Страница:
— Наверное, тебе лучше быть поближе к Сенедре, — предложил Шелк. — Как только Полгара покидает комнату, ты входишь и занимаешь ее место. Ведь могут случиться и другие попытки нападения на нее, и, думаю, нам всем будет спокойнее, если вокруг Сенедры встанет надежный заслон.
Под бдительным присмотром Полгары Сенедра спокойно провела ночь, и на следующее утро ее дыхание было уже более ровным. Она горько жаловалась на вкус лекарств, которые ей приходилось принимать, а Полгара с большим интересом слушала пространную тираду королевы на эту тему.
— Да, милая, — любезно согласилась Полгара, — а теперь выпей-ка все.
— Оно обязательно должно быть таким ужасным? — вздрогнув от отвращения, спросила Сенедра.
— Конечно. Если бы лекарства были вкусными, у больных могло бы появиться искушение не выздоравливать, чтобы наслаждаться ими. Чем хуже они на вкус, тем быстрее ты поправишься.
После полудня вернулся Шелк; лицо его было недовольным.
— Я и не представлял, сколько существует способов сшить два куска тряпки, — проворчал он.
— Не повезло, я так понимаю? — спросил Гарион.
— В общем, нет, — ответил Шелк, падая на стул. — Зато мне удалось собрать массу догадок разных грамотеев.
— Ну и?..
— Один портной ставил в заклад свое доброе имя, что этот стежок используется исключительно в Найсе. Некая белошвейка под большим секретом сказала мне, что это белье из Алгарии. А какой-то слабоумный заявил, что эта сорочка принадлежала моряку, потому что-де таким стежком всегда штопают паруса.
— О чем это ты, Шелк? — спросила Полгара, проходя через гостиную, чтобы снова занять свое место у постели Сенедры.
— Пытаюсь найти человека, который знает, что за стежок идет по краю этой штуки, — с отвращением ответил он и взмахнул запачканной кровью рубашкой.
— Ну-ка, дай посмотреть.
Шелк молча вручил рубашку ей.
Полгаре оказалось достаточно одного взгляда.
— Северо-восточная Драсния, — сказала она, возвращая ему сорочку. — Где-то возле города Реон.
— Ты уверена? — Шелк поспешно встал. Она кивнула:
— Такой стежок появился несколько веков назад — еще тогда, когда вся тамошняя одежда шилась из оленьей кожи.
— Ничего себе, — сказал Шелк.
— Что?
— Я весь день бегал с этой тряпкой вверх-вниз по лестницам, туда-сюда по всем швейным мастерским в Риве, а все, что надо было сделать, — просто показать это тебе.
— Значит, убийца из Драснии, — сказал Гарион.
— Из северо-восточной Драснии, — поправил его Шелк. — А люди у них там очень странные, еще хуже, чем те, которые живут на болотах.
— Странные?
— Ни во что не вмешиваются, рот держат на замке, недружелюбные, делятся на кланы, очень скрытные. Каждый человек в северо-восточной Драснии ведет себя так, словно у него в рукаве — все государственные тайны.
— За что им ненавидеть Сенедру? — недоуменно нахмурившись, спросил Гарион.
— Я бы не стал особо налегать на то, что убийцу послали из Драснии, Гарион, — сказал Шелк. — Люди, которые нанимают других, чтобы за них совершили убийство, не станут искать наемников возле своего дома, а потом, хотя в мире немало убийц, женщины среди них крайне редки.
Когда установились зимние холода, Полгара наконец заявила, что опасность для Сенедры миновала.
— Я все-таки останусь, — прибавила она. — Дарник и Эрранд прекрасно справятся дома и без меня, а иначе, боюсь, не успею я вернуться, как снова надо будет ехать сюда.
Гарион непонимающе посмотрел на нее.
— Уж не думаешь ли ты, что я позволю кому-нибудь принимать первого ребенка Сенедры?
В канун Ирастайда выпало много снега, и по узким кривым улочкам Ривы пройти было невозможно. У Сенедры испортилось настроение. Талия ее все увеличивалась, она стала неуклюжей, и кроме того, на нее угнетающе действовало вынужденное заточение в цитадели. Полгара спокойно воспринимала вспышки гнева и потоки слез маленькой королевы; ее лицо почти не меняло выражения, даже когда буря крепчала.
— Ты же хочешь этого ребенка, правда? — спросила она как-то в один из таких «штормовых» деньков.
— Конечно, — с негодованием ответила Сенедра.
— Ну, тогда тебе придется потерпеть. Это единственный известный мне способ обзавестись ребенком.
— Не пытайтесь урезонить меня, госпожа Полгара, — взорвалась Сенедра. — У меня просто сейчас такое настроение.
Полгара посмотрела на нее с некоторым любопытством, и Сенедра неожиданно рассмеялась.
— Я веду себя глупо, правда?
— Да, немного.
— А все потому, что я чувствую себя огромной и страшной.
— Это пройдет, Сенедра.
— Иногда я жалею, что люди не откладывают яиц, как птицы.
— Мне все же больше нравится старый проверенный способ, моя милая. Да и потом, мне кажется, ты вряд ли усидела бы в гнезде.
Ирастайд в этом году прошел тихо. Празднования на Острове были искренними, но не шумными. Казалось, все население Ривы затаило дыхание, ожидая более значительного повода для торжества. Зима оказалась щедрой на снег и морозы. Примерно через месяц после Ирастайда наступила недолгая оттепель — на день или два, а затем снова воцарилась стужа, превратившая намокшие сугробы в ледяные кирпичи. Медленно тянулись недели; все ждали.
— Нет, ты только посмотри! — однажды утром сердито сказала Сенедра Гариону.
— Куда, дорогая? — ласково спросил он.
— Туда! — Она с раздражением указала в окно. — Опять снег идет. — В ее голосе звучала осуждающая нотка.
— Я не виноват, — ответил он, словно оправдываясь.
— Разве я тебя обвиняю?
Она неуклюже повернулась, чтобы посмотреть на него. Из-за ее маленького роста увеличившийся живот казался еще больше, а иногда она нарочно выпячивала его навстречу Гариону, словно обвиняя мужа в появлении этого уродства, испортившего ее фигуру.
— Я просто хочу сказать… — Она замолчала на середине фразы, и лицо ее приняло странное выражение.
— С тобой все в порядке, дорогая? — спросил Гарион.
— Не говори мне, Гарион… Я… — Она опять замолчала. — Ой… — сказала она шепотом.
— Что такое? — Он вскочил.
— О боги, — сказала Сенедра, кладя руки на поясницу. — Ой, мама, ой, мама…
— Сенедра, я ничего не понимаю. В чем дело?
— Наверное, мне лучше лечь, — произнесла она отсутствующим тоном. Она величаво заковыляла прочь из комнаты и вдруг остановилась на пороге. — Мама, — снова повторила она. Лицо ее побледнело, и ей пришлось опереться на спинку стула, чтобы не упасть. — Я подумала — было бы хорошо, если бы ты послал за госпожой Полгарой.
— Это уже… Я хотел сказать… ты…
— Не болтай, Гарион. Открой дверь и позови тетушку Пол.
— Ты хочешь сказать, что…
— Я не хочу, Гарион, я уже говорю. — Она вразвалку подошла к дверям спальни и снова остановилась, тяжело дыша. — О боги всемогущие! — вырвалось у нее из уст.
Гарион, спотыкаясь, подошел к двери и распахнул ее.
— Позови госпожу Полгару! — сказал он всполошившемуся часовому. — Немедленно! Бегом!
— Да, ваше величество! — ответил тот и, бросив копье, поспешил исполнить приказание.
Гарион захлопнул дверь и кинулся к Сенедре.
— Могу я что-нибудь сделать? — спросил он, нелепо размахивая руками.
— Помоги мне лечь, — сказала она ему.
— Лечь! — воскликнул он. — Ну конечно! — Он схватил ее за руку и потянул за собой.
— Что ты делаешь?
— Кровать! — выпалил он, указывая на их королевское ложе под бархатным балдахином.
— Я знаю, что это такое, Гарион. Помоги мне. Не надо меня дергать.
— А! — Он поднял ее на руки и неловко пошел к кровати, глядя перед собой широко раскрытыми глазами; мысли его путались.
— Поставь меня, ты, большой дурак!
— Лечь, — напомнил ей Гарион, вкладывая в одно слово все свое красноречие. Он осторожно поставил ее на ноги и бросился вперед. — Отличная кровать, — произнес он, призывно похлопывая по покрывалу.
Сенедра закрыла глаза и вздохнула.
— Дай пройти, Гарион, — терпеливо сказала она.
— Но…
— Почему бы тебе не зажечь огонь?
— Что? — Он, ничего не понимая, оглядывался по сторонам.
— Разожги камин. Это такое углубление в стене, где горит огонь. Положи туда еще дров. Ведь нам надо, чтобы ребенку было тепло и хорошо, правда?
Она добралась до кровати и прислонилась к ней.
Гарион бросился к камину и остановился на полпути, тупо глядя на него.
— Что опять?
— Дрова, — ответил он. — Кончились дрова.
— Принеси из другой комнаты. Какую замечательную мысль она сейчас изрекла! Он с благодарностью посмотрел на нее.
— Пойди в другую комнату, Гарион, — сказала Сенедра, медленно и четко произнося каждое слово. — Возьми немного дров. Принеси их сюда. Положи их в огонь. Ты все понял?
— Да! — радостно воскликнул он. Он кинулся в другую комнату, схватил там полено и побежал обратно.
— Дрова, — сказал он, гордо поднял полено над головой.
— Очень хорошо, Гарион, — Сенедра с трудом забиралась в постель. — А теперь положи его в огонь, сходи и принеси еще.
— Еще, — согласился он, бросая полено в огонь, и снова поспешил к двери.
Когда он опустошил корзину для дров в гостиной — а за один раз он приносил по одному полену, — то остановился, растерянно оглядываясь вокруг, пытаясь решить, что же делать дальше. На глаза попался стул. Если ударить стул о стену, рассудил он, получатся вполне подходящие полешки.
Дверь открылась, и вошла Полгара.
— Ты что собрался делать с этим стулом? — требовательно спросила она.
— Дрова, — ответил он, помахивая увесистым предметом меблировки. — Нужны дрова — чтобы огонь горел.
Она посмотрела на него, одновременно разглаживая свой белый передник.
— Ясно, — сказала она. — И его туда же. Поставь стул, Гарион. Где Сенедра?
— В постели, — ответил он, с сожалением опуская полированный стул. И тут его лицо осветилось. — Ребенок, — сообщил он.
Она завела глаза к потолку.
— Гарион, — начала она осторожно, словно разговаривала с ребенком, — Сенедре слишком рано ложиться в постель. Ей надо ходить, все время двигаться.
Он упрямо помотал головой.
— В постели, — повторил он. — Ребенок. — Он огляделся и снова взял стул.
Полгара вздохнула, открыла дверь и поманила часового.
— Молодой человек, — сказала она ему, — почему бы вам не отвести его величество во двор возле кухни? Там большая куча дров. Дайте ему топор, чтобы он мог наколоть поленьев.
Какими сегодня все были умными! Гариона восхитило предложение тетушки Пол. Он снова поставил стул и выскочил из комнаты; озадаченный часовой едва поспевал за ним.
За первый час Гарион переколол, наверное, целый воз дров; он так часто махал топором, что щепки веером летели во все стороны. Затем он немного отдохнул, скинул камзол и принялся за работу по-настоящему. Около полудня почтительный повар принес ему кусок горячего ростбифа, ломоть хлеба и немного эля. Гарион три или четыре раза откусил по хорошему куску, сделал пару глотков эля и, снова подняв топор, накинулся на очередное бревно. Вполне вероятно, что, если бы перед самым закатом Бренд не прервал его, он, переколов всю кучу дров у кухни, отправился бы на поиск других деревьев.
Высокий седовласый ривский сенешаль широко улыбался.
— Поздравляю, Белгарион, — произнес он, — у тебя сын.
Гарион остановился, чуть ли не с сожалением глядя на оставшиеся бревна. Топор выскользнул из пальцев.
— Сын? — спросил он. — Как здорово! И как быстро! — Он посмотрел на кучу дров. — Я ведь только недавно пришел. Я думал, на это надо больше времени.
Бренд озабоченно взглянул на него и осторожно взял за руку.
— А теперь пойдем, Белгарион, — сказал он, — тебе надо познакомиться с твоим сыном.
Гарион наклонился и набрал целую охапку дров.
— Для камина, — пояснил он. — Сенедре надо, чтобы был большой хороший огонь.
— Она будет тобой гордиться, Белгарион, — заверил его Бренд.
Когда они добрались до королевской спальни, Гарион осторожно положил охапку дров на полированный стол у окна и на цыпочках подошел к кровати.
Сенедра выглядела очень усталой и бледной, но на лице ее мелькнула слабая довольная улыбка. Рядом с ней лежал завернутый в мягкое одеяльце очень маленький человечек с красным личиком. Он, казалось, спал, но, когда приблизился Гарион, его глаза открылись. Принц мрачно посмотрел на отца, вздохнул, отрыгнул и заснул снова.
— Ну разве он не прелесть, Гарион? — восторженным голоском произнесла Сенедра.
— Да, — ответил Гарион, проглатывая огромный комок, подступивший к горлу. — И ты тоже. — Он встал у кровати на колени и обнял их обоих.
— Прекрасно, дети, — сказала Полгара, стоявшая с другой стороны кровати. — Вы оба молодцы.
На следующий день Гарион и его новорожденный сын приняли участие в очень древней церемонии. Вместе с Полгарой, облаченной в великолепное синее с серебряной отделкой платье, он отнес ребенка в Тронный зал, где его ожидала знать островного королевства. Когда они втроем вошли в зал, Шар Алдура, укрепленный на рукояти меча Железной Хватки, вспыхнул ярким голубым сиянием. Ошеломленный Гарион приблизился к своему трону.
— Это мой сын, Гэран, — провозгласил он, обращаясь отчасти к толпе, а в основном — к самому Шару.
Выбрать имя для сына ему было нетрудно. Хотя Гарион не помнил своего отца, но хранил в своем сердце уважение к его памяти и решил назвать ребенка именем его деда.
Он осторожно вручил младенца Полгаре, подошел и взял славный Ривский меч. Держа его за лезвие, Гарион протянул его к завернутому в одеяло ребенку. Мерцание Шара стало еще ярче. И словно привлеченный светом, Гэран протянул свою крохотную розовую ручку и положил ее на светящийся камень. От этого прикосновения многоцветная аура вспыхнула вокруг Шара, осветив весь зал. В ушах Гариона раздался хор голосов; звук стал столь силен, что, казалось, был способен потрясти весь мир.
— Да здравствует Гэран! — гулко провозгласил Бренд. — Наследник трона Железной Хватки и Шара Алдура!
— Да здравствует Гэран! — громоподобным эхом отозвалась толпа.
«Да здравствует Гэран!» — тихо прибавил бесстрастный голос в ушах Гариона.
Полгара не сказала ничего. Ей не нужно было говорить — ее ликующий взгляд выражал все, что требовалось сказать.
Несмотря на то, что стояла зима и на Море Ветров бушевали штормы, все короли Алории прибыли в Риву, чтобы отпраздновать рождение Гэрана. По дороге в Риву к Анхегу, Хо-Хэгу и королеве Поренн присоединились многие друзья и старые знакомые. Среди них, конечно, был и Бэрак со своей женой Мирел. Приехали Хеттар и Адара. Из Арендии прибыли Лелдорин и Мандореллен с Арианой и Нериной.
Гарион, начавший обращать внимание на подобные вещи, был изумлен, осознав, как много детей у его друзей. Казалось, куда ни повернись, везде дети; сдержанная атмосфера залов цитадели наполнялась шумом детской беготни и смеха. Юный король Хева Драснийский и сын Барака Унрак очень быстро подружились. Дочери Нерины играли с сыновьями Адары в бесконечные игры, сопровождавшиеся беготней и хихиканьем. Старшая дочь Бэрака Гандрид — очаровательная юная дама — оставила глубокий след в сердце целого батальона молодых ривских аристократов; все это время ее строгий рыжебородый отец не спускал с нее бдительного ока; Бэрак не угрожал поклонникам своей дочери, но взгляд его давал понять весьма ясно, что никаких глупостей он не потерпит. Терзи, младшая сестра Гандрид, только ступила на грань женственности — она то шумно играла с младшими детьми, то бросала горячие взгляды на группу ривских юношей, которые всегда оказывались поблизости.
В разгар празднований из Сендарии приплыли король Фулрах и генерал Брендиг. Королева Лейла прислала самые теплые поздравления, но сама с мужем не поехала.
— Она уже готова была подняться на борт корабля, — рассказывал Фулрах, — но, когда порыв ветра разбил огромную волну о камни причала, упала в обморок. Вот мы и решили не подвергать ее такому испытанию, как морское путешествие.
Конечно же приехали Дарник и Эрранд, а с ними прибыл и Белгарат. Торжества длились не одну неделю. Были торжественные обеды и церемонии приношения даров от гостей и посланников из разных дружественных королевств. И естественно, не один час был проведен за долгими беседами, сопровождавшимися обильными возлияниями. Сенедра купалась во всеобщем внимании — она и ее маленький сын были истинными виновниками торжества, и об этом никто не забывал.
Гарион обнаружил, что насыщенная программа увеселений и каждодневные обязанности государя, от которых его никто не освобождал, съедают все его время. Ему так хотелось выкроить час-другой, чтобы обсудить кое-что с Бэраком, Хеттаром, Мандорелленом и Лелдорином, но, как он ни старался пересмотреть свой распорядок дня, времени все равно не хватало.
Однако как-то поздно вечером Белгарат сам разыскал его. Гарион читал какой-то отчет, когда старый волшебник вошел к нему в кабинет.
— Думаю, нам пора немного поговорить, — сказал старик.
Гарион отодвинул бумаги.
— Я не хотел обижать тебя невниманием, дедушка, — стал извиняться он, — но я занят каждый день с утра до вечера.
Белгарат пожал плечами.
— Со временем все устроится. Я уже поздравлял тебя?
— Вроде бы да.
— Хорошо. Значит, к этому можно не возвращаться. Люди всегда поднимают такой шум вокруг младенцев. Меня, например, они не особенно занимают. Большую часть времени с ними тратишь на пеленки и кормежки, а разговаривать с ними почти невозможно. Я бы выпил вина, ты не против? — И он указал на хрустальный графин со светлым вином, стоявший на столе.
— Нет, конечно. Угощайся.
— Тебе налить?
— Нет, спасибо, дедушка.
Белгарат налил себе вина в высокий кубок и сел в кресло напротив Гариона.
— Ты продолжаешь свои занятия в библиотеке? Гарион приподнялся в кресле.
— Я рад, что ты заговорил об этом. Тут такая свистопляска поднялась, что я чуть не упустил кое-что очень важное.
— Да?
— Насколько аккуратны были писцы, делавшие списки этих пророчеств? Белгарат пожал плечами.
— Я думаю, весьма аккуратны. А почему ты об этом спрашиваешь?
— Мне кажется, в мой список Мринских рукописей не все было внесено.
— Почему ты так решил?
— Там есть одна фраза, которая совсем не имеет смысла.
— Может быть, для тебя не имеет, но ты ведь занимаешься этим не так давно.
— Я не об этом, дедушка. Я не говорю о скрытом смысле. Там есть такое предложение, которое начинается и вдруг обрывается, толком ничего не означая. То есть у него совсем не то окончание, какое должно быть.
— Ты беспокоишься о грамматике? Гарион почесал затылок.
— Там только одно предложение. Начинается оно так: «Но зри: камень, лежащий в центре Света, будет…» — дальше клякса, а продолжается оно следующим образом: «… и встрече сей надлежит свершиться в Месте, коего нет, и выбор да свершится там». Белгарат нахмурился.
— Кажется, я знаю этот отрывок, — сказал он.
— Две части не подходят друг другу, дедушка. В первой говорится про Шар, по крайней мере мне так показалось, а во второй — про какую-то встречу. Я не знаю, что за слово под этим пятном, но, клянусь, не могу представить, как эти части можно соединить вместе. Мне кажется, чего-то не хватает. Поэтому я и спросил, насколько точно переписывался текст. Мог ли писец, делавший такую работу, пропустить пару строк?
— Не думаю, Гарион, — сказал Белгарат. — Новый список всегда сверяется со старым, и делает это не писец, а другой человек. Мы очень внимательны в таких делах.
— Что же тогда скрыто под этим пятном? Белгарат задумчиво поскреб бороду.
— Не могу вспомнить точно, — признался он. — Здесь Анхег. Может быть, он помнит… Или попроси его, когда он вернется в Вал-Алорн, переписать это место из его списка и прислать тебе.
— Так и сделаю.
— Гарион, не зацикливайся на этом. В конце концов, это лишь часть отрывка.
— Там немало вещей, которые занимают всего один абзац, дедушка, а оказываются очень важными.
— Если тебе не дает покоя отрывок, займись им. Это хороший способ изучать пророчества.
— Неужели тебе нисколько не интересно?
— Моя голова занята другим. Ты нашел это несоответствие, так что я предоставляю тебе право пользоваться славой его первооткрывателя и работать над разрешением загадки.
— Ты мне не очень-то помог, дедушка.
Белгарат усмехнулся:
— Я и не старался, Гарион. Ты уже достаточно взрослый, чтобы самому справляться со своими трудностями. — Он взглянул на графин. — Пожалуй, я воспользуюсь им еще раз, — сказал он.
Глава 15
Под бдительным присмотром Полгары Сенедра спокойно провела ночь, и на следующее утро ее дыхание было уже более ровным. Она горько жаловалась на вкус лекарств, которые ей приходилось принимать, а Полгара с большим интересом слушала пространную тираду королевы на эту тему.
— Да, милая, — любезно согласилась Полгара, — а теперь выпей-ка все.
— Оно обязательно должно быть таким ужасным? — вздрогнув от отвращения, спросила Сенедра.
— Конечно. Если бы лекарства были вкусными, у больных могло бы появиться искушение не выздоравливать, чтобы наслаждаться ими. Чем хуже они на вкус, тем быстрее ты поправишься.
После полудня вернулся Шелк; лицо его было недовольным.
— Я и не представлял, сколько существует способов сшить два куска тряпки, — проворчал он.
— Не повезло, я так понимаю? — спросил Гарион.
— В общем, нет, — ответил Шелк, падая на стул. — Зато мне удалось собрать массу догадок разных грамотеев.
— Ну и?..
— Один портной ставил в заклад свое доброе имя, что этот стежок используется исключительно в Найсе. Некая белошвейка под большим секретом сказала мне, что это белье из Алгарии. А какой-то слабоумный заявил, что эта сорочка принадлежала моряку, потому что-де таким стежком всегда штопают паруса.
— О чем это ты, Шелк? — спросила Полгара, проходя через гостиную, чтобы снова занять свое место у постели Сенедры.
— Пытаюсь найти человека, который знает, что за стежок идет по краю этой штуки, — с отвращением ответил он и взмахнул запачканной кровью рубашкой.
— Ну-ка, дай посмотреть.
Шелк молча вручил рубашку ей.
Полгаре оказалось достаточно одного взгляда.
— Северо-восточная Драсния, — сказала она, возвращая ему сорочку. — Где-то возле города Реон.
— Ты уверена? — Шелк поспешно встал. Она кивнула:
— Такой стежок появился несколько веков назад — еще тогда, когда вся тамошняя одежда шилась из оленьей кожи.
— Ничего себе, — сказал Шелк.
— Что?
— Я весь день бегал с этой тряпкой вверх-вниз по лестницам, туда-сюда по всем швейным мастерским в Риве, а все, что надо было сделать, — просто показать это тебе.
— Значит, убийца из Драснии, — сказал Гарион.
— Из северо-восточной Драснии, — поправил его Шелк. — А люди у них там очень странные, еще хуже, чем те, которые живут на болотах.
— Странные?
— Ни во что не вмешиваются, рот держат на замке, недружелюбные, делятся на кланы, очень скрытные. Каждый человек в северо-восточной Драснии ведет себя так, словно у него в рукаве — все государственные тайны.
— За что им ненавидеть Сенедру? — недоуменно нахмурившись, спросил Гарион.
— Я бы не стал особо налегать на то, что убийцу послали из Драснии, Гарион, — сказал Шелк. — Люди, которые нанимают других, чтобы за них совершили убийство, не станут искать наемников возле своего дома, а потом, хотя в мире немало убийц, женщины среди них крайне редки.
Когда установились зимние холода, Полгара наконец заявила, что опасность для Сенедры миновала.
— Я все-таки останусь, — прибавила она. — Дарник и Эрранд прекрасно справятся дома и без меня, а иначе, боюсь, не успею я вернуться, как снова надо будет ехать сюда.
Гарион непонимающе посмотрел на нее.
— Уж не думаешь ли ты, что я позволю кому-нибудь принимать первого ребенка Сенедры?
В канун Ирастайда выпало много снега, и по узким кривым улочкам Ривы пройти было невозможно. У Сенедры испортилось настроение. Талия ее все увеличивалась, она стала неуклюжей, и кроме того, на нее угнетающе действовало вынужденное заточение в цитадели. Полгара спокойно воспринимала вспышки гнева и потоки слез маленькой королевы; ее лицо почти не меняло выражения, даже когда буря крепчала.
— Ты же хочешь этого ребенка, правда? — спросила она как-то в один из таких «штормовых» деньков.
— Конечно, — с негодованием ответила Сенедра.
— Ну, тогда тебе придется потерпеть. Это единственный известный мне способ обзавестись ребенком.
— Не пытайтесь урезонить меня, госпожа Полгара, — взорвалась Сенедра. — У меня просто сейчас такое настроение.
Полгара посмотрела на нее с некоторым любопытством, и Сенедра неожиданно рассмеялась.
— Я веду себя глупо, правда?
— Да, немного.
— А все потому, что я чувствую себя огромной и страшной.
— Это пройдет, Сенедра.
— Иногда я жалею, что люди не откладывают яиц, как птицы.
— Мне все же больше нравится старый проверенный способ, моя милая. Да и потом, мне кажется, ты вряд ли усидела бы в гнезде.
Ирастайд в этом году прошел тихо. Празднования на Острове были искренними, но не шумными. Казалось, все население Ривы затаило дыхание, ожидая более значительного повода для торжества. Зима оказалась щедрой на снег и морозы. Примерно через месяц после Ирастайда наступила недолгая оттепель — на день или два, а затем снова воцарилась стужа, превратившая намокшие сугробы в ледяные кирпичи. Медленно тянулись недели; все ждали.
— Нет, ты только посмотри! — однажды утром сердито сказала Сенедра Гариону.
— Куда, дорогая? — ласково спросил он.
— Туда! — Она с раздражением указала в окно. — Опять снег идет. — В ее голосе звучала осуждающая нотка.
— Я не виноват, — ответил он, словно оправдываясь.
— Разве я тебя обвиняю?
Она неуклюже повернулась, чтобы посмотреть на него. Из-за ее маленького роста увеличившийся живот казался еще больше, а иногда она нарочно выпячивала его навстречу Гариону, словно обвиняя мужа в появлении этого уродства, испортившего ее фигуру.
— Я просто хочу сказать… — Она замолчала на середине фразы, и лицо ее приняло странное выражение.
— С тобой все в порядке, дорогая? — спросил Гарион.
— Не говори мне, Гарион… Я… — Она опять замолчала. — Ой… — сказала она шепотом.
— Что такое? — Он вскочил.
— О боги, — сказала Сенедра, кладя руки на поясницу. — Ой, мама, ой, мама…
— Сенедра, я ничего не понимаю. В чем дело?
— Наверное, мне лучше лечь, — произнесла она отсутствующим тоном. Она величаво заковыляла прочь из комнаты и вдруг остановилась на пороге. — Мама, — снова повторила она. Лицо ее побледнело, и ей пришлось опереться на спинку стула, чтобы не упасть. — Я подумала — было бы хорошо, если бы ты послал за госпожой Полгарой.
— Это уже… Я хотел сказать… ты…
— Не болтай, Гарион. Открой дверь и позови тетушку Пол.
— Ты хочешь сказать, что…
— Я не хочу, Гарион, я уже говорю. — Она вразвалку подошла к дверям спальни и снова остановилась, тяжело дыша. — О боги всемогущие! — вырвалось у нее из уст.
Гарион, спотыкаясь, подошел к двери и распахнул ее.
— Позови госпожу Полгару! — сказал он всполошившемуся часовому. — Немедленно! Бегом!
— Да, ваше величество! — ответил тот и, бросив копье, поспешил исполнить приказание.
Гарион захлопнул дверь и кинулся к Сенедре.
— Могу я что-нибудь сделать? — спросил он, нелепо размахивая руками.
— Помоги мне лечь, — сказала она ему.
— Лечь! — воскликнул он. — Ну конечно! — Он схватил ее за руку и потянул за собой.
— Что ты делаешь?
— Кровать! — выпалил он, указывая на их королевское ложе под бархатным балдахином.
— Я знаю, что это такое, Гарион. Помоги мне. Не надо меня дергать.
— А! — Он поднял ее на руки и неловко пошел к кровати, глядя перед собой широко раскрытыми глазами; мысли его путались.
— Поставь меня, ты, большой дурак!
— Лечь, — напомнил ей Гарион, вкладывая в одно слово все свое красноречие. Он осторожно поставил ее на ноги и бросился вперед. — Отличная кровать, — произнес он, призывно похлопывая по покрывалу.
Сенедра закрыла глаза и вздохнула.
— Дай пройти, Гарион, — терпеливо сказала она.
— Но…
— Почему бы тебе не зажечь огонь?
— Что? — Он, ничего не понимая, оглядывался по сторонам.
— Разожги камин. Это такое углубление в стене, где горит огонь. Положи туда еще дров. Ведь нам надо, чтобы ребенку было тепло и хорошо, правда?
Она добралась до кровати и прислонилась к ней.
Гарион бросился к камину и остановился на полпути, тупо глядя на него.
— Что опять?
— Дрова, — ответил он. — Кончились дрова.
— Принеси из другой комнаты. Какую замечательную мысль она сейчас изрекла! Он с благодарностью посмотрел на нее.
— Пойди в другую комнату, Гарион, — сказала Сенедра, медленно и четко произнося каждое слово. — Возьми немного дров. Принеси их сюда. Положи их в огонь. Ты все понял?
— Да! — радостно воскликнул он. Он кинулся в другую комнату, схватил там полено и побежал обратно.
— Дрова, — сказал он, гордо поднял полено над головой.
— Очень хорошо, Гарион, — Сенедра с трудом забиралась в постель. — А теперь положи его в огонь, сходи и принеси еще.
— Еще, — согласился он, бросая полено в огонь, и снова поспешил к двери.
Когда он опустошил корзину для дров в гостиной — а за один раз он приносил по одному полену, — то остановился, растерянно оглядываясь вокруг, пытаясь решить, что же делать дальше. На глаза попался стул. Если ударить стул о стену, рассудил он, получатся вполне подходящие полешки.
Дверь открылась, и вошла Полгара.
— Ты что собрался делать с этим стулом? — требовательно спросила она.
— Дрова, — ответил он, помахивая увесистым предметом меблировки. — Нужны дрова — чтобы огонь горел.
Она посмотрела на него, одновременно разглаживая свой белый передник.
— Ясно, — сказала она. — И его туда же. Поставь стул, Гарион. Где Сенедра?
— В постели, — ответил он, с сожалением опуская полированный стул. И тут его лицо осветилось. — Ребенок, — сообщил он.
Она завела глаза к потолку.
— Гарион, — начала она осторожно, словно разговаривала с ребенком, — Сенедре слишком рано ложиться в постель. Ей надо ходить, все время двигаться.
Он упрямо помотал головой.
— В постели, — повторил он. — Ребенок. — Он огляделся и снова взял стул.
Полгара вздохнула, открыла дверь и поманила часового.
— Молодой человек, — сказала она ему, — почему бы вам не отвести его величество во двор возле кухни? Там большая куча дров. Дайте ему топор, чтобы он мог наколоть поленьев.
Какими сегодня все были умными! Гариона восхитило предложение тетушки Пол. Он снова поставил стул и выскочил из комнаты; озадаченный часовой едва поспевал за ним.
За первый час Гарион переколол, наверное, целый воз дров; он так часто махал топором, что щепки веером летели во все стороны. Затем он немного отдохнул, скинул камзол и принялся за работу по-настоящему. Около полудня почтительный повар принес ему кусок горячего ростбифа, ломоть хлеба и немного эля. Гарион три или четыре раза откусил по хорошему куску, сделал пару глотков эля и, снова подняв топор, накинулся на очередное бревно. Вполне вероятно, что, если бы перед самым закатом Бренд не прервал его, он, переколов всю кучу дров у кухни, отправился бы на поиск других деревьев.
Высокий седовласый ривский сенешаль широко улыбался.
— Поздравляю, Белгарион, — произнес он, — у тебя сын.
Гарион остановился, чуть ли не с сожалением глядя на оставшиеся бревна. Топор выскользнул из пальцев.
— Сын? — спросил он. — Как здорово! И как быстро! — Он посмотрел на кучу дров. — Я ведь только недавно пришел. Я думал, на это надо больше времени.
Бренд озабоченно взглянул на него и осторожно взял за руку.
— А теперь пойдем, Белгарион, — сказал он, — тебе надо познакомиться с твоим сыном.
Гарион наклонился и набрал целую охапку дров.
— Для камина, — пояснил он. — Сенедре надо, чтобы был большой хороший огонь.
— Она будет тобой гордиться, Белгарион, — заверил его Бренд.
Когда они добрались до королевской спальни, Гарион осторожно положил охапку дров на полированный стол у окна и на цыпочках подошел к кровати.
Сенедра выглядела очень усталой и бледной, но на лице ее мелькнула слабая довольная улыбка. Рядом с ней лежал завернутый в мягкое одеяльце очень маленький человечек с красным личиком. Он, казалось, спал, но, когда приблизился Гарион, его глаза открылись. Принц мрачно посмотрел на отца, вздохнул, отрыгнул и заснул снова.
— Ну разве он не прелесть, Гарион? — восторженным голоском произнесла Сенедра.
— Да, — ответил Гарион, проглатывая огромный комок, подступивший к горлу. — И ты тоже. — Он встал у кровати на колени и обнял их обоих.
— Прекрасно, дети, — сказала Полгара, стоявшая с другой стороны кровати. — Вы оба молодцы.
На следующий день Гарион и его новорожденный сын приняли участие в очень древней церемонии. Вместе с Полгарой, облаченной в великолепное синее с серебряной отделкой платье, он отнес ребенка в Тронный зал, где его ожидала знать островного королевства. Когда они втроем вошли в зал, Шар Алдура, укрепленный на рукояти меча Железной Хватки, вспыхнул ярким голубым сиянием. Ошеломленный Гарион приблизился к своему трону.
— Это мой сын, Гэран, — провозгласил он, обращаясь отчасти к толпе, а в основном — к самому Шару.
Выбрать имя для сына ему было нетрудно. Хотя Гарион не помнил своего отца, но хранил в своем сердце уважение к его памяти и решил назвать ребенка именем его деда.
Он осторожно вручил младенца Полгаре, подошел и взял славный Ривский меч. Держа его за лезвие, Гарион протянул его к завернутому в одеяло ребенку. Мерцание Шара стало еще ярче. И словно привлеченный светом, Гэран протянул свою крохотную розовую ручку и положил ее на светящийся камень. От этого прикосновения многоцветная аура вспыхнула вокруг Шара, осветив весь зал. В ушах Гариона раздался хор голосов; звук стал столь силен, что, казалось, был способен потрясти весь мир.
— Да здравствует Гэран! — гулко провозгласил Бренд. — Наследник трона Железной Хватки и Шара Алдура!
— Да здравствует Гэран! — громоподобным эхом отозвалась толпа.
«Да здравствует Гэран!» — тихо прибавил бесстрастный голос в ушах Гариона.
Полгара не сказала ничего. Ей не нужно было говорить — ее ликующий взгляд выражал все, что требовалось сказать.
Несмотря на то, что стояла зима и на Море Ветров бушевали штормы, все короли Алории прибыли в Риву, чтобы отпраздновать рождение Гэрана. По дороге в Риву к Анхегу, Хо-Хэгу и королеве Поренн присоединились многие друзья и старые знакомые. Среди них, конечно, был и Бэрак со своей женой Мирел. Приехали Хеттар и Адара. Из Арендии прибыли Лелдорин и Мандореллен с Арианой и Нериной.
Гарион, начавший обращать внимание на подобные вещи, был изумлен, осознав, как много детей у его друзей. Казалось, куда ни повернись, везде дети; сдержанная атмосфера залов цитадели наполнялась шумом детской беготни и смеха. Юный король Хева Драснийский и сын Барака Унрак очень быстро подружились. Дочери Нерины играли с сыновьями Адары в бесконечные игры, сопровождавшиеся беготней и хихиканьем. Старшая дочь Бэрака Гандрид — очаровательная юная дама — оставила глубокий след в сердце целого батальона молодых ривских аристократов; все это время ее строгий рыжебородый отец не спускал с нее бдительного ока; Бэрак не угрожал поклонникам своей дочери, но взгляд его давал понять весьма ясно, что никаких глупостей он не потерпит. Терзи, младшая сестра Гандрид, только ступила на грань женственности — она то шумно играла с младшими детьми, то бросала горячие взгляды на группу ривских юношей, которые всегда оказывались поблизости.
В разгар празднований из Сендарии приплыли король Фулрах и генерал Брендиг. Королева Лейла прислала самые теплые поздравления, но сама с мужем не поехала.
— Она уже готова была подняться на борт корабля, — рассказывал Фулрах, — но, когда порыв ветра разбил огромную волну о камни причала, упала в обморок. Вот мы и решили не подвергать ее такому испытанию, как морское путешествие.
Конечно же приехали Дарник и Эрранд, а с ними прибыл и Белгарат. Торжества длились не одну неделю. Были торжественные обеды и церемонии приношения даров от гостей и посланников из разных дружественных королевств. И естественно, не один час был проведен за долгими беседами, сопровождавшимися обильными возлияниями. Сенедра купалась во всеобщем внимании — она и ее маленький сын были истинными виновниками торжества, и об этом никто не забывал.
Гарион обнаружил, что насыщенная программа увеселений и каждодневные обязанности государя, от которых его никто не освобождал, съедают все его время. Ему так хотелось выкроить час-другой, чтобы обсудить кое-что с Бэраком, Хеттаром, Мандорелленом и Лелдорином, но, как он ни старался пересмотреть свой распорядок дня, времени все равно не хватало.
Однако как-то поздно вечером Белгарат сам разыскал его. Гарион читал какой-то отчет, когда старый волшебник вошел к нему в кабинет.
— Думаю, нам пора немного поговорить, — сказал старик.
Гарион отодвинул бумаги.
— Я не хотел обижать тебя невниманием, дедушка, — стал извиняться он, — но я занят каждый день с утра до вечера.
Белгарат пожал плечами.
— Со временем все устроится. Я уже поздравлял тебя?
— Вроде бы да.
— Хорошо. Значит, к этому можно не возвращаться. Люди всегда поднимают такой шум вокруг младенцев. Меня, например, они не особенно занимают. Большую часть времени с ними тратишь на пеленки и кормежки, а разговаривать с ними почти невозможно. Я бы выпил вина, ты не против? — И он указал на хрустальный графин со светлым вином, стоявший на столе.
— Нет, конечно. Угощайся.
— Тебе налить?
— Нет, спасибо, дедушка.
Белгарат налил себе вина в высокий кубок и сел в кресло напротив Гариона.
— Ты продолжаешь свои занятия в библиотеке? Гарион приподнялся в кресле.
— Я рад, что ты заговорил об этом. Тут такая свистопляска поднялась, что я чуть не упустил кое-что очень важное.
— Да?
— Насколько аккуратны были писцы, делавшие списки этих пророчеств? Белгарат пожал плечами.
— Я думаю, весьма аккуратны. А почему ты об этом спрашиваешь?
— Мне кажется, в мой список Мринских рукописей не все было внесено.
— Почему ты так решил?
— Там есть одна фраза, которая совсем не имеет смысла.
— Может быть, для тебя не имеет, но ты ведь занимаешься этим не так давно.
— Я не об этом, дедушка. Я не говорю о скрытом смысле. Там есть такое предложение, которое начинается и вдруг обрывается, толком ничего не означая. То есть у него совсем не то окончание, какое должно быть.
— Ты беспокоишься о грамматике? Гарион почесал затылок.
— Там только одно предложение. Начинается оно так: «Но зри: камень, лежащий в центре Света, будет…» — дальше клякса, а продолжается оно следующим образом: «… и встрече сей надлежит свершиться в Месте, коего нет, и выбор да свершится там». Белгарат нахмурился.
— Кажется, я знаю этот отрывок, — сказал он.
— Две части не подходят друг другу, дедушка. В первой говорится про Шар, по крайней мере мне так показалось, а во второй — про какую-то встречу. Я не знаю, что за слово под этим пятном, но, клянусь, не могу представить, как эти части можно соединить вместе. Мне кажется, чего-то не хватает. Поэтому я и спросил, насколько точно переписывался текст. Мог ли писец, делавший такую работу, пропустить пару строк?
— Не думаю, Гарион, — сказал Белгарат. — Новый список всегда сверяется со старым, и делает это не писец, а другой человек. Мы очень внимательны в таких делах.
— Что же тогда скрыто под этим пятном? Белгарат задумчиво поскреб бороду.
— Не могу вспомнить точно, — признался он. — Здесь Анхег. Может быть, он помнит… Или попроси его, когда он вернется в Вал-Алорн, переписать это место из его списка и прислать тебе.
— Так и сделаю.
— Гарион, не зацикливайся на этом. В конце концов, это лишь часть отрывка.
— Там немало вещей, которые занимают всего один абзац, дедушка, а оказываются очень важными.
— Если тебе не дает покоя отрывок, займись им. Это хороший способ изучать пророчества.
— Неужели тебе нисколько не интересно?
— Моя голова занята другим. Ты нашел это несоответствие, так что я предоставляю тебе право пользоваться славой его первооткрывателя и работать над разрешением загадки.
— Ты мне не очень-то помог, дедушка.
Белгарат усмехнулся:
— Я и не старался, Гарион. Ты уже достаточно взрослый, чтобы самому справляться со своими трудностями. — Он взглянул на графин. — Пожалуй, я воспользуюсь им еще раз, — сказал он.
Глава 15
«… И число их должно быть двенадцать, поелику двенадцать — число, угодное богам. Это истина — ворон явился мне во сне и говорил так. Я всегда любил число двенадцать, и вот почему боги выбрали меня, чтобы открыть истину сию всем народам».
Гарион выбранился в адрес пахнущей плесенью книги. На первых страницах еще была надежда — какие-то неявные ссылки на Свет и Тьму и дразнящий отрывок, заявлявший прямо, что «наисвятейшим будет всегда цвет небесный, если только не чует зло великое — тогда горит он алым огнем». Найдя этот отрывок, он жадно принялся читать дальше, уверенный, что наконец-то натолкнулся на настоящее и поэтому скрытое пророчество. К несчастью, все остальное в этой книге оказалось абсолютной тарабарщиной. Короткая биографическая справка в начале книги сообщала, что автором ее был купец из Драснии, чем-то там торговавший во время третьего тысячелетия, а эти секретные записки были найдены только после его смерти. Гариону было непонятно, как человек, столь некрепкий рассудком, вообще мог существовать в нормальном обществе.
Он с отвращением закрыл книгу и присоединил ее к куче подобной бредятины, которая росла на столе перед ним. Теперь он выбрал томик, найденный в одном заброшенном доме в Арендии. Первые несколько страниц были посвящены хозяйственным расчетам какого-то захудалого арендийского дворянина. Затем, на четвертой странице, рутинные записи внезапно прерывались. «Дитя Света возьмет меч и отправится на поиски скрытого», — прочел Гарион. За этими словами последовали подробные расчеты трат на покупку дюжины свиней у соседа. Потом неизвестный писец еще раз обратился к пророчествам. «Дитя Света будет искать того, кто лишен души своей, камень, пустой в сердцевине, и младенца, могущего держать Свет в одной руке и Тьму — в другой». Эти слова явно могли оказаться ему полезны. Гарион придвинул одну из оплывающих свечей поближе и, сгорбившись над книгой, принялся внимательно читать каждую страницу. Эти два отрывка, однако, оказались единственными во всем томе, целиком посвященном каждодневным заботам фермы, затерянной где-то в Арендии.
Гарион вздохнул, откинулся на спинку стула и оглядел тускло освещенную библиотеку. На темных полках пыльными рядами стояли книги в жестких переплетах, а сверху на книжных шкафах были разложены обернутые прочной материей свитки. В мерцающем свете свечей казалось, что комната качается.
— Должен быть способ делать это быстрее, — пробормотал Гарион.
— Он есть, — сказал бесстрастный голос у него в ушах.
— Что?
— Ты сказал, что должен быть другой способ. Я сказал, что он есть.
— Где ты был?
— Тут и там…
К тому времени Гарион был уже достаточно хорошо знаком с этим другим разумом, чтобы понимать — тот скажет ему только то, что сочтет нужным.
— Хорошо, — сказал он. — Какой же это способ?
— Тебе вовсе не надо читать каждое слово, как ты делал. Распахни свой разум и просто листай страницы. То, что я вложил в эти книги, будет само находить тебя.
— Что, пророчества всегда перемешаны с такой вот ерундой?
— Как правило, да.
— Зачем ты это делал?
— По многим причинам. Чаще всего я не хотел, чтобы писец понимал, что я хочу спрятать в его книге. А потом, это хороший способ уберечь истину от попадания в недобрые руки.
— Тебе это удалось, в этой галиматье не разберется никто — ни друг, ни враг.
— Ты хотел услышать объяснения или просто искал предлог, чтобы сделать пару острых замечаний?
— Хорошо, — вздохнул Гарион, сдаваясь.
— Кажется, я уже говорил тебе, что слово придает значение событию. Слово должно быть на месте, но не на всеобщем обозрении, где любой может найти его.
Гарион нахмурился.
— Ты хочешь сказать, что вложил все это в разные книги, чтобы только избранные смогли прочесть?
— Слово «избранные» не совсем точное. Поставь вместо него «один»
— Один? Кто же? . — Очевидно, ты.
— Я? А почему я?
— Опять все сначала?
— То есть получается, что все эти пророчества — что-то вроде личного письма ко мне?
— Ну, можно сказать и так.
— А если бы мне не случилось прочесть его?
— Почему же ты сейчас читаешь?
— Потому что так велел мне Белгарат.
— А почему, как ты думаешь, Белгарат тебе велел?
— Потому что… — Гарион запнулся. — Это ты просил сказать мне?
— Конечно. Он об этом, понятное дело, не знал, но я намекнул ему. Разные люди могут прочесть Мринские рукописи. Поэтому мне пришлось спрятать их тайный смысл. А тебе он должен быть совершенно понятен, если ты приглядишься повнимательнее.
— Почему ты не можешь просто сказать мне, что надо делать?
— Мне нельзя так поступать.
— Нельзя?
— У нас с моим противником свои правила. Наши силы уравнены — такими они и должны оставаться. Мы договорились действовать только через предметы, а если я обращусь к человеку, например, со словами, что именно тебе делать, тогда моему противнику тоже будет позволено переступить черту. Поэтому мы оба выражаем то, что хотим донести до людей, через так называемые пророчества.
Гарион выбранился в адрес пахнущей плесенью книги. На первых страницах еще была надежда — какие-то неявные ссылки на Свет и Тьму и дразнящий отрывок, заявлявший прямо, что «наисвятейшим будет всегда цвет небесный, если только не чует зло великое — тогда горит он алым огнем». Найдя этот отрывок, он жадно принялся читать дальше, уверенный, что наконец-то натолкнулся на настоящее и поэтому скрытое пророчество. К несчастью, все остальное в этой книге оказалось абсолютной тарабарщиной. Короткая биографическая справка в начале книги сообщала, что автором ее был купец из Драснии, чем-то там торговавший во время третьего тысячелетия, а эти секретные записки были найдены только после его смерти. Гариону было непонятно, как человек, столь некрепкий рассудком, вообще мог существовать в нормальном обществе.
Он с отвращением закрыл книгу и присоединил ее к куче подобной бредятины, которая росла на столе перед ним. Теперь он выбрал томик, найденный в одном заброшенном доме в Арендии. Первые несколько страниц были посвящены хозяйственным расчетам какого-то захудалого арендийского дворянина. Затем, на четвертой странице, рутинные записи внезапно прерывались. «Дитя Света возьмет меч и отправится на поиски скрытого», — прочел Гарион. За этими словами последовали подробные расчеты трат на покупку дюжины свиней у соседа. Потом неизвестный писец еще раз обратился к пророчествам. «Дитя Света будет искать того, кто лишен души своей, камень, пустой в сердцевине, и младенца, могущего держать Свет в одной руке и Тьму — в другой». Эти слова явно могли оказаться ему полезны. Гарион придвинул одну из оплывающих свечей поближе и, сгорбившись над книгой, принялся внимательно читать каждую страницу. Эти два отрывка, однако, оказались единственными во всем томе, целиком посвященном каждодневным заботам фермы, затерянной где-то в Арендии.
Гарион вздохнул, откинулся на спинку стула и оглядел тускло освещенную библиотеку. На темных полках пыльными рядами стояли книги в жестких переплетах, а сверху на книжных шкафах были разложены обернутые прочной материей свитки. В мерцающем свете свечей казалось, что комната качается.
— Должен быть способ делать это быстрее, — пробормотал Гарион.
— Он есть, — сказал бесстрастный голос у него в ушах.
— Что?
— Ты сказал, что должен быть другой способ. Я сказал, что он есть.
— Где ты был?
— Тут и там…
К тому времени Гарион был уже достаточно хорошо знаком с этим другим разумом, чтобы понимать — тот скажет ему только то, что сочтет нужным.
— Хорошо, — сказал он. — Какой же это способ?
— Тебе вовсе не надо читать каждое слово, как ты делал. Распахни свой разум и просто листай страницы. То, что я вложил в эти книги, будет само находить тебя.
— Что, пророчества всегда перемешаны с такой вот ерундой?
— Как правило, да.
— Зачем ты это делал?
— По многим причинам. Чаще всего я не хотел, чтобы писец понимал, что я хочу спрятать в его книге. А потом, это хороший способ уберечь истину от попадания в недобрые руки.
— Тебе это удалось, в этой галиматье не разберется никто — ни друг, ни враг.
— Ты хотел услышать объяснения или просто искал предлог, чтобы сделать пару острых замечаний?
— Хорошо, — вздохнул Гарион, сдаваясь.
— Кажется, я уже говорил тебе, что слово придает значение событию. Слово должно быть на месте, но не на всеобщем обозрении, где любой может найти его.
Гарион нахмурился.
— Ты хочешь сказать, что вложил все это в разные книги, чтобы только избранные смогли прочесть?
— Слово «избранные» не совсем точное. Поставь вместо него «один»
— Один? Кто же? . — Очевидно, ты.
— Я? А почему я?
— Опять все сначала?
— То есть получается, что все эти пророчества — что-то вроде личного письма ко мне?
— Ну, можно сказать и так.
— А если бы мне не случилось прочесть его?
— Почему же ты сейчас читаешь?
— Потому что так велел мне Белгарат.
— А почему, как ты думаешь, Белгарат тебе велел?
— Потому что… — Гарион запнулся. — Это ты просил сказать мне?
— Конечно. Он об этом, понятное дело, не знал, но я намекнул ему. Разные люди могут прочесть Мринские рукописи. Поэтому мне пришлось спрятать их тайный смысл. А тебе он должен быть совершенно понятен, если ты приглядишься повнимательнее.
— Почему ты не можешь просто сказать мне, что надо делать?
— Мне нельзя так поступать.
— Нельзя?
— У нас с моим противником свои правила. Наши силы уравнены — такими они и должны оставаться. Мы договорились действовать только через предметы, а если я обращусь к человеку, например, со словами, что именно тебе делать, тогда моему противнику тоже будет позволено переступить черту. Поэтому мы оба выражаем то, что хотим донести до людей, через так называемые пророчества.