После обеда Катенька переоделась в более интересное платье, чтобы произвести впечатление на поручика. Разумеется, в ее наряде не было ничего вызывающего или слишком смелого, Ведь Катерина Дмитриевна вовсе не собиралась кокетничать с молодым офицером. Ей всего на всего нужно было вызвать у него доверие. Молодая женщина остановила свой выбор на песочном шерстяном платье с отделкой цвета кофе, кофейной же накидке и милой шляпке в тон к остальному наряду. Оглядев себя в зеркало и оставшись вполне довольной, Катенька вышла из дому и на извозчике отправилась в Арбатский переулок.
Двери Катеньке открыл денщик, который тут же провел ее в комнату и доложил поручику о визите незнакомой дамы. Давыдов тут же вышел, поклонился гостье, с любопытством ее оглядел и заговорил:
– Чем обязан вашему появлению в моем скромном жилище, сударыня? Не соблаговолите ли представиться, чтобы я знал, как к вам обращаться?
Внешность молодого офицера понравилась Катеньке. Это был высокий стройный мужчина в ладно сидящем мундире. Открытое лицо его с внимательными темными глазами и твердым ртом под щегольскими усиками обрамлялось аккуратно причесанными темными же волосами.
– Меня зовут Катерина Дмитриевна Карозина, а с вами я заочно знакома через вашу невесту, Дарью Ивановну Беретову.
Катенька решила представиться молодому человеку дальней родственницей Даши, чтобы он чувствовал себя с ней свободнее. Однако при упоминании имени своей невесты, поручик помрачнел лицом:
– Вы, Катерина Дмитриевна, должно быть, не в курсе, что я разорвал нашу с Дарьей Ивановной помолвку еще десять дней назад. И с тех пор не имел возможности ее видеть.
Катенька была потрясена таким сообщением. Она было заподозрила поручика во лжи, но на лице Давыдова было написано такое неподдельное огорчение высказанным фактом, что Катерина Дмитриевна перестала сомневаться в правдивости его слов.
– Но как такое могло произойти? – задала она вопрос поручику. – Я сегодня была у бабушки Дарьи Ивановны, так та совершенно не подозревает о таком обороте дела. Напротив, Пульхерия Андреевна пребывает в полной уверенности, что три дня назад вы встречались с ее внучкой.
– Это неправда! Повторяю вам, сударыня, я не видался с Дашей вот уже десять дней. Понимаю, что как человек благородный должен был поставить в известность Пульхерию Андревну о разрыве наших с Дарьей Ивановной отношений, но вы должны понять, что я не сделал этого, уступая просьбам самой Даши, которую искренне люблю, несмотря ни на что!
Катенька окончательно перестала что-либо понимать.
– Владимир Николаевич, тогда объясните мне на милость, что же заставило вас расторгнуть помолвку с Дарьей Ивановной, если вы ее любите? Может быть, я по родственному сумею вам помочь?
Давыдов с интересом взглянул на молодую женщину и решился:
– Видите ли, Катерина Дмитриевна, я действительно очень люблю Дашу и уверен, что она единственная могла бы составить счастье всей моей жизни. Но, как вы сами знаете, характер у Дарьи Ивановны весьма своеобразный. Она подвержена странным необъяснимым порывам, каким-то романтическим устремлениям. И в тоже время чрезвычайно упряма. Бабушка ее, Пульхерия Андреевна, не раз говаривала мне, что весьма рада тому обстоятельству, что жених ее внучки имеет военный чин. Дескать, обычному, штатскому человеку, с Дашенькиным темпераментом не совладать. Я, признаться, только посмеивался на эти замечания, пока лично не убедился в их правдивости. Около двух месяцев назад и заметил у Даши появление сильного интереса ко всякого рода мистике и спиритизму. Сам я, как человек здравомыслящий, всегда чурался подобных глупостей, полагая все это занятием для людей праздных и неумных. Поэтому стал подшучивать над свой невестой, пытаясь свести на нет этот ненужный по моему мнению интерес. Однако Даша сердилась и принималась горячо доказывать мне мою неправоту. Я все же не терял надежды, что это ее увлечение скоро пройдет, но мои надежды были тщетными. С каждым днем Даша отдалялась от меня, а однажды призналась, что состоит в тайном обществе, и стала призывать меня вступить туда следом за ней, если я ее люблю. Я, естественно, не собирался никуда вступать, о чем прямо ей и сказал. Я даже потребовал от нее перестать туда ходить и пригрозил, что все расскажу Пульхерии Андреевне. Лицо Даши странно переменилась, какая-то неясная гримаса не то страха, не то боли перекосила его, она принялась уговаривать меня ничего не рассказывать, чтобы не огорчать бабушку, я обещал, сострадая к ней. Но спросил, отчего она сама, понимая, что расстроит своим поведением единственного близкого ей человека, не бросит этих занятий. Даша принялась говорить что-то сумбурное о невозможности нарушить своего предназначения. Признаться, я тогда ничего не понял, да и не вникал особенно, полагая все ее речи горячечным бредом. Мне показалось, что Даша больна и у нее жар. Я проводил ее домой, уговорившись встретиться на другой день и поговорить спокойно. Но наша встреча не принесла ожидаемых мной результатов. Моя невеста все более отдалялась от меня, погружаясь в какие-то странные дела. Мое сердце разрывалось от боли, я видел, что дорогая мне девушка гибнет, что я теряю ее, но ничего не мог с этим поделать. Она более не доверяла мне и отказывалась сообщить о месте, где собирается ее общество. Далее так продолжаться не могло. И вот десять дней назад я в последний раз поговорил с Дашей, использовав последнее средство убеждения – я пригрозил ей разорвать нашу помолвку, надеясь, что ее чувства ко мне позволят ей опомниться. Как оказалось, я зря на это надеялся. Мои слова не произвели на нее никакого впечатления. Она только сказала, что я волен поступать, как сочту нужным, и лишь попросила меня ничего не сообщать Пульхерии Андреевне. Я дал слово чести, что бабушка ее от меня ничего не узнает.
Офицер умолк, а Катенька сидела, словно громом пораженная. Теперь она вовсе не представляла, где искать Дашу, а уж тем более ожерелье генеральши Арины. Кое-как она взяла себя в руки и снова обратилась к Давыдову:
– Владимир Николаевич, а нет ли у вас соображений, где сейчас может находиться Дарья Ивановна?
– Нет, сударыня. Признаться, я корю себя за то, что слишком жестко обошелся с Дашенькой. Видимо, она действительно попала в какую-то скверную историю, и я должен был не рвать с ней свои отношения, а даже наперекор ее воле попытаться ее спасти. В конце-концов, я должен был рассказать все Пульхерии Андреевне!
– Вы не должны себя корить, Владимир Николаевич, – мягко сказала Катенька. – Но я снова обращаюсь к вам с просьбой. Может быть, вы знаете каких-то других знакомых Дарьи Ивановны, у которых ее можно поискать? Поверьте, я искренне сочувствую ее судьбе и постараюсь помочь всеми средствами, коими располагаю.
– Сожалею, но вряд ли я могу сообщить вам что-то новое. Кроме Арины Семеновны Соловец, чьей компаньонкой была Дашенька, я не знаю других ее знакомых. Да их у нее почти и не было до недавнего времени. А вся новая ее жизнь, как я вам уже рассказал, протекала, к сожалению, в тайне от меня, – поручик горько улыбнулся, но потом вдруг в его глазах зажегся огонек какого-то воспоминания. – Постойте, Катерина Дмитриевна! Я, кажется, вспомнил! Три дня назад я видел Дашеньку в театре Сниткина. Тогда я был не уверен, что это она – слишком быстро она промелькнула за кулисами, но сейчас я совершенно убежден в том, что видел именно ее! Может быть, это вам поможет.
– Спасибо, сударь, – произнесла Катя, вставая. – Мне приятно было с вами познакомиться, несмотря на грустные обстоятельства дела, приведшего меня к вам. Надеюсь, что следующая наша встреча окажется менее печальной. До свидания.
Поручик также попрощался с Катенькой и проводил ее до дверей. Молодая женщина ехала домой и думала, что не таким простым и легким оказалось это дело. Со сколькими уже людьми ей пришлось столкнуться, а до окончания поисков ожерелья теперь, пожалуй, еще дальше, чем в тот момент, когда Катенька впервые узнала о его пропаже.
ГЛАВА 4
Двери Катеньке открыл денщик, который тут же провел ее в комнату и доложил поручику о визите незнакомой дамы. Давыдов тут же вышел, поклонился гостье, с любопытством ее оглядел и заговорил:
– Чем обязан вашему появлению в моем скромном жилище, сударыня? Не соблаговолите ли представиться, чтобы я знал, как к вам обращаться?
Внешность молодого офицера понравилась Катеньке. Это был высокий стройный мужчина в ладно сидящем мундире. Открытое лицо его с внимательными темными глазами и твердым ртом под щегольскими усиками обрамлялось аккуратно причесанными темными же волосами.
– Меня зовут Катерина Дмитриевна Карозина, а с вами я заочно знакома через вашу невесту, Дарью Ивановну Беретову.
Катенька решила представиться молодому человеку дальней родственницей Даши, чтобы он чувствовал себя с ней свободнее. Однако при упоминании имени своей невесты, поручик помрачнел лицом:
– Вы, Катерина Дмитриевна, должно быть, не в курсе, что я разорвал нашу с Дарьей Ивановной помолвку еще десять дней назад. И с тех пор не имел возможности ее видеть.
Катенька была потрясена таким сообщением. Она было заподозрила поручика во лжи, но на лице Давыдова было написано такое неподдельное огорчение высказанным фактом, что Катерина Дмитриевна перестала сомневаться в правдивости его слов.
– Но как такое могло произойти? – задала она вопрос поручику. – Я сегодня была у бабушки Дарьи Ивановны, так та совершенно не подозревает о таком обороте дела. Напротив, Пульхерия Андреевна пребывает в полной уверенности, что три дня назад вы встречались с ее внучкой.
– Это неправда! Повторяю вам, сударыня, я не видался с Дашей вот уже десять дней. Понимаю, что как человек благородный должен был поставить в известность Пульхерию Андревну о разрыве наших с Дарьей Ивановной отношений, но вы должны понять, что я не сделал этого, уступая просьбам самой Даши, которую искренне люблю, несмотря ни на что!
Катенька окончательно перестала что-либо понимать.
– Владимир Николаевич, тогда объясните мне на милость, что же заставило вас расторгнуть помолвку с Дарьей Ивановной, если вы ее любите? Может быть, я по родственному сумею вам помочь?
Давыдов с интересом взглянул на молодую женщину и решился:
– Видите ли, Катерина Дмитриевна, я действительно очень люблю Дашу и уверен, что она единственная могла бы составить счастье всей моей жизни. Но, как вы сами знаете, характер у Дарьи Ивановны весьма своеобразный. Она подвержена странным необъяснимым порывам, каким-то романтическим устремлениям. И в тоже время чрезвычайно упряма. Бабушка ее, Пульхерия Андреевна, не раз говаривала мне, что весьма рада тому обстоятельству, что жених ее внучки имеет военный чин. Дескать, обычному, штатскому человеку, с Дашенькиным темпераментом не совладать. Я, признаться, только посмеивался на эти замечания, пока лично не убедился в их правдивости. Около двух месяцев назад и заметил у Даши появление сильного интереса ко всякого рода мистике и спиритизму. Сам я, как человек здравомыслящий, всегда чурался подобных глупостей, полагая все это занятием для людей праздных и неумных. Поэтому стал подшучивать над свой невестой, пытаясь свести на нет этот ненужный по моему мнению интерес. Однако Даша сердилась и принималась горячо доказывать мне мою неправоту. Я все же не терял надежды, что это ее увлечение скоро пройдет, но мои надежды были тщетными. С каждым днем Даша отдалялась от меня, а однажды призналась, что состоит в тайном обществе, и стала призывать меня вступить туда следом за ней, если я ее люблю. Я, естественно, не собирался никуда вступать, о чем прямо ей и сказал. Я даже потребовал от нее перестать туда ходить и пригрозил, что все расскажу Пульхерии Андреевне. Лицо Даши странно переменилась, какая-то неясная гримаса не то страха, не то боли перекосила его, она принялась уговаривать меня ничего не рассказывать, чтобы не огорчать бабушку, я обещал, сострадая к ней. Но спросил, отчего она сама, понимая, что расстроит своим поведением единственного близкого ей человека, не бросит этих занятий. Даша принялась говорить что-то сумбурное о невозможности нарушить своего предназначения. Признаться, я тогда ничего не понял, да и не вникал особенно, полагая все ее речи горячечным бредом. Мне показалось, что Даша больна и у нее жар. Я проводил ее домой, уговорившись встретиться на другой день и поговорить спокойно. Но наша встреча не принесла ожидаемых мной результатов. Моя невеста все более отдалялась от меня, погружаясь в какие-то странные дела. Мое сердце разрывалось от боли, я видел, что дорогая мне девушка гибнет, что я теряю ее, но ничего не мог с этим поделать. Она более не доверяла мне и отказывалась сообщить о месте, где собирается ее общество. Далее так продолжаться не могло. И вот десять дней назад я в последний раз поговорил с Дашей, использовав последнее средство убеждения – я пригрозил ей разорвать нашу помолвку, надеясь, что ее чувства ко мне позволят ей опомниться. Как оказалось, я зря на это надеялся. Мои слова не произвели на нее никакого впечатления. Она только сказала, что я волен поступать, как сочту нужным, и лишь попросила меня ничего не сообщать Пульхерии Андреевне. Я дал слово чести, что бабушка ее от меня ничего не узнает.
Офицер умолк, а Катенька сидела, словно громом пораженная. Теперь она вовсе не представляла, где искать Дашу, а уж тем более ожерелье генеральши Арины. Кое-как она взяла себя в руки и снова обратилась к Давыдову:
– Владимир Николаевич, а нет ли у вас соображений, где сейчас может находиться Дарья Ивановна?
– Нет, сударыня. Признаться, я корю себя за то, что слишком жестко обошелся с Дашенькой. Видимо, она действительно попала в какую-то скверную историю, и я должен был не рвать с ней свои отношения, а даже наперекор ее воле попытаться ее спасти. В конце-концов, я должен был рассказать все Пульхерии Андреевне!
– Вы не должны себя корить, Владимир Николаевич, – мягко сказала Катенька. – Но я снова обращаюсь к вам с просьбой. Может быть, вы знаете каких-то других знакомых Дарьи Ивановны, у которых ее можно поискать? Поверьте, я искренне сочувствую ее судьбе и постараюсь помочь всеми средствами, коими располагаю.
– Сожалею, но вряд ли я могу сообщить вам что-то новое. Кроме Арины Семеновны Соловец, чьей компаньонкой была Дашенька, я не знаю других ее знакомых. Да их у нее почти и не было до недавнего времени. А вся новая ее жизнь, как я вам уже рассказал, протекала, к сожалению, в тайне от меня, – поручик горько улыбнулся, но потом вдруг в его глазах зажегся огонек какого-то воспоминания. – Постойте, Катерина Дмитриевна! Я, кажется, вспомнил! Три дня назад я видел Дашеньку в театре Сниткина. Тогда я был не уверен, что это она – слишком быстро она промелькнула за кулисами, но сейчас я совершенно убежден в том, что видел именно ее! Может быть, это вам поможет.
– Спасибо, сударь, – произнесла Катя, вставая. – Мне приятно было с вами познакомиться, несмотря на грустные обстоятельства дела, приведшего меня к вам. Надеюсь, что следующая наша встреча окажется менее печальной. До свидания.
Поручик также попрощался с Катенькой и проводил ее до дверей. Молодая женщина ехала домой и думала, что не таким простым и легким оказалось это дело. Со сколькими уже людьми ей пришлось столкнуться, а до окончания поисков ожерелья теперь, пожалуй, еще дальше, чем в тот момент, когда Катенька впервые узнала о его пропаже.
ГЛАВА 4
Домой Катенька добралась, уже выработав план дальнейших действий. Несмотря на трудности, с которыми ей пришлось столкнуться при расследовании этого дела, она не намерена была отступать. Карозин встретил ее, просто излучая всем своим обликом беспокойство. Катенька обняла мужа и вкратце пересказала ему все, что смогла разузнать. Он немного успокоился, раздумчиво помолчал, а затем заговорил:
– Тебе не кажется, Катенька, что пришла пора все-таки признать наше поражение в этом деле и отступить?
– С чего бы это, Никита Сергеевич? Я решительно не могу увидеть никаких на то причин.
– А вот я вижу таковых сразу несколько. Во-первых, как я уже говорил, это дело становится слишком опасным. Все, что ты мне рассказываешь, выглядит крайне подозрительным, и у меня есть все основания не доверять ни одному из встреченных тобой людей. Особенно меня тревожит это самое тайное общество. А во-вторых, я просто уже себе не представляю, как в столь запутанных обстоятельствах можно найти пропавшее ожерелье. Исходя из вышеизложенного я и пришел к выводу, что дальнейшие попытки расследования будут лишь бессмысленной тратой времени. Все, что я могу сделать, это предоставить господину Коробкину найденный нами сведения. Надеюсь, что теперь ты со мной согласна.
Профессор ни минуты не сомневался в том, что его жена как разумная женщина примет во внимание его доводы и наконец-то отступится от безумной идеи дальнейших поисков. Однако он снова просчитался. Единственный эффект, который произвела его речь на Катеньку, состоял в том, что она упрямо нахмурилась и твердо высказалась:
– Ни под каким видом.
– Что? – растерялся Карозин.
– Я сказала «ни под каким видом», – все так же твердо повторила Катенька.
– Но позволь…
– Никита Сергеевич, – вздохнула она. – Если ты дашь мне возможность высказаться, а себе труд внимательно меня выслушать, то поймешь мою правоту.
– Ну хорошо, – сдался профессор. – Я тебя слушаю, только прикажи подать чаю.
Катерина Дмитриевна ласково улыбнулась мужу, пряча за этой улыбкой победное выражение лица. Она знала, что коль скоро муж станет ее слушать, то убедить его ей не составит никакого труда.
Вскорости чай был подан, и супруги уютно устроились в креслах возле камина. Никита Сергеевич обратил на жену вопрошающий взор, а она приступила к изложению своих соображений.
– Перво-наперво, Никита Сергеевич, я должна напомнить тебе, что, отказавшись сейчас продолжить это дело, ты уронишь свою честь. Тем более что ты проглядел тот немаловажный факт, что наше расследование отнюдь не безнадежно. И потом, я решительно не вижу всех тех опасностей, о которых ты любишь говорить. Пока все те люди, с которыми мне довелось столкнуться, производили на меня впечатление вполне порядочных. Разве что с некоторыми странностями, но кто нынче без таковых?
– Позволь, ангел мой, – прервал жену Карозин. – Я что-то пока не вижу, с чего тебе кажется, что это дело не безнадежно?
– Никита Сергеевич! – укоризненно всплеснула руками Катенька. – Ну где твой хваленый логический подход? Это же ясно, как Божий день! Поручик Давыдов видел Дашу в театре Сниткина за кулисами, значит, этот самый Сниткин или кто-то из его труппы может знать ее. Это первое. А второе – это то, что тайное общество, в котором по словам того же самого поручика состояла Даша, дает нам ключ к тому человеку, который и стоит за похищением ожерелья. Мне остается только побывать в театре и расспросить актеров. Сегодня же и поеду. Дорогой я видела афишу, у Сниткина дают какой-то водевиль.
Профессору было нечего возразить на все доводы жены, кроме все тех же самых утверждений об опасности, которые, как он уже успел убедиться, не производили на Катеньку решительно никакого впечатления. Никита Сергеевич все еще пребывал в задумчивости, пытаясь найти еще хоть что-нибудь, чтобы умерить следственный пыл супруги, как она снова заговорила:
– Никитушка, мне подумалось, что ты снова должен приложить руку к нашему общему делу.
– Каким образом, душа моя?
– Самым прямым. Мне помнится, что ты какое-то время был накоротке знаком со Сниткиным. Так что сегодня ты меня ему представишь.
– А для чего это тебе нужно?
– То есть как для чего? Вообрази себе, Никита: одно дело если я самолично, никого не зная, зайду за кулисы и заведу расспросы, и совсем другое, если ты меня представишь директору! Я придумаю что-нибудь для продолжения знакомства с ним и ничего не значащими вопросами выведаю все, что мне нужно, и не вызову никаких подозрений.
– Ох, Катенька-Катенька, ты себе вообразить не можешь, сколько раз я уже пожалел об этом пари и о своей несдержанности.
– Отчего ты так говоришь, Никита Сергеевич?
– Оттого, что ты увязла в этом во всем и с каждым днем увязаешь все глубже. А я, который все это затеял, вынужден стоять в стороне и изводить себя беспокойствами.
– Пустое, Никитушка, пустое. Не стоит тебе так переживать. Всякая любящая жена должна разделять заботы своего мужа, а я ведь тебя очень и очень люблю.
С этими словами Катенька поднялась со своего места, приблизилась к мужу и крепко его обняла. Растроганный словами жены, Карозин ласково погладил ее по волосам и поцеловал в лоб.
– Все-таки ты, Катерина Дмитриевна, у меня большая умница и хитрюга! – высказался он, улыбаясь.
– Отчего ты так меня назвал? – Катенька изобразила на своем личике непонимающе-невинное выражение.
– От того, что ежели ты любящая жена, то должна тому же самому мужу повиноваться. Ведь говорится, что «жена да убоится мужа своего!» – Никита Сергеевич с притворно грозным выражением воздел палец к верху.
Катенька засмеялась, скорчив уморительную гримаску:
– Никита Сергеевич, ну какая тебе радость от того, что я тебя бояться стану?
– Да никакой! Это я к слову о твоей хитрости.
– Ну будет тебе уже, будет! Ступай лучше одеваться, поедем в театр! – с этими словами Катенька высвободилась из объятий мужа и, шурша юбками, покинула комнату.
– Вот вам и все послушание! – Карозин комично развел руками. – Данилыч! Одеваться.
Последние слова профессор уже адресовал слуге.
Театр Ефима Аркадиевича Сниткина был весьма модным заведением, где имелся довольно разнообразный репертуар: драмы, комедии, трагедии, водевили. Катенька с мужем попали как раз на один из водевилей. Спектакль был, мягко говоря, не блестящим, а если уж быть совсем честным, то откровенной дрянью. Спасала положение только прима, блистательная Ариадна Любчинская. Ее имя, напечатанное крупными буквами на афише, и было той единственной приманкой, на которую клевала почтеннейшая публика. Госпожа Любчинская вытягивала своей замечательной игрой весь посредственный спектакль.
Даже Карозин, мало что понимающий в театре да и вообще его не любивший, и тот проникся. А Катенька настолько увлеклась, что даже на некоторое время забыла о той цели, что привела ее в театр Сниткина. Игра Ариадны Любчинской, жгучей брюнетки с роскошными формами, была безупречна.
В антракте Катенька напомнила себе и мужу, что им необходимо отыскать Сниткина. Карозин покинул ложу и через некоторое время вернулся с низеньким живым толстячком одетым с некоторой небрежностью, но с претензией на шик. Это и был Ефим Аркадиевич Сниткин, живые глаза которого на холеном пухлом лице, обрамленном седеющими бакенбардами, с неподдельным интересом уставились на Катеньку.
– Ну, Никита, не ожидал! Жену-то какую себе отхватил, а? Красавица, богиня! Позвольте выразить вам искреннее восхищение! – Сниткин приложился к Катенькиной руке, всем своим видом демонстрируя искреннюю очарованность.
– Знакомься, Катенька, это Ефим Аркадиевич Сниткин, мой старинный приятель и директор театра. А это моя супруга, Катерина Дмитриевна.
– Право, Никита, ты свинтус! ну можно ли было скрывать столь прелестную женщину от света! Три года женат, а лучшие друзья не знают! Катерина Дмитриевна, вы впервые в нашем театре? И как вам спектакль?
Сниткин говорил столь быстро и был так возбужден и многословен, что Катенька слегка потерялась, но решила, что это состояние ей сейчас только на руку – проще будет разыграть восторженную почитательницу театра. А Ефим Аркадиевич, не дожидаясь ответа, продолжал:
– Не говорите, я сам знаю, что спектакль не хорош, но Любчинская!.. – он закатил глаза как бы в полном экстазе. – Богиня! На ней держится все, буквально все! Но капризна, своенравна! Одно слово, примадонна. А ты, Никита, все-таки свинтус! – Сниткин засмеялся каким-то кашляющим смехом, шутейно грозя Карозину пальцем.
Катенька решилась вклиниться в бурный поток директорских словоизлияний, которой, кажется, ничего не заметив, пошел по второму кругу:
– Ефим Аркадиевич, я выражаю вам искренне восхищение вашим театром и теперь непременно стану самой восторженной его поклонницей. Я, знаете ли, выросла в деревне, вдали от столичной жизни, но всегда обожала театр. Мы с сестрой все время устраивали домашние спектакли. Я и сейчас завела уже достаточно знакомств, чтобы возобновить это чудеснейшее времяпрепровождение.
– Дражайшая Катерина Дмитриевна, я восхищен! Если вам требуется какая-либо помощь, то я весь в вашем распоряжении! – Сниткин поклонился.
– Как мило с вашей стороны самому предложить мне помощь! – Катенька изобразила одну из своих самых обворожительных улыбок. – Ведь именно на это я надеялась, когда уговаривала Никиту представить меня вам. Я затеялась подготовить к Пасхе спектакль, но вышло так, что с костюмами меня, вероятно, постигнет полная катастрофа…
– Ни слова более! – прервал ее Сниткин. – Ваши затруднения – это сущая ерунда! Гардероб моего театра полностью в вашем распоряжении. Сейчас уже заканчивается антракт, но после спектакля я представлю вас нашему гардеробмейстеру, он все исполнит в лучшем виде.
– Не знаю, как мне вас благодарить, сударь, вы так любезны, – Катенька смущенно потупилась.
– Не стоит благодарности, Катерина Дмитриевна! Право, мне чрезвычайно приятно сделать для вас такую малость!
Сниткин еще раз поклонился и покинул ложу Карозиных. Катенька довольно улыбнулась и обратилась к мужу:
– Какой забавный этот Сниткин, правда, Никита?
– Ах, Катенька, он такой шумный, что я от него устаю. Прямо мельтешение какое-то перед глазами начинается, право!
– Ну не будь таким суровым, Никита Сергеевич, тебе не к лицу, – Катенька погладила мужа по руке. – Не всем же быть серьезными, надо кому-нибудь и веселить людей.
– Может быть, ты и права, ангел мой, – немного задумчиво протянул профессор. – Давай смотреть, кажется, второе действие начинается.
По окончании спектакля Сниткин, как и обещал, привел с собой театрального гардеробмейстера. Это был худощавый человек среднего роста и возраста, с цепкими внимательными глазами, которой при всей добротности своей одежды производил впечатление какой-то потертости. Ефим Аркадиевич отрекомендовал его как Пыняева Якова Абрамовича. Пыняев сдержанно поклонился, а глаза его словно сняли мерку с новых знакомых.
– Господа и вы, любезная Катерина Дмитриевна, а не поехать ли нам поужинать, чтобы отметить наше знакомство? – Сниткин, в предвкушении согласия уже довольно потирал руки.
Однако Катенька сожалеюще улыбнулась и, разведя руки, проговорила:
– Благодарим за приглашение, Ефим Аркадиевич, но Никите нездоровится, поэтому прошу покорно нас извинить.
Несмотря на отказ, Сниткин нимало не огорчился:
– Ну, нет так нет! Но в следующий раз непременно, обещайте мне!
– Непременно, непременно, Ефим Аркадиевич! – Карозин пожал Сниткину руку, благодарно взглянув на жену, спасшую его от продолжения вечера в компании шумного приятеля.
Когда Сниткин наконец-то распрощался, Катенька обратилась к гардеробмейстеру:
– Уважаемый Яков Абрамыч, господин Сниткин вероятно высказал вам, в чем будет заключаться моя просьба? – получив утвердительный кивок Пыняева, Катенька продолжила. – Но сегодня я вас всем этим утруждать не буду, я пока сама еще не решила, что мне может понадобиться.
– Как вам будет угодно, сударыня, – Пыняев снова поклонился.
– А сейчас я хотела бы обратиться к вам с вопросом довольно деликатного свойства. Видите ли, я дальняя родственница Дарьи Ивановны Беретовой, которая, собственно, и посоветовала мне обратиться в ваш театр по поводу костюмов и реквизита. Поначалу она сама обещалась все уладить, ссылаясь на знакомства, но что-то у нее не заладилось. Обращалась ли она к вам?
– Нет сударыня, дамы с таким именем среди моих знакомых нет, – Пыняев оставался все так же сух в своих ответах.
– Странно, мне казалось, что с подобной просьбой она могла обратиться только к вам. Господин Сниткин тоже ее не знает. Я уверена, что три дня назад Дарья Ивановна была за кулисами вашего театра и обращалась к кому-то с этой просьбой.
– Возможно, если вы опишете мне внешность этой дамы, то я смогу припомнить, с кем она виделась, – Яков Абрамович приосанился и продолжил. – По роду своих занятий я, видите ли, имею столь точный глаз, что без всяких примерок могу определить размеры любой особы и никогда их не забываю. Равно это касается и внешности особ. Так что когда вам понадобятся костюмы, вам стоит только разъяснить мне, что вы хотите получить, и представить особ, для которых вам потребны костюмы. Я тут же подберу нужные вещи.
– Премного благодарна вам, господин Пыняев, – Катенька испытывала прямо противоположные чувства. С одной стороны, ее обрадовало известие о хорошей памяти гардеробмейстера, но, с другой стороны, она-то сама никогда не видела этой самой Дарьи Ивановны. Выход был только один.
– Яков Абрамович, я, в отличие от вас, к сожалению, не обладаю такой хорошей памятью, да и описывать внешность не мастер, но если вас не затруднит, то завтра я навещу вас, имея при себе портрет Дарьи Ивановны, а вы мне скажете, видели ли вы ее.
– Рад буду оказаться вам полезным, сударыня, – Пыняев снова поклонился. – Если вас устроит завтрашний полдень, то приезжайте в театр с портретом. Я сделаю все, что в моих силах.
– Заранее благодарна вам и завтра буду непременно.
Простившись с гардеробмейстером, чета Карозиных отправилась домой. А господин Пыняев задумчиво посмотрел вслед женщине, испытываю легкое беспокойство. Ему казалось странным все, что ему наговорила госпожа Карозина. Но, по здравому размышлению, Яков Абрамович решил не затруднять себя раздумьями на эту тему. Мало ли причуд у благородных господ и, тем более, у благородных дам!
Всю дорогу до дома чета Карозиных провела в молчании. Никита Сергеевич чувствовал некоторое утомление после спектакля и бурного общения со Сниткиным, отличающимся взрывным темпераментом. Катенька же обдумывала, как ей себя завтра вести с бабушкой Дарьи Ивановны. Ведь было бы крайне жестоко сообщать старушке о том, что ее внучка давно запуталась в сетях лжи и обмана. Однако необходимо было придумать благовидный предлог для того, чтобы заполучить Дашин портрет. В конце концов Катенька решила положиться на импровизацию, которая всегда была ее сильной стороной.
На следующий день сразу после завтрака Катенька проводила мужа в университет, а сама отправилась к Пульхерии Андреевне. Старая женщина встретила Катеньку с такой страстной надеждой в глазах, что той стало неловко. Однако дело не терпело отлагательств и, справившись с собой, Катенька заговорила:
– Пульхерия Андреевна, сожалею, что пока не могу ничем вас порадовать, но мне необходима ваша помощь.
– Располагайте мною по своему усмотрения, ведь я искренне заинтересована в том, чтобы моя внучка нашлась как можно быстрее. Хотя я не совсем понимаю, чем еще могу помочь.
– Все очень просто. Я ведь вам уже говорила, что никогда раньше не видела вашу внучку. Поэтому мне довольно трудно расспрашивать людей, так как я не могу даже словесно описать внешность Дарьи Ивановны. Нет ли у вас ее портрета, который вы могли бы дать мне для облегчения поисков?
– Конечно же, есть, я его вам немедленно представлю.
Пульхерия Андреевна ненадолго покинула гостиную и через пару минут вернулась, протягивая Катеньке небольшой портрет в овальной рамке. С него смотрела весьма привлекательная девушка с большими ясными глазами и упрямым ртом. Глядя на нее, легко было поверить во все те обстоятельства, что стали известны Катеньке по ходу поисков ожерелья.
Спрятав портрет в свою сумочку, Катенька попрощалась с Пульхерией Андреевной, снова клятвенно заверив старушку, что будет держать ее в курсе своих поисков. Однако она все же не забыла заметить, чтобы Пульхерия Андреевна не ждала слишком уж быстрых результатов, но и надежды тем не менее не теряла.
Покинув дом Беретовых, Катенька без промедления отправилась в театр на встречу с гардеробмейстером, так как время уже приближалось к полудню.
Яков Абрамович, как и обещался, ждал Катеньку. Он сразу без лишних церемоний принялся внимательно разглядывать портрет и проделывал это настолько долго, что Катенька не выдержала:
– Тебе не кажется, Катенька, что пришла пора все-таки признать наше поражение в этом деле и отступить?
– С чего бы это, Никита Сергеевич? Я решительно не могу увидеть никаких на то причин.
– А вот я вижу таковых сразу несколько. Во-первых, как я уже говорил, это дело становится слишком опасным. Все, что ты мне рассказываешь, выглядит крайне подозрительным, и у меня есть все основания не доверять ни одному из встреченных тобой людей. Особенно меня тревожит это самое тайное общество. А во-вторых, я просто уже себе не представляю, как в столь запутанных обстоятельствах можно найти пропавшее ожерелье. Исходя из вышеизложенного я и пришел к выводу, что дальнейшие попытки расследования будут лишь бессмысленной тратой времени. Все, что я могу сделать, это предоставить господину Коробкину найденный нами сведения. Надеюсь, что теперь ты со мной согласна.
Профессор ни минуты не сомневался в том, что его жена как разумная женщина примет во внимание его доводы и наконец-то отступится от безумной идеи дальнейших поисков. Однако он снова просчитался. Единственный эффект, который произвела его речь на Катеньку, состоял в том, что она упрямо нахмурилась и твердо высказалась:
– Ни под каким видом.
– Что? – растерялся Карозин.
– Я сказала «ни под каким видом», – все так же твердо повторила Катенька.
– Но позволь…
– Никита Сергеевич, – вздохнула она. – Если ты дашь мне возможность высказаться, а себе труд внимательно меня выслушать, то поймешь мою правоту.
– Ну хорошо, – сдался профессор. – Я тебя слушаю, только прикажи подать чаю.
Катерина Дмитриевна ласково улыбнулась мужу, пряча за этой улыбкой победное выражение лица. Она знала, что коль скоро муж станет ее слушать, то убедить его ей не составит никакого труда.
Вскорости чай был подан, и супруги уютно устроились в креслах возле камина. Никита Сергеевич обратил на жену вопрошающий взор, а она приступила к изложению своих соображений.
– Перво-наперво, Никита Сергеевич, я должна напомнить тебе, что, отказавшись сейчас продолжить это дело, ты уронишь свою честь. Тем более что ты проглядел тот немаловажный факт, что наше расследование отнюдь не безнадежно. И потом, я решительно не вижу всех тех опасностей, о которых ты любишь говорить. Пока все те люди, с которыми мне довелось столкнуться, производили на меня впечатление вполне порядочных. Разве что с некоторыми странностями, но кто нынче без таковых?
– Позволь, ангел мой, – прервал жену Карозин. – Я что-то пока не вижу, с чего тебе кажется, что это дело не безнадежно?
– Никита Сергеевич! – укоризненно всплеснула руками Катенька. – Ну где твой хваленый логический подход? Это же ясно, как Божий день! Поручик Давыдов видел Дашу в театре Сниткина за кулисами, значит, этот самый Сниткин или кто-то из его труппы может знать ее. Это первое. А второе – это то, что тайное общество, в котором по словам того же самого поручика состояла Даша, дает нам ключ к тому человеку, который и стоит за похищением ожерелья. Мне остается только побывать в театре и расспросить актеров. Сегодня же и поеду. Дорогой я видела афишу, у Сниткина дают какой-то водевиль.
Профессору было нечего возразить на все доводы жены, кроме все тех же самых утверждений об опасности, которые, как он уже успел убедиться, не производили на Катеньку решительно никакого впечатления. Никита Сергеевич все еще пребывал в задумчивости, пытаясь найти еще хоть что-нибудь, чтобы умерить следственный пыл супруги, как она снова заговорила:
– Никитушка, мне подумалось, что ты снова должен приложить руку к нашему общему делу.
– Каким образом, душа моя?
– Самым прямым. Мне помнится, что ты какое-то время был накоротке знаком со Сниткиным. Так что сегодня ты меня ему представишь.
– А для чего это тебе нужно?
– То есть как для чего? Вообрази себе, Никита: одно дело если я самолично, никого не зная, зайду за кулисы и заведу расспросы, и совсем другое, если ты меня представишь директору! Я придумаю что-нибудь для продолжения знакомства с ним и ничего не значащими вопросами выведаю все, что мне нужно, и не вызову никаких подозрений.
– Ох, Катенька-Катенька, ты себе вообразить не можешь, сколько раз я уже пожалел об этом пари и о своей несдержанности.
– Отчего ты так говоришь, Никита Сергеевич?
– Оттого, что ты увязла в этом во всем и с каждым днем увязаешь все глубже. А я, который все это затеял, вынужден стоять в стороне и изводить себя беспокойствами.
– Пустое, Никитушка, пустое. Не стоит тебе так переживать. Всякая любящая жена должна разделять заботы своего мужа, а я ведь тебя очень и очень люблю.
С этими словами Катенька поднялась со своего места, приблизилась к мужу и крепко его обняла. Растроганный словами жены, Карозин ласково погладил ее по волосам и поцеловал в лоб.
– Все-таки ты, Катерина Дмитриевна, у меня большая умница и хитрюга! – высказался он, улыбаясь.
– Отчего ты так меня назвал? – Катенька изобразила на своем личике непонимающе-невинное выражение.
– От того, что ежели ты любящая жена, то должна тому же самому мужу повиноваться. Ведь говорится, что «жена да убоится мужа своего!» – Никита Сергеевич с притворно грозным выражением воздел палец к верху.
Катенька засмеялась, скорчив уморительную гримаску:
– Никита Сергеевич, ну какая тебе радость от того, что я тебя бояться стану?
– Да никакой! Это я к слову о твоей хитрости.
– Ну будет тебе уже, будет! Ступай лучше одеваться, поедем в театр! – с этими словами Катенька высвободилась из объятий мужа и, шурша юбками, покинула комнату.
– Вот вам и все послушание! – Карозин комично развел руками. – Данилыч! Одеваться.
Последние слова профессор уже адресовал слуге.
Театр Ефима Аркадиевича Сниткина был весьма модным заведением, где имелся довольно разнообразный репертуар: драмы, комедии, трагедии, водевили. Катенька с мужем попали как раз на один из водевилей. Спектакль был, мягко говоря, не блестящим, а если уж быть совсем честным, то откровенной дрянью. Спасала положение только прима, блистательная Ариадна Любчинская. Ее имя, напечатанное крупными буквами на афише, и было той единственной приманкой, на которую клевала почтеннейшая публика. Госпожа Любчинская вытягивала своей замечательной игрой весь посредственный спектакль.
Даже Карозин, мало что понимающий в театре да и вообще его не любивший, и тот проникся. А Катенька настолько увлеклась, что даже на некоторое время забыла о той цели, что привела ее в театр Сниткина. Игра Ариадны Любчинской, жгучей брюнетки с роскошными формами, была безупречна.
В антракте Катенька напомнила себе и мужу, что им необходимо отыскать Сниткина. Карозин покинул ложу и через некоторое время вернулся с низеньким живым толстячком одетым с некоторой небрежностью, но с претензией на шик. Это и был Ефим Аркадиевич Сниткин, живые глаза которого на холеном пухлом лице, обрамленном седеющими бакенбардами, с неподдельным интересом уставились на Катеньку.
– Ну, Никита, не ожидал! Жену-то какую себе отхватил, а? Красавица, богиня! Позвольте выразить вам искреннее восхищение! – Сниткин приложился к Катенькиной руке, всем своим видом демонстрируя искреннюю очарованность.
– Знакомься, Катенька, это Ефим Аркадиевич Сниткин, мой старинный приятель и директор театра. А это моя супруга, Катерина Дмитриевна.
– Право, Никита, ты свинтус! ну можно ли было скрывать столь прелестную женщину от света! Три года женат, а лучшие друзья не знают! Катерина Дмитриевна, вы впервые в нашем театре? И как вам спектакль?
Сниткин говорил столь быстро и был так возбужден и многословен, что Катенька слегка потерялась, но решила, что это состояние ей сейчас только на руку – проще будет разыграть восторженную почитательницу театра. А Ефим Аркадиевич, не дожидаясь ответа, продолжал:
– Не говорите, я сам знаю, что спектакль не хорош, но Любчинская!.. – он закатил глаза как бы в полном экстазе. – Богиня! На ней держится все, буквально все! Но капризна, своенравна! Одно слово, примадонна. А ты, Никита, все-таки свинтус! – Сниткин засмеялся каким-то кашляющим смехом, шутейно грозя Карозину пальцем.
Катенька решилась вклиниться в бурный поток директорских словоизлияний, которой, кажется, ничего не заметив, пошел по второму кругу:
– Ефим Аркадиевич, я выражаю вам искренне восхищение вашим театром и теперь непременно стану самой восторженной его поклонницей. Я, знаете ли, выросла в деревне, вдали от столичной жизни, но всегда обожала театр. Мы с сестрой все время устраивали домашние спектакли. Я и сейчас завела уже достаточно знакомств, чтобы возобновить это чудеснейшее времяпрепровождение.
– Дражайшая Катерина Дмитриевна, я восхищен! Если вам требуется какая-либо помощь, то я весь в вашем распоряжении! – Сниткин поклонился.
– Как мило с вашей стороны самому предложить мне помощь! – Катенька изобразила одну из своих самых обворожительных улыбок. – Ведь именно на это я надеялась, когда уговаривала Никиту представить меня вам. Я затеялась подготовить к Пасхе спектакль, но вышло так, что с костюмами меня, вероятно, постигнет полная катастрофа…
– Ни слова более! – прервал ее Сниткин. – Ваши затруднения – это сущая ерунда! Гардероб моего театра полностью в вашем распоряжении. Сейчас уже заканчивается антракт, но после спектакля я представлю вас нашему гардеробмейстеру, он все исполнит в лучшем виде.
– Не знаю, как мне вас благодарить, сударь, вы так любезны, – Катенька смущенно потупилась.
– Не стоит благодарности, Катерина Дмитриевна! Право, мне чрезвычайно приятно сделать для вас такую малость!
Сниткин еще раз поклонился и покинул ложу Карозиных. Катенька довольно улыбнулась и обратилась к мужу:
– Какой забавный этот Сниткин, правда, Никита?
– Ах, Катенька, он такой шумный, что я от него устаю. Прямо мельтешение какое-то перед глазами начинается, право!
– Ну не будь таким суровым, Никита Сергеевич, тебе не к лицу, – Катенька погладила мужа по руке. – Не всем же быть серьезными, надо кому-нибудь и веселить людей.
– Может быть, ты и права, ангел мой, – немного задумчиво протянул профессор. – Давай смотреть, кажется, второе действие начинается.
По окончании спектакля Сниткин, как и обещал, привел с собой театрального гардеробмейстера. Это был худощавый человек среднего роста и возраста, с цепкими внимательными глазами, которой при всей добротности своей одежды производил впечатление какой-то потертости. Ефим Аркадиевич отрекомендовал его как Пыняева Якова Абрамовича. Пыняев сдержанно поклонился, а глаза его словно сняли мерку с новых знакомых.
– Господа и вы, любезная Катерина Дмитриевна, а не поехать ли нам поужинать, чтобы отметить наше знакомство? – Сниткин, в предвкушении согласия уже довольно потирал руки.
Однако Катенька сожалеюще улыбнулась и, разведя руки, проговорила:
– Благодарим за приглашение, Ефим Аркадиевич, но Никите нездоровится, поэтому прошу покорно нас извинить.
Несмотря на отказ, Сниткин нимало не огорчился:
– Ну, нет так нет! Но в следующий раз непременно, обещайте мне!
– Непременно, непременно, Ефим Аркадиевич! – Карозин пожал Сниткину руку, благодарно взглянув на жену, спасшую его от продолжения вечера в компании шумного приятеля.
Когда Сниткин наконец-то распрощался, Катенька обратилась к гардеробмейстеру:
– Уважаемый Яков Абрамыч, господин Сниткин вероятно высказал вам, в чем будет заключаться моя просьба? – получив утвердительный кивок Пыняева, Катенька продолжила. – Но сегодня я вас всем этим утруждать не буду, я пока сама еще не решила, что мне может понадобиться.
– Как вам будет угодно, сударыня, – Пыняев снова поклонился.
– А сейчас я хотела бы обратиться к вам с вопросом довольно деликатного свойства. Видите ли, я дальняя родственница Дарьи Ивановны Беретовой, которая, собственно, и посоветовала мне обратиться в ваш театр по поводу костюмов и реквизита. Поначалу она сама обещалась все уладить, ссылаясь на знакомства, но что-то у нее не заладилось. Обращалась ли она к вам?
– Нет сударыня, дамы с таким именем среди моих знакомых нет, – Пыняев оставался все так же сух в своих ответах.
– Странно, мне казалось, что с подобной просьбой она могла обратиться только к вам. Господин Сниткин тоже ее не знает. Я уверена, что три дня назад Дарья Ивановна была за кулисами вашего театра и обращалась к кому-то с этой просьбой.
– Возможно, если вы опишете мне внешность этой дамы, то я смогу припомнить, с кем она виделась, – Яков Абрамович приосанился и продолжил. – По роду своих занятий я, видите ли, имею столь точный глаз, что без всяких примерок могу определить размеры любой особы и никогда их не забываю. Равно это касается и внешности особ. Так что когда вам понадобятся костюмы, вам стоит только разъяснить мне, что вы хотите получить, и представить особ, для которых вам потребны костюмы. Я тут же подберу нужные вещи.
– Премного благодарна вам, господин Пыняев, – Катенька испытывала прямо противоположные чувства. С одной стороны, ее обрадовало известие о хорошей памяти гардеробмейстера, но, с другой стороны, она-то сама никогда не видела этой самой Дарьи Ивановны. Выход был только один.
– Яков Абрамович, я, в отличие от вас, к сожалению, не обладаю такой хорошей памятью, да и описывать внешность не мастер, но если вас не затруднит, то завтра я навещу вас, имея при себе портрет Дарьи Ивановны, а вы мне скажете, видели ли вы ее.
– Рад буду оказаться вам полезным, сударыня, – Пыняев снова поклонился. – Если вас устроит завтрашний полдень, то приезжайте в театр с портретом. Я сделаю все, что в моих силах.
– Заранее благодарна вам и завтра буду непременно.
Простившись с гардеробмейстером, чета Карозиных отправилась домой. А господин Пыняев задумчиво посмотрел вслед женщине, испытываю легкое беспокойство. Ему казалось странным все, что ему наговорила госпожа Карозина. Но, по здравому размышлению, Яков Абрамович решил не затруднять себя раздумьями на эту тему. Мало ли причуд у благородных господ и, тем более, у благородных дам!
Всю дорогу до дома чета Карозиных провела в молчании. Никита Сергеевич чувствовал некоторое утомление после спектакля и бурного общения со Сниткиным, отличающимся взрывным темпераментом. Катенька же обдумывала, как ей себя завтра вести с бабушкой Дарьи Ивановны. Ведь было бы крайне жестоко сообщать старушке о том, что ее внучка давно запуталась в сетях лжи и обмана. Однако необходимо было придумать благовидный предлог для того, чтобы заполучить Дашин портрет. В конце концов Катенька решила положиться на импровизацию, которая всегда была ее сильной стороной.
На следующий день сразу после завтрака Катенька проводила мужа в университет, а сама отправилась к Пульхерии Андреевне. Старая женщина встретила Катеньку с такой страстной надеждой в глазах, что той стало неловко. Однако дело не терпело отлагательств и, справившись с собой, Катенька заговорила:
– Пульхерия Андреевна, сожалею, что пока не могу ничем вас порадовать, но мне необходима ваша помощь.
– Располагайте мною по своему усмотрения, ведь я искренне заинтересована в том, чтобы моя внучка нашлась как можно быстрее. Хотя я не совсем понимаю, чем еще могу помочь.
– Все очень просто. Я ведь вам уже говорила, что никогда раньше не видела вашу внучку. Поэтому мне довольно трудно расспрашивать людей, так как я не могу даже словесно описать внешность Дарьи Ивановны. Нет ли у вас ее портрета, который вы могли бы дать мне для облегчения поисков?
– Конечно же, есть, я его вам немедленно представлю.
Пульхерия Андреевна ненадолго покинула гостиную и через пару минут вернулась, протягивая Катеньке небольшой портрет в овальной рамке. С него смотрела весьма привлекательная девушка с большими ясными глазами и упрямым ртом. Глядя на нее, легко было поверить во все те обстоятельства, что стали известны Катеньке по ходу поисков ожерелья.
Спрятав портрет в свою сумочку, Катенька попрощалась с Пульхерией Андреевной, снова клятвенно заверив старушку, что будет держать ее в курсе своих поисков. Однако она все же не забыла заметить, чтобы Пульхерия Андреевна не ждала слишком уж быстрых результатов, но и надежды тем не менее не теряла.
Покинув дом Беретовых, Катенька без промедления отправилась в театр на встречу с гардеробмейстером, так как время уже приближалось к полудню.
Яков Абрамович, как и обещался, ждал Катеньку. Он сразу без лишних церемоний принялся внимательно разглядывать портрет и проделывал это настолько долго, что Катенька не выдержала: