Страница:
Да, сознание расширяется, если вам удалось добиться этого. Но при этом вы неизбежно попадаете в зону ада, она — первое, что включается в сферу расширяемого сознания. Увидеть и осознать весь мрак, скопившийся внутри и, быть может, отчасти тебе присущий — это не подарок. Другое дело, что такое переживание является необходимым условием нервно-психического уравновешения и последующего духовного прогресса.
Не исключено, что у людей, ведущей системой представления информации которых является кинестезическая, на экране ума ничего так и не появится, но зато могут возникнуть совершенно беспричинные и небывалые ощущения в теле, также сопровождаемые сильнейшими отрицательными эмоциями.
Итак, если вы двигаетесь в верном направлении, то вместе с настоящим видением либо ощущением (а чаще и до них) появляется страх. Он есть не что иное, как защитная реакция сознания, которое никогда не соприкасалось с собственной изнанкой, но инстинктивно чувствует, что такая встреча не сулит ничего хорошего. На страх следует не обращать внимания, как и на то, что его вызывает — в каком бы виде вы с этим не сталкивались.
Не следует, кстати, ожидать чего-то знакомого. Вытесненное вовсе не обязательно будет осознано в том же виде и последовательности. Это в теле при воздействии на него йогатерапией болезнь может сначала остановиться в своём развитии, а затем чётко выдать обратный поэтапный ход. Психика функционирует по иным законам — в слое вытесненного всё микшируется, и при «стравливании перегретого пара» может быть проявлено в каких угодно формах, вплоть до самых неожиданных и невообразимых.
Допустим, в «поле зрения» может появиться образ какой-нибудь табуретки, который почему-то пробуждает такой ужас или отвращение, которые никак не соответствуют этому вполне добропорядочному предмету. У людей с хорошим зрительным воображением на внутреннем экране могут разворачиваться длинные последовательности непонятных событий с отрицательными сюжетами и трудно переносимой эмоциональной окраской: «Там источник света ложного — падший ангел Люцифер — в центре мира невозможного разрушает пенье сфер».
Вы можете увидеть что угодно, и на всё это нельзя реагировать! Если на «экране» появилось нечто, ввергшее сознание и тело в шок, и вы дёрнулись, испугавшись, — последствия могут быть самыми плачевными. Из медитации может просто «выбросить», и есть риск неопределённо долго зависнуть в этой эмоциональной судороге. Тексты утверждают — и они совершенно правы! — что если созерцатель отреагировал, эмоционально «сцепился» с исходящим потоком аффектов, то последний способен «смыть» его и унести на один из кругов психосоматического ада. Этот момент является главной опасностью большинства созерцательных медитативных практик на стадии отработки вытесненного материала.
Если же мы твёрдо ограничимся пассивным наблюдением, «пикником на обочине» разворачивающихся событий, напряжения в каком бы то ни было виде проходят сквозь опустошённое сознание и отрелаксированное тело, не сталкиваясь с наличием «Я» и его реакциями, исчезает опасность смешивания.
Мы не торчим тогда посреди себя самих на пути рвущейся из подвалов подсознания безумной орды, «парада уродов» в ощущениях либо образах, который способен смести и затоптать либо увлечь за собою в паническом водовороте. Оставаясь бесстрастными и невозмутимыми, мы лишь отстранённо наблюдаем и ощущаем как, сотрясая нутро, аннигилируют сквозь него ужас, бессилие, ненависть и прочие инфернальные персонажи дантовских глубин личного бессознательного. Если же «градус» психосоматического «накала» становится таким, что невозмутимость созерцания начинает теряться — следует сознательно прервать медитативный процесс и выйти из него.
Приведу экстремальный как обычно, хотя отчасти и косвенный пример, поскольку в пределе всё видится более наглядно. Один из моих теперешних друзей (а в прошлом ученик йоги из города Харькова) в своё время успешно усваивал классическую технологию йоги, медленно и верно разбираясь со своими проблемами, которых за долгие годы жизненных перегрузок накопилось предостаточно. Режим жизни был у него настолько плотен — особенно это касалось загрузки в течение рабочего дня — что постепенно он пришёл к такому графику: подъём в четыре утра, занятия йогой до шести, а далее везде — необходимые домашние дела, дорога, НИИ, люди, встречи, лаборатория и прочее, до девяти вечера. Всё шло прекрасно, и Н. — назовём его так — очень здорово восстанавливал здоровье и самочувствие, буквально вытаскивая себя из-под пресса синдрома многолетнего переутомления.
Однажды он позвонил и сказал мне, что собирается добавить к своей практике ещё одну вещь — раздельное дыхание, в самом его простом варианте, каковы будут по этому поводу мои резоны? Поразмыслив, я сформулировал своё мнение, сказав, что и без того предельно жёсткий распорядок и сравнительно малый стаж адаптации к йоге не позволяет, на мой взгляд, при имеющемся состоянии вводить что-то ещё, пусть даже безусловно позитивное. Мне казалось — Н. получает такую ежедневную сумму воздействий, что добавление к ней чего-то ещё может стать причиной дестабилизации.
Как оказалось впоследствии, он всё же рискнул, и его прекрасное самочувствие стало ещё лучше. Когда же через пару месяцев на моём пути в Крым мы пересеклись в Харькове, вид у него был довольно бледный, и в ответ на невысказанный вопрос он поведал грустную и одновременно смешную историю.
После того как вопреки рекомендациям Н. приступил к раздельному дыханию, всё оставалось великолепным, разве что вскоре он начал вдруг просыпаться среди ночи, чувствуя себя настолько бодрым, что это поражало, но мне данную частность он сообщать не стал. И вот однажды внезапно пробудившись в очередной раз и зная, что сна уже не будет, он решил встать с постели и приступить к тренировке, но не смог даже пошевелиться, тело абсолютно не повиновалось.
Если бы он понимал, что пранаяма перегрузила всё же его нервную систему, отчего и возникло специфическое нарушение сна в виде спонтанных пробуждений! Если бы он был в курсе, что в определённых фазах сна тело полностью отключено даже от самой возможности движения, и в норме человек никогда не просыпается в таком состоянии тела! Если бы он спросил меня, что делать в таком состоянии, я бы сказал ему: надо спокойно подождать и двигательная способность просто восстановится...
Но Н. вышибло из сна в два часа ночи в далёком Харькове, и, будучи не в состоянии пошевелить даже пальцем, он жутко испугался. Через несколько минут тело вышло из релаксационной каталепсии, но к тому времени вегетативный шок захлестнул Н. с головой. «И вот уже третий месяц тащит меня, извините за выражение, мордой по камням, — закончил он свой грустный рассказ. — Сначала я подумал тогда, что умираю. Потом начал понимать, что это какой-то случайно спровоцированный мною внутренний маразм, но он никак не желает заканчиваться. Всё внутри играет, как будто клавиши пианино перебираются сами собой, как хотят, противно до невозможности. И страх этот не отпускает, как ложусь спать, так в мыслях: а вдруг снова? Врачи меня успокоили: со здоровьем нет проблем, это вегетатика у вас барахлит. „Почему?“ — спрашиваю их. „Да кто его знает...“. „И сколько это будет продолжаться?“ „Да придёт постепенно в норму, это не смертельно...“
«И вот теперь пришлось существенно скорректировать занятия, — сказал Н. — Как вы думаете, что мне ещё сделать, чтобы отвязаться от этой ерунды?»
Мы обсудили с ним необходимые меры, и через полгода все нежелательные проявления сами собой угасли. Без каких-либо последствий. Но — через полгода. А это был всего лишь испуг, вызванный внезапным несоответствием состояний тела и сознания. Можно представить, какие варианты эмоционального шока и его последствий можно получить при безграмотном своём поведении в процессе медитации.
Кроме того, существует вероятность, хотя и небольшая, что из-за жутких обликов издыхающего дракона внутренней тьмы может возникнуть нечто более глубинное и несравненно более опасное. Поэтому, когда эмоциональные «терминаторские» черты визуально наблюдаемых образов начинают приобретать определённо символический характер, следует над этим глубоко задуматься и до выяснения сути происходящего полностью прекратить любые попытки медитации.
Иметь дело с архетипическим «шлейфом» во время аннигиляции личностных напряжений категорически запрещено, при таком развитии событий медитативные занятия становятся просто опасными. Сам факт появления такого явления указывает на то, что следует сменить психотехнику либо перенести акцент на традиционный и безопасный метод классической Хатха-йоги.
Вернёмся к типовому случаю визуальной отработки вытесненного материала, которая, как и чисто кинестезический вариант контакта, может сопровождаться и другими проявлениями — например образы окажутся говорящими. Либо одновременно с потоком событий на экране ума в сознании возникнет текст, провоцирующий вас на ответную реакцию. Вас начнут о чём-то спрашивать, читать нотации, давать советы, быть может, всячески ругать и поносить.
Если вы хотя бы однажды мысленно ответите голосу, то считайте, что попали «на иглу» — от него уже не отвязаться, он станет неистребимой слуховой галлюцинацией. Это аналогично сюжету с гоголевским Вием, с той лишь разницей, что если ты обратил внимание на то, что — в любом виде! — стучится изнутри, тогда оно обратит внимание на тебя, и когда ваши взгляды «встретятся», расцепить это замыкание будет уже очень сложно.
Итак, что же именно можно увидеть и (или) почувствовать, когда возникнет подлинная коммуникация бессознательного с сознанием?
Это может быть что угодно, например боль, когда травматическая энергия вытесненного материала сбрасывается через ощущения. Боль может быть локальной, мигрирующей, общей, в виде мышечных судорог, сопровождаемых бешеной игрой вазомоторики. При этом в редких случаях могут возникать самопроизвольные движения тела, напоминающие некий сложный танец при сумеречном состоянии сознания.
Как ни странно, если полная релаксация является непременным условием погружения в медитативное состояние, то затем, при работе с «горячим» материалом, она непременно столкнётся с тенденцией к нарушению, поскольку могут и должны появиться любые напряжения и ощущения, это — правильный ход событий. Всё, что в этом случае необходимо — полная отстранённость, невмешательство, отсутствие каких-либо реакций.
Вначале это кажется очень трудным, вместе со страхом может возникнуть острый дискомфорт, напряжение «под ложечкой», общая мышечная контрактура и так далее, но сохраняя отрешённость, с выработанной заранее установкой на то, что всё это сродни вскрытию абсцесса и надо просто потерпеть, вы научитесь стойко переносить этот специфический, не слишком приятный процесс
И через какое-то время, отгримасничавшись, этот монстр внутренних перенапряжений испарится, как рухнувший в кипящий металл Терминатор. С момента исчезновения в медитации негативных проявлений личность приобретает новую целостность, а жизнь иное качество — это первая стадия уравновешения и успешного контакта с глубинами собственной психики.
Итак, то, с чем мы имеем дело когда стадия дхьяны в технике ЧД реализуется, оно может быть любым образом, ощущением, переживанием или ещё чем-нибудь, чему нельзя подобрать никакого названия.
Необходимо лишь пассивно переживать процесс в том виде, в котором это вам дано, оставаясь неподвижным, расслабленным, отрешённым — и ничего больше. В процессе медитации запрещается текущий анализ и попытки понимать переживаемое! Что бы не происходило, вы должны оставаться бесстрастным свидетелем, и только. Если медитация сопряжена с визуализацией, то правильным будет смотреть на весь экран ума в целом, ни в коем случае не фокусируя восприятие на каком-либо его участке, отдельном образе, ощущении или эмоции. Следует дать произойти тому, что должно случиться в этом процессе. Подготавливаясь к любой медитативной практике или завершая её, помните, что вы намеренно изменили на какое-то время параметры сознания, дав возможность бессознательному проявить себя. Включился естественный процесс психической саморегуляции, уравновешения сознания и личного бессознательного, которые ранее никогда не вступали в непосредственный контакт друг с другом. И единственное, чем можно способствовать естественному и эффективному протеканию этого процесса — ему не мешать.
Всё, что теоретически способна предпринять личность в такой ситуации, заранее будет неверным, потому что любая волевая попытка вмешательства автоматически повышает напряжённость изменённого посредством тотальной релаксации бодрствующего сознания до стандартного уровня, тем самым отбирая у бессознательного потребную для коммуникации энергию.
Что бы не переживалось в процессах медитации, если делать всё как надо, никакой опасности нет. Если возникающий страх непреодолим, значит, вам просто нельзя заниматься медитацией, необходимо сначала какими-то другими методами снизить уровень внутреннего напряжения. Это достигается упорядочиванием жизни, регулярной практикой Хатха-йоги и систематическим глубоким расслаблением.
Если «видения», ощущения, эмоции в сегодняшнем медитативном «сеансе» иссякают сами по себе, состояние начало терять устойчивость, значит, процесс исчерпан, и не следует пытаться продлить его. Если переживания или ощущения стали нестерпимыми, следует глубоко, медленно вдохнуть и выдохнуть и, сохраняя неподвижность тела, без паники, медленно открыть глаза.
В редких случаях при медитативной отработке внутренних напряжений возникают непроизвольные движения рук или всего тела, этого бояться не нужно.
С успешным началом и развитием внутренней коммуникации резко меняется характер сновидений и общее эмоциональное состояние, восприятие окружающей действительности, в которой иногда начинают происходить странные вещи (описанные в главе «Необычные способности»), но пугаться этого также не нужно.
Для сравнения можно отметить, что тот же самый эффект, который обеспечивается индивидуальной реализацией медитативных психотехник в йоге, Юнг решает следующими способами:
— свободное фантазирование, для чего нужны систематические упражнения по созданию мыслительного вакуума в сознании;
— систематическая запись снов или фантазий;
— спонтанное рисование;
— восприятие внутреннего голоса;
— спонтанные движения тела;
— метод свободных ассоциаций (который ведёт своё начало от Фрейда);
— индивидуальная работа аналитика с пациентом в рамках личностного процесса индивидуации.
Безусловно, метод аналитической психологии — гениальное достижение, но нельзя не отметить один из его изъянов: сам Юнг был первым и скорее всего единственным, кто был способен использовать своё детище со стопроцентной эффективностью.
Второй печальный недостаток концепции возник уже после смерти основателя, когда его ученики объявили аналитическую психологию не более и не менее, как очередным единственным путём всеобщего спасения.
Большая неудача, что Юнг не был в достаточной степени знаком с практической йогой, впрочем, он сам открыто признавался в этом — единственный из представителей научного мира нашей эпохи. Если бы его знания соединить с опытом йоги... К сожалению, они не совпали во времени, и, может быть, это большая потеря.
После того, как медитация ЧД что называется пошла, можно сократить или вовсе исключить предварительные её этапы. Чаще бывает так, что из общих подготовительных действий каждый оставляет то, что помогает именно ему войти кратчайшим путём в искомое состояние.
Никогда не следует забывать: главное — сохранение и удержание полной релаксации тела и ума! Без этого никогда не удастся получить коммуникацию с бессознательным. Поэтому тем, кто некачественно расслабляется, пробовать себя в любых разновидностях медитативной практики — пустая трата времени.
Считается, что в любых формах медитации всегда следует сохранять полную осознанность. Если вы теряете себя, впадаете в остолбенение, забываетесь — это не медитация, которая подразумевает контакт сознания со своей основой, являясь по сути дела процессом восприятия информации. Невзирая на всю опустошённость сознания, на понижение его энергетики (что активизирует бессознательное), какая-то часть Эго, какой-то его процент всегда остаётся в виде некоего регистрирующего и «сторожевого пункта». Если имеешь дело с обратной связью, отсутствовать или засыпать не имеет смысла.
Приведу два опасных, но достаточно типовых варианта развития событий, когда отрицательные содержания могут проявиться на экране ума в позитивной форме либо фабрикуются самим сознанием в виде своеобразной подделки искомого процесса. Для этого обратимся к созерцательной практике древнего христианства, которая использовалась в исихазме («исихия» — значит покой, безмолвие — по смыслу это схоже с йоговской практикой «антара моуны»).
Самое интересное заключается в том, что традиция «исихазма», отнюдь не одобряемая Русской православной церковью, в полуподпольной форме дожила чуть ли не до наших дней в таких разновидностях русского монашества, как старчество и схимничество. После собора 1504 года, когда иосифляне добились осуждения нестяжательской ереси, Нил Сорский удалился в пустынь, где и продолжил обучение Иисусовой молитве самых способных и ревностных последователей.
Для нас, однако, наибольший интерес представляют параллели между «умным деланием» и образной медитацией.
Неправильное и опасное развитие событий в процессе «умного делания» отцы Церкви называли «прелестью», хотя то, что подразумевается под конечным контактом в Иисусовой молитве, лишь весьма косвенно соотносится с тем, о чём идёт речь в самореализации посредством метода йоги (подробнее — см. гл. «Йога и христианский мистицизм»). Однако последовательности событий, имеющих место в самьяме йоги и «умном делании», вполне годны для сравнения, поскольку запускаются одни и те же механизмы, в итоге по разному срабатывающие.
Когда разбиралась практика асан, шла речь о принципе «у-вэй», о «действии недействием». Собственно говоря, этот принцип реализуется в любой медитативной технике, будь это Иисусова молитва или ЧД (хотя в последней с определёнными оговорками). В обеих случаях адепт создаёт необходимые и достаточные условия для того, чтобы включился известный естественный процесс. Создание таких условий, как и выбор метода — прерогатива субъекта. Но когда искомое началось, субъекту больше здесь делать нечего.
Вот как говорит об этом святой Игнатий Брянчанинов: «В молитве Иисусовой есть два главнейших периода. В первом молишься при одном собственном усилии. Божья благодать несомненно присутствует, но не обнаруживает себя. Во втором периоде благодать обнаруживает своё присутствие и действие, соединяя ум с сердцем, доставляя возможность молиться непарительно (как бы само собой). Молитва первого периода — трудовая, деятельная, второго — благодатная и самодвижная» («Но молитва питаясь молитвой произносит молитву сама»).
Святые Отцы категорически настаивают на том, что высшее состояние и благодать Божия не приобретаются собственным усилием и не приходят без непрерывного покаяния.
Понятно, что ощущение покаяния есть прежде всего осознание своей ничтожности перед лицом Бога или мироздания, что ведёт к необходимому уменьшению масштаба самооценки, осознанию того, что «Дождь идёт и землю мочит, доходит влага до корней, и то, чего живой не хочет, — того он ждёт всего сильней. Над лесом пляшут под сурдинку, большие майские жуки, и жизнь и смерть стоят в обнимку на берегу одной реки».
Только при реальном масштабе самооценки человек не станет пытаться самостоятельно одолеть весь путь от начала до конца, лично контролируя каждый шаг и надеясь исключительно на самого себя. Недаром на латыни слово «сатана» пишется как «IPSE», что означает «сам». Любой переход — в медитации ли йоги или в Иисусовой молитве — за ту грань, где человеческие полномочия кончаются, аннулирует все достижения, затраченные усилия и приводит к неприятностям. Отсюда самыми страшными грехами отцы Церкви считали самомнение и самочиние. Они настаивали на том, что благодать Божья даётся только тем, что (кто) находится вне человека, и гораздо предпочтительнее падающий и встающий, нежели стоящий и не кающийся. С одной стороны, понятна и естественна человеческая гордость с её больным вопросом: «Тварь я дрожащая или право имею?», с другой стороны, как уже отмечалось, аналитический разум и человеческая воля привыкли брать на себя слишком многое.
Конечно, мало кто обращается к йоге из чистого интереса и в полном объёме, гораздо чаще к этому подталкивают насущные проблемы бытия и собственного здоровья. Но можно сказать иначе: лишь тот, кто очень этого желает, быть может, сумеет самореализоваться, — имея определённые предпосылки к этому как вне, так и внутри себя самого.
Вспоминается печальный случай, когда женщина средних лет — назовём её Т. — попала на один из семинаров нашего центра в 1992 году. В силу ряда травмирующих ситуаций детства и периода взрослой жизни её нервно-психическое состояние было тогда достаточно скверным, этой матери троих детей была показана только йога тела. Эффект был достаточно хорошим — довольно быстро ей удалось расслабиться и получить ощущение жизненной устойчивости, хотя до непосредственного устранения внутренних проблем ещё предстоял долгий путь. Однако в промежутках между нашими семинарами она, к сожалению, посещала йоговские «мероприятия» в Туле, где некие «учителя» учили медитировать всех подряд и без какого бы то ни было разбора.
Когда у этой женщины появился внутренний голос, ей порекомендовали постоянно с ним общаться, поскольку это, дескать, является признаком «продвинутости». Встретившись с ней год спустя, я был потрясён ярко выраженной степенью её неадекватности и общей заторможенностью. На мои расспросы по поводу «голосов», она лишь бледно улыбалась: «Я теперь всё время с ними говорю...»
Вскоре по так и не установленной причине она «случайно» выпала из окна восьмого этажа, оставив троих сирот.
Закон — это точное знание того, что делать нельзя, что было хорошо известно отцам Церкви уже сотни лет назад, хотя, быть может, формулировалось ими порой чересчур метафорично в силу неосязаемости предмета.
Святой Феофан объясняет две неправильных разновидности образа внимания и молитвы в «умном делании» так: «В естественном порядке наших сил на переходе извне внутрь стоит воображение. Надо благополучно миновать его, чтобы попасть на настоящее место внутри. По неосторожности можно застрять на воображении, и думать по незнанию, что ты вошёл внутрь, тогда как это преддверие, и застреванию всегда сопутствует самопрельщение...
Самый простой закон для молитвы — ничего не воображать! До тех пор, пока наше помышление о Боге несовершенно, оно связано с какой-либо формой (В ранних памятниках буддизма, например на барельефах, место Будды всегда оставалось пустым — В.Б.).
Всячески надо стараться о том, чтобы молиться без образов Божьих. Стой в сердце с верою, что Бог есть тут же, а как есть — не соображай!»
Как мы видим, отцы христианской Церкви вообще были против созерцания образов, очевидно, не отдавая себе полностью отчёта, что стоит за этим, они знали из опыта, что контакт неискушённого человека с образным материалом бессознательного без соответствующих знаний и навыков чрезвычайно опасен.
«Некоторые, — говорит Симеон Новый Богослов, — предстоя на молитве, возводят очи на небо и ум, и воображают в уме своём Божественное промышление, небесные блага, чины, святых ангелов и обители святых — всё, что говорится в Писании об этих предметах, вызывают их из памяти и перебирают воображением во время молитвы, стараясь потрясти этим свои чувства, в чём иногда и успевают. Это многие и считают проявлением подлинного религиозного настроения».
Святой же Феофан утверждает: «Представлять предметы Божественные под теми образами, как они представляются в Писании, нет ничего худого и опасного. Мы и рассуждать о них иначе не можем, как облекая понятия в образы, — но не должно никогда думать, что и на деле так есть, как эти образы являются, и тем более останавливаться на этих образах во время молитвы.
Во время благочестивых размышлений это уместно, или при Богомыслии, но во время Иисусовой молитвы — нет! Образы держат внимание вовне, как бы священны они не были, а во время молитвы вниманию надо быть внутри, в сердце.
Если кто зрит образы в начале практики Иисусовой — он не прав! Но в этой неправости — только начало беды, которое наводит на нечто худшее и опасное.
Созерцание образов этих бывает весьма приятным и разнеживает душу, ей кажется, что это именно то, что надо, человек начинает молить Бога, чтобы он оставил человека в этом состоянии, — а это прелесть!
У такого человека путь пресекается в самом начале, так как искомое считается достигнутым, хотя достижение ещё и не начато».
Ясно, что здесь речь идёт о наблюдении типового потока образов при естественном их течении в сознании, устроенном соответствующим образом, что не имеет отношения ко внутренней коммуникации и скорее относится к психическому программированию.
Не исключено, что у людей, ведущей системой представления информации которых является кинестезическая, на экране ума ничего так и не появится, но зато могут возникнуть совершенно беспричинные и небывалые ощущения в теле, также сопровождаемые сильнейшими отрицательными эмоциями.
Итак, если вы двигаетесь в верном направлении, то вместе с настоящим видением либо ощущением (а чаще и до них) появляется страх. Он есть не что иное, как защитная реакция сознания, которое никогда не соприкасалось с собственной изнанкой, но инстинктивно чувствует, что такая встреча не сулит ничего хорошего. На страх следует не обращать внимания, как и на то, что его вызывает — в каком бы виде вы с этим не сталкивались.
Не следует, кстати, ожидать чего-то знакомого. Вытесненное вовсе не обязательно будет осознано в том же виде и последовательности. Это в теле при воздействии на него йогатерапией болезнь может сначала остановиться в своём развитии, а затем чётко выдать обратный поэтапный ход. Психика функционирует по иным законам — в слое вытесненного всё микшируется, и при «стравливании перегретого пара» может быть проявлено в каких угодно формах, вплоть до самых неожиданных и невообразимых.
Допустим, в «поле зрения» может появиться образ какой-нибудь табуретки, который почему-то пробуждает такой ужас или отвращение, которые никак не соответствуют этому вполне добропорядочному предмету. У людей с хорошим зрительным воображением на внутреннем экране могут разворачиваться длинные последовательности непонятных событий с отрицательными сюжетами и трудно переносимой эмоциональной окраской: «Там источник света ложного — падший ангел Люцифер — в центре мира невозможного разрушает пенье сфер».
Вы можете увидеть что угодно, и на всё это нельзя реагировать! Если на «экране» появилось нечто, ввергшее сознание и тело в шок, и вы дёрнулись, испугавшись, — последствия могут быть самыми плачевными. Из медитации может просто «выбросить», и есть риск неопределённо долго зависнуть в этой эмоциональной судороге. Тексты утверждают — и они совершенно правы! — что если созерцатель отреагировал, эмоционально «сцепился» с исходящим потоком аффектов, то последний способен «смыть» его и унести на один из кругов психосоматического ада. Этот момент является главной опасностью большинства созерцательных медитативных практик на стадии отработки вытесненного материала.
Если же мы твёрдо ограничимся пассивным наблюдением, «пикником на обочине» разворачивающихся событий, напряжения в каком бы то ни было виде проходят сквозь опустошённое сознание и отрелаксированное тело, не сталкиваясь с наличием «Я» и его реакциями, исчезает опасность смешивания.
Мы не торчим тогда посреди себя самих на пути рвущейся из подвалов подсознания безумной орды, «парада уродов» в ощущениях либо образах, который способен смести и затоптать либо увлечь за собою в паническом водовороте. Оставаясь бесстрастными и невозмутимыми, мы лишь отстранённо наблюдаем и ощущаем как, сотрясая нутро, аннигилируют сквозь него ужас, бессилие, ненависть и прочие инфернальные персонажи дантовских глубин личного бессознательного. Если же «градус» психосоматического «накала» становится таким, что невозмутимость созерцания начинает теряться — следует сознательно прервать медитативный процесс и выйти из него.
Приведу экстремальный как обычно, хотя отчасти и косвенный пример, поскольку в пределе всё видится более наглядно. Один из моих теперешних друзей (а в прошлом ученик йоги из города Харькова) в своё время успешно усваивал классическую технологию йоги, медленно и верно разбираясь со своими проблемами, которых за долгие годы жизненных перегрузок накопилось предостаточно. Режим жизни был у него настолько плотен — особенно это касалось загрузки в течение рабочего дня — что постепенно он пришёл к такому графику: подъём в четыре утра, занятия йогой до шести, а далее везде — необходимые домашние дела, дорога, НИИ, люди, встречи, лаборатория и прочее, до девяти вечера. Всё шло прекрасно, и Н. — назовём его так — очень здорово восстанавливал здоровье и самочувствие, буквально вытаскивая себя из-под пресса синдрома многолетнего переутомления.
Однажды он позвонил и сказал мне, что собирается добавить к своей практике ещё одну вещь — раздельное дыхание, в самом его простом варианте, каковы будут по этому поводу мои резоны? Поразмыслив, я сформулировал своё мнение, сказав, что и без того предельно жёсткий распорядок и сравнительно малый стаж адаптации к йоге не позволяет, на мой взгляд, при имеющемся состоянии вводить что-то ещё, пусть даже безусловно позитивное. Мне казалось — Н. получает такую ежедневную сумму воздействий, что добавление к ней чего-то ещё может стать причиной дестабилизации.
Как оказалось впоследствии, он всё же рискнул, и его прекрасное самочувствие стало ещё лучше. Когда же через пару месяцев на моём пути в Крым мы пересеклись в Харькове, вид у него был довольно бледный, и в ответ на невысказанный вопрос он поведал грустную и одновременно смешную историю.
После того как вопреки рекомендациям Н. приступил к раздельному дыханию, всё оставалось великолепным, разве что вскоре он начал вдруг просыпаться среди ночи, чувствуя себя настолько бодрым, что это поражало, но мне данную частность он сообщать не стал. И вот однажды внезапно пробудившись в очередной раз и зная, что сна уже не будет, он решил встать с постели и приступить к тренировке, но не смог даже пошевелиться, тело абсолютно не повиновалось.
Если бы он понимал, что пранаяма перегрузила всё же его нервную систему, отчего и возникло специфическое нарушение сна в виде спонтанных пробуждений! Если бы он был в курсе, что в определённых фазах сна тело полностью отключено даже от самой возможности движения, и в норме человек никогда не просыпается в таком состоянии тела! Если бы он спросил меня, что делать в таком состоянии, я бы сказал ему: надо спокойно подождать и двигательная способность просто восстановится...
Но Н. вышибло из сна в два часа ночи в далёком Харькове, и, будучи не в состоянии пошевелить даже пальцем, он жутко испугался. Через несколько минут тело вышло из релаксационной каталепсии, но к тому времени вегетативный шок захлестнул Н. с головой. «И вот уже третий месяц тащит меня, извините за выражение, мордой по камням, — закончил он свой грустный рассказ. — Сначала я подумал тогда, что умираю. Потом начал понимать, что это какой-то случайно спровоцированный мною внутренний маразм, но он никак не желает заканчиваться. Всё внутри играет, как будто клавиши пианино перебираются сами собой, как хотят, противно до невозможности. И страх этот не отпускает, как ложусь спать, так в мыслях: а вдруг снова? Врачи меня успокоили: со здоровьем нет проблем, это вегетатика у вас барахлит. „Почему?“ — спрашиваю их. „Да кто его знает...“. „И сколько это будет продолжаться?“ „Да придёт постепенно в норму, это не смертельно...“
«И вот теперь пришлось существенно скорректировать занятия, — сказал Н. — Как вы думаете, что мне ещё сделать, чтобы отвязаться от этой ерунды?»
Мы обсудили с ним необходимые меры, и через полгода все нежелательные проявления сами собой угасли. Без каких-либо последствий. Но — через полгода. А это был всего лишь испуг, вызванный внезапным несоответствием состояний тела и сознания. Можно представить, какие варианты эмоционального шока и его последствий можно получить при безграмотном своём поведении в процессе медитации.
Кроме того, существует вероятность, хотя и небольшая, что из-за жутких обликов издыхающего дракона внутренней тьмы может возникнуть нечто более глубинное и несравненно более опасное. Поэтому, когда эмоциональные «терминаторские» черты визуально наблюдаемых образов начинают приобретать определённо символический характер, следует над этим глубоко задуматься и до выяснения сути происходящего полностью прекратить любые попытки медитации.
Иметь дело с архетипическим «шлейфом» во время аннигиляции личностных напряжений категорически запрещено, при таком развитии событий медитативные занятия становятся просто опасными. Сам факт появления такого явления указывает на то, что следует сменить психотехнику либо перенести акцент на традиционный и безопасный метод классической Хатха-йоги.
Вернёмся к типовому случаю визуальной отработки вытесненного материала, которая, как и чисто кинестезический вариант контакта, может сопровождаться и другими проявлениями — например образы окажутся говорящими. Либо одновременно с потоком событий на экране ума в сознании возникнет текст, провоцирующий вас на ответную реакцию. Вас начнут о чём-то спрашивать, читать нотации, давать советы, быть может, всячески ругать и поносить.
Если вы хотя бы однажды мысленно ответите голосу, то считайте, что попали «на иглу» — от него уже не отвязаться, он станет неистребимой слуховой галлюцинацией. Это аналогично сюжету с гоголевским Вием, с той лишь разницей, что если ты обратил внимание на то, что — в любом виде! — стучится изнутри, тогда оно обратит внимание на тебя, и когда ваши взгляды «встретятся», расцепить это замыкание будет уже очень сложно.
Итак, что же именно можно увидеть и (или) почувствовать, когда возникнет подлинная коммуникация бессознательного с сознанием?
Это может быть что угодно, например боль, когда травматическая энергия вытесненного материала сбрасывается через ощущения. Боль может быть локальной, мигрирующей, общей, в виде мышечных судорог, сопровождаемых бешеной игрой вазомоторики. При этом в редких случаях могут возникать самопроизвольные движения тела, напоминающие некий сложный танец при сумеречном состоянии сознания.
Как ни странно, если полная релаксация является непременным условием погружения в медитативное состояние, то затем, при работе с «горячим» материалом, она непременно столкнётся с тенденцией к нарушению, поскольку могут и должны появиться любые напряжения и ощущения, это — правильный ход событий. Всё, что в этом случае необходимо — полная отстранённость, невмешательство, отсутствие каких-либо реакций.
Вначале это кажется очень трудным, вместе со страхом может возникнуть острый дискомфорт, напряжение «под ложечкой», общая мышечная контрактура и так далее, но сохраняя отрешённость, с выработанной заранее установкой на то, что всё это сродни вскрытию абсцесса и надо просто потерпеть, вы научитесь стойко переносить этот специфический, не слишком приятный процесс
И через какое-то время, отгримасничавшись, этот монстр внутренних перенапряжений испарится, как рухнувший в кипящий металл Терминатор. С момента исчезновения в медитации негативных проявлений личность приобретает новую целостность, а жизнь иное качество — это первая стадия уравновешения и успешного контакта с глубинами собственной психики.
Итак, то, с чем мы имеем дело когда стадия дхьяны в технике ЧД реализуется, оно может быть любым образом, ощущением, переживанием или ещё чем-нибудь, чему нельзя подобрать никакого названия.
Необходимо лишь пассивно переживать процесс в том виде, в котором это вам дано, оставаясь неподвижным, расслабленным, отрешённым — и ничего больше. В процессе медитации запрещается текущий анализ и попытки понимать переживаемое! Что бы не происходило, вы должны оставаться бесстрастным свидетелем, и только. Если медитация сопряжена с визуализацией, то правильным будет смотреть на весь экран ума в целом, ни в коем случае не фокусируя восприятие на каком-либо его участке, отдельном образе, ощущении или эмоции. Следует дать произойти тому, что должно случиться в этом процессе. Подготавливаясь к любой медитативной практике или завершая её, помните, что вы намеренно изменили на какое-то время параметры сознания, дав возможность бессознательному проявить себя. Включился естественный процесс психической саморегуляции, уравновешения сознания и личного бессознательного, которые ранее никогда не вступали в непосредственный контакт друг с другом. И единственное, чем можно способствовать естественному и эффективному протеканию этого процесса — ему не мешать.
Всё, что теоретически способна предпринять личность в такой ситуации, заранее будет неверным, потому что любая волевая попытка вмешательства автоматически повышает напряжённость изменённого посредством тотальной релаксации бодрствующего сознания до стандартного уровня, тем самым отбирая у бессознательного потребную для коммуникации энергию.
Что бы не переживалось в процессах медитации, если делать всё как надо, никакой опасности нет. Если возникающий страх непреодолим, значит, вам просто нельзя заниматься медитацией, необходимо сначала какими-то другими методами снизить уровень внутреннего напряжения. Это достигается упорядочиванием жизни, регулярной практикой Хатха-йоги и систематическим глубоким расслаблением.
Если «видения», ощущения, эмоции в сегодняшнем медитативном «сеансе» иссякают сами по себе, состояние начало терять устойчивость, значит, процесс исчерпан, и не следует пытаться продлить его. Если переживания или ощущения стали нестерпимыми, следует глубоко, медленно вдохнуть и выдохнуть и, сохраняя неподвижность тела, без паники, медленно открыть глаза.
В редких случаях при медитативной отработке внутренних напряжений возникают непроизвольные движения рук или всего тела, этого бояться не нужно.
С успешным началом и развитием внутренней коммуникации резко меняется характер сновидений и общее эмоциональное состояние, восприятие окружающей действительности, в которой иногда начинают происходить странные вещи (описанные в главе «Необычные способности»), но пугаться этого также не нужно.
Для сравнения можно отметить, что тот же самый эффект, который обеспечивается индивидуальной реализацией медитативных психотехник в йоге, Юнг решает следующими способами:
— свободное фантазирование, для чего нужны систематические упражнения по созданию мыслительного вакуума в сознании;
— систематическая запись снов или фантазий;
— спонтанное рисование;
— восприятие внутреннего голоса;
— спонтанные движения тела;
— метод свободных ассоциаций (который ведёт своё начало от Фрейда);
— индивидуальная работа аналитика с пациентом в рамках личностного процесса индивидуации.
Безусловно, метод аналитической психологии — гениальное достижение, но нельзя не отметить один из его изъянов: сам Юнг был первым и скорее всего единственным, кто был способен использовать своё детище со стопроцентной эффективностью.
Второй печальный недостаток концепции возник уже после смерти основателя, когда его ученики объявили аналитическую психологию не более и не менее, как очередным единственным путём всеобщего спасения.
Большая неудача, что Юнг не был в достаточной степени знаком с практической йогой, впрочем, он сам открыто признавался в этом — единственный из представителей научного мира нашей эпохи. Если бы его знания соединить с опытом йоги... К сожалению, они не совпали во времени, и, может быть, это большая потеря.
После того, как медитация ЧД что называется пошла, можно сократить или вовсе исключить предварительные её этапы. Чаще бывает так, что из общих подготовительных действий каждый оставляет то, что помогает именно ему войти кратчайшим путём в искомое состояние.
Никогда не следует забывать: главное — сохранение и удержание полной релаксации тела и ума! Без этого никогда не удастся получить коммуникацию с бессознательным. Поэтому тем, кто некачественно расслабляется, пробовать себя в любых разновидностях медитативной практики — пустая трата времени.
Считается, что в любых формах медитации всегда следует сохранять полную осознанность. Если вы теряете себя, впадаете в остолбенение, забываетесь — это не медитация, которая подразумевает контакт сознания со своей основой, являясь по сути дела процессом восприятия информации. Невзирая на всю опустошённость сознания, на понижение его энергетики (что активизирует бессознательное), какая-то часть Эго, какой-то его процент всегда остаётся в виде некоего регистрирующего и «сторожевого пункта». Если имеешь дело с обратной связью, отсутствовать или засыпать не имеет смысла.
Приведу два опасных, но достаточно типовых варианта развития событий, когда отрицательные содержания могут проявиться на экране ума в позитивной форме либо фабрикуются самим сознанием в виде своеобразной подделки искомого процесса. Для этого обратимся к созерцательной практике древнего христианства, которая использовалась в исихазме («исихия» — значит покой, безмолвие — по смыслу это схоже с йоговской практикой «антара моуны»).
Самое интересное заключается в том, что традиция «исихазма», отнюдь не одобряемая Русской православной церковью, в полуподпольной форме дожила чуть ли не до наших дней в таких разновидностях русского монашества, как старчество и схимничество. После собора 1504 года, когда иосифляне добились осуждения нестяжательской ереси, Нил Сорский удалился в пустынь, где и продолжил обучение Иисусовой молитве самых способных и ревностных последователей.
Для нас, однако, наибольший интерес представляют параллели между «умным деланием» и образной медитацией.
Неправильное и опасное развитие событий в процессе «умного делания» отцы Церкви называли «прелестью», хотя то, что подразумевается под конечным контактом в Иисусовой молитве, лишь весьма косвенно соотносится с тем, о чём идёт речь в самореализации посредством метода йоги (подробнее — см. гл. «Йога и христианский мистицизм»). Однако последовательности событий, имеющих место в самьяме йоги и «умном делании», вполне годны для сравнения, поскольку запускаются одни и те же механизмы, в итоге по разному срабатывающие.
Когда разбиралась практика асан, шла речь о принципе «у-вэй», о «действии недействием». Собственно говоря, этот принцип реализуется в любой медитативной технике, будь это Иисусова молитва или ЧД (хотя в последней с определёнными оговорками). В обеих случаях адепт создаёт необходимые и достаточные условия для того, чтобы включился известный естественный процесс. Создание таких условий, как и выбор метода — прерогатива субъекта. Но когда искомое началось, субъекту больше здесь делать нечего.
Вот как говорит об этом святой Игнатий Брянчанинов: «В молитве Иисусовой есть два главнейших периода. В первом молишься при одном собственном усилии. Божья благодать несомненно присутствует, но не обнаруживает себя. Во втором периоде благодать обнаруживает своё присутствие и действие, соединяя ум с сердцем, доставляя возможность молиться непарительно (как бы само собой). Молитва первого периода — трудовая, деятельная, второго — благодатная и самодвижная» («Но молитва питаясь молитвой произносит молитву сама»).
Святые Отцы категорически настаивают на том, что высшее состояние и благодать Божия не приобретаются собственным усилием и не приходят без непрерывного покаяния.
Понятно, что ощущение покаяния есть прежде всего осознание своей ничтожности перед лицом Бога или мироздания, что ведёт к необходимому уменьшению масштаба самооценки, осознанию того, что «Дождь идёт и землю мочит, доходит влага до корней, и то, чего живой не хочет, — того он ждёт всего сильней. Над лесом пляшут под сурдинку, большие майские жуки, и жизнь и смерть стоят в обнимку на берегу одной реки».
Только при реальном масштабе самооценки человек не станет пытаться самостоятельно одолеть весь путь от начала до конца, лично контролируя каждый шаг и надеясь исключительно на самого себя. Недаром на латыни слово «сатана» пишется как «IPSE», что означает «сам». Любой переход — в медитации ли йоги или в Иисусовой молитве — за ту грань, где человеческие полномочия кончаются, аннулирует все достижения, затраченные усилия и приводит к неприятностям. Отсюда самыми страшными грехами отцы Церкви считали самомнение и самочиние. Они настаивали на том, что благодать Божья даётся только тем, что (кто) находится вне человека, и гораздо предпочтительнее падающий и встающий, нежели стоящий и не кающийся. С одной стороны, понятна и естественна человеческая гордость с её больным вопросом: «Тварь я дрожащая или право имею?», с другой стороны, как уже отмечалось, аналитический разум и человеческая воля привыкли брать на себя слишком многое.
Конечно, мало кто обращается к йоге из чистого интереса и в полном объёме, гораздо чаще к этому подталкивают насущные проблемы бытия и собственного здоровья. Но можно сказать иначе: лишь тот, кто очень этого желает, быть может, сумеет самореализоваться, — имея определённые предпосылки к этому как вне, так и внутри себя самого.
Вспоминается печальный случай, когда женщина средних лет — назовём её Т. — попала на один из семинаров нашего центра в 1992 году. В силу ряда травмирующих ситуаций детства и периода взрослой жизни её нервно-психическое состояние было тогда достаточно скверным, этой матери троих детей была показана только йога тела. Эффект был достаточно хорошим — довольно быстро ей удалось расслабиться и получить ощущение жизненной устойчивости, хотя до непосредственного устранения внутренних проблем ещё предстоял долгий путь. Однако в промежутках между нашими семинарами она, к сожалению, посещала йоговские «мероприятия» в Туле, где некие «учителя» учили медитировать всех подряд и без какого бы то ни было разбора.
Когда у этой женщины появился внутренний голос, ей порекомендовали постоянно с ним общаться, поскольку это, дескать, является признаком «продвинутости». Встретившись с ней год спустя, я был потрясён ярко выраженной степенью её неадекватности и общей заторможенностью. На мои расспросы по поводу «голосов», она лишь бледно улыбалась: «Я теперь всё время с ними говорю...»
Вскоре по так и не установленной причине она «случайно» выпала из окна восьмого этажа, оставив троих сирот.
Закон — это точное знание того, что делать нельзя, что было хорошо известно отцам Церкви уже сотни лет назад, хотя, быть может, формулировалось ими порой чересчур метафорично в силу неосязаемости предмета.
Святой Феофан объясняет две неправильных разновидности образа внимания и молитвы в «умном делании» так: «В естественном порядке наших сил на переходе извне внутрь стоит воображение. Надо благополучно миновать его, чтобы попасть на настоящее место внутри. По неосторожности можно застрять на воображении, и думать по незнанию, что ты вошёл внутрь, тогда как это преддверие, и застреванию всегда сопутствует самопрельщение...
Самый простой закон для молитвы — ничего не воображать! До тех пор, пока наше помышление о Боге несовершенно, оно связано с какой-либо формой (В ранних памятниках буддизма, например на барельефах, место Будды всегда оставалось пустым — В.Б.).
Всячески надо стараться о том, чтобы молиться без образов Божьих. Стой в сердце с верою, что Бог есть тут же, а как есть — не соображай!»
Как мы видим, отцы христианской Церкви вообще были против созерцания образов, очевидно, не отдавая себе полностью отчёта, что стоит за этим, они знали из опыта, что контакт неискушённого человека с образным материалом бессознательного без соответствующих знаний и навыков чрезвычайно опасен.
«Некоторые, — говорит Симеон Новый Богослов, — предстоя на молитве, возводят очи на небо и ум, и воображают в уме своём Божественное промышление, небесные блага, чины, святых ангелов и обители святых — всё, что говорится в Писании об этих предметах, вызывают их из памяти и перебирают воображением во время молитвы, стараясь потрясти этим свои чувства, в чём иногда и успевают. Это многие и считают проявлением подлинного религиозного настроения».
Святой же Феофан утверждает: «Представлять предметы Божественные под теми образами, как они представляются в Писании, нет ничего худого и опасного. Мы и рассуждать о них иначе не можем, как облекая понятия в образы, — но не должно никогда думать, что и на деле так есть, как эти образы являются, и тем более останавливаться на этих образах во время молитвы.
Во время благочестивых размышлений это уместно, или при Богомыслии, но во время Иисусовой молитвы — нет! Образы держат внимание вовне, как бы священны они не были, а во время молитвы вниманию надо быть внутри, в сердце.
Если кто зрит образы в начале практики Иисусовой — он не прав! Но в этой неправости — только начало беды, которое наводит на нечто худшее и опасное.
Созерцание образов этих бывает весьма приятным и разнеживает душу, ей кажется, что это именно то, что надо, человек начинает молить Бога, чтобы он оставил человека в этом состоянии, — а это прелесть!
У такого человека путь пресекается в самом начале, так как искомое считается достигнутым, хотя достижение ещё и не начато».
Ясно, что здесь речь идёт о наблюдении типового потока образов при естественном их течении в сознании, устроенном соответствующим образом, что не имеет отношения ко внутренней коммуникации и скорее относится к психическому программированию.