Страница:
Стоп! Куда он идет? Зачем? Опасается засады. Её здесь нет.
Виктор остановился. Мары терпеть не могут реликтовые леса. Когда врата открыты, обходят морталы стороной. Ну а зимой... кто знает, что здесь творится зимой? Будем считать – пока безопасно. Мортал не слал никаких предупреждений.
И тут чья-то рука легла Виктору на плечо.
Он вздрогнул и повернулся, автоматически хватаясь за рукоять пистолета. Но оружие так и не вынул. Перед ним стоял Бурлаков.
Григорий Иванович что-то сказал. Что – Виктор не понял. Не угадал по губам.
– Я ничего не слышу. Меня контузило. – Виктор поднес руку к голове.
– Ско-ре-е, – сказал Бурлаков, старательно артикулируя. Во всяком случае, так показалось Виктору.
– Будете у нас проводником? – спросил Виктор.
Бурлаков кивнул и указал на часы.
Они зашагали назад.
– Да, я знаю, они остановятся, как только закроются врата, – отвечал Ланьер.
«Как он здесь появился? – думал Виктор. – Стоял на дороге и ждал? Вряд ли. Он был совсем не здесь. Мгновенно перенесся. Как тогда – у вездехода. Спросить? Но зачем? Я даже не услышу, что он ответит».
Они вновь вышли на дорогу. У поворота их поджидала Терри. Она заговорила, энергично замахала руками.
– Это хозяин крепости. Он вернулся за нами. Ну, теперь не пропадем! – Как всякий глухой, Виктор не говорил – орал.
Терри приложила палец к губам.
Виктор понял и кивнул. Боль тут же вспыхнула с такой силой, что Виктор невольно зажмурился.
– Поторопитесь, – сказал Бурлаков. – Уходим. У вас много раненых?
– Тридцать три, – отвечала Терри. Место умершего на носилках теперь занял Каланжо. Терри посмотрела на Виктора и уточнила: – Тридцать четыре.
– Физраствор есть?
– Хватает. Две сотни манжет.
– Распределите среди раненых. Всем наесться. И в путь. Всю дорогу пить воду маленькими глотками. Особенно часто после полуночи. Старайтесь не спать, если кто-то заснет, тут же будите. Есть тоже не забывайте. Понемногу и часто. Ешьте до того, как почувствуете голод. Хотя бы пищевые таблетки.
Виктору все то же Бурлаков объяснил знаками.
– А лошадей тоже кормить? – поинтересовался «эльф» Орловский.
– Конечно! Овес есть?
– Нету.
– Кормите сухарями, все время. И поите. Иначе сдохнут в мортале.
Его послушались. Мгновенно кинулись выполнять приказания. Бурлаков залез в первый вездеход вместе с Виктором и Борисом. Рузгин что-то бормотал. Может, молился? Потом Виктор разобрал по губам – Борис повторял одну и ту же фразу: «Мортал нас сожрет, сожрет... сожрет...»
– Не волнуйтесь, – Григорий Иванович похлопал Рузгина по плечу. – Я сотни раз проходил мортал. Главное – его надо чувствовать. Вы – верующий?
– Да.
– И крестик есть?
– Конечно. Я – крещеный.
– Покажите.
– Зачем? – удивился Рузгин.
– Покажите, – повторил Бурлаков.
Борис расстегнул ворот, выудил из-под грязного белья серебряный крестик на молекулярной нити.
– Отлично, – Бурлаков улыбнулся. – Только зря носите на такой прочной нити. Лучше обычный шнурок или цепочка серебряная. Если мар с живого крест начнет рвать – шею срежет. А цепочка или шнурок порвутся.
– Я знал, что вы вернетесь, – сказал Бурлаков.
Виктор поразился – он вновь слышал. И боль в голове прошла, как будто не было никакой контузии. Только в ушах мелодично и тихо позвякивало: как будто кто-то рядом звонил в колокольчик.
Они ехали уже давно по лесу. Сколько? Часы стояли. Значит, полночь миновала, ворота закрылись. Теперь уже не определить, сколько времени они в мортале. Наверное, Виктор задремал...
– Мы скоро проскочим мортальный лес, – пообещал Бурлаков. – Еще полчаса, не больше. Глотайте таблетки и пейте воду.
– Вы знали, что мы примем ваше предложение и вернемся. Но откуда?
– Вы не могли бросить раненых.
Хотя Виктор отчетливо слышал голос, вокруг было абсолютно тихо, лес не шумел. Ни единого звука, если не считать слабого гула универсальных моторов. Виктору чудилось, что лес сжимается, сдавливает его, сминает...
– Мортал нас сожрет, – повторил, как заклинание, Борис.
– Нет, – покачал головой Бурлаков. – Когда ворота открыты, можно находиться всюду, кроме эпицентров. Да и после закрытия врат иногда полезно прогуляться в мортале. – Бурлаков посмотрел на свои часы.
Они шли. «Механические», – сообразил Виктор. Но какое время они показывают?
– Мы скоро проедем мортал. Я все рассчитал, – говорил тем временем их проводник. – Маров здесь нет. Для засады это место не годится.
– Откуда вы знаете, что мы скоро приедем? – не поверил Рузгин. – В мортале ничего рассчитать нельзя.
– Я не первый год хожу по этим лесам.
– Зачем вы нас позвали к себе в крепость? Ведь вы не знаете, что мы за люди. Вдруг мы опасны? – спросил Рузгин. – Придем в вашу крепость и разграбим ее?
– Хотите остаться за вратами навсегда?
– Нет, конечно.
– Тогда не говорите ерунды. Без проводника вам не прожить. Завратный мир таит куда больше опасностей, чем вам кажется. И мары – нее самое худшее зло, поверьте. Я помогу вам пережить зиму. Впрочем, и весной тоже будет сложно. Всех, кто живет за вратами, новички принимает за маров и стреляют без предупреждения. Придётся связаться с наблюдателями. У меня есть кое-какие контакты. Следующей осенью вам надо выйти в свой мир. Так что держитесь за меня. Или пропадете.
Виктор кивнул: он слышал кое-что о здешних нравах. Без проводника им не обойтись, Голова вновь отяжелела. Все тело ломило, будто он пробежал марафон. Знакомое чувство... Лес начал высасывать силы.
– Вы давно не пили. Немедленно выпейте воды и что-нибудь съешьте. – Бурлаков протянул своим спутникам по сухарю.
– Вы были учителем? – спросил Ланьер. – Там, за вратами? В прежней жизни.
– Как вы узнали?
– Почувствовал. И еще вы чем-то похожи на рена Сироткина.
– На кого?
– Вы его не знаете.
Виктор вытащил из кармана «Дольфин». Бутылка была полна конденсата. Только теперь Виктор ощутил, как хочется пить. Он жадно сделал пару глотков. Высосал бы и целую бутылку. Но знал – много пить нельзя. Протянул «Дольфин» Рузгину.
Бурлаков приложился к своей фляге.
– Но вам-то какая корысть оттого, что вы поможете нам выжить? – спросил Виктор.
– Крепость нужно оборонять. У нас хватает врагов. Вы мне поможете продержаться зиму, а я помогу вам выжить, как обещал. Осенью вы уйдете, я снова найду таких же несчастных, как вы. Новый год – новые люди. Мне нравятся новые лица.
– Но мост не рушится каждую зиму.
– Зато каждую зиму, отступая, и «красные», и «синие» бросают своих раненых. Да и просто отставших, заблудившихся хватает. Всегда.
– Ну и зачем вам раненые? У вас частный госпиталь, и они вам платят? – подивился Борис.
– Нет, Кстати, вы не представились, молодой человек.
– Лейтенант Борис Рузгин, – не слишком охотно отозвался молодой человек.
– Ворота закрылись. Званий нынче нет, – заметил Бурлаков.
– Виктор Павлович, портальщик из «Дельта-ньюз»... – сказал Ланьер.
– Портальщик. «Дельта-ньюз»... а фамилия?
– Ланьер.
– Не может быть! – Бурлаков внимательно оглядел Виктора. – Вы?!
– Почему не может быть? – Виктор улыбнулся, польщенный: похоже, слава его портала пришла и сюда, за врата.
– Потом объясню. Пейте, все время пейте. В этом лecy организм очень быстро теряет влагу. За пятнадцать минут можно умереть от обезвоживания.
Борис тряхнул бутылку, глотнул, вернул «Дольфин» Виктору.
– Мы уже однажды были несколько дней в мортале, – признался Рузгин. – Летом. Из одиннадцати выжили трое.
– Зачем вы отправились летом в мортал? – подивился Бурлаков. – Не знали об опасности?
Виктор слегка пихнул Бориса в бок: не хотел, чтобы тот рассказывал про их экспедицию. Но Рузгин то ли не понял знака, то ли решил все равно рассказать. А впрочем, пусть рассказывает... Виктор почувствовал знакомую апатию. Лес начал его подчинять.
– Один придурок нас повел. На наше счастье, там и сгинул, – хмыкнул Борис. – Иначе никто бы не выжил. Нас вывел Виктор Палыч. Двоих убило поваленным деревом, двое умерли еще в мортале. Просто упали, и все...
– Так зачем вы туда пошли? – повторил свой вопрос Бурлаков.
– За сокровищами! – расхохотался Рузгин.
Тем временем лес по обеим сторонам дороги изменился. Чаще попадались березы, ели сделались ниже. На дорогу выскочил заяц, метнулся из стороны в сторону и исчез в ельнике.
Борис затормозил.
– Можно выйти, – сказал Бурлаков. – Мы в корреляционной зоне.
Они выбрались из кабины. Виктор, повинуясь какому-то внезапному порыву, провел ладонью по лицу. Как минимум пятидневная щетина покрывала щеки. Из вездехода выбрался, пошатываясь, капитан Каланжо.
– Зачем мне на башку накрутили эту гадость? – пробормотал он, срывая корявые пенобинты.
На лбу его краснела полоса – только-только начавшая подживать рана.
Из второй машины появилась Терри.
– У раненых все манжеты пустые, – сообщила она.
– Сколько времени мы были в мортальном лесу? – спросил Виктор.
– В нормальной хронозоне прошло не более часа, – невозмутимо отвечал Бурлаков. – А мы как будто прожили пятеро суток. Советую всем плотно перекусить.
Рузгин, не дожидаясь совета, уже выскребал мясные консервы со дна банки.
– Всех ваших раненых при умелой организации процесса я могу вылечить часа за три-четыре, – объяснял Бурлаков Терри. – Но лучше это делать поэтапно. Иначе ребята умрут от истощения.
Виктор рванулся к обочине. Расстегнул штаны. Струя ударила в слежавшуюся хвою.
– Черт, так ведь и мочевой пузырь может лопнуть... за пять-то суток... – пробормотал Борис, отливая рядом.
От политой теплым хвои поднимался пар.
– Не волнуйтесь, – усмехнулся Бурлаков, – все процессы идут как в анабиозе. Вы стареете, раны заживают, но воды и пищи требуется куда меньше.
– Ну, спасибо, утешил...
К ним подошла Терри. Виктор спешно застегнул штаны.
– Не стесняйтесь. Думаете, я ничего подобного не видела? Я кое-что знаю про мортальные зоны. Потому и осталась. Как голова? – спросила она у Виктора и дотронулась пальцами до виска, полагая, что он по-прежнему не слышит.
– Кажется, на месте, – отвечал Виктор. – Немного кружится, а так порядок.
– Слух вернулся? – Кажется, Терри этому не поразилась.
– Как видите.
– Вам повезло. Вас может вылечить время.
ИНТЕРМЕДИЯ
На войну Бурлакова призвали лейтенантом. Ему было тридцать семь, он преподавал русский язык и русскую литературу в школе. Ученики приводили его в тихое отчаяние. Они писали «как ни будь» вместо «как-нибудь» и «подлижащие» вместо «подлежащее»; упорно не хотели частицу «не» отделять от глаголов, сорок ошибок в тридцати пяти словах диктанта не было для них пределом, зато теперь двоечники проносили на уроки наладонные компьютеры вместо старинных «шпор». Русский язык и литература имели к войне отдаленное отношение. Но параллельно Бурлаков закончил курсы информатики и программирования. А это уже была военная специальность. Его отправили на двухмесячные курсы переподготовки, а потом – в действующую армию.
По всем расчетам, у него было лишь десять шансов из ста уцелеть после первого боя. Он получил чин лейтенанта, потому что всех «тактиков» выбрасывали на фронт лейтенантами. Младшими лейтенантами уходили лишь программисты. Такое вот деление. У него в подчинении было три десятка тупых кибов с плоскими коробками вместо голов, с черными полушариями цифровых камер вместо глаз. Сказать честно, в глубине души лейтенант побаивался своих вояк-машин. Из людей – два младших лейтенанта-программиста с впаянными в головы выводными клеммами Впрочем, они могли управлять кибами и на расстоянии с помощью чипов. Но напрямую через разъем с машинами было общаться проще. С помощью проводов они присоединялись к подопечным киберам и настраивали их соответственно программе. Бурлаков просил, чтобы ему дали «дублонов», то есть пару: кибер и программист. Человек сидит в неуничтожимом модуле, а кибер бегает по полям и лесам и стреляет из гранатометов и бластеров Удобно. Просто сказка. Фантастика. Но «дублоны» были крайне дороги, их использовали лишь в особых операциях – так, во всяком случае, звучала официальная версия. Это вам не Америка, где почти все солдаты только управляют киберами, У каждого парня с вживленным клеммником есть два, а то и три механических тела на смену. Одного загубят – второго посылают, потом третьего. Каждый закодирован кодом ДНК хозяина, в плен захватят киборга, а он – бац – и самоуничтожится, взорвется, как шахид. Да еще в нужный момент. В штабе, к примеру, или в лаборатории, где его взломать попытаются. Поначалу появление таких «пленных» наводило панику, потом поступил приказ: пленных не брать. Ни кибов, ни людей. И хорошо, и плохо – «востюги» перестали ходить за «языками», но и руки поднимать вверх теперь не имело смысла, все равно пристрелят.
Итак, их выгрузили из аэробуса на прифронтовом аэродроме. Неактивированные кибы лежали в амортизационных мешках неподвижно, ожидая, когда в их электронные мозги поступит приказ. Было два сержанта-механика – вдруг у какого-нибудь киба заклинит ногу или, не дай Бог, руку со встроенным автоматом. У механиков тоже были клеммники, впаянные в мозг, и механики все время ругались с программистами, потому что код настройки был один и тот же, и лейтенанты не могли определить, от кого прошел сигнал – от программиста или от механика, который тестирует работу конечностей. На самом деле это был полный идиотизм: механиков для настройки требовалось в два, а то в три раза больше, чем программистов. Восемьдесят процентов проблем кибов были механическими. Но кто-то наверху решил, что механиков и промеров должно быть фифти-фифти. Поэтому программеров обучали устранять кое-какие простейшие механические неполадки.
И еще было двенадцать людей-рядовых. Кибы многофункциональны, но все равно люди приспосабливаются лучше. К тому же начальство считало, что рядовые из мяса и крови необходимы, чтобы поднять боевой дух кибов. Потому как кибы обижаются, если топают умирать одни, без человеческого общества. Рядовых (всем по восемнадцать-девятнадцать, прыщеватые, долговязые, но в общем-то крепко сбитые парни) называли за глаза «митом». Электродов в мозгу и клеммников им не полагалось. Хотя оружия и оборудования на каждого было навешано на несколько тысяч евродоллов.
– А что кибам заменяет адреналин в крови? – интересовались мальчишки.
«Бушует адреналин в крови», – эти слова Бурлаков слышал постоянно. Любимое выражение. Как будто они сюда и пришли ради этого самого адреналина...
На передовую их везли в кузове старого грузовика. Кибы лежали, как дрова, а младшие лейтенанты рассказывали друг другу нудные сетевые анекдоты, всячески подчеркивая свою иность, мол, не армейские, гражданские парни, временно призванные, временно одетые в эту пятнистую, ничего не способную закамуфлировать форму. Рядовые нервничали. Смотрели испуганно на командира. Ожидали, что он их спасет от смерти. Бурлаков поглядывал на сложенных в кузове кибов, и под ребрами противно холодело: а что, если не включатся? Что тогда? Их же разметут. К чертям собачьим разметут. Впрочем, если и включатся, все равно им не выстоять. Востюги прут и прут. Говорят, их может остановить только одно: бомбы вырожденного пространства. Когда сбросили такую бомбу, «востюги» мигом покатились назад. Отступали и дохли как мухи. Дороги были усеяны трупами. Потом дороги поливали напалмом и жгли трупы, все вокруг жгли, потому что боялись эпидемий.
Наконец прибыли на место. Выгрузились у какого-то чудом уцелевшего домика. Каждого киба приходилось вытаскивать втроем. Стальные парни оказались тяжеленными. Грузовик тут же отправился назад – он свою работу выполнил и теперь возвращался в расположение полка.
Лейтенант осмотрел домик. Выбитые окна, повсюду мусор – банки, обрывки пакетов, стреляные гильзы. В центре огромная куча дерьма – мамонт насрал, вероятно. Бурлаков велел выдуть маскировочную сеть, а в домик не заходить. Программисты принялись активизировать кибов. Лейтенанты колдовали с управляющими компами. Механики тестировали работу рук и ног. Особенно рук. И вот уже один, второй, третий киб ожил...
Питания каждому кибу хватит на сутки. Надо распределить ящики со сменными батареями, – доложил младший лейтенант Цой. Лицо у него было почти европейское, только волосы – как вороново крыло. Наполовину кореец. Как его взяли в армию, да еще программистом кибов? Верно, проверяли раз сто.
Предложение ценное. Сам себе батарею киб вставить не может Так устроен. Дополнительная страховка.
Рядовой, получив приказ, кинулся искать ящики со сменными батареями. Не нашел. Вернулся, вытянулся в струнку. Лицо перекошено от ужаса Нет батарей! Теперь все бросились на поиски. Безрезультатно. Сменных батарей не было. Бурлаков помнил, как их грузили! Патроны, гранаты, десинтер (так его называют; на самом деле это всего лишь усовершенствованный огнемет).
Все перерыли. Ни одной сменной батареи. Бурлаков втайне ущипнул себя. Он надеялся, что спит. И сейчас проснется, а в том ящике найдутся батареи.
В указанном ящике нашлась тушенка. Яркие этикетки. Голограммы «made in USA».
– Хотя бы голодными не помрем, жратва – первое дело, – хмыкнул Цой.
– Прекратить активацию кибов! – приказал Бурлаков. Программисты успели запустить пять штук. – Какие предложения?
Он посмотрел на механиков и программистов с надеждой. Вдруг придумают, как заставить кибов работать на тушенке?
– Да никаких, – пожал плечами Цой.
– Вытащить у неактивированных кибов батареи, – искоса глянув на Бурлакова, сказал другой младший лейтенант. Тощий, сутулый и как будто все время испуганный. Фамилия у него была подходящая – Сироткин.
Даня Сироткин учился на втором курсе универа. Был бы на третьем, получил бы бронь и отправился бы тестировать кибов в тыл. А так угодил на передовую. Невезучий. И папа с мамой у него невезучие.
– Запустим десять кибов, – решил Бурлаков. – Остальных выпотрошим и сожжем им мозги.
«Капитан сделает из меня котлету. Может и под трибунал отдать», – мелькнула мысль. Но у них приказ – в бой вступить через двое суток. Ну, пусть бы им надо было оставаться на месте, в этом Богом забытом сожженном поселке, где – сразу видно – недавно шли бои, и держать оборону. Тогда можно было бы обойтись и без запасных батарей. Активировать кибов только в момент нападения. Так нет, они должны выдвигаться к какой-то высоте и атаковать. Неактивированные киборги могли только лежать бревнами, а не выдвигаться... Эх, сюда бы пять-шесть телег с дюжими лошадками, дотащили бы технику до передовой. Смешно? Ни чуточки. Вон, немцы во Вторую мировую при наступлении в пехоте всё время использовали гужевой транспорт. В каждой пехотной роте было до двадцати лошадей и всего один грузовик. На дивизию шесть тысяч лошадей. А мы своих лошадок в атаку... ура, кавалерия... – под пулеметы.
У Бурлакова не было ни лошадей, ни телег, ни бронемашин. Говорят, со спутника бронемашину легко засечь, а человека или киба – труднее. Любую крупную цель тут же накрывают «умные» ракеты. Потому транспорт – только в тылу. А на передовой – пешочком, как в старину.
– Мы что, будем их убивать? – изумился стоящий неподалеку рядовой.
– Отставить!
– Слушаюсь, мой лейтенант! – вытянулся в струнку рядовой. Новенькая с иголочки форма, темные кудрявые волосы коротко подстрижены, Нос с горбинкой, карие глаза. Красавчик! Девчонки, провожая, наверняка висли на нем гроздьями.
– Мой лейтенант? Разве я твой? – изумился Бурлаков.
– Никак нет, сэр.
– Сэр? Разве я британец? Или прибыл из Штатов?
– Никак нет, френд!
«Вот же чучело».
– Имя и номер, рядовой.
– Поль Ланьер, прибыл из Евросоюза по обмену. – «Красавчик» позволил себе улыбнуться краешком рта. Чуточку торжествующе. И уж потом назвал номер.
По обмену. Этого еще не хватало!
Союзническая программа обмена свалилась им на голову сразу же после начала войны. Какой-то ушлый корреспондент то ли от Си-Эн-Эн, то от Би-Би-Си заснял огромную фуру, набитую мертвыми телами. Молодняк. Мальчишки. Убитые во время неудачного прорыва. Их почему-то не закопали прямо там, на поле, а подобрали тела и отправили в тыл. Без мешков, вповалку. Разумеется, эта фура попалась на глаза фотокору. Запись три дня крутили по всем новостным каналам, с комментариями о том, что русские опять затыкают дыры на фронте мясом, как во Вторую мировую бросали на пулеметы своих парней с винтовками. «Надо с этим покончить и потребовать от командования русских планировать операции с людскими потерями не более десяти процентов», – заявил полковник Вилли Скотт, герой тайваньской операции.
Сотни добровольцев кинулись на призывные пункты, требуя, чтобы их перебросили в Россию на фронт – в их присутствии начальство не посмеет отправлять людей на бессмысленную бойню. Особенно много среди добровольцев было юных особ женского пола от восемнадцати до двадцати пяти. Правда, девиц обычно просили остаться, чем вызывали многочисленные протесты феминистских организаций. Так вот, этот Ланьер был из тех гуманистов-добровольцев. Лучше бы прислали штук двести «дублонов».
– «Дублонов» тоже прислали, – сказал Поль.
– Что? – Бурлаков опешил. – Ты читаешь мысли? Электрод усиления биотоков?
Он слышал про такое новшество, но почему-то не верил... в этом было что-то чудовищное – слышать чужие мысли...
– Нет, – покачал головой Поль. – Я – ордермен. Это новая служба. Иногда нас называют виндексами. Ордермен – хорошо звучит. Но есть не слишком красивая историческая аналогия. Лучше виндекс. Защитник. У нас активирована та часть мозга, которая отвечает за интуицию и эмпатию. Я просто посочувствовал вам и понял: вы сейчас посмотрели на меня и должны были непременно подумать именно про «дублонов». Подумать о том, что в наше время глупо рисковать человеческими жизнями, когда есть современная техника... И... – он говорил обо всем как будто серьезно, но всё же с какой-то едва заметной иронией. Возможно, он и над собственной смертью 6удет иронизировагь.
– Ордеры эти ваши – это что-то вроде спасателей?
– Вроде – ненужное слово. Мы – спасатели. У каждого – сверхспособности.
– Генетические мутации?
– Нет. Зачем же так грубо вмешиваться в натуру человека? Всего лишь умение активировать мозг. Мы научились использовать запас прочности, предусмотренный природой.
Бурлаков задумался ненадолго. Потом улыбнулся.
– А кибам ты тоже сочувствуешь, эмпат?
– Да, многие считают их живыми. Я отношусь к ним с симпатией. Здороваюсь, когда они включены. Разве вам не бывает грустно, когда вы отключаете домашний компьютер?
– Обливаюсь слезами, – съязвил Бурлаков.
Ланьер не заметил иронии.
– К счастью, память кибов несложно продублировать и восстановить. Они умирают и возрождаются с нашей помощью. Фактически их можно сделать бессмертными в отличие от нас.
Этот юнец с легкостью рассуждал о бессмертии в двух шагах от смерти.
– Ты небось и сперму в банк на хранение сдал? – спросил Бурлаков ехидно.
– Конечно. У нас никого не возьмут в армию, если не оставишь свою ДНК и образцы спермы как минимум в двух банках хранения. В случае моей гибели Евросоюз гарантирует посмертных детей.
Поль говорил о витальной программе как о чем-то естественном, без тени иронии. Ну, как, к примеру, о том, что надо чистить зубы по утрам и вечерам. Что смешного в том, что человек утром почистил зубы? Даже если вечером его убили.
– Они тебе очень нужны, эти посмертные дети? – спросил Бурлаков.
– А вы разве не сдали образцы, сэр? – поинтересовался Поль. В голосе его было искреннее удивление.
Бурлаков закашлялся и оставил вопрос рядового без ответа.
– Если выбирать между человеком и киборгом, кого ты выберешь? Кем пожертвуешь в бою? – спросил после паузы. Он вновь чувствовал себя учителем, дискутирующим с учеником. Бурлаков любил таких детей: по каждому поводу свое мнение, иногда они пытались доказать абсолютную белиберду. Но с каким жаром! Где теперь его охламоны? Живы ли? Так же служат мясной добавкой к металлическим воякам?
– Киборгом, сэр.
Бурлаков не стал его одергивать. Сэр, так сэр. Ему нравилось это обращение.
– А почему киборгом? – Но это же очевидно.
– Разве?
Похоже, вопрос поставил Ланьера в тупик.
– Потому что киборги все одинаковы, а каждый человек – уникален, – Полю казалось, что он нашел удачный ответ и торжествовал совершенно по-ученически.
– Я могу тебе возразить, что «в основе своей человек – это безликое существо и подобная вера в неповторимость каждого – всего лишь пустая иллюзия». Но я сам не согласен с этим утверждением. Допустим, у нас другая ситуация, сотня клонов. Что тогда? Ты бы пожертвовал этими одинаковым людьми?
Поль не нашел ответа.
– Разрешите подумать, сэр?
Виктор остановился. Мары терпеть не могут реликтовые леса. Когда врата открыты, обходят морталы стороной. Ну а зимой... кто знает, что здесь творится зимой? Будем считать – пока безопасно. Мортал не слал никаких предупреждений.
И тут чья-то рука легла Виктору на плечо.
Он вздрогнул и повернулся, автоматически хватаясь за рукоять пистолета. Но оружие так и не вынул. Перед ним стоял Бурлаков.
Григорий Иванович что-то сказал. Что – Виктор не понял. Не угадал по губам.
– Я ничего не слышу. Меня контузило. – Виктор поднес руку к голове.
– Ско-ре-е, – сказал Бурлаков, старательно артикулируя. Во всяком случае, так показалось Виктору.
– Будете у нас проводником? – спросил Виктор.
Бурлаков кивнул и указал на часы.
Они зашагали назад.
– Да, я знаю, они остановятся, как только закроются врата, – отвечал Ланьер.
«Как он здесь появился? – думал Виктор. – Стоял на дороге и ждал? Вряд ли. Он был совсем не здесь. Мгновенно перенесся. Как тогда – у вездехода. Спросить? Но зачем? Я даже не услышу, что он ответит».
Они вновь вышли на дорогу. У поворота их поджидала Терри. Она заговорила, энергично замахала руками.
– Это хозяин крепости. Он вернулся за нами. Ну, теперь не пропадем! – Как всякий глухой, Виктор не говорил – орал.
Терри приложила палец к губам.
Виктор понял и кивнул. Боль тут же вспыхнула с такой силой, что Виктор невольно зажмурился.
– Поторопитесь, – сказал Бурлаков. – Уходим. У вас много раненых?
– Тридцать три, – отвечала Терри. Место умершего на носилках теперь занял Каланжо. Терри посмотрела на Виктора и уточнила: – Тридцать четыре.
– Физраствор есть?
– Хватает. Две сотни манжет.
– Распределите среди раненых. Всем наесться. И в путь. Всю дорогу пить воду маленькими глотками. Особенно часто после полуночи. Старайтесь не спать, если кто-то заснет, тут же будите. Есть тоже не забывайте. Понемногу и часто. Ешьте до того, как почувствуете голод. Хотя бы пищевые таблетки.
Виктору все то же Бурлаков объяснил знаками.
– А лошадей тоже кормить? – поинтересовался «эльф» Орловский.
– Конечно! Овес есть?
– Нету.
– Кормите сухарями, все время. И поите. Иначе сдохнут в мортале.
Его послушались. Мгновенно кинулись выполнять приказания. Бурлаков залез в первый вездеход вместе с Виктором и Борисом. Рузгин что-то бормотал. Может, молился? Потом Виктор разобрал по губам – Борис повторял одну и ту же фразу: «Мортал нас сожрет, сожрет... сожрет...»
– Не волнуйтесь, – Григорий Иванович похлопал Рузгина по плечу. – Я сотни раз проходил мортал. Главное – его надо чувствовать. Вы – верующий?
– Да.
– И крестик есть?
– Конечно. Я – крещеный.
– Покажите.
– Зачем? – удивился Рузгин.
– Покажите, – повторил Бурлаков.
Борис расстегнул ворот, выудил из-под грязного белья серебряный крестик на молекулярной нити.
– Отлично, – Бурлаков улыбнулся. – Только зря носите на такой прочной нити. Лучше обычный шнурок или цепочка серебряная. Если мар с живого крест начнет рвать – шею срежет. А цепочка или шнурок порвутся.
2
– Я знал, что вы вернетесь, – сказал Бурлаков.
Виктор поразился – он вновь слышал. И боль в голове прошла, как будто не было никакой контузии. Только в ушах мелодично и тихо позвякивало: как будто кто-то рядом звонил в колокольчик.
Они ехали уже давно по лесу. Сколько? Часы стояли. Значит, полночь миновала, ворота закрылись. Теперь уже не определить, сколько времени они в мортале. Наверное, Виктор задремал...
– Мы скоро проскочим мортальный лес, – пообещал Бурлаков. – Еще полчаса, не больше. Глотайте таблетки и пейте воду.
– Вы знали, что мы примем ваше предложение и вернемся. Но откуда?
– Вы не могли бросить раненых.
Хотя Виктор отчетливо слышал голос, вокруг было абсолютно тихо, лес не шумел. Ни единого звука, если не считать слабого гула универсальных моторов. Виктору чудилось, что лес сжимается, сдавливает его, сминает...
– Мортал нас сожрет, – повторил, как заклинание, Борис.
– Нет, – покачал головой Бурлаков. – Когда ворота открыты, можно находиться всюду, кроме эпицентров. Да и после закрытия врат иногда полезно прогуляться в мортале. – Бурлаков посмотрел на свои часы.
Они шли. «Механические», – сообразил Виктор. Но какое время они показывают?
– Мы скоро проедем мортал. Я все рассчитал, – говорил тем временем их проводник. – Маров здесь нет. Для засады это место не годится.
– Откуда вы знаете, что мы скоро приедем? – не поверил Рузгин. – В мортале ничего рассчитать нельзя.
– Я не первый год хожу по этим лесам.
– Зачем вы нас позвали к себе в крепость? Ведь вы не знаете, что мы за люди. Вдруг мы опасны? – спросил Рузгин. – Придем в вашу крепость и разграбим ее?
– Хотите остаться за вратами навсегда?
– Нет, конечно.
– Тогда не говорите ерунды. Без проводника вам не прожить. Завратный мир таит куда больше опасностей, чем вам кажется. И мары – нее самое худшее зло, поверьте. Я помогу вам пережить зиму. Впрочем, и весной тоже будет сложно. Всех, кто живет за вратами, новички принимает за маров и стреляют без предупреждения. Придётся связаться с наблюдателями. У меня есть кое-какие контакты. Следующей осенью вам надо выйти в свой мир. Так что держитесь за меня. Или пропадете.
Виктор кивнул: он слышал кое-что о здешних нравах. Без проводника им не обойтись, Голова вновь отяжелела. Все тело ломило, будто он пробежал марафон. Знакомое чувство... Лес начал высасывать силы.
– Вы давно не пили. Немедленно выпейте воды и что-нибудь съешьте. – Бурлаков протянул своим спутникам по сухарю.
– Вы были учителем? – спросил Ланьер. – Там, за вратами? В прежней жизни.
– Как вы узнали?
– Почувствовал. И еще вы чем-то похожи на рена Сироткина.
– На кого?
– Вы его не знаете.
Виктор вытащил из кармана «Дольфин». Бутылка была полна конденсата. Только теперь Виктор ощутил, как хочется пить. Он жадно сделал пару глотков. Высосал бы и целую бутылку. Но знал – много пить нельзя. Протянул «Дольфин» Рузгину.
Бурлаков приложился к своей фляге.
– Но вам-то какая корысть оттого, что вы поможете нам выжить? – спросил Виктор.
– Крепость нужно оборонять. У нас хватает врагов. Вы мне поможете продержаться зиму, а я помогу вам выжить, как обещал. Осенью вы уйдете, я снова найду таких же несчастных, как вы. Новый год – новые люди. Мне нравятся новые лица.
– Но мост не рушится каждую зиму.
– Зато каждую зиму, отступая, и «красные», и «синие» бросают своих раненых. Да и просто отставших, заблудившихся хватает. Всегда.
– Ну и зачем вам раненые? У вас частный госпиталь, и они вам платят? – подивился Борис.
– Нет, Кстати, вы не представились, молодой человек.
– Лейтенант Борис Рузгин, – не слишком охотно отозвался молодой человек.
– Ворота закрылись. Званий нынче нет, – заметил Бурлаков.
– Виктор Павлович, портальщик из «Дельта-ньюз»... – сказал Ланьер.
– Портальщик. «Дельта-ньюз»... а фамилия?
– Ланьер.
– Не может быть! – Бурлаков внимательно оглядел Виктора. – Вы?!
– Почему не может быть? – Виктор улыбнулся, польщенный: похоже, слава его портала пришла и сюда, за врата.
– Потом объясню. Пейте, все время пейте. В этом лecy организм очень быстро теряет влагу. За пятнадцать минут можно умереть от обезвоживания.
Борис тряхнул бутылку, глотнул, вернул «Дольфин» Виктору.
– Мы уже однажды были несколько дней в мортале, – признался Рузгин. – Летом. Из одиннадцати выжили трое.
– Зачем вы отправились летом в мортал? – подивился Бурлаков. – Не знали об опасности?
Виктор слегка пихнул Бориса в бок: не хотел, чтобы тот рассказывал про их экспедицию. Но Рузгин то ли не понял знака, то ли решил все равно рассказать. А впрочем, пусть рассказывает... Виктор почувствовал знакомую апатию. Лес начал его подчинять.
– Один придурок нас повел. На наше счастье, там и сгинул, – хмыкнул Борис. – Иначе никто бы не выжил. Нас вывел Виктор Палыч. Двоих убило поваленным деревом, двое умерли еще в мортале. Просто упали, и все...
– Так зачем вы туда пошли? – повторил свой вопрос Бурлаков.
– За сокровищами! – расхохотался Рузгин.
Тем временем лес по обеим сторонам дороги изменился. Чаще попадались березы, ели сделались ниже. На дорогу выскочил заяц, метнулся из стороны в сторону и исчез в ельнике.
Борис затормозил.
– Можно выйти, – сказал Бурлаков. – Мы в корреляционной зоне.
Они выбрались из кабины. Виктор, повинуясь какому-то внезапному порыву, провел ладонью по лицу. Как минимум пятидневная щетина покрывала щеки. Из вездехода выбрался, пошатываясь, капитан Каланжо.
– Зачем мне на башку накрутили эту гадость? – пробормотал он, срывая корявые пенобинты.
На лбу его краснела полоса – только-только начавшая подживать рана.
Из второй машины появилась Терри.
– У раненых все манжеты пустые, – сообщила она.
– Сколько времени мы были в мортальном лесу? – спросил Виктор.
– В нормальной хронозоне прошло не более часа, – невозмутимо отвечал Бурлаков. – А мы как будто прожили пятеро суток. Советую всем плотно перекусить.
Рузгин, не дожидаясь совета, уже выскребал мясные консервы со дна банки.
– Всех ваших раненых при умелой организации процесса я могу вылечить часа за три-четыре, – объяснял Бурлаков Терри. – Но лучше это делать поэтапно. Иначе ребята умрут от истощения.
Виктор рванулся к обочине. Расстегнул штаны. Струя ударила в слежавшуюся хвою.
– Черт, так ведь и мочевой пузырь может лопнуть... за пять-то суток... – пробормотал Борис, отливая рядом.
От политой теплым хвои поднимался пар.
– Не волнуйтесь, – усмехнулся Бурлаков, – все процессы идут как в анабиозе. Вы стареете, раны заживают, но воды и пищи требуется куда меньше.
– Ну, спасибо, утешил...
К ним подошла Терри. Виктор спешно застегнул штаны.
– Не стесняйтесь. Думаете, я ничего подобного не видела? Я кое-что знаю про мортальные зоны. Потому и осталась. Как голова? – спросила она у Виктора и дотронулась пальцами до виска, полагая, что он по-прежнему не слышит.
– Кажется, на месте, – отвечал Виктор. – Немного кружится, а так порядок.
– Слух вернулся? – Кажется, Терри этому не поразилась.
– Как видите.
– Вам повезло. Вас может вылечить время.
ИНТЕРМЕДИЯ
ДАВНЯЯ ВОЙНА
1
На войну Бурлакова призвали лейтенантом. Ему было тридцать семь, он преподавал русский язык и русскую литературу в школе. Ученики приводили его в тихое отчаяние. Они писали «как ни будь» вместо «как-нибудь» и «подлижащие» вместо «подлежащее»; упорно не хотели частицу «не» отделять от глаголов, сорок ошибок в тридцати пяти словах диктанта не было для них пределом, зато теперь двоечники проносили на уроки наладонные компьютеры вместо старинных «шпор». Русский язык и литература имели к войне отдаленное отношение. Но параллельно Бурлаков закончил курсы информатики и программирования. А это уже была военная специальность. Его отправили на двухмесячные курсы переподготовки, а потом – в действующую армию.
По всем расчетам, у него было лишь десять шансов из ста уцелеть после первого боя. Он получил чин лейтенанта, потому что всех «тактиков» выбрасывали на фронт лейтенантами. Младшими лейтенантами уходили лишь программисты. Такое вот деление. У него в подчинении было три десятка тупых кибов с плоскими коробками вместо голов, с черными полушариями цифровых камер вместо глаз. Сказать честно, в глубине души лейтенант побаивался своих вояк-машин. Из людей – два младших лейтенанта-программиста с впаянными в головы выводными клеммами Впрочем, они могли управлять кибами и на расстоянии с помощью чипов. Но напрямую через разъем с машинами было общаться проще. С помощью проводов они присоединялись к подопечным киберам и настраивали их соответственно программе. Бурлаков просил, чтобы ему дали «дублонов», то есть пару: кибер и программист. Человек сидит в неуничтожимом модуле, а кибер бегает по полям и лесам и стреляет из гранатометов и бластеров Удобно. Просто сказка. Фантастика. Но «дублоны» были крайне дороги, их использовали лишь в особых операциях – так, во всяком случае, звучала официальная версия. Это вам не Америка, где почти все солдаты только управляют киберами, У каждого парня с вживленным клеммником есть два, а то и три механических тела на смену. Одного загубят – второго посылают, потом третьего. Каждый закодирован кодом ДНК хозяина, в плен захватят киборга, а он – бац – и самоуничтожится, взорвется, как шахид. Да еще в нужный момент. В штабе, к примеру, или в лаборатории, где его взломать попытаются. Поначалу появление таких «пленных» наводило панику, потом поступил приказ: пленных не брать. Ни кибов, ни людей. И хорошо, и плохо – «востюги» перестали ходить за «языками», но и руки поднимать вверх теперь не имело смысла, все равно пристрелят.
Итак, их выгрузили из аэробуса на прифронтовом аэродроме. Неактивированные кибы лежали в амортизационных мешках неподвижно, ожидая, когда в их электронные мозги поступит приказ. Было два сержанта-механика – вдруг у какого-нибудь киба заклинит ногу или, не дай Бог, руку со встроенным автоматом. У механиков тоже были клеммники, впаянные в мозг, и механики все время ругались с программистами, потому что код настройки был один и тот же, и лейтенанты не могли определить, от кого прошел сигнал – от программиста или от механика, который тестирует работу конечностей. На самом деле это был полный идиотизм: механиков для настройки требовалось в два, а то в три раза больше, чем программистов. Восемьдесят процентов проблем кибов были механическими. Но кто-то наверху решил, что механиков и промеров должно быть фифти-фифти. Поэтому программеров обучали устранять кое-какие простейшие механические неполадки.
И еще было двенадцать людей-рядовых. Кибы многофункциональны, но все равно люди приспосабливаются лучше. К тому же начальство считало, что рядовые из мяса и крови необходимы, чтобы поднять боевой дух кибов. Потому как кибы обижаются, если топают умирать одни, без человеческого общества. Рядовых (всем по восемнадцать-девятнадцать, прыщеватые, долговязые, но в общем-то крепко сбитые парни) называли за глаза «митом». Электродов в мозгу и клеммников им не полагалось. Хотя оружия и оборудования на каждого было навешано на несколько тысяч евродоллов.
– А что кибам заменяет адреналин в крови? – интересовались мальчишки.
«Бушует адреналин в крови», – эти слова Бурлаков слышал постоянно. Любимое выражение. Как будто они сюда и пришли ради этого самого адреналина...
На передовую их везли в кузове старого грузовика. Кибы лежали, как дрова, а младшие лейтенанты рассказывали друг другу нудные сетевые анекдоты, всячески подчеркивая свою иность, мол, не армейские, гражданские парни, временно призванные, временно одетые в эту пятнистую, ничего не способную закамуфлировать форму. Рядовые нервничали. Смотрели испуганно на командира. Ожидали, что он их спасет от смерти. Бурлаков поглядывал на сложенных в кузове кибов, и под ребрами противно холодело: а что, если не включатся? Что тогда? Их же разметут. К чертям собачьим разметут. Впрочем, если и включатся, все равно им не выстоять. Востюги прут и прут. Говорят, их может остановить только одно: бомбы вырожденного пространства. Когда сбросили такую бомбу, «востюги» мигом покатились назад. Отступали и дохли как мухи. Дороги были усеяны трупами. Потом дороги поливали напалмом и жгли трупы, все вокруг жгли, потому что боялись эпидемий.
Наконец прибыли на место. Выгрузились у какого-то чудом уцелевшего домика. Каждого киба приходилось вытаскивать втроем. Стальные парни оказались тяжеленными. Грузовик тут же отправился назад – он свою работу выполнил и теперь возвращался в расположение полка.
Лейтенант осмотрел домик. Выбитые окна, повсюду мусор – банки, обрывки пакетов, стреляные гильзы. В центре огромная куча дерьма – мамонт насрал, вероятно. Бурлаков велел выдуть маскировочную сеть, а в домик не заходить. Программисты принялись активизировать кибов. Лейтенанты колдовали с управляющими компами. Механики тестировали работу рук и ног. Особенно рук. И вот уже один, второй, третий киб ожил...
Питания каждому кибу хватит на сутки. Надо распределить ящики со сменными батареями, – доложил младший лейтенант Цой. Лицо у него было почти европейское, только волосы – как вороново крыло. Наполовину кореец. Как его взяли в армию, да еще программистом кибов? Верно, проверяли раз сто.
Предложение ценное. Сам себе батарею киб вставить не может Так устроен. Дополнительная страховка.
Рядовой, получив приказ, кинулся искать ящики со сменными батареями. Не нашел. Вернулся, вытянулся в струнку. Лицо перекошено от ужаса Нет батарей! Теперь все бросились на поиски. Безрезультатно. Сменных батарей не было. Бурлаков помнил, как их грузили! Патроны, гранаты, десинтер (так его называют; на самом деле это всего лишь усовершенствованный огнемет).
Все перерыли. Ни одной сменной батареи. Бурлаков втайне ущипнул себя. Он надеялся, что спит. И сейчас проснется, а в том ящике найдутся батареи.
В указанном ящике нашлась тушенка. Яркие этикетки. Голограммы «made in USA».
– Хотя бы голодными не помрем, жратва – первое дело, – хмыкнул Цой.
– Прекратить активацию кибов! – приказал Бурлаков. Программисты успели запустить пять штук. – Какие предложения?
Он посмотрел на механиков и программистов с надеждой. Вдруг придумают, как заставить кибов работать на тушенке?
– Да никаких, – пожал плечами Цой.
– Вытащить у неактивированных кибов батареи, – искоса глянув на Бурлакова, сказал другой младший лейтенант. Тощий, сутулый и как будто все время испуганный. Фамилия у него была подходящая – Сироткин.
Даня Сироткин учился на втором курсе универа. Был бы на третьем, получил бы бронь и отправился бы тестировать кибов в тыл. А так угодил на передовую. Невезучий. И папа с мамой у него невезучие.
– Запустим десять кибов, – решил Бурлаков. – Остальных выпотрошим и сожжем им мозги.
«Капитан сделает из меня котлету. Может и под трибунал отдать», – мелькнула мысль. Но у них приказ – в бой вступить через двое суток. Ну, пусть бы им надо было оставаться на месте, в этом Богом забытом сожженном поселке, где – сразу видно – недавно шли бои, и держать оборону. Тогда можно было бы обойтись и без запасных батарей. Активировать кибов только в момент нападения. Так нет, они должны выдвигаться к какой-то высоте и атаковать. Неактивированные киборги могли только лежать бревнами, а не выдвигаться... Эх, сюда бы пять-шесть телег с дюжими лошадками, дотащили бы технику до передовой. Смешно? Ни чуточки. Вон, немцы во Вторую мировую при наступлении в пехоте всё время использовали гужевой транспорт. В каждой пехотной роте было до двадцати лошадей и всего один грузовик. На дивизию шесть тысяч лошадей. А мы своих лошадок в атаку... ура, кавалерия... – под пулеметы.
У Бурлакова не было ни лошадей, ни телег, ни бронемашин. Говорят, со спутника бронемашину легко засечь, а человека или киба – труднее. Любую крупную цель тут же накрывают «умные» ракеты. Потому транспорт – только в тылу. А на передовой – пешочком, как в старину.
– Мы что, будем их убивать? – изумился стоящий неподалеку рядовой.
– Отставить!
– Слушаюсь, мой лейтенант! – вытянулся в струнку рядовой. Новенькая с иголочки форма, темные кудрявые волосы коротко подстрижены, Нос с горбинкой, карие глаза. Красавчик! Девчонки, провожая, наверняка висли на нем гроздьями.
– Мой лейтенант? Разве я твой? – изумился Бурлаков.
– Никак нет, сэр.
– Сэр? Разве я британец? Или прибыл из Штатов?
– Никак нет, френд!
«Вот же чучело».
– Имя и номер, рядовой.
– Поль Ланьер, прибыл из Евросоюза по обмену. – «Красавчик» позволил себе улыбнуться краешком рта. Чуточку торжествующе. И уж потом назвал номер.
По обмену. Этого еще не хватало!
Союзническая программа обмена свалилась им на голову сразу же после начала войны. Какой-то ушлый корреспондент то ли от Си-Эн-Эн, то от Би-Би-Си заснял огромную фуру, набитую мертвыми телами. Молодняк. Мальчишки. Убитые во время неудачного прорыва. Их почему-то не закопали прямо там, на поле, а подобрали тела и отправили в тыл. Без мешков, вповалку. Разумеется, эта фура попалась на глаза фотокору. Запись три дня крутили по всем новостным каналам, с комментариями о том, что русские опять затыкают дыры на фронте мясом, как во Вторую мировую бросали на пулеметы своих парней с винтовками. «Надо с этим покончить и потребовать от командования русских планировать операции с людскими потерями не более десяти процентов», – заявил полковник Вилли Скотт, герой тайваньской операции.
Сотни добровольцев кинулись на призывные пункты, требуя, чтобы их перебросили в Россию на фронт – в их присутствии начальство не посмеет отправлять людей на бессмысленную бойню. Особенно много среди добровольцев было юных особ женского пола от восемнадцати до двадцати пяти. Правда, девиц обычно просили остаться, чем вызывали многочисленные протесты феминистских организаций. Так вот, этот Ланьер был из тех гуманистов-добровольцев. Лучше бы прислали штук двести «дублонов».
– «Дублонов» тоже прислали, – сказал Поль.
– Что? – Бурлаков опешил. – Ты читаешь мысли? Электрод усиления биотоков?
Он слышал про такое новшество, но почему-то не верил... в этом было что-то чудовищное – слышать чужие мысли...
– Нет, – покачал головой Поль. – Я – ордермен. Это новая служба. Иногда нас называют виндексами. Ордермен – хорошо звучит. Но есть не слишком красивая историческая аналогия. Лучше виндекс. Защитник. У нас активирована та часть мозга, которая отвечает за интуицию и эмпатию. Я просто посочувствовал вам и понял: вы сейчас посмотрели на меня и должны были непременно подумать именно про «дублонов». Подумать о том, что в наше время глупо рисковать человеческими жизнями, когда есть современная техника... И... – он говорил обо всем как будто серьезно, но всё же с какой-то едва заметной иронией. Возможно, он и над собственной смертью 6удет иронизировагь.
– Ордеры эти ваши – это что-то вроде спасателей?
– Вроде – ненужное слово. Мы – спасатели. У каждого – сверхспособности.
– Генетические мутации?
– Нет. Зачем же так грубо вмешиваться в натуру человека? Всего лишь умение активировать мозг. Мы научились использовать запас прочности, предусмотренный природой.
Бурлаков задумался ненадолго. Потом улыбнулся.
– А кибам ты тоже сочувствуешь, эмпат?
– Да, многие считают их живыми. Я отношусь к ним с симпатией. Здороваюсь, когда они включены. Разве вам не бывает грустно, когда вы отключаете домашний компьютер?
– Обливаюсь слезами, – съязвил Бурлаков.
Ланьер не заметил иронии.
– К счастью, память кибов несложно продублировать и восстановить. Они умирают и возрождаются с нашей помощью. Фактически их можно сделать бессмертными в отличие от нас.
Этот юнец с легкостью рассуждал о бессмертии в двух шагах от смерти.
– Ты небось и сперму в банк на хранение сдал? – спросил Бурлаков ехидно.
– Конечно. У нас никого не возьмут в армию, если не оставишь свою ДНК и образцы спермы как минимум в двух банках хранения. В случае моей гибели Евросоюз гарантирует посмертных детей.
Поль говорил о витальной программе как о чем-то естественном, без тени иронии. Ну, как, к примеру, о том, что надо чистить зубы по утрам и вечерам. Что смешного в том, что человек утром почистил зубы? Даже если вечером его убили.
– Они тебе очень нужны, эти посмертные дети? – спросил Бурлаков.
– А вы разве не сдали образцы, сэр? – поинтересовался Поль. В голосе его было искреннее удивление.
Бурлаков закашлялся и оставил вопрос рядового без ответа.
– Если выбирать между человеком и киборгом, кого ты выберешь? Кем пожертвуешь в бою? – спросил после паузы. Он вновь чувствовал себя учителем, дискутирующим с учеником. Бурлаков любил таких детей: по каждому поводу свое мнение, иногда они пытались доказать абсолютную белиберду. Но с каким жаром! Где теперь его охламоны? Живы ли? Так же служат мясной добавкой к металлическим воякам?
– Киборгом, сэр.
Бурлаков не стал его одергивать. Сэр, так сэр. Ему нравилось это обращение.
– А почему киборгом? – Но это же очевидно.
– Разве?
Похоже, вопрос поставил Ланьера в тупик.
– Потому что киборги все одинаковы, а каждый человек – уникален, – Полю казалось, что он нашел удачный ответ и торжествовал совершенно по-ученически.
– Я могу тебе возразить, что «в основе своей человек – это безликое существо и подобная вера в неповторимость каждого – всего лишь пустая иллюзия». Но я сам не согласен с этим утверждением. Допустим, у нас другая ситуация, сотня клонов. Что тогда? Ты бы пожертвовал этими одинаковым людьми?
Поль не нашел ответа.
– Разрешите подумать, сэр?