Страница:
– …согласились, все нормально будет… надо приехать… конечно, возьмем, но не сегодня. – Валентина говорила по телефону с Гаяровским. – Только завтра… да… пусть поспит, он еле ходит… хорошо, Вадь, я перезвоню… ну и что с того, у нас переночуешь… нет, одного оставим… не страшно, но не тащить же его в таком виде?… Вот и ладно. Все, счастливо…
– Как – оставим?! – в голосе Лина звучало возмущение. – Да вы что?!
– Рыжий, ему лучше пока будет отлежаться тут, – возразила Валентина. Впрочем, особой уверенности у нее в голосе не было.
– Я его тут не оставлю, – Лин был в бешенстве. – Как вы можете так говорить!… Вы что – ослепли?!
– Ладно, – сдалась Валентина. – Собирайтесь.
– А я? – робко спросила Лена.
– А что – «ты»? – с вздохом переспросила Валентина. – Поедешь с нами. Отдохнуть мне теперь точно не удастся…
– Да, Вадим, все это как-то… неправильно… – Олег Петрович кротко вздохнул. – Я тут подумал, и понял – ведь мы все очень сильно ошиблись.
– Что-то я, Олежка, не очень тебя понимаю, – Гаяровский с удовольствием похрустел суставами, улыбнулся каким-то своим мыслям. – О чем ты?
– Мы ошиблись прежде всего тогда, когда приехали обратно в Москву… – начал Олег Петрович.
– Эк ты хватил! – засмеялся Гаяровский.
– Хватил, – согласился Олег Петрович. – А что теперь?… Валя просто сама не своя, этих двоих жалко… ведь все это на ней в первую очередь отражается…
– Любишь ее? – Гаяровский перестал улыбаться и выжидающе посмотрел на Олега Петровича.
– Сложно сказать, – ответил тот. – Скорее всего – да. По крайней мере, она для меня самый близкий человек. Я за нее переживаю.
– Я вот тоже… переживаю… – проговорил Гаяровский.
– Именно по тому-то ты у нас и ночуешь, – засмеялся Олег Петрович.
– Именно. Я назидаю. И наказываю, – Гаяровский погрозил кому-то невидимому пальцем. – Что же касается моей негодной Алки, то это для нее – хуже любого скандала. Она ненавидит, когда я молчу и ухожу. Сейчас она сидит и кусает локти – во-первых, от обиды, а во-вторых, от волнения – и где это он, и что это с ним?…
– Шанс на примирение остается?
– Утром. Обязательно. Уже проверял, – отмахнулся Гаяровский.
В прихожей загремел замок, послышались голоса, шаги.
– Пойду посмотрю, – Гаяровский встал. – Ты пока сиди, Олег, а то твоя Валентина, судя по голосу, явно не в духе.
Столпотворение в коридоре было еще то. Лин с Пятым на руках, Лена, которая подбирала с пола упавшее одеяло, и Валентина пытающаяся одновременно снять сапоги и отругать Лина за то, что он все это затеял.
– О, да тут вся гоп-компания! – всплеснул руками Гаяровский. – Валь, а чего вы его привезли?
– Спроси об этом у рыжего, – процедила Валентина.
– Нельзя было оставить, – Лин старался говорить убедительно. – Ему стало плохо…
– Ему всегда плохо! – гневно проговорила Валентина. – Чтобы подсчитать дни, когда ему было хорошо, хватит пальцев на одной руке.
– Валентина Николаевна, можно пройти? – спросила Лена. – А то тут тесно из-за меня.
– Так, – Гаяровский железной рукой принялся наводить порядок. – Рыжий, давай этого сюда… давай, не бойся… Олег, включи воду в ванной, надо помыть, они его опять из «тима» привезли грязного… Лена, перешагни через Валю… Блин, девушки, вы чего, решили тут навеки поселиться? Рыжий, раздевайся и пойди нам помоги.
Через полчаса все приобрело более ли менее пристойный вид. Пятого определили на диван в маленькую комнату, Лена и Валентина обосновались на кухне, а Гаяровский и Олег Петрович продолжили свой разговор в гостиной. Лин мотался от одной компании к другой, задавая один и тот же вопрос – все ли нормально? Впрочем, этот вопрос он умудрялся задавать по-разному. Варианты были такие: «это ничего, что мы заняли комнату?», «Валентина Николаевна, можно чай поставить?», «Вадим Алексеевич, я хотел спросить – я вам не помешал?», «мы даже диван не разложили… В комнате совсем не тесно, правда?» В конце концов он всех довел. Поэтому когда он прибежал в гостиную, чтобы срочно позвать Вадима Алексеевича, тот был морально готов к неприятностям.
– Что? – мрачно спросил он, спокойно продолжая сидеть в кресле.
– Я не знаю, но его трясет! – выпалил Лин.
– Ты его будил?
– И не думал даже! Он вроде спал, а потом…
– Пошли, – заключил Гаяровский. – И позови Лену. Валю не трогай ни в коем случае. По крайней мере – пока не трогай.
…Пятого не просто трясло, как выразился Лин. Это были самые настоящие судороги – напряженное до дрожи тело, широко открытые пустые глаза. Приступы были короткими, но и повторялись они с интервалом буквально в несколько секунд.
– Хорошая была мысль – не раскладывать диван, – заметил Гаяровский, увидев, что происходит. – Просто-то таки прозорливая мысль… Если бы не спинка – он бы сейчас расшиб себе башку. Лин, придержи его за плечи, пока он кого-нибудь не убил или сам не убился. Лена, попробуй удержать ноги… Только осторожно, он сильный.
– Я знаю, – ответила Лена.
– Из-за чего это? – спросил Лин.
– Сложно сказать, – вздохнул Гаяровский. – Скорее всего – нервное истощение.
– И что теперь делать? – спросила Лена.
– Рыжий, это давно началось?
– Нет, минут десять, наверное.
– Хрена себе – «нет»! – возмутился Гаяровский. – Зови Валю. И принеси полотенце, воду, и…
– Чего у вас тут такое? – Валентина вошла в комнату и замерла. – Ну, я так и знала!… Спасибо тебе, Лин, спасибо, рыжий! Молодец!…
– Валя, Лин тут не причем, – отмахнулся Гаяровский. – Что есть из того, что может пригодиться?
– Гексенал, кое-что по мелочи из транквилизаторов… – Валентина задумалась. – Дизепам…
– А кислород у тебя есть? – ехидно спросил Гаяровский.
– Мало, – призналась Валентина. – Не хватит… Лин, он сейчас останется без языка! Поверните его на бок, идиоты, и держите так!… И ты, Вадим, тоже как маленький, правда! Подождите, я сейчас принесу все, что есть, и будем думать дальше.
– Тащи, – распорядился Гаяровский. – Ничего, Лин, все обойдется. Тахикардию снимем, судороги тоже… Валя, гексенал не надо, лучше дизепам… про туберкулез забыли. Про такой препарат – френолон называется – слыхала?
– Только слыхала. У меня нет. Вадь, давай я подержу, а ты подготовишь.
– Ты пока иди, мы тут разберемся. Если понадобишься – позовем… слушай, Валь, а у тебя случайно нет ли аминазина? При таких делах – самое хорошее средство.
– Аминазин есть. Литический коктейль решил изобразить? – поинтересовалась Валентина.
– Два, – серьезно сказал Гаяровский. – Ты дура или где, Валя? Или все позабыла за давностью лет?… Все. Иди, неси препараты, потом бери Лену и идите чирикайте дальше. Мы тут сами великолепно справимся.
Валентина принесла сумку с лекарствами, поманила Лену и они ушли. Гаяровский сел за стол и принялся копаться в коробках с ампулами.
– Так… аминазин просрочен на год, – заключил он. – Так что этот номер не прошел.
– Почему? – спросил Лин. Он все еще пытался как-то удержать Пятого, но удавалось ему это неважно.
– Потому, что просроченный препарат я не вколю даже кошке. Дизепама нет, ошиблась Валентина. Остается гексенал. Что ж, тоже вариант.
– Что мне делать? – спросил Лин.
– Пока ничего. Потом будешь помогать, – Гаяровский вытащил блестящие металлические коробочки со шприцами. – Интересно… рыжий, спроси Валентину – давно она шприцы стерилизовала?
Лин вышел. Гаяровский подсел к Пятому, немного приподнял ему голову и сильно хлестнул его ладонью по скуле.
– Очнулся, быстро! – прошептал он. – Посмотрел на меня. Хорошо, молодец. Узнал?
Пятый попытался кивнуть. На скуле у него уже наливался кровью большой синяк, и Гаяровский тут же пожалел о том, что пришлось прибегнуть к таким мерам. Впрочем, что еще оставалось?
– Воды… – прохрипел Пятый на вдохе. В его глазах плескался ужас и непонимание, тело сотрясали волны дрожи.
– Какой тебе воды, – отмахнулся Гаяровский. – Сейчас считать будешь. Я тебе введу наркоз, и надо будет проследить, как он действует. Понимаешь?
– Да…
– Тебе больно?
– Да! – лицо Пятого исказила судорога. – Можно… быстрее?…
– Не все сразу. Лин, ну что?
– Говорит, что шприцы в порядке, – отрапортовал тот. – Что теперь?
– Сядь и разговаривай с ним, не давай отключиться до срока, – приказал Гаяровский. – Спрашивай о чем угодно, тормоши, хоть песни пойте.
– Хорошо… как ты? – Лин подсел к Пятому, поплотнее укрыл его одеялом. – Держишься?
– Пытаюсь… Лин, прости меня… – Пятого трясло все сильнее, он уже был не в силах бороться с судорогами. – Я не хотел…
– Господи, опять! Да у меня и в мыслях не было обвинять тебя в чем-то!… Каждый может заболеть, ничего в этом такого нет. Поправишься…
– Я про другое… тогда… Лин, я не хотел… уходить… я бросил тебя… Валентину… Вадим Алексеевич, простите меня… я так подвел вас… Если я умру… сегодня… я должен попросить у вас… прощения… заранее…
– Еще одно подобное заявление – и разозлюсь по-настоящему, – Гаяровский постучал по шприцу, выгоняя пузырьки воздуха. – Лин, спирт на столе, вата тоже. Приготовь руку. Теперь послушайте меня, оба. Пятый, я понимаю, что это сложно, но постарайся не двигаться. Лин, держи его крепко, понял? – Лин кивнул. – Далее. Пятый, по моей команде начинаешь считать. Вопросы есть? – поинтересовался Гаяровский, наполняя второй шприц и укладывая его в коробку.
Лин отрицательно покачал головой.
– Поехали, – подытожил Гаяровский. Он с осторожностью стал вводить иглу – и тут же пропорол вену. – Лин, я же сказал – держи крепко!
– Я боюсь сделать ему больно, – ответил Лин.
– Дилемма простая – или ему делаешь больно ты, или я. По мне – так уж лучше ты.
В вену он попал со второй попытки. Лин закусил губу, следя за иглой, на его лице отразилось переживание.
– Считай, – приказал Гаяровский. – И погромче, чтобы мы слышали.
– Один… два… – Пятый сбился, резко вздохнул. – Кутэ… лерэ… дзеди… эфди…
Глаза его закрылись, голова упала на подушку. Гаяровский еще несколько секунд сидел неподвижно, положив свободную руку Пятому на шею. Потом поднял глаза на Лина и спросил:
– Так, и что это было?
– Хи онсо сиерс фа эфдис, – одними губами ответил Лин.
– Что? – не понял Гаяровский.
– Я сказал, что он сумел досчитать до шести, – ответил Лин.
– Какая у вас система счисления, Лин? – еще тише спросил Гаяровский. Лин не ответил. Он молча подал Гаяровскому второй шприц и придерживал Пятому руку, пока тот делал укол. Потом они, не говоря друг другу ни слова, перевязали Пятому руку и сели на стулья. Лин принялся складывать лекарства в пакет, но Гаяровский его остановил.
– Погоди, может еще чего придумаем, – сказал он. – Не обижайся, я просто…
– Я и не думал обижаться, – ответил Лин. – Вам показалось.
В комнату заглянула Валентина.
– Ну чего тут у вас? – спросила она.
– Ты проходи, Валя, можно. Спит он… в результате всех усилий. Ты чего такая печальная?
– Позвонил Коля, – Валентина тяжко вздохнула. – Побеседовали мы с ним… назвал меня бесхвостой сукой. Поделом, наверно.
– Это еще почему? – поинтересовался Гаяровский.
– Из-за Пятого. Он, оказывается, две недели не ел. Умирать собрался. Коля справедливо решил, что из-за меня.
Они посмотрели на Пятого. Тот выглядел жалко – одеяло не могло скрыть худобы, голова безвольно откинулась, мокрая от пота прядка волос прилипла ко лбу. Повязка на израненной руке быстро намокала от крови.
– Слабо затянули, надо потуже, – Гаяровский встал. – Не расстраивайся, Валь. Ну его, этого Колю.
– Если бы он был не прав, я бы не расстроилась, – грустно сказал Валентина. – Как же гадко на душе, ребята!… Не передать. Стыдно.
– Что Бог не делает – все к лучшему, – рассудил Гаяровский. – Иди, Валюш, отдыхай. Лена легла?
– Да… я еще почитаю. Зовите, если что.
– Ты нам тогда скажи – витамины, глюкоза… что у тебя есть из того, чем можно его поддержать? Что-то больно большой пост получается, – заметил Гаяровский. – Четырнадцать дней…
– Вадим, смотри как сильно кровит! Давай скорее викасол сделаем.
– Шприц еще один есть?
– Инсулиновый.
– Тащи. А эти – кипятить. Лин, займись, нечего тут устраивать время великой скорби. Все утрясется. Валь, глюкозу я сделаю подкожно, потом… что еще нашла?
– Кой чего есть. Котиамин нашла, глюкозы полно, еще есть инозин, В12… Хватит?
– Более чем. Все, оставляй манатки и иди, наконец, спать. Пожалей нас, грешных.
– Шприцы готовы, я их остывать поставил, – сообщил Лин. – Что еще сделать?
– Посиди с ним. А как ты так быстро управился?
– Воды взял мало, – пояснил Лин, снова садясь рядом с Пятым. – Господи, какая глупость! Ведь этого всего могло не быть…
– Прекрати демагогию. Переверни его на грудь, я пока глюкозу наберу… а шприцы-то где?
– На кухне.
– Сними с него майку. Плохо, что придется колоть под кожу, но руки я трогать боюсь, – Гаяровский подошел к окну, задернул штору. – Рыжий, а там опять снег.
– Я вижу, – кивнул Лин. – Февраль, метели… красиво. У нас таких нет.
– У вас – в смысле, откуда вы?
Лин кивнул. Он усадил Пятого, стащил с него майку, снова положил на бок и прикрыл одеялом.
– На грудь, рыжий, – приказал Гаяровский. – Так я не смогу нормально уколоть.
– Я помогу.
Пятый слабо шевельнулся, по лицу его пробежала тень. Он еле слышно застонал.
– Вы же сказали, что он под наркозом, – с тревогой заметил Лин.
– Под наркозом, – согласился Гаяровский. – Но, во-первых, гексенал не обезболивает, а, во-вторых, я побоялся давать большую дозу. Ты же видишь…
– Вижу, – серьезно кивнул Лин. – Командуйте, Вадим Алексеевич, в конце концов, вы тут начальник.
– Поэтому клади его на грудь уже сегодня, и давай доделаем то, что начали.
– Лежи спокойно! Тоже мне, умник!…
– Лин, она же мокрая… – попробовал как-то сопротивляться происходящему Пятый.
– А что, появилась новая мода умываться в сухую? – удивился Лин. – Все, лежи, я сейчас тебе поесть принесу.
За неплотно зашторенным окном стояло позднее утро. Метель успокоилась.
– Я не хочу есть, – сказал Пятый правду. – И пить тоже почему-то не хочу…
– Только потому, что Гаяровский тебя полночи пичкал всякими глюкозами и витаминами. Но есть все равно надо. Тем более, что никто тебе много еды не даст, не волнуйся.
– Я не волнуюсь, – ответил Пятый. Лин вышел.
– Не сказал – что? – устало спросила Валентина.
– Не сказал, что я – последняя скотина!… Ну почему, а? Всего-то надо было…
– Лин… – Валентина примирительно погладила Лина по руке.
– Что – Лин?! Я и понятия не имел, что он так болезненно прореагирует на это все. Это же ужасно – оказаться в полном одиночестве, понимаете? И не просто где-то, непонятно где, а на «трешке», среди этих моральных уродов!…
– Ну не стоит так…
– А как? – взвился Лин. – Нет, вы мне скажите – как?! Он теперь там, больной весь, как я не знаю кто, а…
– Во-первых, он уже здесь, – Валентина, склонив голову к плечу, посмотрела на Пятого. Тот, пошатываясь, стоял в дверях кухни. – Во-вторых, он явился пред наши очи ясные босиком и без рубашки. В-третьих, он сейчас упадет… как пить дать, упадет!… И, в-четвертых, рыжий, я бы на твоем месте его поймала.
Совет поспел вовремя – общими усилиями Валентина и Лин усадили Пятого за стол, потом Лин сходил в комнату за пледом и майкой.
– Ты чего пришел? – поинтересовалась Валентина у Пятого, когда тот, наконец, немного отдышался.
– Лин не понял. Я не хочу есть…
– Ой, надоел!… Сиди пока тут, отдыхай, – отмахнулась Валентина. – Чего ты встал?
– Сам не знаю, – признался Пятый после секундного молчания. – Наверное, объяснить.
В прихожей зазвонил телефон. Лин выразительно посмотрел на Пятого и снова принялся помешивать геркулес. Пятый прислушался.
– Нет… Павел Васильевич, я не… да нет же! – в голосе Валентины звучал страх. – Вы неправильно… Павел Васильевич…
Пятый резко встал и быстро вышел в прихожую. Валентина с ужасом посмотрела на него. Он еще несколько секунд прислушивался к писку мембраны, а потом решительно взял у испуганной Валентины из рук трубку.
– Номер пять, «тим» номер восемь, предприятие «три», – четко сказал он. Из кухни высунулся Лин и лицо его в секунду приобрело точно такое же выражение, как у Валентины. Пятый смотрел в стену, прямо перед собой. Трубка снова что-то пискнула. – Нет, это не так. Вас дезинформировали. Да, я действительно не ел. Но вы и сами превосходно знаете, что мы не едим мясо, а в баланду на протяжении двух недель добавляли костную муку. Что?… Да, естественно. Все в порядке. До свидания, Павел Васильевич.
Он положил трубку на аппарат, отступил на шаг – и тут силы оставили его. Лин едва успел подхватить друга, Валентина бросилась к ним. На шум из комнаты выскочил Гаяровский.
– Что происходит? – спросил он, помогая Лину посадить Пятого на пол.
– Он отмазал Валентину Николаевну, – пояснил Лин. – Позвонил Павел, а тут…
– А что он тут делал? – резонно спросил Вадим Алексеевич. – Ему лежать положено, а не расхаживать по квартире.
– Он пришел сказать, что не будет есть. А потом позвонил…
– Давайте-ка его отнесем обратно, а потом выясним все, что требуется, – подытожил Гаяровский. – Я так чувствую, есть ему сегодня – не судьба.
После того, как Пятого снова уложили, все собрались на кухне. Валентина нервно курила, Гаяровский раздраженно крошил хлеб, а Лин, сидя на подоконнике, потихонечку обдирал зеленые перья у луковицы, росшей в пакете из-под молока. Он бы ободрал ее всю, но вмешалась Валентина. Она треснула Лина по руке и велела прекратить. Лин прекратил.
– Так, ребята, – Гаяровский бросил корку хлеба на стол и решительно хлопнул по колену ладонью. – Слушайте меня. Этого неврастеника, – он махнул рукой в сторону комнаты, – не раздражать и не пугать ни в коем случае. Понятно?
– То есть? – прищурилась Валентина.
– То есть соглашаться, не злиться, потакать, обхаживать и так далее. Если он от такой ерунды на пол валится – что ждать дальше? Нервы у него совсем ни к черту…
– Дай Бог каждому такие нервы, – покачала головой Валентина. – Павел Васильевич…
– …тебя бы не съел, – закончил за нее Гаяровский. – Однако у тебя от одного его голоса колени затряслись. А этот, рыцарь печального образа, сумел всех разом оправдать. Ладно. Так, слушайте меня. Пятого будить два раза в сутки, утром и вечером, заставлять вставать, есть. Заставлять, вы поняли? Но мягко. Никаких криков, ругани, и прочего.
– А если он меня пошлет? – спросил Лин с интересом.
– Пообещай, что непременно пойдешь, но только после того, как он, к примеру, встанет. Понял? Соглашайся. Сегодня его не трогаем, обойдемся капельницей, пусть выспится, а вот завтра надо будет приложить все усилия к тому, о чем я только что сказал.
– Ладно, я попробую, – ответил Лин. – Чего уж тут сложного.
– Ну и чудно, – кивнул Гаяровский. – Всегда бы так.
– Вадим, ты с Аллой помирился? – спросила Валентина.
– Помирился, не волнуйся. Сейчас домой поеду. Да, и вот еще что, чуть не забыл. Постарайтесь по возможности не повторять сегодняшние глупости. Особенно ты, Валя. Ну что это такое, право! – Гаяровский возмущенно всплеснул руками. – «Графиня изменившимся лицом бежит к пруду». А ну, быстро изобрази улыбку! Давай, давай. Вот так. И ты, рыжий, тоже. Теперь приклейте эти улыбки к вашим лицам и не снимайте как минимум неделю.
– Мне через неделю – в «тим», – мрачно напомнил Лин, снова примериваясь оторвать от луковицы очередное перо. – Я, конечно, постараюсь…
– Вот и постарайся. И оставь в покое этот лук, у меня уже глаза слезятся!…
Пятый еще несколько минут лежал неподвижно, собираясь с силами, потом открыл глаза и приподнялся на локте. Огляделся. Точно, слух его не обманул. Сквозь неплотно задернутые шторы пробивалось солнце. Скоро будет весна, подумал он, уже сейчас это чувствуется. Вроде бы только что была осень – и уже февраль. Не хочу так быстро жить, но ничто на этом свете не зависит от моего желания…
Где-то на кухне он различил голоса Валентины и рыжего. Надо было вставать. Интересно, долго он спал? Наверное, нет, раз еще не стемнело. Пятый оделся, с удивлением заметив, что рука стала болеть меньше, и пошел на кухню. Хотелось пить, он все еще чувствовал себя разбитым, но ему явно стало лучше, чем было до обморока. «Наверное, они мне еще что-то укололи, – подумал Пятый, подходя к двери. – Надо спросить, что. Удачная штука – после нее спать не так сильно хочется».
Когда он вошел на кухню, Валентина и Лин разом замолчали, словно их выключили. Пятый с недоумением посмотрел на них и обнаружил, что они оба почему-то улыбаются. Пятый подошел к столу, сел и снова, нахмурившись, посмотрел на них. Эта немая сцена с улыбками нравилась ему все меньше и меньше.
– Что случилось? – спросил Пятый, нахмурившись. – Вы не заболели?…
– Да нет, что ты, все хорошо, – заверила лучащаяся счастьем Валентина. – Чайку?
– Я сам налью, спасибо, – вежливо ответил Пятый.
– Сиди-сиди, тебе вредно, – неопределенно проговорила Валентина, улыбаясь еще шире. Пятый пожал плечами. – Сколько сахара?
– Две ложки… Валентина Николаевна, в чем дело? – снова спросил Пятый. Доселе молчавший Лин сел напротив него, заговорщицки подмигнул и спросил:
– А поесть?
– Я же тебе сказал, что не хочу, – недоумение Пятого росло с каждой секундой. – Лин, ты что, память потерял? И почему вы все время улыбаетесь, как ненормальные?!
– Про то, что ты не хочешь есть, ты сказал вчера. А поскольку сегодня уже сегодня, приходится мне у тебя опять спрашивать – чем завтракать будешь?
– Как – сегодня? – до Пятого, наконец, дошел смысл Линовой фразы. – Я спал…
– Ты проспал сутки, – Валентина поставила перед Пятым чашку.
– Так, приехали, – подытожил Пятый. – Ладно. Теперь объясните мне толком, что за эти сутки с вами случилось?
В прихожей зазвонил телефон. Валентина с несколько поблекшей улыбкой посмотрела на Лина. Тот на секунду сделал страшные глаза и тихо прошептал:
– Графиня…
Валентина улыбнулась как могла широко и упорхнула за дверь. Пятый проводил ее взглядом и покрутил пальцем у виска. Лин встал, обошел стол, сел перед Пятым на корточки и снизу вверх посмотрел ему в глаза.
– Я тебе честно скажу, – начал он. – Вся эта комедия – затея Гаяровского, который считает, что у тебя снесло крышу…
– Отчасти он прав, – кивнул Пятый. – Но в этом нет ничего принципиально нового.
– Принципиально новое есть, – не согласился Лин. – Это он приказал Валентине и мне ходить с идиотскими улыбками и убеждать тебя, что все отлично. Понял?
– Так… и она послушалась? – в голосе Пятого звучало безмерное удивление, брови его взлетели вверх.
– Ты сам видел, – развел руками Лин. – Мало того, она выбила для тебя двухнедельное освобождение, вчера лично съездила к Павлу Васильевичу подписать бумаги, а потом до ночи выпытывала у меня, что тебе больше всего нравится из еды.
– Ситуация… – задумчиво сказал Пятый. – И что ты ей сказал?
– А я забыл, – пожал плечами Лин. – Или просто не знал, как выяснилось. Со мной все более ли менее ясно – хлеб со сгущенкой, сыр, можно орехи, и всего этого желательно побольше. За первую неделю пребывания в больнице я, не смотря на свои нервы, поправился на четыре кило.
– Это хорошо, – серьезно кивнул Пятый. – Теперь ты весишь сорок килограмм. Или больше?
– Да перестань, надоело! Значит так – сейчас сиди спокойно, кивай почаще, делай вид, что все отлично и ешь то, что дадут. Можешь похвалить. Это допускается.
– Спасибо, что предупредил, рыжий, но мне кусок в горло не лезет, – покачал головой Пятый. – Что толку есть в таком состоянии?
– Пятый, брось! Это от лекарств, пройдет – и все наладится. Ты, главное, попытайся, а потом поглядим. Ладно?
– Я постараюсь, рыжий. Так, садись за стол, Валентина идет.
Валентина, снова сияя улыбкой, вошла в кухню.
Другой
– Как – оставим?! – в голосе Лина звучало возмущение. – Да вы что?!
– Рыжий, ему лучше пока будет отлежаться тут, – возразила Валентина. Впрочем, особой уверенности у нее в голосе не было.
– Я его тут не оставлю, – Лин был в бешенстве. – Как вы можете так говорить!… Вы что – ослепли?!
– Ладно, – сдалась Валентина. – Собирайтесь.
– А я? – робко спросила Лена.
– А что – «ты»? – с вздохом переспросила Валентина. – Поедешь с нами. Отдохнуть мне теперь точно не удастся…
* * *
Гаяровский и Валентинин муж, Олег Петрович, пили на кухне чай.– Да, Вадим, все это как-то… неправильно… – Олег Петрович кротко вздохнул. – Я тут подумал, и понял – ведь мы все очень сильно ошиблись.
– Что-то я, Олежка, не очень тебя понимаю, – Гаяровский с удовольствием похрустел суставами, улыбнулся каким-то своим мыслям. – О чем ты?
– Мы ошиблись прежде всего тогда, когда приехали обратно в Москву… – начал Олег Петрович.
– Эк ты хватил! – засмеялся Гаяровский.
– Хватил, – согласился Олег Петрович. – А что теперь?… Валя просто сама не своя, этих двоих жалко… ведь все это на ней в первую очередь отражается…
– Любишь ее? – Гаяровский перестал улыбаться и выжидающе посмотрел на Олега Петровича.
– Сложно сказать, – ответил тот. – Скорее всего – да. По крайней мере, она для меня самый близкий человек. Я за нее переживаю.
– Я вот тоже… переживаю… – проговорил Гаяровский.
– Именно по тому-то ты у нас и ночуешь, – засмеялся Олег Петрович.
– Именно. Я назидаю. И наказываю, – Гаяровский погрозил кому-то невидимому пальцем. – Что же касается моей негодной Алки, то это для нее – хуже любого скандала. Она ненавидит, когда я молчу и ухожу. Сейчас она сидит и кусает локти – во-первых, от обиды, а во-вторых, от волнения – и где это он, и что это с ним?…
– Шанс на примирение остается?
– Утром. Обязательно. Уже проверял, – отмахнулся Гаяровский.
В прихожей загремел замок, послышались голоса, шаги.
– Пойду посмотрю, – Гаяровский встал. – Ты пока сиди, Олег, а то твоя Валентина, судя по голосу, явно не в духе.
Столпотворение в коридоре было еще то. Лин с Пятым на руках, Лена, которая подбирала с пола упавшее одеяло, и Валентина пытающаяся одновременно снять сапоги и отругать Лина за то, что он все это затеял.
– О, да тут вся гоп-компания! – всплеснул руками Гаяровский. – Валь, а чего вы его привезли?
– Спроси об этом у рыжего, – процедила Валентина.
– Нельзя было оставить, – Лин старался говорить убедительно. – Ему стало плохо…
– Ему всегда плохо! – гневно проговорила Валентина. – Чтобы подсчитать дни, когда ему было хорошо, хватит пальцев на одной руке.
– Валентина Николаевна, можно пройти? – спросила Лена. – А то тут тесно из-за меня.
– Так, – Гаяровский железной рукой принялся наводить порядок. – Рыжий, давай этого сюда… давай, не бойся… Олег, включи воду в ванной, надо помыть, они его опять из «тима» привезли грязного… Лена, перешагни через Валю… Блин, девушки, вы чего, решили тут навеки поселиться? Рыжий, раздевайся и пойди нам помоги.
Через полчаса все приобрело более ли менее пристойный вид. Пятого определили на диван в маленькую комнату, Лена и Валентина обосновались на кухне, а Гаяровский и Олег Петрович продолжили свой разговор в гостиной. Лин мотался от одной компании к другой, задавая один и тот же вопрос – все ли нормально? Впрочем, этот вопрос он умудрялся задавать по-разному. Варианты были такие: «это ничего, что мы заняли комнату?», «Валентина Николаевна, можно чай поставить?», «Вадим Алексеевич, я хотел спросить – я вам не помешал?», «мы даже диван не разложили… В комнате совсем не тесно, правда?» В конце концов он всех довел. Поэтому когда он прибежал в гостиную, чтобы срочно позвать Вадима Алексеевича, тот был морально готов к неприятностям.
– Что? – мрачно спросил он, спокойно продолжая сидеть в кресле.
– Я не знаю, но его трясет! – выпалил Лин.
– Ты его будил?
– И не думал даже! Он вроде спал, а потом…
– Пошли, – заключил Гаяровский. – И позови Лену. Валю не трогай ни в коем случае. По крайней мере – пока не трогай.
…Пятого не просто трясло, как выразился Лин. Это были самые настоящие судороги – напряженное до дрожи тело, широко открытые пустые глаза. Приступы были короткими, но и повторялись они с интервалом буквально в несколько секунд.
– Хорошая была мысль – не раскладывать диван, – заметил Гаяровский, увидев, что происходит. – Просто-то таки прозорливая мысль… Если бы не спинка – он бы сейчас расшиб себе башку. Лин, придержи его за плечи, пока он кого-нибудь не убил или сам не убился. Лена, попробуй удержать ноги… Только осторожно, он сильный.
– Я знаю, – ответила Лена.
– Из-за чего это? – спросил Лин.
– Сложно сказать, – вздохнул Гаяровский. – Скорее всего – нервное истощение.
– И что теперь делать? – спросила Лена.
– Рыжий, это давно началось?
– Нет, минут десять, наверное.
– Хрена себе – «нет»! – возмутился Гаяровский. – Зови Валю. И принеси полотенце, воду, и…
– Чего у вас тут такое? – Валентина вошла в комнату и замерла. – Ну, я так и знала!… Спасибо тебе, Лин, спасибо, рыжий! Молодец!…
– Валя, Лин тут не причем, – отмахнулся Гаяровский. – Что есть из того, что может пригодиться?
– Гексенал, кое-что по мелочи из транквилизаторов… – Валентина задумалась. – Дизепам…
– А кислород у тебя есть? – ехидно спросил Гаяровский.
– Мало, – призналась Валентина. – Не хватит… Лин, он сейчас останется без языка! Поверните его на бок, идиоты, и держите так!… И ты, Вадим, тоже как маленький, правда! Подождите, я сейчас принесу все, что есть, и будем думать дальше.
– Тащи, – распорядился Гаяровский. – Ничего, Лин, все обойдется. Тахикардию снимем, судороги тоже… Валя, гексенал не надо, лучше дизепам… про туберкулез забыли. Про такой препарат – френолон называется – слыхала?
– Только слыхала. У меня нет. Вадь, давай я подержу, а ты подготовишь.
– Ты пока иди, мы тут разберемся. Если понадобишься – позовем… слушай, Валь, а у тебя случайно нет ли аминазина? При таких делах – самое хорошее средство.
– Аминазин есть. Литический коктейль решил изобразить? – поинтересовалась Валентина.
– Два, – серьезно сказал Гаяровский. – Ты дура или где, Валя? Или все позабыла за давностью лет?… Все. Иди, неси препараты, потом бери Лену и идите чирикайте дальше. Мы тут сами великолепно справимся.
Валентина принесла сумку с лекарствами, поманила Лену и они ушли. Гаяровский сел за стол и принялся копаться в коробках с ампулами.
– Так… аминазин просрочен на год, – заключил он. – Так что этот номер не прошел.
– Почему? – спросил Лин. Он все еще пытался как-то удержать Пятого, но удавалось ему это неважно.
– Потому, что просроченный препарат я не вколю даже кошке. Дизепама нет, ошиблась Валентина. Остается гексенал. Что ж, тоже вариант.
– Что мне делать? – спросил Лин.
– Пока ничего. Потом будешь помогать, – Гаяровский вытащил блестящие металлические коробочки со шприцами. – Интересно… рыжий, спроси Валентину – давно она шприцы стерилизовала?
Лин вышел. Гаяровский подсел к Пятому, немного приподнял ему голову и сильно хлестнул его ладонью по скуле.
– Очнулся, быстро! – прошептал он. – Посмотрел на меня. Хорошо, молодец. Узнал?
Пятый попытался кивнуть. На скуле у него уже наливался кровью большой синяк, и Гаяровский тут же пожалел о том, что пришлось прибегнуть к таким мерам. Впрочем, что еще оставалось?
– Воды… – прохрипел Пятый на вдохе. В его глазах плескался ужас и непонимание, тело сотрясали волны дрожи.
– Какой тебе воды, – отмахнулся Гаяровский. – Сейчас считать будешь. Я тебе введу наркоз, и надо будет проследить, как он действует. Понимаешь?
– Да…
– Тебе больно?
– Да! – лицо Пятого исказила судорога. – Можно… быстрее?…
– Не все сразу. Лин, ну что?
– Говорит, что шприцы в порядке, – отрапортовал тот. – Что теперь?
– Сядь и разговаривай с ним, не давай отключиться до срока, – приказал Гаяровский. – Спрашивай о чем угодно, тормоши, хоть песни пойте.
– Хорошо… как ты? – Лин подсел к Пятому, поплотнее укрыл его одеялом. – Держишься?
– Пытаюсь… Лин, прости меня… – Пятого трясло все сильнее, он уже был не в силах бороться с судорогами. – Я не хотел…
– Господи, опять! Да у меня и в мыслях не было обвинять тебя в чем-то!… Каждый может заболеть, ничего в этом такого нет. Поправишься…
– Я про другое… тогда… Лин, я не хотел… уходить… я бросил тебя… Валентину… Вадим Алексеевич, простите меня… я так подвел вас… Если я умру… сегодня… я должен попросить у вас… прощения… заранее…
– Еще одно подобное заявление – и разозлюсь по-настоящему, – Гаяровский постучал по шприцу, выгоняя пузырьки воздуха. – Лин, спирт на столе, вата тоже. Приготовь руку. Теперь послушайте меня, оба. Пятый, я понимаю, что это сложно, но постарайся не двигаться. Лин, держи его крепко, понял? – Лин кивнул. – Далее. Пятый, по моей команде начинаешь считать. Вопросы есть? – поинтересовался Гаяровский, наполняя второй шприц и укладывая его в коробку.
Лин отрицательно покачал головой.
– Поехали, – подытожил Гаяровский. Он с осторожностью стал вводить иглу – и тут же пропорол вену. – Лин, я же сказал – держи крепко!
– Я боюсь сделать ему больно, – ответил Лин.
– Дилемма простая – или ему делаешь больно ты, или я. По мне – так уж лучше ты.
В вену он попал со второй попытки. Лин закусил губу, следя за иглой, на его лице отразилось переживание.
– Считай, – приказал Гаяровский. – И погромче, чтобы мы слышали.
– Один… два… – Пятый сбился, резко вздохнул. – Кутэ… лерэ… дзеди… эфди…
Глаза его закрылись, голова упала на подушку. Гаяровский еще несколько секунд сидел неподвижно, положив свободную руку Пятому на шею. Потом поднял глаза на Лина и спросил:
– Так, и что это было?
– Хи онсо сиерс фа эфдис, – одними губами ответил Лин.
– Что? – не понял Гаяровский.
– Я сказал, что он сумел досчитать до шести, – ответил Лин.
– Какая у вас система счисления, Лин? – еще тише спросил Гаяровский. Лин не ответил. Он молча подал Гаяровскому второй шприц и придерживал Пятому руку, пока тот делал укол. Потом они, не говоря друг другу ни слова, перевязали Пятому руку и сели на стулья. Лин принялся складывать лекарства в пакет, но Гаяровский его остановил.
– Погоди, может еще чего придумаем, – сказал он. – Не обижайся, я просто…
– Я и не думал обижаться, – ответил Лин. – Вам показалось.
В комнату заглянула Валентина.
– Ну чего тут у вас? – спросила она.
– Ты проходи, Валя, можно. Спит он… в результате всех усилий. Ты чего такая печальная?
– Позвонил Коля, – Валентина тяжко вздохнула. – Побеседовали мы с ним… назвал меня бесхвостой сукой. Поделом, наверно.
– Это еще почему? – поинтересовался Гаяровский.
– Из-за Пятого. Он, оказывается, две недели не ел. Умирать собрался. Коля справедливо решил, что из-за меня.
Они посмотрели на Пятого. Тот выглядел жалко – одеяло не могло скрыть худобы, голова безвольно откинулась, мокрая от пота прядка волос прилипла ко лбу. Повязка на израненной руке быстро намокала от крови.
– Слабо затянули, надо потуже, – Гаяровский встал. – Не расстраивайся, Валь. Ну его, этого Колю.
– Если бы он был не прав, я бы не расстроилась, – грустно сказал Валентина. – Как же гадко на душе, ребята!… Не передать. Стыдно.
– Что Бог не делает – все к лучшему, – рассудил Гаяровский. – Иди, Валюш, отдыхай. Лена легла?
– Да… я еще почитаю. Зовите, если что.
– Ты нам тогда скажи – витамины, глюкоза… что у тебя есть из того, чем можно его поддержать? Что-то больно большой пост получается, – заметил Гаяровский. – Четырнадцать дней…
– Вадим, смотри как сильно кровит! Давай скорее викасол сделаем.
– Шприц еще один есть?
– Инсулиновый.
– Тащи. А эти – кипятить. Лин, займись, нечего тут устраивать время великой скорби. Все утрясется. Валь, глюкозу я сделаю подкожно, потом… что еще нашла?
– Кой чего есть. Котиамин нашла, глюкозы полно, еще есть инозин, В12… Хватит?
– Более чем. Все, оставляй манатки и иди, наконец, спать. Пожалей нас, грешных.
– Шприцы готовы, я их остывать поставил, – сообщил Лин. – Что еще сделать?
– Посиди с ним. А как ты так быстро управился?
– Воды взял мало, – пояснил Лин, снова садясь рядом с Пятым. – Господи, какая глупость! Ведь этого всего могло не быть…
– Прекрати демагогию. Переверни его на грудь, я пока глюкозу наберу… а шприцы-то где?
– На кухне.
– Сними с него майку. Плохо, что придется колоть под кожу, но руки я трогать боюсь, – Гаяровский подошел к окну, задернул штору. – Рыжий, а там опять снег.
– Я вижу, – кивнул Лин. – Февраль, метели… красиво. У нас таких нет.
– У вас – в смысле, откуда вы?
Лин кивнул. Он усадил Пятого, стащил с него майку, снова положил на бок и прикрыл одеялом.
– На грудь, рыжий, – приказал Гаяровский. – Так я не смогу нормально уколоть.
– Я помогу.
Пятый слабо шевельнулся, по лицу его пробежала тень. Он еле слышно застонал.
– Вы же сказали, что он под наркозом, – с тревогой заметил Лин.
– Под наркозом, – согласился Гаяровский. – Но, во-первых, гексенал не обезболивает, а, во-вторых, я побоялся давать большую дозу. Ты же видишь…
– Вижу, – серьезно кивнул Лин. – Командуйте, Вадим Алексеевич, в конце концов, вы тут начальник.
– Поэтому клади его на грудь уже сегодня, и давай доделаем то, что начали.
* * *
Пятый проснулся от прикосновения к лицу чего-то холодного и мокрого. Первой реакцией было повернуть голову, чтобы от этого прикосновения как-то избавиться. Что он и сделал. И тут же услышал голос Лина:– Лежи спокойно! Тоже мне, умник!…
– Лин, она же мокрая… – попробовал как-то сопротивляться происходящему Пятый.
– А что, появилась новая мода умываться в сухую? – удивился Лин. – Все, лежи, я сейчас тебе поесть принесу.
За неплотно зашторенным окном стояло позднее утро. Метель успокоилась.
– Я не хочу есть, – сказал Пятый правду. – И пить тоже почему-то не хочу…
– Только потому, что Гаяровский тебя полночи пичкал всякими глюкозами и витаминами. Но есть все равно надо. Тем более, что никто тебе много еды не даст, не волнуйся.
– Я не волнуюсь, – ответил Пятый. Лин вышел.
* * *
– Это не просто ошибка, это – самая большая низость, которую я совершил за всю свою сознательную жизнь! – Лин с раздражением мешал кашу, ложка звякала о стенки кастрюльки. – Нет, подумать только!… Ну почему мне никто не сказал?…– Не сказал – что? – устало спросила Валентина.
– Не сказал, что я – последняя скотина!… Ну почему, а? Всего-то надо было…
– Лин… – Валентина примирительно погладила Лина по руке.
– Что – Лин?! Я и понятия не имел, что он так болезненно прореагирует на это все. Это же ужасно – оказаться в полном одиночестве, понимаете? И не просто где-то, непонятно где, а на «трешке», среди этих моральных уродов!…
– Ну не стоит так…
– А как? – взвился Лин. – Нет, вы мне скажите – как?! Он теперь там, больной весь, как я не знаю кто, а…
– Во-первых, он уже здесь, – Валентина, склонив голову к плечу, посмотрела на Пятого. Тот, пошатываясь, стоял в дверях кухни. – Во-вторых, он явился пред наши очи ясные босиком и без рубашки. В-третьих, он сейчас упадет… как пить дать, упадет!… И, в-четвертых, рыжий, я бы на твоем месте его поймала.
Совет поспел вовремя – общими усилиями Валентина и Лин усадили Пятого за стол, потом Лин сходил в комнату за пледом и майкой.
– Ты чего пришел? – поинтересовалась Валентина у Пятого, когда тот, наконец, немного отдышался.
– Лин не понял. Я не хочу есть…
– Ой, надоел!… Сиди пока тут, отдыхай, – отмахнулась Валентина. – Чего ты встал?
– Сам не знаю, – признался Пятый после секундного молчания. – Наверное, объяснить.
В прихожей зазвонил телефон. Лин выразительно посмотрел на Пятого и снова принялся помешивать геркулес. Пятый прислушался.
– Нет… Павел Васильевич, я не… да нет же! – в голосе Валентины звучал страх. – Вы неправильно… Павел Васильевич…
Пятый резко встал и быстро вышел в прихожую. Валентина с ужасом посмотрела на него. Он еще несколько секунд прислушивался к писку мембраны, а потом решительно взял у испуганной Валентины из рук трубку.
– Номер пять, «тим» номер восемь, предприятие «три», – четко сказал он. Из кухни высунулся Лин и лицо его в секунду приобрело точно такое же выражение, как у Валентины. Пятый смотрел в стену, прямо перед собой. Трубка снова что-то пискнула. – Нет, это не так. Вас дезинформировали. Да, я действительно не ел. Но вы и сами превосходно знаете, что мы не едим мясо, а в баланду на протяжении двух недель добавляли костную муку. Что?… Да, естественно. Все в порядке. До свидания, Павел Васильевич.
Он положил трубку на аппарат, отступил на шаг – и тут силы оставили его. Лин едва успел подхватить друга, Валентина бросилась к ним. На шум из комнаты выскочил Гаяровский.
– Что происходит? – спросил он, помогая Лину посадить Пятого на пол.
– Он отмазал Валентину Николаевну, – пояснил Лин. – Позвонил Павел, а тут…
– А что он тут делал? – резонно спросил Вадим Алексеевич. – Ему лежать положено, а не расхаживать по квартире.
– Он пришел сказать, что не будет есть. А потом позвонил…
– Давайте-ка его отнесем обратно, а потом выясним все, что требуется, – подытожил Гаяровский. – Я так чувствую, есть ему сегодня – не судьба.
После того, как Пятого снова уложили, все собрались на кухне. Валентина нервно курила, Гаяровский раздраженно крошил хлеб, а Лин, сидя на подоконнике, потихонечку обдирал зеленые перья у луковицы, росшей в пакете из-под молока. Он бы ободрал ее всю, но вмешалась Валентина. Она треснула Лина по руке и велела прекратить. Лин прекратил.
– Так, ребята, – Гаяровский бросил корку хлеба на стол и решительно хлопнул по колену ладонью. – Слушайте меня. Этого неврастеника, – он махнул рукой в сторону комнаты, – не раздражать и не пугать ни в коем случае. Понятно?
– То есть? – прищурилась Валентина.
– То есть соглашаться, не злиться, потакать, обхаживать и так далее. Если он от такой ерунды на пол валится – что ждать дальше? Нервы у него совсем ни к черту…
– Дай Бог каждому такие нервы, – покачала головой Валентина. – Павел Васильевич…
– …тебя бы не съел, – закончил за нее Гаяровский. – Однако у тебя от одного его голоса колени затряслись. А этот, рыцарь печального образа, сумел всех разом оправдать. Ладно. Так, слушайте меня. Пятого будить два раза в сутки, утром и вечером, заставлять вставать, есть. Заставлять, вы поняли? Но мягко. Никаких криков, ругани, и прочего.
– А если он меня пошлет? – спросил Лин с интересом.
– Пообещай, что непременно пойдешь, но только после того, как он, к примеру, встанет. Понял? Соглашайся. Сегодня его не трогаем, обойдемся капельницей, пусть выспится, а вот завтра надо будет приложить все усилия к тому, о чем я только что сказал.
– Ладно, я попробую, – ответил Лин. – Чего уж тут сложного.
– Ну и чудно, – кивнул Гаяровский. – Всегда бы так.
– Вадим, ты с Аллой помирился? – спросила Валентина.
– Помирился, не волнуйся. Сейчас домой поеду. Да, и вот еще что, чуть не забыл. Постарайтесь по возможности не повторять сегодняшние глупости. Особенно ты, Валя. Ну что это такое, право! – Гаяровский возмущенно всплеснул руками. – «Графиня изменившимся лицом бежит к пруду». А ну, быстро изобрази улыбку! Давай, давай. Вот так. И ты, рыжий, тоже. Теперь приклейте эти улыбки к вашим лицам и не снимайте как минимум неделю.
– Мне через неделю – в «тим», – мрачно напомнил Лин, снова примериваясь оторвать от луковицы очередное перо. – Я, конечно, постараюсь…
– Вот и постарайся. И оставь в покое этот лук, у меня уже глаза слезятся!…
* * *
За стеной явно был день – слишком много шумов, сливающихся в один, неразличимый, но постоянный. Невнятные голоса, смех, где-то газует, выдираясь из сугроба на асфальт, машина. Лает собака, кричат дети… Да, конечно, это день, ночью звуки совсем другие, они меняются с наступлением темноты, становятся какими-то робкими, неправильными. Словно боятся нарушить чей-то давным-давно установленный запрет.Пятый еще несколько минут лежал неподвижно, собираясь с силами, потом открыл глаза и приподнялся на локте. Огляделся. Точно, слух его не обманул. Сквозь неплотно задернутые шторы пробивалось солнце. Скоро будет весна, подумал он, уже сейчас это чувствуется. Вроде бы только что была осень – и уже февраль. Не хочу так быстро жить, но ничто на этом свете не зависит от моего желания…
Где-то на кухне он различил голоса Валентины и рыжего. Надо было вставать. Интересно, долго он спал? Наверное, нет, раз еще не стемнело. Пятый оделся, с удивлением заметив, что рука стала болеть меньше, и пошел на кухню. Хотелось пить, он все еще чувствовал себя разбитым, но ему явно стало лучше, чем было до обморока. «Наверное, они мне еще что-то укололи, – подумал Пятый, подходя к двери. – Надо спросить, что. Удачная штука – после нее спать не так сильно хочется».
Когда он вошел на кухню, Валентина и Лин разом замолчали, словно их выключили. Пятый с недоумением посмотрел на них и обнаружил, что они оба почему-то улыбаются. Пятый подошел к столу, сел и снова, нахмурившись, посмотрел на них. Эта немая сцена с улыбками нравилась ему все меньше и меньше.
– Что случилось? – спросил Пятый, нахмурившись. – Вы не заболели?…
– Да нет, что ты, все хорошо, – заверила лучащаяся счастьем Валентина. – Чайку?
– Я сам налью, спасибо, – вежливо ответил Пятый.
– Сиди-сиди, тебе вредно, – неопределенно проговорила Валентина, улыбаясь еще шире. Пятый пожал плечами. – Сколько сахара?
– Две ложки… Валентина Николаевна, в чем дело? – снова спросил Пятый. Доселе молчавший Лин сел напротив него, заговорщицки подмигнул и спросил:
– А поесть?
– Я же тебе сказал, что не хочу, – недоумение Пятого росло с каждой секундой. – Лин, ты что, память потерял? И почему вы все время улыбаетесь, как ненормальные?!
– Про то, что ты не хочешь есть, ты сказал вчера. А поскольку сегодня уже сегодня, приходится мне у тебя опять спрашивать – чем завтракать будешь?
– Как – сегодня? – до Пятого, наконец, дошел смысл Линовой фразы. – Я спал…
– Ты проспал сутки, – Валентина поставила перед Пятым чашку.
– Так, приехали, – подытожил Пятый. – Ладно. Теперь объясните мне толком, что за эти сутки с вами случилось?
В прихожей зазвонил телефон. Валентина с несколько поблекшей улыбкой посмотрела на Лина. Тот на секунду сделал страшные глаза и тихо прошептал:
– Графиня…
Валентина улыбнулась как могла широко и упорхнула за дверь. Пятый проводил ее взглядом и покрутил пальцем у виска. Лин встал, обошел стол, сел перед Пятым на корточки и снизу вверх посмотрел ему в глаза.
– Я тебе честно скажу, – начал он. – Вся эта комедия – затея Гаяровского, который считает, что у тебя снесло крышу…
– Отчасти он прав, – кивнул Пятый. – Но в этом нет ничего принципиально нового.
– Принципиально новое есть, – не согласился Лин. – Это он приказал Валентине и мне ходить с идиотскими улыбками и убеждать тебя, что все отлично. Понял?
– Так… и она послушалась? – в голосе Пятого звучало безмерное удивление, брови его взлетели вверх.
– Ты сам видел, – развел руками Лин. – Мало того, она выбила для тебя двухнедельное освобождение, вчера лично съездила к Павлу Васильевичу подписать бумаги, а потом до ночи выпытывала у меня, что тебе больше всего нравится из еды.
– Ситуация… – задумчиво сказал Пятый. – И что ты ей сказал?
– А я забыл, – пожал плечами Лин. – Или просто не знал, как выяснилось. Со мной все более ли менее ясно – хлеб со сгущенкой, сыр, можно орехи, и всего этого желательно побольше. За первую неделю пребывания в больнице я, не смотря на свои нервы, поправился на четыре кило.
– Это хорошо, – серьезно кивнул Пятый. – Теперь ты весишь сорок килограмм. Или больше?
– Да перестань, надоело! Значит так – сейчас сиди спокойно, кивай почаще, делай вид, что все отлично и ешь то, что дадут. Можешь похвалить. Это допускается.
– Спасибо, что предупредил, рыжий, но мне кусок в горло не лезет, – покачал головой Пятый. – Что толку есть в таком состоянии?
– Пятый, брось! Это от лекарств, пройдет – и все наладится. Ты, главное, попытайся, а потом поглядим. Ладно?
– Я постараюсь, рыжий. Так, садись за стол, Валентина идет.
Валентина, снова сияя улыбкой, вошла в кухню.