным образом испарился, безвозвратно исчез!
   Почему, возникнув со столь оглушительным скандалом, он обратился в бегство?
   Не один Мике бился над этим вопросом, задавали его себе и другие, в частности, мадам Алисе, которая какое-то время была на грани удара: от волнения в лицо ей бросилась кровь, сделав его из мертвенно-бледного темно-багровым.
   Мадам Алисе застала Мике у него в уборной.
   – Ну как? – произнесла директриса «Литерарии».
   В эти слова достойная женщина вложила всю свою муку и тоску.
   Мике обреченно возвел руки к небу.
   – Вот такие дела, – ответил он. – Что тут сказать? Ничего уже не поделаешь!.. Мы не могли этого предвидеть, а теперь не в силах ничего изменить!
   В течение нескольких мгновений директриса и комедиант молча глядели друг на друга, затем мадам Алисе продолжала:
   – Я сейчас пойду в комиссариат, надо доложить обо всем дежурному. Так сказали ажаны… Ах, Боже мой, Боже ты мой!
   Мадам Алисе рассталась с Мике, собираясь покинуть театральные кулисы и выйти на улицу Пресбург.
   Но вдруг вернулась.
   – Мике, а что с Лидианой? – поинтересовалась она. – Что с ней решили?
   – Что значит, решили? – удивленно переспросил Мике.
   – Ну да, что с ней? Кто ее проводил?
   Мике досадливо и не слишком довольно поморщился.
   – Ничего не попишешь, – прошептал он. – Ей пришлось обойтись без провожатых. Честно говоря, мне было не до того, чтобы усаживать ее в машину. Не знаю, как она уехала.
   В других обстоятельствах мадам Алисе, безусловно, вспылила бы, рвала бы и метала по поводу нарушения элементарных приличий.
   От милостивого согласия Лидианы во многом зависел успех праздника, и было поистине прискорбно, что никому даже в голову не пришло отвезти домой дивную французскую актрису.
   Однако мадам Алисе была слишком потрясена случившимся: возникновением Оливье, того самого Оливье, которого «Литерария» с такой помпой хоронила в последних трех номерах, чтобы беспокоиться о подобной мелочи.
   – Хорошо! Хорошо! – ответила она Мике. – Завтра сочиним ей письмо с извинениями. Не дурочка, поймет!
   Мадам Алисе, сникнув, понурив голову, еще раз коротко попрощалась.
   – Пойду спать, дорогой, а то совсем с ног валюсь. До завтра?.. Если вдруг вы мне понадобитесь раньше, я за вами пришлю! Надо будет продумать, как действовать дальше…
   Мадам Алисе удалилась, а Мике закончил переодеваться; окончательно готовый, потушил в уборной свет и вышел на улицу.
   Воздух был чист и прохладен, в такие вечера было особо приятно полуночником вышагивать по пустынным тротуарам.
   Едва выйдя за порог, Мике глотнул воздуха, закурил сигарету и, руки в карманах, трость под мышкой, пустился в путь.
   – Честно говоря, – шептал артист, вновь обретая обычную беспечность и душевное спокойствие, – честно говоря, мое дело маленькое. Со мной все более-менее ясно, завтра мое имя будет во всех газетах. А это всегда реклама, тем паче, бесплатная!
   Неутомимый ходок Мике возвращался домой пешком. Путь до улицы Лепик занял у него добрых три четверти часа. Возле своих дверей он с немалым удивлением заметил велосипедиста, казалось, с нетерпением кого-то поджидавшего.
   Инстинктивно Мике почувствовал, что велосипедист явился по его душу.
   Тем не менее, Мике уже тянулся рукой к звонку, когда велосипедист обратился к нему, приподнимая фуражку.
   – Простите, сударь, вы, случайно, не господин Мике?
   – Да, он самый! Вы что-то хотите, друг мой?
   – Отлично! – спокойно произнес велосипедист. – А то я уж было отчаялся вас увидеть! Я только что звонил, но консьержка сказала, что вы еще не возвращались… И на улице вас что-то было не видно…
   – А в чем дело? – забеспокоился Мике.
   – Сударь, меня к вам послала одна особа… мадам Алисе.
   – Вы от мадам Алисе?
   – Да, сударь.
   – Так где она? Что еще произошло?
   – Мадам Алисе просила вас срочно приехать на улицу Гран-Дегре, дом 42. Она ждет вас у господина Оливье…
   – У Оливье?
   Услышав невероятное известие, Мике резко побледнел.
   – Как! Ну и ну! Это уж совсем поразительно!
   Значит, Оливье найден? Известен его адрес, ведь мадам Алисе у него.
   В полном ошеломлении Мике застыл на тротуаре, уронив руки, совершенно сбитый с толку.
   – А мадам Алисе не говорила? – спросил он.
   – Я вам передал. Она просила поторопить вас. Вы ей срочно нужны, пятый этаж, дверь напротив лестницы.
   – Хорошо! Хорошо! Иду!
   Мике и в самом деле развернулся и почти бегом припустил к площади Бланш.
   «Господи! – думал он. – На такси я доберусь за считанные минуты!»
   – Улица Гран-Дегре, где это? – рассуждал он. – А! На левом берегу, за Собором Парижской Богоматери. Правильно…
   Мике окликнул проезжавший таксомотор, дал адрес, наказав:
   – И побыстрее! Понятно, друг? Получишь хорошие чаевые.
   Воодушевленный шофер понесся сломя голову. Мике видел, как машина на предельной скорости скатилась с вершин Монмартра. Было около трех часов утра, улицы были абсолютно пустынными, ничто не препятствовало поездке.
   Итак, глубоко усевшись на сиденье, подскакивая на каждой рытвине, Мике предавался размышлениям:
   «Неслыханно! Даже не знаю, что думать. Я из-за этого чертова поэта перерыл весь дом, как же мадам Алисе удалось его разыскать?..»
   Но в следующую секунду артист обозвал себя дураком.
   – Черт возьми! Идиот! – пробурчал он. – Наверное, мадам Алисе что-то разузнала в комиссариате. Вполне естественно, что Оливье обратился в полицейский участок… То есть… Ничего естественного. Но в конце концов…
   И Мике сказал себе с большой тревогой:
   – Я с радостью отдал бы десять лет жизни за то, чтобы узнать, зачем я понадобился мадам Алисе.
   Тем временем, лихо покрутившись по улицам, такси великолепно развернулось на набережной и вырулило на улицу Гран-Дегре.
   – Дом 42! – крикнул Мике шоферу, который было заколебался, пропустив мимо ушей точный адрес.
   Машина остановилась, Мике выскочил на улицу, обернулся к шоферу:
   – Вы можете подождать?
   – Нет! У меня бензин на исходе. Надо ехать на стоянку.
   – Что ж…
   Артист расплатился и, когда машина отъехала, позвонил в дверь довольно неприглядного вида здания.
   – Ох! – вздохнул Мике, когда дверь открылась, и он вошел в обшарпанный сырой вестибюль. – Ох! Очевидно, пресловутый Оливье не купается в золоте…
   А тем временем в доме под номером 42 по улице Гран-Дегре, куда на зов мадам Алисе примчался актер Мике, происходили странные, таинственные, несколько настораживающие вещи.
   На лестничную площадку пятого этажа выходила одна-единственная дверь.
   Эта одностворчатая дверь вела в довольно просторную комнату, на скорую руку обставленную подержанной мебелью.
   Здесь были большая кровать, стол, стулья. На полу валялось несколько газет.
   По этой комнате с наглухо закрытыми, тщательно задвинутыми шторами темной неясной тенью скользил человек в черном.
   Это был здоровый парень с могучими плечами и мощной мускулатурой. По-видимому, очень сильный и ловкий, поскольку временами просто поражал своими позами, пружинистым шагом, как, впрочем, и манерой передвигаться, настороженно, бесшумно, беспокойно…
   Комната была погружена в полумрак.
   Лишь на краю стола мерцал маленький ночник, свет которого был приглушен импровизированным абажуром из листа бумаги.
   Кем был этот человек?
   Что он тут делал?
   Незнакомец и в самом деле был занят чем-то странным.
   Он достал из кармана длинную бечевку, одним концом привязал ее к гвоздю к стене, другим к створке шкафа.
   Будто собираясь сушить белье, он перекинул через нее огромную простыню из грубого полотна…
   Таким образом комната оказалась, словно ширмой, перегороженной на две части.
   В одной половине находилась дверь. В другой окно. А между окном и простыней затаился загадочный человек.
   Повесив на веревку простыню, незнакомец немедленно переключился на новый вид деятельности.
   Он вытащил из кармана пузырек, перелил его содержимое в чашку. Затем поставил на стол предмет, напоминающий небольшой ящик с ручкой.
   Что все это значило?..
   Подозрительные приготовления заняли несколько минут.
   Окинув взглядом свои труды, человек улыбнулся, довольно пожал плечами…
   В следующий миг человек посмотрел на часы – было четверть четвертого, тогда он сел и приготовился ждать…
   Странный субъект прождал пять или шесть минут.
   Затем он резко, но по-прежнему бесшумно вскочил, бросился к окну, припал ухом к задвинутым шторам.
   – Оно! – прошептал незнакомец. – Автомобиль… Гул мотора… А вот и звонок… Замечательно. Машина отъезжает? Ну и дурак!
   Человек отошел от окна и занял свою позицию за простыней…

 

 
   Держась за перила и все больше удивляясь, Мике поднимался по лестнице.
   – Ничего себе, – шептал он. – Какой странный дом! И как это мадам Алисе сюда занесло? Дьявольщина! Казалось бы, могла затащить его в кафе или лучше вызвать завтра к себе…
   Актер спотыкался о щербатые ступеньки, ругая себя, что не захватил восковые спички.
   Будучи курильщиком, он имел при себе только ветровые спички, от которых здесь было мало проку.
   – На самом деле, – размышлял он вслух, поднимаясь по пролету четвертого этажа, – мадам Алисе вряд ли там одна. Вероятно, с ней комиссар полиции. Ведь Оливье считался покойником; его возникновение наделяет адский шум! Не удивлюсь, если у него будут неприятности с полицией…
   И потом, сейчас я сам все узнаю…
   Артист добрался до пятого этажа. Он припомнил слова посыльного: «Мадам Алисе просила вам передать, что она на пятом, дверь напротив лестницы, консьержку незачем будить».
   Мике сориентировался:
   – Пятый? Дверь напротив? Вот она!.. Тем более, другой нет.
   Мике постучал.
   Какой-то миг подождал, затем ему почудилось, что дверь отворилась…
   По-прежнему не видя ни зги, ни проблеска света, Мике не решался войти. Он вытянул руку, чтобы толкнуть дверь, но почувствовал, как приоткрывается она пошире, пропускает внутрь.
   – Есть кто-нибудь? – крикнул Мике.
   Никто не отвечал.
   «Боже! Что же это такое?» – подумал про себя комедиант.
   – Есть кто-нибудь? – вновь крикнул он.
   И сделал шаг вперед…
   В этот миг Мике отчетливо услышал голос, который ему показался незнакомым, но, который ему, возможно, доводилось прежде слышать, голос позвал:
   – Входите, старина! Мы вас ждем!..
   Актер, все более ошеломленный, вытянув руки вперед, что вполне естественно в темной комнате, двинулся на зов.
   Он сделал три шага.
   Но тут произошло неожиданное, непредвиденное, ужасное!..
   Дверь позади Мике резко захлопнулась. В тот же миг комнату, в которой очутился артист, залил ослепительный свет. Этот свет, резкий электрический свет, очевидно, испускал какой-то мощный прожектор.
   Мике, ослепленный, ошеломленный, заморгал, с трудом адаптируясь после кромешной темноты.
   Актер смотрел и не понимал…
   Перед ним трепыхалось что-то белое, прозрачное…
   – А!.. – начал он.
   Дальше он выговорить ничего не успел!
   За белым предметом, который он разглядывал не более секунды, возникла черная человеческая тень!
   Мике не успел ни рта раскрыть, ни пошевелиться.
   Белый предмет, в котором он угадал простыню, накрыл его с головой… свил его туловище… скрутил члены… парализовал движения… стеснил дыхание…
   Мике собирался было закричать, но кляп заткнул ему рот, связал язык…
   Перед глазами все поплыло…
   Ему показалось, что он падает на пол.
   В лицо ему брызнула какая-то жидкость, он стал задыхаться.
   Несколько секунд спустя в наводненной светом комнате не было никого, кроме человека в черном, который с любопытством склонился над белым кулем с человеческими очертаниями, неподвижным и зловещим телом, словно закутанным в саван – трупом!

 

 
   Десять минут спустя человек в черном, который столь жестоким образом расправился с Мике, застыв на коленях возле своей жертвы, приложил ухо к груди распростертого на полу человека.
   – Мертв! – со смешком произнес он. – Быстренько я его! Даже пикнуть не успел! Ни рыпнулся! Ни дернулся! Что ж, замечательное средство, на будущее надо иметь в виду!
   Он поднялся на ноги, подошел к окну и распахнул его, оставив шторы тщательно задернутыми.
   – Страшно несет хлороформом, – размышлял вслух незнакомец. – Так можно по собственной милости отдать Богу душу. Ну, за работу!
   Работа, на которую намекал поразительный субъект, была довольно гнусная.
   Оставив белое тело на полу, незнакомец абсолютно спокойно, с непоколебимой решительностью выдвинул на середину комнаты стоящий у стены стол.
   На столе с недавних пор лежал предмет. Это был мощный электрический фонарь, своим резким светом и ослепивший беднягу Мике…