Страница:
ванну.
- Так, стоп, - проговорило Четверть сотни. - Высшая Координация все это
разграничила очень точно. Вмешаемся, отойдя немного в прошлое: когда на
этой части планеты происходила в последний раз смена света и темноты.
Силовое поле, воплощающее Четверть сотни, трепетало все явственней.
Задание его в масштабах галактических было совсем ничтожным (ведь Высшей
Координации, по слухам, случалось сметать с орбит целые планеты или одним
гигантским взрывом искусственной суперлуны уничтожать ярчайшие звездные
скопления), но все-таки, по мысли Четырежды десяти, сулило нечто новое и
очень волновало воображение.
- Термальный удар? Коллапс (в рабочей фазе операции Четырежды десять
подчинялось Четверти сотни и потому было ответственно за техническое
обеспечение)? Может быть, несколько мелких направленных взрывов между
обеими стаями двуногих?..
- Нет, нет, - решительно сказало Четверть сотни. - Ничего в таком роде.
Я занимаюсь этой планетой не один галактический год, и потому нам можно
сделать некоторые отклонения в пределах основного курса Высшей Координации
- осуществить вмешательство совсем иным путем. Гораздо более тонким.
Психологическим.
- Эти двуногие пузыри углерода наделены психикой? - отозвалось
Четырежды десять, не рассмеявшись только потому, что подобные реакции не
свойственны силовому полю.
- В известной мере, да, - подтвердило Четверть сотни. - У них есть
сложная система защиты рефлексов, которые они не в состоянии подавить
усилием воли. Рефлекс сопротивления собственной окончательной и
необратимой дискоординации, например...
- Несмотря на то что они пускают друг в друга маленькими предметами
именно с этой целью?
- Несмотря на это, - ответило Четверть сотни, и вибрация силового поля
усилилась (Четырежды десять отметило состояние ублаготворенности). -
Весьма забавный образец космобионики. Настолько любопытный, что я
посвятило этому целые галактические годы. Впрочем, объяснению это не
поддается. Вам, во всяком случае, нет. Есть рефлексы неприятия
неизвестного и непонятного - особенно такого, что двуногие считают для
себя эстетически и эмоционально негативным. Ими-то мы и постараемся
воспользоваться. Теперь вернемся к моменту смены света темнотой,
происходившей в последний раз на этой части планеты.
Силовые поля задрожали, разрушили своей вибрацией
пространственно-временной континуум и заскользили вспять во времени -
сперва минута за минутой, потом все убыстряя ход. Вскоре вибрации
прекратились.
Над Белой горой снова опускался вчерашний вечер. С пражских редутов,
больше для острастки, ухнуло несколько пушечных залпов. Рассеянные группки
наиболее ретивых солдат Биквоя тут же схватили коней за уздцы, повернули
назад и отъехали на безопасное расстояние. Страговские ворота заперли на
тяжелый дубовый засов и на цепи, укрепили валом из заранее навезенных
камней и земли.
- Перенесемся в город двуногих, - объявило Четверть сотни, - в их самое
большое гнездо, там, на холме. Примем обычный свой вид обитателей системы
Альфа Дракона и пройдем по коридорам так, чтобы двуногие не могли нас не
заметить.
- А дальше? - с нескрываемым интересом спросило Четырежды десять.
- Дальше ничего. Вернемся. Поручение будет тем самым исполнено.
- Выходит, мне следует считать себя эстетически и эмоционально
негативным? - спросило Четырежды десять.
В ином, более подходящем для этого воплощении оно бы, безусловно,
выказало что-то вроде досады, поскольку с точки зрения эстетики ни одно из
обличий Четырежды десяти никогда не вызывало у него ни малейших сомнений.
Понятно, не считая того случая, когда пришлось явиться в виде простого
силового поля.
- Тут сложный вопрос, - уклонилось Четверть сотни от прямого ответа.
Легчайшими, почти не различимыми для невооруженного глаза движениями во
внепространстве они перенеслись на внутренний двор Пражского града,
забитый офицерами, солдатами и растерявшейся прислугой. После каждого
пушечного залпа со страговских бастионов толпа на мгновение затихала, но
тут же снова принималась гомонить, верезжать и горланить на всех языках
Европы.
- Господи... - прошептал стоящий с алебардой фальцский солдат из
королевской стражи, закрыл ладонями лицо и сполз по стене на пол.
Алебарда, стукнувшись, своим начищенным острием отколола кусочек от
мозаичного паркета входной залы. По воздуху в нескольких вершках от пола
скользили два немыслимых чудовища, напоминавших более всего огромных
пауков из полупрозрачного стекла, отороченных бахромой непрерывно
колыхавшихся мохнатых ног. В объемистых утробах страшилищ клубилась
черно-фиолетовая дымка, а из пучка длинных и тоже полупрозрачных отростков
по обеим сторонам тела, похожих на клубки червей, ежесекундно вырывался
сине-фиолетовый бич. С пронзительным треском долетал он и до тех,
потонувших в сумраке, дальних углов залы, куда свет восковых свечей уже не
достигал.
Таково было первое впечатление непредвзятого наблюдателя от Четверти
сотни и Четырежды десяти, притом что последнее по общепринятым у себя на
планете канонам одарено было даже на редкость привлекательной наружностью.
Их организмы с точки зрения приспособляемости были чрезвычайно рациональны
- обитатели системы Альфа Дракона давно уже преодолели неизбежную силу
притяжения, а потому и не нуждались в конечностях. Что же касается бахромы
ног, то это был не более как совершенный рецептор колебаний
электростатического поля, индуцируемого взмахами сине-фиолетовых бичей.
Клубящаяся внутри тела дымка была, как можно догадаться, органом мышления
- невыразимо сложным соединением паракристаллической материи, способным
включать в цепь информации отдельные молекулы, а следовательно, и
неохватный объем кратковременной и долговременной памяти.
Стражник еще разок украдкой глянул из-под руки - Четверть сотни теперь
едва не касалось его своим телом - и снова потерял сознание.
Черно-фиолетовые стеклянные пауки бесшумно скользили по всем коридорам и
залам королевской части Пражского града, строго следя за тем, чтоб
электрический заряд не ранил ни единого смешного углеродного двуножку. И
без того уже взаимными стараниями дезинтегрировало их сегодня более чем
достаточно.
Из выборных пражан смог устоять только глава еврейской общины Шаломон
бен Решен - бледный, как стена, к которой он прислонился, остолбенело
бормочущий кабалистические заклинания. В зале, возле палаты совета,
валялись брошенные свитки долговых обязательств и хранимая пуще глаза
печать пражского филиала дома Фуггера... Глазам короля и всех, кто
собрался на только что начавшийся военный совет, тоже предстали Четверть
сотни и Четырежды десять. Они проплывали мимо, сопровождаемые лишь
потрескиванием мелких электрических разрядов. Но на спине у каждого было
знамение: папский крест и череп со скрещенными костями, а лапы были, как у
василисков, из-под них брызгал яд - и фальцский королевский герб с
грохотом развалился надвое. Такой, правда, заранее рассчитанный, но
бесспорный и безотказный эффект произвело появление Четверти сотни и
Четырежды десяти. Хотя об этой, самой жуткой в своей жизни встрече никто в
дальнейшем не обмолвился ни словом. Нельзя было и вообразить себе видение
более зловещее, более ясно предрекавшее неминуемую гибель.
Наутро после битвы грустный кортеж - король с семьей, курфюрст
Ангальтский, Турн и Гогенлоэ, высший начальствующий состав и ряд
муниципальных чиновников - покинул Прагу. Кавалеристы Бетлена Габора
отказались следовать к осажденному городу и обратились в бегство по
примеру своих земляков. Остатки сословного войска, не глядя на угрозы и
посулы Турна-младшего, вытребовав задержанное жалованье, принялись грабить
пражан, которых должны были защищать.
Девятого ноября после полудня над Прагой сквозь тучи пробился огромный
размытый диск солнца. Великолепную картину осветил он: генерал Биквой и
герцог Максимилиан беспрепятственно въехали в покоренную и покорившуюся
Прагу и направились к алтарю костела капуцинов на площадь Лорето - служить
благодарственную мессу. Судьба чехов была решена.
Ждать всего этого Четверть сотни и Четырежды десять не стали.
Продефилировав по Пражскому граду, сразу же снова преобразовались в два
пульсирующих силовых поля и таким образом почти полностью скрылись из глаз
землян. Но еще до того, как, разрушив пространственно-временной континуум,
вибрация отбросила их на неизмеримо далекое расстояние к звезде Альфа
Дракона, Четырежды десять заметило:
- А тонко провели мы эту операцию. Собственно, вообще ведь ничего и не
произошло...
Четверть сотни обдумывало свою реплику не по-земному краткий промежуток
времени:
- Ну, не скажите. Во всяком случае, на ближайшие триста местных
оборотов развитие этого уголка планеты изменит свое направление - и
довольно круто. А по оценкам здешних двуногих в том, что касается сферы
эмоций и метаболизма, - отнюдь не к лучшему.
- И сколько же составят триста оборотов здешней планеты?
- Едва ли одну двухтысячную Большого оборота, - отвечало Четверть
сотни. - Ничтожно мало, говорить не о чем. Но жизнь отдельного двуножки
длится невероятно короткий срок. За триста местных оборотов смениться
может до двенадцати поколений. Так что по их понятиям...
Четырежды десять уже наращивало амплитуду колебаний, транспортирующих
во внепространство, и сказало только:
- Главное - интересы Галактики.
Четверть сотни нашло это замечание совершенно излишним. Понятно, в
любых обстоятельствах главное - интересы Галактики. Это само собой
разумеется.
Прагу накрыла ночь. У городских стен на ледяном ветру горели костры
императорского воинства.
У одного из них зябко жался - скорее от нервного напряжения, чем от
холода, - молоденький французский офицер. В рассеянии тер давно уже сухое
пятно крови у себя на рукаве.
Кровь брызнула из жил его солдата, которому во время штурма пушечным
ядром оторвало голову. Обезглавленное тело еще несколько раз шагнуло,
затем рухнуло на землю и в последней судороге затихло. Будто часы, будто
дурацкие нелепые часы, подумал офицер, глядя на свою ладонь, в которой
держал редкостный предмет яйцевидной формы, сделанный из золота, - часы
работы знаменитого нюрнбергского мастера Хагена. Двойная крышка у них была
смята. Часы спасли молодому офицеру жизнь - не дали войти в тело пуле,
пущенной из пистолета. И ведь какое-то время тоже еще шли. Как человек,
совсем как человек...
Досадно, думал молодой француз. Какая мысль! Это могло бы совершить
переворот во всей науке. Человек и часы. Все отправления, роднящие нас с
прочими живыми существами, - питание, рост, желания, чувства, поведение,
созревание, размножение и старение - все это суть направленное,
механическое, не зависящее от духовности движение и как таковое должно
быть изучено. Какие горизонты! Могли бы наконец-то найти путь, как
ориентировать свой разум к отысканию научных истин. Путь к методу.
Досадно. Досадно, что такая мысль пришла к нему так поздно. Завтра он
будет, по всей видимости, мертв - убит солдатами сословного войска или
затоптан лошадьми Бетлена Габора. Ведь Белая гора - это же Пиррова победа.
Сколько ему еще суждено прожить? Когда откроются ворота Праги, чтобы
исторгнуть свежие полки?
- Черт, да ведь тут какой-то офицер! - услышал он надтреснутый,
простуженный и хриплый голос.
Молоденький француз дернул головой, словно отряхивая с себя сон:
- Поручик шевалье Рене Декарт к вашим услугам, господин полковник.
-----------------------------------------------------------------------
L.Soucek. Hippokratuv slib. Пер. с чешск. - Г.Матвеева.
Сб. "День на Каллисто". М., "Мир", 1986.
OCR & spellcheck by HarryFan, 27 June 2001
-----------------------------------------------------------------------
- Желаю вам самого, самого доброго утра, господин доктор, - раздалось
воркование приятного девичьего голоса. Глубокий успокаивающий альт
продолжал: - Я уверена, что вы прекрасно выспались. У меня для вас хорошие
новости: сегодня ожидается великолепный день, без дождя, правда, смог...
Доктор Контест вздохнул, повернулся на постели и, нащупав кнопку, нажал
ее: поток оптимизма с магнитофонной ленты прервался. Для ББ (Будильник
Белла) каждый грядущий день сулил массу удовольствий, пусть даже над
Землей нависла угроза всемирного потопа, а каждая ночь, проведенная под
крылышком ББ, обещала, как известно, сказочно прекрасные сны.
И вот сегодня снова истек срок очередного отпуска.
- У озер в самом деле было отлично, - сказала Джона, словно читая его
мысли. Иногда ему казалось, нет, он даже был убежден, что она и впрямь
обладает такой способностью. Впрочем, это не так и трудно - обычно у него
нет собственных идей, собственного мнения, да он и не нуждается в этом.
- Отлично, - согласился Контест и поцеловал ее в плечо. - Доброе утро,
Джона.
- Доброе утро, Поль. Думаю, что с булочками и молоком сегодня будет
полный порядок.
Она босиком засеменила к лифту на кухне. Так и есть, булки и молоко уже
на месте. У разносчика в это утро тоже все сошло без сучка и задоринки.
Вот здорово! Поль не любит, когда первый день после очередного отпуска,
перед началом нового эксперимента ему приходится начинать с сушек и кофе с
консервированным молоком.
- Ночью стреляли, - сказала Джона, на мгновенье отвлекшись от
электроплиты. - Тебя это не разбудило?
- Нет, - солгал он. - Видимо, парни баловались пугачами. Шум, гвалт -
это так характерно для подростков.
Но этот крик, перешедший в хрип... А вдруг ему показалось? Заслышав
подобный крик - в который раз? - он на какой-то миг подумал (не впервые,
не так ли?): "А не побежать ли вниз?" Но он никуда не побежал. Право, не
следует преувеличивать значение клятвы Гиппократа, клятвы медиков. Кроме
того, на место происшествия вскоре прибыла бронированная полицейская
машина. В таких машинах, всем известно, несут дежурство его коллеги -
врачи скорой помощи, чтобы в случае необходимости быть под рукой.
Он покончил с завтраком.
- Ну, пока, Джона. Так-то лучше, собственно, это единственно возможный
выход.
- Пока, Поль. Снова через месяц, да? Мне без тебя будет тоскливо.
- Я надеюсь, - усмехнулся он. - И, пожалуйста, позаботься о себе,
малютка!
- РБС - разумеется, будьте спокойны, господин доктор!
Он поцеловал ее в губы, в ладони, в маленькое розовое ушко, хранившее
запах сна. Механически обшарил руками карманы. Очки, бумажник, зажигалка -
все на своих местах. Великолепный день.
В тот час улицы были еще пустынны. На тротуарах не осталось и следа от
вчерашней перестрелки. Машины-мусороочистители привели все в надлежащий
порядок. Засунув в нос тампоны против смога, доктор поспешил к станции
скоростной железной дороги, находящейся, к счастью, поблизости - всего в
нескольких десятках метров.
- Уже к пациенту, господин доктор? - окликнул его сосед-зеленщик,
который только что привез небольшую партию свежих овощей с рынка. - Желаю
удачи, - усмехнулся он и скрылся с пластмассовым подносом в руках за
полуспущенными железными жалюзи.
Какую-то долю секунды доктор Контест размышлял, кому, собственно,
зеленщик желает удачи - ему самому или больному. Обоим не имеет смысла.
На станции стоял отвратительный запах - пахло дезинфекцией. Контест
устроился в углу свободного купе. Он ездил тут только раз в месяц и
поэтому даже не знал, садятся ли в первые ранние поезда постоянные
пассажиры. Не мешало бы, конечно, с ними познакомиться.
Вагон, разумеется, был оснащен кондиционером, и доктор вынул тампоны.
Хотя он успел пройти всего каких-то несколько шагов, фильтр успел слегка
посереть. Правда, для данного времени года это вполне обычное явление.
Контест забился в угол: с прошлого года линия скоростной дороги в самых
опасных местах обнесена стальными стенами, что значительно сократило число
несчастных случаев, а огнестрельных ранений и вовсе не зарегистрировано.
Но чем черт не шутит? При скорости двести километров в час легко
пострадать и от камня, тем более что в окнах вагона стекла обычные.
Железнодорожная компания по-своему объясняла нападения, используя для этой
цели плакаты, которые были наклеены в каждом купе: поскольку агрессивности
трудно избежать, так уж пусть лучше бросят камень и выбьют стекло, чем
начнут стрелять или подложат взрывчатку. С этой целью в стоимость билета
компания внесла всестороннее и очень выгодное страхование.
Город, этот фантастический улей, медленно просыпался. Скоростная дорога
порой буквально проваливалась под землю, вновь внезапно выныривая из
туннелей на мосты и наземную часть трассы. В вагонах в хаотическом ритме
чередовались свет и тьма, а светящиеся мягким светом люминофоры
контрастнее оттеняли это мелькание. Во время одной из таких внезапных
мгновенных вспышек доктор Контест при выезде из туннеля заметил бледного
хилого с виду юнца. Паренек пытался (ему никто не мешал) уложить поперек
рельсов какую-то балку или бревно. Поезд промчался мимо, на миг осветив
щуплую фигурку, которая запечатлелась на сетчатке глаз Контеста.
Скоростные дороги уже давно были оснащены устройствами, устраняющими с
путей любые предметы.
Где-то совсем рядом, возможно в соседнем вагоне, раздался звон битого
стекла. И тут же по вагонам заспешили два веселых монтера, чтобы заменить
стекло. Минута - и все будет в наилучшем виде. Так что, как ни прикидывай,
скоростная дорога - один из самых удобных способов передвижения.
Доктор Контест вышел на конечной станции и ступил на эскалатор, который
доставил его в зал ожидания. Кроме него в зале никого не было.
- Могу ли я вам чем-либо помочь? - раздался голос, похожий на голос
диктора из Будильника Белла - обычно таким тоном говорили девицы,
окончившие специальные курсы бюро добрых услуг по обслуживанию
клиентов-мужчин. Голос принадлежал блондинке из справочного центра. "Очень
красивая девушка", - подумал Контест, хотя толстое непробиваемое стекло
будки несколько искажало ее внешность.
- Нет... Впрочем, да. Вызовите, пожалуйста, мою машину из Тринадцатого
гаража. Пусть ее пришлют. Я доктор Контест.
- Очень разумно с вашей стороны, господин доктор, - с материнской
заботой произнесла девушка. - Я сейчас же исполню вашу просьбу.
И она тотчас сделала заказ. Через несколько минут перед входом в зал
ожидания притормозил голубой мобиль с крупными броскими рисунками на
медицинскую тему на капоте, крыше кузова и дверцах. Иногда такая реклама
оказывается весьма выгодной, но не всегда.
- Простите, шеф, - обратился к Контесту старик негр, когда врач
усаживался за руль, - не могли бы вы подбросить меня обратно? Тут
недалеко, за углом. Смелее, смелее, трогайте!
По правде говоря, он мог и не спешить - по сравнению с бесконечным
месяцем, который ему предстоит провести взаперти, в изоляции от людей, эти
несколько секунд не в счет.
Улицы по-прежнему были пустынны. Надо полагать, сейчас самое время
завтрака, после чего народ высыплет из домов почти одновременно. Люди
мигом заполнят тротуары, как термиты в период роения.
- Благодарю вас, - негр церемонно поклонился. - Я не сомневался, что
вы, господин доктор, настоящий джентльмен.
Доктор Контест дружески улыбнулся ему в ответ. Он гордился тем, что
полностью лишен расовых предрассудков. Разве может для врача существовать
расовая неприязнь, расовая предубежденность? Клятва Гиппократа запрещает
медикам делать различия не только между представителями различных рас, но
даже между друзьями или врагами. А этот старик негр наверняка не враг и
никогда им не будет.
- Ну вот мы и на месте, шеф.
Контест почувствовал прилив необычайной разговорчивости, вполне
естественной в условиях этой безмолвной пустыни, хотя там и проживают
десятки миллионов человек.
- Приходилось вам когда-нибудь слышать о Боне, Даниэле Боне? - спросил
он.
- А как же, - с готовностью подтвердил старик.
- В возрасте свыше девяноста лет он обосновался вдали от цивилизации, в
пустыне. Этого чудака испугала перенаселенность, понимаете? Но ведь тогда
там проживало всего несколько человек на одну квадратную милю.
Старик с подозрением взглянул на него и понял, что с ним, вероятно,
шутят. Он с готовностью подхватил шутку и деланно рассмеялся.
- Вот как, а я-то имел в виду другого Бона - поставщика воды из фирмы
"Черный тигр", шеф.
Контест пропустил его слова мимо ушей, повторяя про себя: он не
позволит себе испортить настроение. Ни за что не позволит.
На автостраде доктор переключил мобиль на автоматическое управление:
автомат отлично управлял машиной, выбирая нужное направление, а радары,
установленные на кузове спереди и сзади, обеспечивали должное расстояние
от немногочисленных бронированных грузовиков, "ранних пташек", также
спешивших скрыться из Города. Это позволило Контесту целиком погрузиться в
мысли о Джоне, вспоминать ее розовое, теплое со сна ушко, похожее на
нежный моллюск, с восторгом воскрешать в памяти отдельные моменты этого
восхитительного месяца, проведенного у озер. Собственно, работа, которую
он сейчас выполняет, полностью его устраивала. Да и встречи с Джоной полны
новых ощущений. К тому же расстаются они не надолго, не успевая ни
окончательно забыть друг друга, ни испытать настоящих страданий.
Разумеется, это не означало, что Контест отказался от своих намерений быть
уважаемым членом общества, помогать людям безвозмездно, а порой и
принимать на свет божий новых ревущих граждан в каком-нибудь периферийном
городке, который он со временем выберет и куда они с Джоной переберутся.
Однако пока об этом не стоит и помышлять.
Занятый своими мыслями, он вскоре свернул на узкую асфальтированную
дорогу, теряющуюся в холмах. Еще несколько сотен метров - и дорога
уперлась в массивные стальные ворота, с обеих сторон которых тянулся забор
из толстой проволоки. Выйдя из машины, Контест опустил руки в небольшой
ящичек, прикрепленный к столбу. Химические анализаторы тотчас определили
состав аминокислот в его поту, закодировали их и передали информацию туда,
где она сверялась по картотеке лиц, имеющих право на вход. Ворота бесшумно
отворились. Эту процедуру, как некий обряд, пришлось повторить несколько
раз на двух контрольных пунктах.
В долине, раскинувшейся среди холмов, были разбросаны домики, издали
похожие на бараки, крытые шифером, а неподалеку от них - метеостанция.
Краска на ее стенах облупилась, приборы не действовали: в сущности, ими
никто никогда не пользовался по назначению, да никому это и в голову не
приходило. Возле домиков между мобилями и черными бронированными
транспортерами с грозно торчащими двуствольными орудиями стояли восемь -
десять мужчин в комбинезонах и белых плащах. Неподалеку от транспортеров,
в их тени, выстроилась в ряд четверка мотоциклов, принадлежащих военной
полиции. Полицейские в длинных белых перчатках, белых шлемах и в белых
ремнях с кобурой казались средневековыми вельможами, ненароком попавшими в
свою скромную вотчину.
- Привет, доктор, - сказал один из мужчин в белом, едва мобиль
затормозил и доктор коснулся ногой вытоптанной, пожелтевшей травы. - Как
поживает Джона? По вас сразу видно, что времени на отдых хватило.
Контест дружески улыбнулся. Сотрудники Центра не отличались
оригинальностью. Однако чему тут удивляться: вот если бы было иначе - это
поразило бы всех.
- Команда в сборе, Билл?
- Все в наилучшем виде, Поль. Материал внизу, как обычно. Двенадцать
штук. Но суп вы должны на сей раз взять лично. За этим сейчас строго
следят.
- Что-нибудь особенное? - обратился Контест к маленькому смуглому
мужчине, подпиравшему одно из гигантских колес транспортера. Лишь золотые
полоски на грудном кармане комбинезона, поблекшие и запыленные,
свидетельствовали о том, что перед вами офицер высшего чина. Казалось, он
не слышал вопроса: не спеша докурил сигарету и, тщательно примяв ее в
траве каблуком ботинка, ответил:
- Ничего сверхъестественного. Шефов уже лихорадит от нетерпения: что
вы, Контест, выдадите им через месяц?
Доктор пожал плечами. То же, что всегда. Протоколы, фотографии, схемы,
графики, несколько срезов живой ткани для микроскопического исследования,
бактериологический раствор. Оценка результатов не входит в его
компетенцию. Слава богу, за работу здесь платят.
- Настроение у нашего майора по форме номер семь, - выпалил Билл, что
означало: хуже не придумать. - Тащились сюда из Дюгвея шесть часов. Со
скоростью черепахи - шесть миль в час. Не дай бог расплескать эту штучку!
Впереди - охрана, сзади - полицейские, сверху - вертолет. Словно
президента везли или местную кинозвезду.
Майор молчал. Достав из помятой пачки сигарету, он закурил.
- Сегодня мы доставили сюда какую-то антиматерию, - продолжал Билл, -
вероятно, но только вероятно, для чего-то она пригодится. Если хотите,
можете ее здесь оставить.
- Зачем? - пожал плечами доктор Контест. - Вы же хорошо знаете, что...
Билл кивнул головой.
- Разумеется, я знаю. Ну, в таком случае забирайте ее. Говорят, такого
пока ни у кого нет.
- Как я понимаю, майор, приняв для аппетита, так рванется обратно в
Дюгвей, что побьет все рекорды. Чтобы и духу его здесь не было! Верно,
майор? Теперь-то вы спокойны - эта штука у меня!
- Вот она, - и смуглый майор передал Контесту запечатанный пакет
размером едва ли больше коробки из-под сигарет. - Да смотрите не пролейте,
- Так, стоп, - проговорило Четверть сотни. - Высшая Координация все это
разграничила очень точно. Вмешаемся, отойдя немного в прошлое: когда на
этой части планеты происходила в последний раз смена света и темноты.
Силовое поле, воплощающее Четверть сотни, трепетало все явственней.
Задание его в масштабах галактических было совсем ничтожным (ведь Высшей
Координации, по слухам, случалось сметать с орбит целые планеты или одним
гигантским взрывом искусственной суперлуны уничтожать ярчайшие звездные
скопления), но все-таки, по мысли Четырежды десяти, сулило нечто новое и
очень волновало воображение.
- Термальный удар? Коллапс (в рабочей фазе операции Четырежды десять
подчинялось Четверти сотни и потому было ответственно за техническое
обеспечение)? Может быть, несколько мелких направленных взрывов между
обеими стаями двуногих?..
- Нет, нет, - решительно сказало Четверть сотни. - Ничего в таком роде.
Я занимаюсь этой планетой не один галактический год, и потому нам можно
сделать некоторые отклонения в пределах основного курса Высшей Координации
- осуществить вмешательство совсем иным путем. Гораздо более тонким.
Психологическим.
- Эти двуногие пузыри углерода наделены психикой? - отозвалось
Четырежды десять, не рассмеявшись только потому, что подобные реакции не
свойственны силовому полю.
- В известной мере, да, - подтвердило Четверть сотни. - У них есть
сложная система защиты рефлексов, которые они не в состоянии подавить
усилием воли. Рефлекс сопротивления собственной окончательной и
необратимой дискоординации, например...
- Несмотря на то что они пускают друг в друга маленькими предметами
именно с этой целью?
- Несмотря на это, - ответило Четверть сотни, и вибрация силового поля
усилилась (Четырежды десять отметило состояние ублаготворенности). -
Весьма забавный образец космобионики. Настолько любопытный, что я
посвятило этому целые галактические годы. Впрочем, объяснению это не
поддается. Вам, во всяком случае, нет. Есть рефлексы неприятия
неизвестного и непонятного - особенно такого, что двуногие считают для
себя эстетически и эмоционально негативным. Ими-то мы и постараемся
воспользоваться. Теперь вернемся к моменту смены света темнотой,
происходившей в последний раз на этой части планеты.
Силовые поля задрожали, разрушили своей вибрацией
пространственно-временной континуум и заскользили вспять во времени -
сперва минута за минутой, потом все убыстряя ход. Вскоре вибрации
прекратились.
Над Белой горой снова опускался вчерашний вечер. С пражских редутов,
больше для острастки, ухнуло несколько пушечных залпов. Рассеянные группки
наиболее ретивых солдат Биквоя тут же схватили коней за уздцы, повернули
назад и отъехали на безопасное расстояние. Страговские ворота заперли на
тяжелый дубовый засов и на цепи, укрепили валом из заранее навезенных
камней и земли.
- Перенесемся в город двуногих, - объявило Четверть сотни, - в их самое
большое гнездо, там, на холме. Примем обычный свой вид обитателей системы
Альфа Дракона и пройдем по коридорам так, чтобы двуногие не могли нас не
заметить.
- А дальше? - с нескрываемым интересом спросило Четырежды десять.
- Дальше ничего. Вернемся. Поручение будет тем самым исполнено.
- Выходит, мне следует считать себя эстетически и эмоционально
негативным? - спросило Четырежды десять.
В ином, более подходящем для этого воплощении оно бы, безусловно,
выказало что-то вроде досады, поскольку с точки зрения эстетики ни одно из
обличий Четырежды десяти никогда не вызывало у него ни малейших сомнений.
Понятно, не считая того случая, когда пришлось явиться в виде простого
силового поля.
- Тут сложный вопрос, - уклонилось Четверть сотни от прямого ответа.
Легчайшими, почти не различимыми для невооруженного глаза движениями во
внепространстве они перенеслись на внутренний двор Пражского града,
забитый офицерами, солдатами и растерявшейся прислугой. После каждого
пушечного залпа со страговских бастионов толпа на мгновение затихала, но
тут же снова принималась гомонить, верезжать и горланить на всех языках
Европы.
- Господи... - прошептал стоящий с алебардой фальцский солдат из
королевской стражи, закрыл ладонями лицо и сполз по стене на пол.
Алебарда, стукнувшись, своим начищенным острием отколола кусочек от
мозаичного паркета входной залы. По воздуху в нескольких вершках от пола
скользили два немыслимых чудовища, напоминавших более всего огромных
пауков из полупрозрачного стекла, отороченных бахромой непрерывно
колыхавшихся мохнатых ног. В объемистых утробах страшилищ клубилась
черно-фиолетовая дымка, а из пучка длинных и тоже полупрозрачных отростков
по обеим сторонам тела, похожих на клубки червей, ежесекундно вырывался
сине-фиолетовый бич. С пронзительным треском долетал он и до тех,
потонувших в сумраке, дальних углов залы, куда свет восковых свечей уже не
достигал.
Таково было первое впечатление непредвзятого наблюдателя от Четверти
сотни и Четырежды десяти, притом что последнее по общепринятым у себя на
планете канонам одарено было даже на редкость привлекательной наружностью.
Их организмы с точки зрения приспособляемости были чрезвычайно рациональны
- обитатели системы Альфа Дракона давно уже преодолели неизбежную силу
притяжения, а потому и не нуждались в конечностях. Что же касается бахромы
ног, то это был не более как совершенный рецептор колебаний
электростатического поля, индуцируемого взмахами сине-фиолетовых бичей.
Клубящаяся внутри тела дымка была, как можно догадаться, органом мышления
- невыразимо сложным соединением паракристаллической материи, способным
включать в цепь информации отдельные молекулы, а следовательно, и
неохватный объем кратковременной и долговременной памяти.
Стражник еще разок украдкой глянул из-под руки - Четверть сотни теперь
едва не касалось его своим телом - и снова потерял сознание.
Черно-фиолетовые стеклянные пауки бесшумно скользили по всем коридорам и
залам королевской части Пражского града, строго следя за тем, чтоб
электрический заряд не ранил ни единого смешного углеродного двуножку. И
без того уже взаимными стараниями дезинтегрировало их сегодня более чем
достаточно.
Из выборных пражан смог устоять только глава еврейской общины Шаломон
бен Решен - бледный, как стена, к которой он прислонился, остолбенело
бормочущий кабалистические заклинания. В зале, возле палаты совета,
валялись брошенные свитки долговых обязательств и хранимая пуще глаза
печать пражского филиала дома Фуггера... Глазам короля и всех, кто
собрался на только что начавшийся военный совет, тоже предстали Четверть
сотни и Четырежды десять. Они проплывали мимо, сопровождаемые лишь
потрескиванием мелких электрических разрядов. Но на спине у каждого было
знамение: папский крест и череп со скрещенными костями, а лапы были, как у
василисков, из-под них брызгал яд - и фальцский королевский герб с
грохотом развалился надвое. Такой, правда, заранее рассчитанный, но
бесспорный и безотказный эффект произвело появление Четверти сотни и
Четырежды десяти. Хотя об этой, самой жуткой в своей жизни встрече никто в
дальнейшем не обмолвился ни словом. Нельзя было и вообразить себе видение
более зловещее, более ясно предрекавшее неминуемую гибель.
Наутро после битвы грустный кортеж - король с семьей, курфюрст
Ангальтский, Турн и Гогенлоэ, высший начальствующий состав и ряд
муниципальных чиновников - покинул Прагу. Кавалеристы Бетлена Габора
отказались следовать к осажденному городу и обратились в бегство по
примеру своих земляков. Остатки сословного войска, не глядя на угрозы и
посулы Турна-младшего, вытребовав задержанное жалованье, принялись грабить
пражан, которых должны были защищать.
Девятого ноября после полудня над Прагой сквозь тучи пробился огромный
размытый диск солнца. Великолепную картину осветил он: генерал Биквой и
герцог Максимилиан беспрепятственно въехали в покоренную и покорившуюся
Прагу и направились к алтарю костела капуцинов на площадь Лорето - служить
благодарственную мессу. Судьба чехов была решена.
Ждать всего этого Четверть сотни и Четырежды десять не стали.
Продефилировав по Пражскому граду, сразу же снова преобразовались в два
пульсирующих силовых поля и таким образом почти полностью скрылись из глаз
землян. Но еще до того, как, разрушив пространственно-временной континуум,
вибрация отбросила их на неизмеримо далекое расстояние к звезде Альфа
Дракона, Четырежды десять заметило:
- А тонко провели мы эту операцию. Собственно, вообще ведь ничего и не
произошло...
Четверть сотни обдумывало свою реплику не по-земному краткий промежуток
времени:
- Ну, не скажите. Во всяком случае, на ближайшие триста местных
оборотов развитие этого уголка планеты изменит свое направление - и
довольно круто. А по оценкам здешних двуногих в том, что касается сферы
эмоций и метаболизма, - отнюдь не к лучшему.
- И сколько же составят триста оборотов здешней планеты?
- Едва ли одну двухтысячную Большого оборота, - отвечало Четверть
сотни. - Ничтожно мало, говорить не о чем. Но жизнь отдельного двуножки
длится невероятно короткий срок. За триста местных оборотов смениться
может до двенадцати поколений. Так что по их понятиям...
Четырежды десять уже наращивало амплитуду колебаний, транспортирующих
во внепространство, и сказало только:
- Главное - интересы Галактики.
Четверть сотни нашло это замечание совершенно излишним. Понятно, в
любых обстоятельствах главное - интересы Галактики. Это само собой
разумеется.
Прагу накрыла ночь. У городских стен на ледяном ветру горели костры
императорского воинства.
У одного из них зябко жался - скорее от нервного напряжения, чем от
холода, - молоденький французский офицер. В рассеянии тер давно уже сухое
пятно крови у себя на рукаве.
Кровь брызнула из жил его солдата, которому во время штурма пушечным
ядром оторвало голову. Обезглавленное тело еще несколько раз шагнуло,
затем рухнуло на землю и в последней судороге затихло. Будто часы, будто
дурацкие нелепые часы, подумал офицер, глядя на свою ладонь, в которой
держал редкостный предмет яйцевидной формы, сделанный из золота, - часы
работы знаменитого нюрнбергского мастера Хагена. Двойная крышка у них была
смята. Часы спасли молодому офицеру жизнь - не дали войти в тело пуле,
пущенной из пистолета. И ведь какое-то время тоже еще шли. Как человек,
совсем как человек...
Досадно, думал молодой француз. Какая мысль! Это могло бы совершить
переворот во всей науке. Человек и часы. Все отправления, роднящие нас с
прочими живыми существами, - питание, рост, желания, чувства, поведение,
созревание, размножение и старение - все это суть направленное,
механическое, не зависящее от духовности движение и как таковое должно
быть изучено. Какие горизонты! Могли бы наконец-то найти путь, как
ориентировать свой разум к отысканию научных истин. Путь к методу.
Досадно. Досадно, что такая мысль пришла к нему так поздно. Завтра он
будет, по всей видимости, мертв - убит солдатами сословного войска или
затоптан лошадьми Бетлена Габора. Ведь Белая гора - это же Пиррова победа.
Сколько ему еще суждено прожить? Когда откроются ворота Праги, чтобы
исторгнуть свежие полки?
- Черт, да ведь тут какой-то офицер! - услышал он надтреснутый,
простуженный и хриплый голос.
Молоденький француз дернул головой, словно отряхивая с себя сон:
- Поручик шевалье Рене Декарт к вашим услугам, господин полковник.
-----------------------------------------------------------------------
L.Soucek. Hippokratuv slib. Пер. с чешск. - Г.Матвеева.
Сб. "День на Каллисто". М., "Мир", 1986.
OCR & spellcheck by HarryFan, 27 June 2001
-----------------------------------------------------------------------
- Желаю вам самого, самого доброго утра, господин доктор, - раздалось
воркование приятного девичьего голоса. Глубокий успокаивающий альт
продолжал: - Я уверена, что вы прекрасно выспались. У меня для вас хорошие
новости: сегодня ожидается великолепный день, без дождя, правда, смог...
Доктор Контест вздохнул, повернулся на постели и, нащупав кнопку, нажал
ее: поток оптимизма с магнитофонной ленты прервался. Для ББ (Будильник
Белла) каждый грядущий день сулил массу удовольствий, пусть даже над
Землей нависла угроза всемирного потопа, а каждая ночь, проведенная под
крылышком ББ, обещала, как известно, сказочно прекрасные сны.
И вот сегодня снова истек срок очередного отпуска.
- У озер в самом деле было отлично, - сказала Джона, словно читая его
мысли. Иногда ему казалось, нет, он даже был убежден, что она и впрямь
обладает такой способностью. Впрочем, это не так и трудно - обычно у него
нет собственных идей, собственного мнения, да он и не нуждается в этом.
- Отлично, - согласился Контест и поцеловал ее в плечо. - Доброе утро,
Джона.
- Доброе утро, Поль. Думаю, что с булочками и молоком сегодня будет
полный порядок.
Она босиком засеменила к лифту на кухне. Так и есть, булки и молоко уже
на месте. У разносчика в это утро тоже все сошло без сучка и задоринки.
Вот здорово! Поль не любит, когда первый день после очередного отпуска,
перед началом нового эксперимента ему приходится начинать с сушек и кофе с
консервированным молоком.
- Ночью стреляли, - сказала Джона, на мгновенье отвлекшись от
электроплиты. - Тебя это не разбудило?
- Нет, - солгал он. - Видимо, парни баловались пугачами. Шум, гвалт -
это так характерно для подростков.
Но этот крик, перешедший в хрип... А вдруг ему показалось? Заслышав
подобный крик - в который раз? - он на какой-то миг подумал (не впервые,
не так ли?): "А не побежать ли вниз?" Но он никуда не побежал. Право, не
следует преувеличивать значение клятвы Гиппократа, клятвы медиков. Кроме
того, на место происшествия вскоре прибыла бронированная полицейская
машина. В таких машинах, всем известно, несут дежурство его коллеги -
врачи скорой помощи, чтобы в случае необходимости быть под рукой.
Он покончил с завтраком.
- Ну, пока, Джона. Так-то лучше, собственно, это единственно возможный
выход.
- Пока, Поль. Снова через месяц, да? Мне без тебя будет тоскливо.
- Я надеюсь, - усмехнулся он. - И, пожалуйста, позаботься о себе,
малютка!
- РБС - разумеется, будьте спокойны, господин доктор!
Он поцеловал ее в губы, в ладони, в маленькое розовое ушко, хранившее
запах сна. Механически обшарил руками карманы. Очки, бумажник, зажигалка -
все на своих местах. Великолепный день.
В тот час улицы были еще пустынны. На тротуарах не осталось и следа от
вчерашней перестрелки. Машины-мусороочистители привели все в надлежащий
порядок. Засунув в нос тампоны против смога, доктор поспешил к станции
скоростной железной дороги, находящейся, к счастью, поблизости - всего в
нескольких десятках метров.
- Уже к пациенту, господин доктор? - окликнул его сосед-зеленщик,
который только что привез небольшую партию свежих овощей с рынка. - Желаю
удачи, - усмехнулся он и скрылся с пластмассовым подносом в руках за
полуспущенными железными жалюзи.
Какую-то долю секунды доктор Контест размышлял, кому, собственно,
зеленщик желает удачи - ему самому или больному. Обоим не имеет смысла.
На станции стоял отвратительный запах - пахло дезинфекцией. Контест
устроился в углу свободного купе. Он ездил тут только раз в месяц и
поэтому даже не знал, садятся ли в первые ранние поезда постоянные
пассажиры. Не мешало бы, конечно, с ними познакомиться.
Вагон, разумеется, был оснащен кондиционером, и доктор вынул тампоны.
Хотя он успел пройти всего каких-то несколько шагов, фильтр успел слегка
посереть. Правда, для данного времени года это вполне обычное явление.
Контест забился в угол: с прошлого года линия скоростной дороги в самых
опасных местах обнесена стальными стенами, что значительно сократило число
несчастных случаев, а огнестрельных ранений и вовсе не зарегистрировано.
Но чем черт не шутит? При скорости двести километров в час легко
пострадать и от камня, тем более что в окнах вагона стекла обычные.
Железнодорожная компания по-своему объясняла нападения, используя для этой
цели плакаты, которые были наклеены в каждом купе: поскольку агрессивности
трудно избежать, так уж пусть лучше бросят камень и выбьют стекло, чем
начнут стрелять или подложат взрывчатку. С этой целью в стоимость билета
компания внесла всестороннее и очень выгодное страхование.
Город, этот фантастический улей, медленно просыпался. Скоростная дорога
порой буквально проваливалась под землю, вновь внезапно выныривая из
туннелей на мосты и наземную часть трассы. В вагонах в хаотическом ритме
чередовались свет и тьма, а светящиеся мягким светом люминофоры
контрастнее оттеняли это мелькание. Во время одной из таких внезапных
мгновенных вспышек доктор Контест при выезде из туннеля заметил бледного
хилого с виду юнца. Паренек пытался (ему никто не мешал) уложить поперек
рельсов какую-то балку или бревно. Поезд промчался мимо, на миг осветив
щуплую фигурку, которая запечатлелась на сетчатке глаз Контеста.
Скоростные дороги уже давно были оснащены устройствами, устраняющими с
путей любые предметы.
Где-то совсем рядом, возможно в соседнем вагоне, раздался звон битого
стекла. И тут же по вагонам заспешили два веселых монтера, чтобы заменить
стекло. Минута - и все будет в наилучшем виде. Так что, как ни прикидывай,
скоростная дорога - один из самых удобных способов передвижения.
Доктор Контест вышел на конечной станции и ступил на эскалатор, который
доставил его в зал ожидания. Кроме него в зале никого не было.
- Могу ли я вам чем-либо помочь? - раздался голос, похожий на голос
диктора из Будильника Белла - обычно таким тоном говорили девицы,
окончившие специальные курсы бюро добрых услуг по обслуживанию
клиентов-мужчин. Голос принадлежал блондинке из справочного центра. "Очень
красивая девушка", - подумал Контест, хотя толстое непробиваемое стекло
будки несколько искажало ее внешность.
- Нет... Впрочем, да. Вызовите, пожалуйста, мою машину из Тринадцатого
гаража. Пусть ее пришлют. Я доктор Контест.
- Очень разумно с вашей стороны, господин доктор, - с материнской
заботой произнесла девушка. - Я сейчас же исполню вашу просьбу.
И она тотчас сделала заказ. Через несколько минут перед входом в зал
ожидания притормозил голубой мобиль с крупными броскими рисунками на
медицинскую тему на капоте, крыше кузова и дверцах. Иногда такая реклама
оказывается весьма выгодной, но не всегда.
- Простите, шеф, - обратился к Контесту старик негр, когда врач
усаживался за руль, - не могли бы вы подбросить меня обратно? Тут
недалеко, за углом. Смелее, смелее, трогайте!
По правде говоря, он мог и не спешить - по сравнению с бесконечным
месяцем, который ему предстоит провести взаперти, в изоляции от людей, эти
несколько секунд не в счет.
Улицы по-прежнему были пустынны. Надо полагать, сейчас самое время
завтрака, после чего народ высыплет из домов почти одновременно. Люди
мигом заполнят тротуары, как термиты в период роения.
- Благодарю вас, - негр церемонно поклонился. - Я не сомневался, что
вы, господин доктор, настоящий джентльмен.
Доктор Контест дружески улыбнулся ему в ответ. Он гордился тем, что
полностью лишен расовых предрассудков. Разве может для врача существовать
расовая неприязнь, расовая предубежденность? Клятва Гиппократа запрещает
медикам делать различия не только между представителями различных рас, но
даже между друзьями или врагами. А этот старик негр наверняка не враг и
никогда им не будет.
- Ну вот мы и на месте, шеф.
Контест почувствовал прилив необычайной разговорчивости, вполне
естественной в условиях этой безмолвной пустыни, хотя там и проживают
десятки миллионов человек.
- Приходилось вам когда-нибудь слышать о Боне, Даниэле Боне? - спросил
он.
- А как же, - с готовностью подтвердил старик.
- В возрасте свыше девяноста лет он обосновался вдали от цивилизации, в
пустыне. Этого чудака испугала перенаселенность, понимаете? Но ведь тогда
там проживало всего несколько человек на одну квадратную милю.
Старик с подозрением взглянул на него и понял, что с ним, вероятно,
шутят. Он с готовностью подхватил шутку и деланно рассмеялся.
- Вот как, а я-то имел в виду другого Бона - поставщика воды из фирмы
"Черный тигр", шеф.
Контест пропустил его слова мимо ушей, повторяя про себя: он не
позволит себе испортить настроение. Ни за что не позволит.
На автостраде доктор переключил мобиль на автоматическое управление:
автомат отлично управлял машиной, выбирая нужное направление, а радары,
установленные на кузове спереди и сзади, обеспечивали должное расстояние
от немногочисленных бронированных грузовиков, "ранних пташек", также
спешивших скрыться из Города. Это позволило Контесту целиком погрузиться в
мысли о Джоне, вспоминать ее розовое, теплое со сна ушко, похожее на
нежный моллюск, с восторгом воскрешать в памяти отдельные моменты этого
восхитительного месяца, проведенного у озер. Собственно, работа, которую
он сейчас выполняет, полностью его устраивала. Да и встречи с Джоной полны
новых ощущений. К тому же расстаются они не надолго, не успевая ни
окончательно забыть друг друга, ни испытать настоящих страданий.
Разумеется, это не означало, что Контест отказался от своих намерений быть
уважаемым членом общества, помогать людям безвозмездно, а порой и
принимать на свет божий новых ревущих граждан в каком-нибудь периферийном
городке, который он со временем выберет и куда они с Джоной переберутся.
Однако пока об этом не стоит и помышлять.
Занятый своими мыслями, он вскоре свернул на узкую асфальтированную
дорогу, теряющуюся в холмах. Еще несколько сотен метров - и дорога
уперлась в массивные стальные ворота, с обеих сторон которых тянулся забор
из толстой проволоки. Выйдя из машины, Контест опустил руки в небольшой
ящичек, прикрепленный к столбу. Химические анализаторы тотчас определили
состав аминокислот в его поту, закодировали их и передали информацию туда,
где она сверялась по картотеке лиц, имеющих право на вход. Ворота бесшумно
отворились. Эту процедуру, как некий обряд, пришлось повторить несколько
раз на двух контрольных пунктах.
В долине, раскинувшейся среди холмов, были разбросаны домики, издали
похожие на бараки, крытые шифером, а неподалеку от них - метеостанция.
Краска на ее стенах облупилась, приборы не действовали: в сущности, ими
никто никогда не пользовался по назначению, да никому это и в голову не
приходило. Возле домиков между мобилями и черными бронированными
транспортерами с грозно торчащими двуствольными орудиями стояли восемь -
десять мужчин в комбинезонах и белых плащах. Неподалеку от транспортеров,
в их тени, выстроилась в ряд четверка мотоциклов, принадлежащих военной
полиции. Полицейские в длинных белых перчатках, белых шлемах и в белых
ремнях с кобурой казались средневековыми вельможами, ненароком попавшими в
свою скромную вотчину.
- Привет, доктор, - сказал один из мужчин в белом, едва мобиль
затормозил и доктор коснулся ногой вытоптанной, пожелтевшей травы. - Как
поживает Джона? По вас сразу видно, что времени на отдых хватило.
Контест дружески улыбнулся. Сотрудники Центра не отличались
оригинальностью. Однако чему тут удивляться: вот если бы было иначе - это
поразило бы всех.
- Команда в сборе, Билл?
- Все в наилучшем виде, Поль. Материал внизу, как обычно. Двенадцать
штук. Но суп вы должны на сей раз взять лично. За этим сейчас строго
следят.
- Что-нибудь особенное? - обратился Контест к маленькому смуглому
мужчине, подпиравшему одно из гигантских колес транспортера. Лишь золотые
полоски на грудном кармане комбинезона, поблекшие и запыленные,
свидетельствовали о том, что перед вами офицер высшего чина. Казалось, он
не слышал вопроса: не спеша докурил сигарету и, тщательно примяв ее в
траве каблуком ботинка, ответил:
- Ничего сверхъестественного. Шефов уже лихорадит от нетерпения: что
вы, Контест, выдадите им через месяц?
Доктор пожал плечами. То же, что всегда. Протоколы, фотографии, схемы,
графики, несколько срезов живой ткани для микроскопического исследования,
бактериологический раствор. Оценка результатов не входит в его
компетенцию. Слава богу, за работу здесь платят.
- Настроение у нашего майора по форме номер семь, - выпалил Билл, что
означало: хуже не придумать. - Тащились сюда из Дюгвея шесть часов. Со
скоростью черепахи - шесть миль в час. Не дай бог расплескать эту штучку!
Впереди - охрана, сзади - полицейские, сверху - вертолет. Словно
президента везли или местную кинозвезду.
Майор молчал. Достав из помятой пачки сигарету, он закурил.
- Сегодня мы доставили сюда какую-то антиматерию, - продолжал Билл, -
вероятно, но только вероятно, для чего-то она пригодится. Если хотите,
можете ее здесь оставить.
- Зачем? - пожал плечами доктор Контест. - Вы же хорошо знаете, что...
Билл кивнул головой.
- Разумеется, я знаю. Ну, в таком случае забирайте ее. Говорят, такого
пока ни у кого нет.
- Как я понимаю, майор, приняв для аппетита, так рванется обратно в
Дюгвей, что побьет все рекорды. Чтобы и духу его здесь не было! Верно,
майор? Теперь-то вы спокойны - эта штука у меня!
- Вот она, - и смуглый майор передал Контесту запечатанный пакет
размером едва ли больше коробки из-под сигарет. - Да смотрите не пролейте,