что живу на мерилендском берегу залива, на плантации одного близкого друга,
приехавшего из Англии на одном корабле со мной, а на этой стороне залива у
меня нет пристанища. Услышан это, он предложил мне переехать к нему и жить
вместе, если мне угодно, хоть до самой смерти; что же касается отца, то
старик никого не узнает и никогда не догадается, кто я такая. Немного
подумав, я ответила, что хотя мне будет очень тяжело жить вдали от сына,
однако я не могу сказать, чтобы мне было слишком приятно, живя с ним в одном
доме, всегда иметь перед глазами несчастного старика, некогда сокрушившего
мой душевный покой; и хотя я была бы счастлива находиться под одной крышей с
ним (моим сыном) или в самой непосредственной близости от него, однако мне
тяжело было бы жить в доме, где мне пришлось бы постоянно бояться за каждое
свое слово, а я не в силах была бы удержаться в разговоре с ним от ласковых
выражений, которые меня выдали бы и поставили в крайне неудобное положение.
Сын признал, что я совершенно права. - Но тогда, милая матушка, -
сказал он, - вы должны поселиться как можно ближе.
И он посадил меня к себе на лошадь и увез на плантацию, смежную с
землями его отца, где я была окружена такими заботами, точно у него в доме.
Оставив меня там, он уехал домой, сказав, что о главном поговорит со мной
завтра. В присутствии посторонних он называл меня тетей и отдал распоряжение
хозяевам, которые были, по-видимому, его фермерами, оказывать мне
всевозможное почтение, а уехав, прислал мне через два часа девушку-служанку
и негритенка, а также провизии на ужин; я точно переселилась в новый мир и
начала даже сожалеть, что привезла из Англии своего ланкаширского мужа.
Однако это сожаление было неглубоким, так как я от души любила своего
ланкаширского мужа, который с самого начала пришелся мне по сердцу; и он,
замечу мимоходом, вполне заслуживал моей любви.
На другое утро сын снова приехал ко мне почти тотчас после того, как я
встала. После краткого приветствия он прежде всего вручил мне замшевый
мешочек с пятьюдесятью пятью испанскими пистолями, сказав, что это на
покрытие моих дорожных расходов из Англии в Америку, так как хотя это не его
дело, однако он не думает, чтобы я привезла с собой много денег, - в эту
страну не ездят с большими деньгами. Потом он вынул завещание своей бабушки
и прочитал его мне; оказалось, что она завещала мне плантацию на реке Йорк,
со всей челядью и скотом, доверив управление ею моему сыну до тех пор, пока
он не услышит обо мне; в случае моей смерти плантация должна перейти к моим
наследникам, если у меня есть дети, а при отсутствии наследников - кому мне
будет угодно отказать ее по завещанию; однако доходы с этой плантации должны
принадлежать упомянутому моему сыну до тех пор, пока он не узнает обо мне,
если же меня нет в живых - то ему и его наследникам.
Несмотря на отдаленность этой плантации, сын не сдавал ее в аренду, но
поставил над ней управляющего, как и над другой плантацией, принадлежащей
его отцу и расположенной совсем рядом, а сам наезжал присмотреть за ними три
или четыре раза в год. Я спросила, сколько, по его мнению, может стоить эта
плантация. Он ответил, что, если я сдам ее в аренду, она будет приносить мне
около шестидесяти фунтов в год, если же пожелаю хозяйничать сама, она будет
приносить гораздо больше - около ста пятидесяти фунтов годового дохода. Но,
принимая во внимание, что я, вероятно, поселюсь на другом берегу залива или,
может быть, вернусь в Англию, он будет управлять ею от моего имени, как
делал до сих пор, и тогда, наверно, сможет посылать мне на сто фунтов табаку
ежегодно, а иногда и больше.
Все это было мне в диковину, ни к чему подобному я не привыкла;
кажется, никогда с таким искренним умилением не взирала я на небо, никогда
не испытывала такой живой благодарности к Провидению. Какие же чудеса оно
творило, и для кого! Ведь я сама была чудом испорченности, какого еще свет
не видывал. Еще раз скажу: не только теперь, но и всякий раз, что мне
приходилось благодарить Провидение, моя прошлая жизнь, неправедная и
гнусная, казалась мне особенно чудовищной; я ненавидела себя еще сильней,
укоряла себя за эту жизнь еще больше, когда Провидение мне, недостойной,
оказывало свою милость.
Пусть, впрочем, читатель продолжит для себя сам эти рассуждения - а
они, безусловно, нуждаются в дальнейшем развитии, - я же буду продолжать
свои рассказ.
Заботливость ко мне сына и его любезные предложения вызвали у меня
слезы, и во время его речи они все текли из моих глаз, а рыдания не давали
мне говорить; наконец я оправилась и выразила свою радость по поводу того,
что забота об отказанном мне имушестве была доверена моему родному сыну;
потом, переходя к вопросу о наследстве, сказала ему, что он у меня
единственный сын на свете, и если я даже выйду замуж, то не могу уже иметь
детей; поэтому я попросила его составить документ, согласно которому я
завещаю всю эту плантацию ему и его наследникам. Окончив разговор о делах, я
с улыбкой спросила сына, почему он до сих пор остался холостяком. Он тотчас
ответил, что в Виргинии трудно найти жену, и так как я, кажется, собираюсь
вернуться в Англию, то он просит меня прислать ему жену из Лондона.
Такова было содержание нашего разговора в тот день - приятнейший день,
выпадавший мне когда-либо в жизни и доставивший мне самое живое
удовольствие. После этого сын приезжал ко мне ежедневно и не раз возил меня
в гости к своим друзьям, принимавшим меня с большим почетом. Несколько раз я
обедала у него в доме, и тогда он старался удалить своего чуть живого отца,
так что ни я его никогда не видела, ни он меня. В тот день, когда сын третий
раз приехал ко мне в гости, я преподнесла ему в подарок единственную
драгоценность, оказавшуюся при мне, - одни из двух золотых часов, которые я,
как о том упоминалось выше, привезла из Англии в своем корабельном сундуке.
Я сказала, что у меня нет больше ничего ценного, и попросила его целовать
иногда эти часы в память обо мне, однако умолчала о том, что в бытность свою
в Лондоне украла эти часы у одной дамы в церкви. Но это так, мимоходом.
Некоторое время он был в нерешительности, точно сомневаясь, брать ему
подарок или нет. Но я настояла и убедила его принять; часы эти стоили
немногим меньше его кожаного кошелька с испанскими пистолями даже в Лондоне,
здесь же их следовало оценить вдвое. В конце концов он взял их, поцеловал и
сказал, что берет эти часы в долг, но будет выплачивать его, пока я жива.
Через несколько дней он принес дарственную запись на плантацию и привел
нотариуса, и я охотно подписала документ, возвратив его сыну с сотней
поцелуев; никогда, кажется, не заключалось более полюбовной сделки между
матерью и нежным, почтительным сыном. На другой день он принес мне
обязательство, скрепленное подписью и печатью, управлять плантацией от моего
имени со всем старанием и пересылать доходы с нее, куда я прикажу, причем
означенные доходы должны быть не менее ста фунтов в год. Покончив с этим, он
сказал, что так как я вхожу во владение перед сбором урожая, то имею право
на доходы текущего года, и тут же заплатил мне сто фунтов испанскими
долларами, попросив у меня расписку, что за этот год, до Рождества
включительно, мной получено все, что мне причитается; происходило это в
конце августа.
Я гостила там свыше пяти недель, да и потом мне стоило немало хлопот
уехать. Сын вызвался меня проводить через залив, не я наотрез отклонила его
предложение. Однако он упросил меня ехать в его собственном шлюпе,
построенном наподобие яхты и служившем ему и для прогулок, и для перевозки
груза. Я согласилась, и после самых нежных выражений сыновних чувств он
отпустил меня, и через два дня я благополучно прибыла к моему другу квакеру.
Я привезла с собой для нашей плантации трех лошадей с упряжью и седлами,
несколько свиней, двух коров и много другого добра, подарок любезнейшего и
почтительнейшего сына, какого только может иметь женщина. Я рассказала мужу
все подробности своего путешествия, но только называла сына родственником;
прежде всего я заявила ему, что потеряла свои часы, и он, по-видимому,
очень этим огорчился, но потом расписала, как любезен и внимателен был со
мной родственник; сказала, что мать отказала мне такую-то плантацию и этот
родственник сохранил ее для меня, в надежде рано или поздно получить обо мне
известия; потом сказала, что поручила родственнику управлять этой плантацией
- он будет аккуратно давать мне отчет о ее доходах, и вынула сто фунтов
серебром - доход за первый год; наконец, показывая замшевый мешочек с
пистолями, воскликнула:
- А вот, друг мой, золотые часы!
Муж воздел руки кверху и в восторге вскричал:
- Как милостив Господь к такой неблагодарной собаке, как я!
Так милосердие Божие оказывает одинаковое действие на всех разумных и
чувствительных людей.
Потом я показала мужу, что привезла с собой в шлюпе, помимо всего
этого: я имею в виду лошадей, свиней, коров и разные припасы для нашей
плантации; изумление его еще более возросло, и сердце преисполнилось
благодарности; и я утверждаю, что с этого времени раскаяние его сделалось
таким искренним, обращение таким полным, какими только могут они быть у
отчаянного молодца, вора и разбойника с большой дороги. Божьей милостью
вернувшегося на стезю добродетели. В подтверждение моих слов я могла бы
написать еще более длинную историю, чем эта; но описание добродетели не
столь занимательно, как описание порока, и лишь одна эта мысль удерживает
меня от того, чтобы посвятить жизни моего мужа отдельную книгу.
Итак, возвращаюсь к обстоятельствам, касающимся меня, ибо это повесть о
моей жизни, а не о жизни моего мужа. Мы продолжали трудиться на нашей
плантации, пользуясь помощью и советами друзей, особенно честного квакера,
который был нам верным, благородным и преданным другом; и мы добились
больших успехов: располагая с самого начала достаточным капиталом, как я уже
говорила, и получив теперь еще сто пятьдесят фунтов наличными, мы увеличили
число слуг, построили прекрасный дом и распахивали каждый год по большому
участку целины. На второй год я написала своей старой пестунье, чтобы она
порадовалась нашим успехам, и дала указания, как распорядиться оставленными
у нее деньгами, которые составляли двести пятьдесят фунтов, как я уже
сказала; я просила ее прислать нам эти деньги в виде товаров, что она и
исполнила со своей обычной любезностью и преданностью, и весь отправленный
ею груз благополучно прибыл к нам.
Там была разная одежда как для моего мужа, так и для меня; я
позаботилась купить ему все вещи, которые, как я знала, он особенно любил:
два красивых длинных парика, две шпаги с серебряными эфесами, три или четыре
хороших охотничьих ружья, красивое седло с кобурами для пистолетов,
отличными пистолетами и алой попоной - словом, все, что могло доставить ему
удовольствие и придать вид барина, каким он и был в действительности. Я
заказала много домашней утвари, которой нам недоставало, и белья для нас
обоих. Что касается меня самой, то я мало нуждалась в платьях и белье, так
как у меня был порядочный запас этого добра. Остальная часть моего груза
состояла из разного скобяного товара, упряжи для лошадей, земледельческих
орудий, одежды для слуг, сукна, шерстяной материи, саржи, чулок, башмаков,
шляп и т. п., какие носит прислуга, - все по указаниям квакера. Груз этот
прибыл в целости и сохранности, вместе с тремя служанками, дюжими девками,
подысканными для меня моей старой пестуньей и очень подходящими для наших
мест и для работы, на которую мы их собирались поставить; одна из них
приехала с приплодом, ибо, как она призналась позже, забеременела от одного
матроса еще до того, как корабль достиг Грейвсенда; она родила нам здорового
мальчика месяцев через семь после приезда.
Муж мой, как вы можете себе представить, был немало удивлен прибытием
этого груза из Англии и сказал мне однажды, после того как просмотрел
накладные:
- Милая моя, что это значит? Боюсь, ты залезаешь в долги. Когда сможем
мы расплатиться за все это?
Я с улыбкой ответила, что за все уже уплачено; и тут я рассказала, что,
опасаясь несчастий в дороге и предусматривая разного рода неожиданности,
возможные в нашем положении, я увезла с собой не весь свой капитал, но часть
его оставила у приятельницы, теперь же, когда мы благополучно переехали
океан и счастливо здесь устроились, я, как он видит, вытребовала эти деньги.
Муж был ошеломлен и некоторое время молча считал по пальцам.
- Постой, дай сообразить, - проговорил он наконец, продолжая считать и
загнув прежде всего большой палец, - во-первых, двести сорок шесть фунтов
наличными, потом двое золотых часов, кольца с бриллиантами, серебряная
посуда. - И он загнул указательный палец. Потом, загибая средний: -
Плантация на реке Йорк, сто фунтов годового дохода, потом сто пятьдесят
наличными, потом лошади, коровы, свиньи и припасы, - тут все его пальцы
оказались загнуты, и он снова перешел к большому, - а теперь еще груз,
стоящий в Англии двести пятьдесят фунтов, а здесь вдвое больше.
- Что же отсюда следует? - спросила я.
- Что следует? Кто теперь посмеет сказать, что я попал впросак,
женившись в Ланкашире? Мне кажется, я взял жену с приданым, и весьма
недурным, - сказал он.
Коротко говоря, зажили мы теперь в большом достатке, и с каждым годом
богатства наши возрастали; наша новая плантация незаметно расширялась, и за
восемь лет, которые мы там прожили, мы подняли ее доходы до трехсот фунтов в
год, то есть она приносила бы столько в Англии.
Через год я снова переехала залив, чтобы повидать сына и получить
доходы с плантации за второй год; только что я сошла на берег, как была
поражена известием, что мой прежний муж умер и его схоронили не больше как
две недели назад. Признаться, для меня это не было неприятной новостью, так
как теперь я могла не скрывать, что я замужняя женщина; перед отъездом я
сказала сыну, что думаю выйти замуж за соседа-плантатора; и хотя, по закону,
я давно могла это сделать, будучи свободна от прежних обязательств, да все
боялась, что старая история получит огласку и мужу это будет неприятно. Сын
мой, все такой же любезный, почтительный и услужливый, на этот раз принял
меня у себя, заплатил мне сто фунтов и снова надавал мне в дорогу подарков.
Через некоторое время я известила сына, что вышла замуж, и пригласила
его к нам в гости; муж тоже написал ему очень любезное письмо, приглашая его
приехать. И вот через несколько месяцев сын приехал, как раз к тому времени,
когда прибыл мой груз из Англии, и я сказала ему, что все принадлежит мужу,
а не мне.
Нужно заметить, что после смерти моего несчастного брата (мужа) я
откровенно рассказала мужу всю эту историю, объяснив, что родственник, о
котором я говорила ему, не кто иной, как мой сын от этого злополучного
брака. Он выслушал рассказ совершенно спокойно и сказал, что его ничуть бы
не волновало, если бы старик, как мы называли его, был в живых.
- Ведь ни ты, ни он не виноваты, - сказал он. - Произошла ошибка,
которую невозможно было предотвратить.
Он упрекал моего брата лишь за то, что тот просил меня скрыть все и
жить с ним по-прежнему как с мужем, когда уже открылось, что он мой брат.
Это, по его мнению, было низостью.
Так все эти затруднения были улажены, и мы зажили вместе как нельзя
лучше. Сейчас мы глубокие старики: я вернулась в Англию почти семидесяти
лет, а мужу было шестьдесят восемь; срок моей ссылки давно кончился, и
теперь, несмотря на все тягости и бедствия, которыми так богата была наша
жизнь, оба мы бодры и находимся в добром здравии. Некоторое время после
моего отъезда муж оставался в Америке, приводя в порядок дела, и сначала я
хотела было вернуться к нему, но по его просьбе отказалась от своего
намерения, и он тоже приехал в Англию, где мы решили провести остаток наших
дней в искреннем раскаянии, сокрушаясь от дурной нашей жизни.

Написано в 1683 году


Примечания

"Радости и горести знаменитой Молль Флендерс" выходят в свет 27 января
1722 года в Лондоне у книготорговца Четвуда; в июле и декабре того же года
появляются еще два издания. В 1723 г. выходят два пиратских издания: в одном
из них дано было описание смерти героини с присовокуплением стихотворной
эпитафии, в другом - добавлены истории пестуньи и "ланкаширского мужа".
В России "Молль Флендерс" появилась впервые в сокращенном переводе П.
Канчаловского в журнале "Русское богатство" за 1896 г., затем отдельным
изданием в 1903 г. Перевод А. А. Франковского был впервые опубликован в
издании "Academia" в 1932 г. В наст. издании текст публикуется (с
незначительными изменениями) по изданию: Дефо Д. Молль Флендерс. М.,
Художественная литература, 1978.

Молль Флендерс. - Некоторые исследователи полагают, что имя героини
пришло на ум Дефо по ассоциации с книгой о Фландрии, вышедшей незадолго до
публикации романа и снабженной картой знаменитого картографа Молля; на
титульном листе этого издания значилось: "The History of Flanders, with
Moll's Map". Однако возможна и другая ассоциация - с именем воровки
Молли-Карманщицы, упоминаемой в романе.

...Колчестер - один из древнейших английских городов в графстве Эссекс.

Для доказательства пользы театральных представлений и необходимости
разрешать их... - Споры о театре ко времени, когда Молль писала свои
"мемуары" (1689 г.), были еще актуальны: ведь в период буржуазной революции
парламентскими декретами 1642, 1646 и 1647 гг. все театральные представления
были запрещены, актеры приравнены к бродягам, а театры обречены на снос. В
эпоху Реставрации театральные представления возобновились.

Рукопись содержит еще две великолепные повести... они могли бы
составить самостоятельные книги. - Некоторые исследователи полагают, что
Дефо упоминает о реальных своих творческих замыслах, оставшихся
невоплощенными, возможно, из-за упомянутого выше пиратского издания.

В Мериленде и Виргинии... - в то время британские колонии, Мериленд - с
1634 г., Виргиния - с 1607 г.

Ньюгет - старинная лондонская тюрьма, получившая свое название от
ворот, рядом с которыми она находилась, снесена в 1902 г

Олд Бейли - название центрального уголовного суда в Лондоне по улице,
на которой он помещался, - Олд-Бейли-стрит в Сити, непода леку от Ньюгетской
тюрьмы.

...у одного мануфактурщика на Чипсайде. - Чипсайд - одна из самых
оживленных улиц лондонского Сити; славилась своими ювелирными и
мануфактурными лавками; в средние века посреди улицы находился большой рынок
("Chepe") - отсюда ее название.

...исполнение приговора было отсрочено... - Согласно английскому
законодательству, исполнение смертного приговора, вынесенного беременным
женщинам, откладывалось до рождения ребенка, а затем нередко заменялось
ссылкой.

...Я оставалась там до восьми лет, когда... узнала, что городские
власти распорядились отдать меня в услужение. - В "Путешествии по всему
острову Великобритании" Дефо утверждает, что использование детского труда -
т. е. "всеобщая занятость населения" - является признаком процветания нации.
Он с одобрением приводит слова мануфактурщика из Таунтона (Соммерсетшир),
утверждавшего, что "ни в городе, ни в окрестных деревнях не найдется ни
одного ребенка старше пяти лет, который - если только родители не
пренебрегли его обучением - не мог бы заработать себе на хлеб". "...Такого,
- добавляет Дефо, - я еще нигде в Англии не встречал, если не считать
Колчестера в Эссексе", т. е. того самого города, где прошло детство Молль
Флендерс.

...играть на клавикордах и на спинете... - Клавикорд - струнный ударный
клавишный музыкальный инструмент; спинет - струнный щипковый клавишный
инструмент, разновидность небольшого клавесина.

...не могли не обучить меня контрдансу, потому что я всегда была нужна
для пары... - Контрданс (от англ. country dance - сельский танец) -
старинный английский танец, для исполнения фигур которого требуется не
меньше двух пар танцоров.

Ax, мисс Бетти! - В английской критике высказывалось предположение, что
Бетти не настоящее имя героини, а имплицитное указание на ее статус в доме,
так как "Бетти" называли в то время английских горничных.

Хай-стрит - название главной (или бывшей главной) улицы во многих
английских городах; на ней обычно располагалось много торговых лавок и
зрелищных заведений.

...пообещал жениться на мне и связал меня словом; постоянно говорил
мне, что я его жена, и я искренно считала себя его женой... - Дефо сурово
осуждал нарушения такого рода брачных обещаний: "Брак - это всего лишь
обещание, сама церемония ничего не добавляет к уже заключенному соглашению.
Она лишь полагается по закону, чтобы помешать негодяям совершать то, что они
подчас пытаются, поэтому общество и настаивает на ней; однако мужчина и
женщина фактически вступили в брак, как только дали друг другу обещание"
("Обозрение", ноябрь, 1704). К этой же теме он обращается в своей газете
через три месяца (январь, 1705): "Обещание жениться - такими вещами не
шутят, и отступать от них нельзя ни при каких обстоятельствах".

Отвечай - не отвечай, сказал Соломон... - Имеется в виду несколько
искаженное библейское изречение: "Не отвечай глупому по глупости его, чтобы
и тебе не сделаться подобным ему; но отвечай глупому по глупости его, чтобы
он не сделался мудрецом в глазах твоих" (Книга Притчей Соломоновых, 26,
4-5).

...я каждый день мысленно совершала прелюбодеяние... что... так же
грешно, как если бы я и в самом деле совершала подобные вещи. - Об этом же
пишет Дефо в "Обозрении" (январь, 1705), советуя читателям "раскаяться в
грехе прелюбодеяния, так как, согласно известному месту в Писании, вы его в
той же мере совершили, как если бы лежали с любовницей в постели"; имеется в
виду евангельский текст: "А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину
с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем" (Матфей, 5, 28).

Оксфорд - главный город одноименного графства, известен своим
университетом (основан в XII в.); Дефо в своем "Путешествии..." пишет о нем:
"...место, известное всему ученому миру, но знаменитое в истории Англии не
только из-за университета... Это величественный, процветающий город,
обладающий всем необходимым, чтобы сделать пребывание в нем студентов
удобным и приятным, как ни в одном другом уголке Англии. Он расположен на
очаровательной равнине на берегу красивой судоходной реки в плодородной
местности и неподалеку от столицы".

Минт - Королевский монетный двор в Лондоне; до 1809 г. находился в
Тауэре; в районе Мита, на правом берегу Темзы, во времена, описываемые Дефе,
скрывались от преследований несостоятельные должники; сам Дефо после
постигшего его банкротства скрывался целый месяц в Минте в 1692 г.

Бейлиф - судебный исполнитель; в те времена судебные исполнители
содержали иногда особые дома, в которых в течение ограниченного срока
держали арестованных, прежде чем отправить их в тюрьму; во время пребывания
в таком доме арестованный мог уладить свои отношения с кредиторами.

...вместе с голландским полотном и тюком тонкого муслина... едва
набралось пятьсот фунтов... - Для повествования Молли характерно
скрупулезное указание размера, веса, стоимости, товарных качеств окружающих
ее вещей; такая же катологичность описаний присуща и Робинзону Крузо.

...я родила от купца-барина одного ребенка... - Характерно для
практического склада ума героини, что большинство своих мужей и любовников
она не называет по имени: "старший брат", "мой поклонник" - говорит она о
своем первом любовнике, "мой купец-барин", "мой любовник из Бата", "мой
ланкаширский муж", "май друг из банка". Изредка упоминается только имя
первого мужа (Робин) и "ланкаширского мужа" (Джеймс).

...я осталась соломенной вдовой, у которой есть муж и нет мужа - Как и
многие другие проблемы семьи и брака, Дефо занимала и эта, безвыходная по
тем временам, ситуация, он посвятил ей статью "Заколдованная вдова",
помещенную в "Обозрении" (апрель, 1705).

...подобно возлюбленной лорда Рочестера - Джон Уилмот граф Рочестер
(1647-1680) - фаворит Карла II, прославившийся своим любовными похождениями,
автор сатирических и любовных стихов.

Плимут - портовый город на юго-западе Англии.

Ратклифф - район на северном берегу Темзы.

Рогтерхайт - то же, что Редрифф, квартал на южном берегу Темзы, вблизи
от лондонских доков; в нем селились люди, чья профессия была связана с
морем.

В беде не надо женщине грустить: //Она мужчине может отомстить. -
Строки из поэмы лорда Рочестера (см. выше) "Послание из города Артемизии к
Хлое в деревню"; один из мелких анахронизмов Дефо, так как поэма была
опубликована в 1679 г., значительно позднее того времени, о котором идет
речь в романе.

Милфорд - ныне Милфорд-Хейвен, порт на западном побережье Британии.

Бристоль - порт на юго-западе Англии; в своем "Путешествии..." Дефо
называет его "самым крупным, богатым и значительным торговым портом во всей
Великобритании, не считая Лондона".

Бат - старинный город на западе Англии, славящийся своими целебными
минеральными источниками еще со времен римского завоевания Британии
(батскими источниками лечился мальчиком и сам Дефо); в XVIII в. стал модным
курортом. Дефо, описывая Бат в "Путешествии", говорит, что "в наше время...
это скорее убежище здоровых, чем больных".