– Уже уходишь?
   – У меня встреча с одним человеком.
   – Тогда позже?
   – Ага. Я приеду к тебе.
   – Хотя я многого не жду. Вид у тебя такой, будто ты неделю глаз не сомкнул.
 
   Ведра для сбора дождевой воды – я нырнул под тент трейлера Микки. Телефон работал – набираю персональный номер Галлодета.
   Трубку снял он сам: «Алло?»
   – Это я, Боб.
   – Привет, Дейв, я нашел, что ты просил. Слушаешь?
   – Валяй.
   – Джон Джеральд Дьюхеймел, двадцать пять лет. По сравнению с прочими досье ОВР – не особо много. Еще просмотрел пару других – для сравнения.
   – И?
   – И помимо интересной комбинации диплома инженера с отличием и карьеры в любительском боксе, я ничего не нашел.
   – А семья?
   – Единственный ребенок. Предположительно богатых родителей, хотя, когда они погибли в автокатастрофе, они оставили своего сына, который в то время учился в колледже, без копейки; среди его окружения встречается сомнительная фигура Рубена Руиса и его еще более сомнительных братцев – конечно, сейчас-то Рубен на нашей стороне. Парнишка увлекался тайским боксом – ну, в двадцать пять лет и я им увлекался. Это и еще то, что он проиграл свой первый профессиональный поединок, и является единственной сколь-нибудь существенной информацией.
   Никаких зацепок. «Спасибо, Боб».
   – Я никогда не стану задирать носа, сынок, – я слишком хорошо помню твои шпаргалки.
   – Спасибо.
   – Береги себя, сынок.
   Я повесил трубку, выдохнул.
   – Дейв! Иди сюда!
   Вспышка молнии осветила говорившего – Чик Веккио под брезентовым пологом. За его спиной потягивают дешевое пойло алкаши.
   Подошел – время у меня было.
   Чик: «Микки сегодня дома».
   Гленда: пятьдесят на пятьдесят, что он знал. «Я должен был догадаться. Треклятый дождь».
   – В «Геральд» написано – два дюйма. Еще в «Геральд» написано, что твой напарник помер от сердечного приступа. Интересно, почему я не верю «Геральд»?
   – Потому что твой младший братик рассказывал тебе, что мой напарник однажды тряс его в Ферн-Делл-парке.
   – Ага, и я не особо верю, что у двадцатидевятилетнего полицейского-вымогателя может быть сердечный приступ.
   – Ладно тебе, Чик.
   – Хорошо, хорошо. Крутой рассказал тебе о Стеммонсе и Ферн-Делле, но кое-чего он тебе не рассказывал.
   Опередим его: «Ты, Крутой и Пит Бондюран планировали провернуть кое-какое дельце по той же части. Секс, а потом – раскошеливайтесь, иначе фотографии попадут в „Строго секретно". Стеммонс вытряс это из Крутого, и вот теперь вы опасаетесь, что мы узнаем».
   – Так ты все знал!
   Солгал: «Мне сказал Стеммонс. В Бюро никто ни о чем не подозревает, а даже если кто и пронюхает, скорее всего, шума не станут поднимать – сохранить репутацию парня. Так что покамест все шито-крыто».
   – Отлично, тем не менее не верю я в историю про сердечный приступ.
   – Конфиденциально?
   – Ага, и без протокола – как в «Строго секретно».
   Закрыл рот ладонью, зашептал: «Парнишка связался с Кафесьянами – Джеем-Си и Томми. Он сидел на героине – так что это либо передоза, либо кто-то помог. Так что дерьмовое это дельце, и посему парня всячески обеляют».
   Чик, тоже шепотом: «Прикинь – ведь с Кафесьяна-ми никто не станет связываться».
   – Прикинь, я начал сильно подозревать, что Эксли уроет этих субчиков через две секунды после того, как устаканится вся эта катавасия с федералами.
   – Судя по всему, это будет ой как не скоро. Ветер, дождь. «Чик, что случилось с Микки? В „Рик-Рак" я видел, как с автоматами возились какие-то левые парни, а вокруг них толпились федералы с фотоаппаратами».
   Чик пожал плечами. «Микки есть Микки. Еще тот жид твердолобый – как упрется, так с места не сдвинется».
   – Странно это все выглядело. Двое или трое из них были мексиканцами, а ведь Микки никогда не нанимает латиносов. До всей этой истории я не раз намекал ему на федеральное расследование, но что-то он не спешит убирать свои автоматы.
   – Мы с братом никаким боком не связаны со всей этой мудятиной. Судя по всему, Микки просто нанял кого-то со стороны.
   Какие-то алкаши принялись орошать своей мочой «космический корабль». «Ну да, по дешевке – как вот вашу съемочную группу. Ему что – так бабки нужны? Я, конечно, понимаю, что он на мели, но рано или поздно федералы возьмут его за яйца из-за этих автоматов».
   – Конфиденциально?
   – Конечно.
   – Вот что: Микки занимал денег у синдиката, и расплачиваться ему приходится доходами от этих автоматов – оттого-то и не спешит их убирать. Он понимает, что это рискованно – значит, на авось.
   – Ну-ну – «Микки – крепкий орешек. У таких всегда получается».
   – Я не отказываюсь от своих слов.
   – Или он думает, что получит лицензию на установку игровых автоматов?
   – А что – вдруг этот законопроект примут?
   – А ничего, что министром юстиции станет Боб Галлодет по прозвищу Газовая Камера? Думаешь, он станет выдавать лицензию Микки Коэну!
   Злобно: «Прикинь, я понял – ты пришел сюда не из-за Микки».
   Мокро, скользко – «космический корабль» заваливается на бок; алканавты свистят и улюлюкают. «Надеюсь, ваш фильмец окупится».
   – Микки тоже на это надеется. Эй, ты куда?
   – В Линвуд.
   – Свидание?
   – Ага, с шикарным блондинистым полицейским громилой.
   – Скажу брату – вот, поди, ревновать-то будет.
   Адреналин – дождь только усилил его прилив.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

   Линвуд – дождь, ветер; улицы – крест-накрест или по диагонали. Темно – почти ничего не видно. Угол Ави-эйшн и Гибискус – тот самый таксофон.
   Замогильный хохот – телефонные шуточки Джека.
   – Он сам подох или ему помогли? Прошу, позволь мне реабилитироваться. Как насчет Уэллса Нунана за те же десять штук?
   Оштукатуренные здания – не первой свежести: пустующие бунгало. Спиндрифт – квартал с номерами на 4900 – принялся считать.
   24, 38, 74, 4980 – двухъярусный оштукатуренный дом – пустующий.
   В одной из квартир горит свет – нижний этаж, налево; дверь открыта.
   Я вошел.
   Заброшенная гостиная – паутина, пыльный пол; преспокойно поджидающий меня Джонни Школьник.
   Без пиджака, кобура – пуста: мол, мне можно доверять.
   Да пошел ты со своим доверием – посмотрим на твои руки.
   – Скорбишь по Джуниору, Джонни?
   – Что вам известно обо мне и Стеммонсе?
   – Я знаю, что это он заставил тебя ограбить склад. И я знаю, что все прочее не имеет значения.
   «Прочее» заставило его заморгать. В десяти футах от меня – слежу за его руками.
   – У него и на вас кое-что было. Некоторых людей он терпеть не мог и собирал компроматы, чтобы потом поквитаться с ними.
   – Мы можем договориться. Мне плевать на ограбление склада.
   – Вы и половины не знаете. – Безуууумный блеск в глазах.
   Шаги за моей спиной.
   Кто-то скрутил мои руки, зажал мне рот. Удушье. Тот же самый «кто-то» закатал мне рукав – и что-то вколол…
 
   Меня ведут – я ощущаю движение воздуха и слабо различаю какой-то туннель – стены – сплошное зеркало. От самого паха вверх – щекотная дрожь и сухое тепло.
   Боковые двери, чьи-то ботинки, широкие штанины.
   Локоть потянуло вниз – ботинки заскребли по бетону, направо.
   Открылась какая-то дверь – теплый воздух, свет. Зеркальные стены, совсем близко – какая-то решетчатая тень. Кто-то повалил меня на пол ничком.
   Надо мной – свет, расплывчатый, как снежная пелена.
   Щелк-щелк – щелчок цилиндра, вроде того что бывает в кинокамере на колесиках, подо мной – белая вощеная бумага.
   Рывком поднимают меня.
   Заклеивают глаза клейкой лентой – липкая слепота.
   Кто-то ударил меня.
   Кто-то ткнул меня.
   Кто-то обжег меня – горячие, холодные иголочки по всей шее.
   Уже не так щекотно – снова сухое тепло, никакой щекотной дрожи.
   Кто-то отодрал клейкую ленту; в моих глазах – липкая красная кровь.
   Щелк-щелк – цилиндр.
   Снова я очутился на белой вощеной бумаге. В правую руку мне сунули что-то тяжелое и блестящее: МОЙ сувенирный самурайский меч.
   Меня толкнули, и тут я что-то увидел:
   Голого Джонни Дьюхеймела с МОИМ револьвером в руке.
   Снова ожоги – горячо – холодно; шея и руки.
   Ожоги противно саднят – Джонни становится на колени, смотрит на меня остекленелым взглядом, язвительно так – голубыми раскосыми глазами.
   Достать его, порезать его – отчаянно размахиваю мечом, промахиваюсь.
   Джонни покачивается – судорожно пытаясь достать меня двумя руками.
   Промах, удар, снова промах – разорванная бледная кожа, кровь заливает татуировки. Удар – раз, два – отрезанная рука, кровь из пустой глазницы. Джонни нараспев бормочет что-то по-японски, глядя на меня голубыми раскосыми глазами.
   Промах, опять промах – японец Джонни на полу в жутких конвульсиях. Поле зрения – татуировка на груди – разрезать ее, разрезать его…
   Промах, еще промах – обрывки вощеной бумаги.
   Удар, рывок – лопаются позвонки; снова рывок – на себя – ВСЕ красное.
   Задыхаюсь – внезапно куда-то подевался весь воздух – во рту кровь.
   Мне что-то вкололи – снова стало щекотно и от паха и выше разлилось сухое тепло.
   Последняя мысль: так вот что это жжется – огнемет; японец сдался.
   Сухая, непроглядная, качающаяся темень. Где-то в отдалении – тик-так – часы; я принимаюсь считать секунды. Шесть тысяч – и понеслось – десять тысяч четыреста.
   Туда-сюда снуют япошки, голоса:
   Мег: папочка никогда не трогал меня – не убивай его, Дэвид. Вуайерист: папа, папа. Люсиль: он – мой папа.
   Япошки атакуют Черный город. Тик-так: четырнадцать тысяч секунд – или около того
   Сухая теплая темень.
 
   Размытые картинки: те же серые решетчатые тени, ботинки.
   Мелькают, мелькают отражения в стенных зеркалах: это все япошки. Попытался помахать рукой – глупец! – твои руки связаны.
   Стул – и я накрепко привязан к нему.
   Шуршание работающего кинопроектора.
   Белый свет, белый экран.
   Киношка – папа и Мег? – не позволяй ему лапать ее!
   Я рванулся – тщетно – липкая лента крепко держала меня.
   Белый экран.
   Кадр номер один:
   Обнаженный Джонни Дьюхеймел.
   Кадр номер два:
   Дейв Клайн размахивает мечом.
   Крупный план: рукоятка меча: СРЖ. Д. Д. КЛАЙН, МОРСКАЯ ПЕХОТА США, САЙПАН, 14. 07. 43.
   Кадр номер три:
   Джонни умоляет: «Пожалуйста», – беззвучно.
   Кадр номер четыре:
   Дейв Клайн бросается на него – удар, еще удар, промах.
   Кадр номер пять:
   Отрубленная рука – скребет пальцами по вощеной бумаге.
   Кадр номер шесть:
   Дейв Клайн потрошит – Джонни Д. выплевывает собственные внутренности.
   Кадр номер семь:
   Кровь заливает линзу объектива; палец, снимающий осколки кости.
   Я вскрикнул —
   Очередной укол сделал меня немым.
 
   Проблески сознания – меня несут – ночь – нечеткое пятно лобового стекла.
   Черный город – Южный Централ.
   Грудь болит, шея тоже. Щетина, кобура пропала.
   Сворачиваем.
   Вой сирен.
   Саднят ожоги.
   Вонь – какое-то дезинфицирующее средство – кто-то промывает мои раны.
   Где? Что? Кто? – умоляющий Джонни Дьюхеймел.
   Нет!
   Только не это.
   Это ОНИ меня заставили.
   Пожалуйста – я этого не хотел.
   Вой сирен – и столб пламени в небесах.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

   Пожарные машины, патрульные автомобили. Щетина – сутки не брился; дым, языки пламени – горящий «Бидо Лито» на фоне ночного неба.
   Дорога заблокирована – резко поворачиваем направо – я выскакиваю на тротуар. Тут же – фотографы в серых костюмах – чудовища.
   Бампер во что-то с хрустом ударяется – в щит с надписью: «Сделай себя сам с помощью пророка Мухаммеда».
   Отдыхаю – лежа лицом на славной мягкой приборной доске. Откуда-то сверху: «Это Клайн. Берите его».
   – По-моему, у него сотрясение мозга.
   – А я думаю, он под кайфом.
   – Разве это законно?
   – Сомнительно, но все-таки законно. Мы нашли его в отрубе недалеко от того места, где произошли пожар и убийства, и он – главный подозреваемый в нашем комплексном расследовании. У мистера Нунана есть источник в службе коронеров. Так вот оттуда он узнал, что напарник Клайна умер от передозировки, – а вы только посмотрите на него.
   – Джим, надо завести протокол – на случай, если дело дойдет до суда.
   – Диктуйте.
   – Значит, так. Сейчас три часа сорок минут 19 ноября 1958 года. Присутствуют: я, специальный агент Уиллис Шипстед, со мной: специальные агенты Джеймс Хенстелл и Уильям Милнер. Мы находимся в здании федерального бюро расследований в центре города с лейтенантом Дэвидом Клайном из Полицейского управления Лос-Анджелеса. Час назад лейтенант Клайн был обнаружен в ступорозном состоянии на углу 77-й улицы и Централ-авеню в южной части города. Он был без сознания и в крайне неаккуратном виде. Мы доставили его сюда, чтобы убедиться, что он получит соответствующую медицинскую помощь.
   – Ну-ну.
   – Джим, комментарий Билла записывать не стоит. Вкратце: лейтенанту Клайну, которому, по данным ФБР, сорок два года, предположительно были нанесены травмы головы. На его ладонях и шее имеются следы ожогов – экспертиза показала, что их причиной мог стать «сухой лед». На его рубашке были обнаружены пятна крови, а к пиджаку прилип обрывок клейкой ленты. Оружия при нем не найдено. Его «плимут» полицейского образца 1957 года выпуска был отогнан нами на стоянку неподалеку от того места, где мы его обнаружили. Перед тем как допросить его, мистеру Клайну будет предложена соответствующая медицинская помощь.
   Распластан на стуле с прямой спинкой. Кругом – федералы.
   – Джим, распечатай это и проследи, чтобы мистер Нунан получил копию.
   Комната для допросов. Уилл Шипстед, еще двое фэбээровцев. Стол, стулья, стенограф.
   Шипстед: «Он приходит в себя. Джим, сходи за мистером Нунаном».
   Один из агентов уходит. Я потянулся – боль и зуд с головы до пят.
   Шипстед: «Мы знакомы, лейтенант. Встречались в отеле „Эмбасси"».
   – Я помню.
   – А это – мой напарник, спецагент Милнер. Вы знаете, где вы находитесь?
   Мой самурайский меч – широкоэкранное цветное изображение.
   – Может, вам позвать врача?
   – Не надо.
   Милнер – жирный, воняет дешевым одеколоном. «Вы уверены? У вас не совсем цветущий вид».
   – Уверен.
   Шипстед: «Засвидетельствуйте: мистер Клайн от оказания медицинской помощи отказался. А как насчет адвоката? Так как вы сами – юрист, вы прекрасно знаете, что мы имеем право задержать вас для допроса».
   – Я отказываюсь от адвоката.
   – Уверены?
   Джонни – Господи Иисусе.
   – Уверен.
   – Билл, засвидетельствуй: мистеру Клайну был предложен адвокат, от услуг коего он также отказался.
   – Зачем я здесь?
   Милнер: «Посмотрите на себя. Вопрос должен звучать так: „Где я был?"»
   Шипстед: «Мы подобрали вас на углу 77-й и Централ. Незадолго до этого кто-то поджег клуб „Бидо Лито". Поблизости случились наши агенты-наблюдатели, и один из них подслушал, как свидетель происшествия давал показания следователю Управления. Свидетель показал, что он шел мимо „Бидо Лито" вскоре после того, как клуб закрылся, и заметил разбитое окно. Несколькими секундами позже вспыхнул пожар. Судя по всему, речь идет о зажигательной бомбе или чем-то в этом роде».
   Милнер: «В огне погибли три человека. Пока мы полагаем, что это двое владельцев клуба и уборщик. Лейтенант, вы, часом, не знаете, как приготовить коктейль Молотова?»
   Шипстед: «Мы вовсе не утверждаем, что это вы подожгли „Бидо Лито". Честно говоря, в том состоянии, в котором мы вас нашли, вы и сигареты-то не смогли бы зажечь. Послушайте, что получается, лейтенант. Две ночи назад в одном из клубов Уоттса были убиты пять человек, и из достоверных источников нам стало известно, что Эд Эксли и Боб Галлодет уделяют особое внимание тому, чтобы не разглашать детали происшедшего. И, на следующее же утро в клубе „Бидо Лито" находят мертвым вашего коллегу – сержанта Джорджа Стеммонса-младшего. Шеф Эксли сочиняет для прессы сказочку о якобы сердечном приступе – тогда как, по нашим данным, это случилось, скорее всего, из-за передозировки героина. А спустя каких-то сорок с лишним часов после этого клуб „Бидо Лито" поджигают, а вскоре в окрестностях появляетесь вы в состоянии, указывающем на прием вами наркотических препаратов. Видите, лейтенант, как все это выглядит со стороны?»
   Подстроено Кафесьянами. Джонни Д., захлебывающийся собственной кровью.
   Милнер: «Клайн, вы нас слышите?»
   – Да.
   – Вы постоянно принимаете наркотики?
   – Нет.
   – Значит, время от времени?
   – Никогда.
   – А если мы проведем анализ крови?
   – А если я потребую освобождения на основании того, что я уже дал первоначальные показания?
   Милнер: «Э, да он – юрист».
   Шипстед: «Откуда вы ехали в то время, когда мы вас нашли?»
   – Я отказываюсь отвечать.
   Милнер: «Еще бы. На том основании, что это может вам инкриминироваться».
   – Нет, на основании обнаружения информации неинкриминирующего характера – детали найдете в описании процесса «Индиана против Харкнесса, Бодина и др., 1943 год».
   – Э, да он – юрист. Что еще скажешь, умник?
   – То, что ты – жирный ублюдок и твоя жена трахается с кем попало, лишь бы не с тобой.
   Его лицо приняло свекольный оттенок – жирный говнюк. Шипстед: «Довольно. Лейтенант, так где вы были?»
   – Отказываюсь отвечать.
   – Куда делось ваше табельное оружие?
   – Отказываюсь отвечать.
   – Как вы можете объяснить то состояние, в котором мы вас нашли?
   – Отказываюсь отвечать.
   – Откуда взялись пятна крови на вашей рубашке?
   – Отказываюсь отвечать.
   Милнер: «До тебя что – до сих пор не доходит, умник?»
   Шипстед: «Так где вы были?»
   – Отказываюсь отвечать.
   – Это вы подожгли «Бидо Лито»?
   – Нет.
   – А вы знаете, кто это сделал?
   – Нет.
   – Часом, не ваше Управление – чтобы отомстить за смерть Стеммонса?
   – Нет – вы что, спятили?
   – Инспектор Джордж Стеммонс-старший не мог заказать поджог?
   – Не… нет, вы что?
   – А вы – не могли таким образом отомстить за смерть своего напарника?
   – Нет. – У меня закружилась голова.
   Милнер: «Спиртным от вас не пахнет».
   Шипстед: «Когда мы нашли вас, вы находились под действием наркотиков?»
   – Нет.
   – Вы принимаете наркотики?
   – Нет. – Хорошая идея – ДЖОННИ В ОДНОЙ ИЗ ГЛАВНЫХ РОЛЕЙ. Открылась дверь – в комнату вошел Уэллс Нунан.
   Милнер тут же вышел. Нунан: «Доброе утро, мистер Клайн».
   Прическа а-ля Джек Кеннеди – до сих пор источает запах лака для волос. «Я сказал: „Доброе утро"».
   УМОЛЯЮЩИЙ ДЖОННИ.
   – Клайн, вы меня слушаете?
   – Я вас слышал.
   – Отлично. Пара вопросов перед тем, как вас отпустить.
   – Задавайте.
   – И задам. С превеликим удовольствием. Я прекрасно помню, как вы отбрили агента Милнера, так что противник мне подобрался достойный.
   – Как вы такой причесон сделали?
   – Я здесь не для того, чтобы обсуждать с вами секреты парикмахерского искусства. А теперь…
   – Ублюдок, ты плюнул мне в лицо.
   – Да. А вы вовсе не допустили преступную небрежность, которая привела к гибели Сандерлина Джонсона. Насколько я понимаю, вы попросту…
   – Еще десять минут, и я звоню Джерри Гейслеру – дабы оспорить законность ареста.
   – Он не найдет такого судьи.
   – Еще десять минут, и я звоню в контору Канарека, Брауна и Мэттингли и пишу заявление о нарушении покоя индивида, которое повлечет за собой немедленное судебное разбирательство.
   – Мистер Клайн, вы…
   – Зовите меня «лейтенант».
   – Лейтенант, насколько хорошо вы знакомы с историей Полицейского управления Лос-Анджелеса?
   – К делу.
   – Очень хорошо. С кого началось то, что я называю эвфемизмом: «договор между полицией и семейством Кафесьян»?
   – Какой еще договор?
   – Бросьте, лейтенант. Вы ведь знаете, что презираете их не меньше моего.
   Покамест дадим ему передышку: «Если не ошибаюсь, все это начал шеф Дэвис – ну, который был до Хоррелла. А что?»
   – Значит, это соглашение заключили между 1936 и 1937 годом?
   – Где-то так, я полагаю. Я пришел работать в Управление в 1938-м.
   – Да, мы знаем, и, надеюсь, тот факт, что вы уже заслужили пенсию, не создал у вас ложного ощущения собственной неприкосновенности, лейтенант. Связующим звеном между Отделом по борьбе с наркотиками и мистером Джеем-Си Кафесьяном является капитан Дэниэл Уилхайт, я правильно понял?
   – Отказываюсь отвечать.
   – Понимаю, своих не закладывают. Уилхайт с самого начала за ними присматривал, так ведь?
   – Насколько мне известно, все началось с шефа Дэвиса и продолжалось до конца тридцать девятого года, пока его не сменил шеф Хоррелл. Дэн Уилхайт работает в Управлении с середины тридцать девятого, так что с самого начала он за ними присматривать не мог – если он вообще когда-либо за ними присматривал, черт дери.
   Аристократ хренов. «Ну-ну, лейтенант. Вам прекрасно известно, что Дэниэл Уилхайт и Кафесьяны тыщу лет как повязаны».
   – Отказываюсь от комментариев. Но продолжайте спрашивать меня о Кафесьянах.
   – Да, я слышал, что в вас проснулся живой интерес к этой семейке.
   УМОЛЯЮЩИЙ ДЖОННИ.
   Шипстед: «У вас и вправду неважный вид. Хотите, я налью вам…»
   Нунан: «Вы говорили Микки, чтобы он убрал свои автоматы? Он ведь давно не тот, сами знаете. И у нас есть фотографии его людей, которые ими ведают».
   – Отказываюсь отвечать.
   – Мы тут недавно обротали основного свидетеля по делу.
   Сдерживайся. Не кусайся.
   – Основного свидетеля.
   – Ваше время пошло.
   – Так и есть. Как считаешь, Уилл, мог мистер Клайн поджечь «Бидо Лито»?
   – Нет, сэр, я так не считаю.
   – Он не может – или не желает – сказать, где он был в последнее время.
   – Сэр, я не думаю, что он знает и сам.
   Я попытался встать – ноги едва слушались меня. «Я возьму такси до своей машины».
   – Ерунда. Вас отвезет агент Шипстед. Уилл, мне чертовски интересно, где лейтенант провел последние пару дней.
   – Если хотите знать мое мнение, сэр, – то я думаю, что в компании страстной тигрицы, либо в обществе медведя гризли.
   – Остроумно. А пятна крови на рубашке заставляют склоняться к последней версии. И знаешь, как мы это выясним?
   – Нет, сэр.
   – Мы узнаем о последних убийствах в южном Лос-Анджелесе и уточним, о каких из них шеф Эксли умалчивает особенно тщательно
   – Мне это нравится, сэр.
   – Я знал, что тебе понравится. Эмпирическим путем проще всего, не так ли? К тому же мы все тут прекрасно знаем, что это наш приятель Дейв вышвырнул из окна свидетеля Сандерлина Джонсона. Видимо, это у них вроде семейного предприятия – Дейв делает грязную работу, а сестренка Мег вкладывает деньги. Как там в пословице говорится? «Семейка, которая вместе убивает, всегда вместе…»
   Я бросился на него – и снова ноги подвели меня. Шипстед ухватил меня за руки и скрутил их у меня за спиной. Нажатием больших пальцев мне сдавливают сонную артерию – теряя сознание, я успел почувствовать, что меня куда-то волокут по коридору…
   Скрип двери, щелчок замка – эти звуки мигом привели меня в чувство. Клетушка четыре на шесть метров – стены обтянуты стегаными одеялами, ни стульев, ни стола. Только громкоговоритель на стене да зеркальце-глазок – чтобы наблюдать за происходящим в смежной комнате.
   Палата для буйнопомешанных – она же наблюдательный пункт: посмотрим, что у нас тут:
   Стекло все в царапинах – ничего не видать. Из динамика – хрипы; шлепнул ладонью – вроде стало лучше. Заглянем в зеркало: ага, в смежной комнате Эйб Уолдридж и агент Милнер.
   Милнер: «… Вот я и говорю, что Джею-Си либо его сыночку Томми светит федеральное обвинение – даже если им удастся выкрутиться, пресса поднимет такой шум, что от них ничего не останется. Отделу по борьбе с наркотиками тоже не поздоровится, и я полагаю, что Эду Эксли об этом прекрасно известно, поскольку он покамест палец о палец не ударил, чтобы защитить их либо скрыть улики. Эйб, ведь что такое Кафесьяны без Управления? Просто ублюдки, которые держат какие-то малоприбыльные прачечные».
   Уолдридж: «Я… не… информатор».
   Милнер: «Конечно нет. Ты – литовский иммигрант, которому стукнул полтинник и аннулировать „грин кард" которого нам раз плюнуть. Эйб, разве ты хочешь снова жить за железным занавесом? Неужели ты не знаешь, что с тобой сделают комми, стоит тебе вернуться?»
   – Я – не стукач.
   – Пока нет, но скоро станешь. Все к этому идет. Ты же сам мне сказал, что сушишь тючки с марихуаной в сушилках для белья, что стоят в ваших прачечных?
   – Да, и еще что ни Джей-Си, ни Томми, ни Мадж не знают об этом.
   Сигаретный чад – хоть топор вешай; лиц почти не видно.
   Милнер: «Ты ведь прекрасно знаешь, какие подонки Джей-Си и Томми. И ты всегда давал нам понять, что Мадж – не такая, как они. Она – славная женщина, да и ты – ты честный парень, которому приходится работать на всяких ублюдков».
   Уолдридж: «Мадж – очень хорошая женщина, но по разным причинам… черт, ей нужен Джей-Си и Томми».
   Милнер: «Правда, что Томми убил пьяного водителя, который сбил дочь одного из сотрудников Отдела по борьбе с наркотиками?»
   – Я настаиваю на Пятой поправке.[24]
   – Как же все задолбали со своей Пятой поправкой! Не стоило показывать по ящику процесса над Кефовером, Эйб…