Страница:
Он едва не задохнулся, падая в жидкую грязь и еще не осознав этого, оказался по колено в воде. Но когда ему удалось подняться, он смог увидеть ее отражение в волнистой водяной поверхности, словно она стояла сзади него.
Он резко повернулся, чтобы взглянуть, ухватился за меч… и не увидел ничего, кроме мокрых листьев и окружавшего его леса… и буквально обезумевшего Саши Мисарова, который чуть в стороне от него поднимался по скользкому гребню, направляясь к нему.
Вот дурак, ругал он себя. Он не мог сдержать бьющегося сердца, и не хотел обернуться назад в сторону той лужи, потому что он чувствовал затылком холод и был уверен, что ее отражение все еще там.
— Петр! — услышал он как Саша звал его. И тут же увидел ее, вместо следов воды на мокрых листьях, отражение за отражением сменяли друг друга, повторяя то весь ее облик, то лишь часть его, размножаясь в каждой мелкой лужице и в каждой капле воды вокруг него. — Боже мой, — еле выдохнул он, и медленно, словно нехотя и сопротивляясь чему-то, обернулся назад.
Петр сидел, уставившись в поверхность воды, когда наконец у подножья склона появился весь промокший и задыхающийся Саша. А Петр продолжал все так же сидеть, вглядываясь в воду, словно там было что-то гораздо более важное, нежели тот факт, что едва не заблудился в лесу, или не потерял его, что, возможно, было более важным.
Определенно Петр был не в своем уме: весь в царапинах от веток, до костей промокший, весь в мокрых старых листьях, вымазанный по пояс в грязи.
— Петр? — позвал его Саша.
Тот, не поворачиваясь в его сторону, лишь спросил:
— Ты видишь ее?
— Нет, — сказал Саша, безнадежно сожалея, что они оставили лодку. У него дрожали и руки и ноги после того, как ему без отдыха пришлось так долго следовать за Петром. Ему ничего не хотелось сейчас так сильно, как вернуться на лодку и запереть Петра в кладовке, если только это позволило бы уберечь его от домогательств русалки.
— Она ведет себя так же, как и раньше, — пробормотал Петр, — не так, как дома…
— Что ты имеешь в виду под этим «не так как дома»? — Холодное сомненье не покидало его, хотя он и старался вспомнить, как Ууламетс всегда мог устранить его, Ууламетс, который всегда был так уверен и всегда настаивал на своем…
Саша почувствовал желание тронуть его, и оно было очень сильным: он чувствовал, что все, что бы только Петр ни видел там, все это не представляло угрозы для них и лишь вселяло ужас в это место…
— Ну, хватит! — сказал он и, сломав ветку, ударил ей по поверхности воды, поднимая рябь и брызги. — Петр!
Тот уронил лицо на руки, глубоко вздохнул и даже не обиделся, когда Саша подтолкнул его своим грузом и таким образом попытался увести его от этой лужи. Он не был достаточно силен. Но Петр и сам сделал попытку встать, опершись на его руку…
Затем он остановился, оглянулся назад, смущенный и расстроенный…
— Не делай этого, — сказал Саша, стараясь утащить его в сторону, желая про себя, чтобы он не глядел туда, потому что неожиданно краем глаза заметил белый след, парящий в воздухе. Он взглянул со страхом немного вперед и увидел расплывающееся пятно среди дождевого тумана, как если бы вода вдруг на мгновенье задерживалась, прежде чем упасть на землю.
Он чувствовал, что успокаивается помимо своего желания. Он видел, что видение отступает, видел, что поверхность воды покрывается рябью брызг, словно вуаль из дождя медленно всасывает его, и оно так же медленно исчезает.
Петр отошел на несколько шагов и тут же сел, будто колени подгибались под ним.
— То, что произошло с Ууламетсом, никак не касается ее, — сказал Петр и опустил голову на руки.
— Это то, что она сказала тебе?
— Она не смогла, и я не смог расслышать ее… Я только знаю разницу. — Саша опустился перед ним, упираясь пятками в землю. Он неожиданно почувствовал сильное утомление и холод, чтобы приставать к нему с многочисленными расспросами.
— Я еще не сошел с ума, — настаивал Петр, начиная дрожать.
— Я это знаю. — Саша дотянулся до него и взял его за руку. Она была холодна как лед, белая, испачканная грязью и размокшими листьями. — Послушай, сейчас идет дождь, и уже поздно, а мы еще и не знаем сами, куда идем. Давай остановимся здесь, устроим ночлег, разведем костер и приготовим ужин.
— Интересно, с кем мы окажемся под одной крышей? — спросил Петр.
— Я не знаю, — сказал Саша, чувствуя тошноту в собственном желудке. Он никогда не мог себе вообразить, что он был бы в безопасности, проведя ночь с русалкой… однако в этом месте это было возможно.
Он не переставал желать про себя, чтобы она держалась подальше от Петра, и чувствовал, что она готова согласиться с ним…
Она тоже желала им покоя и безопасности.
Особенно, и по очень важным причинам, для Петра.
Однако это ее намерение было весьма далеко от того, чтобы успокоить его.
Они поужинали, в который уже раз, рыбой и репой, самым лучшим образом приготовленной рыбой и репой. Весь фокус состоял в том, что для этого было нужно поддерживать огонь всегда на одном уровне: чтобы он был вполне достаточен, чтобы разгонять дождевые капли, и не так высок, чтобы его мог разметать ветер или он мог прожечь натянутую над ними парусину, которую они сшили из нескольких кусков в качестве своего временного убежища: время от времени их обдавало дымом, но дым ведь был не чем иным как теплым воздухом, и он в конце концов был даже приятен, несмотря на то, что разъел глаза. Горячая еда и немного водки, подсохшая одежда и подложенные в качестве сиденья деревянные чурбаки скрасили их ночлег в этом месте. Теперь, когда между ними и Ивешкой был свет и тепло огня, Саша занялся обустройством ночлега, в то время как Петр заготавливал сучья.
Нельзя сказать, что Саша полностью не доверял доброжелательности русалки. Но он видел, как был бледен Петр даже в сумерках, как он был истощен.
Он не стал выглядеть лучше и после ужина.
— Как ты чувствуешь себя? — спросил его Саша.
— Хорошо, — сказал Петр. — Я действительно должен извиниться — за то, что так глупо себя вел. Временами это случается.
— Но ты знал, что я все время был сзади тебя? — Петр кивнул. — Однако у меня все время было чувство, что сзади нас было что-то еще. И я не могу этого объяснить, не знаю почему, но не могу. Это была абсолютная безысходная глупость…
— Вот насколько она сильна. Я не смог остановить ее, и не смог и ты. — Он подался вперед и тронул Петра за руку. — Будь осторожен. Я не думаю, на самом деле, что она находится сзади нас, иначе мы не сидели бы сейчас здесь, но с другой стороны этот и не означает, что она не может передумать.
— Она не собирается причинять нам какой-то вред, — продолжал настаивать на своем Петр, с убежденностью, которая, однако, не смогла уменьшить сашины опасения. И Саша второй раз покачал головой, глядя на него.
— Прислушайся к своим словам, Петр Ильич. Ты прекрасно знаешь, на что она способна. Давай не будем верить ей. Может быть, она на нашей стороне, может быть, она хочет помочь своему отцу, но она не живая, а ты живой, и вот именно это ей и надо. Не будь дураком и не подпускай ее близко к себе!
Петр даже вздрогнул при этих словах, но продолжал не отрываясь глядеть на огонь.
— Это не так-то просто.
— Я знаю, что это не просто. Ты и сам сегодняшней ночью стал белый словно призрак. Но не позволяй ей прикасаться к тебе.
Петр сделал глоток, с трудом проглотил, и кивнул головой.
— Я знаю. Я знаю это и не возражаю против твоих слов.
— Послушай, если она не скажет нам и завтрашним утром, где же все-таки ее отец, или не расскажет, что же все-таки происходит здесь, или не подскажет, что мы должны делать по этому случаю, я думаю, что самое лучшее, что мы должны будем сделать, это развернуться к югу и пешком выбираться из этих лесов…
— Я знаю, где находится Ууламетс, — сказал Петр и сделал движение головой в направлении, по которому он не так давно шел. — Она знает это. Он был просто-напросто дураком. Я теперь предполагаю, что колдуны тоже могут быть ими, как и все остальные люди. Она очень огорчена этим.
— Она что, рассказала это тебе? — Петр покачал головой. — Я лишь предполагаю, что он там, куда она ведет нас.
— Может быть, нам все-таки лучше пойти на юг, — сказал Саша, испугавшись того, что он повторил старую, много раз слышанную идею Петра. Сейчас же он мог видеть только то, что Петр все больше и больше менял свои взгляды на происходящее, из чего Саша мог сделать единственное заключение: — Тогда мы можем пойти домой, перекинуть через реку бревно…
— А Гвиур, — напомнил ему Петр, и сашино сердце учащенно забилось, когда он услышал это имя, здесь, где они даже не хотели вспоминать о его существовании.
Но Петр видимо не имел сил дальше говорить об том.
— Тогда мы могли бы просто отправиться в Киев, — сказал Саша. — Я уверен, что где-то здесь есть переправа. И там наверняка слишком много людей, чтобы он мог попытаться что-то сделать. Я не думаю, что все колдовские штучки выходят, когда кругом множество народа. И я думаю, что и колдуны в таком месте просто-напросто бессильны. Но, по правде говоря, я не намерен туда отправляться.
Установилась долгая тишина.
— Я не думаю, что мы доберемся туда, — сказал Петр. — Я не думаю, что у нас будет такая возможность.
Итак, они пришли к противоречию.
— Но мы можем попытаться! — настаивал Саша.
На что Петр медленно покачал головой.
— Что это значит? — спросил его Саша. Петр промолчал.
— Петр, почему нет? — Мы не попадем туда. — Саша пристально смотрел на него, ощущая собственную беспомощность, так как не мог физически заставить Петра сделать что-то, но навязывать ему свою волю он не хотел, что само по себе являлось видимым поражением.
— Здесь гораздо лучше все ощущается, — сказал Петр. — Ведь гораздо лучше быть среди деревьев, чем на лодке, как ни безумно это звучит.
— Это совсем не безумно, — сказал Саша. — Это действительно лучше… Но ведь ты знаешь, как знаешь и то, что глупо оставлять меня одного в лесу, что действительно глупо верить ей?
Через некоторое время Петр кивнул и сказал:
— Но у меня было лишь такое ощущение… мне казалось, что это она, и она разговаривает со мной: хочет сказать мне, что дедушка еще живой, что он попал в какую-то беду, и если мы не поможем ему, то может случиться что-то ужасное, что-то такое, чего я не понял, правда, я не понимал этого никогда, во всяком случае в этих ощущениях для меня не было ничего нового. — Он нагнулся за кувшином и начал откупоривать его.
И неожиданно пронзительно вскрикнул, хватаясь за меч и одновременно вскакивая на ноги, едва не срывая натянутую над ними парусину… потому что от ближайших кустов послышался подозрительный шум, будто что-то быстро пронеслось по мокрой земле. Саша пытался освободить дорогу для Петра и одновременно не попасть в костер, и поэтому успел заметить лишь какую-то тень, которая обогнула стороной их костер и исчезла в зарослях.
Он услышал лишь доносившееся из темноты шипенье.
— Малыш! — воскликнул Саша и схватил Петра за руку. — Не бойся его.
— Не бойся его! — передразнил его Петр. Но черная круглая голова высунулась из кустов и уставилась на них, показывая полный ряд блестящих зубов.
— Малыш? — повторил Саша. Существо выползло на освещенное огнем место и под моросящий дождь, и здесь стало видно, что это был несчастный, жмущийся к земле дворовик.
— Это созданье должно быть подальше от нас! — сказал Петр. — Брось ему что-нибудь поесть, но не подпускай близко.
Тогда черный шар подкатился поближе, уложил свой подбородок на землю и, сложив свои маленькие лапы перед мордочкой, уставился на них.
Теперь это был съежившийся и весьма опечаленный Малыш.
— А где же Ууламетс? — спросил его Саша, и в ответ раздалось знакомое рычанье.
— Он как всегда любезен, — пробормотал Петр, но не собирался убирать свой меч.
— Но это же Малыш, — продолжал тем временем Саша. — Я уверен, что это он.
— Эти существа похожи одно на другое, — заметил Петр. — Не подпускай его ближе!
Но оно подползло еще, все так же прижимаясь к земле.
— Но это уже чересчур, — сказал Петр. — Но…
— Не смей бить его! — сказал Саша, пододвинул корзину и, вытащив из нее репу, бросил ее поближе к черному шару.
Маленькие черные лапы тут же вцепились в предложенную репу, старательно переворачивая ее. Теперь Малыш уселся и начал глодать нежданный ужин, очень аккуратно откусывая маленькие кусочки и изредка посматривая в сторону своих благодетелей. Затем жадно проглотил остатки репы, быстро забежал под натянутую парусину и обхватил Сашу лапами за лодыжку.
— Вот черт возьми! — воскликнул Петр. Саша едва не завизжал, мгновенно представив ровный ряд крепких зубов и свою ногу. Но существо просто держалось за нее, и Саша очень осторожно нагнулся и погладил его по голове.
Черный шар ухватил его за запястье и продолжал удерживаться на нем, когда Саша встал.
— Будь осторожен! — сказал Петр.
— Все в порядке, — сказал Саша, пытаясь взять старинное созданье в руки. Но черный шар прыгнул ему на грудь, быстро вскарабкался на шею и спрятался там, как только Петр хотел его поймать. После этого дворовик затих, продолжая обнимать лапами сашину шею, а Петр стоял перед ними с поднятым мечом. В этот момент Саша подумал, что он хорошо сделал, что не стал поднимать шум, который только обеспокоил бы всех. — Он ведет себя как следует, — сказал Саша, уговаривая его слезть с шеи. — Давай, давай Малыш. Слезай.
Но тот поднялся к его уху и оттуда зашипел на Петра.
— Боже мой, — только и сказал Петр.
— Все в порядке, — вновь повторил Саша, сел на бревно под их импровизированным шатром и осторожно освободился от цепких жилистых лап.
Малыш вновь зашипел, спрыгнул на бревно и спрятался у Саши под коленями. Петр все еще продолжал стоять, держа меч в руках, но, наконец, нахмурившись, убрал его в ножны и поднял упавший кувшин, который, к счастью, не разбился.
При этом он пробормотал:
— Я надеюсь, что это хороший знак. — Он положил меч и уселся около огня. Его волосы поблескивали от дождя, а с лица все еще не сходило мрачное выражение, когда он бросал взгляд вниз, где пряталось раздражавшее его существо. Тем временем, Малыш поднялся вверх, добравшись до Сашиной ладони.
— Он испугался, — сказал Саша.
— Уж он испугается. — Петр состроил гримасу, откупорил кувшин и выпил. — Что с дедушкой? Вот что я больше всего хочу знать. Если местное Страшилище убежало от этого…
Малыш зарычал.
— Прошу прощенья. — Петр поднял кувшин. — Хочешь выпить? Существо немедленно сползло вниз и подхватило чашку, придерживая ее обеими лапами.
Петр налил. Жидкость тут же исчезла, глоток за глотком, а пустая чашка была вновь протянута за следующей порцией.
— Осторожнее, — сказал Саша. Петр наполнил чашку, существо выпило ее и протянуло вновь.
— Вот бездонный маленький дьявол, — сказал Петр, и наполнил вновь.
— Так что же все-таки с дедушкой? Ты знаешь это?
Черный шар опрокинул в себя третью чашку, выдохнул и свалился тут же, где стоял, небольшой кучкой.
Петр с недоумением взглянул на Сашу.
— Я ничего не понимаю, — сказал тот.
Он резко повернулся, чтобы взглянуть, ухватился за меч… и не увидел ничего, кроме мокрых листьев и окружавшего его леса… и буквально обезумевшего Саши Мисарова, который чуть в стороне от него поднимался по скользкому гребню, направляясь к нему.
Вот дурак, ругал он себя. Он не мог сдержать бьющегося сердца, и не хотел обернуться назад в сторону той лужи, потому что он чувствовал затылком холод и был уверен, что ее отражение все еще там.
— Петр! — услышал он как Саша звал его. И тут же увидел ее, вместо следов воды на мокрых листьях, отражение за отражением сменяли друг друга, повторяя то весь ее облик, то лишь часть его, размножаясь в каждой мелкой лужице и в каждой капле воды вокруг него. — Боже мой, — еле выдохнул он, и медленно, словно нехотя и сопротивляясь чему-то, обернулся назад.
Петр сидел, уставившись в поверхность воды, когда наконец у подножья склона появился весь промокший и задыхающийся Саша. А Петр продолжал все так же сидеть, вглядываясь в воду, словно там было что-то гораздо более важное, нежели тот факт, что едва не заблудился в лесу, или не потерял его, что, возможно, было более важным.
Определенно Петр был не в своем уме: весь в царапинах от веток, до костей промокший, весь в мокрых старых листьях, вымазанный по пояс в грязи.
— Петр? — позвал его Саша.
Тот, не поворачиваясь в его сторону, лишь спросил:
— Ты видишь ее?
— Нет, — сказал Саша, безнадежно сожалея, что они оставили лодку. У него дрожали и руки и ноги после того, как ему без отдыха пришлось так долго следовать за Петром. Ему ничего не хотелось сейчас так сильно, как вернуться на лодку и запереть Петра в кладовке, если только это позволило бы уберечь его от домогательств русалки.
— Она ведет себя так же, как и раньше, — пробормотал Петр, — не так, как дома…
— Что ты имеешь в виду под этим «не так как дома»? — Холодное сомненье не покидало его, хотя он и старался вспомнить, как Ууламетс всегда мог устранить его, Ууламетс, который всегда был так уверен и всегда настаивал на своем…
Саша почувствовал желание тронуть его, и оно было очень сильным: он чувствовал, что все, что бы только Петр ни видел там, все это не представляло угрозы для них и лишь вселяло ужас в это место…
— Ну, хватит! — сказал он и, сломав ветку, ударил ей по поверхности воды, поднимая рябь и брызги. — Петр!
Тот уронил лицо на руки, глубоко вздохнул и даже не обиделся, когда Саша подтолкнул его своим грузом и таким образом попытался увести его от этой лужи. Он не был достаточно силен. Но Петр и сам сделал попытку встать, опершись на его руку…
Затем он остановился, оглянулся назад, смущенный и расстроенный…
— Не делай этого, — сказал Саша, стараясь утащить его в сторону, желая про себя, чтобы он не глядел туда, потому что неожиданно краем глаза заметил белый след, парящий в воздухе. Он взглянул со страхом немного вперед и увидел расплывающееся пятно среди дождевого тумана, как если бы вода вдруг на мгновенье задерживалась, прежде чем упасть на землю.
Он чувствовал, что успокаивается помимо своего желания. Он видел, что видение отступает, видел, что поверхность воды покрывается рябью брызг, словно вуаль из дождя медленно всасывает его, и оно так же медленно исчезает.
Петр отошел на несколько шагов и тут же сел, будто колени подгибались под ним.
— То, что произошло с Ууламетсом, никак не касается ее, — сказал Петр и опустил голову на руки.
— Это то, что она сказала тебе?
— Она не смогла, и я не смог расслышать ее… Я только знаю разницу. — Саша опустился перед ним, упираясь пятками в землю. Он неожиданно почувствовал сильное утомление и холод, чтобы приставать к нему с многочисленными расспросами.
— Я еще не сошел с ума, — настаивал Петр, начиная дрожать.
— Я это знаю. — Саша дотянулся до него и взял его за руку. Она была холодна как лед, белая, испачканная грязью и размокшими листьями. — Послушай, сейчас идет дождь, и уже поздно, а мы еще и не знаем сами, куда идем. Давай остановимся здесь, устроим ночлег, разведем костер и приготовим ужин.
— Интересно, с кем мы окажемся под одной крышей? — спросил Петр.
— Я не знаю, — сказал Саша, чувствуя тошноту в собственном желудке. Он никогда не мог себе вообразить, что он был бы в безопасности, проведя ночь с русалкой… однако в этом месте это было возможно.
Он не переставал желать про себя, чтобы она держалась подальше от Петра, и чувствовал, что она готова согласиться с ним…
Она тоже желала им покоя и безопасности.
Особенно, и по очень важным причинам, для Петра.
Однако это ее намерение было весьма далеко от того, чтобы успокоить его.
Они поужинали, в который уже раз, рыбой и репой, самым лучшим образом приготовленной рыбой и репой. Весь фокус состоял в том, что для этого было нужно поддерживать огонь всегда на одном уровне: чтобы он был вполне достаточен, чтобы разгонять дождевые капли, и не так высок, чтобы его мог разметать ветер или он мог прожечь натянутую над ними парусину, которую они сшили из нескольких кусков в качестве своего временного убежища: время от времени их обдавало дымом, но дым ведь был не чем иным как теплым воздухом, и он в конце концов был даже приятен, несмотря на то, что разъел глаза. Горячая еда и немного водки, подсохшая одежда и подложенные в качестве сиденья деревянные чурбаки скрасили их ночлег в этом месте. Теперь, когда между ними и Ивешкой был свет и тепло огня, Саша занялся обустройством ночлега, в то время как Петр заготавливал сучья.
Нельзя сказать, что Саша полностью не доверял доброжелательности русалки. Но он видел, как был бледен Петр даже в сумерках, как он был истощен.
Он не стал выглядеть лучше и после ужина.
— Как ты чувствуешь себя? — спросил его Саша.
— Хорошо, — сказал Петр. — Я действительно должен извиниться — за то, что так глупо себя вел. Временами это случается.
— Но ты знал, что я все время был сзади тебя? — Петр кивнул. — Однако у меня все время было чувство, что сзади нас было что-то еще. И я не могу этого объяснить, не знаю почему, но не могу. Это была абсолютная безысходная глупость…
— Вот насколько она сильна. Я не смог остановить ее, и не смог и ты. — Он подался вперед и тронул Петра за руку. — Будь осторожен. Я не думаю, на самом деле, что она находится сзади нас, иначе мы не сидели бы сейчас здесь, но с другой стороны этот и не означает, что она не может передумать.
— Она не собирается причинять нам какой-то вред, — продолжал настаивать на своем Петр, с убежденностью, которая, однако, не смогла уменьшить сашины опасения. И Саша второй раз покачал головой, глядя на него.
— Прислушайся к своим словам, Петр Ильич. Ты прекрасно знаешь, на что она способна. Давай не будем верить ей. Может быть, она на нашей стороне, может быть, она хочет помочь своему отцу, но она не живая, а ты живой, и вот именно это ей и надо. Не будь дураком и не подпускай ее близко к себе!
Петр даже вздрогнул при этих словах, но продолжал не отрываясь глядеть на огонь.
— Это не так-то просто.
— Я знаю, что это не просто. Ты и сам сегодняшней ночью стал белый словно призрак. Но не позволяй ей прикасаться к тебе.
Петр сделал глоток, с трудом проглотил, и кивнул головой.
— Я знаю. Я знаю это и не возражаю против твоих слов.
— Послушай, если она не скажет нам и завтрашним утром, где же все-таки ее отец, или не расскажет, что же все-таки происходит здесь, или не подскажет, что мы должны делать по этому случаю, я думаю, что самое лучшее, что мы должны будем сделать, это развернуться к югу и пешком выбираться из этих лесов…
— Я знаю, где находится Ууламетс, — сказал Петр и сделал движение головой в направлении, по которому он не так давно шел. — Она знает это. Он был просто-напросто дураком. Я теперь предполагаю, что колдуны тоже могут быть ими, как и все остальные люди. Она очень огорчена этим.
— Она что, рассказала это тебе? — Петр покачал головой. — Я лишь предполагаю, что он там, куда она ведет нас.
— Может быть, нам все-таки лучше пойти на юг, — сказал Саша, испугавшись того, что он повторил старую, много раз слышанную идею Петра. Сейчас же он мог видеть только то, что Петр все больше и больше менял свои взгляды на происходящее, из чего Саша мог сделать единственное заключение: — Тогда мы можем пойти домой, перекинуть через реку бревно…
— А Гвиур, — напомнил ему Петр, и сашино сердце учащенно забилось, когда он услышал это имя, здесь, где они даже не хотели вспоминать о его существовании.
Но Петр видимо не имел сил дальше говорить об том.
— Тогда мы могли бы просто отправиться в Киев, — сказал Саша. — Я уверен, что где-то здесь есть переправа. И там наверняка слишком много людей, чтобы он мог попытаться что-то сделать. Я не думаю, что все колдовские штучки выходят, когда кругом множество народа. И я думаю, что и колдуны в таком месте просто-напросто бессильны. Но, по правде говоря, я не намерен туда отправляться.
Установилась долгая тишина.
— Я не думаю, что мы доберемся туда, — сказал Петр. — Я не думаю, что у нас будет такая возможность.
Итак, они пришли к противоречию.
— Но мы можем попытаться! — настаивал Саша.
На что Петр медленно покачал головой.
— Что это значит? — спросил его Саша. Петр промолчал.
— Петр, почему нет? — Мы не попадем туда. — Саша пристально смотрел на него, ощущая собственную беспомощность, так как не мог физически заставить Петра сделать что-то, но навязывать ему свою волю он не хотел, что само по себе являлось видимым поражением.
— Здесь гораздо лучше все ощущается, — сказал Петр. — Ведь гораздо лучше быть среди деревьев, чем на лодке, как ни безумно это звучит.
— Это совсем не безумно, — сказал Саша. — Это действительно лучше… Но ведь ты знаешь, как знаешь и то, что глупо оставлять меня одного в лесу, что действительно глупо верить ей?
Через некоторое время Петр кивнул и сказал:
— Но у меня было лишь такое ощущение… мне казалось, что это она, и она разговаривает со мной: хочет сказать мне, что дедушка еще живой, что он попал в какую-то беду, и если мы не поможем ему, то может случиться что-то ужасное, что-то такое, чего я не понял, правда, я не понимал этого никогда, во всяком случае в этих ощущениях для меня не было ничего нового. — Он нагнулся за кувшином и начал откупоривать его.
И неожиданно пронзительно вскрикнул, хватаясь за меч и одновременно вскакивая на ноги, едва не срывая натянутую над ними парусину… потому что от ближайших кустов послышался подозрительный шум, будто что-то быстро пронеслось по мокрой земле. Саша пытался освободить дорогу для Петра и одновременно не попасть в костер, и поэтому успел заметить лишь какую-то тень, которая обогнула стороной их костер и исчезла в зарослях.
Он услышал лишь доносившееся из темноты шипенье.
— Малыш! — воскликнул Саша и схватил Петра за руку. — Не бойся его.
— Не бойся его! — передразнил его Петр. Но черная круглая голова высунулась из кустов и уставилась на них, показывая полный ряд блестящих зубов.
— Малыш? — повторил Саша. Существо выползло на освещенное огнем место и под моросящий дождь, и здесь стало видно, что это был несчастный, жмущийся к земле дворовик.
— Это созданье должно быть подальше от нас! — сказал Петр. — Брось ему что-нибудь поесть, но не подпускай близко.
Тогда черный шар подкатился поближе, уложил свой подбородок на землю и, сложив свои маленькие лапы перед мордочкой, уставился на них.
Теперь это был съежившийся и весьма опечаленный Малыш.
— А где же Ууламетс? — спросил его Саша, и в ответ раздалось знакомое рычанье.
— Он как всегда любезен, — пробормотал Петр, но не собирался убирать свой меч.
— Но это же Малыш, — продолжал тем временем Саша. — Я уверен, что это он.
— Эти существа похожи одно на другое, — заметил Петр. — Не подпускай его ближе!
Но оно подползло еще, все так же прижимаясь к земле.
— Но это уже чересчур, — сказал Петр. — Но…
— Не смей бить его! — сказал Саша, пододвинул корзину и, вытащив из нее репу, бросил ее поближе к черному шару.
Маленькие черные лапы тут же вцепились в предложенную репу, старательно переворачивая ее. Теперь Малыш уселся и начал глодать нежданный ужин, очень аккуратно откусывая маленькие кусочки и изредка посматривая в сторону своих благодетелей. Затем жадно проглотил остатки репы, быстро забежал под натянутую парусину и обхватил Сашу лапами за лодыжку.
— Вот черт возьми! — воскликнул Петр. Саша едва не завизжал, мгновенно представив ровный ряд крепких зубов и свою ногу. Но существо просто держалось за нее, и Саша очень осторожно нагнулся и погладил его по голове.
Черный шар ухватил его за запястье и продолжал удерживаться на нем, когда Саша встал.
— Будь осторожен! — сказал Петр.
— Все в порядке, — сказал Саша, пытаясь взять старинное созданье в руки. Но черный шар прыгнул ему на грудь, быстро вскарабкался на шею и спрятался там, как только Петр хотел его поймать. После этого дворовик затих, продолжая обнимать лапами сашину шею, а Петр стоял перед ними с поднятым мечом. В этот момент Саша подумал, что он хорошо сделал, что не стал поднимать шум, который только обеспокоил бы всех. — Он ведет себя как следует, — сказал Саша, уговаривая его слезть с шеи. — Давай, давай Малыш. Слезай.
Но тот поднялся к его уху и оттуда зашипел на Петра.
— Боже мой, — только и сказал Петр.
— Все в порядке, — вновь повторил Саша, сел на бревно под их импровизированным шатром и осторожно освободился от цепких жилистых лап.
Малыш вновь зашипел, спрыгнул на бревно и спрятался у Саши под коленями. Петр все еще продолжал стоять, держа меч в руках, но, наконец, нахмурившись, убрал его в ножны и поднял упавший кувшин, который, к счастью, не разбился.
При этом он пробормотал:
— Я надеюсь, что это хороший знак. — Он положил меч и уселся около огня. Его волосы поблескивали от дождя, а с лица все еще не сходило мрачное выражение, когда он бросал взгляд вниз, где пряталось раздражавшее его существо. Тем временем, Малыш поднялся вверх, добравшись до Сашиной ладони.
— Он испугался, — сказал Саша.
— Уж он испугается. — Петр состроил гримасу, откупорил кувшин и выпил. — Что с дедушкой? Вот что я больше всего хочу знать. Если местное Страшилище убежало от этого…
Малыш зарычал.
— Прошу прощенья. — Петр поднял кувшин. — Хочешь выпить? Существо немедленно сползло вниз и подхватило чашку, придерживая ее обеими лапами.
Петр налил. Жидкость тут же исчезла, глоток за глотком, а пустая чашка была вновь протянута за следующей порцией.
— Осторожнее, — сказал Саша. Петр наполнил чашку, существо выпило ее и протянуло вновь.
— Вот бездонный маленький дьявол, — сказал Петр, и наполнил вновь.
— Так что же все-таки с дедушкой? Ты знаешь это?
Черный шар опрокинул в себя третью чашку, выдохнул и свалился тут же, где стоял, небольшой кучкой.
Петр с недоумением взглянул на Сашу.
— Я ничего не понимаю, — сказал тот.
19
Саша спал очень чутко, и несколько раз просыпался ночью чтобы последить за костром, и когда Петр встал один или два раза и тоже подкладывал дров в огонь, Саша сказал ему:
— Там все хорошо, продолжай спать.
Петр, казалось, уже забыл обо всех предосторожностях и, укрывшись одеялом, просто отдыхал, так же как Малыш, который свернулся клубком на том же самом месте, где свалился, и во всю храпел.
Малыш исчез, когда призрак-самозванец объявился в доме. Он вернулся к ним прошлой ночью как предзнаменование того, что самое радостное у них еще впереди, в чем Саша был абсолютно уверен.
И когда дождь кончился и наступило туманное и холодное утро, он встал, разминая побаливающие кости, чтобы раздуть костер и приготовить чай, и тут же мимоходом бросил настороженный взгляд в сторону лужи, которая сейчас была скрыта туманом.
Нет, не то чтобы он не верил в намерения Ивешки, он скорее сомневался в ее решимости.
Он приготовил чай, осторожно растолкал Петра, который высунул взъерошенную голову из-под одеяла и торопливо взял свою чашку с чаем, бормоча слова благодарности.
Тут подошел Малыш, протягивая свои лапы, больше похожие на маленькие человеческие руки. Саша дал ему свою собственную чашку, а сам решил попить чай из заварочного котелка: если рядом с вами находится благожелательно настроенный дворовик, да еще в подобной ситуации, то не дай Бог как-то обидеть его. Дворовики всегда слыли немного грубоватыми и неотесанными в отличие от обычных ласковых домовых, которые жили чаще всего за печкой, но они не были такими хитрыми и опасными, как банники, и в теперешней ситуации такие качества их нового приятеля как нельзя лучше устраивали всех.
Поэтому он мог забирать сашину чашку, если это доставляло ему удовольствие.
Вот такие мысли посещали Сашу, пока он не увидел, что Петр пристально вглядывается в подножье склона.
Тогда он и сам, не без опасений, взглянул туда и увидел странное движение тумана, какое-то круженье, будто легкая невидимая волна проходила сквозь него.
— Петр, — позвал он.
— Со мной все хорошо, — ответил тот и поднял руку с чашкой в направлении лежащей перед ними долины, где все еще продолжал клубился туман. — Не беспокойся! — проговорил он все с тем же оттенком прежнего настроения. — Сегодня очень холодное утро. Я пожалуй, выпью еще чаю.
Петр выглядел по-прежнему таким же бледным и в это утро. Он надел кафтан, и когда пришло время собираться в путь и затушить костер, то он молча проделал всю работу, сжав челюсти и не меняя выражения лица, на котором застыло ощущение боли и беспокойства.
Малыш лихо забросил свою чашку в корзину, видимо показывая тем самым, что на этом его помощь и участие в общих сборах заканчиваются, а когда они взяли свою поклажу, чтобы отправиться в путь, и Петр со знанием дела указал рукой направление, добавив при этом:
— Я думаю, что вот здесь и будет наша дорога, — Малыш немедленно вскарабкался по сашиной ноге и руке, чтобы усесться поверх его поклажи.
— Ты слишком тяжелый, Малыш, — урезонил его Саша. — А ну, прекращай это.
После чего Малыш перестал вообще что-нибудь весить.
Но он продолжал крепко держаться лапами за сашины волосы, все время, пока они шли вниз по затуманенному склону, приближаясь к размытой дождем земле вокруг той самой лужи.
Тогда Малыш соскочил на землю, зарычал, зашипел и, разбрасывая вокруг себя брызги, бросился прямо через лужу, туда, где начал кружиться туман в такт с движением призрака. Малыш следовал за этим движением, подпрыгивая и резвясь как шаловливый щенок.
По крайней мере, это определенно отвечало на один вопрос.
Туман начал уменьшаться по мере того, как они поднимались, но вместе с ним они теряли ту путеводную нить, которая указывала им на местопребывание Ивешки. Однако Малыш продолжал сообщать им об этом: он шел за своей хозяйкой сквозь туман и дальше вверх по холму, несмотря на то, что под ее ногами не шевелился ни один листок, которыми была усеяна земля.
Но Петр каким-то образом знал, что Ивешка была все время впереди, чувствовал всем сердцем, что она там, храня в памяти каждое ее движение, будь то кружащееся в воздушном потоке платье или прядь светлых волос…
Продолжая думать об этом, он считал себя дураком, полагая, что его память в лучшем случае может хранить лишь белое облако с едва различимыми очертаниями лица…
… Нежного и кроткого лица, которое запало в его сердце, полностью завладев им…
Вот дурак, продолжал он возражать сам себе. Ведь он уже перерос всю эту дурацкую глупость еще в тринадцать лет.
Но он вновь почувствовал себя именно так, когда увидел ее отражение в луже, а потом она грезилась ему всю ночь, припоминая, как первый раз ее призрак вошел в дом и что с того самого момента он понял, что она пришла туда разыскивая его, и что если бы не он, Ивешка никогда бы не сделала этого.
Это ощущение было старым: оно сохранилось у него еще с тринадцати лет, когда он только еще учился понимать женщин. Он ошибался много раз, прежде чем понял, что приятное лицо еще не является признаком доброго характера.
Но это лицо…
Это единственное лицо…
— Петр, — сказал Саша, трогая его за руку, пока они продолжали идти, — Петр, вспомни.
Вот этот пятнадцатилетний мальчик знал многое гораздо лучше его, и это было несомненно, но как и почему он мог знать столько всего именно об Ивешке? Он знал ее мысли, он знал о том, с каким раздражением она относится к своему отцу и тосковала от того, что Ууламетс, на самом деле, был лучше и умнее, чем казался. Он знал, например, и то, что одиночество ее отца обманчиво действовало на нее, заставляя совершать необдуманные поступки…
Он знал и то, что сейчас она решилась спасти своего отца, который всегда был для нее лишь сплошным несчастьем.
Петр Ильич и сам знал это очень хорошо по собственному опыту, когда много лет назад сам бегал по улицам Воджвода в поисках своего отца, который всегда попадал то в одну, то в другую беду…
Так бывало очень часто. Но когда он в конце концов находил его, то дело оканчивалось дракой… Однако это никогда не уменьшало страх перед возможностью потерять его.
И вот этот страх вновь вернулся к нему, но только теперь он касался Ууламетса, но, Боже упаси, это был даже не его собственный страх: он понимал это. Но он был самый настоящий, а уж Петр знал слишком хорошо, как это бывает…
Мерзкий старик. Злобный неблагодарный человек. Беспринципный негодяй.
По сравнению с ним Малыш был куда более привлекательным.
Они остановились около ручья, чтобы напиться. Саша сложил ладони, пытаясь зачерпнуть воду, и замер, когда увидел, что Петр сидит, опершись на пятки, и только смотрит в воду.
Саша из всех сил старался заставить Ивешку не показываться здесь.
А Петру он сказал:
— Ты видишь ее?
Петр, на этот раз коснувшись руками поверхности воды и разрушив все, что бы он там ни видел, сказал:
— Теперь уже нет. — Что на взгляд Саши было вполне приемлемым поступком в сложившихся обстоятельствах.
Но чем дальше они углублялись в лес, тем беспокойнее становился Саша. Вопрос не стоял в том, чтобы найти Ууламетса в течение ближайших часов. Или дней. Или прямо сейчас, в течение секунды. Дело касалось угрожающе переменчивой погоды и ухудшающегося с каждым часом состояния Петра, который сейчас выглядел гораздо бледнее и казался более разбитым, нежели вчера. Поэтому Саша постоянно задавал себе один и тот же вопрос: сколь долго они смогут продолжать свои поиски, и, в связи с этим, какую помощь сможет оказать им Ууламетс в конце концов, если считать, что он стал жертвой серьезной и предумышленной ошибки.
Саша уже, на самом деле, начал строить фантастические планы спасения Петра: самый дерзкий из них состоял, например, в том, чтобы подсыпать зелья в его чай, а когда Петр будет в полузабытье, посмотреть, сможет ли Саша разрушить власть русалки над ним.
Но он мог и проиграть это сражение, приведя все к полной катастрофе, и оставить Петра вообще без всякой возможности сопротивляться устремлениям Ивешки. Или же он мог ошибиться в количестве зелья, или, измотав их до полного бессилия, Ивешка оставит их на растерзание Гвиуру, или… или… или…
Но рассудок отказывался работать над тем, что было спорным.
— Давай откажемся от этой затеи, — несколько раз предлагал Саша, и всякий раз Петр просто не соглашался.
— Давай пойдем в Киев, — сказал он в очередной отчаянной попытке уговорить его. Петр взмахом руки показал, что это совершенно безнадежная затея.
— Ведь ты терпеть не можешь старика Ууламетса, — продолжал упорствовать Саша, возражая ему. На что Петр ответил, что делает это не для самого старика…
— Давай все же вернемся на лодку, — наконец предложил Саша. — Петр, ведь мы идем и идем, а тебе становится все хуже. Послушай меня, Петр, ты неправ в своих планах, пожалуйста, послушайся меня и подумай о себе, ведь вот-вот ты свалишься от болезни.
Малыш тут же зарычал на него.
Петр же только покачал головой, медленно взглянул вперед и сказал:
— Она обещала мне, что идти придется недолго. Я думаю, что уже недалеко. Постарайся собрать свою волю и укрепись в желании. Ведь в конце концов, я не сумасшедший. Она не хочет полагаться на меня, но ей придется это сделать.
— Она сделала и так очень много! — воскликнул Саша. Он понимал, что не слишком решительно отстаивает свое мнение, слишком много «да» и «нет», слишком много шагов то вперед то назад, желание вновь встретиться с Ууламетсом и в то же время стремление освободиться от его влияния…
Действительно, сегодняшним днем он, как никто другой, показал, что больше всего хочет обрести безопасность в Киеве и вести там жизнь вместе с Петром, пробиваясь где умом, а где сопутствующей Петру удачей, которая сейчас почему-то катилась к своему закату. Там он может увидеть все сказочные вещи: слонов, чьи ноги, обвивают змеи, и золоченые крыши, которые теперь им уже никогда не увидеть.
— Там все хорошо, продолжай спать.
Петр, казалось, уже забыл обо всех предосторожностях и, укрывшись одеялом, просто отдыхал, так же как Малыш, который свернулся клубком на том же самом месте, где свалился, и во всю храпел.
Малыш исчез, когда призрак-самозванец объявился в доме. Он вернулся к ним прошлой ночью как предзнаменование того, что самое радостное у них еще впереди, в чем Саша был абсолютно уверен.
И когда дождь кончился и наступило туманное и холодное утро, он встал, разминая побаливающие кости, чтобы раздуть костер и приготовить чай, и тут же мимоходом бросил настороженный взгляд в сторону лужи, которая сейчас была скрыта туманом.
Нет, не то чтобы он не верил в намерения Ивешки, он скорее сомневался в ее решимости.
Он приготовил чай, осторожно растолкал Петра, который высунул взъерошенную голову из-под одеяла и торопливо взял свою чашку с чаем, бормоча слова благодарности.
Тут подошел Малыш, протягивая свои лапы, больше похожие на маленькие человеческие руки. Саша дал ему свою собственную чашку, а сам решил попить чай из заварочного котелка: если рядом с вами находится благожелательно настроенный дворовик, да еще в подобной ситуации, то не дай Бог как-то обидеть его. Дворовики всегда слыли немного грубоватыми и неотесанными в отличие от обычных ласковых домовых, которые жили чаще всего за печкой, но они не были такими хитрыми и опасными, как банники, и в теперешней ситуации такие качества их нового приятеля как нельзя лучше устраивали всех.
Поэтому он мог забирать сашину чашку, если это доставляло ему удовольствие.
Вот такие мысли посещали Сашу, пока он не увидел, что Петр пристально вглядывается в подножье склона.
Тогда он и сам, не без опасений, взглянул туда и увидел странное движение тумана, какое-то круженье, будто легкая невидимая волна проходила сквозь него.
— Петр, — позвал он.
— Со мной все хорошо, — ответил тот и поднял руку с чашкой в направлении лежащей перед ними долины, где все еще продолжал клубился туман. — Не беспокойся! — проговорил он все с тем же оттенком прежнего настроения. — Сегодня очень холодное утро. Я пожалуй, выпью еще чаю.
Петр выглядел по-прежнему таким же бледным и в это утро. Он надел кафтан, и когда пришло время собираться в путь и затушить костер, то он молча проделал всю работу, сжав челюсти и не меняя выражения лица, на котором застыло ощущение боли и беспокойства.
Малыш лихо забросил свою чашку в корзину, видимо показывая тем самым, что на этом его помощь и участие в общих сборах заканчиваются, а когда они взяли свою поклажу, чтобы отправиться в путь, и Петр со знанием дела указал рукой направление, добавив при этом:
— Я думаю, что вот здесь и будет наша дорога, — Малыш немедленно вскарабкался по сашиной ноге и руке, чтобы усесться поверх его поклажи.
— Ты слишком тяжелый, Малыш, — урезонил его Саша. — А ну, прекращай это.
После чего Малыш перестал вообще что-нибудь весить.
Но он продолжал крепко держаться лапами за сашины волосы, все время, пока они шли вниз по затуманенному склону, приближаясь к размытой дождем земле вокруг той самой лужи.
Тогда Малыш соскочил на землю, зарычал, зашипел и, разбрасывая вокруг себя брызги, бросился прямо через лужу, туда, где начал кружиться туман в такт с движением призрака. Малыш следовал за этим движением, подпрыгивая и резвясь как шаловливый щенок.
По крайней мере, это определенно отвечало на один вопрос.
Туман начал уменьшаться по мере того, как они поднимались, но вместе с ним они теряли ту путеводную нить, которая указывала им на местопребывание Ивешки. Однако Малыш продолжал сообщать им об этом: он шел за своей хозяйкой сквозь туман и дальше вверх по холму, несмотря на то, что под ее ногами не шевелился ни один листок, которыми была усеяна земля.
Но Петр каким-то образом знал, что Ивешка была все время впереди, чувствовал всем сердцем, что она там, храня в памяти каждое ее движение, будь то кружащееся в воздушном потоке платье или прядь светлых волос…
Продолжая думать об этом, он считал себя дураком, полагая, что его память в лучшем случае может хранить лишь белое облако с едва различимыми очертаниями лица…
… Нежного и кроткого лица, которое запало в его сердце, полностью завладев им…
Вот дурак, продолжал он возражать сам себе. Ведь он уже перерос всю эту дурацкую глупость еще в тринадцать лет.
Но он вновь почувствовал себя именно так, когда увидел ее отражение в луже, а потом она грезилась ему всю ночь, припоминая, как первый раз ее призрак вошел в дом и что с того самого момента он понял, что она пришла туда разыскивая его, и что если бы не он, Ивешка никогда бы не сделала этого.
Это ощущение было старым: оно сохранилось у него еще с тринадцати лет, когда он только еще учился понимать женщин. Он ошибался много раз, прежде чем понял, что приятное лицо еще не является признаком доброго характера.
Но это лицо…
Это единственное лицо…
— Петр, — сказал Саша, трогая его за руку, пока они продолжали идти, — Петр, вспомни.
Вот этот пятнадцатилетний мальчик знал многое гораздо лучше его, и это было несомненно, но как и почему он мог знать столько всего именно об Ивешке? Он знал ее мысли, он знал о том, с каким раздражением она относится к своему отцу и тосковала от того, что Ууламетс, на самом деле, был лучше и умнее, чем казался. Он знал, например, и то, что одиночество ее отца обманчиво действовало на нее, заставляя совершать необдуманные поступки…
Он знал и то, что сейчас она решилась спасти своего отца, который всегда был для нее лишь сплошным несчастьем.
Петр Ильич и сам знал это очень хорошо по собственному опыту, когда много лет назад сам бегал по улицам Воджвода в поисках своего отца, который всегда попадал то в одну, то в другую беду…
Так бывало очень часто. Но когда он в конце концов находил его, то дело оканчивалось дракой… Однако это никогда не уменьшало страх перед возможностью потерять его.
И вот этот страх вновь вернулся к нему, но только теперь он касался Ууламетса, но, Боже упаси, это был даже не его собственный страх: он понимал это. Но он был самый настоящий, а уж Петр знал слишком хорошо, как это бывает…
Мерзкий старик. Злобный неблагодарный человек. Беспринципный негодяй.
По сравнению с ним Малыш был куда более привлекательным.
Они остановились около ручья, чтобы напиться. Саша сложил ладони, пытаясь зачерпнуть воду, и замер, когда увидел, что Петр сидит, опершись на пятки, и только смотрит в воду.
Саша из всех сил старался заставить Ивешку не показываться здесь.
А Петру он сказал:
— Ты видишь ее?
Петр, на этот раз коснувшись руками поверхности воды и разрушив все, что бы он там ни видел, сказал:
— Теперь уже нет. — Что на взгляд Саши было вполне приемлемым поступком в сложившихся обстоятельствах.
Но чем дальше они углублялись в лес, тем беспокойнее становился Саша. Вопрос не стоял в том, чтобы найти Ууламетса в течение ближайших часов. Или дней. Или прямо сейчас, в течение секунды. Дело касалось угрожающе переменчивой погоды и ухудшающегося с каждым часом состояния Петра, который сейчас выглядел гораздо бледнее и казался более разбитым, нежели вчера. Поэтому Саша постоянно задавал себе один и тот же вопрос: сколь долго они смогут продолжать свои поиски, и, в связи с этим, какую помощь сможет оказать им Ууламетс в конце концов, если считать, что он стал жертвой серьезной и предумышленной ошибки.
Саша уже, на самом деле, начал строить фантастические планы спасения Петра: самый дерзкий из них состоял, например, в том, чтобы подсыпать зелья в его чай, а когда Петр будет в полузабытье, посмотреть, сможет ли Саша разрушить власть русалки над ним.
Но он мог и проиграть это сражение, приведя все к полной катастрофе, и оставить Петра вообще без всякой возможности сопротивляться устремлениям Ивешки. Или же он мог ошибиться в количестве зелья, или, измотав их до полного бессилия, Ивешка оставит их на растерзание Гвиуру, или… или… или…
Но рассудок отказывался работать над тем, что было спорным.
— Давай откажемся от этой затеи, — несколько раз предлагал Саша, и всякий раз Петр просто не соглашался.
— Давай пойдем в Киев, — сказал он в очередной отчаянной попытке уговорить его. Петр взмахом руки показал, что это совершенно безнадежная затея.
— Ведь ты терпеть не можешь старика Ууламетса, — продолжал упорствовать Саша, возражая ему. На что Петр ответил, что делает это не для самого старика…
— Давай все же вернемся на лодку, — наконец предложил Саша. — Петр, ведь мы идем и идем, а тебе становится все хуже. Послушай меня, Петр, ты неправ в своих планах, пожалуйста, послушайся меня и подумай о себе, ведь вот-вот ты свалишься от болезни.
Малыш тут же зарычал на него.
Петр же только покачал головой, медленно взглянул вперед и сказал:
— Она обещала мне, что идти придется недолго. Я думаю, что уже недалеко. Постарайся собрать свою волю и укрепись в желании. Ведь в конце концов, я не сумасшедший. Она не хочет полагаться на меня, но ей придется это сделать.
— Она сделала и так очень много! — воскликнул Саша. Он понимал, что не слишком решительно отстаивает свое мнение, слишком много «да» и «нет», слишком много шагов то вперед то назад, желание вновь встретиться с Ууламетсом и в то же время стремление освободиться от его влияния…
Действительно, сегодняшним днем он, как никто другой, показал, что больше всего хочет обрести безопасность в Киеве и вести там жизнь вместе с Петром, пробиваясь где умом, а где сопутствующей Петру удачей, которая сейчас почему-то катилась к своему закату. Там он может увидеть все сказочные вещи: слонов, чьи ноги, обвивают змеи, и золоченые крыши, которые теперь им уже никогда не увидеть.