Страница:
– Люди, которые тебя уважают, – осторожно объяснил он. – Ну, которые, может, даже боятся тебя немного.
Я молча смотрел на него.
– Не знаю, понимаешь ли ты это сам, Гарри. Но ты ведь можешь быть здорово жутким парнем. Я видел, на что ты способен. И даже те, кто сам не видел, тоже слышали всякого. Ты только поверь: мы все рады, что ты не из плохих парней, но если бы это было не так…
– Что? – я вдруг почувствовал себя ужасно усталым. – Если бы это было не так, что тогда?
– Был бы просто ужас какой-то. Жуткий ужас.
– Ближе к делу, черт подери, – негромко сказал я.
Он кивнул.
– Ты говоришь неизвестно с кем.
– Прости?
Он поднял руки.
– Говоришь неизвестно с кем. Или сам с собой. Вот когда я стоял за дверью, говорил.
– Да ерунда, – сказал я.
– Ладно, – сказал Билли, хотя по тону его ясно было, что я его вовсе не убедил.
– И при чем здесь вся это фигня с разговорами? Что, Бок тоже жаловался на это?
– Гарри… – замялся Билли.
– Конечно, не говорил. Потому что я ничего такого не делал, – заявил я. – Бог свидетель, я делаю порой всякие глупости, но обычно из разряда «это вряд ли получится, но все равно надо попробовать». Я не сбрендил.
Билли скрестил руки на груди, внимательно вглядываясь мне в лицо.
– Понимаешь, в этом вся и штука. Если бы ты сбрендил, думаешь, ты бы сам это заметил?
Я устало потер переносицу.
– Погоди-ка, я правильно понял? Из-за того, что Бок что-то обо мне сказал, и из-за того, что ты слышал, как я разговариваю сам с собой, я вполне созрел для комнаты с мягкими стенами?
– Нет, – мотнул головой Билли. – Гарри, пойми, я не то, чтобы винил тебя…
– Вот ведь как забавно: с моей стороны это как раз выглядит обвинением, – хмыкнул я.
– Я только…
Я стукнул посохом об пол, и Билли вздрогнул.
Он сделал попытку скрыть это, но я это видел: Билли дернулся так, словно боялся, что я нападу на него.
Какого черта!
– Билли, – произнес я негромко. – В городе творятся очень поганые дела. Мне некогда. Не знаю, что такого наговорил тебе Бок, но последние два дня у него тоже выдались поганые. Он измотан. Я не держу на него никакой обиды.
– Угу, – тихо сказал он.
– Я хочу, чтобы ты вернулся домой, – продолжал я. – И я хочу, чтобы ты оповестил своих: всем сегодня нужно в полночь укрыться за своими порогами.
Он нахмурился, снял очки и протер их углом рубахи.
– Зачем?
– Затем, что Белый Совет посылает в город боевую группу. Ты же не хочешь, чтобы кого-то из твоих знакомых зацепило рикошетом?
Билли поперхнулся.
– Так серьезно?
– И мне нужно двигать. Некогда отвлекаться. – Я шагнул к нему и положил руку ему на плечо. – Эй, это же я, Гарри. Я не больше сбрендил, чем обычно, и мне нужно, чтобы вы все хоть немного еще времени мне доверяли. Скажи своим, чтобы не высовывались, ладно?
Он сделал глубокий вдох и кивнул.
– Сделаю так, как ты говоришь, дружище.
– Вот и хорошо. Я не знаю, чего это вы все так испереживались насчет меня. Но мы сядем и обсудим все это – пусть только пыль уляжется. Разберемся во всем этом. Убедимся, что у меня крыша не поехала, а я и не заметил. Обещаю.
– Верно, – кивнул он. – Спасибо. Ты это… черт, извини, а?
– Ладно, обойдемся без эмоций. А то совсем в женщин превратимся. Давай, двигай.
Он сунул мне руку – можно считать, кулак – и вышел.
Я подождал, пока он уйдет. Как-то мне не очень хотелось спускаться в лифте вместе с ним – вдруг он испугается, что я кинусь на него с топором, или с мясницким ножом, или еще с чем таким.
Я оперся на посох и постоял с полминуты, раздумывая обо всем этом. Билли и правда переживал за меня. Настолько переживал, что боялся, что я могу сделать с ним что-нибудь. Что, черт подери, я сделал такого, чтобы напугать их до такой степени?
И следующий вопрос, который я не мог не задать себе следом за этим, совсем уже крутой вопрос.
А что, если он прав?
Я потыкал себя в лоб пальцем. Нормальный лоб, не мягче и не тверже обычного. Я не ощущал себя психом. Впрочем, лишаясь рассудка, ты сам осознаешь это? Психи никогда не считают себя психами.
– Я всегда разговаривал неизвестно с чем, – сказал вслух. – И сам с собой.
– Верно сказано, – согласился я с собой. – Если это не означает, что ты все это время жил сбрендивши.
– Обойдусь без хитрозадых реплик, – возразил я сам себе. – Работать надо. Вот и заткнись.
Насколько я мог понять, все это придумала Джорджия. Начиталась, наверное, своих учебников по психологии. Может, она даже пала жертвой какой-нибудь разновидности психологической ипохондрии, или как это там у них называется.
За окном громыхнул гром, и дождь усилился.
Меньше всего мне нужны были сейчас всякие сбивающие меня с толка мысли. Я выбросил из головы разговор с Билли, отложив переживания на потом. Я перезарядил револьвер – от разряженного револьвера ненамного больше пользы, чем от потерянного – сунул его в карман, вышел, запер за собой дверь и спустился к машине.
Мне предстояло ехать к Шиле – проверить, хранит ли ее замечательная память стихи и вирши из этой дурацкой книжки. А потом вычислить, как вызвать дикого, смертельно опасного властелина самых зловещих окраин Фэйре, и не просто вызвать, но и держать взаперти, чтобы наследники Кеммлера не смогли использовать его в своих целях. А впридачу к этому, мне предстояло найти «Слово Кеммлера» и каким-то образом передать его Мавре, да так, чтобы об этом не узнал Белый Совет.
Проще пареной репы.
Спускаясь в лифте, я невольно признал, что Билли, возможно, не так и неправ.
Глава двадцать восьмая
Я молча смотрел на него.
– Не знаю, понимаешь ли ты это сам, Гарри. Но ты ведь можешь быть здорово жутким парнем. Я видел, на что ты способен. И даже те, кто сам не видел, тоже слышали всякого. Ты только поверь: мы все рады, что ты не из плохих парней, но если бы это было не так…
– Что? – я вдруг почувствовал себя ужасно усталым. – Если бы это было не так, что тогда?
– Был бы просто ужас какой-то. Жуткий ужас.
– Ближе к делу, черт подери, – негромко сказал я.
Он кивнул.
– Ты говоришь неизвестно с кем.
– Прости?
Он поднял руки.
– Говоришь неизвестно с кем. Или сам с собой. Вот когда я стоял за дверью, говорил.
– Да ерунда, – сказал я.
– Ладно, – сказал Билли, хотя по тону его ясно было, что я его вовсе не убедил.
– И при чем здесь вся это фигня с разговорами? Что, Бок тоже жаловался на это?
– Гарри… – замялся Билли.
– Конечно, не говорил. Потому что я ничего такого не делал, – заявил я. – Бог свидетель, я делаю порой всякие глупости, но обычно из разряда «это вряд ли получится, но все равно надо попробовать». Я не сбрендил.
Билли скрестил руки на груди, внимательно вглядываясь мне в лицо.
– Понимаешь, в этом вся и штука. Если бы ты сбрендил, думаешь, ты бы сам это заметил?
Я устало потер переносицу.
– Погоди-ка, я правильно понял? Из-за того, что Бок что-то обо мне сказал, и из-за того, что ты слышал, как я разговариваю сам с собой, я вполне созрел для комнаты с мягкими стенами?
– Нет, – мотнул головой Билли. – Гарри, пойми, я не то, чтобы винил тебя…
– Вот ведь как забавно: с моей стороны это как раз выглядит обвинением, – хмыкнул я.
– Я только…
Я стукнул посохом об пол, и Билли вздрогнул.
Он сделал попытку скрыть это, но я это видел: Билли дернулся так, словно боялся, что я нападу на него.
Какого черта!
– Билли, – произнес я негромко. – В городе творятся очень поганые дела. Мне некогда. Не знаю, что такого наговорил тебе Бок, но последние два дня у него тоже выдались поганые. Он измотан. Я не держу на него никакой обиды.
– Угу, – тихо сказал он.
– Я хочу, чтобы ты вернулся домой, – продолжал я. – И я хочу, чтобы ты оповестил своих: всем сегодня нужно в полночь укрыться за своими порогами.
Он нахмурился, снял очки и протер их углом рубахи.
– Зачем?
– Затем, что Белый Совет посылает в город боевую группу. Ты же не хочешь, чтобы кого-то из твоих знакомых зацепило рикошетом?
Билли поперхнулся.
– Так серьезно?
– И мне нужно двигать. Некогда отвлекаться. – Я шагнул к нему и положил руку ему на плечо. – Эй, это же я, Гарри. Я не больше сбрендил, чем обычно, и мне нужно, чтобы вы все хоть немного еще времени мне доверяли. Скажи своим, чтобы не высовывались, ладно?
Он сделал глубокий вдох и кивнул.
– Сделаю так, как ты говоришь, дружище.
– Вот и хорошо. Я не знаю, чего это вы все так испереживались насчет меня. Но мы сядем и обсудим все это – пусть только пыль уляжется. Разберемся во всем этом. Убедимся, что у меня крыша не поехала, а я и не заметил. Обещаю.
– Верно, – кивнул он. – Спасибо. Ты это… черт, извини, а?
– Ладно, обойдемся без эмоций. А то совсем в женщин превратимся. Давай, двигай.
Он сунул мне руку – можно считать, кулак – и вышел.
Я подождал, пока он уйдет. Как-то мне не очень хотелось спускаться в лифте вместе с ним – вдруг он испугается, что я кинусь на него с топором, или с мясницким ножом, или еще с чем таким.
Я оперся на посох и постоял с полминуты, раздумывая обо всем этом. Билли и правда переживал за меня. Настолько переживал, что боялся, что я могу сделать с ним что-нибудь. Что, черт подери, я сделал такого, чтобы напугать их до такой степени?
И следующий вопрос, который я не мог не задать себе следом за этим, совсем уже крутой вопрос.
А что, если он прав?
Я потыкал себя в лоб пальцем. Нормальный лоб, не мягче и не тверже обычного. Я не ощущал себя психом. Впрочем, лишаясь рассудка, ты сам осознаешь это? Психи никогда не считают себя психами.
– Я всегда разговаривал неизвестно с чем, – сказал вслух. – И сам с собой.
– Верно сказано, – согласился я с собой. – Если это не означает, что ты все это время жил сбрендивши.
– Обойдусь без хитрозадых реплик, – возразил я сам себе. – Работать надо. Вот и заткнись.
Насколько я мог понять, все это придумала Джорджия. Начиталась, наверное, своих учебников по психологии. Может, она даже пала жертвой какой-нибудь разновидности психологической ипохондрии, или как это там у них называется.
За окном громыхнул гром, и дождь усилился.
Меньше всего мне нужны были сейчас всякие сбивающие меня с толка мысли. Я выбросил из головы разговор с Билли, отложив переживания на потом. Я перезарядил револьвер – от разряженного револьвера ненамного больше пользы, чем от потерянного – сунул его в карман, вышел, запер за собой дверь и спустился к машине.
Мне предстояло ехать к Шиле – проверить, хранит ли ее замечательная память стихи и вирши из этой дурацкой книжки. А потом вычислить, как вызвать дикого, смертельно опасного властелина самых зловещих окраин Фэйре, и не просто вызвать, но и держать взаперти, чтобы наследники Кеммлера не смогли использовать его в своих целях. А впридачу к этому, мне предстояло найти «Слово Кеммлера» и каким-то образом передать его Мавре, да так, чтобы об этом не узнал Белый Совет.
Проще пареной репы.
Спускаясь в лифте, я невольно признал, что Билли, возможно, не так и неправ.
Глава двадцать восьмая
Жилой комплекс Кабрини-Грин, в котором жила Шила, знавал лучшие времена. Впрочем, знавал и худшие. Город закачал в проекты городской реконструкции довольно большие деньги, и процесс этот был в самом разгаре. В доме у Шилы тоже велись работы: и вестибюль, и половина жилых этажей имели недоделанный вид. Войдя в подъезд, я не увидел ни одного рабочего, но повсюду стояли подмости, громоздились штабеля досок и гипсокартонных плит – в общем, строители наверняка продолжали бы работу, не погасни в городе свет.
Обогнув стройматериалы, я добрался до лифта и нашел кнопку нужной мне квартиры на девятом этаже. Я нажал на кнопку и не снимал с нее пальца, пока не сообразил, что электричества, чтоб его, нету… значит, и звонка моего она не слышит.
Я поморщился и огляделся по сторонам в поисках лестницы. Вряд ли моей ноге сделается лучше после подъема на девять этажей, но и выбора у меня другого особенно не оставалось.
Дверь на лестницу, само собой, держали запертой – впрочем, это был стандартный пожарный выход со стандартным же накладным замком с внутренней стороны. Я поднял посох, огляделся по сторонам, удостоверившись, что меня никто не видит, а потом сделал легкое движение концом посоха, пробормотав: «Forzare».
Легкое усилие воли захватило задвижку замка и отодвинуло ее. Дверь приоткрылась на дюйм или два, я вставил в щель конец посоха, не давая ей захлопнуться, потом надавил плечом. Оказавшись на площадке, я с надеждой посмотрел наверх, но – увы! – лестница не сделалась короче, да и в эскалатор не превратилась. Я вздохнул и принялся медленно, ступенька за ступенькой подниматься.
Спустя девять этажей, то бишь, сто шестьдесят две ступени, я остановился перевести дух, а потом открыл дверь в вестибюль девятого этажа – точно так же, как сделал это внизу. В вестибюле тоже не закончили ремонт, а в нескольких квартирах недоставало входных дверей и даже внутренних перегородок. Прихрамывая, я отыскал нужную мне квартиру и постучал в дверь.
Едва коснувшись ее, я ощутил легкое покалывание магической энергии. Настоящий оберег – не такой, конечно, сильный, как у меня дома, но довольно надежный. Это впечатляло. Шила явно обладала врожденным талантом – возможно, не настоящего чародея, но и не рядового обывателя, да и прилежания у нее наверняка хватало. Я осторожно приложил ладонь к поверхности двери и напряг чувства, проверяя силу оберега. Пожалуй, он не остановил бы меня, вздумай я прорываться с помощью магии, но если бы я сделал это с помощью одной физической силы, я наверняка получил бы от него хорошую оплеуху. Обычного грабителя это напугало бы до чертиков. Уже неплохо.
За дверью послышались шаги, и она немного приоткрылась. Я разглядел цепочку и узкую полоску лица. Темный, искрящийся глаз уставился на меня, и Шила негромко охнула.
– Гарри, – произнесла она. – Сейчас, минуточку.
Я подождал. Шила закрыла дверь, чтобы снять цепочку, потом снова открыла ее, улыбаясь мне. Хорошая у нее была улыбка, заразительная – и я невольно улыбнулся ей в ответ.
Одежду ее составляла алая в блестках рубашка с таким вырезом на груди, что отвести от него глаза представлялось делом почти невозможным, почти прозрачные мешковатые штаны и шесть с полтиной миллионов браслетов на руках и лодыжках. Волосы она подобрала на затылке замечательным хвостом, открыв красивые, крепкие плечи.
– Привет, – сказала она.
– Привет, Джини, – откликнулся я. – Скажите, ваша соседка Шила дома?
Она рассмеялась.
– Вы меня в самый последний момент застали. Я как раз к друзьям в гости собиралась.
– Костюмированный бал? – предположил я.
– Да нет, я так все время одеваюсь, – глаза ее озорно искрились. – Ведь Хэллоуин же.
– Даже без электричества?
Она изогнула бровь, и улыбка ее сделалась еще озорнее.
– Как знать, может, так еще веселее будет?
Черт, когда там, у Бока, я предположил, что изгибы ее тела под одеждой должны быть чертовски соблазнительными, я совершенно не ошибался. Они и впрямь оказались чертовски соблазнительными. Мне стоило больших усилий не опускать взгляда ниже ее подбородка – особенно когда она смеялась. От смеха по ее телу проходила такая интересная дрожь…
– Можете уделить мне минуту? – спросил я.
– Может, даже две, – улыбнулась она. – Смотря что у вас на уме.
– Мне нужна ваша помощь в одном деле, – сказал я, оглядывая коридор. Насколько я мог судить, за мной не следили, и я ехал сюда внимательно – впрочем, из этого вовсе не следовало, что здесь никого не было. Я не так уж плохо умею распознавать завесы, но на свете хватает людей (а еще больше нелюдей), которые по этой части гораздо сильнее меня. – Если вы не против, можем мы обсудить это у вас? – выражение лица ее сделалось немного встревоженным, и она тоже бросила взгляд в коридор.
– У вас неприятности? Это связано с теми людьми из лавки?
– Можно сказать, так, – кивнул я. – Можно, я войду?
– Конечно, конечно, – сказала она и отступила на шаг, пропуская меня. Я, хромая, вошел. – О Боже! – охнула она, глядя на меня. – Что случилось?
– Вурдалак метнул мне нож в ногу, – объяснил я.
Она изумленно зажмурилась.
– Вы хотите сказать, настоящий вурдалак? Самый взаправдашний?
– Угу.
Она недоверчиво скривила лицо.
– Ох. Уау. То есть, я слышала всякие истории, но чтобы так… ну, вы понимаете. Трудно поверить, что настоящие вурдалаки разгуливают здесь, у нас в Чикаго. Я кажусь вам очень глупой?
– Нет, – мотнул головой я. – Вам просто повезло. Но если вы их еще не видели, у вас очень скоро будет уйма возможности насмотреться на них вволю.
Квартирка ее оказалась именно такой, какой я ее себе представлял: маленькой, видавшей виды, но чистенькой и аккуратной. Мебель в основном с распродаж секонд-хэнда, доисторический холодильник, разношерстные книжные полки, уставленные книгами в бумажных обложках и учебниками, маленький престарелый телевизор, которым, судя по его виду, почти не пользовались.
– Садитесь, – предложила она, сдвинув в сторону пару лежавших на диване одеял и подушку. Я проковылял к дивану и сел, что оказалось чертовски приятно. Даже слишком приятно. Я глубоко вздохнул, положил больную ногу на журнальный столик, и это оказалось даже еще приятнее.
– Спасибо, – сказал я. Она качнула головой, разглядывая меня.
– Вид у вас жуткий.
– Пара дней тяжелых выдалась.
Она продолжала внимательно смотреть на меня.
– Похоже, что так. И что привело вас сюда?
– Книга, – сказал я. – Ну, та, про Эрлкинга, которую я купил у Бока.
– Да, помню, – кивнула она.
– Ну, вот, она.
– Гм. Что – она?
– Причина, по которой я здесь, – объяснил я. – Вы ее помните, а я нет, а нехорошие парни украли мой экземпляр. Мне нужно, чтобы вы вспомнили ее для меня.
Она нахмурилась.
– Что, всю?
– Не думаю, – успокоил я ее. – В ней несколько стихотворений. Мне кажется, то, что мне нужно, содержится в одном из них.
– Что вам нужно, – поинтересовалась она.
Секунду-другую я молча смотрел на нее.
– Возможно, – сказал я, наконец, – будет лучше, если вы не будете знать этого.
Она обиженно задрала подбородок и посмотрела на меня так, будто я непочтительно отозвался об ее матери.
– Простите?
– Очень уж гадкая эта история, – объяснил я. – Гораздо безопаснее будет, если я не буду посвящать вас в подробности.
– Ну, – заметила она. – Вы заботливы как отец, Гарри. Вот спасибо.
Я протестующее поднял руку.
– Да нет вовсе.
– Очень даже да, – возразила она. – Вы хотите получить от меня информацию, но при этом не желаете сказать мне, зачем, и что вы собираетесь с ней делать.
– Но это же для вашей безопасности, – настаивал я.
– Возможно, – согласилась она. – Но если я дам вам эту информацию, мне придется нести некоторую ответственность за то, что вы с ней сделаете. Мы ведь не очень хорошо знаем друг друга. Что, если вы возьмете у меня эту информацию и используете ее во вред кому-нибудь?
– Да ни за что.
– Возможно, вы говорите правду, – кивнула она. – Но возможно, и нет. Разве это не понятно? Я тоже несу ответственность за то, чтобы мой талант не обернулся во зло кому-нибудь. То есть, я не могу использовать его вслепую или безответственно. Вы способны это понять?
– Ну, вообще-то, – признался я, – могу.
Она прикусила губу и задумчиво кивнула.
– Раз так, если вы хотите, чтобы я вам помогла, скажите мне, зачем вам это?
– Если я вовлеку вас в это, я могу поставить вас под угрозу, – сказал я. – Это может быть очень опасно, – последние два слова я произнес раздельно для пущей убедительности.
– Я понимаю, – ответила она. – И принимаю это. Вот и скажите.
Секунду я смотрел на нее, потом не без досады вздохнул. Вообще-то, она была права. Но, черт меня подери, я даже думать не хотел о том, чтобы кто-нибудь еще пострадал от рук этих Кеммлеровых прихвостней. Особенно кто-то с такой потрясающей грудью, как эта.
Я с усилием отвел взгляд от означенного предмета.
– Люди, которых вы видели тогда в лавке, собираются использовать эту книгу, чтобы вызвать с ее помощью Эрлкинга.
Она нахмурилась.
– Но… он ведь один из самых могущественных властителей фэйре, так ведь? Они правда смогут сделать это?
– Вы имеете в виду, возможно ли это? – спросил я. – Еще как возможно. Я сам несколько часов назад высвистел Королеву Мэб, – собственно, с формальной точки зрения я говорил чистую правду.
– Ого, – произнесла она немного недоверчиво. – Зачем?
– Затем, что мне нужна была информация, – ответил я.
– Нет, не об этом. Зачем этим людям вызывать Эрлкинга?
– Они собираются использовать его присутствие в ночь Хэллоуина для того, чтобы за ним явилось как можно больше древних духов. А потом они собираются связать их заклятием и пожрать – в этом случае вся сила этих духов перейдет к ним, а это мало не покажется.
Она смотрела на меня, чуть приоткрыв рот.
– Это такой ритуал… вроде вознесения? Настоящего?
– Угу, – кивнул я.
– Но это… это безумие какое-то.
– Эти люди и так безумны, – согласился я. – То, что вы мне скажете, может помешать им. Это может спасти множество жизней – и не в последнюю очередь конкретно мою.
Она зябко охватила себя руками; лицо ее слегка побледнело.
– Мне нужны эти стихотворения, – продолжал я, – потому что я сам собираюсь призвать Эрлкинга и отвлекать его достаточно долго, чтобы это сорвало их планы.
– Но разве это не опасно? – спросила она.
– Не так опасно, как не предпринимать ничего, – ответил я. – Что ж, теперь вы знаете, зачем. Вы мне поможете?
Она прикусила нижнюю губу, словно обдумывая мою просьбу, но глаза ее искрились.
– Скажите «пожалуйста».
– Пожалуйста, – произнес я.
Улыбка ее сделалась чуть шире.
– «Пожалуйста-пожалуйста»?
– Не давите на меня, – почти прорычал я, хотя сомневаюсь, чтобы это вышло слишком уж угрожающе.
Она улыбнулась мне.
– Это может занять несколько минут. Я ведь не заглядывала в эту книгу некоторое время. Мне нужно подготовиться. Помедитировать.
– Так сложно? – спросил я.
Она вздохнула, и улыбка исчезла с ее лица.
– Столько всего у меня в голове; порой она напоминает мне библиотеку. Проблема не в том, чтобы вспомнить. Вот найти, куда я это задвинула – это серьезно. И потом, далеко не все приятно вспоминать.
– Я знаю, каково это, – кивнул я. – Я тоже видел кое-что такое, чего с удовольствием забыл бы.
Она кивнула в ответ и уселась на диван лицом ко мне. Потом подобрала ноги под себя и поерзала, устраиваясь поудобнее. Это движение вышло у нее на редкость интригующе. Я постарался не выказывать очень уж откровенного интереса и полез в карман ветровки за блокнотом и карандашом.
– Хорошо, – произнесла она и закрыла глаза. – Дайте мне минуту, и я начну декламировать.
– Идет, – кивнул я.
– И не глазейте на меня.
Я отвел взгляд.
– Я не глазею.
Она фыркнула.
– Вы что, никогда груди женской не видели?
– Да не глазею я, – возмутился я.
– Конечно, – она открыла один глаз и ехидно посмотрела на меня. Потом закрыла его и сделала глубокий вдох.
– Вы меня дразните, – буркнул я.
Она снова улыбнулась, и на этот раз выражение лица ее изменилось, сделавшись далеким, отрешенным. Плечи ее расслабленно опустились, и когда она снова открыла глаза, взгляд их смотрел мимо меня, в пространство. Так она посидела с полминуты, замедляя дыхание, а потом глаза ее задвигались, словно скользя взглядом по строчкам.
– Вот, – медленно, словно в полусне произнесла она. – Пибоди. Это он собрал литературные источники воедино.
– Мне нужны только стихотворения, – сказал я. – Обложку не обязательно.
– Ш-ш, – сказала она. – Это не так легко, как кажется, – теперь уже и пальцы ее дергались, переворачивая страницы невидимой книги. – Ладно, – произнесла она еще через полминуты. – Готовы?
Я раскрыл блокнот и взял карандаш наизготовку.
– Готов.
Она начала декламировать стихи, а я принялся записывать их. Ни в первом, ни во втором стихотворении не обнаружилось ничего полезного, но в третьем я сразу уловил ритмику и кодовые слова призывного заклинания: каждая строка, взятая по отдельности, оставалась совершенно безобидной, но все вместе они дополняли друг друга, выстраиваясь в формулу магического ритуала. При надлежащей концентрации, при соответствующем усилии воли простые рифмованные строчки могут проникнуть за границы мира смертных и привлечь внимание смертоносного охотника-фэйре, известного как Эрлкинг или повелитель гоблинов.
– Вот это, – тихо произнес я. – Только мне нужно наверняка знать, что это именно те самые слова, без единой ошибки.
Шила кивнула; взгляд ее продолжал смотреть куда-то мимо меня. Рука ее перелистнула невидимую страницу обратно, и она повторила мне стихотворение с самого начала, на этот раз медленнее. Я проверил и перепроверил свои записи: все сходилось.
Дело в том, что любая ошибка в формуле вызова чревата последствиями. Если вы спутаете слова, в лучшем случае заклинание не сработает, и ваши усилия ни к чему не приведут. Может выйти и хуже: ваше заклинание призовет из потустороннего мира кого-нибудь не того – например, тварь, которой не терпится вырвать вам физиономию своими длинными, заканчивающимися щупальцами конечностями. Ну, и наконец, при наиболее неприятном для вас обороте событий, неправильное заклинание может призвать того, кто вам нужен – в нашем случае Эрлкинга, – но только крайне оскорбленного тем, что вы не удосужились пригласить его как положено. Наделенные сверхъестественной силой создания из мира духов обладают возможностями и характером из тех, о которых снимают фильмы ужасов… в общем, я не завидую тому, на кого оборачивается их гнев.
Стоит вам призвать кого-то неправильно, и вы почти ничего не сможете сделать, чтобы защитить себя. Это превращает ритуал вызова в довольно рискованное предприятие. И если я собирался призвать в Чикаго Эрлкинга, мне необходимо было быть совершенно уверенным в том, что делаю это правильно, иначе это могло стоить мне головы.
– Еще раз, – вполголоса попросил я Шилу, когда она кончила. Наверняка так наверняка.
Она кивнула и начала снова. Я проверил записи. Все совпало слово в слово и в третий раз, так что вероятность ошибки сделалась предельно мала.
Еще минуту я смотрел в блокнот, пытаясь впитать в себя заклинание, вжиться в его ритм, в цепочку гласных и согласных, имевших к языку лишь косвенное отношение. И дело не в стихотворении – тут важна частота, сигнал, сочетание звука и ритма, и я загонял его в память с максимально возможной точностью, так же, как я делаю это, чтобы призвать духа с помощью его истинного имени. В этом смысле все стихотворение представляло собой некий аналог имени Эрлкинга. Он должен был откликнуться на него таким же образом.
Когда я поднял через несколько минут взгляд, я ощутил на себе мягкое давление взгляда Шилы. Она смотрела на меня, и в глазах ее застыла тревога.
– Вы или неописуемо глупы, или один из самых смелых мужчин, кого я знаю.
– Пусть лучше буду глупым, – беззаботно сказал я. – Исходя из моего опыта, труднее ошибиться, если тебя считают дураком.
– Если вы используете заклинание, – тихо произнесла она, пропустив мою шутку мимо ушей, – и с вами случится что-то плохое, вина за это ляжет на меня.
Я покачал головой.
– Нет, – возразил я. – Я знаю, что делаю. Это будет моя собственная ошибка.
– Я не уверена, что это освобождает меня от ответственности, – она нахмурилась. – Могу ли я помочь вам еще чем-нибудь?
– Я и так вам очень обязан, – заверил я ее.
– Да, – серьезно кивнула она. – Возможно. Но мне нужно знать, что я сделала все, что могла. Что если с вами что-то случится, то не из-за того, что я чего-то не сделала.
Несколько секунд я вглядывался в ее лицо, потом невольно улыбнулся.
– Вы очень серьезно относитесь к вопросам ответственности, – заметил я.
– А что, вы считаете, что я должна относиться к этому по-другому? – парировала она.
– Ни в коем случае, – заверил ее я. – Просто необычно, когда кто-то… ну, поймите меня правильно, но я не привык, когда в том, что касается силы…
Она чуть улыбнулась.
– Не требуется много силы, чтобы причинить кому-то боль. Это гораздо проще, чем исцелять. Это всегда так, во всем. Не только в магии.
– Угу, – согласился я. – Но только далеко не все, похоже, понимают это, – я накрыл ее руки правой ладонью. Руки у нее были мягкие, очень теплые. – И спасибо, вы мне очень помогли. Если я могу отплатить вам чем-нибудь…
Она улыбнулась мне.
– Ну, есть одно…
– Да? – спросил я.
Она кивнула.
– Одна моя знакомая сказала мне раз, что о человеке очень много можно узнать по тому, как он делает это в первый раз.
Я пару раз моргнул.
– Э… Что делает?
– Вот это, – сказала она и придвинулась ко мне. Красиво она двигалась – плавно, грациозно и до ужаса женственно. Она вся состояла из теплых изгибов, и мягкой плоти, пахнущей полевыми цветами, и она перекинула ногу через мои ноги, и села мне на колени. Мягкие руки ее осторожно коснулись моего лица, и когда губы наши коснулись друг друга, она закрыла глаза.
Поцелуй начался мягко, осторожно – чувственный, но не бесстрастный, чуть сдержанный, но без тени сомнений. Горячие губы ее коснулись моих, и язык сам собой просился изучать ее рот. Может, я слишком устал, или мне было слишком больно, или меня слишком беспокоили перспективы дожить хотя бы до ближайшего вечера, но это было здорово. Еще как здорово. И поцелуем своим Шила ничего не требовала. Все, чего она хотела – это попробовать мой рот на вкус, ощупать руками мою кожу.
А потом – без всякой прелюдии, без предупреждения – меня охватило жгучее желание чего-то большего, чем этот простой контакт, чем это тепло.
Странное дело, но люди, как правило, недооценивают того, какое сильное воздействие может оказать простое прикосновение чьей-то чужой руки. Жажда прикосновения заложена в нас от природы, она настолько вошла в нашу жизнь, что результат такого прикосновения и словами трудно описать. Это совершенно не обязательно связано с сексом. С самого детства мы привыкли ассоциировать прикосновение человеческой руки с защитой, с уютом, с любовью.
Меня никто не касался уже… ну, в общем, чертовски давно не касался. Томас, конечно, мой брат, но и избегал физического контакта, даже случайного, как чумы. Да и мне по жизни как-то обычно не до романтических фантазий. Ближе всего к тому, о чем я говорю, были приставания несовершеннолетней суккубихи (так, что ли, ее назвать) – и уж к любви это не имело ни малейшего отношения.
Когда секс становится частью уравнения, воздействие чьего-то прикосновения становится еще сильнее. Настолько сильнее, что здравый смысл, даже самая примитивная логика все равно что в форточку улетают, снесенные ураганом страстей и желания.
Обогнув стройматериалы, я добрался до лифта и нашел кнопку нужной мне квартиры на девятом этаже. Я нажал на кнопку и не снимал с нее пальца, пока не сообразил, что электричества, чтоб его, нету… значит, и звонка моего она не слышит.
Я поморщился и огляделся по сторонам в поисках лестницы. Вряд ли моей ноге сделается лучше после подъема на девять этажей, но и выбора у меня другого особенно не оставалось.
Дверь на лестницу, само собой, держали запертой – впрочем, это был стандартный пожарный выход со стандартным же накладным замком с внутренней стороны. Я поднял посох, огляделся по сторонам, удостоверившись, что меня никто не видит, а потом сделал легкое движение концом посоха, пробормотав: «Forzare».
Легкое усилие воли захватило задвижку замка и отодвинуло ее. Дверь приоткрылась на дюйм или два, я вставил в щель конец посоха, не давая ей захлопнуться, потом надавил плечом. Оказавшись на площадке, я с надеждой посмотрел наверх, но – увы! – лестница не сделалась короче, да и в эскалатор не превратилась. Я вздохнул и принялся медленно, ступенька за ступенькой подниматься.
Спустя девять этажей, то бишь, сто шестьдесят две ступени, я остановился перевести дух, а потом открыл дверь в вестибюль девятого этажа – точно так же, как сделал это внизу. В вестибюле тоже не закончили ремонт, а в нескольких квартирах недоставало входных дверей и даже внутренних перегородок. Прихрамывая, я отыскал нужную мне квартиру и постучал в дверь.
Едва коснувшись ее, я ощутил легкое покалывание магической энергии. Настоящий оберег – не такой, конечно, сильный, как у меня дома, но довольно надежный. Это впечатляло. Шила явно обладала врожденным талантом – возможно, не настоящего чародея, но и не рядового обывателя, да и прилежания у нее наверняка хватало. Я осторожно приложил ладонь к поверхности двери и напряг чувства, проверяя силу оберега. Пожалуй, он не остановил бы меня, вздумай я прорываться с помощью магии, но если бы я сделал это с помощью одной физической силы, я наверняка получил бы от него хорошую оплеуху. Обычного грабителя это напугало бы до чертиков. Уже неплохо.
За дверью послышались шаги, и она немного приоткрылась. Я разглядел цепочку и узкую полоску лица. Темный, искрящийся глаз уставился на меня, и Шила негромко охнула.
– Гарри, – произнесла она. – Сейчас, минуточку.
Я подождал. Шила закрыла дверь, чтобы снять цепочку, потом снова открыла ее, улыбаясь мне. Хорошая у нее была улыбка, заразительная – и я невольно улыбнулся ей в ответ.
Одежду ее составляла алая в блестках рубашка с таким вырезом на груди, что отвести от него глаза представлялось делом почти невозможным, почти прозрачные мешковатые штаны и шесть с полтиной миллионов браслетов на руках и лодыжках. Волосы она подобрала на затылке замечательным хвостом, открыв красивые, крепкие плечи.
– Привет, – сказала она.
– Привет, Джини, – откликнулся я. – Скажите, ваша соседка Шила дома?
Она рассмеялась.
– Вы меня в самый последний момент застали. Я как раз к друзьям в гости собиралась.
– Костюмированный бал? – предположил я.
– Да нет, я так все время одеваюсь, – глаза ее озорно искрились. – Ведь Хэллоуин же.
– Даже без электричества?
Она изогнула бровь, и улыбка ее сделалась еще озорнее.
– Как знать, может, так еще веселее будет?
Черт, когда там, у Бока, я предположил, что изгибы ее тела под одеждой должны быть чертовски соблазнительными, я совершенно не ошибался. Они и впрямь оказались чертовски соблазнительными. Мне стоило больших усилий не опускать взгляда ниже ее подбородка – особенно когда она смеялась. От смеха по ее телу проходила такая интересная дрожь…
– Можете уделить мне минуту? – спросил я.
– Может, даже две, – улыбнулась она. – Смотря что у вас на уме.
– Мне нужна ваша помощь в одном деле, – сказал я, оглядывая коридор. Насколько я мог судить, за мной не следили, и я ехал сюда внимательно – впрочем, из этого вовсе не следовало, что здесь никого не было. Я не так уж плохо умею распознавать завесы, но на свете хватает людей (а еще больше нелюдей), которые по этой части гораздо сильнее меня. – Если вы не против, можем мы обсудить это у вас? – выражение лица ее сделалось немного встревоженным, и она тоже бросила взгляд в коридор.
– У вас неприятности? Это связано с теми людьми из лавки?
– Можно сказать, так, – кивнул я. – Можно, я войду?
– Конечно, конечно, – сказала она и отступила на шаг, пропуская меня. Я, хромая, вошел. – О Боже! – охнула она, глядя на меня. – Что случилось?
– Вурдалак метнул мне нож в ногу, – объяснил я.
Она изумленно зажмурилась.
– Вы хотите сказать, настоящий вурдалак? Самый взаправдашний?
– Угу.
Она недоверчиво скривила лицо.
– Ох. Уау. То есть, я слышала всякие истории, но чтобы так… ну, вы понимаете. Трудно поверить, что настоящие вурдалаки разгуливают здесь, у нас в Чикаго. Я кажусь вам очень глупой?
– Нет, – мотнул головой я. – Вам просто повезло. Но если вы их еще не видели, у вас очень скоро будет уйма возможности насмотреться на них вволю.
Квартирка ее оказалась именно такой, какой я ее себе представлял: маленькой, видавшей виды, но чистенькой и аккуратной. Мебель в основном с распродаж секонд-хэнда, доисторический холодильник, разношерстные книжные полки, уставленные книгами в бумажных обложках и учебниками, маленький престарелый телевизор, которым, судя по его виду, почти не пользовались.
– Садитесь, – предложила она, сдвинув в сторону пару лежавших на диване одеял и подушку. Я проковылял к дивану и сел, что оказалось чертовски приятно. Даже слишком приятно. Я глубоко вздохнул, положил больную ногу на журнальный столик, и это оказалось даже еще приятнее.
– Спасибо, – сказал я. Она качнула головой, разглядывая меня.
– Вид у вас жуткий.
– Пара дней тяжелых выдалась.
Она продолжала внимательно смотреть на меня.
– Похоже, что так. И что привело вас сюда?
– Книга, – сказал я. – Ну, та, про Эрлкинга, которую я купил у Бока.
– Да, помню, – кивнула она.
– Ну, вот, она.
– Гм. Что – она?
– Причина, по которой я здесь, – объяснил я. – Вы ее помните, а я нет, а нехорошие парни украли мой экземпляр. Мне нужно, чтобы вы вспомнили ее для меня.
Она нахмурилась.
– Что, всю?
– Не думаю, – успокоил я ее. – В ней несколько стихотворений. Мне кажется, то, что мне нужно, содержится в одном из них.
– Что вам нужно, – поинтересовалась она.
Секунду-другую я молча смотрел на нее.
– Возможно, – сказал я, наконец, – будет лучше, если вы не будете знать этого.
Она обиженно задрала подбородок и посмотрела на меня так, будто я непочтительно отозвался об ее матери.
– Простите?
– Очень уж гадкая эта история, – объяснил я. – Гораздо безопаснее будет, если я не буду посвящать вас в подробности.
– Ну, – заметила она. – Вы заботливы как отец, Гарри. Вот спасибо.
Я протестующее поднял руку.
– Да нет вовсе.
– Очень даже да, – возразила она. – Вы хотите получить от меня информацию, но при этом не желаете сказать мне, зачем, и что вы собираетесь с ней делать.
– Но это же для вашей безопасности, – настаивал я.
– Возможно, – согласилась она. – Но если я дам вам эту информацию, мне придется нести некоторую ответственность за то, что вы с ней сделаете. Мы ведь не очень хорошо знаем друг друга. Что, если вы возьмете у меня эту информацию и используете ее во вред кому-нибудь?
– Да ни за что.
– Возможно, вы говорите правду, – кивнула она. – Но возможно, и нет. Разве это не понятно? Я тоже несу ответственность за то, чтобы мой талант не обернулся во зло кому-нибудь. То есть, я не могу использовать его вслепую или безответственно. Вы способны это понять?
– Ну, вообще-то, – признался я, – могу.
Она прикусила губу и задумчиво кивнула.
– Раз так, если вы хотите, чтобы я вам помогла, скажите мне, зачем вам это?
– Если я вовлеку вас в это, я могу поставить вас под угрозу, – сказал я. – Это может быть очень опасно, – последние два слова я произнес раздельно для пущей убедительности.
– Я понимаю, – ответила она. – И принимаю это. Вот и скажите.
Секунду я смотрел на нее, потом не без досады вздохнул. Вообще-то, она была права. Но, черт меня подери, я даже думать не хотел о том, чтобы кто-нибудь еще пострадал от рук этих Кеммлеровых прихвостней. Особенно кто-то с такой потрясающей грудью, как эта.
Я с усилием отвел взгляд от означенного предмета.
– Люди, которых вы видели тогда в лавке, собираются использовать эту книгу, чтобы вызвать с ее помощью Эрлкинга.
Она нахмурилась.
– Но… он ведь один из самых могущественных властителей фэйре, так ведь? Они правда смогут сделать это?
– Вы имеете в виду, возможно ли это? – спросил я. – Еще как возможно. Я сам несколько часов назад высвистел Королеву Мэб, – собственно, с формальной точки зрения я говорил чистую правду.
– Ого, – произнесла она немного недоверчиво. – Зачем?
– Затем, что мне нужна была информация, – ответил я.
– Нет, не об этом. Зачем этим людям вызывать Эрлкинга?
– Они собираются использовать его присутствие в ночь Хэллоуина для того, чтобы за ним явилось как можно больше древних духов. А потом они собираются связать их заклятием и пожрать – в этом случае вся сила этих духов перейдет к ним, а это мало не покажется.
Она смотрела на меня, чуть приоткрыв рот.
– Это такой ритуал… вроде вознесения? Настоящего?
– Угу, – кивнул я.
– Но это… это безумие какое-то.
– Эти люди и так безумны, – согласился я. – То, что вы мне скажете, может помешать им. Это может спасти множество жизней – и не в последнюю очередь конкретно мою.
Она зябко охватила себя руками; лицо ее слегка побледнело.
– Мне нужны эти стихотворения, – продолжал я, – потому что я сам собираюсь призвать Эрлкинга и отвлекать его достаточно долго, чтобы это сорвало их планы.
– Но разве это не опасно? – спросила она.
– Не так опасно, как не предпринимать ничего, – ответил я. – Что ж, теперь вы знаете, зачем. Вы мне поможете?
Она прикусила нижнюю губу, словно обдумывая мою просьбу, но глаза ее искрились.
– Скажите «пожалуйста».
– Пожалуйста, – произнес я.
Улыбка ее сделалась чуть шире.
– «Пожалуйста-пожалуйста»?
– Не давите на меня, – почти прорычал я, хотя сомневаюсь, чтобы это вышло слишком уж угрожающе.
Она улыбнулась мне.
– Это может занять несколько минут. Я ведь не заглядывала в эту книгу некоторое время. Мне нужно подготовиться. Помедитировать.
– Так сложно? – спросил я.
Она вздохнула, и улыбка исчезла с ее лица.
– Столько всего у меня в голове; порой она напоминает мне библиотеку. Проблема не в том, чтобы вспомнить. Вот найти, куда я это задвинула – это серьезно. И потом, далеко не все приятно вспоминать.
– Я знаю, каково это, – кивнул я. – Я тоже видел кое-что такое, чего с удовольствием забыл бы.
Она кивнула в ответ и уселась на диван лицом ко мне. Потом подобрала ноги под себя и поерзала, устраиваясь поудобнее. Это движение вышло у нее на редкость интригующе. Я постарался не выказывать очень уж откровенного интереса и полез в карман ветровки за блокнотом и карандашом.
– Хорошо, – произнесла она и закрыла глаза. – Дайте мне минуту, и я начну декламировать.
– Идет, – кивнул я.
– И не глазейте на меня.
Я отвел взгляд.
– Я не глазею.
Она фыркнула.
– Вы что, никогда груди женской не видели?
– Да не глазею я, – возмутился я.
– Конечно, – она открыла один глаз и ехидно посмотрела на меня. Потом закрыла его и сделала глубокий вдох.
– Вы меня дразните, – буркнул я.
Она снова улыбнулась, и на этот раз выражение лица ее изменилось, сделавшись далеким, отрешенным. Плечи ее расслабленно опустились, и когда она снова открыла глаза, взгляд их смотрел мимо меня, в пространство. Так она посидела с полминуты, замедляя дыхание, а потом глаза ее задвигались, словно скользя взглядом по строчкам.
– Вот, – медленно, словно в полусне произнесла она. – Пибоди. Это он собрал литературные источники воедино.
– Мне нужны только стихотворения, – сказал я. – Обложку не обязательно.
– Ш-ш, – сказала она. – Это не так легко, как кажется, – теперь уже и пальцы ее дергались, переворачивая страницы невидимой книги. – Ладно, – произнесла она еще через полминуты. – Готовы?
Я раскрыл блокнот и взял карандаш наизготовку.
– Готов.
Она начала декламировать стихи, а я принялся записывать их. Ни в первом, ни во втором стихотворении не обнаружилось ничего полезного, но в третьем я сразу уловил ритмику и кодовые слова призывного заклинания: каждая строка, взятая по отдельности, оставалась совершенно безобидной, но все вместе они дополняли друг друга, выстраиваясь в формулу магического ритуала. При надлежащей концентрации, при соответствующем усилии воли простые рифмованные строчки могут проникнуть за границы мира смертных и привлечь внимание смертоносного охотника-фэйре, известного как Эрлкинг или повелитель гоблинов.
– Вот это, – тихо произнес я. – Только мне нужно наверняка знать, что это именно те самые слова, без единой ошибки.
Шила кивнула; взгляд ее продолжал смотреть куда-то мимо меня. Рука ее перелистнула невидимую страницу обратно, и она повторила мне стихотворение с самого начала, на этот раз медленнее. Я проверил и перепроверил свои записи: все сходилось.
Дело в том, что любая ошибка в формуле вызова чревата последствиями. Если вы спутаете слова, в лучшем случае заклинание не сработает, и ваши усилия ни к чему не приведут. Может выйти и хуже: ваше заклинание призовет из потустороннего мира кого-нибудь не того – например, тварь, которой не терпится вырвать вам физиономию своими длинными, заканчивающимися щупальцами конечностями. Ну, и наконец, при наиболее неприятном для вас обороте событий, неправильное заклинание может призвать того, кто вам нужен – в нашем случае Эрлкинга, – но только крайне оскорбленного тем, что вы не удосужились пригласить его как положено. Наделенные сверхъестественной силой создания из мира духов обладают возможностями и характером из тех, о которых снимают фильмы ужасов… в общем, я не завидую тому, на кого оборачивается их гнев.
Стоит вам призвать кого-то неправильно, и вы почти ничего не сможете сделать, чтобы защитить себя. Это превращает ритуал вызова в довольно рискованное предприятие. И если я собирался призвать в Чикаго Эрлкинга, мне необходимо было быть совершенно уверенным в том, что делаю это правильно, иначе это могло стоить мне головы.
– Еще раз, – вполголоса попросил я Шилу, когда она кончила. Наверняка так наверняка.
Она кивнула и начала снова. Я проверил записи. Все совпало слово в слово и в третий раз, так что вероятность ошибки сделалась предельно мала.
Еще минуту я смотрел в блокнот, пытаясь впитать в себя заклинание, вжиться в его ритм, в цепочку гласных и согласных, имевших к языку лишь косвенное отношение. И дело не в стихотворении – тут важна частота, сигнал, сочетание звука и ритма, и я загонял его в память с максимально возможной точностью, так же, как я делаю это, чтобы призвать духа с помощью его истинного имени. В этом смысле все стихотворение представляло собой некий аналог имени Эрлкинга. Он должен был откликнуться на него таким же образом.
Когда я поднял через несколько минут взгляд, я ощутил на себе мягкое давление взгляда Шилы. Она смотрела на меня, и в глазах ее застыла тревога.
– Вы или неописуемо глупы, или один из самых смелых мужчин, кого я знаю.
– Пусть лучше буду глупым, – беззаботно сказал я. – Исходя из моего опыта, труднее ошибиться, если тебя считают дураком.
– Если вы используете заклинание, – тихо произнесла она, пропустив мою шутку мимо ушей, – и с вами случится что-то плохое, вина за это ляжет на меня.
Я покачал головой.
– Нет, – возразил я. – Я знаю, что делаю. Это будет моя собственная ошибка.
– Я не уверена, что это освобождает меня от ответственности, – она нахмурилась. – Могу ли я помочь вам еще чем-нибудь?
– Я и так вам очень обязан, – заверил я ее.
– Да, – серьезно кивнула она. – Возможно. Но мне нужно знать, что я сделала все, что могла. Что если с вами что-то случится, то не из-за того, что я чего-то не сделала.
Несколько секунд я вглядывался в ее лицо, потом невольно улыбнулся.
– Вы очень серьезно относитесь к вопросам ответственности, – заметил я.
– А что, вы считаете, что я должна относиться к этому по-другому? – парировала она.
– Ни в коем случае, – заверил ее я. – Просто необычно, когда кто-то… ну, поймите меня правильно, но я не привык, когда в том, что касается силы…
Она чуть улыбнулась.
– Не требуется много силы, чтобы причинить кому-то боль. Это гораздо проще, чем исцелять. Это всегда так, во всем. Не только в магии.
– Угу, – согласился я. – Но только далеко не все, похоже, понимают это, – я накрыл ее руки правой ладонью. Руки у нее были мягкие, очень теплые. – И спасибо, вы мне очень помогли. Если я могу отплатить вам чем-нибудь…
Она улыбнулась мне.
– Ну, есть одно…
– Да? – спросил я.
Она кивнула.
– Одна моя знакомая сказала мне раз, что о человеке очень много можно узнать по тому, как он делает это в первый раз.
Я пару раз моргнул.
– Э… Что делает?
– Вот это, – сказала она и придвинулась ко мне. Красиво она двигалась – плавно, грациозно и до ужаса женственно. Она вся состояла из теплых изгибов, и мягкой плоти, пахнущей полевыми цветами, и она перекинула ногу через мои ноги, и села мне на колени. Мягкие руки ее осторожно коснулись моего лица, и когда губы наши коснулись друг друга, она закрыла глаза.
Поцелуй начался мягко, осторожно – чувственный, но не бесстрастный, чуть сдержанный, но без тени сомнений. Горячие губы ее коснулись моих, и язык сам собой просился изучать ее рот. Может, я слишком устал, или мне было слишком больно, или меня слишком беспокоили перспективы дожить хотя бы до ближайшего вечера, но это было здорово. Еще как здорово. И поцелуем своим Шила ничего не требовала. Все, чего она хотела – это попробовать мой рот на вкус, ощупать руками мою кожу.
А потом – без всякой прелюдии, без предупреждения – меня охватило жгучее желание чего-то большего, чем этот простой контакт, чем это тепло.
Странное дело, но люди, как правило, недооценивают того, какое сильное воздействие может оказать простое прикосновение чьей-то чужой руки. Жажда прикосновения заложена в нас от природы, она настолько вошла в нашу жизнь, что результат такого прикосновения и словами трудно описать. Это совершенно не обязательно связано с сексом. С самого детства мы привыкли ассоциировать прикосновение человеческой руки с защитой, с уютом, с любовью.
Меня никто не касался уже… ну, в общем, чертовски давно не касался. Томас, конечно, мой брат, но и избегал физического контакта, даже случайного, как чумы. Да и мне по жизни как-то обычно не до романтических фантазий. Ближе всего к тому, о чем я говорю, были приставания несовершеннолетней суккубихи (так, что ли, ее назвать) – и уж к любви это не имело ни малейшего отношения.
Когда секс становится частью уравнения, воздействие чьего-то прикосновения становится еще сильнее. Настолько сильнее, что здравый смысл, даже самая примитивная логика все равно что в форточку улетают, снесенные ураганом страстей и желания.