Черри Кэролайн. Последняя база

   — Я выгляжу так, будто попросту толстею.
   — Ты замечательно выглядишь, — возразил он, ожидая улыбки, но лицо Элен в стекле оставалось расстроенным. Он помолчал, прижимая ее к себе — похоже, ей этого хотелось.
   — Все в порядке? — спросил он наконец.
   Вероятно, сказывалась усталость. Элен только что вернулась с работы и не смогла по дороге купить свою привычную косметику… наспех выбрала кое-что в магазине. Да и нервничала по поводу предстоящего ужина. Отсюда натянутость и раздражение по пустякам.
   — Неужели тебя так волнует этот Толли?
   Она медленно провела пальцами по его руке.
   — Да нет. Но я по-прежнему не уверена, что знаю, о чем с ним говорить. Ни разу не сидела за столом с униатом.
   Дэймон опустил руки, поглядел ей в глаза. Утомительные приготовления… и нервозность. Этого-то он и боялся.
   — Элен, ты сама предложила. Я спрашивал тебя, стоит ли… Если тебе неловко…
   — Он уже четвертый месяц бередит твою совесть. Не обращай на меня внимания, я просто слегка боюсь.
   Подчеркнутая готовность идти навстречу — что это? Изъявление благодарности? Или способ показать, что она озабочена? Он вспомнил долгие вечера, когда они сидели в раздумьях за столом, он — в своем кресле, а она — в своем… У каждого собственный гнет: у нее — «Эстель», а у него — судьбы приговоренных. В один из таких вечеров он рассказал ей про Толли, а она поведала о своей печали, и вот у нее появился шанс… да, такие жесты — как раз в духе Элен. Он не мог припомнить, делился ли когда-нибудь с ней своими нравственными мучениями; видимо, именно поэтому проблема Толли стала и ее проблемой, которую надо решить во что бы то ни стало. Униат. Что она сейчас переживает, какие чувства испытывает?
   — Не смотри на меня так. Говорю тебе, я немного трушу. О чем прикажешь с ним беседовать? О добрых старых временах? Господин Толли, мы с вами случайно не встречались? Может быть, в перестрелке? Или о моей семье? Как поживают ваши родственники, господин Толли? Или о больнице? Понравилось ли вам на Пелле, господин Толли?
   — Элен…
   — Ты спросил, я ответила.
   — Хотел бы я знать, каково тебе.
   — А тебе? Только честно.
   — Неловко, — признался он, опершись о стол. — Но, Элен…
   — Хочешь знать, что я чувствую? Тяжесть. Одну лишь тяжесть. Он придет сюда, и надо будет его развлекать. Если честно, я не представляю, как. — Она повернулась к зеркалу и дернула поясок платья. — Надеюсь, он будет любезен и весел, и мы проведем приятный вечер.
   Дэймон предвидел иное.
   — Надо сходить за ним, — произнес он, — а то он так и будет ждать. — Тут его осенило: — Почему бы нам не поужинать в ресторане? Это же куда проще: не придется играть роль хозяев.
   Ее взор просветлел.
   — Там и встретимся. Я займу столик. Тут нет ничего, что не может полежать в холодильнике.
   — Действуй. — Он поцеловал жену в ухо (оно было ближе всего) и, легонько шлепнув ее, в спешке вышел.
   Толли вызвали через пульт на столе охраны, и вскоре он выскочил в коридор. Костюм с иголочки, все остальное тоже новое. Дэймон двинулся навстречу, протягивая руку. Когда Толли пожимал ее, на его лице мелькнула улыбка.
   — Вы уже прошли регистрацию. — Дэймон взял со стола и вручил ему маленький пластиковый бумажник. — Со временем понадобится перерегистрироваться, но это уже будет сделано автоматически. Здесь ваше удостоверение личности, кредитная карточка и листок с компьютерным номером. Номер запомните, а листок уничтожьте.
   Заметно растроганный, Толли вытащил документы.
   — Я свободен?
   Очевидно, персонал больницы не нашел времени сообщить ему об этом. Его тонкий палец дрожал, скользя по четко отпечатанным словам. Он читал вновь и вновь, пока Дэймон не коснулся его рукава и не повел по коридору.
   — Вы отлично выглядите. — Дэймон не кривил душой. Впереди в дверях появились два отражения: темное и светлое. Твердая орлиная смуглость Дэймона и утонченная бледность Толли… словно иллюзия. Дэймону вдруг подумалось об Элен и стало не по себе: рядом с Толли он остро ощущал свои недостатки… И дело тут было не только во внешности униата, но и во взгляде… который и до Урегулирования был таким же невинным.
   «О чем прикажешь с ним беседовать? — эхом прозвучал в душе трудный вопрос Элен. — Извиниться? Прости, я не удосужился своевременно прочитать твое досье. Прости, что я наказал тебя. К этому нас вынудили обстоятельства. А разве в обычных обстоятельствах мы всегда поступаем справедливо?»
   Он отворил дверь, и в проеме Толли встретился с ним глазами. «Ни горечи, ни упрека. Он не помнит. Не может помнить».
   — У вас так называемый «белый» пропуск, — сказал Дэймон, подходя к лифту. — Видите у двери разноцветные круги? Один из них белый. Ваша карточка — это ключ, компьютерный номер — тоже. Если увидите белый кружок, значит, вам можно пройти с помощью карточки или номера. Ни к какому другому кружку не прикасайтесь, иначе поднимется тревога и к вам бросится охрана. Вы знакомы с подобными системами, не правда ли?
   — Как будто.
   — Вы не забыли свои навыки обращения с компом?
   Несколько секунд тишины.
   — Военное программирование — профессия очень сложная. Но кое-что из теории я помню.
   — Кое-что?
   — Ну, если меня посадить за клавиатуру, я, возможно…
   — Вы помните меня?
   Они стояли возле лифта. Чтобы избежать толкотни в кабине, Дэймон воспользовался своим приоритетом для индивидуального вызова. Повернувшись, он наткнулся на излишне открытый взгляд Толли. Нормальные взрослые в таких случаях моргают, фокусируя зрение то на одной, то на другой детали внешности собеседника. Глазам Толли явно недоставало подвижности, как глазам безумца, или младенца, или деревянного идола.
   — Я помню, как вы спрашивали об этом, — сказал Толли. — Вы из Константинов, кажется. Это вам принадлежит Пелл?
   — Не принадлежит. Но мы здесь уже давно.
   — А я — недавно, правда?
   Тревожная нотка в голосе. «Каково это, — подумал Дэймон, содрогаясь в душе, — узнать, что тебя частично лишили памяти? Неужели после этого что-либо может иметь смысл?»
   — Мы встречались, когда вас сюда привезли. Вам следует знать: я — один из тех, кто дал согласие на Урегулирование. Юридическая служба. Я лично подписал направление.
   Веки дрогнули.
   Подъехала кабина. Чтобы удержать ее, Дэймон просунул руку между створками двери.
   — Вы дали мне документы. — Толли шагнул в кабину, Дэймон — следом, позволяя двери закрыться. Он набрал код, и кабина двинулась к зеленой секции.
   — Вы меня навещали. Вы часто приходили ко мне, правда?
   Дэймон пожал плечами.
   — Я не хотел того, что с вами сделали. Едва ли это было правильным выходом. Надеюсь, вы понимаете?
   — Вам что-нибудь нужно от меня? — В голосе звучала готовность ко всему. По крайней мере, согласие на все.
   Дэймон выдержал его взгляд.
   — Может быть, прощение, — произнес он.
   — Это несложно.
   — В самом деле?
   — Если вам нужно только это, зачем вы пришли? Зачем приходили раньше? Почему пригласили меня в гости?
   — А вы как думаете?
   Рассеянный взгляд еще больше затуманился.
   — Как я могу знать? Вы очень добры…
   — А не думаете ли вы, что доброта тут ни при чем?
   — Мне неизвестно, многое ли осталось в моей памяти. Знаю, должны быть провалы. Очевидно, мы были знакомы раньше… Возможно, я вижу вещи не такими, каковы они на самом деле, но это не имеет значения. Ведь вы не сделали мне ничего плохого, правда?
   — Я должен был вас остановить.
   — Я сам просил об Урегулировании, правда?
   — Да, сами.
   — Выходит, кое-что я помню правильно. Или же мне сказали. Не знаю. Мне идти с вами?
   — А вы бы предпочли не ходить?
   Толли поморгал.
   — Я думал… когда мне было хуже… что я наверняка знал вас. Я не помню всего, но рад, что вы пришли. Вы… тот человек за окном. И книги… Спасибо за книги. Они очень помогли.
   — Посмотрите на меня.
   Толли выполнил просьбу, мигом сосредоточась. В его глазах мелькнуло понимание.
   — Лучше бы вы пошли. Мне бы очень этого хотелось. Это все.
   — Куда, вы сказали? К вашей жене?
   — К Элен. И еще я хочу, чтобы вы увидели Пелл. С лучшей стороны.
   — Хорошо. — Толли гнал от себя знакомую муть в голове.
   «Плывет по течению, — подумал Дэймон. — Оборона… точнее, отступление. Открытый, доверчивый взгляд. Для человека с провалами в памяти доверчивость — единственное средство самозащиты».
   — Я знаю о вас, — сказал Дэймон. — Читал результаты больничного обследования. О родном брате знаю меньше, чем о вас. Думаю, вам лучше быть в курсе.
   — Их все читали.
   — Кто — все?
   — Все, кого я знаю. Врачи… вся администрация.
   Дэймон поразмыслил над этими словами. Сама мысль о возможности подобного вторжения в человеческий разум была ему ненавистна.
   — Копии будут стерты.
   — Как и я. — Рот Толли растянулся в печальную улыбку.
   — Это не полная переделка личности, — произнес Дэймон. — Вы понимаете?
   — Мне говорили.
   Кабина плавно затормозила на первом ярусе зеленой. Дверные створки раздвинулись, явив взорам пассажиров один из самых оживленных коридоров Пелла. На площадке стояли ожидающие. Дэймон за руку вывел Толли в коридор.
   К ним обернулось несколько лиц — возможно, внешность Толли показалась необычной, или дело было в лице Константина. Сдержанное любопытство. Гул голосов не смолк. Из ресторана доносилась музыка. В коридоре маячило с полдюжины низовиков, ухаживавших за растениями в кадках. Обезличенные толпой, Константин и Толли продвигались вместе с человеческим потоком.
   Коридор заканчивался рестораном, сумрачным залом, где светились только проекционные экраны на стенах. Пятнышки звезд, полумесяц Нижней, профильтрованное сияние Солнца, доки под прицелами наружных камер. Лениво звучала музыка: речитатив электроники и колоколов, временами — басовый рокот барабана. Музыка превосходно сочеталась с мягким звучанием голосов посетителей, занимавших столы в центре округлого зала. Подлаживаясь под непрестанное вращение Пелла, изображения скакали по экранам, что простирались от пола до высоченного потолка. Крошечные человеческие фигурки и столы тонули в полумраке.
   — Квин, Константин, — обратился Дэймон к молодой женщине, сидевшей за стойкой у входа. Тотчас приблизился официант, чтобы проводить их к заказанному столику. Но Толли остановился. Обернувшись, Дэймон увидел, что он с выражением детского любопытства на лице рассматривает экраны.
   — Джош. — Не дождавшись реакции, Дэймон осторожно взял его за руку. — Сюда. — Некоторым новичкам в ресторане отказывал вестибулярный аппарат, это объяснялось перемещением изображений и несоразмерностью зала и меблировки. Дэймон не отпускал руки Толли, пока не подвел его к столику в конец зала, откуда были видны все экраны.
   Заметив их, Элен встала.
   — Джош Толли, — представил Дэймон спутника. — Элен Квин, моя жена.
   Элен поморгала, медленно протягивая руку. Толли пожал ее.
   — Так вы — Джош?
   Она опустилась в кресло, Дэймон и Толли тоже сели. Рядом наготове стоял официант.
   — Повторите, — попросила его Элен.
   — Особый, — заказал Дэймон. И — взглянув на Толли: — Что-нибудь выберете сами или доверитесь мне?
   Толли пожал плечами. Он был явно не в своей тарелке.
   — Два, — сказал Дэймон. Официант исчез.
   Дэймон посмотрел на жену.
   — Многовато сегодня народу.
   — Все боятся по вечерам ходить в доки.
   Она была права. Принужденные к безделью купцы оккупировали оба бара.
   — Здесь можно пообедать, — сказал Дэймон, переведя взгляд на Толли. — Как минимум бутерброды.
   — Я уже поел, — отсутствующим тоном, который сводил на нет любую возможность беседы, произнес Толли.
   — Скажите, — спросила его Элен, — вы на многих станциях побывали?
   Дэймон под столом потянулся к ее руке, но Толли как ни в чем не бывало покачал головой.
   — Только на Расселе.
   — Пелл — самая лучшая. — Элен перемахнула через подводный камень, даже не удостоив его вниманием. «Первый выстрел — в молоко, — подумал Дэймон. — Интересно, ведает ли она, что творит?» — На других ничего подобного нет.
   — Квин — купеческая фамилия?
   — Была. Всех убили на Маринере.
   Дэймон сжал руку жены. Толли ошалело посмотрел на Элен.
   — Мне очень жаль.
   Элен помотала головой.
   — Уверена, вашей вины тут нет. Купцам достается с обеих сторон. Просто не повезло.
   — Он же не помнит, — сказал Дэймон.
   — Вы не помните? — спросила Элен.
   Толли развел руками.
   — Вот так, — усмехнулась она. — Ни там, ни здесь. Я рада, что вы смогли прийти. Глубокий выплюнул вас, но сядут ли станционеры играть с вами в кости?
   Последняя фраза показалась Дэймону тарабарщиной, но Толли почему-то улыбнулся.
   — Удача и еще раз удача. — Элен покосилась на мужа и напрягла руку. — В доке можно бросать кости и даже выигрывать, но старина Глубокий свои кости наливает свинцом. Выпьем за выживших, Джош Толли.
   Горькая ирония? Или приветствие? Купеческий юмор непонятен как чужой язык. Но Толли, похоже, он успокоил. Дэймон убрал руку и откинулся на спинку кресла.
   — Джош, с вами говорили насчет работы?
   — Нет.
   — Вы теперь свободны. Если вы не в состоянии работать, станция возьмется содержать вас некоторое время. Я кое-что устроил — на пробу. В первую смену можете выходить по утрам на работу, а как устанете, возвращаться домой. Что скажете?
   Толли промолчал, но выражение его лица, слабо озаренного солнцем (медленно перемещаясь, оно подступило совсем близко), ответило в высшей степени красноречиво. Он хотел получить работу. Мечтал. Смущенный собственным благодеянием, Дэймон оперся обеими руками о стол.
   — Возможно, вы будете разочарованы. У вас очень высокая квалификация, а тут — демонтаж негодных механизмов. Но для начала и это неплохо, а там, глядишь, подвернется что-нибудь поинтереснее. Еще я подыскал для вас номер в старой купеческой гостинице. Ванная есть, а вот кухня… С этим сейчас невероятно туго. По закону станции вам гарантировано пособие на самые необходимые продукты и жилье. Поскольку кухни нет, вашу карточку примут в любом ресторане, но стоимость сверх определенного уровня придется оплачивать вам. Однако беспокоиться не о чем — у компа есть список вакансий, так что вы всегда сможете подзаработать. Со временем станция потребует от вас оплаты и жилья, и питания, но не раньше, чем вы получите справку о полной трудоспособности.
   — Так я свободен?
   — Да, в определенных рамках.
   Принесли напитки. Дэймон с интересом смотрел, как Толли смакует один из пелльских деликатесов.
   — Вы не станционер, — прервала паузу Элен.
   Толли смотрел мимо них на стены, на медлительный балет звезд.
   «С корабля на них не очень-то посмотришь, — сказала однажды Элен мужу. — Там не так, как ты думаешь. Ты живешь среди них, работаешь, но в этом просторе твой корабль — пылинка, на свой страх и риск пробирающаяся в бесконечной пустоте. На такое не способна ни одна планета и ничто из того, что вращается вокруг планет. И ты летишь, постоянно осознавая, что Глубокий — совсем рядом, по ту сторону металла, на который ты опираешься. Вы, станционеры, живете иллюзиями, а планетники под синими небесами даже не представляют, что такое Вселенная».
   Внезапно он ощутил холод и отдаленность от Элен, сидевшей напротив чужестранца. Он сам по себе, а они сами по себе, жена и этот богоподобный Толли. Но ревность была тут ни при чем. Страх. Он неторопливо прихлебывал коктейль и наблюдал за Толли, который глядел на экраны, чего в ресторане больше не делал никто. Словно вспоминал, как надо дышать.
   «Беги отсюда, — слышалось в голосе Элен. — На станции тебе вовек не найти покоя».
   Казалось, она и Толли говорят на незнакомом Дэймону языке, хоть и употребляют самые привычные слова. Неужели купец, потерявший по вине Унии родной корабль, способен пожалеть униата, лишившегося близких, точно так же выброшенного на берег? Протянув руку под столом, Дэймон нашел и сжал кисть жены.
   — Наверное, я не в силах дать то, чего вам хочется больше всего, — подчеркнуто вежливо обратился он к Толли. — Однако Пелл не намерен удерживать вас всю жизнь, и, как только завершится проверка, вас отпустят. Но примите совет: наберитесь терпения. Судя по всему, неприятности закончатся не скоро, а до тех пор торговцы смогут летать только в шахты.
   — Дальнерейсовики в доках не выходят из запоя, — пробормотала Элен. — Спиртное у нас кончится раньше, чем хлеб. Правда, еще не скоро. А потом — храни нас Господь. Нам не прожить без того, что мы поглощали испокон веков.
   — Элен!
   — А разве он не на Пелле? — спросила она. — Разве его жизнь не связана с нашими одной веревочкой?
   — Я не желаю зла Пеллу, — подал голос Толли.
   Его рука дернулась на столе. Вялая форма тика, один из немногочисленных запретов, запечатленных в сознании. Дэймон знал об этом психическом блоке, но помалкивал. Толли далеко не дурак и со временем, вероятно, поймет, что с ним сделали.
   — Я… — Толли снова судорожно повел рукой, — не знаю этого места. Мне нужна помощь. Иногда я не понимаю, откуда я взялся. А вам это известно? А мне?
   Странная логическая цепочка. Дэймон смотрел на Толли, с тревогой ожидая от него чего-нибудь вроде истерики. Не стоило, наверное, приводить его в столь людное место.
   — Я читал досье, — ответил он. — Больше мне ничего не известно.
   — Я ваш враг?
   — Не думаю.
   — Я помню Сытин…
   — Джош, мне нетрудно уследить за вашими ассоциациями.
   У Толли дрогнули губы.
   — Мне тоже.
   — Вы сказали, что нуждаетесь в помощи. В какой, Джош?
   — Здесь. На станции. Не бросайте меня.
   — Вы имеете в виду мои посещения? Но вас уже выписали из больницы. — Внезапно он догадался: — Вы думаете, я даю вам работу и бросаю вас на произвол судьбы? Нет-нет. На следующей неделе я проведаю вас, можете не сомневаться.
   — Если у Джоша возникнут проблемы, — произнесла Элен, — то в свободное от работы время кто-нибудь из нас сможет ему помочь. Мы — ваши официальные попечители, — пояснила она Толли. — Если не застанете Дэймона, обращайтесь в мой офис.
   Толли кивнул. Головокружительные скачки изображений на экранах не прекращались. Разговор увял надолго. Дэймон, Элен и Толли слушали музыку и смаковали напитки.
   — Было бы чудесно, — сказала наконец Элен, — если бы в конце недели вы пришли к нам пообедать. Отведаете моей кухни, сыграете с нами в карты. Вы ведь играете, правда?
   Глаза Толли боязливо стрельнули в Дэймона, словно искали одобрения.
   — Раньше мы подолгу засиживались за картами, — произнес Дэймон. — Когда раз в месяц к нам приходили мой брат с супругой. Они работали в дополнительную смену. В начале кризиса их перевели на Нижнюю. Джош играет, — сказал он Элен.
   — Вот и славно.
   — Я не азартен, — сообщил Джош.
   — А мы не на деньги, — улыбнулась Элен.
   — Я приду.
   — Прекрасно.
   Спустя секунду глаза Джоша полузакрылись. Он боролся с обмороком. Сказывалось нервное напряжение.
   — Джош, — спросил Дэймон, — вы сможете выйти отсюда сами?
   — Я не уверен, — страдальчески произнес Толли.
   Дэймон поднялся, за ним Элен. Толли очень осторожно отодвинулся от стола вместе с креслом и, шатаясь, встал. «Две порции спиртного тут ни при чем, — подумал Дэймон. — Коктейль совсем слабый. Это из-за экранов и нервов».
   В ярком свете коридора к Толли мигом вернулось нормальное дыхание и чувство равновесия.
   Провожаемые тремя парами круглых глаз низовиков с противогазами на лицах, они добрались до лифта. Дэймон и Элен вместе с Джошем доехали до палаты в красной и через стеклянные двери проводили его к пульту охраны. Уже наступила вторая смена, и за пультом дежурил один из Мюллеров.
   — Позаботьтесь, чтобы его как следует устроили в гостинице, — попросил Дэймон охранника.
   Миновав пульт, Толли остановился и оглянулся с выражением любопытства и настороженности, но полицейский взял его за руку и повел по коридору. Дэймон обнял жену за плечи, и они пошли обратно.
   — Хорошо, что ты его пригласила.
   — Он такой неловкий, — сказала Элен. — Хотя любой на его месте… — В коридоре она взяла мужа под руку. — Война щедра на всякие гнусности. Если бы кто-нибудь из Квинов уцелел на Маринере… как бы с ним поступили? Другая сторона зеркала, только и всего. Храни нас Господь. И Толли. Он бы вполне мог быть одним из наших.
   Она выпила больше Дэймона. Спиртное всегда действовало на нее угнетающе. Он подумал о ребенке, но для разговора на столь серьезную тему момент явно не подходил. Он прижал ее к себе. Они шли домой.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

СТАНЦИЯ СЫТИН: ТЕРРИТОРИЯ СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ; 8.9.52

   Марш где-то задерживался, не появлялся и его багаж. Эйриса поселили вместе с остальными, предоставив ему на выбор одну из четырех комнат, в которые можно было попасть из общей гостиной через раздвижные перегородки. Собственно, все стены гостиной, были белыми перегородками на серебристых колесиках. Мебель тоже была на колесиках — массивная, спартанская, неудобная. За последние десять дней им уже в четвертый раз пришлось сменить жилье. Эта квартира находилась рядом с прежними и ничем особым не выделялась, и в коридорах точно так же стояло множество вездесущих манекенов с оружием.
   Они даже не знали толком, где находятся — на какой-нибудь станции поблизости от Викинга или на орбите самого Сытина. На их вопросы отвечали уклончиво: «Меры безопасности. Спокойствие». Спокойствие давалось Эйрису легче, чем его коллегам, поскольку его чаще водили к штатским и военным (если только в Унии различались эти понятия) сановникам, и он поднаторел в общении с ними. Допрашивали посланников и поодиночке, и всех скопом. Призывая униатов заключить мир и излагая доводы и условия, Эйрис довел интонации и мимику до автоматизма, пока эти беседы не превратились в спектакль, в дурацкую комедию, которую можно было играть до бесконечности, испытывая терпение негостеприимных хозяев. Если бы торг шел на Земле, Эйрис и его коллеги давно отказались бы от переговоров, или возмутились бы, или по крайней мере избрали другую тактику. Но здесь они были слишком уязвимы и не имели выбора.
   В этой тяжелейшей ситуации спутники Эйриса держались неплохо… за исключением Марша. Он все чаще нервничал и раздражался.
   И, конечно, именно Маршу униаты уделяли особое внимание. Он постоянно куда-то исчезал, и все четыре раза, когда посланников переселяли, Марша приводили в новое жилище последним. Бела и Диас воздерживались от комментариев, Эйрис тоже помалкивал, усаживаясь в гостиной перед видом, чтобы получить свежую порцию пропаганды, которой их усиленно пичкали. Кое-какие удобства униаты им предоставляли, в том числе приемники ближнего вещания. Правда, постановки были рассчитаны на зрителя со сверхъестественным иммунитетом к скуке: старые исторические пьесы, документальные фильмы о зверствах, приписываемых Компании и ее Флоту.
   Они затребовали доступ к записям их бесед с представителями местных властей, но получили отказ. Сами же они не могли протоколировать переговоры: все записывающие устройства и даже письменные принадлежности были изъяты из багажа, а протесты ни к чему не приводили. Униаты вовсе не испытывали пиетета к дипломатическим конвенциям… типичная, считал Эйрис, черта власти, которая опирается на подростков с глазами безумцев, мальчишек и девчонок с ружьями в руках и цитатами из уставов в головах. Больше всего Эйрис опасался их, этих детей, слишком похожих друг на друга. Фанатиков, знающих лишь то, что им вдолбили в мозги. Приученных исполнять приказы, не рассуждая. «Не разговаривайте с ними, — предупредил Эйрис своих коллег. — Делайте все, чего бы они ни потребовали, а с возражениями обращайтесь только к их начальству».
   Эйрис давно упустил сюжетную нить передачи. Он поднял глаза, повел ими в сторону Диас, которая сидела, уставясь в экран, и Белы, коротавшего время с самодельной китайской головоломкой. Исподтишка глянув на часы, им самим кое-как синхронизированные с униатскими (униатская система измерения времени отличалась и от земной, и от пелльской, и от стандарта Компании), он подумал: уже поздно. С того момента, как их привели в эту квартиру, минул час.
   Покусывая губы, Эйрис упорно силился сосредоточиться на передаче. Посланники уже давно привыкли к клевете, и это было неважно — лишь бы отвлечься.
   Наконец раздвинулась входная дверь и в гостиную, не поднимая глаз, шагнул Марш с двумя чемоданами; Эйрис успел заметить в коридоре силуэты двух юных охранников. Все двери в спальни были закрыты. Маршу пришлось остановиться и спросить:
   — Которая?
   — У тебя за спиной, — ответил Эйрис.
   Марш повернулся, пересек гостиную и поставил чемоданы у двери в спальню. Выглядел он неряшливо: воротник измят, прическа в беспорядке: жидкие пряди волос закрывают уши. На Эйриса и остальных он не смотрел, дергался и явно нервничал.
   — Где ты был? — отрывисто спросил Эйрис, прежде чем Марш успел скрыться.
   Марш ответил быстрым взглядом.
   — Ошибка в компьютере. Меня переселили в другое место.
   Остальные подняли глаза, прислушались. Потея, Марш старался смотреть им в глаза.
   «Обвинить во лжи? Выразить озабоченность?» — подумал Эйрис, не сомневавшийся, что квартира прослушивается. Он мог бы назвать Марша лжецом, но тогда кое-кто понял бы, что игра перешла на новый уровень. «Мы втроем, — от этой мысли у него мороз пошел по коже, — не хуже униатов можем вытянуть из Марша правду. Вопрос в другом: кому это окажется на руку? А что, если Марш пытается перехитрить униатов, но вынужден молчать перед нами? Впрочем, сомнительно. Но одно ясно как день: его решили взять в оборот. Марш не трус, просто он самый слабый из нас четверых».