— Сестра Беатрис! Я избавлю вас от этого ребенка!
   Глаза монахини округлились.
   — Вы хотите ее взять? Эту девочку?
   — Я обязательно взяла бы ее! — Тина вся дрожала от волнения. — Но у девочки жив отец, он заберет ее отсюда.
   — Отец?!
   — Да. Я знаю его. Он уже шесть лет как считает ребенка погибшим.
   — Он сможет доказать, что Мелисса его дочь?
   — Думаю, да.
   Серые глаза Тины ярко блестели от возмущения. Заметив это, сестра Беатрис приняла неприступный вид, поджала губы и спрятала руки в складках широкого черного одеяния.
   — Он здесь, в Сиднее?
   — Да. И я немедленно еду к нему!
   Тина быстро сбежала вниз и понеслась по дорожке. Дочь Конрада О'Рейли жива и уже шесть лет томится здесь — невероятно!
   Женщина наняла экипаж и всю дорогу подгоняла возницу. Счастье, что она помнила адрес Конрада наизусть, хотя никогда не бывала у него в гостях.
   Дом оказался большим, чем-то напоминающим замок, как и тот, что Роберт О'Рейли некогда построил в Кленси. Тина пронеслась по аккуратно подстриженному газону мимо плакучих ив и каштанов и забарабанила в дверь, не подумав о том, что, наверное, есть звонок. Открыла служанка — черная, как уголь, девушка в белом переднике и наколке.
   — Мэм?
   — Мне нужен мистер О'Рейли! Он дома?
   Служанка слегка отступила.
   — Да, но не знаю, сможет ли он вас принять…
   — Скажите, что это очень-очень важно!
   Негритянка озадаченно молчала. Потом сказала:
   — Войдите, мэм. Как ваше имя?
   — Тина Хиггинс.
   Тина поднялась по широкой лестнице наверх. В какой-то момент от мысли, что она сейчас увидит Конрада, сладко и тоскливо заныло сердце. Повернувшись к зеркалу, женщина поправила прическу. Пять лет прошло с тех пор, как они говорили последний раз, и десять — с тех пор, как познакомились. Наверное, она силыго изменилась? Внезапно в глубине комнат послышался приглушенный женский смех. Кровь отлила от лица Тины, щеки и губы ее побелели. Конечно, он мог жениться — почему она об этом не подумала?
   Послышались знакомые шаги, и появился Конрад. Тина, сама себя не помня, смотрела на него во все глаза. Ему исполнилось тридцать лет, и на вид он был все такой же — гордый, немного высокомерный и чуть-чуть печальный. Волосы слегка растрепались, и ворот рубашки был расстегнут. Тина вспомнила о женском смехе. Впрочем, что ей до этого! Что ей до личной жизни Конрада, до его женщин! Она явилась по делу.
   Он выглядел растерянным и в то же время был явно обрадован.
   — Тина?! Очень рад тебя видеть! Сколько же лет прошло? Проходи в гостиную.
   — Нет, — сказала она, напряженно глядя на него. — Конрад! — Она хотела как-то подготовить его, но не выдержала и выпалила:— Твоя дочь жива!
   Его глаза изумленно расширились.
   — Что?! Мелисса?! Не может быть!
   — Может!
   — Откуда ты знаешь?!
   — Я видела ее в приюте Святой Маргариты, здесь, в Сиднее. Это точно она! Ей там очень-очень плохо, Конрад! Возьми ее к себе!
   В глазах Тины блеснули слезы, и Конрад бережно обнял женщину за плечи.
   — Господи! Конечно! Мы сейчас же поедем за ней! Подожди минуту.
   Он вышел и быстро вернулся уже в плаще.
   — Поехали!
   По дороге Тина рассказала то, что удалось узнать.
   — Мелисса, — прошептал Конрад, — даже не верится… Если б я знал! Бедная девочка!
   Ошеломленный новостью, сперва он расспрашивал только о дочери. Потом, немного успокоившись, поинтересовался:
   — А что ты там делала?
   Тина вздохнула.
   — Хотела взять ребенка на воспитание. Конрад удивленно взглянул на нее.
   — Ребенка? Зачем?
   — Чтобы было о ком заботиться.
   Конрад помолчал, обдумывая ее слова. Тина… Она стала намного старше, но выглядела совсем неплохо. По всему видно, она боролась с внешним увяданием, но на душе у нее, наверное, было горько и тяжело.
   — Прости, что задаю тебе этот вопрос, — сказал он, — ты живешь одна?
   — Да. Уже шесть лет работаю в школе. А ты… женился?
   Спросила и почувствовала, как сердце непроизвольно замерло, точно от ответа Конрада зависело, биться ему дальше или нет.
   — Нет, Тина, с чего ты взяла?
   Она пожала плечами и едва заметно улыбнулась.
   — Чем занимаешься?
   — Работаю в компании отца.
   — Вы помирились? Я очень рада!
   Они разговаривали как знакомые, но чужие люди, и Тине стало грустно. Грустно, хотя она и убеждала себя, что теперь надеяться нечего. Время для создания счастья упущено, и ничего с этим сделать нельзя.
   Подъехали к приюту. Конрад шел быстро, Тина едва поспевала за ним.
   Сестра Беатрис, к счастью, была у себя. Она с недовольным видом смотрела на ворвавшегося в кабинет мужчину.
   — Что вам нужно?
   — Я пришел забрать свою дочь, Мелиссу О'Рейли! Хочу избавить вас от дьявола в образе ребенка!
   Его глаза сверкнули, а сестра Беатрис метнула полный укора взгляд на стоявшую рядом с Конрадом Тину.
   — Не сегодня, — сухо произнесла она. — Девочка наказана за серьезный проступок, и срок наказания не истек. Потом вы должны доказать, что Мелисса ваша дочь.
   — Подтверждения мисс Хиггинс недостаточно?
   — Нет.
   — А цвета моей кожи?
   Губы монахини презрительно скривились.
   — Если вы, — сказал Конрад, — немедленно не приведете моего ребенка, я сам найду место, где ее держат, и вырву из этой тюрьмы. Я вытряхну из вас душу и разломаю все эти стены — потом пусть со мной делают, что хотят!
   — Теперь я вижу, что Мелисса ваша дочь! — гневно произнесла монахиня. — Что ж, забирайте ее — весь приют вздохнет с облегчением. И Святая Маргарита не благословит ее, клянусь!
   — Мне это безразлично. Прикрываясь именем святой, вы мучаете детей!
   — Вы еще не знаете, что это за ребенок!
   — Какая бы ни была — она моя дочь!
   Привели девочку. Конрад присел перед нею и взял окоченевшую ручку Мелиссы в свою. Тине, глядя на это, захотелось плакать.
   — Мелисса… Родная моя девочка. Я твой отец! — Она отшатнулась и вырвала руку.
   — Я приехал забрать тебя домой, дорогая. У тебя будут игрушки, красивые платья и своя комната. Больше никто никогда не ударит тебя, не накажет. Я буду любить тебя, обещаю!
   Потом вдруг обнял ее и прижал к себе.
   — Прости, что я не пришел раньше и тебе пришлось столько пережить!
   Все присутствующие были растроганы этой сценой — даже сестра Беатрис, казалось, смягчилась. Мелисса, удивленная, испуганная, по-прежнему молчала. Ее отец? Она почему-то боялась этого человека и не хотела никуда ехать. Она не верила в счастливые перемены, может быть потому, что в ее жизни их еще не было. Ни одной. Девочка плохо подчинялась приказам старших и отвечала дерзостью на дерзость сверстников. Зачастую ее действия носили неосознанный характер — она поступала так или иначе потому, что по-другому поступать не могла. Сестра Констанция случайно оставила на столе свое кольцо, и Мелисса взяла его, потому что оно ей понравилось, потому что ее просто потянуло это сделать: она не думала о последствиях. Она никого никогда не любила — ни себя, ни других, и ее никто не любил. Монахини относились к ней как к существу второго сорта из-за ее оливковой кожи и слишком черных волос, и это отношение передалось детям. Им жилось нелегко, и свою боль они вымещали на Мелиссе. Со временем девочка поняла две вещи: она не похожа на остальных и должна уметь от них защищаться. Она плохо училась, была невнимательна, зачастую не могла ответить на простейший вопрос, и почти на каждом уроке ее били хлыстом по рукам. Монахини считали Мелиссу безнадежно-тупой — девочка всегда сидела за самой последней партой и к восьми годам едва умела читать.
   Мелисса не знала, что такое отец и мать, как не понимала, что значит любить кого-нибудь. Она не научилась ни быть благодарной, ни сострадать, умела только защищаться и находилась в постоянной готовности отражать нападение. Оружием служил и язык, и кулаки. Она умела лгать, глядя в глаза собеседнику, знала бранные слова и могла драться исступленно, до крови.
   Случалось, в приют приезжали люди и забирали приглянувшегося ребенка: в таких случаях девочки из кожи вон лезли, чтобы понравиться. Мелисса в этом участия не принимала — она смутно догадывалась, что ее все равно никто не захочет взять, а если возьмет, то вскоре вернет обратно. У девочки не было игрушек и вещей, принадлежавших лично ей. Однажды на Рождество в приют привезли подарки, и дети, зная от монахинь о том, что каждый получит что-нибудь, восхищенно перешептывались между собой. Подарки достались всем, всем, кроме Мелиссы. Почему — никто не знал, никто этого не заметил, и никто не подумал поделиться с нею. Она весь вечер скрывала обиду, держалась в стороне от общего веселья, а ночью отчаянно и громко разрыдалась, переполошив всех. И ее опять наказали.
   Девочку часто запирали в холодной темной комнате, потому по ночам ее, случалось, мучили кошмары. Наказанных кормили намного хуже, чем остальных, и Мелисса постоянно недоедала.
   Она была несчастнейшим ребенком, который не имел ничего, а между тем одному ее дедушке принадлежала богатейшая судовладельческая компания Америки, другому — немалая часть австралийского капитала, ее отец имел солидный счет в банке, собственный дом, экипаж и прислугу.
   Мелисса молчала. Она не знала, что сказать этому человеку. Был ли он добрым или злым? Он казался ей чужим, как и все остальные люди.
   Когда Конрад привез ее к себе домой и служанка Дилис подала обед, девочка сначала не смела притронуться к еде, а после, не выдержав, набросилась на то, что было в тарелке, и ела быстро, жадно, много, руками хватая куски.
   Потом ее вымыли и уложили спать. Тина стояла на пороге. Она, по просьбе Конрада, поехала с ними и до сих пор оставалась здесь.
   — Мне пора домой, — сказала она, — уже поздно.
   — Да, — отвечал Конрад, — поезжай, Тина. Я дам тебе свой экипаж. Спасибо за все!
   — Я рада, что смогла помочь.
   Конрад как-то странно смотрел на женщину — казалось, он не хотел расставаться с нею.
   — Тина! У тебя завтра есть свободное время?
   — Да, а что?
   — Съезди со мной за одеждой и игрушками для Мелиссы. Я мало что в этом понимаю — ты мне поможешь.
   «Попроси свою подругу», — хотела сказать Тина, но ответила:
   — Хорошо, Конрад.
   — Я заеду за тобой.
   Он проводил ее до экипажа и вернулся в дом. Он был ошеломлен и одновременно несказанно обрадован. Его дочь жива, она нашлась и будет жить вместе с ним! Он избавит ее от тьмы невежества и страха, и она будет счастлива!

ГЛАВА VI

   Минуло три месяца, и за это время многое изменилось.
   Поначалу Конраду было трудно найти с дочерью общий язык: она дичилась и не желала вступать ни в какие разговоры, а он, в свою очередь, не имея опыта общения с детьми, не знал способа подобрать к ней ключик.
   Девочка боялась всего — не смела даже прикоснуться к подаренным куклам. И все направленное на нее внимание, желание общаться, даже ласку воспринимала как зло.
   Однажды дико разрыдалась ночью, и Конрад, вскочив с постели, примчался к ней. Схватил на руки, пытался успокоить, гладил по голове, утешал, как мог. Потом тихо сказал:
   — Смотри, все кругом спит: и деревья, и дома, и животные, и люди. Нет ничего страшного во мраке — красота может быть и темной, как твои волосы и глаза. Видишь, какие звезды, — они светят тебе, только тебе. Все в мире твое, все для тебя, больше нет и не будет ничего плохого. А если кто-нибудь захочет обидеть тебя, я приду на помощь.
   Мелисса затихла, прижалась к Конраду и уснула, а утром впервые улыбнулась ему. Она поняла главное — теперь ей не нужно бояться и защищаться, не нужно, потому что он охраняет ее.
   Постепенно она полюбила его всем своим исстрадавшимся детским сердцем, он стал для нее центром жизни, все хорошее она связывала с ним. До восьми лет Мелисса жила в полном неведении относительно того, что происходит в мире, и Конрад служил для нее источником познания. Он ничего от нее не требовал, позволял ей делать все, что она хочет, никогда не упрекал, не ругал — девочка видела от него только любовь и ласку. Он дарил ей подарки, по воскресеньям гулял с нею в парке, катал на пони, покупал сладости.
   Мелисса научилась смеяться, играть, шалить. Бывало, отец и дочь понимали друг друга с полуслова.
   По утрам Конрад обычно уезжал, девочка с нетерпением ждала его возвращения и, заслышав шаги, неслась через все комнаты с радостным криком, кидалась отцу на шею и душила в объятиях.
   Он сам учил ее грамоте, терпеливо, спокойно, и вскоре Мелисса хорошо писала, читала, решала задачки, начала запоминать французские, немецкие, латинские слова.
   Конрад сообщил новость своему отцу, и тот был несказанно рад. Он навез внучке дорогих подарков и всячески пытался выказать свое расположение, но девочка не удостоила Роберта особым вниманием — она любила только Конрада.
   Он тоже любил дочь и был счастлив, получив возможность искупить перед нею свою давнюю вину. Конрад находил Мелиссу ласковой, умной, хорошенькой, его забавляло все, что она делает и говорит.
   Ему пришлось отказаться от некоторых привычек, в частности, от встреч с Элеонорой. Последней он заявил прямо:
   — У меня теперь есть дочь, и я решил, что пора прекратить отношения со шлюхами.
   Уязвленная Элеонора презрительно усмехнулась.
   — Конрад О'Рейли — заботливый отец! Кто бы мог подумать! Ты сам-то раньше верил в это?
   — Раньше нет, но времена меняются. Тебе жаль расставаться со мной?
   — В определенном смысле, да. Ты хороший любовник и при этом достаточно щедр.
   Потом хитровато прищурила голубые глаза.
   — Но ты молод и все равно будешь нуждаться в том, чтобы кто-нибудь согревал твою постель.
   Конрад молчал, казалось, он обдумывал что-то.
   — Я женюсь, — сказал он наконец, — на порядочной женщине. Она будет мне хорошей женой, а Мелиссе заменит мать.
   — У тебя есть такая на примете?
   — Да. И очень давно.
   В один из последующих уютных домашних вечеров, которые так любила Мелисса, Конрад решил поговорить с дочерью о своих планах.
   Он сидел в кресле у камина и держал на коленях книгу, а Мелисса, примостившаяся внизу на толстом узорчатом ковре, расчесывала волосы своей любимой куклы Элен.
   Дождь стучал в окно, и плыли в неведомую даль темно-синие грозовые тучи, но Мелисса чувствовала себя спокойно возле Конрада, в своем доме-крепости, где было так светло, тепло и уютно.
   — Послушай, малышка! — ласково произнес Конрад и поднял глаза. Он давно уже не читал, просто думал, глядя на одну и ту же страницу книги. — Помнишь Тину Хиггинс, ту даму, которая привела меня к тебе? Давай пригласим ее в воскресенье к нам на обед! Попросим Симону (так звали кухарку) приготовить что-нибудь вкусное. Что ты об этом скажешь?
   — Папа, — Мелисса повернулась и показала ему куклу, — смотри, красиво я причесала Элен?
   — Красиво. Но ты не ответила на мой вопрос. Ты хочешь позвать Тину Хиггинс?
   — Нет, — отрезала девочка, —а зачем?
   Она удивленно смотрела на отца большими черными глазами. За месяцы, проведенные в доме Конрада, девочка поправилась, обрела присущую ребенку живость. Любила наряжаться в светлые платья, оттенявшие ее смуглую красоту. И Конрад читал в ее взгляде: «Мы с тобой так похожи друг на друга, ты любишь меня, а я тебя. Нам хорошо, весело, интересно вместе. Зачем нам Тина Хиггинс?»
   — Мы должны как-то отблагодарить ее, понимаешь? Не будь мисс Хиггинс, ты до сих пор не жила бы дома. Если мы не позовем ее, будет невежливо. Покажешь ей своих кукол. Ведь это мисс Хиггинс помогала мне выбирать для тебя платья и игрушки. И Элен она посоветовала купить. Тина хорошая, вы с нею подружитесь.
   Мелисса пожала плечами.
   — Ладно, пусть придет. Но только один раз.
   — Почему один? Может, она тебе понравится. Мелисса по-прежнему смотрела на Конрада во все глаза. Она очень любила своего отца, считала его добрым, красивым, сильным, самым лучшим. Он был такой же, как она, того же склада, характера, той же крови — она это чувствовала и понимала, хотя и смутно, что они не должны идти один другому наперекор, иначе противостояние и борьба между ними могут стать не менее сильными, чем любовь.
   — А тебе она нравится?
   — Да, — твердо произнес Конрад, — мне нравится. Он сорвался с места и подошел к окну. Ветер раскидал по небу обрывки черных туч. Все в его жизни так — обрывки, фрагменты, клочки! Сомнения и одиночество, муки творчества и странная душевная пустота! Детские страхи маленького существа в отцовском доме в Кленси, разочарования первой любви, нищета и безвестность, хлеставшие кнутом самолюбие, огненный смерч, унесший жизнь Джоан… Теперь у него были деньги, он получил возможность делать карьеру, даже дочь вернулась к нему, и все-таки не хватало чего-то.
   Он хотел и не мог писать музыку — мелодии ускользали, как сны, а чаще не приходили вообще: в оставленной вдохновением душе царила безлунная ночь. Он пытался жить обыкновенной жизнью, вкушать радости, о коих мечтает большинство людей, но и это не приносило удовлетворения.
   Может, объятия Тины дадут ему настоящее счастье, может, в них он обретет покой?
   — Скажи, Мисси, — обратился он к дочери, — разве тебе не хотелось бы иметь мать?
   — Мать? — непонимающе повторила девочка. — Нет. А зачем?
   — Потому что каждый ребенок должен иметь мать. У меня не было, и я очень страдал. Тем более это важно для девочки. Со временем у тебя появятся вопросы, на которые сможет ответить только мама.
   — Какие? — удивилась Мелисса. Она не представляла, что Конрад может чего-то не знать.
   Он улыбнулся.
   — Всему свое время, малышка. Вырастешь — поймешь. А пока мама будет шить платья твои куклам, я же не умею этого делать. Станет играть и заниматься с тобой, пока я на работе. Тебе не придется скучать одной.
   — Мне не скучно! — сказала девочка. Она насупилась и выглядела обиженной.
   Потом бросила куклу, встала и, уцепившись за руку отца, принялась ласкаться к нему.
   — Ты подлиза, Мисси! — с любовью произнес Конрад.
   Потом присел перед нею, как тогда, в приюте, и, глядя снизу вверх в ее смуглое личико, очень серьезно произнес:
   — Мисси, милая, на самом деле у тебя была мать, ее звали Джоан. Иногда ты кажешься мне похожей на нее. Она тебя очень любила и, если б была жива, то жила бы с нами, но, к сожалению, ее нет, и я хочу, чтобы вместо нее появилась другая — хорошая, добрая женщина. Так нам с тобой будет лучше, поверь, я знаю, что говорю.
   Но Мелисса в ответ неожиданно заплакала и даже топнула ножкой.
   — Не хочу! — воскликнула она, — не хочу! Не надо мне матери!
   Конрад выпрямился.
   — Но мне нужна жена.
   — Зачем, если у тебя есть я?!
   Он рассмеялся.
   — Ты моя дочь, это совсем другое дело.
   — Разве тебе меня мало?!
   — В общем, нет, но… Послушай, малышка, успокойся! Я же не буду любить тебя меньше, если женюсь, и моя жена станет тебя любить, заботиться о тебе!
   Он утешал ее, но сам был расстроен. Конрад никак не ожидал такого поворота событий. Он знал, как ранима Тина, и понимал, что если она узнает, что девочка против ее появления в доме, то не согласится не то, что выйти за него замуж, просто прийти в гости!
   Однако он не собирался менять свои планы в угоду Мелиссе.
   — Извини, Мелисса, но тебе придется слушаться! — Конрад сменил тон. — Тина придет, и ты будешь держаться с нею приветливо, иначе я тебя накажу!
   — Ты? — недоверчиво произнесла Мелисса. Девочка была напугана: впервые она видела отца холодным, как лед, отчужденным, суровым. Накажет? Она знала только одно наказание — розги, да еще темную комнату. Ее губы задрожали. Какая-то странная глубина появилась в ее взгляде, и Конрад увидел недетскую боль и тяжелый, граничащий с отчаянием страх.
   Он обнял девочку, но она не шевельнулась в ответ, ее тело словно окаменело.
   — Прости, малышка, конечно, я не стану наказывать тебя, но буду очень сильно огорчен. Ты же не хочешь этого, правда?
   Мелисса покачала головой.
   — Вот и отлично! Будешь слушаться?
   Она снова кивнула. Конрад отвел дочку в спальню, как всегда, уложил в постель и посидел возле нее немного. Все было как обычно, но на самом деле каждый из них затаил недовольство, опасение и обиду.
   В этот вечер между ними встал третий человек, безвинный, не ведающий ничего, не желающий зла ни Мелиссе, ни Конраду, — Тина Хиггинс.
   В ближайший выходной Конрад пригласил Тину в гости, и она пришла — нарядная, румяная от волнения, радостная и немного смущенная. Принесла ленты в подарок Мелиссе и большой красивый торт.
   Накануне Конрад еще раз говорил с дочерью, предупреждал, как надо себя вести, и она сказала гостье «спасибо» за подарок, за столом сидела смирно, вежливо отвечала на вопросы, и только черные глаза ее украдкой недобро следили за Тиной и отцом. Тина не знала о переменах, произошедших с девочкой за эти три месяца, не представляла, какой веселой, оживленной, шумной она может быть, поэтому ей не бросилась в глаза неестественная скованность Мелиссы, натянутость ее манер.
   Когда подали кофе, Конрад отослал дочь в детскую, а Тине предложил пересесть на диван в глубине комнаты.
   Несколько минут Конрад молча смотрел на Тину — на ее завитые в тугие локоны длинные волосы, узкие запястья и тонкую талию, схваченную мягким кожаным поясом. Потом взял ее руку и поцеловал. Женщина потупила взор.
   — Тина! Я пригласил тебя не случайно.
   Она подняла зеленовато-серые глаза.
   — Я понимаю.
   — Десять лет, как мы знакомы! — Он улыбнулся. — Помнишь Кленси?
   Ее улыбка была печальной, как зимнее солнце.
   — Мне часто кажется, что это был сон.
   — Мне тоже. А тебе не кажется еще кое-что? Она вопросительно посмотрела на него, и он ответил:
   — Что мы много раз ошибались относительно самих себя? Тогда, в Кленси, конечно, был виноват я, но потом— мы оба.
   И Тина тихо прошептала:
   — Возможно.
   — Но все еще можно исправить!
   Она промолчала.
   — Нам не поздно соединить свои судьбы. Сейчас я один, ты тоже. Ты нужна мне, Тина!
   Тина вспомнила спутницу Конрада в ресторане и еще — женский смех в его доме в то воскресное утро, когда она приехала сообщить о Мелиссе.
   — Прости, Конрад, но мне всегда казалось, что у тебя кто-то есть…
   Он отпустил ее руку.
   — Да, были… Но это так, на одну ночь, с тобой же я хочу прожить до конца своих дней. Я никогда бы не сделал предложение другой, никому, кроме тебя! Из тебя получится замечательная жена, Тина, и я хочу, чтобы у Мелиссы была мать — добрая женщина, умеющая понимать и любить!
   Тина вздохнула.
   — Почему ты считаешь, что из меня выйдет хорошая мать? У меня никогда не было своих детей.
   Конрад посмотрел ей в глаза, и она вспомнила свои давние-давние мечты.
   — Выходи за меня, и у тебя будет ребенок. Дочь у меня есть, а ты родишь мне сына!
   Тина слабо улыбнулась. Щеки ее пылали.
   — А если я не смогу?..
   — Тогда Мелисса будет нашим общим ребенком. Конечно, если ты сумеешь полюбить ее как родную.
   Он хотел обнять женщину, но она отстранилась.
   — Ты не веришь мне, Тина?
   — Верю. Верю, что нужна тебе, Конрад. Но опять для «чего-то». На этот раз как хорошая жена и мать для Мелиссы. Роль есть, остается подобрать актрису.
   — Ты ошибаешься.
   — Нет.
   — Да. Ты нужна мне как женщина, как человек — только ты, а не любая другая. Я люблю тебя, Тина, давно уже люблю. Наверное, всегда любил, только не понимал этого. Не заставляй меня страдать, да и себя тоже. — В его голосе были и боль, и проникновенность, и страстность. — Неужели ты сама больше не любишь меня?!
   — Дело не в этом, Конрад. Да, люблю и никогда никого не любила, кроме тебя, ни одного мужчину, но, думаю, стать твоей женой я не смогу. — Голос Тины звучал печально. — То, что было между нами в Кленси, для меня теперь, правда, как сон… Мне трудно говорить с тобой столь откровенно, но я должна объяснить! Ты же знаешь, что случилось со мной шесть лет назад! Мне кажется, я не смогу переступить через себя — супружеские отношения между нами невозможны. Я боюсь. Боюсь, что меня начнут мучить страшные воспоминания, и боюсь того, что не сумею подарить тебе ту любовь, ту страсть, в которой ты, возможно, будешь нуждаться.
   Конрад коснулся ее пальцев.
   — Причина только в этом, Тина? Доверься мне, и все будет хорошо. Я понимаю тебя и обещаю обращаться с тобой бережно. Для начала мне достаточно твоей нежности. Вместе мы все преодолеем, поверь!
   — Я должна очень серьезно подумать.
   — Конечно. Я готов подождать. Тина улыбнулась.
   — Ты по-прежнему пишешь музыку, Конрад? Он помрачнел.
   — Нет.
   — Жаль. Одна моя подруга сказала, что твоя музыка талантлива. Мне очень понравилась твоя пьеса! Почему ты больше не сочиняешь?
   — Не знаю, Тина. Не могу объяснить.
   Зато он мог сказать, как это тяжело — желать и не иметь возможности творить. Все равно что жить и не находить смысла жизни, чувствовать себя слепым, зная, что вокруг пылают яркие краски, держать в руках книгу своей судьбы и не понимать языка, на котором она написана.
   И он задумчиво произнес:
   — Может быть, если ты будешь рядом со мной, мое вдохновение воскреснет?
   — А Мелисса? Как она отнесется к тому, что ты женишься? Я, наверное, должна поговорить с нею, если, конечно, решусь принять твое предложение?
   — Не надо. Она не представляет, что значит иметь мать. Разговор ничего не даст.
   — Значит, она против?
   Конрад усмехнулся.
   — Она немножко ревнует меня. Рано или поздно ты найдешь с нею общий язык.
   — А если нет?
   — Я тебе помогу. На первых порах, может быть, будет тяжело. Мелисса, конечно же, сложный ребенок. Она и меня-то сперва дичилась, но зато потом так полюбила!..