споров. Поэтому все должно было пройти гладко. Однако Хольцман, проделав
все, о чем мы заранее договорились, вдруг решил, что как человек и
особенно как врач он не имеет права безнаказанно лишать жизни другого
человека, даже если речь идет о восстановлении справедливости. Поэтому он
решил явиться с повинной. А чтобы не подвести нас, он и придумал всю эту
глупость о научной зависти. Смею вас заверить, господин прокурор, что на
суде мы будем показывать совершенно другое, а именно, что Хольцман,
находясь под впечатлением неожиданной смерти Траммера, впал в глубокую
депрессию и что его сообщение или, если вам будет угодно, признание,
является всего лишь результатом внезапного помутнения рассудка, а все, что
он там наговорил - сплошной вымысел. Поэтому на суде, господин прокурор,
мы постараемся сделать все, чтобы спасти нашего коллегу Хольцмана от
тяжкого наказания.
- Даже ценой нарушения закона? - поинтересовался прокурор.
- Мы поступим так в интересах всего человечества.
- Послушайте, господин доктор, - перебил его прокурор Классен,
закуривая еще одну сигару, - это ваше - как бы его назвать? - научное
жюри, или консилиум, вероятно, имело определенные причины поступить именно
так. А мне эти причины до сих пор не ясны. Ведь, насколько я понял,
антиментон представлял собой препарат, который успокаивал душевные
страдания, то есть, по существу, позволял как бы ускорить все то, что
человек должен был переживать в себе в течение достаточно долгого времени,
пока он в конце концов не успокоится. Так?
Доктор Бергсон утвердительно кивнул головой.
- Так. Вернее, почти так, и в этом "почти" кроется вся суть проблемы.
Представьте себе, господин Классен, что у вас умирает кто-либо из близких
или случается какое-нибудь несчастье, или, например, вас бросил кто-то, к
кому вы были сильно привязаны. Ясно, что должно пройти довольно много
времени, пока у вас внутри все переболит и успокоится. Иногда, кстати, это
чувство совсем не проходит. Вместе с тем в подобной ситуации человек как
бы набирается жизненного опыта, становится более умудренным - таковы,
вероятно, извечные законы природы.
Если бы с помощью такого средства как антиментон человек оказался в
состоянии мгновенно все забывать, либо резко ускорить процесс своих
внутренних переживаний, который я назвал бы созреванием, а, может,
накоплением опыта, то, поверьте, это не стало бы для людей таким уж
благом. Некая боль всегда должна сопутствовать человеку в жизни. В том
числе и физическая. Если бы на свете вдруг пропала физическая боль, то,
вероятно, это существенно сказалось бы на человеческой природе. Конечно,
не та кратковременная боль, от которой мы стараемся избавиться в
медицинской практике, а вообще всякая боль - ведь тогда у человека просто
не осталось бы в жизни никаких радостей.
- Стало быть, - прервал рассуждения Бергсона прокурор, - обвиняемый
Хольцман лишил жизни вашего коллегу Траммера, действуя в соответствии с
принятым коллегиально решением? Господин доктор, я не врач и не хотел бы
предаваться сейчас размышлениям по поводу физической или душевной боли, но
в данный момент я могу обсуждать имеющиеся у нас факты только с точки
зрения закона. Правда, должен вам сказать, что кроме уголовных статей и
параграфов существует еще человеческая совесть, и то, почему ваш коллега
пришел к нам с повинной было продиктовано ему его совестью. Если хотите
услышать мое твердое мнение - он убийца. Это было совершенно обычное,
хладнокровно задуманное убийство, причем сам Хольцман оказался в данном
случае лишь орудием, а вы и все остальные сотрудники - его соучастники.
- Я понимаю, господин прокурор, что вы имеете в виду, - согласился
доктор Бергсон, - но это было задумано лишь для того, чтобы предотвратить
другое убийство - утрату совести, исчезновение душевных мук, той тени,
которая всегда рядом с человеком, которая всегда следует за ним, если он
совершил нечто недозволенное, пусть даже об этом знает только он один.
Представьте себе, - впервые за весь разговор доктор Бергсон немного
оживился, - что антиментон позволял бы мгновенно забывать что-либо или
существенно ускорять сам процесс забвения. Особенно в тех случаях, когда
человек совершал какое-нибудь преступление так умело, что закон и юстиция
были бы бессильны его найти. Тогда стоило бы ему, совершив преступление
или, скажем, нечестный поступок, принять соответствующую дозу антиментона
- и человек перед самим собой был бы чист как стеклышко.
- А разве нельзя было поставить дело так, чтобы держать эти средства
под строгим контролем? - поинтересовался прокурор Классен.
- Господин прокурор, - усмехнулся в ответ посетитель, - наркотики давно
уже находятся под строгим контролем. В то же время, сколько проблем у нас
сразу возникло? А сколько осложнений мы имеем постоянно с ядерным оружием?
К тому же, как вы, несомненно, знаете, в настоящее время заключен
международный договор о запрещении экспериментов, в результате которых
могут произойти нарушения генетического кода или появиться разного рода
мутанты...
- Погодите, погодите, - выпустил струйку сигарного дыма прокурор
Классен. - Все это мне понятно. Но почему нельзя было, например, заключить
такое же соглашение об использовании антиментона?
- Это оказалось невозможным. Из-за славы. Перед доктором Траммером
гораздо четче вырисовывались будущая известность и слава, чем какие-то там
печальные последствия. Причем, когда он начинал говорить о последствиях, -
а ведь мы, как могли, старались убедить его в их неизбежности, - то видел
лишь одни плюсы своего открытия. Мы же видели и все минусы. Представьте
себе, господин прокурор, что означало бы для людей, если бы вдруг
оказалось, что любой человек с помощью обычной таблетки или порошка может
гарантировать себе необходимую потерю памяти? Или же быстрое и эффективное
очищение совести, когда ему это вздумается? Коллега Траммер не хотел этого
понять. Поэтому, раз он оказался не в состоянии правильно оценить
последствия своего открытия, он ни в коем случае не должен был им
воспользоваться. Вот мы и предъявили ему ультиматум накануне доклада.
- А может, - задумался Классен, - Траммер был идеалистом, который
полагал возможным использовать лишь положительные стороны своего открытия?
- Господин прокурор, - с горечью усмехнулся доктор Бергсон, - идеалисты
тоже должны нести ответственность за свои поступки. Нельзя смотреть на
вещи так односторонне. К тому же мы не один раз все обсудили, прежде чем
прийти к определенному решению. Поймите, мы стремились к тому, чтобы у
людей никогда не возникла возможность жить без совести.
- Однако, - пожал плечами прокурор Классен, - ваше решение
противоречило тому факту, что люди не могут жить без законов.
- А без справедливости? - возразил ему Бергсон.
- Если каждый будет придерживаться своего собственного понятия о
справедливости, то на свете окажется много разных справедливостей - по
существу это означало бы, что справедливости нет вообще, а в человеческом
обществе это невозможно, - закончил свою мысль прокурор Классен.
- Так вот, - посерьезнел вдруг доктор Бергсон, как бы вознамерившись
завершить затянувшуюся дискуссию, - до начала процесса остается примерно
двенадцать часов. И вам следует решиться, господин прокурор. Отказавшись
принять участие в процессе, вы дадите понять всем, где правда...
- Послушайте, дорогой Бергсон, - прервал своего гостя прокурор Классен,
- в чем заключается правда, вы не узнаете никогда, поскольку у нас речь
шла о некоей абсолютной правде. Отказываясь от участия в процессе, я тем
самым даю понять, что нахожусь на вашей стороне, а это в свою очередь
означает полную вашу правоту. Если же я стану участвовать в процессе, то
каким окажется приговор, будет зависеть от присяжных заседателей и от
суда. Но даже если бы они оказались на вашей стороне, все равно ваш
коллега Хольцман должен понести наказание в соответствии с существующими
законами. Надеюсь, хоть это вам ясно, господин доктор?
- Нет, - убежденно возразил посетитель, - Хольцман не будет осужден,
поскольку у вас на руках нет достаточно веских доказательств. К тому же,
если вы хотите быть справедливым до конца, то должны потребовать наказания
и для всех нас - ведь Хольцман действовал от нашего имени.
- Мы не можем осудить всех, если снотворное в кофе вашему сослуживцу
Траммеру подсыпал только один из вас.
- Итак, господин прокурор, - решился наконец доктор Бергсон, - вы,
видимо, склоняетесь к тому, чтобы антиментон начали производить уже
сегодня и чтобы этот препарат, законным или незаконным способом, мог
достать каждый, кто хотел бы забыть что-либо, в том числе и вашу
пресловутую справедливость.
Последовало молчание.
- Позвольте мне спросить вас кое о чем, господин доктор, - обратился
вдруг к своему гостю хозяин кабинета. - Решившись осуществить это свое,
скажем так, намерение, вы сами не запаслись хорошей порцией антиментона?
- Господин прокурор, - серьезно ответил доктор Бергсон, - смею вас
заверить, что практически весь изготовленный в институте препарат был
уничтожен, уничтожены также все лабораторные журналы с записями опытов и
сами мы не приняли никакой дозы антиментона. Да и зачем нам нужно было это
делать - ведь мы действовали в полной уверенности, что угрызения совести
нас мучить не будут.
- Ну и как, не мучают? - испытующе глянул на посетителя прокурор
Классен.
- А вы мучились бы угрызениями совести, господин прокурор, будучи
убеждены, что действуете в интересах человечества?
- Милый доктор Бергсон, - усмехнулся прокурор, - хотя по некоторым
вашим высказываниям сразу видно, что вы не юрист, я все же хотел бы вас
кое о чем спросить. Уверены ли вы, что где-нибудь в другой стране, в
какой-либо другой лаборатории в это же самое время или, допустим, в
ближайшем будущем не будет создано нечто подобное антиментону?
- Думаю, что именно так оно и будет, - ответил доктор Бергсон, вялым
движением рук как бы расписываясь в собственной беспомощности. - Вероятно,
в научных исследованиях каждый полученный результат можно использовать как
на благо человечества, так и во вред ему. Правда, как только где-нибудь
произойдет нечто подобное, люди сразу должны выступить против этого.
- Но, господин доктор, - возразил прокурор Классен, - как можно с
самого начала знать, принесет данное открытие пользу или вред? Или что из
них окажется более важным? Это все равно, как если бы мы рассуждали об
атомной энергии, имея в виду лишь атомную бомбу, а не, к примеру,
радиоактивные материалы, используемые для облучения опухолей. Где тут
граница? Если позволите, то как юрист я бы сказал, что фактически у нас с
вами достаточно близкие взгляды на вещи, хотя в целом ряде вопросов мы
несколько расходимся. Итак, вы пришли сообщить мне, что у меня остается
двенадцать часов на размышление, чему отдать предпочтение, причем, как я
понимаю, передо мной стоит выбор: либо присоединиться к вашей точке
зрения, которая, вообще говоря, не является достаточно общим решением
вопроса, и забыть о том, что на свете существуют право, законность и все
остальное, либо действовать сообразно духу своей профессии и начисто
забыть о мотивах, которые вы мне здесь привели.
Доктор Бергсон поднялся с кресла и с достоинством поклонился.
- По-моему, все сформулировано абсолютно точно. У вас действительно
есть двенадцать часов на размышление. Простите, господин прокурор, что
отнял у вас слишком много времени.
- Мне было интересно выслушать вас, господин Бергсон, - сказал
прокурор. - Поверьте, я вполне допускаю вашу точку зрения и рад, что вы
меня тоже поняли. Уверяю вас, что постараюсь продумать создавшуюся
ситуацию до конца. Хотя, конечно, любое решение выдвинет перед нами новые
проблемы.
- Понимаю, господин прокурор, - сказал доктор Бергсон уже у самой
двери. Потом полез в карман и вынул оттуда маленькую пробирку. - Понимаю,
- повторил он, - принять правильное решение всегда трудно, особенно в
таком деле. А на вас падает огромная ответственность. Видите ли, пока мы
здесь рассуждали, все было более или менее ясно, поскольку нам вовсе не
приходило в голову, что можно что-нибудь забыть. Ведь для нас очевидной
казалась только наша правда. А теперь, если позволите, я хотел бы вручить
вам единственную оставшуюся у нас порцию антиментона. Он действует вполне
надежно и, кроме того, совершенно безвреден. С вашего разрешения, через
двенадцать часов я позвоню вам, чтобы узнать, воспользовались вы им или
нет. До свидания, господин прокурор.
Он поклонился еще раз. Потом приоткрыл дверь и, прежде чем покинуть
кабинет, обернулся и проговорил слегка извиняющимся тоном:
- А теперь, представьте себе, господин прокурор, что в этой пробирке
вовсе не антиментон, а всего лишь "плацебо" - не оказывающий никакого
действия, полностью безвредный препарат, и что я вам солгал. Естественно,
я не утверждаю, будто это именно так. Однако, если бы это было так, вам
пришлось бы очень трудно... Не правда ли, господин прокурор? - и доктор
Бергсон тихонько притворил за собой дверь.
все, о чем мы заранее договорились, вдруг решил, что как человек и
особенно как врач он не имеет права безнаказанно лишать жизни другого
человека, даже если речь идет о восстановлении справедливости. Поэтому он
решил явиться с повинной. А чтобы не подвести нас, он и придумал всю эту
глупость о научной зависти. Смею вас заверить, господин прокурор, что на
суде мы будем показывать совершенно другое, а именно, что Хольцман,
находясь под впечатлением неожиданной смерти Траммера, впал в глубокую
депрессию и что его сообщение или, если вам будет угодно, признание,
является всего лишь результатом внезапного помутнения рассудка, а все, что
он там наговорил - сплошной вымысел. Поэтому на суде, господин прокурор,
мы постараемся сделать все, чтобы спасти нашего коллегу Хольцмана от
тяжкого наказания.
- Даже ценой нарушения закона? - поинтересовался прокурор.
- Мы поступим так в интересах всего человечества.
- Послушайте, господин доктор, - перебил его прокурор Классен,
закуривая еще одну сигару, - это ваше - как бы его назвать? - научное
жюри, или консилиум, вероятно, имело определенные причины поступить именно
так. А мне эти причины до сих пор не ясны. Ведь, насколько я понял,
антиментон представлял собой препарат, который успокаивал душевные
страдания, то есть, по существу, позволял как бы ускорить все то, что
человек должен был переживать в себе в течение достаточно долгого времени,
пока он в конце концов не успокоится. Так?
Доктор Бергсон утвердительно кивнул головой.
- Так. Вернее, почти так, и в этом "почти" кроется вся суть проблемы.
Представьте себе, господин Классен, что у вас умирает кто-либо из близких
или случается какое-нибудь несчастье, или, например, вас бросил кто-то, к
кому вы были сильно привязаны. Ясно, что должно пройти довольно много
времени, пока у вас внутри все переболит и успокоится. Иногда, кстати, это
чувство совсем не проходит. Вместе с тем в подобной ситуации человек как
бы набирается жизненного опыта, становится более умудренным - таковы,
вероятно, извечные законы природы.
Если бы с помощью такого средства как антиментон человек оказался в
состоянии мгновенно все забывать, либо резко ускорить процесс своих
внутренних переживаний, который я назвал бы созреванием, а, может,
накоплением опыта, то, поверьте, это не стало бы для людей таким уж
благом. Некая боль всегда должна сопутствовать человеку в жизни. В том
числе и физическая. Если бы на свете вдруг пропала физическая боль, то,
вероятно, это существенно сказалось бы на человеческой природе. Конечно,
не та кратковременная боль, от которой мы стараемся избавиться в
медицинской практике, а вообще всякая боль - ведь тогда у человека просто
не осталось бы в жизни никаких радостей.
- Стало быть, - прервал рассуждения Бергсона прокурор, - обвиняемый
Хольцман лишил жизни вашего коллегу Траммера, действуя в соответствии с
принятым коллегиально решением? Господин доктор, я не врач и не хотел бы
предаваться сейчас размышлениям по поводу физической или душевной боли, но
в данный момент я могу обсуждать имеющиеся у нас факты только с точки
зрения закона. Правда, должен вам сказать, что кроме уголовных статей и
параграфов существует еще человеческая совесть, и то, почему ваш коллега
пришел к нам с повинной было продиктовано ему его совестью. Если хотите
услышать мое твердое мнение - он убийца. Это было совершенно обычное,
хладнокровно задуманное убийство, причем сам Хольцман оказался в данном
случае лишь орудием, а вы и все остальные сотрудники - его соучастники.
- Я понимаю, господин прокурор, что вы имеете в виду, - согласился
доктор Бергсон, - но это было задумано лишь для того, чтобы предотвратить
другое убийство - утрату совести, исчезновение душевных мук, той тени,
которая всегда рядом с человеком, которая всегда следует за ним, если он
совершил нечто недозволенное, пусть даже об этом знает только он один.
Представьте себе, - впервые за весь разговор доктор Бергсон немного
оживился, - что антиментон позволял бы мгновенно забывать что-либо или
существенно ускорять сам процесс забвения. Особенно в тех случаях, когда
человек совершал какое-нибудь преступление так умело, что закон и юстиция
были бы бессильны его найти. Тогда стоило бы ему, совершив преступление
или, скажем, нечестный поступок, принять соответствующую дозу антиментона
- и человек перед самим собой был бы чист как стеклышко.
- А разве нельзя было поставить дело так, чтобы держать эти средства
под строгим контролем? - поинтересовался прокурор Классен.
- Господин прокурор, - усмехнулся в ответ посетитель, - наркотики давно
уже находятся под строгим контролем. В то же время, сколько проблем у нас
сразу возникло? А сколько осложнений мы имеем постоянно с ядерным оружием?
К тому же, как вы, несомненно, знаете, в настоящее время заключен
международный договор о запрещении экспериментов, в результате которых
могут произойти нарушения генетического кода или появиться разного рода
мутанты...
- Погодите, погодите, - выпустил струйку сигарного дыма прокурор
Классен. - Все это мне понятно. Но почему нельзя было, например, заключить
такое же соглашение об использовании антиментона?
- Это оказалось невозможным. Из-за славы. Перед доктором Траммером
гораздо четче вырисовывались будущая известность и слава, чем какие-то там
печальные последствия. Причем, когда он начинал говорить о последствиях, -
а ведь мы, как могли, старались убедить его в их неизбежности, - то видел
лишь одни плюсы своего открытия. Мы же видели и все минусы. Представьте
себе, господин прокурор, что означало бы для людей, если бы вдруг
оказалось, что любой человек с помощью обычной таблетки или порошка может
гарантировать себе необходимую потерю памяти? Или же быстрое и эффективное
очищение совести, когда ему это вздумается? Коллега Траммер не хотел этого
понять. Поэтому, раз он оказался не в состоянии правильно оценить
последствия своего открытия, он ни в коем случае не должен был им
воспользоваться. Вот мы и предъявили ему ультиматум накануне доклада.
- А может, - задумался Классен, - Траммер был идеалистом, который
полагал возможным использовать лишь положительные стороны своего открытия?
- Господин прокурор, - с горечью усмехнулся доктор Бергсон, - идеалисты
тоже должны нести ответственность за свои поступки. Нельзя смотреть на
вещи так односторонне. К тому же мы не один раз все обсудили, прежде чем
прийти к определенному решению. Поймите, мы стремились к тому, чтобы у
людей никогда не возникла возможность жить без совести.
- Однако, - пожал плечами прокурор Классен, - ваше решение
противоречило тому факту, что люди не могут жить без законов.
- А без справедливости? - возразил ему Бергсон.
- Если каждый будет придерживаться своего собственного понятия о
справедливости, то на свете окажется много разных справедливостей - по
существу это означало бы, что справедливости нет вообще, а в человеческом
обществе это невозможно, - закончил свою мысль прокурор Классен.
- Так вот, - посерьезнел вдруг доктор Бергсон, как бы вознамерившись
завершить затянувшуюся дискуссию, - до начала процесса остается примерно
двенадцать часов. И вам следует решиться, господин прокурор. Отказавшись
принять участие в процессе, вы дадите понять всем, где правда...
- Послушайте, дорогой Бергсон, - прервал своего гостя прокурор Классен,
- в чем заключается правда, вы не узнаете никогда, поскольку у нас речь
шла о некоей абсолютной правде. Отказываясь от участия в процессе, я тем
самым даю понять, что нахожусь на вашей стороне, а это в свою очередь
означает полную вашу правоту. Если же я стану участвовать в процессе, то
каким окажется приговор, будет зависеть от присяжных заседателей и от
суда. Но даже если бы они оказались на вашей стороне, все равно ваш
коллега Хольцман должен понести наказание в соответствии с существующими
законами. Надеюсь, хоть это вам ясно, господин доктор?
- Нет, - убежденно возразил посетитель, - Хольцман не будет осужден,
поскольку у вас на руках нет достаточно веских доказательств. К тому же,
если вы хотите быть справедливым до конца, то должны потребовать наказания
и для всех нас - ведь Хольцман действовал от нашего имени.
- Мы не можем осудить всех, если снотворное в кофе вашему сослуживцу
Траммеру подсыпал только один из вас.
- Итак, господин прокурор, - решился наконец доктор Бергсон, - вы,
видимо, склоняетесь к тому, чтобы антиментон начали производить уже
сегодня и чтобы этот препарат, законным или незаконным способом, мог
достать каждый, кто хотел бы забыть что-либо, в том числе и вашу
пресловутую справедливость.
Последовало молчание.
- Позвольте мне спросить вас кое о чем, господин доктор, - обратился
вдруг к своему гостю хозяин кабинета. - Решившись осуществить это свое,
скажем так, намерение, вы сами не запаслись хорошей порцией антиментона?
- Господин прокурор, - серьезно ответил доктор Бергсон, - смею вас
заверить, что практически весь изготовленный в институте препарат был
уничтожен, уничтожены также все лабораторные журналы с записями опытов и
сами мы не приняли никакой дозы антиментона. Да и зачем нам нужно было это
делать - ведь мы действовали в полной уверенности, что угрызения совести
нас мучить не будут.
- Ну и как, не мучают? - испытующе глянул на посетителя прокурор
Классен.
- А вы мучились бы угрызениями совести, господин прокурор, будучи
убеждены, что действуете в интересах человечества?
- Милый доктор Бергсон, - усмехнулся прокурор, - хотя по некоторым
вашим высказываниям сразу видно, что вы не юрист, я все же хотел бы вас
кое о чем спросить. Уверены ли вы, что где-нибудь в другой стране, в
какой-либо другой лаборатории в это же самое время или, допустим, в
ближайшем будущем не будет создано нечто подобное антиментону?
- Думаю, что именно так оно и будет, - ответил доктор Бергсон, вялым
движением рук как бы расписываясь в собственной беспомощности. - Вероятно,
в научных исследованиях каждый полученный результат можно использовать как
на благо человечества, так и во вред ему. Правда, как только где-нибудь
произойдет нечто подобное, люди сразу должны выступить против этого.
- Но, господин доктор, - возразил прокурор Классен, - как можно с
самого начала знать, принесет данное открытие пользу или вред? Или что из
них окажется более важным? Это все равно, как если бы мы рассуждали об
атомной энергии, имея в виду лишь атомную бомбу, а не, к примеру,
радиоактивные материалы, используемые для облучения опухолей. Где тут
граница? Если позволите, то как юрист я бы сказал, что фактически у нас с
вами достаточно близкие взгляды на вещи, хотя в целом ряде вопросов мы
несколько расходимся. Итак, вы пришли сообщить мне, что у меня остается
двенадцать часов на размышление, чему отдать предпочтение, причем, как я
понимаю, передо мной стоит выбор: либо присоединиться к вашей точке
зрения, которая, вообще говоря, не является достаточно общим решением
вопроса, и забыть о том, что на свете существуют право, законность и все
остальное, либо действовать сообразно духу своей профессии и начисто
забыть о мотивах, которые вы мне здесь привели.
Доктор Бергсон поднялся с кресла и с достоинством поклонился.
- По-моему, все сформулировано абсолютно точно. У вас действительно
есть двенадцать часов на размышление. Простите, господин прокурор, что
отнял у вас слишком много времени.
- Мне было интересно выслушать вас, господин Бергсон, - сказал
прокурор. - Поверьте, я вполне допускаю вашу точку зрения и рад, что вы
меня тоже поняли. Уверяю вас, что постараюсь продумать создавшуюся
ситуацию до конца. Хотя, конечно, любое решение выдвинет перед нами новые
проблемы.
- Понимаю, господин прокурор, - сказал доктор Бергсон уже у самой
двери. Потом полез в карман и вынул оттуда маленькую пробирку. - Понимаю,
- повторил он, - принять правильное решение всегда трудно, особенно в
таком деле. А на вас падает огромная ответственность. Видите ли, пока мы
здесь рассуждали, все было более или менее ясно, поскольку нам вовсе не
приходило в голову, что можно что-нибудь забыть. Ведь для нас очевидной
казалась только наша правда. А теперь, если позволите, я хотел бы вручить
вам единственную оставшуюся у нас порцию антиментона. Он действует вполне
надежно и, кроме того, совершенно безвреден. С вашего разрешения, через
двенадцать часов я позвоню вам, чтобы узнать, воспользовались вы им или
нет. До свидания, господин прокурор.
Он поклонился еще раз. Потом приоткрыл дверь и, прежде чем покинуть
кабинет, обернулся и проговорил слегка извиняющимся тоном:
- А теперь, представьте себе, господин прокурор, что в этой пробирке
вовсе не антиментон, а всего лишь "плацебо" - не оказывающий никакого
действия, полностью безвредный препарат, и что я вам солгал. Естественно,
я не утверждаю, будто это именно так. Однако, если бы это было так, вам
пришлось бы очень трудно... Не правда ли, господин прокурор? - и доктор
Бергсон тихонько притворил за собой дверь.