Страница:
— Доктор Райан!
— И может быть, ничего не получится…
— Главное, вы дали мне надежду.
— Я могу ошибаться.
— Не верю! — Конрад готов был использовать малейшую возможность помочь своему спасителю.
Он передал Далласу и Сильвии слова врача.
— Лично я готов на все, Даллас. Но лечиться и, быть может, многое вынести придется вам.
Глаза Далласа лихорадочно блестели.
— Я согласен. Лучше попытаться что-то сделать, чем вот так умирать день за днем.
Сильвия плакала от радости.
— Я с вами, — сказал Конрад и взял Далласа за руку. — Я ваш друг и должник на все времена. Вы дважды спасли мне жизнь, а главное — жизнь человека, который мне бесконечно дорог.
Даллас закрыл глаза. Запахи моря и свежего ветра, наслаждение движением жизни — все, с чем он навсегда распрощался, может вернуться. Ради этого стоило пройти через любые испытания и в это хотелось верить!
ГЛАВА IV
ГЛАВА V
— И может быть, ничего не получится…
— Главное, вы дали мне надежду.
— Я могу ошибаться.
— Не верю! — Конрад готов был использовать малейшую возможность помочь своему спасителю.
Он передал Далласу и Сильвии слова врача.
— Лично я готов на все, Даллас. Но лечиться и, быть может, многое вынести придется вам.
Глаза Далласа лихорадочно блестели.
— Я согласен. Лучше попытаться что-то сделать, чем вот так умирать день за днем.
Сильвия плакала от радости.
— Я с вами, — сказал Конрад и взял Далласа за руку. — Я ваш друг и должник на все времена. Вы дважды спасли мне жизнь, а главное — жизнь человека, который мне бесконечно дорог.
Даллас закрыл глаза. Запахи моря и свежего ветра, наслаждение движением жизни — все, с чем он навсегда распрощался, может вернуться. Ради этого стоило пройти через любые испытания и в это хотелось верить!
ГЛАВА IV
Лондон не понравился Терезе. Быть может, Сидней по сравнению с ним и кажется захолустьем, однако он куда радостнее, светлее и чище. Воздух был сырым, он, точно невидимая губка, впитал в себя влагу, всюду стоял запах сажи, и было слишком много серого холодного камня. Улицы запрудили коляски, неимоверный грохот колес оглушал Терезу.
Погода была пасмурной, по мостовым текла грязь. Тереза уже замочила башмаки и испачкала подол юбки. Англичане казались ей такими же высокомерно-холодными, как и их город. Она не могла поймать ни одной улыбки, а их речь резала ей слух. Как можно жить здесь после Австралии? Тереза чувствовала, что ей не хватает воздуха, все существо ее билось в невидимых оковах, и действительность походила на бесконечный тяжелый сон.
Каждый, кто волею судьбы попадает в большой город, видит его сообразно тому, к какому слою общества принадлежит. Тереза приехала в Лондон бедной путешественницей и потому, само собой разумеется, увидела Лондон простых людей, то есть во всей его неприглядности, начиная от уличной грязи и кончая номером убогой гостиницы на Корт-роуд.
Тереза прибыла в Лондон вечером; конечной же целью ее путешествия было одно из предместий, и она не рискнула ехать туда на ночь глядя.
Тереза заперлась в тесном номере. Газовый рожок горел слабо, угли в камине тоже едва тлели, одеяло было все в пятнах, простыни сырые. Она села на кровать в надежде как-нибудь скоротать ночь.
Принесли заказанные ею лепешки, чай и стакан рейнского. Тереза медленно пила вино, надеясь унять дрожь. Здесь, в чужой стране, в незнакомом городе, она со смертельной тоской ощутила свое одиночество. Хотелось плакать, биться о стены, она готова была на все, лишь бы заглушить это чувство.
Тереза сняла часть одежды и легла. Сон пришел поверхностный, неглубокий, как всегда в непривычном месте, в чужой, холодной постели.
Тереза проснулась, когда только начало светать, и долго, не шевелясь, лежала под одеялом, стараясь сохранить ночное тепло. Она задумалась, вспоминая свои сны. Сегодня ночью впервые за пять минувших лет ей захотелось, чтобы рядом был мужчина. И это было тем более мучительно, что она знала, кто этот мужчина. Даллас Шелдон. Ей приснилось, как он пришел к ней и спросил, можно ли ему остаться у нее на ночь. Спросил взглядом, и Тереза тоже ничего не произнесла: они поняли друг друга без слов. Им было хорошо вместе, хотя они не успели достигнуть апогея своей любви: Тереза проснулась, и Даллас исчез.
Тереза спустила ноги на холодный пол, встала и подошла к старому, засиженному мухами зеркалу. Она вспомнила второй сон. Белый-белый особняк с высокими колоннами на берегу огромного океана, гордый дом с просторными залами, множеством слуг, красивой мебелью, картинами, коврами. Ее дом. Она сидит в качалке и смотрит на океан. Что-то не так, что-то не то… Что? Тереза поднимается, вот так же подходит к зеркалу и видит, что она уже старуха: седые волосы, сморщенное лицо. А под белым шелковым платьем — дряхлое тело. У нее есть все, и нет ничего. Ни молодости, ни будущего, ни любви.
Тереза смотрела на себя: ей не нравилось, как она выглядит, хотя на самом деле она была еще очень молода, и зеркало не способно было испугать ее так, как во сне. Да, она не умела кокетничать, смотреть томно и весело, с задорным смехом, сверкая глазами, откидывать голову назад… Она вела себя слишком прямолинейно, а если становилась изворотливой, гибкой, то это была гибкость змеи, а люди не любят змей. Она забыла, что значит быть ласковой, мягкой, нежной. Она потеряла женственность. Зачем она приехала сюда? Нет, не праздновать победу, опять унижаться. Потому что она одна, потому что до сих пор все так же несчастна.
Поплакав немного, начала одеваться. Тереза не хотела, чтобы тот, к кому она ехала, сразу узнал ее, потому надела шляпу с длинной густой вуалью и темное платье. Кто она? Женщина без возраста… Вечно ищущая что-то и не находящая, а может быть, просто слепая.
Тереза добралась до вокзала Ватерлоо, села в поезд и отправилась в одно из Лондонских предместий.
Она сошла на землю и с наслаждением вдохнула свежий воздух. Над землею витал туман, и холмы уныло серели на горизонте.
Тереза быстро отыскала нужный ей особняк, прошла вдоль высокой чугунной решетки и вскоре очутилась на ведущей к крыльцу тисовой аллее.
Это был старинный дом из серого камня с узкими окнами и дверями. Тереза спросила того, кого искала, и ее проводили в комнаты, попросив подождать. Она осмотрелась. Дубовая обшивка стен, двери обиты зеленым сукном. Впечатление мрачности рассеивал яркий огонь, горевший в большом камине паросского мрамора, светлые ковры с яркими цветами и диваны с креслами, затянутые в белые чехлы.
Появилась молодая женщина со светлыми, гладко причесанными волосами. Ее внешность показалась Терезе пресноватой, но держалась она безупречно и обладала хорошими манерами.
— Я миссис Милнер, мисс, — сказала женщина, и Тереза уставилась на нее своими темными глазами.
Эта молодая англичанка — жена Нейла! На мгновение губы Терезы растянула усмешка. Значит, он женился на скромной, чопорной англичаночке с фарфоровой кожей, приглаженной, чистенькой, как шелковые простыни, на которых с юности нежилось ее белое, сытое тело.
— А я Тереза Хиггинс.
Молодая женщина вопросительно смотрела на посетительницу.
— Вы пришли наниматься в гувернантки, мисс? Тереза чуть не расхохоталась. В гувернантки? Это
уж слишком! К кому? Наверное, к детям Нейла? Конечно, у него, скорее всего, есть дети…
— Почему вы так решили? — Хозяйка, казалось, растерялась.
— Мы давали объявление.
— Нет, мэм, — очень четко, напирая на каждое слово, произнесла Тереза, — я не гувернантка, я давняя знакомая вашего супруга, можно сказать родственница, и приехала с ним повидаться. Могу я его увидеть?
— Да, — сказала женщина, — конечно, мисс. Подождите немного.
Терезу позабавило, что хозяйка даже не попыталась узнать, что нужно незнакомке от ее супруга. Вот оно, английское воспитание!
Тереза освободила из-под длинной вуали руки в черных перчатках и поправила волосы.
Она продолжала рассматривать гостиную. Неожиданно выглянувшее солнце озарило комнату веселым светом, придав ей уютный, нарядный вид. Тереза представила себе, как здесь, перед камином, в воскресный день собирается вся семья. Она словно слышала звон серебряной посуды, видела пар, поднимающийся от чашек, чувствовала запах домашнего печенья.
Ей захотелось присесть, а еще лучше — высушить у огня подол юбки и согреть замерзшие ноги.
Тереза, не отрываясь, смотрела в огонь. Она знала, кто сейчас войдет в комнату, но, как ни странно, не ощущала трепета, не испытывала ненависти… Не было ничего, кроме слабого чувства уязвленного самолюбия, вызванного зрелищем и сознанием того, как спокойно и богато живет этот человек, тогда как она буквально задыхается от проблем.
Но ощущения потери любимого человека не было. Все ее прежние чувства пережили сами себя.
Внезапно Тереза услышала детский смех и повернулась в сторону окна. На мокрой от дождя лужайке резвились два мальчика, один лет пяти, другой помладше. Они играли с большой рыжей собакой, которая прыгала, стараясь лизнуть старшего мальчика в лицо, и он смеялся. Дети выглядели ухоженными, были хорошо одеты — в суконные, отделанные замшей костюмчики.
Тереза вспомнила испуганное личико своего сына Барни, и внезапная злость пополам с жалостью каленым железом прожгла ее сердце. Эти мальчики такие веселые, они смеются, а много ли радости у ее сына?
«Я сделаю так, что у него будет все», — в сотый раз подумала она. Тереза постоянно собиралась воздать Барни должное, подарить любовь и ласку, но все не хватало времени, отвлекали дела и проблемы. Она не думала о том, что чувства нельзя сдать на хранение, чтобы они дожидались своего часа. И Барни тоже не может ждать — любовь матери нужна ему сейчас.
Дверь скрипнула, в гостиную вошел одетый по-домашнему мужчина. На ногах его были войлочные туфли.
Тереза смотрела на него сквозь прозрачную темную ткань. Что ж, чувство к этому человеку, если оно и было, унеслось временем, точно с дерева осенние листья, исчезло навсегда. Древо ее души… Зазеленеет ли оно еще когда-нибудь, зацветет ли весенним цветом?
— Это вы хотели видеть меня, мисс? —Тереза резко повернулась и откинула вуаль.
— Да, я. Здравствуйте, мистер Милнер!
Он увидел смуглое лицо и блестящие глаза.
— Тереза Хиггинс, — сказала она на случай, если он забыл ее имя.
Нейл шагнул навстречу, потом остановился.
— Тереза?
В его словах сквозило тихое удивление. Тереза молча разглядывала его. На фоне прекрасно обставленной гостиной Нейл не выглядел счастливым человеком. Лицо стало еще бледнее, чем прежде, и серо-голубые глаза утратили былую выразительность.
Нейл приехал в Англию шесть лет назад и выполнил все, что было задумано. Он женился на дочери богатого торговца, владевшего магазином в центре Лондона, и поселился в этом роскошном особняке. Жена родила ему двух сыновей и… на этом время словно остановилось. Не имея титула и громкой фамилии, Нейл не мог быть допущен в высшее общество, делами в силу врожденной лени заниматься не хотел, но и желанная праздность вскоре начала угнетать, как и сама жизнь. Жену он никогда по-настоящему не любил, заботы о детях были в тягость. Он жил в ожидании, когда пройдет день, часто не зная, как убить время, и не думал о том, что в этой стремлении потихоньку убивает себя.
По воскресеньям они с женой гуляли по лондонским паркам или навещали ее родителей, которые не были довольны зятем.
Нейл привык к более свободной жизни, которая в Австралии не была связана такими условностями, как жизнь в Англии.
Ему не нравился климат, не нравилась природа, а главное, люди.
Первое время он не вспоминал Австралию, а потом вдруг затосковал. Как выяснилось, самое лучшее осталось там, в прошлом, лучшие годы, лучшие встречи.
— Как ты меня нашла? — растерянно произнес Нейл.
— Я потратила на это три года, — сказала Тереза, — специально наняла человека.
— Зачем?
Она усмехнулась.
— У меня не так много шансов заработать деньги.
— А! — произнес он и улыбнулся. Тереза не поняла, что значит эта улыбка. — За этим ты и приехала? Что ж, садись.
Тереза удивилась. Он не возмутился, не разгневался, похоже, был даже рад ей. Она приготовилась к войне, а не к переговорам и слегка растерялась.
— Чем могу помочь? — спросил он. — То есть я хотел сказать, сколько тебе нужно?
Тереза хищно улыбнулась.
— Много.
Нейл разглядывал ее, а Тереза тем временем заглянула в себя. Она шарила по уголкам своей души, стараясь найти остатки чувств, но тщетно. Ни любви, ни ненависти, только равнодушие. Этот человек чужой— ей и Барни. Она не могла внушить себе, что Нейл — отец ее сына.
Ей даже стало неловко что-то требовать от него, раз он ей так безразличен. Она испытывала облегчение оттого, что не связана чувствами, и одновременно тяжесть. Страшно жить, не только когда тебя никто не любит, но когда и ты не любишь никого. Это не свобода, это пустота.
— Ты из Австралии? — спросил Нейл.
— Да.
— Давно в Лондоне?
— Второй день.
— Как тебе здесь? — произнес он с надеждой, точно искал сочувствие.
Тереза пожала плечами.
— Я бы тут жить не смогла.
— А как ты живешь там?
«Не стоит ему ничего рассказывать», — подумала она.
— Стараюсь жить хорошо.
— Я рад, — произнес он бесцветным голосом. Терезе надоел этот бессмысленный диалог. Раньше она мечтала, как насладится местью, будет растягивать удовольствие, а теперь ей хотелось поскорее закончить разговор.
— Мне нужны деньги, — собравшись с духом, жестко произнесла она.
— Сколько?
Глядя ему в глаза, Тереза назвала сумму. Нейл не успел отреагировать: дверь приоткрылась, и в гостиную заглянула его жена.
— Алиса, оставь нас! — не поворачиваясь, резко произнес Нейл. Женщина исчезла. Тереза усмехнулась.
— Столько я не могу дать. — Лицо Нейла утратило рассеянно-тоскливое выражение и стало серьезным. Он будто начал просыпаться.
— Сможешь.
— Интересно, — сказал Нейл, — почему я должен тебе платить? Кажется, я оставил тебе деньги?
— Мне нужно еще! — В глазах Терезы вспыхнул огонь безжалостного упрямства.
— Ты так в себе уверена, — заметил Нейл.
— Да, очень.
— Ты слишком дорого оцениваешь свою честь. — Тереза стиснула зубы.
— То, о чем ты говоришь, не продается! Я так дорого оцениваю твое спокойствие, твою сытую жизнь!
Она взяла себя в руки. Нет, не стоит говорить с ним ни о чем, что касается чувств.
Нейл провел рукой по лбу, отбрасывая прядь волос.
— Не понимаю.
— Сейчас поймешь. — Тереза вынула бумаги.
— Прочти. Можешь порвать — у меня есть еще. Если они не интересуют тебя, я передам их родственникам твоей жены. Не думаю, что им будет приятно.
Нейл пробежал глазами бумаги. Его лицо изменилось.
— Где ты их взяла?
— В одном полицейском участке.
— Твой человек достал их тебе?
Тереза кивнула. Нейл молчал — он думал.
— Это не очень большая сумма для тебя. Твоим детям не придется голодать!
— Может быть. Он встал.
— На что только не пойдет оскорбленная женщина! Ладно, я готов понять твои чувства…
— А, значит, ты прекрасно помнишь, как со мной поступил! Только, знаешь, у меня нет к тебе чувств. Потому что ты никакой, Нейл. Пустое место. У тебя нечего взять, кроме денег, и, кроме денег, мне ничего от тебя и не надо.
— Подожди, я выпишу чек.
Вскоре он вернулся и протянул ей конверт. Тереза встала.
— Мне пора.
Нейл смотрел на нее так, словно жалел, что она исчезнет. Он не испытывал к ней любви, но когда-то она ему нравилась, и потом — она явилась из прошлого, которое теперь казалось ему прекрасным.
— Думаю, больше ты не вернешься.
— Не бойся, я не собираюсь доить тебя всю жизнь. Тогда ты уехал без единого слова, вот я и пришла попрощаться. Кстати, у тебя прелестные детки! — Тереза притворно улыбнулась. — Дай им Бог счастья!
Она вышла на улицу и вдохнула полной грудью свежий, прохладный воздух. Пора возвращаться! Впереди ее ждет много дел, но первое, что она сделает, — это скажет Барни, кто его мать. Ее мальчик не будет расти сиротой.
Ее ждет Австралия — огромный, зеленый, солнечный дом, который примет ее и успокоит своим светом, своим запахом родной земли. А еще впереди — многие, многие годы, почти целая жизнь, и не стоит поддаваться отчаянию. Когда-нибудь она еще будет счастлива.
Погода была пасмурной, по мостовым текла грязь. Тереза уже замочила башмаки и испачкала подол юбки. Англичане казались ей такими же высокомерно-холодными, как и их город. Она не могла поймать ни одной улыбки, а их речь резала ей слух. Как можно жить здесь после Австралии? Тереза чувствовала, что ей не хватает воздуха, все существо ее билось в невидимых оковах, и действительность походила на бесконечный тяжелый сон.
Каждый, кто волею судьбы попадает в большой город, видит его сообразно тому, к какому слою общества принадлежит. Тереза приехала в Лондон бедной путешественницей и потому, само собой разумеется, увидела Лондон простых людей, то есть во всей его неприглядности, начиная от уличной грязи и кончая номером убогой гостиницы на Корт-роуд.
Тереза прибыла в Лондон вечером; конечной же целью ее путешествия было одно из предместий, и она не рискнула ехать туда на ночь глядя.
Тереза заперлась в тесном номере. Газовый рожок горел слабо, угли в камине тоже едва тлели, одеяло было все в пятнах, простыни сырые. Она села на кровать в надежде как-нибудь скоротать ночь.
Принесли заказанные ею лепешки, чай и стакан рейнского. Тереза медленно пила вино, надеясь унять дрожь. Здесь, в чужой стране, в незнакомом городе, она со смертельной тоской ощутила свое одиночество. Хотелось плакать, биться о стены, она готова была на все, лишь бы заглушить это чувство.
Тереза сняла часть одежды и легла. Сон пришел поверхностный, неглубокий, как всегда в непривычном месте, в чужой, холодной постели.
Тереза проснулась, когда только начало светать, и долго, не шевелясь, лежала под одеялом, стараясь сохранить ночное тепло. Она задумалась, вспоминая свои сны. Сегодня ночью впервые за пять минувших лет ей захотелось, чтобы рядом был мужчина. И это было тем более мучительно, что она знала, кто этот мужчина. Даллас Шелдон. Ей приснилось, как он пришел к ней и спросил, можно ли ему остаться у нее на ночь. Спросил взглядом, и Тереза тоже ничего не произнесла: они поняли друг друга без слов. Им было хорошо вместе, хотя они не успели достигнуть апогея своей любви: Тереза проснулась, и Даллас исчез.
Тереза спустила ноги на холодный пол, встала и подошла к старому, засиженному мухами зеркалу. Она вспомнила второй сон. Белый-белый особняк с высокими колоннами на берегу огромного океана, гордый дом с просторными залами, множеством слуг, красивой мебелью, картинами, коврами. Ее дом. Она сидит в качалке и смотрит на океан. Что-то не так, что-то не то… Что? Тереза поднимается, вот так же подходит к зеркалу и видит, что она уже старуха: седые волосы, сморщенное лицо. А под белым шелковым платьем — дряхлое тело. У нее есть все, и нет ничего. Ни молодости, ни будущего, ни любви.
Тереза смотрела на себя: ей не нравилось, как она выглядит, хотя на самом деле она была еще очень молода, и зеркало не способно было испугать ее так, как во сне. Да, она не умела кокетничать, смотреть томно и весело, с задорным смехом, сверкая глазами, откидывать голову назад… Она вела себя слишком прямолинейно, а если становилась изворотливой, гибкой, то это была гибкость змеи, а люди не любят змей. Она забыла, что значит быть ласковой, мягкой, нежной. Она потеряла женственность. Зачем она приехала сюда? Нет, не праздновать победу, опять унижаться. Потому что она одна, потому что до сих пор все так же несчастна.
Поплакав немного, начала одеваться. Тереза не хотела, чтобы тот, к кому она ехала, сразу узнал ее, потому надела шляпу с длинной густой вуалью и темное платье. Кто она? Женщина без возраста… Вечно ищущая что-то и не находящая, а может быть, просто слепая.
Тереза добралась до вокзала Ватерлоо, села в поезд и отправилась в одно из Лондонских предместий.
Она сошла на землю и с наслаждением вдохнула свежий воздух. Над землею витал туман, и холмы уныло серели на горизонте.
Тереза быстро отыскала нужный ей особняк, прошла вдоль высокой чугунной решетки и вскоре очутилась на ведущей к крыльцу тисовой аллее.
Это был старинный дом из серого камня с узкими окнами и дверями. Тереза спросила того, кого искала, и ее проводили в комнаты, попросив подождать. Она осмотрелась. Дубовая обшивка стен, двери обиты зеленым сукном. Впечатление мрачности рассеивал яркий огонь, горевший в большом камине паросского мрамора, светлые ковры с яркими цветами и диваны с креслами, затянутые в белые чехлы.
Появилась молодая женщина со светлыми, гладко причесанными волосами. Ее внешность показалась Терезе пресноватой, но держалась она безупречно и обладала хорошими манерами.
— Я миссис Милнер, мисс, — сказала женщина, и Тереза уставилась на нее своими темными глазами.
Эта молодая англичанка — жена Нейла! На мгновение губы Терезы растянула усмешка. Значит, он женился на скромной, чопорной англичаночке с фарфоровой кожей, приглаженной, чистенькой, как шелковые простыни, на которых с юности нежилось ее белое, сытое тело.
— А я Тереза Хиггинс.
Молодая женщина вопросительно смотрела на посетительницу.
— Вы пришли наниматься в гувернантки, мисс? Тереза чуть не расхохоталась. В гувернантки? Это
уж слишком! К кому? Наверное, к детям Нейла? Конечно, у него, скорее всего, есть дети…
— Почему вы так решили? — Хозяйка, казалось, растерялась.
— Мы давали объявление.
— Нет, мэм, — очень четко, напирая на каждое слово, произнесла Тереза, — я не гувернантка, я давняя знакомая вашего супруга, можно сказать родственница, и приехала с ним повидаться. Могу я его увидеть?
— Да, — сказала женщина, — конечно, мисс. Подождите немного.
Терезу позабавило, что хозяйка даже не попыталась узнать, что нужно незнакомке от ее супруга. Вот оно, английское воспитание!
Тереза освободила из-под длинной вуали руки в черных перчатках и поправила волосы.
Она продолжала рассматривать гостиную. Неожиданно выглянувшее солнце озарило комнату веселым светом, придав ей уютный, нарядный вид. Тереза представила себе, как здесь, перед камином, в воскресный день собирается вся семья. Она словно слышала звон серебряной посуды, видела пар, поднимающийся от чашек, чувствовала запах домашнего печенья.
Ей захотелось присесть, а еще лучше — высушить у огня подол юбки и согреть замерзшие ноги.
Тереза, не отрываясь, смотрела в огонь. Она знала, кто сейчас войдет в комнату, но, как ни странно, не ощущала трепета, не испытывала ненависти… Не было ничего, кроме слабого чувства уязвленного самолюбия, вызванного зрелищем и сознанием того, как спокойно и богато живет этот человек, тогда как она буквально задыхается от проблем.
Но ощущения потери любимого человека не было. Все ее прежние чувства пережили сами себя.
Внезапно Тереза услышала детский смех и повернулась в сторону окна. На мокрой от дождя лужайке резвились два мальчика, один лет пяти, другой помладше. Они играли с большой рыжей собакой, которая прыгала, стараясь лизнуть старшего мальчика в лицо, и он смеялся. Дети выглядели ухоженными, были хорошо одеты — в суконные, отделанные замшей костюмчики.
Тереза вспомнила испуганное личико своего сына Барни, и внезапная злость пополам с жалостью каленым железом прожгла ее сердце. Эти мальчики такие веселые, они смеются, а много ли радости у ее сына?
«Я сделаю так, что у него будет все», — в сотый раз подумала она. Тереза постоянно собиралась воздать Барни должное, подарить любовь и ласку, но все не хватало времени, отвлекали дела и проблемы. Она не думала о том, что чувства нельзя сдать на хранение, чтобы они дожидались своего часа. И Барни тоже не может ждать — любовь матери нужна ему сейчас.
Дверь скрипнула, в гостиную вошел одетый по-домашнему мужчина. На ногах его были войлочные туфли.
Тереза смотрела на него сквозь прозрачную темную ткань. Что ж, чувство к этому человеку, если оно и было, унеслось временем, точно с дерева осенние листья, исчезло навсегда. Древо ее души… Зазеленеет ли оно еще когда-нибудь, зацветет ли весенним цветом?
— Это вы хотели видеть меня, мисс? —Тереза резко повернулась и откинула вуаль.
— Да, я. Здравствуйте, мистер Милнер!
Он увидел смуглое лицо и блестящие глаза.
— Тереза Хиггинс, — сказала она на случай, если он забыл ее имя.
Нейл шагнул навстречу, потом остановился.
— Тереза?
В его словах сквозило тихое удивление. Тереза молча разглядывала его. На фоне прекрасно обставленной гостиной Нейл не выглядел счастливым человеком. Лицо стало еще бледнее, чем прежде, и серо-голубые глаза утратили былую выразительность.
Нейл приехал в Англию шесть лет назад и выполнил все, что было задумано. Он женился на дочери богатого торговца, владевшего магазином в центре Лондона, и поселился в этом роскошном особняке. Жена родила ему двух сыновей и… на этом время словно остановилось. Не имея титула и громкой фамилии, Нейл не мог быть допущен в высшее общество, делами в силу врожденной лени заниматься не хотел, но и желанная праздность вскоре начала угнетать, как и сама жизнь. Жену он никогда по-настоящему не любил, заботы о детях были в тягость. Он жил в ожидании, когда пройдет день, часто не зная, как убить время, и не думал о том, что в этой стремлении потихоньку убивает себя.
По воскресеньям они с женой гуляли по лондонским паркам или навещали ее родителей, которые не были довольны зятем.
Нейл привык к более свободной жизни, которая в Австралии не была связана такими условностями, как жизнь в Англии.
Ему не нравился климат, не нравилась природа, а главное, люди.
Первое время он не вспоминал Австралию, а потом вдруг затосковал. Как выяснилось, самое лучшее осталось там, в прошлом, лучшие годы, лучшие встречи.
— Как ты меня нашла? — растерянно произнес Нейл.
— Я потратила на это три года, — сказала Тереза, — специально наняла человека.
— Зачем?
Она усмехнулась.
— У меня не так много шансов заработать деньги.
— А! — произнес он и улыбнулся. Тереза не поняла, что значит эта улыбка. — За этим ты и приехала? Что ж, садись.
Тереза удивилась. Он не возмутился, не разгневался, похоже, был даже рад ей. Она приготовилась к войне, а не к переговорам и слегка растерялась.
— Чем могу помочь? — спросил он. — То есть я хотел сказать, сколько тебе нужно?
Тереза хищно улыбнулась.
— Много.
Нейл разглядывал ее, а Тереза тем временем заглянула в себя. Она шарила по уголкам своей души, стараясь найти остатки чувств, но тщетно. Ни любви, ни ненависти, только равнодушие. Этот человек чужой— ей и Барни. Она не могла внушить себе, что Нейл — отец ее сына.
Ей даже стало неловко что-то требовать от него, раз он ей так безразличен. Она испытывала облегчение оттого, что не связана чувствами, и одновременно тяжесть. Страшно жить, не только когда тебя никто не любит, но когда и ты не любишь никого. Это не свобода, это пустота.
— Ты из Австралии? — спросил Нейл.
— Да.
— Давно в Лондоне?
— Второй день.
— Как тебе здесь? — произнес он с надеждой, точно искал сочувствие.
Тереза пожала плечами.
— Я бы тут жить не смогла.
— А как ты живешь там?
«Не стоит ему ничего рассказывать», — подумала она.
— Стараюсь жить хорошо.
— Я рад, — произнес он бесцветным голосом. Терезе надоел этот бессмысленный диалог. Раньше она мечтала, как насладится местью, будет растягивать удовольствие, а теперь ей хотелось поскорее закончить разговор.
— Мне нужны деньги, — собравшись с духом, жестко произнесла она.
— Сколько?
Глядя ему в глаза, Тереза назвала сумму. Нейл не успел отреагировать: дверь приоткрылась, и в гостиную заглянула его жена.
— Алиса, оставь нас! — не поворачиваясь, резко произнес Нейл. Женщина исчезла. Тереза усмехнулась.
— Столько я не могу дать. — Лицо Нейла утратило рассеянно-тоскливое выражение и стало серьезным. Он будто начал просыпаться.
— Сможешь.
— Интересно, — сказал Нейл, — почему я должен тебе платить? Кажется, я оставил тебе деньги?
— Мне нужно еще! — В глазах Терезы вспыхнул огонь безжалостного упрямства.
— Ты так в себе уверена, — заметил Нейл.
— Да, очень.
— Ты слишком дорого оцениваешь свою честь. — Тереза стиснула зубы.
— То, о чем ты говоришь, не продается! Я так дорого оцениваю твое спокойствие, твою сытую жизнь!
Она взяла себя в руки. Нет, не стоит говорить с ним ни о чем, что касается чувств.
Нейл провел рукой по лбу, отбрасывая прядь волос.
— Не понимаю.
— Сейчас поймешь. — Тереза вынула бумаги.
— Прочти. Можешь порвать — у меня есть еще. Если они не интересуют тебя, я передам их родственникам твоей жены. Не думаю, что им будет приятно.
Нейл пробежал глазами бумаги. Его лицо изменилось.
— Где ты их взяла?
— В одном полицейском участке.
— Твой человек достал их тебе?
Тереза кивнула. Нейл молчал — он думал.
— Это не очень большая сумма для тебя. Твоим детям не придется голодать!
— Может быть. Он встал.
— На что только не пойдет оскорбленная женщина! Ладно, я готов понять твои чувства…
— А, значит, ты прекрасно помнишь, как со мной поступил! Только, знаешь, у меня нет к тебе чувств. Потому что ты никакой, Нейл. Пустое место. У тебя нечего взять, кроме денег, и, кроме денег, мне ничего от тебя и не надо.
— Подожди, я выпишу чек.
Вскоре он вернулся и протянул ей конверт. Тереза встала.
— Мне пора.
Нейл смотрел на нее так, словно жалел, что она исчезнет. Он не испытывал к ней любви, но когда-то она ему нравилась, и потом — она явилась из прошлого, которое теперь казалось ему прекрасным.
— Думаю, больше ты не вернешься.
— Не бойся, я не собираюсь доить тебя всю жизнь. Тогда ты уехал без единого слова, вот я и пришла попрощаться. Кстати, у тебя прелестные детки! — Тереза притворно улыбнулась. — Дай им Бог счастья!
Она вышла на улицу и вдохнула полной грудью свежий, прохладный воздух. Пора возвращаться! Впереди ее ждет много дел, но первое, что она сделает, — это скажет Барни, кто его мать. Ее мальчик не будет расти сиротой.
Ее ждет Австралия — огромный, зеленый, солнечный дом, который примет ее и успокоит своим светом, своим запахом родной земли. А еще впереди — многие, многие годы, почти целая жизнь, и не стоит поддаваться отчаянию. Когда-нибудь она еще будет счастлива.
ГЛАВА V
Солнце светило за окном мягко, приглушенно, ровно — совсем по-осеннему. Приятно, когда погода соответствует настроению. Трудно найти гармонию внешней и внутренней жизни. Трудно, почти невозможно.
Тина тщательно оделась и причесалась: сегодня важный день. Она наконец-то решилась осуществить свое давнее желание — взять из приюта ребенка. Все необходимые рекомендательные бумаги были собраны — оставалось только выбрать воспитанника.
Тина жила одна в собственной квартире, куда переехала четыре года назад, после того как Бренда Хьюз вышла замуж и уехала в Англию, а ее брат женился на своей невесте. С Брендой Тина переписывалась, а со Стенли отношения, к сожалению, не поддерживались — из-за Лионы.
Тине исполнилось двадцать шесть лет, она была не замужем и по существующим в те времена понятиям уже не имела шансов обрести семейное счастье. Женщине не полагалось жить одной, но все знали, что Тина одинока и ей самой приходится зарабатывать на хлеб, потому дурных разговоров о ней не ходило. Она пользовалась уважением и любовью как учеников и их родителей, так и своих коллег.
Тине было неприятно сознавать, что окружающие считают ее старой девой, и она старалась, по мере возможности, следить за собой, хотя одевалась всегда скромно, чтобы не вызвать лишних толков.
«Странно, — думала она, — если ты некрасива, безлика, тебя презрительно называют старой девой, если же ты не замужем, но хорошо одеваешься, носишь красивую прическу, покупаешь украшения, тебя начинают считать кокоткой».
Конечно, бывали случаи, когда ею интересовались мужчины, но Тина не поощряла ухаживаний и всегда отвергала претензии на продолжение знакомства. Она не хотела быть с кем-то только ради того, чтобы не быть одной.
Прошло пять лет с тех пор, как их пути с Конрадом О'Рейли разошлись и, похоже, навсегда. Когда-то Бренда сказала, что настоящая любовь через все пройдет, но ведь кроме любви существует еще и гордость. Именно гордость не позволила Тине нанести визит Конраду. Она не ответила ему, и с тех пор он не давал о себе знать. Позднее, года два спустя, Тина случайно увидела его на улице: он сидел в экипаже рядом с женщиной, кажется, с той самой блондинкой, что сопровождала его в ресторане. Конрад не заметил или не узнал Тину, и она его не окликнула. Судя по всему, у него теперь были деньги, красивые женщины, свой дом, экипаж — он получил то, о чем мечтал.
Тина написала матери о своем желании взять на воспитание девочку и получила ответ, полный странной горестной теплоты. Мать приветствовала ее решение, но предупреждала о необходимости как следует обдумать этот важный шаг. Год назад Дарлин приезжала в Сидней навестить дочь, но остаться насовсем отказалась, хотя Тина настаивала. Зато, может быть, теперь согласится?
Приют Святой Маргариты находился на окраине города. Тина взяла экипаж и поехала туда, чтобы встретиться с главным лицом этого заведения — сестрой Беатрис.
Мрачноватое серое здание стояло в окружении темно-зеленых кипарисов. Холодный резкий ветер трепал подол платья Тины, когда она шла по пустынной дорожке парка.
Кабинет сестры Беатрис располагался на втором этаже: чтобы попасть туда, Тине пришлось пройти по коридору и лестнице. Приют произвел на нее удручающее впечатление: все серое, строгое, холодное и довольно бедное. Маленькие окна, каменные полы и стены. На пути ей попалось несколько воспитанниц в темно-синих одеяниях — девочки шли молча, ни одна из них не улыбалась.
«Из этих стен вряд ли выходят талантливые, сильные духом люди», — подумала Тина.
Женщина жалела, что должна выбрать одну, только одну девочку, а остальные так и останутся здесь. Но, по крайней мере, хотя бы одного ребенка она постарается сделать счастливым.
Сестра Беатрис, пожилая, строгая монахиня, приняла Тину, сидя за столом в своем маленьком хорошо натопленном уютном кабинете.
— Добрый день, сестра Беатрис.
— Добрый день, мисс Хиггинс. Присаживайтесь. Тина села.
— Итак, поскольку у меня мало времени, сразу приступим к делу. Стало быть, вы хотите взять ребенка на воспитание?
Тина кивнула.
— Девочку.
— Хорошо. Какого возраста?
— Пяти-шести лет.
Сестра Беатрис пролистала ее бумаги.
— Почему бы вам не обратиться в приют для грудных? Такой ребенок считал бы вас матерью, поскольку вы заботились бы о нем с самого рождения. А с шестилетним, к сожалению, трудно бывает найти общий язык.
— Да, понимаю. Я бы хотела взять совсем маленького, но мне никак нельзя оставлять работу, а с грудным это неизбежно пришлось бы сделать. А разве у вас нет детей, которые не помнят своих родителей?
— Есть. — Сестра Беатрис снова взялась за бумаги. — Мисс Хиггинс, конечно, жаль, что вы не замужем — мы предпочитаем отдавать детей в семьи, но зато у вас отличные рекомендации. Постараемся подобрать для вас хорошего ребенка. В нашем приюте много замечательных, послушных девочек. — Тина вспомнила лица детей в коридоре.
— Сестра Беатрис, простите, в вашем приюте применяются телесные наказания? Школа, где я работаю, давно отказалась от них.
В лице монахини отразилось недовольство.
— Только в крайних случаях, если по-другому уже нельзя. Вот недавно был вопиющий случай — одна девочка украла кольцо у сестры Констанции. Разумеется, ее наказали очень строго.
— Розги?
— Да, — сурово произнесла сестра Беатрис, — и три дня под замком.
— А как она объяснила свой поступок?
— Никак. Это очень сложный ребенок. Мы постоянно вынуждены ее наказывать.
— Ничего не помогает?
— Нет. Она ни с кем не ладит — ни с сестрами, ни с детьми.
— А кто-нибудь пробовал всерьез разобраться, почему? Поговорить с нею?
— Мисс Хиггинс, — сказала сестра Беатрис, не отвечая на вопрос Тины, — вернемся к делу. Вот список девочек — возраст и имя. Рекомендую вам Марджи Уорд, Сьюзен Бойл — очень милые, послушные, воспитанные…
— Сестра Беатрис, — перебила Тина, — простите, можно мне увидеть ту девочку, что сейчас сидит под замком?
— Нет. Наши правила этого не позволяют. Она наказана. Неужели вы хотели бы взять такого ребенка?
— Не знаю. Прежде мне нужно на нее посмотреть.
— Сожалею. И повторяю — это был бы очень неудачный выбор. Девочка испорченная, злая. Все время лжет.
— А кто ее родители?
— Не могу сказать: нам о них ничего не известно.
— А дети тоже ее не любят?
— Нет и, думаю, не случайно. Дразнят.
— Вам ее не жалко?
— О, она прекрасно умеет защищаться! На прошлой неделе избила одну девочку.
— И ее снова наказали?
— Конечно.
— Вы не думаете, что другая девочка тоже была виновата?
— В какой-то степени да. Но Сьюзен Бойл вежлива и послушна, а та девчонка упряма, как сатана. — Сестра Беатрис перекрестилась.
Тина встала.
— Простите, сестра Беатрис, я очень прошу: позвольте мне увидеть девочку!
Монахиня недовольно поморщилась.
— Признаюсь, мне неприятна ваша настойчивость, мисс Хиггинс. Я соглашаюсь только из симпатии к вам. К тому же хочу, чтобы вы сами убедились в том, что я говорю правду.
Они прошли по слабо освещенному коридору в другое крыло здания. Тина сразу почувствовала, как тут холодно.
Монахиня отперла дверь одной из комнат, где было темно и откуда веяло сыростью, и вывела наружу маленькую пленницу.
Это была довольно красивая девочка, только очень худенькая. Смуглое личико, большие темные глаза. Грива черных, как смоль, волос спускалась до пояса. Тина заметила, что девочка вся дрожит: на ней было надето одно только бумажное платье без рукавов, на ногах — грубые башмаки.
Она молча стояла перед сестрой Беатрис, опустив тонкие руки.
— Почему ты такая растрепанная? — грозно спросила монахиня.
Девочка на мгновение вскинула глаза — Тина прочитала в них затаенную ненависть.
— Я просила сестру Анджелу заплести мне косичку, но, она не согласилась. И даже не дала расческу.
— Кто даст тебе расческу — ты же такая грязная!
На лице монахини было ясно написано истинно британское презрение к тем, в чьих жилах течет хоть капля крови темнокожих народов.
— Давай я тебя причешу, — сказала Тина. Она осторожно расчесала густые волосы девочки, заплела косу и закрепила на конце своей заколкой. Девочка молчала и не двигалась.
Тина заглянула в непроницаемо-черные глаза ребенка, и ее посетило странное предчувствие.
— Сколько ей лет, сестра Беатрис?
— Восемь.
Женщина наклонилась к маленькой пленнице.
— Как тебя зовут? — тихо спросила она. Тина боялась ошибиться и одновременно почему-то страшилась подтверждения невероятной догадки.
Девочка не ответила.
— Не скажет, ни за что не скажет! — удовлетворенно произнесла монахиня. — Ее зовут Мелисса.
Тина вздрогнула. Сомнения исчезли.
— Мелисса?! — взволнованно произнесла она. — Откуда вы знаете?
— Она сама сказала — только имя и больше ничего. Ее принесли совсем маленькой, и она была очень сильно напугана: мы думали, вообще не заговорит.
— Кто принес?
— Какая-то женщина, на попечение которой оставили девочку. У этой женщины было двое своих детей, и она не могла заботиться еще и о чужом ребенке. Мы пытались узнать что-нибудь от самой девочки, но она лепетала только что-то похожее на «Джон» или «Джина» — мы так ничего и не поняли.
— Джоан, — прошептала Тина.
— Что?
— Ничего, сестра Беатрис!
Тина смотрела на ребенка. На худеньком смуглом теле проступали ребра, на руках и спине виднелись следы от розг. Боже мой!
У Тины в сумочке было немного печенья, и она протянула его девочке, но та, очевидно боясь гнева монахини, не хотела брать.
Тина выпрямилась.
Тина тщательно оделась и причесалась: сегодня важный день. Она наконец-то решилась осуществить свое давнее желание — взять из приюта ребенка. Все необходимые рекомендательные бумаги были собраны — оставалось только выбрать воспитанника.
Тина жила одна в собственной квартире, куда переехала четыре года назад, после того как Бренда Хьюз вышла замуж и уехала в Англию, а ее брат женился на своей невесте. С Брендой Тина переписывалась, а со Стенли отношения, к сожалению, не поддерживались — из-за Лионы.
Тине исполнилось двадцать шесть лет, она была не замужем и по существующим в те времена понятиям уже не имела шансов обрести семейное счастье. Женщине не полагалось жить одной, но все знали, что Тина одинока и ей самой приходится зарабатывать на хлеб, потому дурных разговоров о ней не ходило. Она пользовалась уважением и любовью как учеников и их родителей, так и своих коллег.
Тине было неприятно сознавать, что окружающие считают ее старой девой, и она старалась, по мере возможности, следить за собой, хотя одевалась всегда скромно, чтобы не вызвать лишних толков.
«Странно, — думала она, — если ты некрасива, безлика, тебя презрительно называют старой девой, если же ты не замужем, но хорошо одеваешься, носишь красивую прическу, покупаешь украшения, тебя начинают считать кокоткой».
Конечно, бывали случаи, когда ею интересовались мужчины, но Тина не поощряла ухаживаний и всегда отвергала претензии на продолжение знакомства. Она не хотела быть с кем-то только ради того, чтобы не быть одной.
Прошло пять лет с тех пор, как их пути с Конрадом О'Рейли разошлись и, похоже, навсегда. Когда-то Бренда сказала, что настоящая любовь через все пройдет, но ведь кроме любви существует еще и гордость. Именно гордость не позволила Тине нанести визит Конраду. Она не ответила ему, и с тех пор он не давал о себе знать. Позднее, года два спустя, Тина случайно увидела его на улице: он сидел в экипаже рядом с женщиной, кажется, с той самой блондинкой, что сопровождала его в ресторане. Конрад не заметил или не узнал Тину, и она его не окликнула. Судя по всему, у него теперь были деньги, красивые женщины, свой дом, экипаж — он получил то, о чем мечтал.
Тина написала матери о своем желании взять на воспитание девочку и получила ответ, полный странной горестной теплоты. Мать приветствовала ее решение, но предупреждала о необходимости как следует обдумать этот важный шаг. Год назад Дарлин приезжала в Сидней навестить дочь, но остаться насовсем отказалась, хотя Тина настаивала. Зато, может быть, теперь согласится?
Приют Святой Маргариты находился на окраине города. Тина взяла экипаж и поехала туда, чтобы встретиться с главным лицом этого заведения — сестрой Беатрис.
Мрачноватое серое здание стояло в окружении темно-зеленых кипарисов. Холодный резкий ветер трепал подол платья Тины, когда она шла по пустынной дорожке парка.
Кабинет сестры Беатрис располагался на втором этаже: чтобы попасть туда, Тине пришлось пройти по коридору и лестнице. Приют произвел на нее удручающее впечатление: все серое, строгое, холодное и довольно бедное. Маленькие окна, каменные полы и стены. На пути ей попалось несколько воспитанниц в темно-синих одеяниях — девочки шли молча, ни одна из них не улыбалась.
«Из этих стен вряд ли выходят талантливые, сильные духом люди», — подумала Тина.
Женщина жалела, что должна выбрать одну, только одну девочку, а остальные так и останутся здесь. Но, по крайней мере, хотя бы одного ребенка она постарается сделать счастливым.
Сестра Беатрис, пожилая, строгая монахиня, приняла Тину, сидя за столом в своем маленьком хорошо натопленном уютном кабинете.
— Добрый день, сестра Беатрис.
— Добрый день, мисс Хиггинс. Присаживайтесь. Тина села.
— Итак, поскольку у меня мало времени, сразу приступим к делу. Стало быть, вы хотите взять ребенка на воспитание?
Тина кивнула.
— Девочку.
— Хорошо. Какого возраста?
— Пяти-шести лет.
Сестра Беатрис пролистала ее бумаги.
— Почему бы вам не обратиться в приют для грудных? Такой ребенок считал бы вас матерью, поскольку вы заботились бы о нем с самого рождения. А с шестилетним, к сожалению, трудно бывает найти общий язык.
— Да, понимаю. Я бы хотела взять совсем маленького, но мне никак нельзя оставлять работу, а с грудным это неизбежно пришлось бы сделать. А разве у вас нет детей, которые не помнят своих родителей?
— Есть. — Сестра Беатрис снова взялась за бумаги. — Мисс Хиггинс, конечно, жаль, что вы не замужем — мы предпочитаем отдавать детей в семьи, но зато у вас отличные рекомендации. Постараемся подобрать для вас хорошего ребенка. В нашем приюте много замечательных, послушных девочек. — Тина вспомнила лица детей в коридоре.
— Сестра Беатрис, простите, в вашем приюте применяются телесные наказания? Школа, где я работаю, давно отказалась от них.
В лице монахини отразилось недовольство.
— Только в крайних случаях, если по-другому уже нельзя. Вот недавно был вопиющий случай — одна девочка украла кольцо у сестры Констанции. Разумеется, ее наказали очень строго.
— Розги?
— Да, — сурово произнесла сестра Беатрис, — и три дня под замком.
— А как она объяснила свой поступок?
— Никак. Это очень сложный ребенок. Мы постоянно вынуждены ее наказывать.
— Ничего не помогает?
— Нет. Она ни с кем не ладит — ни с сестрами, ни с детьми.
— А кто-нибудь пробовал всерьез разобраться, почему? Поговорить с нею?
— Мисс Хиггинс, — сказала сестра Беатрис, не отвечая на вопрос Тины, — вернемся к делу. Вот список девочек — возраст и имя. Рекомендую вам Марджи Уорд, Сьюзен Бойл — очень милые, послушные, воспитанные…
— Сестра Беатрис, — перебила Тина, — простите, можно мне увидеть ту девочку, что сейчас сидит под замком?
— Нет. Наши правила этого не позволяют. Она наказана. Неужели вы хотели бы взять такого ребенка?
— Не знаю. Прежде мне нужно на нее посмотреть.
— Сожалею. И повторяю — это был бы очень неудачный выбор. Девочка испорченная, злая. Все время лжет.
— А кто ее родители?
— Не могу сказать: нам о них ничего не известно.
— А дети тоже ее не любят?
— Нет и, думаю, не случайно. Дразнят.
— Вам ее не жалко?
— О, она прекрасно умеет защищаться! На прошлой неделе избила одну девочку.
— И ее снова наказали?
— Конечно.
— Вы не думаете, что другая девочка тоже была виновата?
— В какой-то степени да. Но Сьюзен Бойл вежлива и послушна, а та девчонка упряма, как сатана. — Сестра Беатрис перекрестилась.
Тина встала.
— Простите, сестра Беатрис, я очень прошу: позвольте мне увидеть девочку!
Монахиня недовольно поморщилась.
— Признаюсь, мне неприятна ваша настойчивость, мисс Хиггинс. Я соглашаюсь только из симпатии к вам. К тому же хочу, чтобы вы сами убедились в том, что я говорю правду.
Они прошли по слабо освещенному коридору в другое крыло здания. Тина сразу почувствовала, как тут холодно.
Монахиня отперла дверь одной из комнат, где было темно и откуда веяло сыростью, и вывела наружу маленькую пленницу.
Это была довольно красивая девочка, только очень худенькая. Смуглое личико, большие темные глаза. Грива черных, как смоль, волос спускалась до пояса. Тина заметила, что девочка вся дрожит: на ней было надето одно только бумажное платье без рукавов, на ногах — грубые башмаки.
Она молча стояла перед сестрой Беатрис, опустив тонкие руки.
— Почему ты такая растрепанная? — грозно спросила монахиня.
Девочка на мгновение вскинула глаза — Тина прочитала в них затаенную ненависть.
— Я просила сестру Анджелу заплести мне косичку, но, она не согласилась. И даже не дала расческу.
— Кто даст тебе расческу — ты же такая грязная!
На лице монахини было ясно написано истинно британское презрение к тем, в чьих жилах течет хоть капля крови темнокожих народов.
— Давай я тебя причешу, — сказала Тина. Она осторожно расчесала густые волосы девочки, заплела косу и закрепила на конце своей заколкой. Девочка молчала и не двигалась.
Тина заглянула в непроницаемо-черные глаза ребенка, и ее посетило странное предчувствие.
— Сколько ей лет, сестра Беатрис?
— Восемь.
Женщина наклонилась к маленькой пленнице.
— Как тебя зовут? — тихо спросила она. Тина боялась ошибиться и одновременно почему-то страшилась подтверждения невероятной догадки.
Девочка не ответила.
— Не скажет, ни за что не скажет! — удовлетворенно произнесла монахиня. — Ее зовут Мелисса.
Тина вздрогнула. Сомнения исчезли.
— Мелисса?! — взволнованно произнесла она. — Откуда вы знаете?
— Она сама сказала — только имя и больше ничего. Ее принесли совсем маленькой, и она была очень сильно напугана: мы думали, вообще не заговорит.
— Кто принес?
— Какая-то женщина, на попечение которой оставили девочку. У этой женщины было двое своих детей, и она не могла заботиться еще и о чужом ребенке. Мы пытались узнать что-нибудь от самой девочки, но она лепетала только что-то похожее на «Джон» или «Джина» — мы так ничего и не поняли.
— Джоан, — прошептала Тина.
— Что?
— Ничего, сестра Беатрис!
Тина смотрела на ребенка. На худеньком смуглом теле проступали ребра, на руках и спине виднелись следы от розг. Боже мой!
У Тины в сумочке было немного печенья, и она протянула его девочке, но та, очевидно боясь гнева монахини, не хотела брать.
Тина выпрямилась.