Тина выглядела задумчивой.
   — А ты ее любишь?
   — Конечно! — улыбнулся Конрад. — И вы полюбите друг друга. Вы же будете оставаться на весь день вдвоем.
   — Я не брошу работу.
   — Почему?
   — Так. Позволь мне.
   Конрад покачал головой.
   — Странное желание. Моя жена не должна работать.
   — Тогда ничего не получится.
   Конрад рассмеялся, и глаза его радостно блеснули.
   — Ты стала самостоятельной женщиной, Тина! С тобой теперь не сладить. Ну да ладно, поступай, как хочешь, главное — чтобы ты была счастлива!
   Через две недели Конрад и Тина праздновали свою помолвку, а свадьба должна была состояться в следующем месяце. Они решили никого не звать, отметить оба события очень скромно — вдвоем.
   Накануне Конрад заехал к отцу и сообщил о том, что решил жениться.
   — Не думаю, что следующей фразой будет вопрос о том, согласен ли я на этот брак? — пошутил Роберт. Ему было немного грустно, оттого что жизнь других продолжалась, тогда как в своей собственной он уже не ждал перемен. В то же время он испытывал удовлетворение, потому что с некоторых пор получил возможность радоваться счастью сына.
   — Нет, — ответил Конрад, пряча улыбку, — я просто хочу сказать тебе, кто моя невеста.
   — Надеюсь, не Элеонора Дуган?
   — Тина Хиггинс.
   Роберт изумился.
   — Тина Хиггинс?! Та самая?..
   — Да. Может быть, тебе это неприятно, не знаю.
   — Нет, — растерянно произнес Роберт. — То, что было, осталось в прошлом, и я расцениваю это как ошибку. Я почти не вспоминал об этой девушке. Где ты нашел ее?
   — Как-нибудь расскажу.
   — Кажется, тогда, давно, она не была тебе нужна?
   — Тогда — нет, а теперь я думаю, что лучше ее нет на свете.
   Роберт развел руками.
   — Ну, смотри сам. А Мелисса?
   — С нею сложно. Но я постараюсь все уладить. Послушай, отец, может быть, в следующем месяце возьмешь ее ненадолго к себе? Мы с Тиной хотим обвенчаться в Кленси. Получим благословение ее матери и заодно повидаем Джулию — сто лет ее не видел! Ты позволишь нам провести медовый месяц в твоем доме?
   — О чем речь! — Роберт был полон благодушия. — И Мелиссу я, разумеется, согласен взять. Я рад, что ты счастлив, Конрад. Прими мои поздравления.
   — Спасибо, отец. Завтра мы празднуем нашу помолвку; я не зову тебя, извини. Тина будет смущаться.
   — Я понимаю.
   — Да, и еще… Мисси завтра переночует у тебя, хорошо?
   — Конечно. Привози ее хоть сегодня, — ответил Роберт и добавил: — Не желаю вмешиваться, Конрад, но хочу предостеречь: не отодвигай в сторону проблему с Мелиссой. Чем дальше, тем будет сложнее.
   — Не волнуйся, отец, все наладится.
   — Дай Бог! — задумчиво произнес Роберт.
   Конрад знал, что отец прав. Когда он объявил Мелиссе окончательное решение, девочка закатила дикую истерику. «Папочка, я люблю тебя! Папочка не женись! — кричала она, ломая руки. — Я все сделаю, я буду хорошей!» Но Конрад хотел жениться на Тине, он любил ее и желал уже давно и теперь, когда цель была так близка, не хотел видеть никаких препятствий. Он остался непреклонен, несмотря на слезы дочери и ее отчаянные мольбы.
   А Тина готовилась к великому событию в своей жизни. Сшила фиалковое платье из тонкого шелка, вопреки обыкновению открывавшее шею и плечи, и заказала другое — белое; купила красивые туфли и с раннего утра сидела перед зеркалом, колдуя над прической.
   Конрад заехал за невестой в полдень и нашел ее восхитительной. Они покатались по солнечному городу, а вечером поехали в ресторан — тот самый, где случайно встретились пять лет назад.
   Тина сидела за столиком перед тарелкой с яствами и бокалом шампанского и не ощущала ожидаемой радости. Может быть, потому, что все еще не могла поверить в то, что случилось? Она — невеста Конрада О'Рейли! Сегодня они празднуют помолвку, а совсем скоро она станет его женой. Тина думала о том, что если б это случилось десять лет назад, в Кленси, она сошла бы с ума от счастья. Возможно, все произошло слишком поздно? Или она боялась того, что ждало ее впереди? Не имела уверенности в том, что все сложится так, как хотелось бы?
   Каждый возраст имеет свое зрение — теперь Тина уже не могла смотреть на вещи глазами той юной девушки, и все-таки она по-прежнему любила этого человека, пусть как-то иначе, но любила. Она вспоминала рассуждения Роберта О'Рейли о юношеской влюбленности и зрелой любви. Ее чувство выросло вместе с нею, изменилось, как и она сама, но это была любовь к одному и тому же человеку — настоящее чувство, пережившее все.
   Конрад с нежной задумчивостью поглядывал на нее. Тине понравилось кольцо — окруженный бриллиантами аквамарин, и она иногда вытягивала руку, чтобы лишний раз полюбоваться им. Она сидела, опустив каштановые ресницы, и Конраду невероятно хотелось ее поцеловать, прямо здесь, на виду у всех! Но он помнил, что и сейчас, и потом должен сдерживать себя. Господи! Как это нелегко! Тина такая красивая! Блестящие тяжелые волосы, нежные губы, сияющие глаза, а под тонкой тканью платья — изящно изогнутые линии бедер, упругая грудь и гибкая тонкая талия.
   За огромным во всю стену окном таял долгий вечер. Багровые полосы заката растворялись в наползающей темной синеве ночи, но на западе небо еще сохранило насыщенный голубой оттенок.
   Сливались с темнотою краски тропической растительности и красные черепичные крыши домов, и загорались огни вечернего Сиднея.
   Конрад и Тина почти не разговаривали, только смотрели друг на друга, и их глаза с каждым мгновением наполнялись сиянием любви.
   Так же молча они вышли из ресторана и сели в экипаж. Он катился по тихим, озаренным фонарями улицам, и Тине эта поездка казалась путешествием в вечность.
   — Заедем ко мне? — предложил Конрад, и Тина поняла, что это значит.
   Она медлила. События развивались слишком быстро, наверное, все-таки следовало подождать до свадьбы… Но, с другой стороны, Тине хотелось убедиться в том, что она несмотря ни на что осталась полноценным человеком, женщиной: она знала, что не найдет покоя, пока не узнает правды. А если она не сможет быть Конраду настоящей женой, им следует расстаться.
   — А Мелисса?..
   — Она у отца.
   Тине было неловко оттого, что он, по-видимому, все заранее спланировал, но она постаралась не думать об этом. Какая разница, главное, он ее любит!
   Конрад провел женщину в гостиную, где горела лампа с затененным абажуром и было таинственно-тихо, будто в заколдованном лесу.
   Рука Тины, лежавшая в руке Конрада, задрожала, тогда он порывисто обернулся к невесте и обнял ее.
   Конрад усадил женщину на диван и подвинул столик с бутылкой шампанского и сладостями. Он говорил с Тиной, заставлял ее есть конфеты, смеяться и пить шампанское. Постепенно ее скованность прошла, она развеселилась, болтала, шутила над тем, что голова пошла кругом.
   Она не помнила, как они очутились в спальне. Конрад наполнил бокал и вложил ей в руку, но сам больше не пил.
   — Зачем ты заставляешь меня делать это? — спросила Тина.
   Ей казалось — его огненный взгляд прожигает ее душу насквозь.
   — Чтобы ты забыла обо всем, кроме того, что любишь меня.
   — Люблю, — повторила Тина.
   — И хочешь быть моею?
   — Да. — Ее язык слегка заплетался. — Но я пьяна, Конрад. А ты нет!..
   — Я пьян больше тебя — от любви!
   Он уложил ее на серебристое покрывало, и Тина закрыла глаза. Для нее это был просто сон, в котором она жаждала его поцелуев, как тогда, в Кленси. Действительность, отражаясь в зеркале ее желаний, становилась прекрасной. Тина любила этого человека и хотела отдать ему всю себя, до конца! Он обращался с нею бережно, нежно, словно она была невинной девушкой, и Тине казалось, будто она покоится на лепестках роз и ее тело ласкает ветер. А потом — точно она срывается с вершины горы и летит вниз с головокружительной быстротой, освобождаясь от чего-то, и тонет в мягкой чистой воде. Ее тело было удивительно невесомым, и душа больше не болела.
   Они были одни не только в доме Конрада, одни в Сиднее, в Австралии, во всей Вселенной. Любовь уничтожила все сомнения и страхи Тины. Она впервые почувствовала себя настоящей женщиной, любимой, желанной, способной получать радость и дарить ее другому — бесконечно любимому человеку.
   Утором Конрад, невзирая на шутливые протесты и не позволив ей поменять утреннее одеяние на платье, на руках вынес Тину в столовую. Они сидели за столом вдвоем, пили кофе, поминутно сплетали пальцы рук, касались друг друга коленями и, наклоняя головы, целовались.
   Конрад, зная, что и прислуга, и Мелисса вернутся домой только к обеду, не спешил отвезти Тину домой, и она чувствовала себя так, словно навсегда поселилась здесь. Однако действительность постучала в душу скорее, чем можно было предположить.
   Конрад взглянул на оставленную со вчерашнего вечера почту, и его внимание привлек лежавший сверху конверт. Тина видела, как он схватил его, нетерпеливо разорвал и быстро пробежал глазами послание. Глаза ее возлюбленного озарились внутренним светом, куда более сильным, чем тот, который присутствовал в них в тот миг, когда она согласилась стать его женой.
   — Это из Франции, — сказал он, — от Мишель!
   Он не спешил объяснить, в чем дело, и Тине, которая как никогда нуждалась во внимании, стало не по себе. Она заметила на конверте женский почерк. Кто такая Мишель? Что ей нужно от Конрада?
   Наконец он сказал. Оказалось, три месяца назад Конрад отправил на имя своей давней знакомой письмо, а также три, по его мнению, наиболее удачных музыкальных сочинения. Он просил Мишель Ламбер, известную в Париже актрису, представить его произведения на одном из престижных музыкальных конкурсов, ежегодно проводившихся во французской столице. Мадемуазель Ламбер прислала ответ, в котором сообщала, что одна из пьес Конрада завоевала первую премию и его самого просят пожаловать в Париж на церемонию вручения дипломов и наград.
   Конрад не верил тому, что читал. Неужели сбылось?! Его талант признан, и где — в самом сердце мира, в городе поэзии и любви — невероятно! Он почувствовал удивительную легкость, ликование, восторг, невиданное воодушевление! Конрад мало надеялся на то, что Мишель вообще прочитает письмо… Значит, она его не забыла? Не забыла те две жаркие ночи в тесном номере дешевого отеля… Впрочем, именно воспоминание об этом и останавливало Конрада, когда он собирался писать во Францию. Мысль о том, что приходится обращаться с просьбой к бывшей любовнице, была не очень приятна. Он просил Мишель не содействовать ему на пути завоевания пьедестала, просто представить пьесы на конкурс и проследить за результатом.
   Чем была для него музыка? Способом раскрыть свою душу, выразить чувства? Смыслом жизни? Важнейшей из всех жизненных потребностей, величайшим наслаждением и одновременно мукой? Стихией, в которой растворялось его «я», чем-то, что превыше всего и всех, что успокаивало и тревожило, пугало и влекло? Его любовь, его жизнь!..
   Он так разволновался, увлекся, что едва вспомнил о Тине, сидящей рядом, Тине, которая с настороженной грустью следила за меняющимся выражением его лица.
   Очнувшись, Конрад дотронулся до руки Тины.
   — Милая, я должен ехать в Париж.
   — В Париж?..
   — Да. — Он рассмеялся радостно и облегченно. — Знаешь, Тина, я не самая лучшая кандидатура на роль заместителя своего отца. Когда-то я действительно создал проект, заслуживающий множество похвал, но тогда у меня была определенная цель… Теперь же я способен выполнять лишь обычные обязанности, конечно с должным усердием, но без желания одним рывком взлететь на новые высоты. Бизнес — смысл жизни моего отца, мне же светит другая звезда. И ты знаешь это, Тина!
   — Конечно знаю, — сказала она, видя в его глазах отражение этого света, — ты должен поехать, Конни. Только я хочу, чтобы ты поскорее вернулся, и вернулся ко мне.
   — Я люблю тебя! — прошептал он и привлек Тинук себе, — люблю!
   Конрад отвез Тину домой, и только оставшись одна, она сполна ощутила какую-то странную тоску и отчасти — обиду. Чувство незащищенности не исчезло, почему? Она хотела разделить радость Конрада, она чувствовала соединяющую их любовь и все-таки понимала, что в этот миг они счастливы по-разному. А она отныне желала, чтобы их души не разлучались, чтобы сердца бились в едином ритме и глаза смотрели в глаза.
   На пристани, куда Тина пришла провожать Конрада, стоял Роберт О'Рейли с Мелиссой. Девочка хмуро посмотрела на Тину и ничего не сказала, а Роберт, поздоровавшись, слегка улыбнулся, и Тина ответила такой же простой, дружеской улыбкой.
   Ей было неловко, и Роберт, понимая это, старался по возможности не заговаривать с нею.
   Мелисса пыталась незаметно оттереть отца от Тины. Она болтала и смеялась, но замолкала, стоило ей поймать взгляд своей невольной соперницы.
   Стоял тихий, прохладный вечер. Крупные волны слегка колыхались, небо нежно голубело, притягивая взор, и вид безбрежных далей заставлял трепетать сердце, как ветер паруса.
   Корабль, большой и красивый, готовился отплыть в Европу. Конрад смотрел на него мечтательным, отрешенным и одновременно приземленным, жадным взглядом, и у Тины дрогнула душа: такой взгляд был у Конрада, когда он десять лет назад уезжал в Америку.
   Роберт О'Рейли был задумчив и как-то по-особому тревожно серьезен.
   Конрад наклонился к Мелиссе, чтобы что-то сказать ей, и Роберт повернулся к Тине.
   — А вы не хотите посмотреть Париж, Тина?
   Тина улыбнулась. Она была благодарна этому человеку за то, что он ни единым словом, даже взглядом не напомнил о прошлом и держался так, точно знал ее всегда лишь в одном качестве — избранницы своего сына.
   — Я не могу оставить работу, мистер О'Рейли, — сказала Тина, хотя причина была в другом: она не чувствовала, что будет нужна Конраду в Париже так, как здесь. Он звал ее, но не настаивал. Она обязательно поехала бы, будучи его женой, но сейчас решила остаться.
   — Где вы работаете?
   — В школе. Я учительница, — скромно отвечала Тина.
   Роберт чуть дотронулся до ее локтя. Он смотрел на нее почти с отеческой нежностью. Эта девочка — его прошлое, но она же — будущее его сына, будущее, которое нужно сохранить.
   — Мне кажется, вы до сих пор плохо знаете мужчин, Тина, — сказал он.
   Лицо Тины порозовело. Она тихо отвечала:
   — Может быть.
   — Париж — великий город, великий и опасный. Он окрыляет, вдохновляет и тем самым заставляет забывать земное. Человек, возвышаясь, отрывается от насущного, и прежние привязанности в его глазах меняют свою суть.
   Он ничего больше не добавил и отошел.
   Конрад, скованный присутствием Мелиссы, не стал обнимать Тину, ограничившись дружеским пожатием руки и парой малозначащих фраз.
   Судно, отплывая, уменьшалось, исчезало вдали, а у Тины все сильнее болело сердце. Она не хотела расставаться с Конрадом, потому что чувствовала: связь их душ становится тоньше. Его дух, великий и свободный, уже витал над Парижем, а ее маленькая, связанная тревогой душа оставалась здесь.
   Она попрощалась с Робертом и поехала к себе. Уютная квартирка, в которой она провела столько вечеров, показалась странно чужой.
   Тина села за стол. Ей не хотелось ложиться спать, не хотелось готовить ужин. Она была сильно расстроена, потому что неожиданно почувствовала себя брошенной. Неужели она не догадывалась, что в жизни любимого ею человека есть нечто более важное, чем чувства к ней, Тине Хиггинс?
   Не нужно было проводить ночь с Конрадом сразу после помолвки, не дожидаясь свадьбы, она напрасно уступила. Говорят, в отношениях любящих нет пределов, но в жизни все-таки существуют условности, которыми, в целях собственного благополучия, нельзя пренебрегать. Она напрасно уступила. Уверенность Конрада в ее чувстве окрепла, а ее в его, ответном, напротив, ослабла.
   Тина вынула бумажку с адресом, которую на всякий случай оставил Конрад. «Мишель Ламбер». Конрад уверял, что эта французская актриса — его давний друг. Тина постеснялась спросить, молода ли она. Наверное, да. И, должно быть, красива.
   Тина встала и подошла к окну. Печальная дымка тумана плыла над вечерней землей. В чем же причина несчастий? Может быть, в том, что она всегда сходила с дороги в тот самый момент, когда следовало начинать борьбу за свое счастье?
   Прошло совсем немного времени, и женщина приняла решение. Если ей и суждено увидеть Париж, то только сейчас! Она завтра же договорится в школе и поедет во Францию.
   Она разделит с Конрадом его успех, его победу, и после они никогда не смогут расстаться.

ГЛАВА VII

   Конрад приехал в Париж на неделю раньше Тины. Его сердце трепетало в предвкушении свидания с мечтою, встречи с великим городом, в эту минуту казавшимся ему центром мира.
   Мишель ждала на пристани. Конрад узнал ее издали, ибо она совсем не изменилась: над ее творческой, деятельной натурой время было бессильно. Так, по крайней мере, ему казалось, хотя сам он чувствовал власть неумолимо бегущих лет.
   Мишель была одета с безупречным вкусом, модно и, конечно же, чуточку экстравагантно. Конрад вспомнил: что бы она ни делала, ни говорила, ни надевала, всегда ей очень шло. Эта женщина, в отличие от него самого, жила в полном согласии с миром и собой: она сметала все преграды очаровательной легкостью улыбки и обаяния, идущего откуда-то из недр ее загадочной и в то же время открытой души.
   Черные перья на ее шляпе развевались от ветра. Она помахала рукой, и Конрад поспешил навстречу.
   — Конрад!
   — Мишель!
   Ее темные глаза улыбались ему. От нее исходило удивительное ощущение жизнелюбия, радости и внутренней свободы. Похоже, у Мишель никогда не бывало проблем, хотя при этом она вовсе не казалась легкомысленной.
   — Мой экипаж на соседней улице, — сказала она, — идем?
   Маленькая ручка в черной шелковой перчатке скользнула по локтю Конрада, и они с Мишель зашагали под руку под стук ее высоких каблуков.
   Конрад смотрел по сторонам. Вот он, Париж, таинственная бездна и одновременно живительный родник, город, в котором прошлое соединяется с будущим, а настоящее трепещет, точно живое человеческое сердце.
   Было еще рано, и в расползавшемся вокруг неярком утреннем свете он видел арки мостов, черные зубчатые крыши башен на фоне посветлевшего края небес, колокольни, сумрачные фасады зданий, окна с многоцветными стеклами и удивлялся многоликой фантазии зодчества.
   Они шли вдоль парапета, за которым текли воды Сены, и Конрад наслаждался игрою света и теней, гулом огромного города.
   Он чувствовал веяние легкого весеннего ветерка и запах сырости, смешанный с тонким ароматом духов идущей рядом Мишель. И в душе его разгоралось пламя восторга.
   Париж притягивает, манит, заставляет впитывать свой дух и одновременно растворяться в нем. Париж — город бесконечно обновляемый и в то же время древний, воистину сама жизнь. Ему свойственна мощь и при этом — какая-то трогательная хрупкость.
   Конрад, очарованный голосом собственного сердца, рассеянно слушал Мишель.
   — Я выполнила твою просьбу, — говорила она, — и не стала использовать свои связи для того, чтобы помочь тебе взойти на пьедестал. Я просила оценить твои произведения без скидки на то, кто их представил. Могу обрадовать: твоя музыка удостоилась самых высоких похвал. Ты доволен?
   — Конечно, Мишель! Спасибо тебе, ты так много для меня сделала! Хотелось бы отблагодарить тебя…
   Она лукаво улыбнулась.
   — Ловлю на слове!
   В Мишель всегда присутствовала какая-то забавная пикантность, которая ему очень нравилась.
   — Я не раскрыла всех секретов, — добавила она, — для многих ты пока загадочная личность, так что не удивляйся: возможно, на приеме тебя ждут неожиданности! Но в любом случае первая премия конкурса принадлежит тебе!
   Она с интересом смотрела на него, и Конрад, не удержавшись, заметил:
   — Ты не изменилась. Так же красива, как раньше.
   Мишель взмахнула ресницами.
   — А ты… Я чувствую, ты стал другим человеком, Конрад, но по-прежнему нравишься мне, быть может, даже больше…
   Улыбка тронула губы Конрада. Он подумал, что надо бы сразу установить границу в отношениях с Мишель, хотя чувствовал: что бы он ни сказал, Мишель все равно поступит так, как захочет, удержать ее не проще, чем ветер. Между ними уже возникла атмосфера сближения, так же быстро и незаметно, как и тогда, одиннадцать лет назад.
   Конрад смотрел на встречных женщин, и те в свою очередь провожали его взглядами. Француженки! Куда более свободные, внутренне развитые, чем австралийки! Он вспомнил о Тине. Мишель — как факел, Тина — как свеча, глаза Мишель — точно шампанское в бокале, глаза Тины — словно родниковая вода.
   А Париж… Он возвышает и одновременно дает понять, как ты ничтожен и мал.
   Образ Тины постепенно растаял, затерялся между шумных улиц. Сейчас Конрад видел рядом с собой другую женщину.
   Но Мишель была перед глазами, а Тина — в сердце, поэтому он не мог о ней забыть.
   — Вручение наград состоится завтра, — сказала Мишель. — У тебя есть время немного познакомиться с Парижем.
   — Подскажи, где можно остановиться? В какой-нибудь гостинице…
   — Зачем? У меня большой дом на правом берегу.
   — Большой дом? — удивился Конрад: Мишель всегда неимоверно сорила деньгами, все, что она зарабатывала, неизменно уходило на наряды, развлечения и путешествия.
   Она засмеялась заливистым смехом.
   — Подарили! Поклонники.
   «Поклонники — читай любовники», — с усмешкой подумал Конрад.
   — Как у тебя с личным? — поинтересовалась женщина.
   Они как раз садились в экипаж. Мишель подобрала юбки, мелькнув изящной ножкой в шелковом чулке.
   Они устроились на сиденье, и Мишель сжала руку Конрада.
   — Собираюсь жениться, — ответил он.
   — Жениться?
   Ее сияющие глаза и алые губы были очень близко.
   — Да.
   — На австралийке?
   Он кивнул. Мишель рассмеялась.
   — Думала, ты, как я: грешная свобода милее священных уз брака!
   — Значит, ты не замужем?
   — Конечно, нет! При той суматошной жизни, которую я веду…
   — Однако от предложений нет отбоя?
   — Угадал! Уже устала всем отказывать.
   — Тогда соглашайся.
   — Может быть! Женишься — расскажешь, стоит ли кидаться в этот омут. Хотя у нас разные представления о браке, вернее, о роли женщины… Тебе, разумеется, нужна преданная жена, хорошая хозяйка, женщина, для которой твое слово — закон!
   — Не совсем так, но почти, — сказал Конрад. — Между прочим, я уже был женат — на американке. У меня есть дочь, она живет со мной.
   — Сколько ей?
   — Восемь.
   Женщина помолчала. Потом произнесла серьезно:
   — Что ж, я немножко тебе завидую.
   Экипаж свернул на узкую боковую улочку, где небо светилось между темных крыш синей шелковой лентой.
   — Так ты остановишься у меня? — спросила Мишель.
   — Если у тебя есть комната для гостей.
   — В моем доме все комнаты для гостей! — Она снова засмеялась. — Я рада, что ты согласился! Сейчас устроим небольшую передышку, позавтракаем и поболтаем, а потом я покажу тебе город.
   Конрад улыбался. Удивительное чувство свободы и радости переполняло его.
   — Никак не могу угнаться за тобой, — заметил он, имея в виду речь Мишель, — мой французский слишком медленный.
   — Я истинная дочь своего народа, а ты чужеземец. Хотя мы с тобой, кажется, чем-то похожи… Тебе нравится Париж?
   — Не то слово. Я в восторге!
   — Понимаю. Знаешь, у каждого свой Париж, всякий видит его по-своему: так мы смотрим и на людей. И я думаю, мы видим этот город почти одинаково.
   — Вряд ли. Ты француженка, я австралиец. То, что знакомо тебе, мне неведомо. По-моему, Париж не любит иноземцев.
   Мишель чуть заметно усмехнулась.
   — Подожди, я еще докажу тебе, что это не так!
   Вскоре экипаж остановился. У Мишель и правда был дом — прекрасный заново отштукатуренный особняк, внутри — весь в коврах и цветах.
   Конрад сложил вещи в приготовленной для него комнате, затем они с Мишель пошли в соседнее маленькое кафе, а после поехали кататься по Парижу.
   Мишель была мила, остроумна, говорить с нею и слушать ее было одно удовольствие. Конрад подумал о том, что эта женщина распространяет вокруг себя атмосферу удивительной жизнерадостности, которой ему часто недоставало.
   Потрясающая женщина, потрясающий город!
   Вечером Мишель предложила лечь спать пораньше, потому что завтра предстоял нелегкий день. Они простились в гостиной, ограничившись дружеским поцелуем, и Конрад облегченно вздохнул: видит Бог, дай Мишель какой-нибудь знак о желании большего сближения, устоять было бы нелегко.
   Засыпая, Конрад подумал о Тине. Мишель точно ветер, она свободна и прекрасна, зато Тина будто земля, из которой идут твои корни, которая манит ощущением надежности и скромной простоты. В ней есть своя неповторимая прелесть. Ее ни на что променять нельзя.
   Дворец наполнялся людьми, представителями мира искусства, среди которых было немало знаменитостей.
   Конрад поднимался по покрытым коврами ступенькам в сияющий люстрами зал вместе с Мишель. Она была в своей стихии. Возбужденная, со сверкающими глазами и непринужденно-отточенными движениями, исполненная жизненной силы, актриса отвечала на многочисленные приветствия. Она была ослепительна в легком шафранового цвета одеянии и серебряных украшениях, звенящих в такт шагам.
   Ее спутник невольно притягивал к себе взоры присутствующих, особенно дам, которые, все как одна, желали быть представленными ему, человеку с ирландской фамилией и необычной для глаз европейцев внешностью, говорящему по-французски.