Сувестр Пьер. Любовные похождения князя

   – За какие такие заслуги? – со смехом поинтересовался Морис.
   – Черт! А чем лучше спасатели – их же награждают! Думаете, легко изображать утопленника… Это не стоит поощрения?
   Старая мамаша Тринкет, которая прохаживалась между посетителями и ловила обрывки разговоров, очевидно, была осведомлена о любимом коньке Бузотера и находила претензии бродяги глупыми и опасными.
   Поравнявшись с его столиком, она, дабы осадить болтуна, ткнула ему под ребра кулаком и весьма к месту обронила:
   – Вы мелете вздор. Спасателей награждают за спасение утопающих, они делают благое дело, а с какой стати награждать плюхающихся в воду, тем паче, устраивающих показуху!..
   Сочтя рассуждение слишком мудреным, Бузотер продолжал упрямиться:
   – Чем я хуже других, почему…
   Мамаша Тринкет снова подошла к столику бродяги.
   – А у тебя монеты имеются? – недоверчиво спросила она. – Тебя тут случайно обслужили…
   Бродяга жестом оскорбленной невинности показал на спутника:
   – Господин угощает, будь уверена, старое печеное яблоко, у него денег куры не клюют!..
   Мамаша Тринкет направила на приятеля Бузотера свои юркие, подозрительные глазки; тот, словно желая поддержать бродягу, небрежно вытащил из кармана монету в десять франков и вручил ее старухе, которая, рассыпавшись в любезностях, тотчас отправилась к стойке за сдачей.
   Бузотер опять принялся за свое:
   – Так вот, я все думаю, к какому министру обратиться на предмет вознаграждения? Мне тут присоветовали министра труда – я ведь тружусь, и тяжело тружусь! Другие рекомендуют министерство торговли, якобы спасенные утопленники помогают торговать… Третьи уверяют, что раз дело происходит на берегу Сены, оно в ведении работ… работ… как их бишь там?.. Каторжных работ?
   – Да нет! – оборвал Морис, кусая себе губы, чтобы не расхохотаться. – Ты имеешь в виду общественные работы? Но я бы на твоем месте, – подхватил молодой человек, решив подыграть шутке, – обратился в военно-морское министерство…
   Бродяга не почувствовал подвоха.
   – Дьявольщина! – воскликнул он, словно его внезапно осенило. – Конечно! Как я сразу не догадался!.. Все, что происходит на воде, должно касаться военно-морского министерства…
   Он собирался было разглагольствовать и далее, но, к его величайшему огорчению, Морис поднялся и поспешно откланялся:
   – Мне пора, ко мне должны прийти…
   Бузотер уцепился за его рукав; неисправимому болтуну надо было выговориться.
   – Чудненько! – вкрадчиво заметил он. – Известно, кого вы ждете! Она и впрямь раскрасавица, ваша малышка, господин Морис! Нечего ее прятать, я ж ее знаю… Говорю вам, я всех знаю!
   Морис, утомленный его назойливостью, двинулся к выходу. Бродяга поймал его у самых дверей и лукаво шепнул:
   – Говорю вам, я ее знаю, приходилось встречать возле вашего дома… Крошку Фирмену…
   Слова Бузотера повисли в воздухе, бродяга оказался на набережной в одиночестве – Морис уже давно был на авеню Версаль и направлялся к своему жилищу.
   После секундного колебания, в течение которого он прикидывал, как скоротать время перед сном, Бузотер вдруг припомнил, что Морис не допил кофе…
   Бродяга поспешно вернулся в кабак, непринужденно подсел к наполовину заполненному стакану.
   – За что уплочено, должно быть проглочено!.. – рассудил он.
   Тем временем Морис, поравнявшись с закутком консьержки, задержался дружески поболтать с мадам Гурон:
   – Все в порядке, мадам Гурон?
   – Слава Богу, господин Морис. Вы с работы?
   – Гм… – уклончиво пробормотал молодой человек, – с работы? Да нет, по правде говоря! Мадам Гурон, мне незачем от вас таиться, у меня была женщина… По понедельникам я бездельничаю…
   – Бывает, – заключила консьержка. – Если есть средства, чего стесняться…
   Морис, впрочем, с полным на то основанием, слыл в доме человеком, неплохо обеспеченным. Он не скупился, когда речь заходила о воздаяниях Божьих, исправно платил за квартиру, казался образованным более, чем обычно люди его положения; его ценили и уважали.
   Когда, проходя мимо мадам Гурон, он удостаивал женщину своим вниманием, у той всегда было припасено ласковое и приветливое слово для этого приятного жильца.
   Само собой разумеется, консьержка не разделяла таких чувств по отношению к новому квартиранту, который был никем иным, как Бузотером, после долгих уловок и невероятных препирательств обосновавшемся в мансарде на восьмом этаже, где он, выйдя из тюрьмы, довольно регулярно ночевал.
   Бузотер, в сущности, хороший малый, оставался личностью более чем независимой. Бродяга по самому складу души, он мог заявиться в немыслимое время, и консьержка была еще счастлива, если он тихо добирался до своего обиталища, не был пьян и не крушил газовые рожки, когда ему приходилось во время подъема ухватиться за перила!
   – Ко мне должны прийти, – пожелав доброго вечера, объявил Морис консьержке. – Если меня спросят, будьте столь любезны, скажите, что я дома.
   – Разумеется!
   Затем консьержка вскользь заметила с лукавой улыбкой:
   – По всей видимости, вчерашняя красивая молодая дама?
   – Гм!.. Возможно! – улыбнулся Морис.
   Мадам Гурон посетовала:
   – Что ж, молодость-то уходит! Когда я была молоденькой, у меня тоже были кавалеры, и поверьте, они со мной не скучали. Но, – продолжала она с неким сожалением, – прошлого не вернуть. Что вы хотите, всему свое время… Спокойной ночи, господин Морис!
   – Спокойной ночи, мадам Гурон!
   Минут двадцать консьержка, с нетерпением дожидающаяся десяти, чтобы погасить рожок, устраивалась в своем закутке на ночлег. Тем временем возвращалось большинство жильцов.
   Внезапно в застекленной двери, соединяющей ее каморку с коридором, появился грациозный силуэт Фирмены Беноа.
   – Добрый вечер, мадам! – своим чистым голосом произнесла девушка. – Господин Морис дома?
   – Понятное дело, дома! – отозвалась старушка. – И вас дожидается! Можете подняться к нему, милочка! Разрази меня гром, если он не на лестнице, ловит звук ваших шагов! Влюбленные все на одно лицо… Я когда-то тоже…
   Удовлетворившись сказанным, Фирмена проворно и легко упорхнула, не став слушать продолжения.
   Старая консьержка нарочито громко довела свою речь до конца, затем, облегченно и довольно вздохнув, – она сильно притомилась за день, – прикинула свои шансы спокойно провести ночь:
   – Все на местах, раньше шести никто не вылезет…
   Внезапно ее лоб озабоченно сморщился:
   – Нет этой скотины, Бузотера! Вот урод! Посмей он только приползти на карачках, живо вылетит вон! Может, хоть сегодня не надерется?..
   С этой надеждой консьержка и хотела уснуть. Устроившись в кресле и не сводя глаз с часов на камине, она с томлением следила за движением стрелок, нетерпеливо дожидаясь десяти, чтобы потушить свет.
   Седьмому этажу, где проживал Морис, не повезло с собственным газовым рожком. Последний располагался между маршами шестого. К площадке седьмого примыкал длинный коридор, куда выходили двери скромных, но чистеньких и уютных комнат, занятых, как правило, выходцами из среднего класса.
   Пулей взлетев по лестнице, запыхавшаяся девушка на миг задержалась у дверей возлюбленного. Прежде чем постучать, она перевела дух – ей хотелось бросить нежное «здравствуй»; отдыхая, она машинально откинула вуалетку, чтобы любовник смог тотчас отыскать ее свежие губы, запечатлеть на них первый страстный поцелуй!
   Через несколько секунд Фирмена с радостно колотившимся сердцем скромно поскреблась в дверь.
   Никакого ответа!
   – Консьержка же сказала, что он вернулся… – пробормотала она. – Да, конечно, он дома, мы ведь условились на половину десятого, я, правда, немного припоздала…
   Фирмена обратилась в слух, но до нее не донеслось ни шороха.
   – Может, он, бедненький, задремал? Устал, конечно! – сказала она себе.
   Девушка вообразила радость любовника, когда тот, разбуженный настойчивым зовом, соскочит с кресла и откроет возлюбленной дверь.
   Фирмена снова постучалась, прислушалась: опять ничего!..
   Для очистки совести девушка представила себе расположение коридора. Возможно, она ошиблась комнатой?
   Нет, на этот счет сомневаться не приходилось, она слишком хорошо знала, где живет Морис, чтобы так опростоволоситься.
   Озадаченная и смущенная, Фирмена заколебалась. Она собиралась было позвать, имя Мориса уже готово было сорваться с ее губ, но, вновь приблизившись к комнате любовника, заметила, что панель старой, потертой двери треснула во всю длину. Сквозь трещину пробивалась узкая полоска света…
   – Он у себя! – почти в полный голос пробормотала она. – У него горит лампа…
   Фирмена снова постучала, затем решительно, почти нервозно – без малейшей задней мысли, без тени подозрения, без следа тревоги – прильнула к разошедшейся панели, надеясь разглядеть, какой такой катаклизм помешал любовнику ей открыть.
   Быть может, он, облокотившись на подоконник, вдыхал свежие струи воздуха и просто ее не слышал?..
   В любом случае девушка была несколько разочарована. Обычно Морис подстерегал ее на верхней площадке.
   Едва взглянув в щель, Фирмена стала бледнее смерти; она попятилась назад, цепляясь руками за воздух.
   Ее глаза вылезли из орбит, а с губ сорвался пронзительный, истошный, чудовищный, почти животный крик…
   И тяжелой грудой она рухнула на пол…
   Душераздирающий вопль, глухой стук тела переполошили соседей. Раздались робкие шорохи, жильцы переговаривались через стенки, спрашивали, что произошло… Не добившись вразумительного ответа, некоторые, наиболее отважные, решились отомкнуть дверь…
   Тут они и заметили девушку, недвижимо, как мертвую, лежащую поперек коридора.
   Несколько секунд спустя весь этаж пребывал в смятении, потрясении!
   Все сновали туда-сюда, женщины испускали вопли, мужчины изрыгали проклятия. К несчастной подходили, приподнимали, терли ей руки, вновь опускали на пол, суетились… В итоге не делали ничего!..
   – Этой даме, наверное, плохо, – подал идею наконец малый по имени господин Масп, служащий «Виль де Пари», который, казалось, наименее поддался общей панике. – Надо оказать ей помощь! Папаша Каррек, сгоняйте-ка за врачом!
   Последние слова относились к старому понтонеру, командиру без команды, в ушах которого красовались сережки; это был бретонец-матрос, когда-то служивший на причале, в компании речных трамваев.
   Бретонец упрямо не двинулся с места. Очевидно, ему было жалко бедные, старые, разбитые ревматизмом ноги, к тому же, у него имелось собственное лекарство.
   – Это причуды, – менторским тоном заявил он, – надо дать ей хороший стакан водки!
   Однако две женщины, мать и дочь Боарю, телефонистки в конторе на площади Шопена, сжалились над судьбой несчастной, лежавшей недвижно на полу в коридоре.
   Они вызвались взять ее к себе. С помощью господина Маспа чудо-женщины перенесли Фирмену в свое скромное жилище, устроили ее на кушетке, смочили виски уксусом, дали нюхательной соли. Мадам Боарю быстрым, уверенным движением ослабила несчастной корсет; мало-помалу девушка приходила в себя…
   В этот момент лестницу огласила лихая песня, по ступенькам затопали тяжелые шаги.
   Это возвращался Бузотер!
   Не найдя, чем заняться, бродяга решил вернуться домой, но спать ему не хотелось; по необычной суете на восьмом заподозрив что-то неладное, он направился узнать, что произошло. Первым Бузотеру попался папаша Каррек, с которым он и завел бестолковый разговор, но тут вмешался господин Масп: потерпев фиаско со стариком-бретонцем, он стал упрашивать бродягу сбегать в аптеку.
   Бузотер не отказывался, но почуяв что-то необычное, возможно, драму, он, чрезмерно любопытный от природы, отважился прежде заглянуть в комнату мадам Боарю…
   Тем временем возвращавшаяся к жизни Фирмена села на кушетке. С вытаращенными глазами, безумным лицом, судорожно вцепившимися в обивку руками, содрогающимся в ознобе телом, девушка походила на привидение; Бузотер заметил ее.
   – Ну и дела! – воскликнул он. – Да это подружка господина Мориса! Что с ней стряслось?
   Это замечание не ускользнуло от наблюдательного господина Маспа; проявив незаурядную смекалку, он пошел стучать в занимаемую рабочим комнату.
   Он не только не получил ответа, но был отброшен, отшвырнут, откинут назад!..
   Фирмена, уже очухавшаяся, подскочила как ужаленная; без слова благодарности, даже не взглянув в сторону чудо-женщин, она выскочила из жилища мадам Боарю и, отпихивая локтями подвернувшихся под руку, устремилась к комнате любовника!
   Она обдирала пальцы о замок, который тщетно пыталась сорвать; ее корчившееся лицо прильнуло к образовавшейся в панели трещине…
   Ее потрясенному взору вновь открылось чудовищное зрелище, уже виденное несколько минут назад…
   Посреди комнаты, на паркете распростерлось тело ее любовника.
   Несчастный лежал навзничь, раскинув руки, но ужас, тело было без головы!
   На уровне плеч шея была обрублена; по паркету тянулся широкий кровавый след…
   Не в силах оторваться от жуткого зрелища, она продолжала смотреть – внезапно из ее сжавшегося от ужаса горла вырвалось глухое рыдание…
   Ее ошеломленный взор привлекла, приковала жуткая, доселе не замеченная подробность…
   На низком стуле, приблизительно в двадцати пяти сантиметрах от искалеченного тела стояла, залитая кровью, голова Мориса!
   Голова стояла совершенно прямо, лицом к двери, глазами к трещине, через которую открывалось чудовищное зрелище!
   Этого несчастная девушка вынести не могла!
   Сжав зубы, с пеной у рта Фирмена упала навзничь, несмотря на попытки ее поддержать стоявших рядом и еще не ведавших о причине ее ужаса; она вновь лишилась чувств, настигнутая сильнейшим нервным при падком…
   Фирмену оттащили в сторону, и к щели припал Бузотер.
   Мгновенный взгляд – и он в страхе отшатнулся! Его примеру последовал старик-бретонец – крестясь на ходу, он бросился прочь… Когда настал черед господину Маспу, он, вскрикнув от испуга, без лишних слов оттеснил от двери мать и дочь Боарю, казалось, желавших взглянуть на немыслимое, пугающее зрелище…
   – На помощь! На помощь! – вопил старик-бретонец.
   Бузотер в смятении метался по коридору:
   – Полиция!.. Полиция!..
   На лестничной клетке Бузотер налетел на мадам Гурон, которая, не на шутку встревоженная доносившимся с восьмого шумом, хмуро и вяло брела наверх – угомонить несносных жильцов.
   За ее спиной переминалось несколько соседей с нижних этажей.
   При виде явившихся ей встревоженных физиономий, мадам Гурон почуяла что-то неладное. Она собралась было задать вопрос, но тут вновь послышались крики: к лестнице бежала – насколько ей позволяли подгибающиеся ноги – мадам Боарю, бледная как полотно, сотрясаемая нервной дрожью.
   – Я видела! Видела… – задыхаясь, бормотала она в страшном возбуждении…
   Наконец она выпалила:
   – Я видела его вращающиеся глаза! Поднятые веки!..
   Внезапно посыпалась чудовищная брань: старик-бретонец, завороженный жутким спектаклем, вновь заглянул в щель. Папаша Каррек, собравшийся с помощью господина Маспа высаживать дверь, заметил, как мертвец пошевелил рукой…
   На сей раз ужас достиг апогея!
   На лестнице стоял вой. Никто не осмеливался приблизиться к месту трагедии!
   Фирмена лежала без чувств в конце коридора; голова ее покоилась на коленях мадемуазель Боарю, белой как смерть и едва не теряющей сознания.

Глава 5

КРОПОТЛИВОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ

   Посреди авеню Версаль – в конце моста Гренель – по круглому островку безопасности с поистине профессиональной сноровкой, ибо весь пятачок был всего около двух метров шириной, вышагивали двое полицейских.
   Холодало, над расположенной по соседству рекой поднимался промозглый туман, на грязной улице тускло мерцали фонари, ночь обещала мало приятного.
   Один из стражей порядка распахнул длинный плащ, с помощью коллеги получше укутался в него.
   – Что-то не жарко! Совсем не жарко! – пробурчал он.
   – Вы правы, бригадир! А смена придет только в четыре…
   – Да, нам еще прилично здесь прохлаждаться.
   Оба умолкли, отдавшись неторопливым думам, как люди, не обремененные заботами, которым некуда спешить, которые еще успеют наговориться всласть, как бы обреченные на скуку, угрюмую скуку долгих и одиноких дежурств.
   – Ну что, Ледур, – вновь заговорил бригадир, – вы просили перевести вас сюда из Бельвиля?
   – Да, бригадир, один из моих отпрысков получил стипендию Жана-Батиста Сея…
   – Понятно…
   – И потом, здесь спокойнее…
   Бригадир поднес к носу щепотку табаку, согласно кивнул:
   – Тут и протоколировать почти нечего. Бывают кое-какие дорожные нарушения… возчики с газового завода… машины с незажженными фарами… Мелкие происшествия, ничего чрезвычайного…
   – И пьяниц нет?
   – Как же, попадаются. Иногда. Надо полагать, они везде есть, верно? Впрочем, их не так много. Вот увидите, это очень спокойный квартал. Все друг с другом знакомы… Если кто и напьется, мы на это смотрим сквозь пальцы. Идеальное место. Почти никаких неприятностей… Только, пожалуй, с «Чудесным уловом» – есть тут такой мерзкий кабак, – да и тогда в основном орудуют бригады из префектуры да тайная полиция… Словом, одно отдохновение!..
   Полицейский осекся. К блюстителям порядка бежал странный оборванец с маленькими юркими глазами и огромной косматой бородой. Остановившись на почтительном расстоянии от них, он отвесил глубокий поклон:
   – Господа блюстители порядка? Господа полицейские?
   Бригадир взглянул на него по-отечески:
   – Чего тебе, Бузотер?
   – Я, – откликнулся малый, машинально делая шаг назад, – полицейская форма внушала ему законный ужас, – я по поводу преступления!..
   – Преступления?
   – Мой приятель Морис обнаружен в собственной комнате, голова – на стуле, а тело – на полу!..
   Бригадир больше не волновался.
   – Давай, давай отсюда! Слушай, старина Бузотер, иди-ка ты домой и… постарайся поменьше пить!..
   Бузотер был сообразительным. Он тут же прочел мысли стража порядка.
   – Господин полицейский, я не пьян! – возмутился он. – Я говорю чистую правду! Моему приятелю отрубили голову…
   Полицейский, который вел себя все более по-отечески, не пытался спорить с бродягой:
   – Да! Да! Конечно! Ну хорошо, иди! Мы сейчас!..
   Бригадир без малейшего колебания развернулся, чтобы увести с собой подчиненного – ему совсем не хотелось свирепствовать, тащить Бузотера в участок, карать его за пьяное упрямство, с которым тот насмехался над властями…
   Как назло, Бузотер не унимался.
   Он ухватил полицейского за рукав и тянул его к себе:
   – Черт возьми! Господин полицейский, вы обязаны мне поверить! Я вам не сказки рассказываю! Кошмарная история! У меня и доказательства есть: там его любовница, подружка покойного, валяется без сознания… А моя консьержка ревет, как кашалот! Все соседи с ума посходили! Говорят: «Бузотер, беги за полицией!» Вот я и пришел… Надо идти туда, господин полицейский! Вы же прекрасно видите, у меня ни в одном глазу! Я и принял-то сегодня всего одиннадцать рюмашек!..
   Бродяга говорил так убежденно, так уверенно излагал факты, что бригадир заколебался; взглянув на напарника, он прошептал:
   – А вдруг Бузотер прав? Может, пойти взглянуть?..
   Ажан, естественно, поддакнул:
   – Вы правы, бригадир!
   Пока они совещались, Бузотер сообщил дополнительные подробности: назвал фамилию покойного, рассказал, как было обнаружено преступление, наконец упомянул, что труп находится в запертой комнате, в которую невозможно войти.
   Столь точные детали, красочное описание убитого убедили бригадира, что Бузотер не сочиняет.
   – Дьявольщина! – воскликнул он. – Окажись это правдой, ну и шума будет в квартале!..
   Приняв решение, он прибавил:
   – Ажан, вы вернетесь в комиссариат, предупредите господина комиссара… Вперед, Бузотер! Я иду за тобой!
   Бузотер кивнул и направился к дому, где была сделана трагическая находка. Дорогой он не удержался от замечания:
   – Вот те на! По-моему, я впервые шагаю рядом с легавым, который не тащит меня в легавку! Даже того почище! Скорее я вас веду, господин ажан!..
   Бузотер вскоре прервал свой монолог – бригадир, взволнованный мыслью о предстоящем трагическом зрелище, не удостоил его ответа.
   За считанные секунды они добрались до здания, где было совершено преступление; прикидываясь человеком благовоспитанным, Бузотер указал полицейскому на лестницу:
   – Проходите и поднимайтесь на самый верх! Это на седьмом…

 

 
   За время отсутствия Бузотера суета, царившая в коридоре седьмого этажа, ничуть не улеглась. Взбудораженные соседи и соседки набрасывались друг на друга с расспросами, шушукались сплетницы; однако все говорили вполголоса, подавленные мыслью о близкой и преступной смерти, смерти необъяснимой, поскольку было совершенно непонятно, как убийце удалось обезглавить несчастного Мориса, при этом не выдав своего присутствия, остаться незамеченным – никто не слышал ни шума борьбы, ни криков о помощи…
   – Где произошло убийство? – спросил бригадир, ступая так, что пол в коридоре хрустел.
   Началось столпотворение. Размахивая руками и кудахча, словно испуганная курица, к полицейскому подбежала мадам Гурон:
   – Здесь, господин полицейский!.. В этой комнате! Ах! Какое несчастье! Такой хороший жилец! Так аккуратно платил за квартиру, су в су… И никаких хлопот! Никогда не сорил на лестнице… Поздно не возвращался! Рано не поднимался! Мечта!..
   Бригадир оборвал стенания консьержки:
   – Значит, Бузотер верно сказал?.. Ему отрубили голову?.. Он мертв?..
   – Да, отрубили голову!.. Да, господин бригадир! Она на стуле, а тело чуть поодаль… Еще совсем недавно глаза двигались…
   При последнем замечании консьержки, замечании жутком, охваченные ужасом соседи снова хором взвыли…
   Все разом заговорили, дополняя друг друга, поскольку каждый заметил нечто такое, что проглядели прочие свидетели.
   Бригадир осведомился:
   – Можно взглянуть?
   – Сюда, сударь, вот, через щель! Это здесь!..
   Бригадир нагнулся. В гробовой тишине он приставил глаз к трещине. Соседи и соседки были готовы услышать крик ужаса, но полицейский, напротив, оставался невозмутимым.
   – Кошмар, правда? – спросила мадам Гурон.
   Бригадир выпрямился:
   – Что-то я не увидел ничего кошмарного…
   Все оцепенели.
   – Да посмотрите сами! – отозвался бригадир. – Там темно, хоть глаз выколи!
   Мадам Гурон уже прильнула к панели; она и дала исчерпывающее разъяснение:
   – Лампу задуло! Сквозняк! К тому же окно нараспашку…
   – Или, – шепнул Бузотер, которого распирало от гордости за то, что привел полицию, и которому не терпелось вставить свое словцо, – или ее уходя потушил убийца!
   Убийца!
   Все машинально попятились. Испуганно переглянулись…
   Ведь действительно, убийца должен был находиться здесь. Он не мог скрыться; воображение уже рисовало, как он, обратившись в слух, застыл, затаился в комнате, отчаянно сжимая в руке револьвер или нож, готовый прикончить первого, кто туда войдет…
   Опять поднялся вой.
   – Господа! Какой ужас! Не может быть! Господи Иисусе!
   Самым храбрым из всех оказался господин Масп, который предложил:
   – Может, высадить дверь?
   Но когда бригадир повернулся к нему, чтобы ответить, тот, отодвигаясь к стенке, объявил:
   – А вот и господин комиссар.
   Действительно, комиссар, за которым посылали ажана, явился в спешном порядке. Это был молодой человек, интеллигентный, деятельный, решительный, энергичный, которого очень любили жители квартала.
   – Итак, бригадир, это правда?
   – Правда, господин комиссар. Совершено преступление…
   – Где пострадавший?
   Бригадир указал на закрытую дверь:
   – Вас дожидаемся, господин комиссар, чтобы начать ее ломать.
   – Хорошо! Действуйте!
   С помощью соседей бригадир поддел дверь плечом и сорвал ее с петель.
   Соседка принесла лампу, высоко подняла ее над головой; снятая панель рухнула на пол, открыв комнату на всеобщее обозрение.
   Но в тот же миг все оцепенели, словно прилипли к полу, не в силах сделать ни шага…
   На их лицах было написано изумление.
   Конечно, все готовились увидеть нечто чудовищное, но такого никто не мог и вообразить!
   Увиденное превзошло все мыслимые ожидания. Можно было подумать, что рассудок всех присутствующих одновременно посетило необычное видение, отвратительный кошмар!
   Вытаращив глаза, комиссар, полицейские, соседи как завороженные смотрели в комнату, не в силах ни пошевелиться, ни двинуться с места, ни произнести ни слова.
   Поистине, тут было от чего оторопеть.
   В комнате, где только что каждый мог лицезреть обезглавленное тело и лежащую на стуле голову, никакого трупа не было и в помине!
   Туловище покойника исчезло!
   Исчезла и его голова!
   Однако в подлинности преступления сомневаться не приходилось. Отсутствие тела несчастного не опровергало версию убийства…
   Паркет был запятнан кровью. Покраснел от крови стул, на котором несколько минут назад гримасничала голова. На полу валялся сапожный нож, лежали ящики от комода, постель была перевернута, окно разбито…