Страница:
— Эмилио Константин и Милико Ди.
— Это вы?
— Да, капитан.
— Объявляю военное положение. Все продовольствие на базе реквизируется. Гражданская администрация временно отстраняется от дел. Все сведения, касающиеся оборудования, персонала и запасов, передаются нам. Незамедлительно!
Усмехаясь, Эмилио свободной рукой указал на опустошенные купола. Исчезли не только припасы, но и часть документов. Порей славился крутым нравом, и Эмилио боялся — за себя, Милико и остальных, но больше всего — за хиза, никогда не видевших войны.
— Вы останетесь на планете и будете оказывать нам содействие, когда мы сочтем это необходимым.
Изобразив улыбку, Эмилио сжал руку жены. Спасибо отцу, своей депешей поднявшему его с постели. Спасибо добровольным помощникам из рабочих. И все же Эмилио полагался не столько на их молчание, сколько на туземных скороходов. Военные не колеблясь пойдут на открытое принуждение. Эмилио подумал о своей семье, о возможной эвакуации Пелла, о мациановцах, готовых превратить в руины колонию на Нижней, лишь бы она не досталась Унии. Он вообразил мобилизацию всех мужчин и женщин, пригодных к воинской службе. Мациан, если бы мог, вложил бы ружья даже в руки хиза.
— Капитан, мы обсудим этот вопрос.
— Все оружие передается моим солдатам. Персонал подвергается обыску.
— Капитан, я предлагаю обсудить это.
Порей махнул рукой.
— Проводите их на борт.
С угрожающим видом приблизились десантники. Пальцы Милико крепче сжали запястье Эмилио. Не дожидаясь, когда его схватят и потащат, он повел жену к пандусу, навстречу режущим глаза лучам прожекторов. На верхней площадке их дожидался Порей. Супруги остановились перед ним.
— Мы отвечаем за эту базу, — сказал Эмилио. — Я не желаю, чтобы ее превратили в концлагерь. Я выполню заявки вашего командования, но лишь постепенно и в разумных пределах.
— Вы нам угрожаете, господин Константин?
— Нет, я заявляю. Сэр, скажите конкретно, что вам от нас нужно. Я знаю эту планету. Одно дело — включиться в уже работающую систему, и совсем другое — перестроить ее на собственный лад. Для этого требуется время. Кроме того, иногда перестройка оборачивается разрушением.
Глаза Порея на покрытом шрамами лице ясно давали понять: этот человек не терпит отказов. Он был опасен, и не только по долгу службы.
— Мои офицеры проводят вас, — бросил Порей сквозь зубы, — и заберут документацию.
Соседка недоуменно посмотрела на вошедших и больно ткнула Джоша локтем в бок.
— Эй, — шепнула она, — гляди, полиция.
Их было пятеро. Джош не отвечал девушке, и она толкала его снова и снова, все сильнее.
Наверху вспыхнул экран кома, и Джош поднял глаза. Очередное объявление, на сей раз — о восстановлении свободы передвижения (правда, ограниченной) в зеленой секции. Джош вернулся к работе.
— Смотрят на нас, — шепнула девушка.
Верно, полицейские смотрели и показывали в их сторону. Взгляд Джоша метнулся вверх, вниз и снова вверх — на входящих десантников Компании. На мациановцев.
— Гляди, — повторила соседка.
Джош трудился. Ком бархатным голосом сулил скорое возвращение порядка. Джош давно перестал в это верить.
В проходе грохотали тяжелые сапоги. Джош надеялся — страстно, изо всех сил. «Дэймон! — отчаянно звал он про себя. — Дэймон!»
Чужая рука коснулась его плеча, и он резко вскинул голову. Перед глазами расплывалось лицо надзирателя, дальше застыли станционные полицейские и солдат в доспехах с эмблемой Флота Мациана.
— Господин Толли, — обратился к Джошу один из полицейских, — будьте любезны, пройдите с нами.
У Джоша мелькнула мысль, что металлическую деталь в его руке могут принять за оружие. Он осторожно отложил ее в сторону, вытер ладонь о комбинезон и встал.
— Куда ты? — спросила девушка. Ее некрасивое лицо погрустнело. Джош так и не узнал ее имени. — Куда?
Джош не ответил. Полицейский взял его за руку и повел по проходу между верстаками, затем вдоль стены к двери. Все рабочие смотрели на них.
— Тихо! — воскликнул надзиратель, и многоголосый шепот умолк. Десантники и полицейские вывели Джоша в коридор. Дверь затворилась. Мациановский офицер, на котором из доспехов был один лишь панцирь, заставил Джоша встать лицом к стене и обыскал.
Когда Джошу разрешили повернуться, он прислонился спиной к стене и увидел в руках офицера свои документы, а на панцире — эмблему «Атлантики». Нахлынул тошнотворный страх. Документы! Говорящие о том, через что он прошел, доказывающие, что теперь он не опасен. Теперь они — у солдат Компании.
Он протянул руку. Офицер поспешно отстранился.
Мациановцы. Призрак минувшего. Он опустил руку. Сердце забилось чаще.
— У меня есть пропуск. — Он силился перебороть тик, возвращавшийся, стоило ему занервничать. — Тут, в бумажнике. Вы сами видели, как я работал. Мне разрешено находиться в мастерской.
— Только до обеда.
— Нас всех задержали, — объяснил он. — Сверхурочная работа. Спросите надзирателя и остальных. Они все из утренней смены.
— Вы пойдете с нами, — сказал десантник.
— Спросите Дэймона Константина. Он скажет. Мы с ним знакомы. Он скажет, что со мной все в порядке.
Военные заколебались.
— Ладно, — буркнул офицер. — Отмечу в рапорте.
— Похоже, он не врет, — произнес один из полицейских. — Что-то подобное я слышал. Это особый случай.
— У меня приказ. Комп выдал его имя, надо разобраться. Если не посадите его под замок, это сделаем мы.
Джош открыл рот, чтобы сказать, что предпочитает местную полицию, но полицейский опередил его:
— Мы его берем.
— А мои документы? — Джош запинался и краснел от стыда — к нему еще не вернулась способность контролировать некоторые реакции. Он протянул заметно трясущуюся руку. — Пожалуйста, сэр.
Офицер сложил документы и аккуратно засунул в клапан пояса.
— Они ему не понадобятся, — сказал он станционному полицейскому. — Изолируйте его. По первому требованию любого из наших доставьте куда прикажут. Он отправится в "К", но только после того, как с ним разберется командование. Вам ясно?
— Ясно, — коротко ответил полицейский и, ухватив Джоша за руку, повел по коридору. Десантники сопровождали их, но наконец свернули.
Мациановцы были в каждом коридоре, по которому шагал Джош. Он казался себе нагим и беспомощным… и вздохнул с облегчением, когда оказался наедине с полицейским в кабине лифта. Они высадились на первом ярусе красной.
— Пожалуйста, вызовите Дэймона Константина, — попросил он полицейских. — Или Элен Квин. Или кому-нибудь из их офисов. Я могу назвать номера.
Всю дорогу полицейские молчали.
— Мы доложим по нашим каналам, — пообещал наконец один из них, не глядя на Джоша.
На первом ярусе красной секции располагалось управление охраны. Под конвоем двух полицейских Джош прошел через дверь в прозрачной стене и приблизился к столу недалеко от входа. Здесь он тоже увидел вооруженных десантников в доспехах, и это вызвало у него новый приступ страха, потому что он надеялся, что, по крайней мере, здесь еще распоряжается станция.
— Я вас очень прошу, — не обращая внимания на конвоиров, которые его обыскивали, сказал Джош дежурному офицеру. Этого молодого человека он знал. Помнил еще по тем временам, когда сам считался пленным. Склонившись над столом, он прошептал с отчаянием в голосе: — Сообщите обо мне Константинам. Скажите, что я здесь.
Полицейский лишь опустил голову и отвел глаза. Они боялись. Все станционеры боялись вооруженных десантников. Конвоиры оттащили Джоша от стола, повели по коридору к камерам, затолкали в одну из них. Голые белые стены, сантехника, а из мебели — только белая кушетка, выдвинутая из стены. Здесь его вновь обыскали, на этот раз приказав раздеться донага, и вышли, а он остался стоять над грудой одежды.
От страха и усталости кружилась голова. Джош опустился на койку, подобрал ноги и уткнулся лицом в колени.
Капитан тоже следил за экранами. Заметив Витторио, жестом подозвал его.
Витторио заколебался и лишь после повторного приглашения двинулся вперед, в запретную зону, опасливо покосившись на человека со стеком. Глядя на скан с близкого расстояния, Витторио ощутил на своем плече руку капитана. Капитан казался таким дружелюбным и благодушным, так редко прибегал к приказному тону, разговаривая с подчиненными, что вполне сошел бы за пелльского бизнесмена. На борту «Молота» с Витторио обходились достаточно мягко, даже вежливо; он боялся не столько переодетых униатов, сколько своей миссии. «Трус!» — с омерзением сказал бы на это отец. Да, он трус. И здесь не самое подходящее место для него. Не самое подходящее общество.
— Скоро полетим обратно, — пообещал капитан… Бласс? Да, Бласс. — Слишком близко подходить не будем, там все-таки Мациан. Не волнуйтесь, господин Лукас. Как желудок? Все еще беспокоит?
Витторио промолчал — упоминание о желудке вызвало спазмы.
— Никакой опасности, — бархатным тоном произнес Бласс, не убирая руки с плеча Витторио. — Абсолютно никакой, господин Лукас. Прибытие Мациана на Пелл нас не пугает.
Витторио посмотрел на капитана.
— А что, если Флот обнаружит нас на подступах?
— Успеем отскочить, — ответил Бласс. — Все будет хорошо. «Лебяжье перо» не сбежит с наблюдательного поста, и капитан Айлико не проболтается. У нее свой интерес. Отдыхайте, господин Лукас. Мне кажется, вы все еще относитесь к нам с некоторым предубеждением.
— Если моего отца на Пелле скомпрометировали…
— Это маловероятно. Поверьте, Джессад знает свое дело. Операция спланирована очень тщательно. А вы неплохо перенесли первый прыжок. — Капитан похлопал Витторио по плечу. — Примите совет старого космического волка, не изводите себя сомнениями. Отдыхайте. Ступайте в кают-компанию. Я позову вас, как только мы рассчитаем курс.
— Хорошо, сэр, — прошептал Витторио и послушно двинулся мимо надзирателя, вдоль изгиба стены, в пустую кают-компанию. Там он уселся возле некоего предмета меблировки из литой пластмассы, служившего и столом, и кушеткой, положил на него руку и с трудом проглотил комок в горле. Не только прыжок был причиной его недомогания, но и страх. «Я сделаю из тебя человека!» — звучал в ушах отцовский голос; его мозг мучительно сверлила мысль: «Что ты творишь? Разве твое место среди таких, как Бласс, как эти угрюмые, почти неотличимые друг от друга люди? Отец пожертвовал тобой, словно пешкой. Будь у тебя хоть какие-нибудь амбиции, ты бы сейчас постарался извлечь выгоду для себя, поторговался бы с униатами… Нет, на это ты не пойдешь, ибо знаешь пределы своих желаний. Тебе достаточно Розин, уюта, хороших напитков… а здесь напитки омерзительны, в них всегда подмешаны наркотики».
Ничего не выйдет. Ровным счетом ничего. Его утащат в Унию, где все шагают в ногу, и там он забудет свое прошлое. Витторио боялся перемен, ему совсем неплохо жилось на Пелле, он никогда не требовал слишком многого от судьбы и от людей. И сознание, что сейчас он оторван от всего, порождало кошмары.
Но выбора у Витторио не было. И об этом позаботился его отец.
Наконец в кают-компанию пришел Бласс, сел, с важным видом разложил карты на столе-кушетке и пустился в объяснения, как будто Витторио был важной фигурой в шахматной партии униатов. Глядя на чертежи, Витторио пытался разгадать причины и цели этих метаний в космосе. Но это было невозможно, ибо он не понимал, где находится «Молот». Где-то в пространстве…
— Не беспокойтесь ни о чем, — улыбнулся Бласс. — Уверяю вас, сейчас тут гораздо безопаснее, чем на станции.
— Вы — офицер очень высокого ранга, правда? Иначе бы вас не послали на такое задание.
Бласс пожал плечами.
— Вы назвали «Молот» и «Лебяжье перо»… А других ваших кораблей возле Пелла нет? — поинтересовался Витторио.
И снова капитан лишь пожал плечами в ответ.
— Это вы?
— Да, капитан.
— Объявляю военное положение. Все продовольствие на базе реквизируется. Гражданская администрация временно отстраняется от дел. Все сведения, касающиеся оборудования, персонала и запасов, передаются нам. Незамедлительно!
Усмехаясь, Эмилио свободной рукой указал на опустошенные купола. Исчезли не только припасы, но и часть документов. Порей славился крутым нравом, и Эмилио боялся — за себя, Милико и остальных, но больше всего — за хиза, никогда не видевших войны.
— Вы останетесь на планете и будете оказывать нам содействие, когда мы сочтем это необходимым.
Изобразив улыбку, Эмилио сжал руку жены. Спасибо отцу, своей депешей поднявшему его с постели. Спасибо добровольным помощникам из рабочих. И все же Эмилио полагался не столько на их молчание, сколько на туземных скороходов. Военные не колеблясь пойдут на открытое принуждение. Эмилио подумал о своей семье, о возможной эвакуации Пелла, о мациановцах, готовых превратить в руины колонию на Нижней, лишь бы она не досталась Унии. Он вообразил мобилизацию всех мужчин и женщин, пригодных к воинской службе. Мациан, если бы мог, вложил бы ружья даже в руки хиза.
— Капитан, мы обсудим этот вопрос.
— Все оружие передается моим солдатам. Персонал подвергается обыску.
— Капитан, я предлагаю обсудить это.
Порей махнул рукой.
— Проводите их на борт.
С угрожающим видом приблизились десантники. Пальцы Милико крепче сжали запястье Эмилио. Не дожидаясь, когда его схватят и потащат, он повел жену к пандусу, навстречу режущим глаза лучам прожекторов. На верхней площадке их дожидался Порей. Супруги остановились перед ним.
— Мы отвечаем за эту базу, — сказал Эмилио. — Я не желаю, чтобы ее превратили в концлагерь. Я выполню заявки вашего командования, но лишь постепенно и в разумных пределах.
— Вы нам угрожаете, господин Константин?
— Нет, я заявляю. Сэр, скажите конкретно, что вам от нас нужно. Я знаю эту планету. Одно дело — включиться в уже работающую систему, и совсем другое — перестроить ее на собственный лад. Для этого требуется время. Кроме того, иногда перестройка оборачивается разрушением.
Глаза Порея на покрытом шрамами лице ясно давали понять: этот человек не терпит отказов. Он был опасен, и не только по долгу службы.
— Мои офицеры проводят вас, — бросил Порей сквозь зубы, — и заберут документацию.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1. ПЕЛЛ: БЕЛАЯ СЕКЦИЯ, ВТОРОЙ ЯРУС; 17:00
Полицейские стояли у двери и о чем-то тихо беседовали с надзирателем. Глянув на них исподлобья, Джош опустил голову еще ниже. Его пальцы ни на миг не отрывались от работы.Соседка недоуменно посмотрела на вошедших и больно ткнула Джоша локтем в бок.
— Эй, — шепнула она, — гляди, полиция.
Их было пятеро. Джош не отвечал девушке, и она толкала его снова и снова, все сильнее.
Наверху вспыхнул экран кома, и Джош поднял глаза. Очередное объявление, на сей раз — о восстановлении свободы передвижения (правда, ограниченной) в зеленой секции. Джош вернулся к работе.
— Смотрят на нас, — шепнула девушка.
Верно, полицейские смотрели и показывали в их сторону. Взгляд Джоша метнулся вверх, вниз и снова вверх — на входящих десантников Компании. На мациановцев.
— Гляди, — повторила соседка.
Джош трудился. Ком бархатным голосом сулил скорое возвращение порядка. Джош давно перестал в это верить.
В проходе грохотали тяжелые сапоги. Джош надеялся — страстно, изо всех сил. «Дэймон! — отчаянно звал он про себя. — Дэймон!»
Чужая рука коснулась его плеча, и он резко вскинул голову. Перед глазами расплывалось лицо надзирателя, дальше застыли станционные полицейские и солдат в доспехах с эмблемой Флота Мациана.
— Господин Толли, — обратился к Джошу один из полицейских, — будьте любезны, пройдите с нами.
У Джоша мелькнула мысль, что металлическую деталь в его руке могут принять за оружие. Он осторожно отложил ее в сторону, вытер ладонь о комбинезон и встал.
— Куда ты? — спросила девушка. Ее некрасивое лицо погрустнело. Джош так и не узнал ее имени. — Куда?
Джош не ответил. Полицейский взял его за руку и повел по проходу между верстаками, затем вдоль стены к двери. Все рабочие смотрели на них.
— Тихо! — воскликнул надзиратель, и многоголосый шепот умолк. Десантники и полицейские вывели Джоша в коридор. Дверь затворилась. Мациановский офицер, на котором из доспехов был один лишь панцирь, заставил Джоша встать лицом к стене и обыскал.
Когда Джошу разрешили повернуться, он прислонился спиной к стене и увидел в руках офицера свои документы, а на панцире — эмблему «Атлантики». Нахлынул тошнотворный страх. Документы! Говорящие о том, через что он прошел, доказывающие, что теперь он не опасен. Теперь они — у солдат Компании.
Он протянул руку. Офицер поспешно отстранился.
Мациановцы. Призрак минувшего. Он опустил руку. Сердце забилось чаще.
— У меня есть пропуск. — Он силился перебороть тик, возвращавшийся, стоило ему занервничать. — Тут, в бумажнике. Вы сами видели, как я работал. Мне разрешено находиться в мастерской.
— Только до обеда.
— Нас всех задержали, — объяснил он. — Сверхурочная работа. Спросите надзирателя и остальных. Они все из утренней смены.
— Вы пойдете с нами, — сказал десантник.
— Спросите Дэймона Константина. Он скажет. Мы с ним знакомы. Он скажет, что со мной все в порядке.
Военные заколебались.
— Ладно, — буркнул офицер. — Отмечу в рапорте.
— Похоже, он не врет, — произнес один из полицейских. — Что-то подобное я слышал. Это особый случай.
— У меня приказ. Комп выдал его имя, надо разобраться. Если не посадите его под замок, это сделаем мы.
Джош открыл рот, чтобы сказать, что предпочитает местную полицию, но полицейский опередил его:
— Мы его берем.
— А мои документы? — Джош запинался и краснел от стыда — к нему еще не вернулась способность контролировать некоторые реакции. Он протянул заметно трясущуюся руку. — Пожалуйста, сэр.
Офицер сложил документы и аккуратно засунул в клапан пояса.
— Они ему не понадобятся, — сказал он станционному полицейскому. — Изолируйте его. По первому требованию любого из наших доставьте куда прикажут. Он отправится в "К", но только после того, как с ним разберется командование. Вам ясно?
— Ясно, — коротко ответил полицейский и, ухватив Джоша за руку, повел по коридору. Десантники сопровождали их, но наконец свернули.
Мациановцы были в каждом коридоре, по которому шагал Джош. Он казался себе нагим и беспомощным… и вздохнул с облегчением, когда оказался наедине с полицейским в кабине лифта. Они высадились на первом ярусе красной.
— Пожалуйста, вызовите Дэймона Константина, — попросил он полицейских. — Или Элен Квин. Или кому-нибудь из их офисов. Я могу назвать номера.
Всю дорогу полицейские молчали.
— Мы доложим по нашим каналам, — пообещал наконец один из них, не глядя на Джоша.
На первом ярусе красной секции располагалось управление охраны. Под конвоем двух полицейских Джош прошел через дверь в прозрачной стене и приблизился к столу недалеко от входа. Здесь он тоже увидел вооруженных десантников в доспехах, и это вызвало у него новый приступ страха, потому что он надеялся, что, по крайней мере, здесь еще распоряжается станция.
— Я вас очень прошу, — не обращая внимания на конвоиров, которые его обыскивали, сказал Джош дежурному офицеру. Этого молодого человека он знал. Помнил еще по тем временам, когда сам считался пленным. Склонившись над столом, он прошептал с отчаянием в голосе: — Сообщите обо мне Константинам. Скажите, что я здесь.
Полицейский лишь опустил голову и отвел глаза. Они боялись. Все станционеры боялись вооруженных десантников. Конвоиры оттащили Джоша от стола, повели по коридору к камерам, затолкали в одну из них. Голые белые стены, сантехника, а из мебели — только белая кушетка, выдвинутая из стены. Здесь его вновь обыскали, на этот раз приказав раздеться донага, и вышли, а он остался стоять над грудой одежды.
От страха и усталости кружилась голова. Джош опустился на койку, подобрал ноги и уткнулся лицом в колени.
2. ТОРГОВЫЙ КОРАБЛЬ «МОЛОТ»: ГЛУБОКИЙ КОСМОС; 17:00
Витторио Лукас поднялся, прошел вдоль изгиба стены слабо освещенной рубки управления и остановился, заметив резкое движение стека в руке сопровождающего. Приближаться к пультам на расстояние вытянутой руки Витторио запретили, а ведь могли вообще не пустить в рубку, и тогда ему пришлось бы худо — в трюме и корме, занимавших почти весь объем фрахтера, гравитация была сейчас нулевой. Для Витторио сделали поблажку, но прочертили на плитчатом полу замкнутую ломаную, ограничив ему свободу передвижения. Выяснять, что последует за попыткой перешагнуть черту, ему не хотелось, тем более что он мог беспрепятственно разгуливать по всему вращающемуся цилиндру и даже заглядывать в жилые отсеки. В одном из них — тесной кают-компании — он ночевал… А на мостике ему хватало пространства, чтобы видеть один из экранов и не загороженную плечом теха часть скана. Витторио посмотрел на экран из-за спин мужчин и женщин, одетых в торговую форму. Он тяжело отходил от прыжка — его все еще мутило от наркотиков, да и нервы пошаливали.Капитан тоже следил за экранами. Заметив Витторио, жестом подозвал его.
Витторио заколебался и лишь после повторного приглашения двинулся вперед, в запретную зону, опасливо покосившись на человека со стеком. Глядя на скан с близкого расстояния, Витторио ощутил на своем плече руку капитана. Капитан казался таким дружелюбным и благодушным, так редко прибегал к приказному тону, разговаривая с подчиненными, что вполне сошел бы за пелльского бизнесмена. На борту «Молота» с Витторио обходились достаточно мягко, даже вежливо; он боялся не столько переодетых униатов, сколько своей миссии. «Трус!» — с омерзением сказал бы на это отец. Да, он трус. И здесь не самое подходящее место для него. Не самое подходящее общество.
— Скоро полетим обратно, — пообещал капитан… Бласс? Да, Бласс. — Слишком близко подходить не будем, там все-таки Мациан. Не волнуйтесь, господин Лукас. Как желудок? Все еще беспокоит?
Витторио промолчал — упоминание о желудке вызвало спазмы.
— Никакой опасности, — бархатным тоном произнес Бласс, не убирая руки с плеча Витторио. — Абсолютно никакой, господин Лукас. Прибытие Мациана на Пелл нас не пугает.
Витторио посмотрел на капитана.
— А что, если Флот обнаружит нас на подступах?
— Успеем отскочить, — ответил Бласс. — Все будет хорошо. «Лебяжье перо» не сбежит с наблюдательного поста, и капитан Айлико не проболтается. У нее свой интерес. Отдыхайте, господин Лукас. Мне кажется, вы все еще относитесь к нам с некоторым предубеждением.
— Если моего отца на Пелле скомпрометировали…
— Это маловероятно. Поверьте, Джессад знает свое дело. Операция спланирована очень тщательно. А вы неплохо перенесли первый прыжок. — Капитан похлопал Витторио по плечу. — Примите совет старого космического волка, не изводите себя сомнениями. Отдыхайте. Ступайте в кают-компанию. Я позову вас, как только мы рассчитаем курс.
— Хорошо, сэр, — прошептал Витторио и послушно двинулся мимо надзирателя, вдоль изгиба стены, в пустую кают-компанию. Там он уселся возле некоего предмета меблировки из литой пластмассы, служившего и столом, и кушеткой, положил на него руку и с трудом проглотил комок в горле. Не только прыжок был причиной его недомогания, но и страх. «Я сделаю из тебя человека!» — звучал в ушах отцовский голос; его мозг мучительно сверлила мысль: «Что ты творишь? Разве твое место среди таких, как Бласс, как эти угрюмые, почти неотличимые друг от друга люди? Отец пожертвовал тобой, словно пешкой. Будь у тебя хоть какие-нибудь амбиции, ты бы сейчас постарался извлечь выгоду для себя, поторговался бы с униатами… Нет, на это ты не пойдешь, ибо знаешь пределы своих желаний. Тебе достаточно Розин, уюта, хороших напитков… а здесь напитки омерзительны, в них всегда подмешаны наркотики».
Ничего не выйдет. Ровным счетом ничего. Его утащат в Унию, где все шагают в ногу, и там он забудет свое прошлое. Витторио боялся перемен, ему совсем неплохо жилось на Пелле, он никогда не требовал слишком многого от судьбы и от людей. И сознание, что сейчас он оторван от всего, порождало кошмары.
Но выбора у Витторио не было. И об этом позаботился его отец.
Наконец в кают-компанию пришел Бласс, сел, с важным видом разложил карты на столе-кушетке и пустился в объяснения, как будто Витторио был важной фигурой в шахматной партии униатов. Глядя на чертежи, Витторио пытался разгадать причины и цели этих метаний в космосе. Но это было невозможно, ибо он не понимал, где находится «Молот». Где-то в пространстве…
— Не беспокойтесь ни о чем, — улыбнулся Бласс. — Уверяю вас, сейчас тут гораздо безопаснее, чем на станции.
— Вы — офицер очень высокого ранга, правда? Иначе бы вас не послали на такое задание.
Бласс пожал плечами.
— Вы назвали «Молот» и «Лебяжье перо»… А других ваших кораблей возле Пелла нет? — поинтересовался Витторио.
И снова капитан лишь пожал плечами в ответ.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
ПРОХОД В ЭКСПЛУАТАЦИОННУЮ ЗОНУ, БЕЛАЯ СЕКЦИЯ 9-1042; 21:00
Человеки-раковины, человеки-ружья приходили и уходили, приходили и уходили. Прячась в темном углу грузового лифта, Атласка тряслась от страха. Многие хиза бросились бежать, услышав Лукаса, и еще раз — когда появились чужаки. Низовики скрылись в темных узких туннелях, где они могли дышать без масок, а люди не могли. Люди Верхней знали эти ходы, но не показывали чужакам, а значит хиза могли не бояться. Но некоторые из них все равно боялись и плакали далеко-далеко внизу, во мраке, — тихонько, чтобы не услышали люди.
Здесь им надеяться было не на что. Атласка пожевала губами, отползла назад на четвереньках, дождалась, когда изменится воздух, и кинулась обратно в спасительную тьму. Ее коснулись чьи-то руки, пахнуло самцом. Она сердито зашипела, затем узнала запах. Синезуб обвил ее руками, и она опустила голову на его жилистое плечо, ища утешения. Синезуб не задавал вопросов — знал, что хороших новостей нет.
Случилась беда — огромная беда. Лукасы говорили и хозяйничали, а чужаки угрожали. И не было видно никого из Старых, они, как надеялась Атласка, делали свое дело, защищали важные вещи, выполняли задания важных людей — задания, которыми хиза, наверное, могут гордиться.
Но хиза не подчинились новым надсмотрщикам — точно так же, как и Старые, тоже ненавидевшие Лукасов.
— Идем назад? — спросил наконец кто-то. Этот вопрос вертелся на языке у каждого. И другой: «Что будет с нами?» Им несдобровать, если они вернутся после того, как убежали. Должно быть, люди сердиты. И у этих людей — ружья.
— Нет, — ответила Атласка. Кто-то заворчал; Синезуб повернулся к нему и злобно рявкнул.
— Подумай, — сказала Атласка, — мы туда пойдем, а там, наверное, люди. Большая беда.
— Есть хочу, — упрямился ворчливый. Остальные молчали, понимая: за неповиновение люди могут лишить их своей дружбы, и тогда всех хиза прогонят на Нижнюю. Атласке вспомнились поля, кудрявые облака, казавшиеся такими плотными, что по ним можно ходить, дождливое осеннее небо, серо-зеленая листва, цветы и мягкий мох, а самое главное — запахи дома. Вероятно, Синезуб тоже часто вспоминал все это, ибо жар ее весны спадал, а она не спешила вступать в свой первый взрослый сезон… Да, Синезуб, в отличие от нее, смотрел на вещи трезво. И тосковал по родине. Атласка тоже иногда тосковала, но вернуться туда сейчас… и навсегда…
Ее-Видят-Небеса — таким было ее имя, и она знала Истину. Небо — поддельное; это всего лишь покров, накинутый на Верхнюю, будто одеяло. А за ним — черные дали, и в них сияет лицо Великого Солнца. А вверху всегда будет Истина. Если они потеряют дружбу людей, они обречены веки вечные прозябать на Нижней, зная, что пути на небо больше не существует. И места для них там нет.
— Лукасы куда-то ушли, — прошептал Синезуб ей на ухо.
Она молча зарылась лицом в его шерсть, пытаясь забыть про голод и жажду.
— Ружья, — произнес кто-то рядом. — В нас будут стрелять, и мы потеряем себя навсегда.
— Не будут, если останетесь здесь, — возразил Синезуб, — и будете делать то, что я скажу.
— Это не наши люди, — гулко произнес Дылда. — Они обижают наших людей.
— Это люди-драка, — пояснил Синезуб, — а хиза не могут.
Атласку осенило:
— Константины! Константин-драка, вот что. Мы найдем Константинов и спросим, что делать. Найдем Константинов, и Старых найдем возле Места Солнца.
— Солнце-Ее-Друг! — воскликнул еще один низовик. — Она должна знать.
— А где Солнце-Ее-Друг?
Наступила тишина. Старые хранили это в секрете.
— Я найду ее, — вызвался Дылда. Он подковылял поближе, в темноте протянул руку к Атласке. — Я пойду во многие места. Идем. Идем.
Она затаила дыхание и неуверенно коснулась губами щеки Синезуба.
— Идем, — согласился вдруг Синезуб и потянул ее за руку.
Дылда шествовал чуть впереди, в темноте раздавался его частый топот. За Атлаской и Синезубом спешили остальные — по темным и узким коридорам, лестницам и туннелям, где редко попадались горящие лампы. Некоторые оступались и падали — идти приходилось среди труб, а еще — по ледяным и раскаленным местам, обжигавшим босые ноги, а еще — мимо машин, в которых грозно ревели зловещие силы.
Синезуб шагал впереди, не отпуская руку Атласки. Иногда Дылда оттеснял его в сторону и забегал вперед. Атласка сомневалась в том, что Синезуб ведет их правильно, что он хотя бы смутно помнит дорогу к жилищу Солнце-Ее-Друг. Атласка родилась на планете, и ее инстинкт настаивал: идти надо наверх, ибо там — Место Солнца. Память же подсказывала: необходимо забирать левее… но туннели, которыми они шли, не всегда изгибались влево, а порой петляли. Сначала один самец ушел далеко вперед, затем второй, но вскоре они устали и стали спотыкаться. Все больше низовиков отставало, и наконец тот, кто шагал рядом с Атлаской, схватил ее за руку — красноречивый жест мольбы. Но Синезуб и Дылда упрямо шли вперед и вскоре скрылись из виду. Атласка осталась одна. У нее подкашивались ноги, и она уже не надеялась их догнать.
— Хватит! — взмолилась она, догнав-таки их возле металлической лестницы. — Хватит! Пойдемте назад. Мы заблудились.
Дылда будто не слышал ее; громко сопя, он лез вверх. Атласка цеплялась за Синезуба, а он шипел от изнеможения и вырывался, боясь отстать от Дылды. «В них вселилось безумие», — сообразила Атласка.
— Вы идете никуда! — простонала она в отчаянии. Подпрыгнув, она ухватилась за скобу и полезла следом за ними. Срываясь на крик, она взывала к их рассудку, но они не слушали ее, минуя люки и двери, которые могли выпустить их на открытое место.
Наконец они оказались там, где над дверью горел синий огонь, откуда вверх и вниз тянулись три лестницы.
— Здесь, — произнес Дылда после недолгих колебаний, ощупывая кнопки на освещенном косяке. — Вот он, путь.
— Нет! — простонала Атласка.
— Нет, — возразил Синезуб, чей разум, похоже, прояснился. Но Дылда нажал первую кнопку в ряду и через отворившуюся дверь ринулся в воздушный шлюз.
— Пойдем назад! — крикнул Синезуб. Вдвоем с Атлаской они попытались остановить обезумевшего Дылду, который затеял все это только в порыве соперничества, только для Атласки. Створки двери съехались за их спинами. Под прикосновением Дылды открылась вторая дверь, а за нею был ослепительный свет.
Раздались выстрелы, и Дылда, стоявший в дверном проеме, скорчился на полу. Потянуло паленым. Дылда жутко, пронзительно заверещал, а Синезуб отскочил назад и ударил по другой кнопке на косяке. Как только дверь раздвинулась и дохнуло сквозняком, он бросился к лестнице, увлекая за собой Атласку.
Вдогонку, перекрывая рев сирен, летели человеческие вопли. Но все умолкло, едва закрылась дверь. Они бежали, бежали, бежали вслепую, по темным туннелям и лестницам, вниз, в беспросветную глубину. Они стянули с лиц маски, но это лишь добавило страху — в воздухе был незнакомый запах. Наконец они остановились — мокрые от пота, дрожащие. Синезуб шатался и стонал от боли, и Атласка, ощупав его, обнаружила, что он прижимает левую ладонь к правому предплечью. Она умерила боль единственным знакомым ей способом — вылизав ожог. Потом она обняла Синезуба, пытаясь угасить ярость, от которой сотрясалось его тело. Они потеряли дорогу, заблудились в потемках, а Дылда погиб, как ужасно, и Синезуб, на чьих глазах это случилось, дрожал от боли и гнева.
Спустя некоторое время он помотал головой и коснулся губами щеки Атласки. И вздрогнул, когда она снова обняла его.
— О, давай вернемся домой, — прошептал он. — О, давай вернемся домой, Там-Утса-Питан, и больше не будем там, где люди, машины, поля и работа. Только хиза, всегда-всегда. Давай вернемся домой.
Атласка промолчала. Это она виновата. Она предложила идти. Дылда пошел, потому что хотел ее, а Синезуб принял вызов, как будто они были среди высоких холмов. Ее вина, ее несчастье. Вот уже и Синезуб просит ее расстаться с мечтой, не хочет идти за ней дальше. Глаза ее наполнились слезами, одиночество и сомнения проникли в душу.
Случилась беда, огромная беда. Опять надо подниматься в человеческие места, открывать двери, просить о помощи. Но они знали, что их там ждет, и потому не шевелились, прижавшись друг к другу.
Мэллори выглядела неважно — бледная, под глазами густые тени. Опираясь на консоль, голодный и усталый Дэймон смотрел, как она шагает по проходам контрольного центра, мимо бесчисленных пультов и неподвижных часовых. «Наверное, мои ощущения — пустяки по сравнению с тем, что испытывают флотские во время прыжков, — думал он, — или сразу после прыжков, когда им приходится брать на себя нудную и неблагодарную работу полицейских». Техи тоже были измотаны и жаловались во весь голос, но, в отличие от часовых, они по крайней мере могли надеяться на смену.
— Вы намерены провести здесь всю ночь?
Сигни смерила Дэймона ледяным взглядом и молча пошла дальше.
Уже несколько часов он наблюдал за этой зловещей фигурой. По контрольному центру Мэллори передвигалась бесшумно, в ее движениях не было вызова, но сквозила непоколебимая уверенность в том, что любой уступит ей дорогу. Так и было; более того, любой тех, которому по той или иной причине надо было покинуть свое рабочее место, дожидался, когда Мэллори скроется в другом проходе. Она никого не запугивала, говорила редко и в основном с солдатами — о чем-то, известном только им и ей. И все же ее боялись. Большинству станционеров прежде не доводилось видеть такую, как на Мэллори и ее десантниках, экипировку. Люди сугубо штатские, никогда не прикасавшиеся к оружию, они вряд ли смогли бы описать арсенал военных. Дэймон различал три системы оружия: легкий короткоствольный пистолет, длинноствольный пистолет и тяжелые мощные винтовки, — грозная симметрия, жуткий черный пластик. Защитные доспехи придавали десантникам сходство с машинами уничтожения, такими же, как оружие в их руках. В присутствии этих людей невозможно было не испытывать страх.
У противоположной стены встал тех, опасливо глянул через плечо Мэллори — хотел, видимо, убедиться, что никто не взял его на прицел… и двинулся по проходу между пультами так осторожно, будто он был заминирован.
Вручив Дэймону распечатку, он сразу же отступил.
Дэймон держал послание в руке, дожидаясь, пока Мэллори пройдет мимо. Но она остановилась и с интересом взглянула на него. Делать было нечего. Развернув распечатку, Дэймон пробежал глазами текст:
Дэймон поднял глаза. Сердце учащенно забилось; страх мешался с облегчением от того, что не случилось ничего похуже. Мэллори пристально смотрела на него, смотрела вызывающе и заинтересованно. Затем она направилась к нему и протянула руку. Дэймон решил солгать, надеясь, что она примет его слова на веру и не потребует распечатку, но тотчас вспомнил о ее репутации и передумал.
— У моего друга большие неприятности, — пояснил он. — Я должен срочно помочь ему.
— Неприятности из-за нас?
Он снова подумал: не солгать ли?
— Нечто в этом роде.
— Вероятно, я смогу помочь. — Ее взгляд был холоден, а рука все еще протянута ладонью кверху. Дэймон не отдавал листок.
— Не следует ли предположить, — сказала Сигни, — что станция не желает посвящать нас в свои проблемы? Не кажется ли вам, что это предположение способно повлечь за собой определенные выводы?
Дэймон отдал бумагу, не дожидаясь, пока его припрут к стенке. Сигни пробежала глазами текст, и на ее лице отразилось недоумение. Спустя секунду это выражение исчезло.
— Толли? — спросила она. — Джошуа Толли?
Дэймон кивнул. Сигни поджала губы.
— Джошуа Толли — друг Константинов! До чего же непредсказуемы человеческие судьбы!
— Он урегулирован.
Ее глаза заблестели.
Здесь им надеяться было не на что. Атласка пожевала губами, отползла назад на четвереньках, дождалась, когда изменится воздух, и кинулась обратно в спасительную тьму. Ее коснулись чьи-то руки, пахнуло самцом. Она сердито зашипела, затем узнала запах. Синезуб обвил ее руками, и она опустила голову на его жилистое плечо, ища утешения. Синезуб не задавал вопросов — знал, что хороших новостей нет.
Случилась беда — огромная беда. Лукасы говорили и хозяйничали, а чужаки угрожали. И не было видно никого из Старых, они, как надеялась Атласка, делали свое дело, защищали важные вещи, выполняли задания важных людей — задания, которыми хиза, наверное, могут гордиться.
Но хиза не подчинились новым надсмотрщикам — точно так же, как и Старые, тоже ненавидевшие Лукасов.
— Идем назад? — спросил наконец кто-то. Этот вопрос вертелся на языке у каждого. И другой: «Что будет с нами?» Им несдобровать, если они вернутся после того, как убежали. Должно быть, люди сердиты. И у этих людей — ружья.
— Нет, — ответила Атласка. Кто-то заворчал; Синезуб повернулся к нему и злобно рявкнул.
— Подумай, — сказала Атласка, — мы туда пойдем, а там, наверное, люди. Большая беда.
— Есть хочу, — упрямился ворчливый. Остальные молчали, понимая: за неповиновение люди могут лишить их своей дружбы, и тогда всех хиза прогонят на Нижнюю. Атласке вспомнились поля, кудрявые облака, казавшиеся такими плотными, что по ним можно ходить, дождливое осеннее небо, серо-зеленая листва, цветы и мягкий мох, а самое главное — запахи дома. Вероятно, Синезуб тоже часто вспоминал все это, ибо жар ее весны спадал, а она не спешила вступать в свой первый взрослый сезон… Да, Синезуб, в отличие от нее, смотрел на вещи трезво. И тосковал по родине. Атласка тоже иногда тосковала, но вернуться туда сейчас… и навсегда…
Ее-Видят-Небеса — таким было ее имя, и она знала Истину. Небо — поддельное; это всего лишь покров, накинутый на Верхнюю, будто одеяло. А за ним — черные дали, и в них сияет лицо Великого Солнца. А вверху всегда будет Истина. Если они потеряют дружбу людей, они обречены веки вечные прозябать на Нижней, зная, что пути на небо больше не существует. И места для них там нет.
— Лукасы куда-то ушли, — прошептал Синезуб ей на ухо.
Она молча зарылась лицом в его шерсть, пытаясь забыть про голод и жажду.
— Ружья, — произнес кто-то рядом. — В нас будут стрелять, и мы потеряем себя навсегда.
— Не будут, если останетесь здесь, — возразил Синезуб, — и будете делать то, что я скажу.
— Это не наши люди, — гулко произнес Дылда. — Они обижают наших людей.
— Это люди-драка, — пояснил Синезуб, — а хиза не могут.
Атласку осенило:
— Константины! Константин-драка, вот что. Мы найдем Константинов и спросим, что делать. Найдем Константинов, и Старых найдем возле Места Солнца.
— Солнце-Ее-Друг! — воскликнул еще один низовик. — Она должна знать.
— А где Солнце-Ее-Друг?
Наступила тишина. Старые хранили это в секрете.
— Я найду ее, — вызвался Дылда. Он подковылял поближе, в темноте протянул руку к Атласке. — Я пойду во многие места. Идем. Идем.
Она затаила дыхание и неуверенно коснулась губами щеки Синезуба.
— Идем, — согласился вдруг Синезуб и потянул ее за руку.
Дылда шествовал чуть впереди, в темноте раздавался его частый топот. За Атлаской и Синезубом спешили остальные — по темным и узким коридорам, лестницам и туннелям, где редко попадались горящие лампы. Некоторые оступались и падали — идти приходилось среди труб, а еще — по ледяным и раскаленным местам, обжигавшим босые ноги, а еще — мимо машин, в которых грозно ревели зловещие силы.
Синезуб шагал впереди, не отпуская руку Атласки. Иногда Дылда оттеснял его в сторону и забегал вперед. Атласка сомневалась в том, что Синезуб ведет их правильно, что он хотя бы смутно помнит дорогу к жилищу Солнце-Ее-Друг. Атласка родилась на планете, и ее инстинкт настаивал: идти надо наверх, ибо там — Место Солнца. Память же подсказывала: необходимо забирать левее… но туннели, которыми они шли, не всегда изгибались влево, а порой петляли. Сначала один самец ушел далеко вперед, затем второй, но вскоре они устали и стали спотыкаться. Все больше низовиков отставало, и наконец тот, кто шагал рядом с Атлаской, схватил ее за руку — красноречивый жест мольбы. Но Синезуб и Дылда упрямо шли вперед и вскоре скрылись из виду. Атласка осталась одна. У нее подкашивались ноги, и она уже не надеялась их догнать.
— Хватит! — взмолилась она, догнав-таки их возле металлической лестницы. — Хватит! Пойдемте назад. Мы заблудились.
Дылда будто не слышал ее; громко сопя, он лез вверх. Атласка цеплялась за Синезуба, а он шипел от изнеможения и вырывался, боясь отстать от Дылды. «В них вселилось безумие», — сообразила Атласка.
— Вы идете никуда! — простонала она в отчаянии. Подпрыгнув, она ухватилась за скобу и полезла следом за ними. Срываясь на крик, она взывала к их рассудку, но они не слушали ее, минуя люки и двери, которые могли выпустить их на открытое место.
Наконец они оказались там, где над дверью горел синий огонь, откуда вверх и вниз тянулись три лестницы.
— Здесь, — произнес Дылда после недолгих колебаний, ощупывая кнопки на освещенном косяке. — Вот он, путь.
— Нет! — простонала Атласка.
— Нет, — возразил Синезуб, чей разум, похоже, прояснился. Но Дылда нажал первую кнопку в ряду и через отворившуюся дверь ринулся в воздушный шлюз.
— Пойдем назад! — крикнул Синезуб. Вдвоем с Атлаской они попытались остановить обезумевшего Дылду, который затеял все это только в порыве соперничества, только для Атласки. Створки двери съехались за их спинами. Под прикосновением Дылды открылась вторая дверь, а за нею был ослепительный свет.
Раздались выстрелы, и Дылда, стоявший в дверном проеме, скорчился на полу. Потянуло паленым. Дылда жутко, пронзительно заверещал, а Синезуб отскочил назад и ударил по другой кнопке на косяке. Как только дверь раздвинулась и дохнуло сквозняком, он бросился к лестнице, увлекая за собой Атласку.
Вдогонку, перекрывая рев сирен, летели человеческие вопли. Но все умолкло, едва закрылась дверь. Они бежали, бежали, бежали вслепую, по темным туннелям и лестницам, вниз, в беспросветную глубину. Они стянули с лиц маски, но это лишь добавило страху — в воздухе был незнакомый запах. Наконец они остановились — мокрые от пота, дрожащие. Синезуб шатался и стонал от боли, и Атласка, ощупав его, обнаружила, что он прижимает левую ладонь к правому предплечью. Она умерила боль единственным знакомым ей способом — вылизав ожог. Потом она обняла Синезуба, пытаясь угасить ярость, от которой сотрясалось его тело. Они потеряли дорогу, заблудились в потемках, а Дылда погиб, как ужасно, и Синезуб, на чьих глазах это случилось, дрожал от боли и гнева.
Спустя некоторое время он помотал головой и коснулся губами щеки Атласки. И вздрогнул, когда она снова обняла его.
— О, давай вернемся домой, — прошептал он. — О, давай вернемся домой, Там-Утса-Питан, и больше не будем там, где люди, машины, поля и работа. Только хиза, всегда-всегда. Давай вернемся домой.
Атласка промолчала. Это она виновата. Она предложила идти. Дылда пошел, потому что хотел ее, а Синезуб принял вызов, как будто они были среди высоких холмов. Ее вина, ее несчастье. Вот уже и Синезуб просит ее расстаться с мечтой, не хочет идти за ней дальше. Глаза ее наполнились слезами, одиночество и сомнения проникли в душу.
Случилась беда, огромная беда. Опять надо подниматься в человеческие места, открывать двери, просить о помощи. Но они знали, что их там ждет, и потому не шевелились, прижавшись друг к другу.
Мэллори выглядела неважно — бледная, под глазами густые тени. Опираясь на консоль, голодный и усталый Дэймон смотрел, как она шагает по проходам контрольного центра, мимо бесчисленных пультов и неподвижных часовых. «Наверное, мои ощущения — пустяки по сравнению с тем, что испытывают флотские во время прыжков, — думал он, — или сразу после прыжков, когда им приходится брать на себя нудную и неблагодарную работу полицейских». Техи тоже были измотаны и жаловались во весь голос, но, в отличие от часовых, они по крайней мере могли надеяться на смену.
— Вы намерены провести здесь всю ночь?
Сигни смерила Дэймона ледяным взглядом и молча пошла дальше.
Уже несколько часов он наблюдал за этой зловещей фигурой. По контрольному центру Мэллори передвигалась бесшумно, в ее движениях не было вызова, но сквозила непоколебимая уверенность в том, что любой уступит ей дорогу. Так и было; более того, любой тех, которому по той или иной причине надо было покинуть свое рабочее место, дожидался, когда Мэллори скроется в другом проходе. Она никого не запугивала, говорила редко и в основном с солдатами — о чем-то, известном только им и ей. И все же ее боялись. Большинству станционеров прежде не доводилось видеть такую, как на Мэллори и ее десантниках, экипировку. Люди сугубо штатские, никогда не прикасавшиеся к оружию, они вряд ли смогли бы описать арсенал военных. Дэймон различал три системы оружия: легкий короткоствольный пистолет, длинноствольный пистолет и тяжелые мощные винтовки, — грозная симметрия, жуткий черный пластик. Защитные доспехи придавали десантникам сходство с машинами уничтожения, такими же, как оружие в их руках. В присутствии этих людей невозможно было не испытывать страх.
У противоположной стены встал тех, опасливо глянул через плечо Мэллори — хотел, видимо, убедиться, что никто не взял его на прицел… и двинулся по проходу между пультами так осторожно, будто он был заминирован.
Вручив Дэймону распечатку, он сразу же отступил.
Дэймон держал послание в руке, дожидаясь, пока Мэллори пройдет мимо. Но она остановилась и с интересом взглянула на него. Делать было нечего. Развернув распечатку, Дэймон пробежал глазами текст:
«ПССЦИА/ ПАКПАКОНСТАНТ ИНДЭЙМОН/ АВ1-1-1-1/ 1030/ ОТПР/ 10.4.52/ 21:36 ГС/ 09:36 Д/ ДОКУМЕНТЫ ТОЛЛИ КОНФИСКОВАНЫ САМ ТОЛЛИ АРЕСТОВАН ПО ТРЕБОВАНИЮ ФЛОТА/ ОФ ПОЛИЦИИ ПРЕДОСТАВЛЕН ВЫБОР МЕСТНАЯ ТЮРЬМА ИЛИ ВМЕШАТЕЛЬСТВО ВОЕННЫХ/ ТОЛЛИ СОДЕРЖИТСЯ НА НАШЕМ УЧАСТКЕ/ ТОЛЛИ НАСТАИВАЛ НА ОПОВЕЩЕНИИ СЕМЬИ КОНСТАНТИНОВ/ ВЫПОЛНЯЕМ ТРЕБ/ ПРОСИМ ИНСТРУКЦИЙ/ ПРОСИМ ОБЪЯСНИТЬ СИТУАЦИЮ/ САУНДЕРС/ СЕКРКОМ/ КОНЕЦКОНЕЦКОНЕЦ».
Дэймон поднял глаза. Сердце учащенно забилось; страх мешался с облегчением от того, что не случилось ничего похуже. Мэллори пристально смотрела на него, смотрела вызывающе и заинтересованно. Затем она направилась к нему и протянула руку. Дэймон решил солгать, надеясь, что она примет его слова на веру и не потребует распечатку, но тотчас вспомнил о ее репутации и передумал.
— У моего друга большие неприятности, — пояснил он. — Я должен срочно помочь ему.
— Неприятности из-за нас?
Он снова подумал: не солгать ли?
— Нечто в этом роде.
— Вероятно, я смогу помочь. — Ее взгляд был холоден, а рука все еще протянута ладонью кверху. Дэймон не отдавал листок.
— Не следует ли предположить, — сказала Сигни, — что станция не желает посвящать нас в свои проблемы? Не кажется ли вам, что это предположение способно повлечь за собой определенные выводы?
Дэймон отдал бумагу, не дожидаясь, пока его припрут к стенке. Сигни пробежала глазами текст, и на ее лице отразилось недоумение. Спустя секунду это выражение исчезло.
— Толли? — спросила она. — Джошуа Толли?
Дэймон кивнул. Сигни поджала губы.
— Джошуа Толли — друг Константинов! До чего же непредсказуемы человеческие судьбы!
— Он урегулирован.
Ее глаза заблестели.