– Да, спасибо… хорошо… не надо больше, правда…
   – Пятый, чаю тебе налить? – спросила Лена.
   – Наливай, чего ты его спрашиваешь, – отозвалась Валентина. – Этого дурака… А ну-ка, приподними рубашку… о-го-го… чего ты морщишься? Больно?
   Пятый слабо вскрикнул, когда Валентина, на её взгляд, совсем не сильно, надавила ему на живот. Он сбросил её руку, резко сел, прижимая руки к животу, судорожно вздохнул…
   – Больно? – переспросила Валентина. Пятый через силу кивнул. – Где?
   – Там, где вы… нажали… желудок, кажется…
   – Понятно. Лена, пойди, дружок, позвони на Первое, Лукичу, скажи, что я их забираю. Потом… сейчас, напишу телефон… ага… это больница, позовёшь Гаяровского, скажешь, что мы сейчас приедем. То есть не сейчас, а через полтора часа. Поторопись, не затягивай.
   – Как получится, – Лена взяла со стола бумажку с телефонами и вышла. Валентина спросила Пятого:
   – Может, ляжешь?
   – Ладно, – ответил тот. – Что-то мне хреново…
   – Тошнит?
   – Да, причём сильно… но пока держусь… плохо…
   – Что плохо?
   – Что Лена здесь. Не стоит ей это всё… видеть…
   – Не под колпаком же её держать, – вздохнула Валентина. – Рано или поздно она всё сама узнает. Ты только постарайся до больницы дотянуть, ладно?
   – Мне не настолько плохо… – Пятый осторожно лёг. – Справлюсь, чего уж там…
   – Вот и молодец. Всё будет хорошо.
   – Наверное, – еле слышно прошептал Пятый. – Как глупо… ей Богу… случайно…
   – Закономерно, – парировала Валентина. – Я же знаю, как ты водишь, когда выспишься нормально.
   – Это да… руки до сих пор сводит… пальцы – как чужие, – пожаловался Пятый.
   – Ты мне лучше скажи, где болит-то? А то тебя вон как скрутило…
   – Да, по-моему, это несерьёзно, – ответил Пятый. Он полулежал, опираясь на подушку. – Само пройдёт… он мне просто врезал ногой по животу, а так…
   – В больницу съездим, для очистки совести, – сказала Валентина. – Боязно мне.
   Вошла Лена.
   – Ну, что? – поинтересовалась Валентина. – Дозвонилась?
   – Ага. Всё нормально, только Вадим Алексеевич… ну, этот врач… из больницы… он ругался. Не сильно, правда, но ругался.
   – Что сказал?
   – Я повторять не буду, – категорично заявила Лена.
   – Дело твоё, – пожала плечами Валентина. – Поехали?
   – Поехали, – согласился Пятый, садясь. Он немного поморщился, Валентина это заметила.
   – Больно? – с тревогой спросила она. Пятый отрицательно покачал головой.
   – Сходите за Лином, – попросил он. – А то я вряд ли…
   – Лен, проводи его к машине, – распорядилась Валентина. – Я сейчас…
 
* * *
   По дороге Пятому стало совсем плохо. В больнице его в срочном порядке потащили первым делом на рентген, а потом – в реанимационный зал. Со страху – давление сильно упало, стало рвать кровью, сердце засбоило, начались сильные боли. Гаяровский, скованный присутствием Лены, сумел выругать Валентину только тогда, когда они вдвоём пошли в зал – проведать Пятого.
   – Ну, Валя, – голос Вадима Алексеевича прямо-таки источал яд, – я это тебе припомню…
   – Вадь, я ничего не смогла сделать, – оправдывалась та. – У меня работа, в конце-то концов… ты это понимаешь?…
   – Я тебя сколько раз просил – будь внимательнее, – процедил Вадим Алексеевич.
   – Хорошо, – покорно вздохнула Валентина. – Я постараюсь.
   Пятый не спал и, когда они подошли, открыл глаза.
   – Ну, ты как? – спросил Вадим Алексеевич. Пятый в ответ сокрушенно покачал головой.
   – Не знаю, что и думать, – слабым голосом ответил он. – Вроде всё ничего было.
   – Дождёмся снимков, потом посмотрим, – успокаивающе ответил Вадим Алексеевич. – Помереть не дадим, не бойся.
   – Я как-то и не собирался, – заметил Пятый. – Просто…
   – Главное, не волнуйся пока, – попросила Валентина, – успокойся.
   – Я не волнуюсь, – Пятый прикрыл глаза и тяжко вздохнул. – Только больно…
   – До снимков потерпи, – попросил Гаяровский. – Потом обезболим, обещаю.
   – Не берите в голову, – ответил Пятый. – И не такое терпел…
   – Тут всё-таки больница, – наставительно сообщил Гаяровский. – Смысла нет терпеть. Через полчасика всё прояснится.
   – Посидеть с тобой? – спросила Валентина. Пятый отрицательно покачал головой.
   – Холодно, – вдруг сказал он. – Почему – непонятно…
   – Я сейчас скажу, чтобы одеяло тебе принесли, – сказал Гаяровский. – И сердечного укол не помешал бы…
   – Мне пить можно? – спросил Пятый.
   – Пока не надо, – ответил Вадим Алексеевич. – Лучше глюкозу покапаем, всё больше пользы будет… Ладно, Пятый, мы пошли. Попозже ещё заглянем.
   – Счастливо, – ответил Пятый. – Ленке и Лину привет от меня… и успокойте их, пожалуйста, а то они оба…
   – Оба – что? – не поняла Валентина.
   – Нервные слишком, – ответил Пятый. – Ладно… я пока посплю, что ли…
   – Спи, – ответил Гаяровский. – Мало ли что…
   Час спустя в коридоре происходил такой разговор:
   – Как я и предполагал, это желудочное кровотечение, – сказал Гаяровский, поднося свежий снимок к свету. Валентина закусила губу, Лена в мгновение ока осунулась и побледнела. – Не сильное, впрочем.
   – Вадь, и что? На стол? – спросила Валентина.
   – Не стоит. Пока не стоит. Смысла не вижу. Понаблюдаем, уколы поделаем… должен и сам нормально справиться. Оставим его в покое, а Валь? Как думаешь?
   – Ты уверен, что резать не надо? – с сомнением спросила Валентина.
   – Режут на скотобойне, – оборвал её Гаяровский. – У нас – оперируют. Патологии, которая требовала бы оперативного вмешательства, я тут не вижу. Понятно?
   – Хорошо.
   – Езжайте пока домой, что ли, – попросил Гаяровский. – От вас тут пользы – как от козла молока… утром вернётесь. Если что – я позвоню.
   – Валентина Николаевна, мне тоже домой? – спросила Лена.
   – Давай уж лучше ко мне, – со вздохом ответила та. – Я хоть за тебя волноваться не буду… а Лин куда пошёл?
   – Сказал – в машине посидит, – ответила Лена. – Он так расстроился…
   – Ещё бы, – Валентина досадливо покачала головой. – Ладно, поехали. Утро вечера мудренее…
 
* * *
   Всю ночь ему снились кошмары. Во сне он видел, что в кожу на его груди кто-то вживил перфорированные стальные полоски и вставил в отверстия в них множество крошечных лампочек. Этот кто-то теперь охотился за Пятым, неизвестно зачем, но вряд ли для чего-то хорошего… приходилось скрываться, прятаться… то он шёл сквозь снег, настоящую пургу… то вдруг оказался на берегу маленького заболоченного озера с прозрачной водой, на опушке хвойного леса… кто-то преследовал его, не давая толком рассмотреть окружающий мир… Страшно хотелось как-то вынуть эту дрянь из груди, он почему-то (это он точно знал) самому этого делать было ни в коем случае нельзя… пейзаж сменялся пейзажем – теперь он мчался по летней дороге под светлым июньским небом на некоем подобие мотоцикла… его обгоняли уродливые гротескные машины, которые не были похожи ни на что, виденное им ранее – ни в Доме, ни на Земле… пыльный кювет… и промчавшаяся мимо погоня… можно поискать кого-нибудь, кто поможет, наконец, избавиться от ненавистных полосок… грудь болела всё сильнее, саднила… Наконец, после долгого блуждания по пыльным полупустым улицам незнакомого города, он нашёл людей, способных ему помочь. Двое аферистов – старик и девушка. То есть, на первый взгляд они были аферистами… а потом оказалось, что они в своё время сумели скрыться от такой же погони. Лампочки вытащила девушка, причём не руками, а чем-то, напоминающим страшноватую помесь пинцета и плоскогубцев, полоски снял старик… недолгое облегчение, а затем снова – страх и неизвестность – что же делать дальше?… С этим чувством он и проснулся. Тело болело, как одна большая ссадина. Он чувствовал себя страшно усталым и разбитым, даже солнечный день за окнами большой палаты не радовал, а скорее раздражал. “Поздравляю с выигранным боем, – услышал он голос Арти. – Ты превзошёл сам себя, Пятый. Не ожидал”. “Я не понял, – признался Пятый. – О чём ты, Арти?” “Этой ночью ты вышел в астрал, – пояснил Арти. – Вышел не очень удачно, признаться. Попал… скажем, в довольно горячее место. Тебя приняли за жертву, ты вошёл в игру… неподготовленным, слабым… и справился. Я волновался, но ты столь хорошо действовал, что я не рискнул вмешаться”. “Арти, где ты? – спросил Пятый. – Там?” “Иногда, – ответил тот, подумав. – Скажем так, когда мне становится скучно, то я…” “Ладно, Арти. Не хочешь говорить – не надо. Только скажи, Бога ради, кто это был?” “Понятия не имею, – признался Арти. – Ладно, теперь коротко – по делу. Я тут посмотрел… всё с тобой обойдётся. Не беспокойся. Спи побольше, постарайся не нервничать”. “Спасибо, Арти”. Поговорили. М-да… от боли во всём теле хотелось тихонько завыть. Пятый закусил губу и прикрыл глаза. Даже спать не хочется… вернее, не получается.
   Вошла Валентина. Остановилась рядом с кроватью, погладила его по волосам… Пятый робко прижался впалой щекой к её ладони, тёплой, мягкой… Утешьте меня, кто-нибудь!… Так плохо… Пощадите…
   – Больно? – спросила Валентина. Она всё ещё держала свою руку, Пятый испугался, что начни он говорить – и эта рука исчезнет, уйдёт… он еле заметно кивнул. – Я скажу на посту, чтобы тебе сделали хотя бы анальгин…
   – Не уходите, – попросил он. – Хоть ещё немножко…
   – Да я быстро вернусь, – заверила та. – Не волнуйся.
   – Валентина Николаевна… я понять не могу… так больно… почему?…
   – О, Господи… он же тебя побил, да так, что мать родная не… прости, я не подумала… в общем, сильно побил. Или ты не помнишь?
   – Да помню я… не в этом дело… вчера так сильно не болело…
   – Это, наверное, потому, что ты уже к тому времени и ощущать-то толком ничего не мог, – объяснила Валентина. – А сейчас поспал немножко, вот и…
   – Одни кошмары снились, – признался Пятый. – Мне кажется, я от них… устал ещё больше… а теперь ещё и болит…
   – Где хоть болит-то?
   – Везде, – ответил он. – И голова… и спина… чёрт знает что…
   – Успокойся, – попросила Валентина. – Дело поправимое. Вот только…
   – Что?
   – Как ты снимки ещё одни сумеешь выдержать?… Ладно, я сейчас. Подождёшь?
   – Хорошо. Вы вернётесь?…
   – Сию секунду. Лина позвать?
   – Не надо, зачем… он и так расстроенный, а тут ещё… незачем ему слушать, как я ною… как же больно…
   – Я сейчас, – Валентина вышла. Пятый тяжело вздохнул, попробовал было повернуться поудобнее и тут же пожалел об этом – тело отозвалось на движение новой болью. Валентина не обманула, вернулась и впрямь быстро, принесла анальгин. Боль немного поутихла, но ненадолго. Вскоре пришлось перебираться на каталку и ехать (это просто смешно – “ехать”) в рентген кабинет. Одно обрадовало – снимки ничего плохого не показали. Ближе к вечеру в больницу приехал Гаяровский, проведать и посмотреть как дела. В палате никого из посетителей не было. Валентина повезла Лина домой, Ленка поехала на работу…
   – Оклемался? – первым делом спросил Гаяровский. Пятый кивнул. – Я так и знал. По-моему, кромсать тебя по новой на этот раз не придётся.
   – Я это ещё вчера понял, – ответил Пятый. – Вадим Алексеевич, что дальше?…
   – А ничего, – просто ответил тот. – Лежи, отдыхай. И все дела.
   – А есть можно?…
   – Пока нельзя – тромб боимся сорвать. Капельницы, и только капельницы. Терпи.
   – Не привыкать… вы завтра дежурите?
   – А то, куда ж я денусь, – вымучено вздохнул Гаяровский. – В отпуск бы… устал я, дружок… веришь, нет, а устал.
   – Верю, – примирительно ответил Пятый. – Все устают… только каждый по-разному… я тоже устал…
   – Ты скажешь – устал… Понимаешь, это же накапливается, как вода. Вроде по капельке, по капельке… и глядишь – полное ведро. Согласен?
   – Естественно… Скажите, мне ещё долго в реанимации лежать? Тут так плохо…
   – Пару дней потерпи. Ты всё-таки ещё не в том состоянии, чтобы идти в простую палату. Понял? Потерпишь?
   – Хорошо… я хотел попросить вас об одной мелочи… то есть, мне кажется, что это – мелочь, но…
   – Говори, я постараюсь помочь. Если смогу, конечно.
   – Там одна девчонка… Наташа… она как-то просила, чтобы я ей помог с курсовой… вы не узнаете, как у неё дела?…
   – Практикантка? – поинтересовался Гаяровский.
   – Да, – просто ответил Пятый.
   – В хирургии?
   – Совершенно верно, – подтвердил Пятый.
   – Спрошу, чего мне стоит-то… Ты иногда скажешь… девчонка… слушай, а сколько тебе сейчас лет? – вдруг спросил Гаяровский.
   – Тридцать восемь, – ответил Пятый неохотно. – Не люблю про это говорить…
   – Да кто же любит, – вздохнул Вадим Алексеевич. – Никто. Тогда понятно, почему “девчонка”. Сколько ей?
   – То ли девятнадцать, то ли восемнадцать… я не спрашивал…
   – Молодо выглядишь, дружок. Тебя бы ещё откормить да подлечить… красивый ты парень, девки бы пачками вешались…
   – А потом пачками бы падали. Едва увидев вблизи глаза, – с лёгким сарказмом ответил Пятый. – Бросьте, Вадим Алексеевич. Я помогаю ребятам только потому, что считаю это приемлемым… и важным для себя. Отвечать добром на добро. Как со мной, так и я…
   – Ты бы лучше с Ленкой был поласковее, – посоветовал Гаяровский. – Хорошая она, правда… Редко сейчас такие встречаются.
   – Тут вопрос решен уже давно, – вздохнул Пятый. – Юра – и всё. Не скрою, с моей подачи.
   – Но зачем?
   – Зачем ломать ей судьбу? – вопросом на вопрос ответил Пятый. Устало вздохнул, покачал головой, отвёл взгляд. – Я уже… близко… слишком близко подошёл к тому, что здесь называется словом “понимание”. Слишком, чтобы брать кого-то с собой…
   – Совсем один? – спросил Гаяровский. – А рыжий?
   – Ни в коем случае. Это – не его область, только моя. Только. Я решу эту проблему, обещаю. Решу скоро… не так скоро, как надо, но…
   – Может, не стоит? – осторожно спросил Гаяровский. – Не торопился бы ты…
   – Я слишком долго ждал, – ответил Пятый. – Слишком долго, чтобы ждать ещё. Я – уже и не я вовсе, а кто-то совершенно другой. Оболочка, змеиная шкурка…
   – Сколько лет вы… тут находитесь? – по наитию спросил Гаяровский.
   – Почти семнадцать, – подумав, сказал Пятый. – Не очень-то и долго… а что такое время?… Всё относительно, и время тоже… пока всё относительно – всё хорошо…
   – А если нет?
   – Тогда-то и начинаются проблемы… с атомными станциями и прочей ерундой…
   – Я пока в той области никаких проблем не видел.
   – Так это пока, – успокоил его Пятый. – Потом посмотрим…
   – Хорошо… что хоть сказал, – вздохнул Гаяровский. – Ты это вообще-то серьёзно? О том, что возможны какие-то проблемы?
   – Более чем, – ответил Пятый. – Я вообще шутить не умею. Вы меня, вероятно, с кем-то перепутали.
   Гаяровский улыбнулся.
   – Да, Лина тут явно нет, – заметил он. – Скучно без него, правда?
   – Я бы так не сказал. От постоянного и неистощимого чувства юмора устаёшь. Хотя… Без него и впрямь тоскливо, – Пятый вздохнул, осторожно лёг поудобнее.
   – Соскучился? – спросил Гаяровский.
   – По Лину – да. По его хохмам – нет. Увольте, благодарю покорно…
   – Они завтра приедут, – сообщил Гаяровский. – Думаю, что тебя к тому времени можно будет перевести в общую палату. Не против?
   – Только за. Ненавижу реанимацию, – признался Пятый. – Вообще ненавижу болеть. И когда кто-то болеет рядом со мной – тоже терпеть не могу.
   – Почему? – удивился Гаяровский.
   – Я устал волноваться, – объяснил Пятый. – Я не могу спать, не могу есть, не могу жить, когда кому-то рядом плохо. Волнуюсь. Вы не подумайте, я не такой эгоист, каким могу казаться, просто…
   – Слишком сильно переживаешь, – Гаяровский кивнул каким-то своим мыслям. – Я такое видел, причём не раз. Кстати, излишняя эмоциональная реакция в подобных ситуациях – признак невроза. Ты в курсе?
   Пятый кивнул.
   – Я знаю, – ответил он. – Но я не могу иначе. Просто не могу. Я так устроен. И ничего с этим не поделаешь.
   – Лечится нужно, – наставительно сказал Гаяровский.
   – От чего? – Пятый удивлённо приподнял брови. – От любви? От привязанности? От самого себя? Я не сумею… хотя это, конечно, скорее наказание, чем благо – уметь столь сильно любить…
   – Потом расскажешь, – Гаяровский покосился на дверь в палату, в которой уже некоторое время маячила медсестра, ждущая, когда же врач, наконец, освободится. – Я пойду. Попозже я ещё загляну к тебе, проведаю. Ладно?
   – Ладно. Вадим Алексеевич, вас затруднит позвонить Валентине Николаевне и попросить её сказать Лину, что всё в порядке?
   – Да нет, в принципе… Вот только зачем?
   – Лин такой же, как я. А я бы очень хотел, чтобы этой ночью он спал, а не метался из угла в угол. И ещё… попросите сказать Лину, что когда я шёл через Эстен, мне было гораздо тяжелее, чем сейчас. Это должно его успокоить.
   – Эстен? – с недоумением спросил Гаяровский. – А что такое Эстен?
   – Это такие горы, – объяснил Пятый. – Как-то в молодости я попал там в небольшую заварушку… сейчас всё это кажется смешным, милым и далёким… но тогда… передадите?
   – Передам, – кивнул Гаяровский. – Не так это сложно. Я пошёл. Не скучай, лады?
   – Я пока посплю, – ответил Пятый. – А то я устал… эти снимки меня доконали.
   – Больше не потребуются, – Гаяровский махнул рукой и вышел из палаты.
   Пятый некоторое время смотрел на дверь, затем и вправду, по честному, попытался уснуть… хотя, признаться, это довольно долго ему не удавалось. Покой… Это бывает только в сказках. В реальной жизни ему всегда что-то мешает. Так бывает всегда, исключений нет. Может, это и правильно. Ведь по сути дела статика может перерасти в энтропию. “Ладно, – подумал Пятый. – Не буду я на ночь задаваться этим вопросом. Спать тоже когда-то надо”.
 
* * *
   Проснувшись утром, он почувствовал себя гораздо лучше. Отдохнул, выспался, отлежался. Дежурный врач во время утреннего обхода сказал:
   – Можно в общую. Один снимочек, для очистки совести…
   – Слава Богу, – ответил Пятый. – Когда?
   – Как только, так сразу… Через пару часов.
   – Вот и хорошо. А вставать?
   – Попозже, Вадима Алексеевича дождёмся. Для гарантии. Ладушки?
   – Как скажите, – ответил Пятый. – Курить хочется – сил нет…
   – Потерпишь, – ответил врач.
   Гаяровский прибыл через полтора часа и подтвердил то, что говорил утром дежурный врач – перевод в общую палату. Примерно через полчаса Пятый, слегка пошатываясь от долгого лежания, отправился с выпрошенной у Гаяровского сигаретой на лестницу. Какая благодать! И покормили, и покурить дали, и позвонить разрешили из ординаторской, двушку клянчить не пришлось. Правда студентам Гаяровский сделал втык на тему того, что не следует терзать зазря человека. Так что есть вероятность, что пару-тройку ночей получится выспаться. Хорошо!… Пятый провёл рукой по глазам, тряхнул головой, глубоко вздохнул. Что ещё нужно сделать? Лину звонил, с Валентиной парой слов перекинулся, с Леной поговорил о том, о сём… что забыл, скажите на милость? Не оставляло чувство, что что-то не сделано, что-то прошло мимо. “Ладно, потом, – подумал он, – само вспомнится”.
   День прошёл незаметно, спокойно. Под вечер в больницу нагрянула вся честная компания, с неутомимым Лином во главе; была привезена куча продуктов, кое-какая одежда, даже деньги. Пятый старательно отказывался от всего, скорее по привычке – он превосходно знал, что это бесполезно. Да и Валентина на этот раз расстаралась не на шутку. Непонятно, почему – то ли испытывала нечто похожее на вину перед ним (странно), то ли пыталась показать Лене и Лину, что он, Пятый, не безразличен ей, что её заботит его судьба (странно вдвойне)… “Словно с цепи сорвалась, – подумал Пятый. – С чего бы это?”
   Только вечером он понял, в чём же дело. Валентина просто пыталась извиниться перед ним за то, что не успела заступиться за него, за то, что её не было рядом в тот момент, когда Андрей избивал его, Пятого, за помятое крыло машины… Глупо? С точки зрения простого человека – да. С точки зрения Валентины – нет. А сам Пятый… ему, по большому счёту, было всё равно. Что есть, то есть. И всё. Такие мелочи, что и думать о них скучно…
 
* * *
   Это было ново, и это было хорошо. Ему дали комнату, в которой он мог вечерами сидеть со студентами – всех достали его ночные бдения в ординаторской. А тут… Великолепно. Пусть временно, но, по его запросам – лучше не придумаешь. То, что надо. Ну и что, что комната маленькая. Зато можно перетащить туда из палаты все книги, а то соседи начинают коситься – не психа ли, задвинутого на науке, положили к ним. Пятый и сам был бы не прочь перебраться в эту комнатку, но этого, к сожалению, сделать было нельзя – правила не позволяли.
   – Пятый, нам сегодня приходить? – Ольга и Нина стояли на пороге палаты.
   – Конечно, – ответил он. – Конспекты возьмите.
   – А что с тобой такое опять стряслось? – спросила Оля.
   – Упал с лестницы под поезд, потом утонул в реке, – ответил Пятый. – А потом…
   – А серьёзно? – спросила Нина.
   – Да фигня, – отмахнулся Пятый. – Ничего серьёзного. Всё уже хорошо.
   – Тогда ладно.

В преддверии света

Двое
   Странно. Какое яркое солнце! Оно кажется слишком ярким и слишком непривычным после месяцев темноты. Может, это правильно. А может, нет. Кто знает… Слишком много солнца. Темнота и тишина лучше и приятнее. Привычнее, что ли?… Вероятно, да. Привычнее. Точно. Конечно, это неправильно, что говорить – человек должен любить и солнце, и небо, и зелень деревьев и травы, и тепло… всё так. Но всё же иногда солнца бывает слишком много. Как сейчас.
 
* * *
   – А если серьёзно? – Валентина, склонив голову к плечу, посмотрела на Андрея.
   – Чего – “серьёзно”? – ухмыльнулся тот.
   – Где они? – спросила Валентина. Тоже с улыбкой.
   Игра, именно игра. Кто окажется умнее и хитрее, кто кого расколет. Вот только Андрей спокоен, как удав, а Валентина нервничает всё больше и больше. А как тут не занервничать? В “тиме” Лина и Пятого нет. С предприятия они не бежали, это Валентина точно знает – они её всегда предупреждали заранее. Убить их без особого на то разрешения никто не посмеет. Хотя… Андрей, похоже, и не на такое способен. Ухмыляется, сволочь этакая…
   – Кто – “они”? – спросил Андрей.
   – Слушай, я серьёзно, – сказала Валентина. – Не морочь мне голову. Куда ты их дел? Ну имей совесть…
   – Никогда не пробовал отыметь совесть, – заметил Андрей. – А что, хорошо?…
   – Андрей, это не игрушки, – спокойно сказала Валентина. – Рабочий день кончается, мне ехать домой надо. А если я не буду знать, где они, и что с ними, я домой не поеду. И ты, кстати, тоже. Ты это понял?
   – А, так вы про этих, что ли?… – Валентина кивнула. – Вы по территории походите, авось отыщите. Всё, пока. Я поехал.
   – Где они?
   – Я что – слон, чтобы всё помнить? – деланно удивился Андрей. – Вам надо, вы и ищите…
   – Сволочь ты, Андрей, – сказала Валентина, – грёбаная сволочь.
   – А ты – старая шалава, – ответил Андрей. Он дёрнул плечом, обошёл Валентину и пошёл неспешно, неторопливо к выходу. Валентина секунду боролась с желанием плюнуть ему вслед, потом просто махнула рукой и пошла в кабинет, к Ленке.
   – Ну что? – спросила та.
   – Кто-то слишком много врёт, – ответила Валентина. – Пойдём искать. Сказал – на территории.
   – С собой чего-нибудь брать?
   – Ничего не надо, – ответила Валентина.
   Валентина и Лена разделили территорию на двоих – Лена обшаривала все кусты и канавки по правую сторону от здания до забора, Валентина проделывала то же по левую сторону.
   На Пятого она наткнулась случайно – зелёную одежду трудно разглядеть в зелёной траве. Пятый, связанный по рукам и ногам кусками ржавой проволоки, лежал на самом солнцепёке, на проплешине в траве. Не иначе, как Андрей постарался, специально вытоптал – чтоб совсем никакой тени не было.
   – Ну, Андрей, – сказала Валентина, садясь на корточки рядом с Пятым, – ну, скотина… – она положила ладонь Пятому на лоб. Горячий – не то слово. – Проснись, а? – жалобно сказала Валентина. Она потрясла Пятого за плечо. – Я так устала, пятница, освидетельствование… и тебя ещё тащить?… Ну вставай… ну, Пятый…
   Тот не шевелился. Валентина кое-как умудрилась снять у него с рук и с ног проволоку, а затем доволокла его на руках до кабинета. Совсем хреново. Этого ещё не хватало!… Валентина вышла на улицу, покричала Лене, чтобы та зашла.
   – Лен, помоги ему немножко, – попросила Валентина, когда запыхавшаяся Лена примчалась на зов. – Я пока второго поищу…
   Валентина удалилась, а Лена пошла в кабинет. Пятый всё ещё прибывал в тяжком беспамятстве. Лена стащила с него балахон. Намочила под краном полотенце холодной водой. Положила полотенце Пятому на лоб. Задёрнула хилые занавески – в окно било всё то же летнее солнце. Минут через десять в медпункт заглянула Валентина.
   – Нашли? – спросила Лена.
   – Нет пока, ищем. Я там Колю с Юркой на подмогу позвала… не очнулся?
   – Нет, – покачала головой Лена. – Я, вроде, полотенце-то положила…
   – Всего его оботри, – посоветовала Валентина. – И не один раз. Поняла? В себя приведи, напиться дай. И про Лина спроси, может, он чего знает…
   Пятый и впрямь довольно быстро очнулся после того, как Лена принялась выполнять Валентинины советы. Ему явно стало полегче – выровнялось дыхание, немного успокоилось сердце, стала проходить бледность.