Страница:
– Да ты не хмурься! – усмехался Гремучка. – Хоть риз в жизни настоящий мужчина должен повоевать. Ещё спасибо мне скажешь, что я тебя за врата посылаю. «На войне человек снова становится человеком, у него есть шанс отличиться», – процитировал он Эриха Фромма.
– Да? Спасибо скажу? Надо же! Что ж ты сам после универа с миротворцами в Африку не поехал?
– Миротворцы – это фигня. За вратами – там настоящее, – тут же нашелся что ответить шеф. – Если постараешься, мы будем сидеть вон в той башне. – Гремучка ткнул пальцем через плечо в направлении «Маргариты».
– Если я очень сильно постараюсь, то мне понадобится совсем крошечная башенка в нашем колумбарии, – заметил Виктор Ланьер.
– Не волнуйся, если тебе повезет и тело притащат на эту сторону, похороны за счет заведения. Зайдем в бар?
– Нет, – покачал головой Виктор. – Не получится. Надо сегодня заглянуть в банк генов, сдать сперму на хранение. Кстати, проштампуй мне командировку. Для идущих за врата портальщиков, медиков и полицейских скидка двадцать процентов.
– Ты серьезно? – хмыкнул Гремучка.
– Думаю, насчет скидки обманут. Скажут, для всех, кроме портальщиков.
– Алена попросила? Будет рожать без тебя?
– Нет, Алена на подвиги не способна. Мама настаивает. Если не вернусь, она закажет внука. Страховки как раз хватит.
– Страховку выплатят только через пять лет.
– Да, если труп останется на той стороне. Но знаешь, я заметил, мне везет минимум наполовину. Если меня убьют, то труп не потеряют – это точно.
– А если не убьют? Что, согласно твоей теории, произойдет в этом случае?
Виктор прищурился, глядя на приземистую синюю башню.
– Нас пригласят в «Толстую Маргариту». Поглядеть, как кому-то другому вручают «Левушку».
Так на своем жаргоне портальщики называли премию имени Льва Толстого. Переписанный, сокращенный, прилизанный, роман «ВОЙНА И МИР» вновь стал популярен в мире, где не было войны.
– А ты шутник! – погрозил ему пальцем Гремучка.
«Дурацкий разговор, – думал Виктор, выходя из кабинета. – О самом главном так и не поговорили. И он ни словом не обмолвился про Валгаллу. Почему? »
Все время, пока они с Гремучкой обменивались плоскими шутками, достойными портальной секции третьего ряда, у Виктора на кончике языка вертелось два вопроса. Первый: «Почему за врата идет Эдик Арутян?» И второй: «Что Гремучке известно о Валгалле? »
Никто не спорит: как менеджер Эдик в «Дельта-ньюз» незаменим. Он может заключить контракт с самим сатаной, заставить сотрудников работать почти бесплатно, найти дешевого и очень хорошего адвоката, если обиженные граждане подают на портал в суд. Но что делать за вратами этому сугубо цивильному человеку? Почему группу (их двое, но все равно – группа, не называть же их парочкой) возглавляет Эдик, который за всю свою работу на «Дельте-ньюз» ни одного самого крошечного репортажа не сделал? Не говоря о том, что именно Виктор освещал операции миротворцев. В последний раз – в Анголе. Там было жарко в прямом и переносном смысле слова.
Эдик жил в виртуальном мире, где все подвластно тебе одному, неудачи можно на другой день исправить, неугодное – стереть. «Король сети», – именовал себя Эдик. «Голый – как любой сетевой король», – мог добавить Ланьер. Сеть любому (или почти любому) давала иллюзию могущества. Арутян воображал себя всемогущим. Сражение мнилось ему обычной игрой. Не прошел уровень сегодня – выиграешь завтра. Не дрейфь! Прояви сообразительность и напор. Враги – это голограммы, они распадутся на пиксели при первом удачном выстреле и обрызгают кровью фальшивую землю завратного мира.
Свои файлы Эдик трижды защищал не только от посторонних глаз, но и от собственных сотрудников. Так что поживиться его информацией не мог никто. Даже Виктор. Про Валгаллу он услышал не от Арутяна.
Виктор явился в тот день на работу раньше обычного. Проходя в свой кабинет, услышал голоса. Удивился. Похоже, Гремучка уже на работе, хотя в другие дни приходил не раньше двенадцати. Виктор, повинуясь внезапному наитию, шагнул в закуток секретарши, сел в кресло. Теперь, чтобы заметить его, надо было не просто заглянуть, а войти в комнатку. В этот момент дверь в кабинет распахнулась.
– А если вы ошибаетесь, полковник? – спросил у невидимого собеседника Гремучка.
– Я вам говорю, это не выдумка. Валгалла существует. Карта, что я вам дал, – единственная. Учтите, там вокруг мортальный лес.
Знакомый голос. Старческий, скрипучий. Где-то Виктор уже его слышал этот. Сегодня? Вчера? В сети? Когда же?
– Мой человек пройдет где угодно, – хвастался Гремучка.
– Вам поверят. Меня «стражи» врат сторонятся как чумного. Любое мое слово объявят выдумкой или злобной клеветой.
– Вы им немало досадили.
– Сами посудите, мы открыли новый мир, чудесный мир, и вместо того...
– Полковник, – бесцеремонно прервал старика Гремучка. – Мы знаем наизусть вашу программную речь.
«Ну конечно! Полковник Скотт!» – догадался наконец Виктор. Кошмар всех управляющих вратами. Виктор встречался с ним однажды у Сироткина. Разговор вышел коротким, но весьма эмоциональным.
Полковник получил свой чин не за игры на природе на другой стороне, как большинство нынешних фиктивных офицеров, не за миротворческие операции, как спецслужбисты в мире вечного мира, а на той далекой, настоящей войне.
Теперь Скотт возглавлял один из общественных комитетов, который пытался (пока безуспешно) контролировать врата. Полковника многие недолюбливали, а у «завратных» генералов (и у капитанов порой тоже) от ярости наливались кровью лица при одном звуке его голоса. Кое-кто из них даже пытался поставить под сомнение военные заслуги Скотта. Говорили, мол, и не воевал он. А если и воевал, то не был героем. Если и совершил что-то там такое, то случайно. Скотт относился к этим выпадам со стоическим равнодушием. «Я не герой, – соглашался Скотт, – герои те, кто погиб».
– Кто пойдет за врата? – спросил полковник.
– Эдик Арутян, он первый узнал про Валгаллу.
– Один не справится. Нужен еще кто-то. Виктор Ланьер. Он делал репортаж о миротворцах. Так?
– Да, что-то такое делал. Но миротворцы – это фигня. Не сравнить с завратным миром.
– Можете послать Ланьера?
– Пожалуй. Ему давно пора проветриться. Его программы сделались пресными.
– Пусть ваши люди будут осторожны. Два моих человека в прошлом году не вернулись.
«Интересно, куда эти двое меня посылают, в какое болото? » – мысленно задал себе вопрос Ланьер.
Но вслух не спросил ни тогда, ни сейчас. Потому что знал: Гремучка не ответит. Раз ничего не сказал сам, не посвятил, не удостоил, значит, придется тебе, Виктор Ланьер, и дальше изображать идиота.
Как у всякого уважающего себя портальщика, у Ланьера были знакомства в Мировом правительстве. Не на самом верху, разумеется. К примеру, он знал (и неплохо) Сашку Вязькова из комитета по безопасности врат. Работников комитета именовали «стражами». На самом деле это были обычные бюрократы. С Вязьковым Ланьер познакомился после возвращения из Анголы. Тогда «комитет врат» курировал еще и миротворцев, теперь у миротворцев появились свои пастухи. Виктору Вязьков понравился умением видеть гораздо дальше своего кабинета в Брюсселе. Если Виктор о чем-то просил Вязькова, тот никогда не отказывал. Его информация всегда (или почти всегда) оказывалась достоверной. Был еще один плюс в их общении: у всех сотрудников безопасности врат был полностью защищенный канал связи.
– Нужна информация? – спросил Сашка, едва услышал голос старого приятеля. – Что на этот раз? Миротворцы? Фальшивые комбраслеты? Контроль над эмоциями? Служба коррекции психики? – Вязьков безошибочно назвал все «горячие» темы.
Он был всегда в курсе, во все посвящен.
– Валгалла, – только и сказал Виктор.
– Что? Мечтаешь о рае для военных? – расхохотался Вязьков. – Не ожидал! Впрочем, мы давно не виделись. Тебе пора в Париж. Лети.
И отключился.
«Неужели так серьезно?» – подивился Ланьер.
Одни обожали этот космополитический город, ассимилирующий любую культуру, любое наречение, другие – ненавидели. Нынешней весной (довольно прохладной, с дождями) в Париже Виктору показалось неуютно. Над узкими улицами раскрылись прозрачные навесы, и теперь всюду слышался дробный шум капель и журчание воды в водостоках. Ярко-желтые или ярко-синие электромобильчики сновали взад-вперед, как будто боялись выехать на широкие улицы или площади, отданные во власть водной стихии. Пахло цветами, красками, немного пряностями. Но в запахах не было свежести – так пахнут вещи, долго пролежавшие в шкафу.
Виктор заглянул в первый попавшийся магазинчик. На витрину даже не посмотрел. Наугад толкнул дверь. Оказалось – сувенирная лавка. Торговали серебром – под старину. Недорого, но вещицы попадались красивые. Ланьер выбрал серебряный медальон с тончайшей гравировкой. Внутрь можно вставить голограмму Алены. Все, кто идет за врата, непременно берут с собой какой-нибудь амулет. Особый. Иконку, ладанку, крестик, мешочек с прядью волос. Спрятать под одежду и никому не показывать. Тогда он тебя оградит и защитит. Виктор не верил в талисманы, но медальон решил купить.
– Идете за врата? – спросил хозяин и подмигнул.
Достал из-под прилавка связку колокольчиков.
Те мелодично зазвенели.
– Берите. Всего пять евродоллов.
– Зачем?
– Берите. На той стороне узнаете.
Ланьер отрицательно покачал головой: ему показалось, что продавец над ним издевается.
Парижанин не стал настаивать, только сказал:
– Голограмму не вставляйте. Распадется. Закажите в мастерской рядом миниатюру. Всего три евродолла. Час работы.
Виктор так и сделал. До назначенной встречи времени оставалось всего ничего. К деду на улицу Дантона он уже не успеет. Ну что ж, заедет после встречи.
Уличные кафе пустовали.
– Куда все подевались? – спросил Виктор, пожимая руку Вязькову. – Неужели подались за врата?
– Возможно. В конце концов, наш мир под колпаком ужасно скучен. – Вязьков вскинул руку с комбраслетом. – Коммик, который начинает тревожно пищать, стоит мне хотя бы разозлиться на кого-то, – разве это не ошейник?
– Скорее, намордник. Тревожную кнопку придумали злобные начальники. Мне довелось работать с одним типом. Он нарочно доводил своих сотрудников до белого каления. Каждый день у кого-нибудь включалась тревожная кнопка.
– На него подали жалобу?
– Не успели. Шеф нарвался на совершенно непробиваемого типа. Тому все было по фигу. Он как будто спал на ходу. Но при этом недурно работал. Особенно любил указывать начальству на ошибки. Тут недосмотрели, там не учли. Все это произносилось на одной ноте, сонным голосом. Теперь начальник по три раза на дню взрывался петардой. Так что через два дня накопленная агрессия понизила порог запуска ниже допустимого. Нашего мучителя отправили на коррекцию психики.
– И кто был ваш герой? Ты? – засмеялся Вязьков.
– Нет! Ну что ты! Я на такое не способен. В те дни, вместо того чтобы ходить на работу, ходил на консультации. К счастью, корректор попался неглупый, мы с ней очень живо беседовали.
– Ах, это была она?
– Ну да. Жанна Орловская. Она выступала в моей программе «Душевные надсмотрщики».
– Помню, помню.
Они заказали бутылку «Шардоне». Мимо кафе, периодически выкрикивая «Позор!», брела немногочисленная демонстрация. Неясно было, против чего они выступали: абстрактные голограммы над их головами могли обозначать что угодно.
– Кстати, ты знаешь, что случается с теми, кто попадает на коррекцию психики повторно?
– Реабилитационный центр. Оттуда два пути – в психушку или за врата. Поэтому многие, имеющие «привод» к корректору, стремятся провести лето за вратами и, так сказать, обнулить свое дело.
– Собираешься за врата, чтобы отбелить прошлое?
– Мой «привод» сняли. Я подал в суд, и дело сочли провокационным.
– Но ты все равно идешь за врата? – «Страж» ухмыльнулся. – Кризис жанра? Давно замечено: в порталах популярна только военная тема. Обыватель дорожит своим уютным мирком, вздрагивает при малейшем шуме, трясется и, роняя слюни, с восторгом смотрит репортажи о Диком мире, где убивают взаправду. Радуется, что кровь льется где-то далеко. Гибнут те, кто пошел на это добровольно.
– Ты презираешь обывателя?
– А ты – нет?
– Нет.
– Не лги.
– Я сам – один из них. Ни с кем не говорю свысока.
– Хочешь поднять рейтинг портала?
Виктор пожал плечами: опровергать это утверждение было по меньшей мере глупо.
– Рейтинг – великая вещь. Но за вратами надо отыскать нечто особенное. То, о чем никто еще не слышал. Чего никто не видел. – Последовала долгая пауза. – Например – Валгаллу.
– Кто тебе о ней рассказал? – Вязьков, хмурясь, поглядывал на свой наладонный комп. Новостные сообщения сменяли друг друга.
«Почему он не вшил себе информационный чип? Чиновник такого уровня обязан иметь электронного помощника, – подумал Виктор. – Или надеется пройти врата?»
– Мы скрываем имена доносчиков. Как и вы, – напомнил Ланьер.
– Но ты хочешь знать, что «стражам» известно о Валгалле? – Вязьков нахмурился еще больше.
– Ты догадливый.
– А ты не слишком – для портальщика, во всяком случае. Так вот, мы знаем о Валгалле до смешного мало. Даже неизвестно точно, где она расположена. Где-то в центре мортальной зоны. Но вот где – никто не знает. Все попытки проникнуть заканчивались исчезновением любопытного. Мы отправили в Валгаллу свою экспедицию – никто не вернулся.
– Понял. Это очень опасно. Но что это такое? Порождение «милитари»? – Это объяснение было самым простым. Слишком простым, чтобы оказаться верным.
– Опять одни догадки. Некая организация. Военное формирование. Секта. Все, что угодно.
– Занятно. Почему в порталах об этом неизвестно?
– Не знаю. Но у меня подозрение, что нашему миру может в ближайшее время очень сильно непоздоровиться, – скривил губы «страж».
– Ты можешь мне чем-то помочь?
– Дать карту? Или еще что-то в таком духе? Нет. – Вязьков вновь наполнил бокалы.
– Ну хоть что-то.
– Кое-что я тебе могу сообщить. Например, рассказать про новый законопроект. Внесен неоконсерваторами в Мировой парламент два дня назад. Комитет по безопасности врат будет рассматривать. Предлагается осенью выпускать в наш мир только портальщиков, врачей, полицию и наблюдателей. Стрелков оставлять за вратами. Навсегда.
Ага, Вязьков «сливает» ему информацию, надеется, что Виктор озвучит ее в портале. Как же! Ни один уважающий себя политик не проголосует за подобную глупость. Разве что крайние «нео» захотят сделать себе рекламу. Один-два процента, максимум три. Не поставят даже на голосование. Но Вязькову зачем-то нужно, чтобы в порталах обсасывали эту пустышку.
– И чем «нео » обосновывают свой бред? – поинтересовался Ланьер.
– Очищение вратами – фикция. Кто убивал – тот убийца. Ему нечего делать на этой стороне.
– Они что-то знают про Валгаллу?
– Не думаю.
– Полковник Скотт прав: мы выгребли на ту сторону слишком много мусора.
– Ой, не надо! – взмахнул обеими руками Вязьков. – Только, пожалуйста, не цитируй Скотта.
– Буду цитировать. Пока не скажешь, что известно про Валгаллу. Вот, к примеру, отличная фраза; «Самое сильное чувство – это ненависть маргиналов. За вратами все в той или иной степени маргиналы». Или вот эта: «Страх и агрессивность неразделимы. Все наше общество пронизано страхом. Мы боимся с утра до вечера, боимся потерять свой тихий чудный мирок». Или еще...
– Ну хорошо, Виктор! Ты – великолепный пытатель. Сдаюсь! – Вязьков шутливо поднял руки, – Могу сказать одно слово. Вернее – два. Но если ты проболтаешься, я вылечу из «стражей» через две секунды. А может быть, и через одну.
– Я не болтлив.
– ...Сказал портальщик... – хмыкнул Вязьков. – Певец без голоса, программер без компа, портальщик, хранящий тайну, оксюморон. Ладно, я рискну.
ВОЙНА
«Дураки бывают разные. Одни – просто дураки, а другие – пасики».
Этот анекдот Виктор всегда вспоминал, когда смотрел с холма на покинутую деревню.
Смотрел и испытывал тревогу. Что-то схожее с зубной болью. (О зубной боли вспомнили в завратном мире – тут о многом вспомнили, но не испугались, а приняли как неизбежную плату). Чем дольше Виктор смотрел, тем сильнее становилась тревога.
Сейчас идти туда, вниз, не хотелось смертельно.
(«Смертельно», – нелепо говорить за вратами. Здесь смерть каждый миг у тебя за спиной. Дышит в затылок. Холодом. Порой сильно. Порой едва-едва. )
Прежде чем спуститься вниз, Виктор минут двадцать рассматривал деревню в бинокль.
Снабженный примитивным интеллектом, бинокль услужливо высвечивал названия попадавшихся ему объектов поверх изображения: «дом», «береза», «осина», «сосна», «дом», «сарай». Большинство ребят в первые же дни выламывали из своих биноклей «мозги», но Виктор был человеком терпеливым. К тому же в начале лета, когда закрылись врата, чип тоже отключился. Ожил 1 сентября. Памятный день. Начало Второй мировой. Третья началась в марте.
Они шли по единственной деревенской улице. Ветер шумел в ветвях, кружил на дороге опавшие листья, сметая шуршащее золото к порогам мертвых домов. Где-то хлопала дверь. Или ставня?
Тишина. Покой. Красота. Яблони в садах. Яблони высотой с березу. Яблоки падают. П-пах... П-пах... Яблокопад, как звездопад – загадывай желание. Желание одно: пройти врата. Вернуться.
Когда это, интересно, пасики успели яблони насадить? Сколько лет они тут жили? Впрочем – почему бы не жить? Земля тут щедрая. Но пасики как ушли весной, так и не вернулись. За все время, что трое «красных» просидели в блиндаже, приходя в себя после мортала, они видели только маров. Да еще призрак являлся.
Призрак – это условно. Призрак – потому что приходил неизвестно откуда. И так же неизвестно куда исчезал. Появлялся он дважды. Одежда белая, белая борода, посох струганый, котомка за плечами. Пытались ловить – да куда там! Они только шаг сделают, а призрака уже нет. Сгинул. Борис хотел выстрелить ему вслед – Виктор остановил. Зачем? Зла от него нет, на мара не похож. Мало ли отбившихся от своих мыкается в эти осенние дни по лесу, отыскивая дорогу к вратам?
– Как ты думаешь, пасики все погибли, или кто-то успел убежать? – спросил Димаш.
Этот вопрос он задавал уже раз в десятый. После того как все подходящие шутки кончились, Виктор попробовал не отвечать. Но ничего не получилось: Димаш повторял свою «загадку» вновь и вновь. Трупов пасиков они не видели. Ни одного. Хотя вещи валялись повсюду.
– Куда им бежать, сам посуди. Даже в сортире никто не спрятался.
– Ну, они могли убежать к воротам.
– Ты видел их у ворот?
– Они могли проскочить мимо нас.
– Могли, конечно. Но что они делали все лето? Деревню весной разграбили.
– Почему ты думаешь, что весной?
– Потому что лук они посадить успели. И морковь. А огурцы и кабачки – нет. В оранжереях и на подоконниках засохшая рассада так и осталась стоять.
Морковь и лук на деревенских грядках выросли удивительные: каждая морковина – килограмма по два, а луковицы все как на подбор, величиной с кулак. От нечего делать Виктор с Димашем два дня назад собрали овощей не меньше двух центнеров и забили припасами устроенный пасиками погреб. Для кого старались? Не ясно.
Верно, каждый думал об одном и том же: вдруг пасики вернутся к зиме? То-то обрадуются, обнаружив собранный кем-то урожай. На той стороне, за вратами, принято думать о том, кто идет или едет за тобой по дороге. Есть даже термин такой: «глаза на затылке». Этому учат, начиная с детского сада. В Диком мире глаза на затылке нужны лишь для того, чтобы заметить снайпера в засаде.
– Точно! – изумился Димаш. – Как вы все замечаете, Виктор Павлович?
– У меня дополнительный блок памяти и видеокамера в глазу.
– Серьезно?
– Димаш!
– Ах, да... Это вы опять пошутили. Я понял. Но пасики могли спрятаться в лесу, переждать, пока мары уйдут, и дать деру.
Чушь, конечно. В редком лесу на холме не укроешься. Вот если до реки успели добежать, тогда могли на моторках уйти к Великому озеру. Это – единственная правдоподобная версия, дававшая пацифистам шанс на спасение. Сарай у реки был сожжен, но лодок на берегу, ни целых, ни поврежденных, не нашлось. Хотя (это больше походило на правду) на лодках могли уйти мародеры, то есть мары. Уходя, они сожгли лодочный сарай.
– Их могли эмпэшники вывести, – продолжал искать пути спасения Димаш. Он упрямо отказывался принимать версию о гибели деревни.
– Это же пацифисты, Димаш! Они не желают иметь дело с военной полицией. Это их принцип.
– Когда задницу припекает, о принципах лучше забыть. Им детей надо было спасать. И женщин.
– Димаш, тебе бы в виндексы – самая дорога.
– Как вы догадались? – ахнул Димаш. Потом вымученно усмехнулся. – Я дважды поступал. Но тест не прошел. Эмпатии маловато. Вот если бы на этой стороне виндексы были нужны! – мечтательно вздохнул Димаш. – Мне, если честно, этот мир чем-то больше нашего нравится. Здесь такие леса, озера! Вот бы по Великому под парусом походить! Вы на побережье были?
– Нет.
– Я тоже не был. Вообще здесь здорово. И потом... правду говорят: настоящая дружба бывает только здесь, в Диком мире, а на той стороне люди холодные, на рыб похожи.
– Это только кажется. Меньше эмоций. И потом – кто тебе мешает на той стороне быть человеком, а не рыбой? – спросил Виктор.
– Не знаю. На той стороне искренность смешно выглядит. Все такие правильные, доброжелательные. Какие-то ненастоящие. Здесь все иначе.
Прав Димаш. Сбежали пасики: трупов нет ни в домах, ни на улице. А на кладбище – три могилы, Судя по датам на крестах – эти пасики умерли осенью. Мары убитых не хоронят. Напротив, изуродуют и к дереву прибьют. Или отрубленную голову на кол насадят. В рот что-нибудь запихают. Для смеха. Мары убивают всех: и «красных», и «синих»; забирают пищевые таблетки, оружие, запасные батареи, амулеты. Но главная летняя добыча маров – пасики... Тех они насилуют и режут с особым сладострастием.
Вот и знакомый дом. Виктор вытащил из кобуры «Гарин», взбежал на крыльцо, остановился. Тишина. Никого. Или...
– Встречайте гостей! – Ланьер толкнул дверь и отскочил в сторону.
Прижался к наружной стене. Как в бибишке. То есть в блокбастере. Дверь с протяжным скрипом отворилась. Откуда-то сверху с тихим шуршанием посыпалась труха.
– Кажется, никого... – сказал неуверенно Димаш.
Виктор огляделся. В самом деле, – никого. Но сердце билось чаще обычного. Сделалось жарко. Почему так страшно входить в пустой дом? Мертвый дом. Сырость. Затхлость. Паутина по углам. Запах, как в склепе. Мутное зеркало в прихожей. На полке рядом – панамки да шапки, на крючке – рыжий плащ с оторванным рукавом. Виктор подмигнул своему отражению в зеркале: худой высокий мужчина в камуфляже. Камуфляж, впрочем, давно перестал менять расцветку, навсегда сохранив мутно-серый неопределимый цвет. Возле порога в комнату – расплющенный подошвой окурок. В прошлое их посещение здесь не было окурка – Виктор помнил. Значит, мары заходили в деревню еще раз. Но так осторожно, что с холма трое «красных» их не заметили. Возможно, мары прокрались ночью. Могли и к блиндажу подняться. Перерезать глотки всем троим во сне.
Виктор прихватил в кладовой топор и прошел в комнату. Здесь все было перевернуто еще с прошлого раза, из шкафа вывернуты ящики с нехитрым барахлом пасиков, сломана дверца самодельного сундука, из рамки выдернута висевшая над кроватью картинка. Только сколоченный из сосновых досок стеллаж с книгами (старинными, бумажными) мары не тронули. Странно, зачем пасики везли в этот мир бумажные книги?
Виктор усмехнулся:
– Мой дом десять лет назад обчистили, когда я в отпуск уехал. Забрали новенький комп, видеоголограф, куртку из псевдокожи. Джинсы, в которых я работал в саду, и те прихватили. Но ни одной бумажной книги не тронули. Помнится, я вызвал копов, стал проверять, что взяли, кинулся к шкафу с книгами, но инспектор меня остановил. «Не надо, – говорит, – не проверяйте. Книги никогда не воруют». Видимо, этот закон справедлив для всех миров.
Рассказывая эту историю, Ланьер снимал с полок книги и складывал в углу комнаты. Когда стеллаж опустел, вдвоем с Димашем они отодвинули его от стены.
Виктор опустился на колени и подцепил топором одну из досок. Взвизгнули гвозди, доска поднялась, Вторую Виктор приподнял без всяких усилий. Просунул руку в щель и принялся доставать узкие промасленные пакеты с термопатронами.
Димаш складывал их в мешок.
– Надо было все в прошлый раз взять, – сказал он, оглядываясь. – Кто знает, может быть, мары здесь все время бывают, а мы не замечаем. Если у них хамелеоновая форма, то за милую душу могут у нас под носом шастать.
Виктор поднял руку, делая знак замолчать. Что-то послышалось. Какой-то дальний, едва слышный звук. Чужой звук... Мары?
– Скорее! – Ланьер принялся выкидывать из тайника упаковки с люминофорами.
Да, не рассчитали, дурни. Думали – еще две недели назад за ними придет вездеход, и они будут уходить вместе с батальоном. Тогда бы и люминофоров, и термопатронов было в избытке.
– Да? Спасибо скажу? Надо же! Что ж ты сам после универа с миротворцами в Африку не поехал?
– Миротворцы – это фигня. За вратами – там настоящее, – тут же нашелся что ответить шеф. – Если постараешься, мы будем сидеть вон в той башне. – Гремучка ткнул пальцем через плечо в направлении «Маргариты».
– Если я очень сильно постараюсь, то мне понадобится совсем крошечная башенка в нашем колумбарии, – заметил Виктор Ланьер.
– Не волнуйся, если тебе повезет и тело притащат на эту сторону, похороны за счет заведения. Зайдем в бар?
– Нет, – покачал головой Виктор. – Не получится. Надо сегодня заглянуть в банк генов, сдать сперму на хранение. Кстати, проштампуй мне командировку. Для идущих за врата портальщиков, медиков и полицейских скидка двадцать процентов.
– Ты серьезно? – хмыкнул Гремучка.
– Думаю, насчет скидки обманут. Скажут, для всех, кроме портальщиков.
– Алена попросила? Будет рожать без тебя?
– Нет, Алена на подвиги не способна. Мама настаивает. Если не вернусь, она закажет внука. Страховки как раз хватит.
– Страховку выплатят только через пять лет.
– Да, если труп останется на той стороне. Но знаешь, я заметил, мне везет минимум наполовину. Если меня убьют, то труп не потеряют – это точно.
– А если не убьют? Что, согласно твоей теории, произойдет в этом случае?
Виктор прищурился, глядя на приземистую синюю башню.
– Нас пригласят в «Толстую Маргариту». Поглядеть, как кому-то другому вручают «Левушку».
Так на своем жаргоне портальщики называли премию имени Льва Толстого. Переписанный, сокращенный, прилизанный, роман «ВОЙНА И МИР» вновь стал популярен в мире, где не было войны.
– А ты шутник! – погрозил ему пальцем Гремучка.
2
«Дурацкий разговор, – думал Виктор, выходя из кабинета. – О самом главном так и не поговорили. И он ни словом не обмолвился про Валгаллу. Почему? »
Все время, пока они с Гремучкой обменивались плоскими шутками, достойными портальной секции третьего ряда, у Виктора на кончике языка вертелось два вопроса. Первый: «Почему за врата идет Эдик Арутян?» И второй: «Что Гремучке известно о Валгалле? »
Никто не спорит: как менеджер Эдик в «Дельта-ньюз» незаменим. Он может заключить контракт с самим сатаной, заставить сотрудников работать почти бесплатно, найти дешевого и очень хорошего адвоката, если обиженные граждане подают на портал в суд. Но что делать за вратами этому сугубо цивильному человеку? Почему группу (их двое, но все равно – группа, не называть же их парочкой) возглавляет Эдик, который за всю свою работу на «Дельте-ньюз» ни одного самого крошечного репортажа не сделал? Не говоря о том, что именно Виктор освещал операции миротворцев. В последний раз – в Анголе. Там было жарко в прямом и переносном смысле слова.
Эдик жил в виртуальном мире, где все подвластно тебе одному, неудачи можно на другой день исправить, неугодное – стереть. «Король сети», – именовал себя Эдик. «Голый – как любой сетевой король», – мог добавить Ланьер. Сеть любому (или почти любому) давала иллюзию могущества. Арутян воображал себя всемогущим. Сражение мнилось ему обычной игрой. Не прошел уровень сегодня – выиграешь завтра. Не дрейфь! Прояви сообразительность и напор. Враги – это голограммы, они распадутся на пиксели при первом удачном выстреле и обрызгают кровью фальшивую землю завратного мира.
Свои файлы Эдик трижды защищал не только от посторонних глаз, но и от собственных сотрудников. Так что поживиться его информацией не мог никто. Даже Виктор. Про Валгаллу он услышал не от Арутяна.
Виктор явился в тот день на работу раньше обычного. Проходя в свой кабинет, услышал голоса. Удивился. Похоже, Гремучка уже на работе, хотя в другие дни приходил не раньше двенадцати. Виктор, повинуясь внезапному наитию, шагнул в закуток секретарши, сел в кресло. Теперь, чтобы заметить его, надо было не просто заглянуть, а войти в комнатку. В этот момент дверь в кабинет распахнулась.
– А если вы ошибаетесь, полковник? – спросил у невидимого собеседника Гремучка.
– Я вам говорю, это не выдумка. Валгалла существует. Карта, что я вам дал, – единственная. Учтите, там вокруг мортальный лес.
Знакомый голос. Старческий, скрипучий. Где-то Виктор уже его слышал этот. Сегодня? Вчера? В сети? Когда же?
– Мой человек пройдет где угодно, – хвастался Гремучка.
– Вам поверят. Меня «стражи» врат сторонятся как чумного. Любое мое слово объявят выдумкой или злобной клеветой.
– Вы им немало досадили.
– Сами посудите, мы открыли новый мир, чудесный мир, и вместо того...
– Полковник, – бесцеремонно прервал старика Гремучка. – Мы знаем наизусть вашу программную речь.
«Ну конечно! Полковник Скотт!» – догадался наконец Виктор. Кошмар всех управляющих вратами. Виктор встречался с ним однажды у Сироткина. Разговор вышел коротким, но весьма эмоциональным.
Полковник получил свой чин не за игры на природе на другой стороне, как большинство нынешних фиктивных офицеров, не за миротворческие операции, как спецслужбисты в мире вечного мира, а на той далекой, настоящей войне.
Теперь Скотт возглавлял один из общественных комитетов, который пытался (пока безуспешно) контролировать врата. Полковника многие недолюбливали, а у «завратных» генералов (и у капитанов порой тоже) от ярости наливались кровью лица при одном звуке его голоса. Кое-кто из них даже пытался поставить под сомнение военные заслуги Скотта. Говорили, мол, и не воевал он. А если и воевал, то не был героем. Если и совершил что-то там такое, то случайно. Скотт относился к этим выпадам со стоическим равнодушием. «Я не герой, – соглашался Скотт, – герои те, кто погиб».
– Кто пойдет за врата? – спросил полковник.
– Эдик Арутян, он первый узнал про Валгаллу.
– Один не справится. Нужен еще кто-то. Виктор Ланьер. Он делал репортаж о миротворцах. Так?
– Да, что-то такое делал. Но миротворцы – это фигня. Не сравнить с завратным миром.
– Можете послать Ланьера?
– Пожалуй. Ему давно пора проветриться. Его программы сделались пресными.
– Пусть ваши люди будут осторожны. Два моих человека в прошлом году не вернулись.
«Интересно, куда эти двое меня посылают, в какое болото? » – мысленно задал себе вопрос Ланьер.
Но вслух не спросил ни тогда, ни сейчас. Потому что знал: Гремучка не ответит. Раз ничего не сказал сам, не посвятил, не удостоил, значит, придется тебе, Виктор Ланьер, и дальше изображать идиота.
3
Как у всякого уважающего себя портальщика, у Ланьера были знакомства в Мировом правительстве. Не на самом верху, разумеется. К примеру, он знал (и неплохо) Сашку Вязькова из комитета по безопасности врат. Работников комитета именовали «стражами». На самом деле это были обычные бюрократы. С Вязьковым Ланьер познакомился после возвращения из Анголы. Тогда «комитет врат» курировал еще и миротворцев, теперь у миротворцев появились свои пастухи. Виктору Вязьков понравился умением видеть гораздо дальше своего кабинета в Брюсселе. Если Виктор о чем-то просил Вязькова, тот никогда не отказывал. Его информация всегда (или почти всегда) оказывалась достоверной. Был еще один плюс в их общении: у всех сотрудников безопасности врат был полностью защищенный канал связи.
– Нужна информация? – спросил Сашка, едва услышал голос старого приятеля. – Что на этот раз? Миротворцы? Фальшивые комбраслеты? Контроль над эмоциями? Служба коррекции психики? – Вязьков безошибочно назвал все «горячие» темы.
Он был всегда в курсе, во все посвящен.
– Валгалла, – только и сказал Виктор.
– Что? Мечтаешь о рае для военных? – расхохотался Вязьков. – Не ожидал! Впрочем, мы давно не виделись. Тебе пора в Париж. Лети.
И отключился.
«Неужели так серьезно?» – подивился Ланьер.
4
Одни обожали этот космополитический город, ассимилирующий любую культуру, любое наречение, другие – ненавидели. Нынешней весной (довольно прохладной, с дождями) в Париже Виктору показалось неуютно. Над узкими улицами раскрылись прозрачные навесы, и теперь всюду слышался дробный шум капель и журчание воды в водостоках. Ярко-желтые или ярко-синие электромобильчики сновали взад-вперед, как будто боялись выехать на широкие улицы или площади, отданные во власть водной стихии. Пахло цветами, красками, немного пряностями. Но в запахах не было свежести – так пахнут вещи, долго пролежавшие в шкафу.
Виктор заглянул в первый попавшийся магазинчик. На витрину даже не посмотрел. Наугад толкнул дверь. Оказалось – сувенирная лавка. Торговали серебром – под старину. Недорого, но вещицы попадались красивые. Ланьер выбрал серебряный медальон с тончайшей гравировкой. Внутрь можно вставить голограмму Алены. Все, кто идет за врата, непременно берут с собой какой-нибудь амулет. Особый. Иконку, ладанку, крестик, мешочек с прядью волос. Спрятать под одежду и никому не показывать. Тогда он тебя оградит и защитит. Виктор не верил в талисманы, но медальон решил купить.
– Идете за врата? – спросил хозяин и подмигнул.
Достал из-под прилавка связку колокольчиков.
Те мелодично зазвенели.
– Берите. Всего пять евродоллов.
– Зачем?
– Берите. На той стороне узнаете.
Ланьер отрицательно покачал головой: ему показалось, что продавец над ним издевается.
Парижанин не стал настаивать, только сказал:
– Голограмму не вставляйте. Распадется. Закажите в мастерской рядом миниатюру. Всего три евродолла. Час работы.
Виктор так и сделал. До назначенной встречи времени оставалось всего ничего. К деду на улицу Дантона он уже не успеет. Ну что ж, заедет после встречи.
Уличные кафе пустовали.
– Куда все подевались? – спросил Виктор, пожимая руку Вязькову. – Неужели подались за врата?
– Возможно. В конце концов, наш мир под колпаком ужасно скучен. – Вязьков вскинул руку с комбраслетом. – Коммик, который начинает тревожно пищать, стоит мне хотя бы разозлиться на кого-то, – разве это не ошейник?
– Скорее, намордник. Тревожную кнопку придумали злобные начальники. Мне довелось работать с одним типом. Он нарочно доводил своих сотрудников до белого каления. Каждый день у кого-нибудь включалась тревожная кнопка.
– На него подали жалобу?
– Не успели. Шеф нарвался на совершенно непробиваемого типа. Тому все было по фигу. Он как будто спал на ходу. Но при этом недурно работал. Особенно любил указывать начальству на ошибки. Тут недосмотрели, там не учли. Все это произносилось на одной ноте, сонным голосом. Теперь начальник по три раза на дню взрывался петардой. Так что через два дня накопленная агрессия понизила порог запуска ниже допустимого. Нашего мучителя отправили на коррекцию психики.
– И кто был ваш герой? Ты? – засмеялся Вязьков.
– Нет! Ну что ты! Я на такое не способен. В те дни, вместо того чтобы ходить на работу, ходил на консультации. К счастью, корректор попался неглупый, мы с ней очень живо беседовали.
– Ах, это была она?
– Ну да. Жанна Орловская. Она выступала в моей программе «Душевные надсмотрщики».
– Помню, помню.
Они заказали бутылку «Шардоне». Мимо кафе, периодически выкрикивая «Позор!», брела немногочисленная демонстрация. Неясно было, против чего они выступали: абстрактные голограммы над их головами могли обозначать что угодно.
– Кстати, ты знаешь, что случается с теми, кто попадает на коррекцию психики повторно?
– Реабилитационный центр. Оттуда два пути – в психушку или за врата. Поэтому многие, имеющие «привод» к корректору, стремятся провести лето за вратами и, так сказать, обнулить свое дело.
– Собираешься за врата, чтобы отбелить прошлое?
– Мой «привод» сняли. Я подал в суд, и дело сочли провокационным.
– Но ты все равно идешь за врата? – «Страж» ухмыльнулся. – Кризис жанра? Давно замечено: в порталах популярна только военная тема. Обыватель дорожит своим уютным мирком, вздрагивает при малейшем шуме, трясется и, роняя слюни, с восторгом смотрит репортажи о Диком мире, где убивают взаправду. Радуется, что кровь льется где-то далеко. Гибнут те, кто пошел на это добровольно.
– Ты презираешь обывателя?
– А ты – нет?
– Нет.
– Не лги.
– Я сам – один из них. Ни с кем не говорю свысока.
– Хочешь поднять рейтинг портала?
Виктор пожал плечами: опровергать это утверждение было по меньшей мере глупо.
– Рейтинг – великая вещь. Но за вратами надо отыскать нечто особенное. То, о чем никто еще не слышал. Чего никто не видел. – Последовала долгая пауза. – Например – Валгаллу.
– Кто тебе о ней рассказал? – Вязьков, хмурясь, поглядывал на свой наладонный комп. Новостные сообщения сменяли друг друга.
«Почему он не вшил себе информационный чип? Чиновник такого уровня обязан иметь электронного помощника, – подумал Виктор. – Или надеется пройти врата?»
– Мы скрываем имена доносчиков. Как и вы, – напомнил Ланьер.
– Но ты хочешь знать, что «стражам» известно о Валгалле? – Вязьков нахмурился еще больше.
– Ты догадливый.
– А ты не слишком – для портальщика, во всяком случае. Так вот, мы знаем о Валгалле до смешного мало. Даже неизвестно точно, где она расположена. Где-то в центре мортальной зоны. Но вот где – никто не знает. Все попытки проникнуть заканчивались исчезновением любопытного. Мы отправили в Валгаллу свою экспедицию – никто не вернулся.
– Понял. Это очень опасно. Но что это такое? Порождение «милитари»? – Это объяснение было самым простым. Слишком простым, чтобы оказаться верным.
– Опять одни догадки. Некая организация. Военное формирование. Секта. Все, что угодно.
– Занятно. Почему в порталах об этом неизвестно?
– Не знаю. Но у меня подозрение, что нашему миру может в ближайшее время очень сильно непоздоровиться, – скривил губы «страж».
– Ты можешь мне чем-то помочь?
– Дать карту? Или еще что-то в таком духе? Нет. – Вязьков вновь наполнил бокалы.
– Ну хоть что-то.
– Кое-что я тебе могу сообщить. Например, рассказать про новый законопроект. Внесен неоконсерваторами в Мировой парламент два дня назад. Комитет по безопасности врат будет рассматривать. Предлагается осенью выпускать в наш мир только портальщиков, врачей, полицию и наблюдателей. Стрелков оставлять за вратами. Навсегда.
Ага, Вязьков «сливает» ему информацию, надеется, что Виктор озвучит ее в портале. Как же! Ни один уважающий себя политик не проголосует за подобную глупость. Разве что крайние «нео» захотят сделать себе рекламу. Один-два процента, максимум три. Не поставят даже на голосование. Но Вязькову зачем-то нужно, чтобы в порталах обсасывали эту пустышку.
– И чем «нео » обосновывают свой бред? – поинтересовался Ланьер.
– Очищение вратами – фикция. Кто убивал – тот убийца. Ему нечего делать на этой стороне.
– Они что-то знают про Валгаллу?
– Не думаю.
– Полковник Скотт прав: мы выгребли на ту сторону слишком много мусора.
– Ой, не надо! – взмахнул обеими руками Вязьков. – Только, пожалуйста, не цитируй Скотта.
– Буду цитировать. Пока не скажешь, что известно про Валгаллу. Вот, к примеру, отличная фраза; «Самое сильное чувство – это ненависть маргиналов. За вратами все в той или иной степени маргиналы». Или вот эта: «Страх и агрессивность неразделимы. Все наше общество пронизано страхом. Мы боимся с утра до вечера, боимся потерять свой тихий чудный мирок». Или еще...
– Ну хорошо, Виктор! Ты – великолепный пытатель. Сдаюсь! – Вязьков шутливо поднял руки, – Могу сказать одно слово. Вернее – два. Но если ты проболтаешься, я вылечу из «стражей» через две секунды. А может быть, и через одну.
– Я не болтлив.
– ...Сказал портальщик... – хмыкнул Вязьков. – Певец без голоса, программер без компа, портальщик, хранящий тайну, оксюморон. Ладно, я рискну.
ВОЙНА
Глава 3
1
«Дураки бывают разные. Одни – просто дураки, а другие – пасики».
Этот анекдот Виктор всегда вспоминал, когда смотрел с холма на покинутую деревню.
Смотрел и испытывал тревогу. Что-то схожее с зубной болью. (О зубной боли вспомнили в завратном мире – тут о многом вспомнили, но не испугались, а приняли как неизбежную плату). Чем дольше Виктор смотрел, тем сильнее становилась тревога.
Сейчас идти туда, вниз, не хотелось смертельно.
(«Смертельно», – нелепо говорить за вратами. Здесь смерть каждый миг у тебя за спиной. Дышит в затылок. Холодом. Порой сильно. Порой едва-едва. )
Прежде чем спуститься вниз, Виктор минут двадцать рассматривал деревню в бинокль.
Снабженный примитивным интеллектом, бинокль услужливо высвечивал названия попадавшихся ему объектов поверх изображения: «дом», «береза», «осина», «сосна», «дом», «сарай». Большинство ребят в первые же дни выламывали из своих биноклей «мозги», но Виктор был человеком терпеливым. К тому же в начале лета, когда закрылись врата, чип тоже отключился. Ожил 1 сентября. Памятный день. Начало Второй мировой. Третья началась в марте.
Они шли по единственной деревенской улице. Ветер шумел в ветвях, кружил на дороге опавшие листья, сметая шуршащее золото к порогам мертвых домов. Где-то хлопала дверь. Или ставня?
Тишина. Покой. Красота. Яблони в садах. Яблони высотой с березу. Яблоки падают. П-пах... П-пах... Яблокопад, как звездопад – загадывай желание. Желание одно: пройти врата. Вернуться.
Когда это, интересно, пасики успели яблони насадить? Сколько лет они тут жили? Впрочем – почему бы не жить? Земля тут щедрая. Но пасики как ушли весной, так и не вернулись. За все время, что трое «красных» просидели в блиндаже, приходя в себя после мортала, они видели только маров. Да еще призрак являлся.
Призрак – это условно. Призрак – потому что приходил неизвестно откуда. И так же неизвестно куда исчезал. Появлялся он дважды. Одежда белая, белая борода, посох струганый, котомка за плечами. Пытались ловить – да куда там! Они только шаг сделают, а призрака уже нет. Сгинул. Борис хотел выстрелить ему вслед – Виктор остановил. Зачем? Зла от него нет, на мара не похож. Мало ли отбившихся от своих мыкается в эти осенние дни по лесу, отыскивая дорогу к вратам?
– Как ты думаешь, пасики все погибли, или кто-то успел убежать? – спросил Димаш.
Этот вопрос он задавал уже раз в десятый. После того как все подходящие шутки кончились, Виктор попробовал не отвечать. Но ничего не получилось: Димаш повторял свою «загадку» вновь и вновь. Трупов пасиков они не видели. Ни одного. Хотя вещи валялись повсюду.
– Куда им бежать, сам посуди. Даже в сортире никто не спрятался.
– Ну, они могли убежать к воротам.
– Ты видел их у ворот?
– Они могли проскочить мимо нас.
– Могли, конечно. Но что они делали все лето? Деревню весной разграбили.
– Почему ты думаешь, что весной?
– Потому что лук они посадить успели. И морковь. А огурцы и кабачки – нет. В оранжереях и на подоконниках засохшая рассада так и осталась стоять.
Морковь и лук на деревенских грядках выросли удивительные: каждая морковина – килограмма по два, а луковицы все как на подбор, величиной с кулак. От нечего делать Виктор с Димашем два дня назад собрали овощей не меньше двух центнеров и забили припасами устроенный пасиками погреб. Для кого старались? Не ясно.
Верно, каждый думал об одном и том же: вдруг пасики вернутся к зиме? То-то обрадуются, обнаружив собранный кем-то урожай. На той стороне, за вратами, принято думать о том, кто идет или едет за тобой по дороге. Есть даже термин такой: «глаза на затылке». Этому учат, начиная с детского сада. В Диком мире глаза на затылке нужны лишь для того, чтобы заметить снайпера в засаде.
– Точно! – изумился Димаш. – Как вы все замечаете, Виктор Павлович?
– У меня дополнительный блок памяти и видеокамера в глазу.
– Серьезно?
– Димаш!
– Ах, да... Это вы опять пошутили. Я понял. Но пасики могли спрятаться в лесу, переждать, пока мары уйдут, и дать деру.
Чушь, конечно. В редком лесу на холме не укроешься. Вот если до реки успели добежать, тогда могли на моторках уйти к Великому озеру. Это – единственная правдоподобная версия, дававшая пацифистам шанс на спасение. Сарай у реки был сожжен, но лодок на берегу, ни целых, ни поврежденных, не нашлось. Хотя (это больше походило на правду) на лодках могли уйти мародеры, то есть мары. Уходя, они сожгли лодочный сарай.
– Их могли эмпэшники вывести, – продолжал искать пути спасения Димаш. Он упрямо отказывался принимать версию о гибели деревни.
– Это же пацифисты, Димаш! Они не желают иметь дело с военной полицией. Это их принцип.
– Когда задницу припекает, о принципах лучше забыть. Им детей надо было спасать. И женщин.
– Димаш, тебе бы в виндексы – самая дорога.
– Как вы догадались? – ахнул Димаш. Потом вымученно усмехнулся. – Я дважды поступал. Но тест не прошел. Эмпатии маловато. Вот если бы на этой стороне виндексы были нужны! – мечтательно вздохнул Димаш. – Мне, если честно, этот мир чем-то больше нашего нравится. Здесь такие леса, озера! Вот бы по Великому под парусом походить! Вы на побережье были?
– Нет.
– Я тоже не был. Вообще здесь здорово. И потом... правду говорят: настоящая дружба бывает только здесь, в Диком мире, а на той стороне люди холодные, на рыб похожи.
– Это только кажется. Меньше эмоций. И потом – кто тебе мешает на той стороне быть человеком, а не рыбой? – спросил Виктор.
– Не знаю. На той стороне искренность смешно выглядит. Все такие правильные, доброжелательные. Какие-то ненастоящие. Здесь все иначе.
Прав Димаш. Сбежали пасики: трупов нет ни в домах, ни на улице. А на кладбище – три могилы, Судя по датам на крестах – эти пасики умерли осенью. Мары убитых не хоронят. Напротив, изуродуют и к дереву прибьют. Или отрубленную голову на кол насадят. В рот что-нибудь запихают. Для смеха. Мары убивают всех: и «красных», и «синих»; забирают пищевые таблетки, оружие, запасные батареи, амулеты. Но главная летняя добыча маров – пасики... Тех они насилуют и режут с особым сладострастием.
Вот и знакомый дом. Виктор вытащил из кобуры «Гарин», взбежал на крыльцо, остановился. Тишина. Никого. Или...
– Встречайте гостей! – Ланьер толкнул дверь и отскочил в сторону.
Прижался к наружной стене. Как в бибишке. То есть в блокбастере. Дверь с протяжным скрипом отворилась. Откуда-то сверху с тихим шуршанием посыпалась труха.
– Кажется, никого... – сказал неуверенно Димаш.
Виктор огляделся. В самом деле, – никого. Но сердце билось чаще обычного. Сделалось жарко. Почему так страшно входить в пустой дом? Мертвый дом. Сырость. Затхлость. Паутина по углам. Запах, как в склепе. Мутное зеркало в прихожей. На полке рядом – панамки да шапки, на крючке – рыжий плащ с оторванным рукавом. Виктор подмигнул своему отражению в зеркале: худой высокий мужчина в камуфляже. Камуфляж, впрочем, давно перестал менять расцветку, навсегда сохранив мутно-серый неопределимый цвет. Возле порога в комнату – расплющенный подошвой окурок. В прошлое их посещение здесь не было окурка – Виктор помнил. Значит, мары заходили в деревню еще раз. Но так осторожно, что с холма трое «красных» их не заметили. Возможно, мары прокрались ночью. Могли и к блиндажу подняться. Перерезать глотки всем троим во сне.
Виктор прихватил в кладовой топор и прошел в комнату. Здесь все было перевернуто еще с прошлого раза, из шкафа вывернуты ящики с нехитрым барахлом пасиков, сломана дверца самодельного сундука, из рамки выдернута висевшая над кроватью картинка. Только сколоченный из сосновых досок стеллаж с книгами (старинными, бумажными) мары не тронули. Странно, зачем пасики везли в этот мир бумажные книги?
Виктор усмехнулся:
– Мой дом десять лет назад обчистили, когда я в отпуск уехал. Забрали новенький комп, видеоголограф, куртку из псевдокожи. Джинсы, в которых я работал в саду, и те прихватили. Но ни одной бумажной книги не тронули. Помнится, я вызвал копов, стал проверять, что взяли, кинулся к шкафу с книгами, но инспектор меня остановил. «Не надо, – говорит, – не проверяйте. Книги никогда не воруют». Видимо, этот закон справедлив для всех миров.
Рассказывая эту историю, Ланьер снимал с полок книги и складывал в углу комнаты. Когда стеллаж опустел, вдвоем с Димашем они отодвинули его от стены.
Виктор опустился на колени и подцепил топором одну из досок. Взвизгнули гвозди, доска поднялась, Вторую Виктор приподнял без всяких усилий. Просунул руку в щель и принялся доставать узкие промасленные пакеты с термопатронами.
Димаш складывал их в мешок.
– Надо было все в прошлый раз взять, – сказал он, оглядываясь. – Кто знает, может быть, мары здесь все время бывают, а мы не замечаем. Если у них хамелеоновая форма, то за милую душу могут у нас под носом шастать.
Виктор поднял руку, делая знак замолчать. Что-то послышалось. Какой-то дальний, едва слышный звук. Чужой звук... Мары?
– Скорее! – Ланьер принялся выкидывать из тайника упаковки с люминофорами.
Да, не рассчитали, дурни. Думали – еще две недели назад за ними придет вездеход, и они будут уходить вместе с батальоном. Тогда бы и люминофоров, и термопатронов было в избытке.