Бушков Александр Александрович. Самый далекий берег

   В его голосе звучала серьезная, нешуточная деловитость. Все происходившее никак не напоминало ни сон, ни розыгрыш…
   — Да послушайте вы…
   — Слушаю. Кто был в Амстердаме?
   — Это ошибка какая-то…
   — А я ведь предлагал по-хорошему, — грустно сказал невидимый собеседник. — Что там у него по ориентировке, Коля? Пассивной педерастии не отмечено?
   — Да нет, — торопливо ответил кто-то другой. — Баб дерет, как нормальный.
   — Это великолепно, — задумчиво произнес человек, определенно бывший здесь старшим. — Это замечательно… Упрощает задачу. Хоть он и не Кащей Бессмертный, но смерть у него в яйце…
   В круге света появилась рука в черной кожаной перчатке. Кирьянов прекрасно видел рукав старомодной гимнастерки — из хорошего материала, светло-зеленый, с вышитой красным и золотым эмблемой на рукаве. Там были щит и меч, там были серп и молот, но центральное место занимала восьмиконечная звезда с разновеликими лучами, в точности такая, как на рукаве его собствент ного кителя… Все это было настолько нелепо и жутко, что у него пропал голос.
   Простыня отлетела в сторону, рука в черной перчатке обхватила его гениталии и легонько надавила, самую чуточку, но и этого хватило, чтобы взвыть от тупой боли. Правда, один из стоявших по бокам тут же зажал ему горло, и вопля не получилось.
   — Это, как вы понимаете, легонькая демонстрация, — сказал старший. — Но если ты мне начнешь целку изображать, давану уже по-настоящему, от души. Только хрупнет… Ну, ты будешь колоться или как?
   — Идиоты! — прохрипел Кирьянов, смаргивая выступившие на глазах слезы от боли. — Кирьянов моя фамилия, никакой я не Гурьянов, при чем тут Троцкий? Вы куда вломились, дуболомы?
   — Интересно. — сказал старший, не убирая руки. — Несколько неожиданный поворот беседы…
   — Сергей Семенович… — послышался рядом почтительный шепот.
   — Ну?
   Шепот стал вовсе неразборчивым и откровенно взволнованным.
   — Твою мать… — с чувством произнес старший. — Точно?
   — Посмотрите вон…
   — Вот именно, идиоты, посмотрите! — придушенно произнес Кирьянов, чувствуя на горле сильные пальцы. — В столе, в верхнем ящике, там все написано…
   — Коля… — веско произнес старший. Послышались шаги, легонький скрип выдвигаемого ящика. Кирьянов зло хмыкнул. Там, в верхнем ящике, лежала оформленная по всем здешним правилам грамота на орден, выполненная на левой половине какими-то загадочными знаками, а на правой — классическими русскими буквами. Красивая грамота с голограммами, печатями и эмблемами, где синим по светло-желтому были прописаны его звание и фамилия с именем-отчеством.
   — Сергей Семенович… — произнес невидимый Коля убитым тоном гофмаршала, у которого посреди большого королевского приема вдруг упали шитые золотом панталоны, открыв ситцевые трусы в дырках и заткнутую за резинку оных украденную золотую ложку с алмазным вензелем сурового монарха…
   — Что?
   — Вы уж сами посмотрите…
   Старший встал, исчез в темноте. Вспыхнул узкий луч фонарика, послышалась энергичная матерщина. Тут же вернувшись, старший склонился над распластанным Кирьяновым:
   — Это что, четвертая плоскость?
   Ободренный впервые зазвучавшими в этом голосе нотками неуверенности, Кирьянов злорадно ответил:
   — Представления не имею, четвертая или пятая с половиной. Одно знаю: вас, клоунов, здесь быть не должно, вы куда-то не туда забурились, идиоты! Не знаю, как там у вас, не бывал, а у нас Троцкий лет шестьдесят как помер!
   — Приятно слышать… — сказал старший, отчаянно пытаясь обрести прежний напор. — Ну, полежите пока…
   По комнате метались уже три луча сильных фонариков. Кто-то вышел в кабинет и вскоре вернулся, протянул испуганно и тоскливо:
   — Сергей Семенович, бля буду, это не та плоскость…
   — Вы бы хоть компас завели, Колумбы! — воскликнул приободренный Кирьянов.
   — Тихо, тихо, — посоветовал старший не особенно и помягчевшим голосом. — Не выступайте, не на трибуне… Ну что, товарищи дорогие? Не опять, так снова? Быстренько определите меж собой, кому из вас раком становиться — потому что кому-то непременно придется…
   — Сергей Семенович… Расчетчик сбился, показал в правом окошечке не пятерку после запятой, а…
   — Расчетчик — машина тонкая и где-то даже умная, — сказал старший. — Но вот в блудливых рученьках она… Ладно. Извините, товарищ Кирьянов, простите великодушно, обшибочка вышла, никто не гарантирован и не застрахован… Случается из-за таких вот разгильдяев, чего уж там… Виновные, как говорится, понесут…
   Правда, особого раскаяния в его голосе не чувствовалось, скорее уж легкая досада.
   — Сергей Семенович…
   — А?
   — Это, точно, четвертая… Плоскость “Зет”. Хозяйство Зорича.
   — Ну и?
   Голос предложил с нешуточным азартом:
   — Сергей Семеныч, а давайте этого грохнем! Не подписку ж с него брать? Сохранение тайны и вообще… Не люблю я эту белогвардейскую рожу, с души воротит… Кто узнает? Острую сердечную недостаточность ему по счету “раз”…
   — Это самодеятельность, Вадичка, — сказал старший небрежно. — Весьма даже непозволительная. Мне этот недобитый гад тоже не по душе, но нет у нас полномочий пакостить в сопряженной плоскости, тут свое начальство и свои органы…
   — Так сил же нет смотреть! Развели тут…
   — Я с тобой потом поговорю, — пообещал старший. — Вдумчиво и подробно. Чтобы не декаденствовал и не подменял собою инстанции… — Он наклонился к Кирьянову, стягивая черную перчатку-В общем, извините, товарищ обер-поручик, оргвыводы последуют, гарантирую, с занесением и распубликованием, как положено, инстанции исправят отдельные нетипичные ошибки и головотяпство… Мы уж пойдем, ладно? Так что еще раз звиняйте…
   И в следующий миг короткий умелый удар чиркнул Кирьянову по горлу, на несколько секунд совершенно лишив дыхания, цепкие лапы разжались, и старший прикрикнул:
   — Ноги в руки! Навести прежний порядок, ничего не брать… Коля, тебя касается!
   — А тут и нечего поправлять… Несколько пар ног энергично затопотали к выходу, пока Кирьянов корчился от боли — в глотку словно колышек загнали. Когда чуть-чуть отпустило, он вскочил, не теряя времени, кинулся следом, злой как черт от боли, унижения и обиды, как был, в трусах, вдогонку освещенным странным неярким сиянием силуэтам.
   Входной двери словно бы и не было, на ее месте зиял квадратный проем, обрамленный множеством слабо мигающих огоньков, там, внутри маячили какие-то зеркальные поверхности, трубчатые конструкции, выгнувшиеся аркой, и под эту арку торопливо ныряли один за другим ночные гости.
   Настигнув последнего, Кирьянов от всей изобиженной души припечатал ему кулаком по загривку и, вот везение, успел — человек в туго подпоясанной широким ремнем старомодной гимнастерке охнул и с матерным рявканьем полетел головой вперед прямо под арку.
   И тут же все растаяло в беззвучной вспышке, обдавшей волной сухого жара. Кирьянов, потеряв опору под ногами, полетел на пол в коридоре, ушиб локти и колени, обрушился с таким грохотом, словно шкаф уронили.
   Неуклюже поднялся, вне себя от ярости. Коридор был пуст, мягким приглушенным светом сияли лампы. Потом приоткрылась дверь, высунулся майор Стрекалов, всклокоченный, тоже в одних трусах, но вовсе не казавшийся вырванным из сна.
   — Белая горячка или тревога? — поинтересовался он живо. — Вроде бы стадо слонов протопало…
   Кирьянов оглянулся — дверь его квартиры вновь возникла из ниоткуда, аккуратно затворенная.
   — Что за фокусы?
   — Не поверите, — зло сказал Кирьянов. — Козлы, мать их…
   — Кто опять? — Он присмотрелся. — Заходите-ка, определенно что-то стряслось. У меня лекарства навалом…
   — А удобно?
   — А чего ж неудобного?
   Поколебавшись, Кирьянов вошел. Майор проворно достал из шкафчика бутылку микстуры известной фармацевтической фирмы “Хеннесси” и два стаканчика из черненого серебра. Наполнил опытной рукой.
   Кирьянов прислушался. В спальне определенно скрипнули пружины, кто-то ворохнулся на постели. Интересно, кто? Девочка-связистка или воплощенная кнопкой мечта?
   — А…
   — А подождет, — сказал майор, перехватив его взгляд. — Никуда не денется. Ну, за кибернетику…
   Кирьянов осушил свою “микстуру” единым духом, помотал головой:
   — М-мать, вот о таком меня точно не предупреждали…
   — Кратенько, в нескольких словах, — без всякого удивления сказал Стрекалов.
   Выслушав краткое объяснение, он преспокойно пожал плечами:
   — Ну, бывает. Дело житейское. Кто квартирой ошибется, кто плоскостью. Аппаратура-то наверняка примитивная, первых выпусков, детство человечества…
   — Они говорили, что из НКВД…
   — Ну и что? — с тем же видом величайшего спокойствия сказал майор. — Не разобрались еще, где очутились? — Он черкнул пальцем по воздуху. Прямо перед ним повисла призрачная клавиатура, словно нарисованная розовым светом. Стрекалов небрежно коснулся пары значков, присмотрелся к зеленым кривым и сине-желтым знакам, возникшим повыше клавишей, вновь пожал плечами:
   — “Кассиопея”, говорите? Никакой это не бином Ньютона… Объясняя так примитивно, насколько это возможно, к нам по ошибке нагрянули ребятки из шестой плоскости отрицательной абсциссы, многоточие-слоистости четвертого многоточие-пространства. — Он предупредительно пояснил: — Слово “многоточие” я произношу вместо длиннейших обозначений координат континуумов, в которых вы все равно не разберетесь, не будучи специалистом…
   — Большое спасибо, спасибо огромное, — сказал Кирьянов, понурясь на табурете. — Что бы я без вас делал… отрицательная абсцисса, конечно… А совсем просто нельзя?
   — Ну.. Структура не просто грандиозна и необорима. Она еще предельно разветвленная, слоистая, взаимопересекающаяся, состоит из неисчислимого множества миров параллельных, перпендикулярных, взаимно пересеченных, соседствующих… А, да что там. Вы вспомните всю прочитанную фантастику, сложите вместе и умножьте раз в десять степень сложности… Вот и все, если совсем просто.
   — Подождите, — хрипло сказал Кирьянов. — Вы хотите сказать, не только пространство, а еще и время?
   — Головоломная и запутанная это штука — Структура…
   — Налейте еще.
   — Извольте, чего жалеть…
   — Что же, мне безоговорочно верить Митрофанычу?
   — Вот уж чего не следует делать, так это безоговорочно ему верить, — усмехнулся Стрекалов. — Старая шкода, знаете ли, своя специфика, эти ребята сызмальства приучены так виртуозно перемешивать правду с дезой, что через их россказни надо продираться. Но в главном я бы ему на вашем месте верил. Старушка Структура гораздо старше, чем может показаться.
   — М-мать… — сказал Кирьянов, отставив пустой стакашек. — Куда я попал?
   — В Структуру, мил друг, в нее, родимую…
   — Подождите. Вы что, хотите сказать, что где-то там, в соседних плоскостях, Троцкий и в самом деле…
   — Ну что вы прицепились к Троцкому? Не он единственный, там масса игроков… Ну да, а что особенного? Степаныч, вам пора отучаться от местечкового кругозора. Полагаете, в тридцатых вся эта компашка рвала друг другу глотки исключительно ради кресла в Кремле? Ради нашего шарика? Скажу по совести: я не до конца верю Митрофанычу в части того, что именно он конвоировал к месту назначения Михал Николаича со сподвижниками, но нисколечко не сомневаюсь: в свой последний час эта компания, я о проигравших, увидела отнюдь не то, что ожидала увидеть… И очень даже возможно, что косточки их в самом деле обсасывал какой-нибудь шестилапый пятихрен при свете двух солнц или пяти лун… Ну, возьмите себя в руки, вы же должны быть психологически подготовлены многолетним и систематическим чтением фантастики. На страницы коей, если уж мы беседуем откровенно, иногда прорывалось некое отражение взаправдашней реальности — когда по недосмотру контроля, ибо всего не охватишь, когда в рамках неких проектов, рожденных многоопытными спецами из недр Структуры… Я бы мог навскидку назвать вам пару-тройку имен, но боюсь, вы тогда окончательно расклеитесь. У вас и сейчас-то вид крайне предосудительный… Выпьем, что ли?
   Глядя сквозь него, Кирьянов произнес, обращаясь скорее к самому себе:
   — Интересно, сколько еще будет сюрпризов?
   — Поскольку, как известно. Вселенная бесконечна, то и сюрпризы, соответственно… Знаете что? Напишите жалобу. Я не шучу. Жалобу по всей форме. Незаконное вторжение в результате халатности, моральный и материальный ущерб… Кое-кому непременно строгача влепят, лычку снимут, квартальной премии лишат…
   — Да пошли они… — зло сказал Кирьянов. — Черт, я только-только начал осваиваться и привыкать…
   — В этом и ошибка, — серьезно сказал майор. — Слишком рано вам успокаиваться и привыкать. Настолько рано…
   — Жизни-то хватит? — печально усмехнулся Кирьянов.
   — Ну, не бросайтесь из одной крайности в другую… Вообще не считайте, будто с вами произошло нечто новое. С какой это, интересно, стати? — Майор проворно наполнил стаканчики. — Весь грустный юмор ситуации в том, что ничего принципиально нового с вами не произошло. Что, у нашей далекой Родины нет своих строго охраняемых государственных тайн? Которые иногда выплывают на свет, а иногда и нет? Навалом — как в любой другой стране. И устойчивых мифологем навалом. Здесь — по большому счету, то же самое. Ничего нового. Тайны, которые понемногу раскрываются, и мифы, которые со временем рушатся… И если каждый раз приходить в уныние, обнаружив, что вам о чем-то врали, а на самом деле было совсем даже не так… Не стоит оно того. Это. я вам точно говорю, как доморощенный философ-стоик. Строго говоря, мы с вами Земли и не покидали — наша Земля просто раздвинулась до немыслимых пределов.. Разве что за границей стратосферы малость чище, гуманнее и мирнее… Всего делов!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ГОСТИ ЯСНЫМ ДНЕМ

   Столовая, рассчитанная человек на пятьдесят, была пуста — все-таки здешняя жизнь была далека от казарменного распорядка, к тому же связисты и транспортники, работавшие по своим графикам, и есть ходили по другому расписанию, как кому выпадет. Кирьянов разделывался со своим десертом — инопланетными фруктами неведомо из какого уголка Галактики — в полном одиночестве.
   Возникший в дверях Миша Мухомор направился прямо к его столику своей расхлябанной походочкой, но не сел, остановился над плечом Кирьянова, насвистывая сквозь зубы, нетерпеливо притопывая.
   — Что, начальство вызывает? — спросил Кирьянов, запихивая в рот сразу три последних ломтика, ноздреватых, синих с желтыми точками. Ломтики растаяли сами по себе, истекая густым соком.
   — А? Да нет… Степаныч, нам бы потолковать душевно…
   — Давай.
   — Да нет, не тут. Мало ли что… Ты уже похавал или еще, как аристократу положено, кофей хлебать будешь?
   — Да в принципе и без кофея можно обойтись… — сказал чуточку заинтригованный Кирьянов.
   Отношения с “потомственным уркаганом”, как и с прочими, у него были ровными, нормальными, но впервые тот первым выходил за установленные рамки.
   Кирьянов вытер рот белейшей салфеткой, бросил ее на стол и поднялся. Мухомор чуть ли не бежал впереди, нетерпеливо оглядываясь. Положительно, он был ненормально возбужден, из кожи вон лез… Любопытство крепло.
   — Пошли за локалку куда-нибудь, — сказал Мухомор. — Подальше. Кто их ведает, может, тут повсюду микрофоны натыканы…
   — А зачем?
   — Ну, для порядка. Особист же ползает, жаба зеленая… Береженого бог бережет, небереженого конвой стережет…
   Они отошли от поселка метров на сто — в противоположную от Старого Корпуса сторону, по колее, наезженной уазиком Васи во время возвращения с Земли.
   — Степаныч, — сказал Мухомор проникновенно, душевно, невероятно доверительно. — Бля буду, я тебя по жизни уважаю. Ты правильный пацан, начальству жопу не лижешь, в хате своей держишься правильно. Короче, я тебя давно зауважал…
   — Приятно слышать.
   — Ты не лыбься, я к тебе с полным доверием и дружбой… Степаныч, — он остановился напротив Кирьянова и с загадочным видом уставился прямо в глаза, — можешь ты мне помочь в совершенно пустяковом деле? Не, я неправильно выразился… Не то чтобы мне помочь, а себе самому полезное дело сделать?
   Чуть подумав, Кирьянов сказал:
   — Ладно, если в рамках закона и не понадобится сейфы ломать или перо кому-то в бок вставлять.
   Мухомор оскалился:
   — Ну ты даешь… Сейфов тут таких нету, чтобы стоило их ломать, а перо в бок я и без твоей помощи вставлю, коли возникнет такая потребность — потому что ты-то, прости, в этом ни черта не смыслишь, где тебе фраера грамотно пописать… Ну конечно, в рамках, а как же… Исключительно в рамках… Степаныч, ты ж нормальный в половом плане, чего там… Бабу отодрать сможешь?
   — Какую? — опешил Кирьянов.
   — Та-акую, что все отдай, и мало! — протянул Мухомор, едва ли не облизываясь. — Точно тебе говорю. Ты не думай, ей самой охота, чтоб ее вздрючили со всем усердием. Я бы и сам оформил, с тобой не делясь, но у меня свой фронт работ, и тут уж на тебя рассчитывать нечего. Ты ж у нас чистоплюй, на нарах не чалился, ты пидора шпилить толком не сможешь…
   — Не приходилось как-то.
   — А ты губы-то не криви, мало ли когда какое умение в жизни пригодится… Короче. Ко мне тут гости нагрянуть обещались.
   — К тебе?!
   — Ну да, — безмятежно сказал Мухомор. — Что я, у бога теля съел, что ко мне гости прийти не могут?
   — С Земли?
   — Да нет, — серьезно сказал Мухомор. — Стал бы я из-за Земли переживать… Местные. Здешние, усек? — Он сделал обеими руками широкий жест в сторону то ли небес, то ли горизонта.
   — Интересно девки пляшут… — сказал Кирьянов. — Как тебе удалось?
   — А чего тут “удаваться”? Законом не запрещено. И почта здесь, между прочим, работает исправно. Ты просто никогда не пробовал, без году неделя здесь, знакомых у тебя нету. А я малость обжился уже, огляделся и приноровился… Дело в принципе нехитрое. Врубаешь компьютер, шлешь письмо или к визору подключаешься, и собеседничек у тебя на экране, как живой, болтай с ним до посинения… Ладно, не в том дело. Короче, вот-вот нагрянут. Я этого козлика долго обхаживал, пока согласился заехать, тварь ленивая, зажравшаяся… Ничего, установлю раком, не впервой… Но у него, понимаешь, есть сеструха, ей тоже романтики охота, только совершенно нормальной, под мужика примоститься… Что тебе стоит? Деранешь ее со всем усердием, попросишь сувенирчик…
   — Какой?
   Мухомор огляделся, невзирая на безлюдье и тишину, зашептал в ухо:
   — Степаныч, хочешь в самоволку сорваться? Настоящую Галактику посмотреть? А не эту зачуханную зону? Ну чего ты рот разинул, дурило, я тебе всерьез предлагаю…
   — Как так?
   Миша расхохотался:
   — Ну и рожа у тебя, ты б видел… Повторяю по буквам: в самоволку хочешь? Галактику посмотреть?
   — Хочешь сказать, что ты…
   — Будешь с головой — нигде не пропадешь, — назидательно поднял палец Мухомор. Гонят кипеж — Галактика, Галактика… А если разобраться, нет в ней ничего такого сложного. Надо только знать, какие ниточки дергать. Для умного человека — непаханая целина… Челюсть подбери и смотри веселей! — хлопнул он Кирьянова по плечу. — Дело предлагаю.
   — Да говори ты толком!
   — А я что, ребусы тебе подсовываю? Короче, эти типы, братишка с сестренкой, — из жирных.
   Здешняя аристократия. Аристократия такая штука, что она есть всегда и везде, только зовется по-разному — графья там, партийные работники, этот, как его… истеблишмент, олигархи там… Смекаешь? У них есть такие карточки, — он очертил двумя указательными пальцами в воздухе нечто продолговатое, не особенно большое, — ну, типа кредиток. Хреномудия там всякая намалевана… Я совершенно точно выяснил: с такой карточкой можно проехать всю Галактику вдоль и поперек, везде тебе будет и стол, и дом, и накормят от пуза, и напоят, и спать уложат в лучшем отеле… Она на предъявителя, понял? Я все проверил, за базар отвечаю! В общем, я харю пидора, как человек привычный, ты заваливаешь сестренку. Нормальные, мать их, хуманоиды, на нас похожи как две капли, хрен отличишь… Совать им, куда и всем, так что не собьешься, как ни старайся. Берем карточки — и рвем в самоволку. Это ж Галактика, Степаныч, тут ни паспортов, ни прописок, ни запретных зон, есть какие-то мусора, но они главным образом галактических бабушек через дорогу переводят. Как дети малые, тут ни войны, ни криминала, благолепие повсюду… Куда ни плюнь, сплошные права разумных существ, и столько этих правов, что охренеть можно. Я из информатория столько скачал про здешние права и конституцию… Короче! Мы с тобой можем весь свет пройти и назад не вернуться, и ни одна собака не спохватится. Нет тут системы розыска и уголовки тоже нет… Чем хочешь божусь, хоть жопою!
   Кирьянов хмыкнул:
   — В побег, значит, сорваться?
   — Не в побег, а в путешествие. Одни удовольствия и никакого риска! А этим, если заявят, новые карточки выпишут в минуту, и всего делов… Ну, ты понял, какое дело я тебе предлагаю? Золотое дно! Я бы рванул в одиночку, но в таком деле нужен напарник, одному неуютно как-то. Я зэчара простой, а ты человек по прошлой жизни респектабельный, галстук вязать умеешь… Вдвоем веселее, да и сподручнее. Давай, шевели мозгами, они вот-вот нагрянут! Трудно тебе бабу отодрать с ее полного согласия? Верняк, говорю!
   Кирьянов испытывал странные чувства, схожие с раздвоением личности. С одной стороны, такое предложение выглядело форменным бредом, авантюрой, законченным идиотством. С другой же… Он словно стал прежним мальчишкой, с приятным предвкушением открывавшим первую страницу одолженного на один день пухлого, растрепанного тома с ракетами на обложке. Все это вновь ожило в нем — звездолеты, инопланетные пейзажи, чудовища, плазменные океаны и заброшенные марсианские города, пескоходы и разумные кристаллы. Ожило и нахлынуло прежним, детским восторгом…
   — И все же как-то… — с сомнением покачал он головой.
   — Устав читал?
   — Ну.
   Мухомор прищурился:
   — Там что-нибудь было касаемо запрета на самоволки?
   — Откровенно говоря, ни строки.
   — Ну вот, — торжествующе сказал Мухомор. — Если чего-то в кодексе не прописано, то оно и под преступное деяние не подпадает, и под административное правонарушение даже… Ты меня слушай, я все библии наизусть вызубрил — и старый УК, и новый, и УПК… Если закона нет, то нарушать нечего. Согласен?
   — Да в общем…
   — Степаныч! — ожесточенно сплюнул Мухомор. — С тобой толковать — семь потов сойдет. Легче прокурора на минет раскрутить прямо в зале суда… Я тебя умоляю, шевели мозгами, время поджимает!
   — Твою мать, — сказал Кирьянов. — А я ведь соглашусь…
   — Ну, наконец-то! Уломали девочку! — Он отвернулся, уставился в небо. — Гарантом буду, они! Гляди веселей, подельник!
   Кирьянов проследил за его взглядом — там, в зените, среди безмятежно проплывавших в зеленом небе желтоватых облачков, что-то определенно происходило. Протяженное сияние, вспыхнувшее в одной точке и быстро распространившееся в длину, сначала напоминало корону из синего света, потом расширилось в ажурный шар, на миг обрело нестерпимую яркость и тут же угасло.
   Яркая точка, отражавшая солнечные лучи, неспешно двинулась по направлению к поселку, медленно разрастаясь.
   Радостно, затейливо выругавшись, Миша Мухомор проворно извлек из кармана короткий блестящий стержень, что-то с ним сделал, держа в кулаке, — и вверх ушел пронзительный свист, высоко над головами вспыхнули огромные узоры, напоминавшие то ли головоломки, то ли переплетенные снежинки, переливавшиеся всеми цветами спектра: каждый-охотник-желает-знать…
   Кирьянов залюбовался.
   — Вообще-то простая штука, — сказал Мухомор небрежно, чуть рисуясь. — Детская игрушечка. Тут таких бесполезных красивых штучек вагон раздобыть можно, и совершенно бесплатно, жалко, на Землю не протащишь для понтов… Ага! На посадку идут!
   Яркая точка опускалась все ниже, и это была уже не точка — нечто округлое, прозрачно-блистающее, в одном месте ярко зеленевшее, в другом отбрасывавшее мириады солнечных зайчиков.
   Чуть погодя, когда неподалеку на равнину упала огромная овальная тень, Кирьянов смог определить истинные размеры летательного аппарата. И поневоле восхитился.
   Вообще-то это никак нельзя было назвать звездолетом, космическим кораблем, транспортным средством. Прилетевшее из неведомых космических глубин диковинное диво не походило ни на что прежде виденное и было таким красивым, что дух захватывало.
   Теперь его можно было рассмотреть во всех подробностях.
   На классический звездолет — из иллюстраций к фантастическим романам или из здешнего космофлота — кусочек летучего рая походил не больше, чем яркая тропическая бабочка на детский самолетик из тетрадного листа. Словно роскошный экзотический парк оторвался от земли и пустился в самостоятельное плавание от звезды к звезде. Овальное сооружение в несколько ярусов из стекла и белого металла казалось хрупким, как помянутая бабочка, и совершенно непонятно, как эта конструкция ухитряется держаться в воздухе. Среди пышных садов — где зеленых, где оранжевых, где желто-багряных — виднелись небольшие беседки, оплетенные лианами и гирляндами разноцветных листьев лестницы соединяли их плавными кривыми, в корме виднелась исполинская чаша, наполовину заполненная прозрачной водой, и в ней, видно было, скользили обнаженные тела, ничем не отличавшиеся от человеческих. Озерца со скульптурами над ними, перепархивавшие меж ветвями то ли яркие птицы, то ли огромные бабочки, небольшой водопад, сверкавший радугой, вычурные мостики, не похожие один на другой, крохотная копия старинного замка на зеленой лужайке, под высоченным деревом, имевшим неуловимое сходство с дубом…