Даниэль Дефо. Радости и горести знаменитой Моллль Флендерс, которая родилась в Ньюгетской тюрьме и в течение шести десятков лет своей разнообразной жизни (не считая детского возраста) была двенадцать лет содержанкой, пять раз замужем (из них один раз за своим братом), двенадцать лет воровкой, восемь лет ссыльной в Виргинии, но под конец разбогатела, стала жить честно и умерла в раскаянии. Написано по ее собственным заметкам

может совмещаться с любовью к той, кто была его причиной.
Так случилось и на этот раз, хотя благовоспитанность и благородство
этого господина удержали его от крайностей. Вот краткий рассказ о том, как
он поступил в этом деле. Поняв из последнего письма, что я не уехала в Бат и
что его первое письмо не дошло до меня, он написал мне следующее: "

Сударыня!

Я удивлен, что мое письмо от 8-го числа прошлого месяца не попало в
Ваши руки; клянусь Вам, что оно было вручено Вашей горничной.
Не буду Вам рассказывать, в каком состоянии я находился несколько
времени тому назад и как, ступив уже на самый край могилы, я благодаря
неожиданной и незаслуженной милости Неба снова вернулся к жизни. Вас не
должно поражать, что в моем тогдашнем состоянии наша несчастная связь
тяжелее всего угнетала мою совесть. Больше я не скажу об этом ни слова;
поведение, в котором следует раскаяться, следует также изменить.
Я желал бы, чтобы Вы подумали о возвращении в Бат. Прилагаю к этому
письму билет в пятьдесят фунтов, чтобы Вы могли рассчитаться за квартиру и
оплатить свою поездку. Надеюсь, Вы не будете удивлены, если я прибавлю, что
лишь по этой причине, а вовсе не вследствие какой-либо Вашей вины я не могу
больше Вас видеть. Беру на себя все заботы о ребенке, оставите ли Вы его
здесь или возьмете с собой, - как Вам будет угодно. Желаю, чтобы и Вы
задумались над всем случившимся и чтобы Ваши размышления пошли Вам на
пользу.
Остаюсь и т. д.".

Письмо это пронзило меня, как тысяча ножей; не могу передать, какие на
меня нахлынули угрызения совести, потому что я не была слепа к своему
преступлению; мне казалось, что меньшим грехом было продолжать связь с
родным братом, так как, по крайней мере, наш брак не был преступлением,
поскольку мы не знали о своем родстве.
Но мне ни разу не пришло в голову, что я была замужней женщиной, женой
мистера***, торговца полотном, который хотя и покинул меня в силу несчастных
обстоятельств, однако не мог расторгнуть заключенный нами брачный договор
или дать мне законное право вновь выйти замуж, так что все это время я была
не более чем шлюхой и прелюбодейкой. И я корила себя за допущенные вольности
и за то, что послужила ловушкой для этого господина и была главной
виновницей совершенного нами преступления; теперь, милостью Божией, он был
вырван из пропасти, совесть в нем заговорила, я же, точно забытая Богом и
покинутая Небом, попрежнему оставалась на пути беззакония.
Целый месяц меня угнетали эти печальные размышления, и я не вернулась в
Бат; я не чувствовала охоты встретиться с женщиной, у которой жила перед
этим, боясь, как бы она снова не толкнула меня на путь порока; кроме того,
мне очень не хотелось признаваться ей, что я брошена.
Я была в большом недоумении, как поступить со своим мальчиком.
Расстаться с ним казалось мне смертью, и все же, когда прежде у меня
возникали опасения, что рано или поздно я буду покинута и лишена возможности
его содержать, я подумывала о том, чтобы бросить его; но в конце концов
пришла к решению оставаться возле него, чтобы любоваться им, не неся,
однако, никаких расходов по его содержанию.
Поэтому я послала покинувшему меня любовнику коротенькое письмо, в
котором соглашалась повиноваться ему во всем, кроме возвращения в Бат, чего
не могу сделать по многим причинам; хотя разлука с ним, писала я, является
для меня ударом, от которого я никогда не смогу оправиться, но я вполне
убеждена в справедливости его решения и нисколько не желаю служить помехой
его исправлению и раскаянию.
Потом я в самых мрачных красках изобразила ему собственное положение. Я
выразила надежду, что мои бедствия, побудившие его когда-то предложить мне
великодушную и благородную дружбу, и теперь вызовут в нем некоторое участие,
тем более что с преступной стороной наших отношений, о которой, мне кажется,
никто из нас не помышлял вначале, у нас покончено; сказала, что желаю
раскаяться так же искренне, как и он, но умоляю его обеспечить меня, иначе
мне трудно будет устоять против соблазна, который дьявол всегда ставит на
пути тех, кому грозят горе и нищета, а если он боится, что я его стесню, то
пусть даст мне возможность вернуться к матери в Виргинию, откуда, как ему
известно, я приехала, и, таким образом, будет положен конец всем его страхам
на этом счет. В заключение я просила его прислать еще пятьдесят фунтов на
расходы по отъезду, обещая дать ему взамен письменный отказ от всяких
претензий и ничем больше его не беспокоить, кроме как вопросами о здоровье
нашего сына, за которым я тотчас же пришлю, если застану в живых свою мать и
сколько-нибудь сносно устроюсь, и, таким образом, сниму с него и эту обузу.
Все это я, конечно, выдумала - относительно своего намерения уехать в
Виргинию; безрассудность этой поездки ясна каждому после моего рассказа о
том, что у меня там случилось; но мне нужно было как-нибудь вытянуть у
своего любовника эти пятьдесят фунтов, ибо я хорошо знала, что они будут
последним грошом, на какой я могу рассчитывать.
Тем не менее средство, которое я пустила в ход, обещав дать ему
письменный отказ и ничем больше его нс беспокоить, оказало должное действие,
и мой бывший любовник прислал мне чек на эту сумму с доверенным человеком,
который принес мне также для подписи бумагу с отказом от всех претензий, и я
охотно ее подписала. Так был положен конец нашим отношениям, хотя и
совершенно против моей воли.
Не могу не высказать здесь своего суждения относительно несчастных
последствий слишком большой свободы в отношениях между мужчиной и женщиной
под предлогом невинных намерений, дружбы и т. п., ибо плоть играет
обыкновенно такую большую роль в подобного рода дружбе, что естественное
влечение всегда возьмет верх над любыми зароками, и грех торжествует там,
где пробита брешь в приличиях, которые истинно невинная дружба должна
соблюдать с величайшей строгостью. Однако пусть читатели сами поразмыслят
над этими вещами, что им больше пристало, чем мне, ибо я скоро позабыла все
эти мудрые соображения, а следовательно, читать мораль мне не к лицу.
Теперь я снова была вольной птицей, как вправе себя назвать; была
свободна от всех обязательств и замужней женщины и любовницы, если не
считать мужа - торговца полотном, о котором я ничего не слышала уже почти
пятнадцать лет, так что никто не мог бы меня упрекнуть в пренебрежении к
моим обязанностям; особенно принимая во внимание слова, сказанные им перед
отъездом, что в случае, если я перестану получать от него известия, я могу
считать его мертвым и вправе буду выйти замуж за кого угодно.
Теперь я занялась своими денежными делами. При помощи многочисленных и
настойчивых писем, а также благодаря посредничеству матери я за это время
добилась от своего брата, как я теперь называю его, присылки второй партии
разных товаров из Виргинии для возмещения убытков от порчи первой, которую я
привезла с собой; он согласился на это тоже при условии, если я откажусь от
всяких претензий к нему и пришлю ему такой отказ через его контрагента в
Бристоле; как это ни тяжело было для меня, пришлось пообещать. Однако я
действовала так ловко, что товары были получены раньше, чем я успела дать
требуемую подписку, а потом я постоянно находила то один, то другой предлог,
чтобы уклоняться от этой подписки, и наконец заявила нашему посреднику, что
предварительно мне еще нужно списаться с братом.
Вместе с этим доходом мое состояние достигло почти четырехсот фунтов,
не считая последних пятидесяти фунтов, полученных от моего любовника, так
что всего я имела четыреста пятьдесят фунтов. Я сберегла бы еще сто фунтов,
если бы меня не постигло несчастье: ювелир, которому я их доверила,
обанкротился, и я потеряла целых семьдесят фунтов, так как кредиторам этого
ювелира пришлось только по тридцать фунтов за сто. Было у меня также немного
серебра и порядочный запас белья и платьев.
С этим капиталом мне предстояло начинать жизнь сызнова; но нужно
принять во внимание, что я теперь была уж не той женщиной, как в годы, когда
жила в Роттерхайте; прежде всего, была почти на двадцать лет старше, и гады,
а также путешествие в Виргинию и обратно ничего не прибавили к моей красе; и
хотя я не пренебрегала никакими средствами, чтобы выглядеть как можно лучше,
только никогда не красилась, тщеславно полагая, что это мне и не нужно, все
же всегда будет некоторая разница между двадцатипятилетней женщиной и
сорокадвухлетней.
Я строила несчетное множество планов относительно своей будущей жизни и
начала серьезно раздумывать, что мне теперь делать, но ничего подходящего не
представлялось. Я позаботилась, чтобы меня считали не тем, чем я была, и
пустила слух, будто у меня есть состояние и будто все это состояние в моих
руках: последнее было совершенно правильно, первое же известно читателю.
Главная моя беда была в том, что я не имела знакомых, а также не имела
советчика, во всяком случае, такого, который мог бы и посоветовать и помочь;
главное же, некому было доверить тайну моего теперешнего положения с
уверенностью, что тайна эта будет сохранена, и я познала на опыте, что
остаться без друзей - самое горшее, после нищеты, несчастье, какое может
постигнуть женщину; я говорю - женщину, так как мужчины, ясное дело, могут
быть сами себе советчиками и руководителями и умеют выпутаться из
затруднительного положения лучше, чем женщины; но если у женщины нет друга,
с которым она бы делилась своими невзгодами, у которого спрашивала бы совета
и помощи, тогда десять против одного, что она погибла, - да, погибла, и чем
больше у нее денег, тем больше опасности, что ее обидят и обманут; так было
и со мной, когда я оставила сто фунтов в руках ювелира, кредит которого был,
по-видимому, уже и раньше подорван; но так как мне не с кем было
посоветоваться, то я ничего об этом не знала и потеряла свои деньги.
Когда женщина остается, таким образом, в одиночестве, лишенная советов,
она как две капли воды похожа на кошелек с деньгами или драгоценный камень,
оброненный на большой дороге и попадающий в руки любого прохожего; если его
найдет человек порядочный и честный, он объявит о своей находке через
глашатая, и может статься, что отыщется владелец; но гораздо чаще подобные
вещи попадают в такие руки, которые без стеснения подбирают их и
присваивают.
Именно таково было мое положение - положение свободной, предоставленной
себе женщины, которая не имеет ни помощи, ни поддержки, ни руководства; я
знала, что мне нужно, но не знала, как достигнуть своей цели честным путем.
Я нуждалась в прочном положении, и если бы мне посчастливилось встретить
хорошего, скромного мужа, я была бы ему самой примерной женой, воплощенной
добродетелью. Случилось, правда, иначе, но пороку всегда прокладывала ко мне
путь необходимость, а не чувственное влечение, и я слишком хорошо сознавала
цену твердого положения в жизни, хоть и не имела его, чтобы совершать вещи,
способные навсегда лишить меня этого счастья; да, благодаря моим невзгодам
из меня вышла бы прекрасная жена, и ни в одно из своих замужеств я не
причиняла мужьям ни малейшего беспокойства своим поведением.
Но все это были одни мечты; я не видела впереди никакого просвета. Я
ждала, жила умеренно и скромно, как мне и подобало в моем положении, но
ничего не попадалось, ничего не представлялось, и капиталы мои быстро таяли.
Что делать, я не знала; страх надвигающейся нищеты угнетал меня. У меня было
немного денег, но я не знала, куда их поместить, и на проценты с них я не
могла бы существовать, по крайней мере, в Лондоне.
Наконец открылись новые возможности. В доме, где я снимала квартиру,
жила одна женщина из северных графств, выдававшая себя за благородную,
которая то и дело превозносила дешевизну и привольное житье у себя на
родине; какое там изобилие всего и как все дешево, какое приятное там
общество и т. п.; в конце концов я ей сказала, что она почти соблазнила меня
переехать в ее благословенные края; хотя я и располагаю достаточными
средствами, однако, будучи вдовой, не могу рассчитывать на увеличение своих
доходов, а между тем Лондон - очень дорогое место; я нашла, что в Лондоне
нельзя жить меньше чем на сто фунтов в год, если принимать гостей, держать
горничную, появляться в обществе; а если отказаться от всего этого, люди
сразу подумают, что я нуждаюсь.
Должна заметить, что моя соседка, так же как и другие мои знакомые,
была в полной уверенности, что я богатая женщина, у которой, по крайней
мере, три или четыре тысячи фунтов, если не больше; она стала необыкновенно
ласкова со мной, как только увидела, что я обнаруживаю склонность поехать в
ее края. Она сказала, что под Ливерпулем живет ее сестра, что ее брат -
важная персона в тех местах и ему принадлежит также обширное поместье в
Ирландии, что месяца через два она сама собирается ехать туда, и если я
пожелаю составить ей компанию, то мне будет оказан там такой же радушный
прием, как ей самой, и я могу погостить у них месяц и больше; может быть, те
места понравятся мне, и я захочу там поселиться; в таком случае она берется
рекомендовать меня - так как сами они не держат постояльцев - какой-нибудь
милой семье, где мне будет удобно и приятно.
Если бы эта Женщина знала мое действительное положение, она не стала бы
пускаться на такие ухищрения и прибегать к таким уловкам, чтобы залучить
бедное, покинутое создание, на котором много не поживишься; я-то была в
таком отчаянии, что не очень беспокоилась о своей судьбе, лишь бы только
надо мной не надругались; поэтому после долгих упрашиваний и торжественных
заверений в искренней дружбе и доброжелательстве я согласилась наконец
поехать с этой дамой и стала укладывать свои вещи и готовиться к
путешествию, хотя решительно не знала, куда мне предстоит ехать.
Я находилась в крайне затруднительном положении: все мое скромное
достояние было в деньгах, за исключением уже упомянутого небольшого
количества серебра, белья и платьев; мебели и домашней утвари у меня почти
вовсе не было, потому что я всегда жила в меблированных квартирах; но я не
имела ни одного друга на свете, которому решилась бы доверить свой небольшой
капитал или который научил бы меня, как им распорядиться. Подумала я о банке
и о других лондонских компаниях, но у меня не было друга, которому я могла
бы поручить хлопоты по помещению денег; держать же у себя или носить с собой
банковые билеты, векселя и тому подобные вещи я считала небезопасным, так
как, потеряй я их, мои деньги пропали бы и я бы погибла; а с другой стороны,
проведав о моих деньгах, меня могли ограбить или даже убить где-нибудь в
глухом месте; и я не знала, что делать.
Однажды утром мне пришло в голову отправиться самой в банк, куда я
часто ходила получать проценты по некоторым своим бумагам и где всегда
обращалась к одному очень любезному клерку; это был человек настолько
добросовестный, что раз, когда я, неверно сосчитав деньги, взяла меньше, чем
мне следовало, и уже собралась уходить, он мне указал ошибку и отдал
разницу, которую свободно мог положить в карман. Я пошла к нему и спросила,
не будет ли он любезен помочь советом бедной вдове, не имеющей друзей и не
знающей, как поступить. Он мне ответил, что если я прошу у него совета по
делам, в которых он сведущ, то он всячески постарается не дать меня в обиду,
но может также порекомендовать меня одному своему хорошему знакомому,
дельному малому, тоже клерку, но из другого банка, на честность которого я
могу положиться, "ибо, - прибавил он, - я буду отвечать за него и за каждый
его шаг. Если он вас обманет, сударыня, хоть на один фартинг, пусть вина
падет на меня. Он с удовольствием помогает людям в вашем положении, просто
из человеколюбия".
Слова эти привели меня в некоторое смущение, но, помолчав, я сказала,
что предпочла бы довериться ему, потому что убеждена в его честности, но
если сам он не может мне помочь, то я, конечно, воспользуюсь его
рекомендацией.
- Смею вас уверить, сударыня, - сказал клерк, - что вы останетесь
вполне довольны моим другом, он сможет оказать вам гораздо большую помощь,
чем я.
Клерк этот был по горло завален работой в банке и не хотел брать на
себя никаких посторонних дел; но об этом я узнала позже, а тогда не поняла
причины его отказа; он прибавил, что его друг ничего не возьмет с меня за
совет или помощь, и эти слова ободрили меня.
Он условился свести меня со своим другом в тот же вечер, когда
закроется банк. При первом же взгляде на этого друга и с первых же слов о
моем деле я почувствовала, что это весьма честный человек; его лицо ясно
говорило об этом, и, как я узнала впоследствии, о нем повсюду шла такая
добрая слава, что у меня не осталось больше никаких сомнений.
После первой встречи, во время которой я сказала лишь то, о чем
говорила раньше, он назначил мне свидание на следующий день, сказав, что я
могу тем временем расспросить о нем, что было, однако, неосуществимо для
меня, так как я не имела знакомых.
Согласно уговору я встретилась с ним на следующий день и на этот раз
более обстоятельно посвятила его в свои дела. Я подробно описала ему свое
положение; сказала, что я вдова, приехавшая из Америки, совершенно одна и
без друзей; что у меня есть немного денег, и я безумно боюсь потерять их,
так как мне некому их доверить; что я собираюсь на север Англии, где жить
дешевле, так что мне не придется тратить свой капитал; поэтому я охотно бы
поместила деньги в банк, но не решаюсь носить при себе банковые чеки, как
все это устроить и с чьею помощью, вот чего я не знаю.
Он мне объяснил, что я могу положить деньги в банк на текущий счет и
внесение их в книги даст мне право востребовать их в любое время, и если я
буду на севере, то могу, взяв в банке перевод, получить эти деньги когда
угодно; но в таком случае деньги будут считаться вне оборота и банк не будет
платить мне процентов; я могу также купить на свои деньги процентные бумаги,
которые будут храниться в банке; но тогда, если я захочу распорядиться ими,
то должна буду приехать в Лондон, причем я встречусь с некоторыми
затруднениями при получении полугодового дивиденда, - если не буду являться
за ним лично или если у меня нет друга, которому я могла бы довериться и на
чье имя были бы процентные бумаги, чтобы он мог действовать вместо меня; но
тогда опять-таки возникает то же затруднение, что и раньше. Тут мой клерк
пристально посмотрел на меня и слегка улыбнулся.
- Почему бы вам, сударыня, не обзавестись управляющим, который взял бы
вместе и вас, и ваши деньги, и таким образом вы бы избавились от всяких
хлопот? - проговорил он.
- Да, сударь, но может быть, также и от денег, - ответила я, - ибо,
право, мне кажется, что риск при этом не меньший, - но, помню, мысленно
прибавила: "Я не прочь услышать от вас прямое предложение и едва ли ответила
бы нет".
Он довольно долго разговаривал со мной в таком же роде, и раз или два я
подумала, что у него серьезные намерения, но, к моему искреннему огорчению,
оказалось, что он женат; однако, признавшись мне, что у него есть жена, он
покачал головой и сказал с некоторой грустью, что хотя у него и есть жена,
но в то же время ее как бы и нет. Я подумала, что, может быть, он находится
в положении моего последнего любовника и жена его сумасшедшая или что-нибудь
в этом роде. На этом и кончился наш разговор, так как он заявил мне, что
очень занят, но что, если я пожелаю прийти к нему домой по окончании его
работы, он подумает над тем, как найти надежное помещение для моих денег. Я
пообещала прийти и спросила его, где он живет. Он написал на бумажке адрес
и, вручая его мне, сказал:
- Извольте, сударыня, если вам угодно довериться мне.
- Да, сударь, - ответила я, - мне кажется, я могу вам довериться, ведь
вы говорите, у вас есть жена, а я не ищу мужа; кроме того, я решаюсь вам
доверить свои деньги, в которых заключено все мое состояние, и если я их
потеряю, тогда мне терять больше нечего.
Он в шутку сказал мне несколько любезностей, которые мне бы очень
понравились, будь они сказаны серьезно; но, как бы там ни было, я взяла
адрес и сказала, что приду к нему сегодня же в семь часов вечера.
Когда я пришла к нему, он предложил мне несколько способов помещения
денег в банк под проценты, но каждый из этих способов находил недостаточно
надежным; во всем этом я усмотрела такую бескорыстную честность, что стала
думать, уж не встретила ли я как раз того человека, какой мне был нужен; в
лучшие руки невозможно было бы попасть. И я сказала ему откровенно, что ни
разу еще не встречала ни мужчины, ни женщины, которым могла бы довериться и
на которых могла бы положиться, но что я вижу в нем такое бескорыстное
участие ко мне, что охотно доверю ему мое небольшое состояние, если он
согласится быть управляющим бедной вдовы, которая не в состоянии заплатить
ему за труды.
Клерк улыбнулся, встал и почтительно мне поклонился. Он сказал, что
необычайно польщен таким добрым мнением о нем; обещал, что не обманет меня и
сделает все возможное для ограждения моих интересов, не ожидая за это
никакой платы, но что ни в каком случае он не возьмет от меня доверенности,
так как это может возбудить подозрение в корыстных его намерениях, и если я
умру, его, чего доброго, заставят вступить в спор с моими душеприказчиками,
к чему он не чувствует ни малейшей охоты.
Я ему ответила, что если это все его возражения, то я тотчас их
опровергну и покажу всю неосновательность его опасений, ибо, во-первых, если
уж подозревать его, то нужно подозревать сейчас и не выдавать ему
доверенности; и если я стану подозревать его, пусть бросит мои дела и
откажется вести их. Что же касается душеприказчиков, то у меня нет в Англии
ни наследников, ни родственников и, кроме него самого, не будет никаких
душеприказчиков, разве только переменится мое положение, что прекратило бы
действие его довереннности и положило бы конец его хлопотам; однако я не
предвижу никаких перемен. Наконец, я заявила, что если я умру в своем
теперешнем положении, то все мое имущество перейдет к нему и он вполне это
заслужил своей добросовестностью, в которой я ни минуты не сомневаюсь.
После этой речи он переменил тон и спросил, почему я так
благожелательна к нему; потом с растроганным видом сказал, что ему от всей
души хотелось бы быть неженатым. Я с улыбкой ответила, что так как он женат,
то мое предложение не заключает в себе никаких видов на него, а желать
непозволительного преступно по отношению к его жене.
Он заявил, что я не права, "потому что, - говорит, - как я уже вам
сказал, у меня есть жена и нет жены, и ничуть не грешно пожелать ей веревку
на шею".
- Я не знаю ваших семейных дел, сударь, - сказала я, - но все же
нехорошо желать смерти своей жене.
- Повторяю вам, она мне и жена и не жена. Вы не знаете ни меня, ни ее.
- Да, это правда, я вас не знаю, но убеждена, что вы честный человек, и
этим объясняется мое доверие к вам.
- Да, да, вы правы. Но у меня есть еще и другие качества, сударыня. Я,
позвольте признаться вам откровенно, рогоносец, а она - потаскуха.
Клерк произнес эти слова шутливым тоном, но с такой кривой усмешкой,
что видно было, сколь больного места он касается, и вид у него при этом был
мрачный.
- Это действительно меняет положение, сударь, - сказала я, - в той
части, которую вы затронули. Но ведь рогоносец может быть вполне честным
человеком, так что в этом отношении дело не меняется. Кроме того, раз ваша
жена так бесчестна, то вы, по-моему, слишком честны по отношению к ней,
продолжая признавать ее вашей женой; впрочем, это совершенно не мое дело.
- Вы ошибаетесь, я давно думаю с ней развязаться, ибо, говоря
откровенно, сударыня, я недоволен своей участью; уверяю вас, это раздражает
меня до последней степени, но я ничего не могу поделать; женщина, которая
хочет быть потаскушкой, будет ею.
Я переменила тему и стала говорить о своем деле, но увидела, что он не
склонен им заниматься, и потому не стала ему мешать; тогда он пустился в
подробное описание своего положения, которое было бы слишком долго
пересказывать здесь; в частности, сообщил, что когда его не было в Англии,
еще до того, как он поступил в банк, жена его прижила двух детей от
какого-то армейского офицера, а когда он вернулся в Англию, явилась к нему с
повинной; он ее простил, и все же она сбежала от него с приказчиком одного
торговца полотном, основательно его обобрав, и до сих пор продолжает жить
где-то вне дома. "Таким образом, сударыня, - заключил он свой рассказ, - она
потаскушка не из нужды, что часто случается, а по естественному влечению и
из любви к пороку".
Ну, я ему посочувствовала и пожелала избавиться от жены, а потом снова
хотела вернуться к своему делу, но не тут-то было. Он пристально посмотрел
на меня.
- Послушайте, сударыня, вы пришли ко мне за советом, и я со всей охотой
готов услужить вам, как родной сестре. Но позвольте мне поменяться с вами
ролями, раз вы так добры ко мне, и, в свою очередь, попросить у вас совета.
Скажите, как бедному обманутому мужу поступить с потаскушкой? Как мне
расправиться с ней?
- Увы, сударь, очень это деликатное дело, чтобы мне давать вам советы.
Мне кажется, однако, раз она сбежала от вас, вы с ней окончательно
развязались. Чего же вам еще?
- Да, она действительно ушла, но, несмотря на это, я с ней не