Но что-то не дало ему уйти. Что он делает? Загадка не разгадана. Он даже не попытался разгадать ее. Ему необходимо все выяснить. Повернувшись обратно и снова глянув на рукопись, он почувствовал, как его опять захлестнула волна ничем не объяснимого отвращения. Отвращение было так сильно, что у него закружилась голова. Что-то в самой рукописи пыталось прогнать его прочь.
   Гарион принялся ходить туда-сюда, не глядя на манускрипт. Надо вспомнить, что говорил ему тот таинственный бесстрастный голос. «Там несколько слов. Если ты взглянешь на них при верном свете, то сможешь увидеть их». При каком же свете? Свечи в этой сводчатой комнате — явно не то, о чем говорил голос. Солнечный свет? Едва ли. Поледра сказала, что он должен прочесть слова, но как ему это сделать, если рукопись буквально отвращает его от себя всякий раз, как он на нее посмотрит?
   Он остановился. Что еще она говорила? О том, что ничего нельзя увидеть без…
   В этот раз волна отвращения оказалась такой силы, что желудок его сжался. Гарион резко повернулся спиной к проклятой рукописи; рукоять королевского меча больно стукнула его по виску. В гневе он протянул руку к плечу — и вдруг ладонь его коснулась Шара. В тот же момент отвращение пропало, разум его просветлел, мысли прояснились. Свет! Ну конечно! Ему надо прочесть рукопись при свете Шара! Вот что пытались сказать ему и Поледра, и бесстрастный голос. Он неловко потянулся и взял Шар в руку. «Выходи!» — тихо сказал он ему. Легкий щелчок — и Шар оказался у него в ладони. У Гариона подогнулись колени — огромный меч, укрепленный на спине, налился свинцовой тяжестью. Он с удивлением понял, что величавое оружие казалось невесомым благодаря Шару. Сгибаясь под огромным весом, он нашарил на груди пряжку, расстегнул ее — и словно гора свалилась с его плеч. Меч короля Железной Хватки с грохотом упал на пол.
   Держа Шар перед собой, Гарион обернулся и посмотрел на манускрипт. Он ощущал зло, с завыванием кружащее вокруг него, но мысли его оставались ясны. Он шагнул к столу и, подняв в одной руке Шар, другой развернул рукопись.
   Наконец он понял, что представляло собой пятно, так долго не дававшее ему покоя. Это не случайно разлитые чернила. Здесь оказалось целое послание, но слова были записаны друг на друге! Все пророчество уместилось на одном крохотном кусочке пергамента! В ровном голубоватом свете Шара Алдура его взгляд, казалось, проникал все глубже и глубже, и слова, целую вечность скрытые от человеческих глаз, появлялись из глубин манускрипта, как пузырьки на поверхности воды. «Но зри: камень, лежащий в центре Света, будет пылать алым, и глас мой обратится к Сыну Света и откроет ему имя, которое носит Дитя Тьмы. И Дитя Света возьмет меч Хранителя и отправится на поиски того, что скрыто. Долог будет его путь и будет он из трех частей состоять. И знай, что путь сей начался, когда род Хранителя был продолжен. Береги же семя Хранителево, ибо другому не бывать. Хорошо же береги его, поелику завладей семенем сиим Дитя Тьмы и унеси его туда, где зло обитает, лишь выбор слепой решит исход. Ежели же семя Хранителево прочь унесено будет, тогда Возлюбленный и Вечный да возглавит путь. И он найдет дорогу в обитель зла среди Тайн. И в каждой Тайне лежит лишь часть пути, и да найдет он их все-все — иначе пойдет дорога криво и Тьма восторжествует. Поторопись же на встречу, где положен будет конец пути. И встрече сиеи надлежит произойти в месте, коего нет, и выбор да свершится там».
   Гарион перечитал этот отрывок, а затем еще раз, чувствуя, как вселенский холод поглощает его рассудок. Наконец он поднялся и подошел к двери сводчатой комнаты.
   — Мне понадобятся перо и бумага, — сказал он священнику, стоявшему за дверью. — И пошлите кого-нибудь вниз, к реке. Пусть он скажет капитану моего корабля, чтобы готовился к отплытию. Как только я закончу здесь, мы отправляемся в Коту.
   Священник смотрел широко раскрытыми глазами на ослепительно сияющий Шар в руке Гариона.
   — Не стой здесь, отче, иди! — сказал ему Гарион. — Судьба всего мира зависит сейчас от нас. Священник заморгал и поторопился прочь.
   На следующий день Гарион был в Коту, а еще примерно через полтора дня он добрался до Алдурфорда в северной Алгарии. По счастью, ему встретились гуртовщики, переводившие вброд стадо полудикого алгарийского скота, и Гарион тотчас обратился к ним с просьбой, прозвучавшей как приказание.
   — Мне понадобятся две лошади, — сказал он, пропуская традиционные приветствия, — самые лучшие, какие у вас есть. Мне надо быть в Долине Алдура до конца недели.
   Гуртовщик, свирепого вида алгарийский воин, задумчиво посмотрел на него.
   — Хорошие лошади дорого стоят, ваше величество, — отважился произнести он, и глаза его загорелись.
   — Это не имеет значения. Они должны быть готовы через четверть часа. И бросьте мне в седельную сумку какой-нибудь еды.
   — Неужели ваше величество не хочет даже поговорить о цене? — Голос гуртовщика выдал его глубокое разочарование.
   — Цена будет ваша, — ответил ему Гарион. — Просто посчитайте все, я заплачу. Гуртовщик вздохнул.
   — Тогда возьмите их в подарок, ваше величество, — сказал он. Потом скорбно посмотрел на короля Ривского. — Но вы, конечно, понимаете, что испортили мне весь день.
   Гарион не сдержал улыбки.
   — Если бы у меня было время, добрый гуртовщик, я бы торговался с тобой целый день до последнего гроша, но у меня срочное дело на юге.
   Гуртовщик грустно покачал головой.
   — Не переживай, друг мой, — сказал ему Гарион. — Если хочешь, я каждому встречному буду ругать тебя и рассказывать, как гнусно ты меня обманул.
   Взгляд гуртовщика просветлел.
   — Это было бы чрезвычайно любезно с вашей стороны, ваше величество.
   Гарион с любопытством на него посмотрел.
   — В конце концов, человеку необходимо заботиться о том, что думают о нем люди. Лошади будут готовы, когда вы скажете. Я сам подберу их.
   Гарион пустил коней в галоп. Он скакал целый день, его лошади оставались свежими и сильными. Долгое путешествие в поисках Шара научило его многим уловкам, как можно долго сохранять силу здоровой лошади, и сейчас он использовал их все. Когда на пути появлялся крутой холм, он пускал лошадь шагом, а упущенное время нагонял на пологом спуске с другой стороны. Если это было возможно, старался не ехать по пересеченной местности. Он поздно останавливался на ночлег, а с первыми лучами солнца опять садился в седло.
   Через волнующееся море невысокой, по колено, степной травы — зеленой, сочной, согреваемой теплым весенним солнышком — Гарион неуклонно продвигался к югу. Он объехал стороной рукотворную громаду Алгарийской крепости, понимая, что король Хо-Хэг и королева Силар и конечно же Хеттар и Адара будут настаивать, чтобы он провел с ними день-другой. Так же сожалея, он проехал в паре миль от дома Поледры. Он надеялся, что потом будет время навестить тетушку Пол, Дарника и Эрранда. А сейчас ему надо было попасть к Белгарату с отрывком из Мринских рукописей, который он тщательно переписал и вез теперь во внутреннем кармане камзола.
   Когда наконец он добрался до приземистой, круглой башни Белгарата, то так устал, что, соскочив со взмыленной лошади, едва смог удержаться на ногах. Он тут же подошел к большому плоскому камню, который и был дверью в башню.
   — Дедушка! — закричал он. — Дедушка, это я!
   Ответа не последовало. Приземистая башня нависала над высокой травой; ее силуэт четко выделялся на фоне неба. Гарион не подумал о том, что старика может не оказаться дома.
   — Дедушка! — закричал он снова. И снова никакого ответа.
   Черная птичка с красными крылышками села на верх башни и, с любопытством посмотрев вниз, на Гариона, принялась чистить перышки.
   Гарион уставился на валун, который всегда так легко открывался Белгарату. Понимая, что серьезно нарушает приличия, Гарион все же сосредоточился, глянул на камень и велел ему:
   — Откройся!
   Камень дернулся и послушно отошел в сторону. Гарион вошел и начал быстро подниматься по лестнице.
   — Дедушка! — позвал он снова, поднимаясь.
   — Гарион? — В голосе старика, раздавшемся сверху, слышалось изумление. — Это ты?
   — Я кричал тебе, — сказал Гарион, входя в захламленную круглую комнату. — Разве ты меня не слышал?
   — Я был занят размышлениями, — ответил старик. — А что случилось? Что ты здесь делаешь?
   — Я наконец нашел этот отрывок, — ответил Гарион.
   — Какой отрывок?
   — Тот самый, из Мринских рукописей, которого недоставало.
   Лицо Белгарата внезапно стало напряженным, а потом сердитым.
   — О чем ты говоришь, мальчик? В Мринских рукописях нет недостающих отрывков.
   — Мы говорили о нем с тобой в Риве. Разве ты забыл? Это то место, где пятно на странице. Я списал его для тебя.
   Лицо Белгарата выражало отвращение.
   — Ты пришел отвлекать меня такой ерундой? — злобно спросил он.
   Гарион смотрел на него во все глаза. Это был не тот Белгарат, которого он знал. Старик никогда так сурово с ним не разговаривал.
   — Дедушка, — сказал Гарион, — что с тобой? Это же очень важно. Кто-то таким образом скрыл часть рукописи. Когда ты читаешь, то не видишь этот отрывок.
   — А ты увидел? — презрительно спросил Белгарат. — Ты, мальчик, который научился читать, только став взрослым? Мы все тысячелетиями изучаем рукописи, а тут приходишь ты и говоришь, что мы что-то пропустили?
   — Послушай меня, дедушка. Я хочу тебе объяснить. Когда ты добираешься до этого отрывка, с тобой что-то происходит. Ты не обращаешь на него никакого внимания, наверное, потому, что не хочешь.
   — Чушь! — рявкнул Белгарат. — Я не нуждаюсь, чтобы какой-то первоклассник учил меня, как штудировать пророчества!
   — Может быть, ты наконец посмотришь, что я нашел? — попросил Гарион, вынимая из кармана пергамент и протягивая его Белгарату.
   — Нет! — вскричал Белгарат, отталкивая пергамент. — Убери от меня эту ерунду! Уходи из моей башни, Гарион!
   — Дедушка!
   — Прочь отсюда! — Лицо старика побледнело от гнева, глаза его горели.
   Гарион был так обижен словами деда, что в его глазах закипели слезы. Как может Белгарат так с ним разговаривать?
   Старик пришел в еще большую ярость. Он начал ходить взад-вперед по комнате, бормоча себе под нос:
   — Мне надо дело делать, важное дело, а ты врываешься ко мне со своей дикой сказкой про упущенное пророчество. Как ты смеешь? Как смеешь ты мешать мне такими глупостями? Разве ты не знаешь, кто я? — Он указал на пергамент, который Гарион поднял с пола и держал в руке. — Убери с глаз моих это безобразие!
   И Гарион внезапно все понял. Что бы или кто бы ни пытался скрыть слова, спрятанные в этом странном пятне, он с отчаяния привел Белгарата в гнев, чтобы оттолкнуть его от этого отрывка. Был только один способ разрушить эту слепоту. Гарион положил пергамент на стол, затем с холодной решимостью расстегнул ремень на груди, снял висящий на спине меч и прислонил его к стене. Потом положил ладонь на рукоять меча, туда, где Шар, и сказал:
   — Выходи!
   И Шар оказался у него в руке, замерцав от прикосновения.
   — Что ты делаешь? — требовательно спросил Белгарат.
   — Хочу заставить тебя увидеть, о чем я говорю, дедушка, — тихо сказал Гарион. — Я не сделаю тебе ничего плохого, но ты должен взглянуть. — Он нарочно медленно двинулся к Белгарату, держа Шар перед собой.
   — Гарион, — проговорил Белгарат, отступая, — поосторожнее с этим.
   — Подойди к столу, дедушка, — угрюмо произнес Гарион. — Подойди к столу и прочти, что я выписал.
   — Ты угрожаешь мне? — недоверчиво спросил Белгарат.
   — Подойди же, дедушка.
   — Мы так друг с другом не поступаем, Гарион, — ответил старик, все еще пятясь от мерцающего Шара.
   — К столу, — повторил Гарион. — Подойди и прочитай.
   На лбу Белгарата выступил пот. Неохотно, морщась, словно от боли, Белгарат подошел к столу и склонился над пергаментным листом. Потом покачал головой.
   — Я не вижу, — заявил он, хотя зажженная свеча стояла прямо рядом с листом. — Здесь слишком темно.
   — Вот. — Гарион подошел к нему с мерцающим Шаром в руках. — Я посвечу тебе. — Шар вспыхнул, голубой свет упал на пергамент и залил всю комнату. — Прочти же, дедушка, — нетерпеливо сказал он.
   Белгарат умоляюще смотрел на него.
   — Гарион…
   — Читай.
   Белгарат опустил взгляд на страницу, лежавшую перед ним, и ахнул:
   — Где?.. Как ты нашел это?
   — Это было записано под пятном. Теперь ты видишь?
   — Конечно, вижу. — Взволнованный Белгарат взял лист в руки и прочел отрывок еще раз. Руки его дрожали. — Ты уверен, что здесь все верно?
   — Я переписал слово в слово, прямо с оригинала.
   — Как тебе удалось это увидеть?
   — Так же, как и тебе — при свете Шара. Непонятно почему, но он помогает в этом.
   — Невероятно, — сказал старик. — Интересно… — Он быстро подошел к шкафу у стены, порылся там и вернулся к столу со свитком в руках. Он быстро развернул его. — Держи Шар ближе, мальчик, — сказал он.
   Гарион поднес Шар и вместе с дедом смотрел, как спрятанные слова медленно поднимаются на поверхность — как и тогда, в часовне.
   — Непостижимо, — изумился Белгарат. — Слова нечеткие, а некоторые и совсем не видны, но все здесь. Все здесь. Как может быть, что ни один из нас не замечал этого раньше? И как тебе удалось это обнаружить?
   — Мне помогли, дедушка. Тот голос сказал, что надо прочесть отрывок при верном свете. — Он помолчал, чувствуя: то, что он должен сейчас сказать, будет очень больно услышать старику. — Да и Поледра навещала нас.
   — Поледра? — Имя своей жены Белгарат произнес сдавленным голосом.
   — Кто-то заставлял Сенедру делать во сне очень опасные вещи, а Поледра появилась и остановила ее. Потом она сказала мне, что я должен поехать в часовню в Драснии и прочесть рукопись, и особо подчеркнула, что надо взять с собой Шар. Когда я попал туда и начал читать, то чуть не убежал, словно что-то препятствовало моим намерениям. Все вдруг показалось таким глупым. Потом я вспомнил, о чем мне говорили, и решил попытаться еще раз. Как только я стал читать в свете Шара, чувство, что я зря теряю время, исчезло. Дедушка, что это было? Я думал, что все из-за меня, но и на тебя оно подействовало тоже.
   Белгарат, нахмурившись, размышлял.
   — Это была интердикция, — наконец объяснил он. — Кто-то наложил заклятье на это место, причем такое сильное, что никто не мог даже увидеть скрытые там слова.
   — Но пятно есть даже на твоем списке. Как же писец, делавший копию, мог достаточно хорошо разглядеть его и точно переписать, а мы не могли?
   — Многие писцы в те времена были неграмотны, — объяснил Белгарат. — Тебе вовсе не нужно уметь читать, чтобы копировать что-то. Все, что делали эти писцы, — так это тщательно перерисовывали буквы.
   — Но эта — как ты ее назвал?
   — Интердикция, то есть запрет. Это слово изобрел Белдин. Он иногда ужасно гордится собственным высокоумием.
   — Эта интердикция заставила писцов нагромождать все слова друг на друга, даже если они не понимали, что все эти слова значат?
   Белгарат кашлянул и опять задумался.
   — Кто бы такое ни сотворил — он очень силен и совсем неощутим. Я и не подозревал, что кто-то тайно воздействует на мой рассудок.
   — Когда это произошло?
   — Наверное, впервые, когда Мринский пророк произносил слова вслух.
   — А будет ли действовать интердикция после того, как человек, установивший ее, умрет?
   — Нет.
   — Значит…
   — Правильно. Он по-прежнему где-то здесь.
   — Может быть, это Зандрамас, чье имя мы теперь так часто слышим?
   — Вполне возможно. — Белгарат взял лист со скопированным Гарионом текстом. — Теперь я и при обычном свете все вижу, — сказал он. — Очевидно, стоит только кому-нибудь нарушить интердикцию, и она теряет свою силу. — Он еще раз внимательно прочел написанное на пергаменте. — Это и в самом деле очень важно, Гарион.
   — Я был совершенно уверен, что так и есть. Хотя все равно ничего не понимаю. Первая часть довольно простая — это там, где говорится, как Шар станет красным и Дитя Тьмы будет названо по имени. Похоже, мне пора пускаться в очередное путешествие.
   — И довольно долгое, если все верно.
   — А что означает следующая часть?
   — Ну, насколько я понял, этот твой путь, куда бы он ни вел, уже начался, и начался он с рождением Гэрана. — Старик нахмурился. — Мне не нравится отрывок, где говорится, что лишь слепой выбор решит исход. Это заставляет меня волноваться.
   — А кто это Возлюбленный и Вечный?
   — Я, видимо. Гарион посмотрел на него. Белгарат пожал плечами.
   — Можно счесть это хвастовством, — признал он, — но некоторые и впрямь зовут меня «вечный человек», а когда Учитель дал мне новое имя, он прибавил слог «Бел» к моему старому. В древнем языке «Бел» означало «возлюбленный». — Он улыбнулся немного грустно. — Учитель умел проникать в слова.
   — А что это за тайны, о которых там говорится?
   — Тоже старинное слово. В стародавние времена говорили «тайны» вместо «пророчества». А так как некоторые из них крайне загадочны, это недалеко от истины.
   — Эй! Гарион! Белгарат! — послышалось снаружи.
   — Кто это? — спросил Белгарат. — Ты говорил кому-нибудь, что идешь сюда?
   — Нет, — нахмурился Гарион. — Никому не говорил. — Он подошел к окну и выглянул вниз.
   Высокий алгариец с ястребиным лицом и развевающейся длинной черной прядью сидел верхом на взмыленной, изможденной лошади.
   — Хеттар! — позвал Гарион. — Что случилось?
   — Впусти меня, Гарион, — ответил Хеттар. — Мне надо поговорить с тобой.
   К Гариону присоединился Белгарат.
   — Дверь на другой стороне башни! — крикнул он. — Я открою ее тебе. Осторожнее на пятой ступеньке, — предупредил он, видя, что Хеттар пошел ко входу, — она качается.
   — Когда ты ее починишь, дедушка? — спросил Гарион.
   — Да вот все как-то недосуг. Ястребиное лицо Хеттара, поднявшегося в круглую комнату на верху башни, было мрачным.
   — Что произошло, Хеттар? — спросил Гарион. — Я никогда не видел, чтобы ты приезжал верхом в эти края.
   Хеттар глубоко вздохнул.
   — Тебе надо немедленно возвращаться в Риву, Гарион, — сказал он.
   — Там что-то случилось? — От неведомой тревоги у Гариона сжалось сердце. Хеттар вздохнул.
   — Мне очень неприятно приносить тебе дурные вести, но Сенедра просила разыскать тебя как можно скорее. Ты сейчас же должен ехать в Риву.
   Гарион застыл — в его мозгу пронеслась сразу дюжина страшных предположений.
   — Почему? — тихо спросил он, боясь услышать ответ.
   — Мне очень жаль, Гарион, я даже не могу сказать, как мне жаль, но Бренд убит…

Часть третья
АЛОРИЯ

Глава 17

   Лейтенант Бледик был одним из тех рассудительных сендарийских офицеров, которые относятся ко всему очень серьезно. Он прибыл в гостиницу «Лев» в портовом городе Камааре точно в назначенное время, и хозяин гостиницы проводил его вверх по лестнице. Комнаты, которые занимал Гарион вместе со своими спутниками, были просторны и хорошо обставлены. Отодвинув зеленую штору, Гарион смотрел в окно, выходившее на гавань, словно через немалое количество миль разделявшей их морской воды можно было увидеть, что происходит в Риве.
   — Вы посылали за мной, ваше величество? — с почтительным поклоном спросил Бледик.
   — А, лейтенант, входите, — сказал, поворачиваясь, Гарион. — У меня срочное сообщение к королю Фулраху. Скажите, как быстро вы сможете добраться до Сендарии?
   Лейтенант задумался. Судя по спокойному, рассудительному выражению его лица, этот молодой человек все всегда тщательно взвешивал и обдумывал. Бледик поправил воротник своей алой формы.
   — Если я отправлюсь прямо сейчас и буду менять лошадей на каждом постоялом дворе, то смогу быть во дворце уже завтра во второй половине дня.
   — Хорошо, — сказал Гарион. Он вручил молодому офицеру свернутое и запечатанное письмо к сендарийскому монарху. — Когда предстанете перед королем Фулрахом, сообщите ему, что я отправил господина Хеттара Алгарийского ко всем королям Алории передать им, что я собираю Алорийский Совет в Риве, и мне бы хотелось, чтобы он тоже был.
   — Да, ваше величество.
   — И скажите ему, что Бренд — ривский сенешаль — убит.
   Глаза Бледика расширились, он побледнел..
   — Кто это сделал?
   — Я пока еще ничего не знаю, но, как только нам удастся нанять корабль, мы отправимся на Остров.
   — Гарион, дорогой, — сказала Полгара из своего кресла у окна. — Ты все сказал в письме. У лейтенанта впереди долгий путь, а ты его задерживаешь.
   — Ты, пожалуй, права, тетушка Пол, — признал Гарион. Он снова повернулся к Бледику. — Вам понадобятся деньги или что-нибудь еще? — спросил он.
   — Нет, ваше величество.
   — Тогда пора в путь.
   — Я выезжаю немедленно, ваше величество. — Лейтенант отсалютовал и вышел.
   Гарион принялся ходить взад-вперед, утаптывая дорогой маллорейский ковер, а Полгара, одетая в простое голубое дорожное платье, продолжала чинить тунику Эрранда, и иголка в ее руке ловко укладывала стежок за стежком.
   — Как ты можешь быть так спокойна? — спросил у нее Гарион.
   — Вовсе нет, мой дорогой, — ответила она. — Поэтому я и села за шитье.
   — Что их задерживает? — ворчал он.
   — Нанять корабль не так просто, Гарион. Это не то что купить буханку хлеба.
   — Кому понадобилось нападать на Бренда? — негодующе спросил Гарион.
   Он не переставал задавать себе этот вопрос в течение недели, прошедшей с тех пор, как они покинули Долину Алдура. Большой грустный сенешаль был предан Гариону и Ривскому трону. Насколько знал Гарион, личных врагов у Бренда не было.
   — Это — первое, что мы должны выяснить, вернувшись в Риву, — сказала Полгара. — А сейчас, будь добр, постарайся успокоиться. Оттого, что ты ходишь туда-сюда, ничего не проясняется, наоборот, ты только сбиваешь меня с толку.
   Белгарат, Дарник и Эрранд вернулись уже под вечер и привели с собой высокого седого риванца; его одежда пахла соленой водой и смолой, выдавая в нем моряка.
   — Это капитан Яндра, — представил его Белгарат. — Он согласился перевезти нас на Остров.
   — Спасибо, капитан, — сказал Гарион.
   — Рад служить вам, ваше величество, — ответил Яндра с неловким поклоном.
   — Вы недавно прибыли из Ривы? — спросила его Полгара.
   — Вчера вечером, госпожа.
   — Знаете ли вы что-нибудь о том, что там случилось?
   — В гавани немного узнаешь, госпожа. Люди из цитадели весьма скрытны, не обижайтесь, ваше величество. По городу ходят самые разные слухи, хотя многие из них явно нелепы. Все, что я могу сказать наверняка, — сенешаль был атакован и убит группой черекцев.
   — Черекцев?! — воскликнул Гарион.
   — В этом все сходятся, ваше величество. Некоторые говорят, что все нападавшие были убиты. Другие говорят, что кто-то выжил. Я не уверен, но, по-моему, похоронили шестерых.
   — Хорошо! — проворчал Белгарат.
   — Нет, если принять во внимание, что их могло быть всего шестеро, папа, — сказала ему Полгара. — Нам нужны ответы, а не трупы.
   — M-м, извините меня, ваше величество, — сказал Яндра немного смущенно. — Может, мне не следует этого говорить, но, согласно некоторым городским слухам, эти черекцы приехали по какому-то официальному делу из Вал-Алорна и посланы были королем Анхегом.
   — Анхегом? Не может быть!
   — Так говорят, ваше величество. Я сам не особо в это верю, но, наверное, вам бы не хотелось, чтобы этот слух начал широко расходиться. Сенешаля очень любили во всей Риве, и многие уже сейчас принялись чистить свои мечи, если вы понимаете, о чем я.
   — Думаю, надо как можно скорее ехать домой, — сказал Гарион. — Сколько времени потребует дорога в Риву?
   Капитан подумал.
   — Мой корабль не так быстр, как военный корабль черекцев, — произнес он, словно оправдываясь. — Примерно три дня, если погода не изменится. Мы могли бы выйти с утренним приливом.
   — Так тому и быть, — решил Гарион.
   Стояло позднее лето, и погода над Морем Ветров была ясной и солнечной. Корабль Яндры уверенно вспахивал искрящиеся под солнцем волны, кренясь под свежим ветром. Большую часть пути Гарион провел, мрачно шагая взад-вперед по палубе. Когда на третий день пути из Камаара низко над горизонтом появился скрытый в дымке силуэт Острова Ветров, Гарионом овладело отчаянное нетерпение. У него накопилось так много вопросов, на которые надо было найти ответ, так много незавершенных дел, что даже час, необходимый, чтобы достичь гавани, казался непростительно потерянным.
   В полдень корабль Яндры обогнул мыс у входа в гавань и направился к каменным причалам у подножия города.
   — Я пойду вперед, — сказал Гарион своим спутникам. — Догоняйте скорее. — И, пока матросы еще швартовали корабль, он выпрыгнул на покрытые соленой коркой камни набережной и почти бегом поспешил в цитадель.
   У массивных дверей главного входа в цитадель его ждала Сенедра, одетая в траурное черное платье. Ее лицо было бледным, в глазах стояли слезы.
   — Ох, Гарион! — вскрикнула она, когда он подошел к ней, обняла его и заплакала, прижавшись к его груди.