Дон Хаиме приказал своим всадникам прикрыть сзади регулярную кавалерию. Закончив приготовления, сели завтракать.
В девять утра появились передовые части генерала Ортеги и начали перестрелку.
Сражения можно было избежать, но Мирамон мечтал схватиться с неприятелем.
Рядом с Мирамоном были его лейтенанты: Велес, Кабос, Нерете, Айестарап и Маркес.
Мирамон вскочил на коня и стал объезжать свое немногочисленное войско, отдавая приказы, затем поднял шпагу и крикнул:
— Вперед, молодцы!
Началось сражение.
Войско Хуареса заняло невыгодную позицию и стояло под шквальным огнем неприятеля.
Солдаты Мирамона, воспитанные своим молодым генералом — Мирамону было всего двадцать шесть лет, — творили чудеса храбрости.
И вскоре войскам Хуареса пришлось покинуть свои позиции, несмотря на численное превосходство.
Казалось, душа Мирамона переселилась в его лейтенантов! Каждый сражался за десятерых, увлекая за собой солдат. Еще немного, и сражение было бы выиграно.
Настало время пустить в ход кавалерию, и Мирамон скомандовал: «Вперед!». Но кавалеристы не двигались с места, когда же Мирамон вторично скомандовал броситься на неприятеля, солдаты с копьями наперевес бросились на своих.
Деморализованные внезапной изменой, пятьдесят всадников, оставшихся на месте, рассеялись во все стороны. Пехотинцы, видя измену, сражались кое-как. По рядам неслось:
— Измена, измена! Спасайся, кто может!
Напрасно старались офицеры удержать солдат. Те были окончательно деморализованы.
Войска Мирамона больше не существовало. Ортега снова вышел победителем, но лишь благодаря гнусной измене в ту самую минуту, когда сражение им было проиграно.
Если бы триста всадников дона Хаиме могли решить исход сражения, они ни перед чем не остановились бы. Но чудес не бывает.
Смельчаки яростно бились с преследовавшей их кавалерией противника, дон Хаиме тоже продолжал вести неравный бой.
Он был свидетелем низкой измены, ставшей причиной поражения Мирамона, и хорошо видел офицера, который первым перешел на сторону неприятеля. Это был дон Мельхиор. Дон Хаиме сразу его узнал и поклялся в душе его захватить.
Он тотчас же рассказал об этом намерении своим всадникам. И те с воинственным кличем бросились на неприятеля. Триста против трех тысяч!
Завязалась отчаянная борьба. Всадники дона Хаиме смешались и врезались в ряды противника, увлекая за собой дона Мельхиора.
— К президенту! К президенту! — вскричал дон Хаиме и поскакал к Мирамону.
Лейтенанты Мирамона поклялись умереть вместе с ним.
С горечью оглядев поле битвы, Мирамон, наконец, послушался своих верных друзей и стал отступать. Из его войска уцелела едва тысяча человек. Одни были убиты, другие бежали или перешли на сторону неприятеля. У Мирамона сердце сжималось от боли. Поражение он предвидел, но не ожидал, что станет жертвой измены. Когда миновала опасность быть настигнутыми неприятелями, президент приказал остановиться и дать отдых лошадям. Прислонясь к дереву, со сложенными на груди руками и опущенной головой, он хранил мрачное молчание и никто не решался его тревожить.
Но вот к нему приблизился дон Хаиме.
— Генерал! — окликнул он президента.
Мирамон поднял голову и протянул дону Хаиме руку.
— Это вы, мой друг! Ах, зачем только я вас послушался!
— Что сделано, то сделано, генерал, — отрывисто ответил дон Хаиме, — не стоит об этом говорить. Но прежде чем мы отсюда уйдем, вы обязаны исполнить свой долг. Совершить месть.
— Что вы хотите сказать? — удивился Мирамон.
— Известна ли вам причина поражения? — спросил дон Хаиме.
— Измена! — ответил Мирамон.
— А кто изменник, вы знаете?
— Откуда мне знать! — гневно произнес президент.
— А я знаю. Видел все собственными глазами. Я наблюдал за изменником давно, поскольку догадывался о его гнусных намерениях.
— Но ведь все равно мы не можем его захватить!
— Ошибаетесь, генерал. Я его привел. Я бы и в ад пошел, только бы до него добраться!
Офицеры и солдаты ответили на эти слова одобрительными возгласами:
— Слава Богу! — вскричал Кабос. — Этого подлеца следует четвертовать!
— Приведите негодяя, будем судить! — сказал Мирамон печально.
Сердце его болезненно сжалось, жестокость была ему чужда.
— Это не займет много времени, — сказал генерал Негрете, — его казнят выстрелом в спину, и все. Как изменника.
— Но прежде надо установить личность, — добавил Кабос.
По знаку дона Хаиме солдаты привели дона Мельхиора.
Вид у него был ужасный: платье разорвано и покрыто грязью, окровавленные руки связаны за спиной.
Суд состоялся под председательством генерала Кабоса, и вскоре изменник с простреленной спиной уже был в предсмертных конвульсиях.
ГЛАВА XXXVIII. Лицом к лицу
ГЛАВА XXXIX. Эпилог: ТОПОР
В девять утра появились передовые части генерала Ортеги и начали перестрелку.
Сражения можно было избежать, но Мирамон мечтал схватиться с неприятелем.
Рядом с Мирамоном были его лейтенанты: Велес, Кабос, Нерете, Айестарап и Маркес.
Мирамон вскочил на коня и стал объезжать свое немногочисленное войско, отдавая приказы, затем поднял шпагу и крикнул:
— Вперед, молодцы!
Началось сражение.
Войско Хуареса заняло невыгодную позицию и стояло под шквальным огнем неприятеля.
Солдаты Мирамона, воспитанные своим молодым генералом — Мирамону было всего двадцать шесть лет, — творили чудеса храбрости.
И вскоре войскам Хуареса пришлось покинуть свои позиции, несмотря на численное превосходство.
Казалось, душа Мирамона переселилась в его лейтенантов! Каждый сражался за десятерых, увлекая за собой солдат. Еще немного, и сражение было бы выиграно.
Настало время пустить в ход кавалерию, и Мирамон скомандовал: «Вперед!». Но кавалеристы не двигались с места, когда же Мирамон вторично скомандовал броситься на неприятеля, солдаты с копьями наперевес бросились на своих.
Деморализованные внезапной изменой, пятьдесят всадников, оставшихся на месте, рассеялись во все стороны. Пехотинцы, видя измену, сражались кое-как. По рядам неслось:
— Измена, измена! Спасайся, кто может!
Напрасно старались офицеры удержать солдат. Те были окончательно деморализованы.
Войска Мирамона больше не существовало. Ортега снова вышел победителем, но лишь благодаря гнусной измене в ту самую минуту, когда сражение им было проиграно.
Если бы триста всадников дона Хаиме могли решить исход сражения, они ни перед чем не остановились бы. Но чудес не бывает.
Смельчаки яростно бились с преследовавшей их кавалерией противника, дон Хаиме тоже продолжал вести неравный бой.
Он был свидетелем низкой измены, ставшей причиной поражения Мирамона, и хорошо видел офицера, который первым перешел на сторону неприятеля. Это был дон Мельхиор. Дон Хаиме сразу его узнал и поклялся в душе его захватить.
Он тотчас же рассказал об этом намерении своим всадникам. И те с воинственным кличем бросились на неприятеля. Триста против трех тысяч!
Завязалась отчаянная борьба. Всадники дона Хаиме смешались и врезались в ряды противника, увлекая за собой дона Мельхиора.
— К президенту! К президенту! — вскричал дон Хаиме и поскакал к Мирамону.
Лейтенанты Мирамона поклялись умереть вместе с ним.
С горечью оглядев поле битвы, Мирамон, наконец, послушался своих верных друзей и стал отступать. Из его войска уцелела едва тысяча человек. Одни были убиты, другие бежали или перешли на сторону неприятеля. У Мирамона сердце сжималось от боли. Поражение он предвидел, но не ожидал, что станет жертвой измены. Когда миновала опасность быть настигнутыми неприятелями, президент приказал остановиться и дать отдых лошадям. Прислонясь к дереву, со сложенными на груди руками и опущенной головой, он хранил мрачное молчание и никто не решался его тревожить.
Но вот к нему приблизился дон Хаиме.
— Генерал! — окликнул он президента.
Мирамон поднял голову и протянул дону Хаиме руку.
— Это вы, мой друг! Ах, зачем только я вас послушался!
— Что сделано, то сделано, генерал, — отрывисто ответил дон Хаиме, — не стоит об этом говорить. Но прежде чем мы отсюда уйдем, вы обязаны исполнить свой долг. Совершить месть.
— Что вы хотите сказать? — удивился Мирамон.
— Известна ли вам причина поражения? — спросил дон Хаиме.
— Измена! — ответил Мирамон.
— А кто изменник, вы знаете?
— Откуда мне знать! — гневно произнес президент.
— А я знаю. Видел все собственными глазами. Я наблюдал за изменником давно, поскольку догадывался о его гнусных намерениях.
— Но ведь все равно мы не можем его захватить!
— Ошибаетесь, генерал. Я его привел. Я бы и в ад пошел, только бы до него добраться!
Офицеры и солдаты ответили на эти слова одобрительными возгласами:
— Слава Богу! — вскричал Кабос. — Этого подлеца следует четвертовать!
— Приведите негодяя, будем судить! — сказал Мирамон печально.
Сердце его болезненно сжалось, жестокость была ему чужда.
— Это не займет много времени, — сказал генерал Негрете, — его казнят выстрелом в спину, и все. Как изменника.
— Но прежде надо установить личность, — добавил Кабос.
По знаку дона Хаиме солдаты привели дона Мельхиора.
Вид у него был ужасный: платье разорвано и покрыто грязью, окровавленные руки связаны за спиной.
Суд состоялся под председательством генерала Кабоса, и вскоре изменник с простреленной спиной уже был в предсмертных конвульсиях.
ГЛАВА XXXVIII. Лицом к лицу
К тому времени, когда генерал Мирамон вернулся в Мехико, там уже все знали о его поражении. Духовенство и аристократия, как ни удивительно, раскаивались в своем равнодушии к Мирамону, который один мог их спасти. Да и в народе президент нашел бы сейчас поддержку. Но ему и в голову не приходило обратиться к жителям с призывом помочь организовать оборону.
Сама мысль о власти претила сейчас Мирамону и единственным желанием было сложить с себя полномочия.
По прибытии в Мехико Мирамон решил прежде всего собрать дипломатов и просить их выступить в роли посредников, чтобы спасти город. Мирамон намерен был сдать Мехико без боя федеральным войскам.
И тогда французский и испанский посланники, генерал Берисабал, взятый в плен при Толухе, и генерал Айестеран, близкий друг Мирамона, тотчас же отправились к генералу Ортего, чтобы заключить почетный мир, точнее, капитулировать.
Дон Антонио Касебар изъявил желание отправиться вместе с ними. После казни друга его, Мельхиора, он стал опасаться за собственную судьбу, и его томило дурное предчувствие. Но выйти за ворота без пропуска было невозможно, и дону Антонио пришлось остаться в Мехико. Вскоре он получил письмо, подтвердившее его опасения. И без того осторожный, в силу того образа жизни, который он вел, и постоянного риска, которому подвергался, дон Антонио нанял дюжину испытанных убийц и держал их за портьерами. Как-то около девяти вечера, в тот самый день, когда возвратился Мирамон, дон Антонио пошел к себе в спальню почитать, но этому невинному развлечению мешала нечистая совесть. Вдруг он услышал в прихожей громкие голоса. Дон Антонио быстро встал и уже хотел пойти узнать, как вдруг дверь отворилась, и на пороге показался слуга, а за ним еще девять человек: шесть мужчин в масках из серапе и три дамы.
Дона Антонио проняла дрожь, но он взял себя в руки и стоял в ожидании, когда кто-нибудь из вошедших заговорит.
— Сеньор дон Антонио, — произнес наконец один из них, выступив вперед, — я привел вашу невестку донью Марию, герцогиню де Табор, вашу племянницу донью Кармен де Табор и донью Долорес де ля Крус.
Слова эти были произнесены с такой убийственной иронией, что дон Антонио невольно попятился назад и лицо его покрылось смертельной бледностью.
— Я вас не понимаю, — сказал он, тщетно стараясь унять в голосе дрожь.
— Неужели вы не узнали меня, дон Горацио? — кротко произнесла донья Мария. — Разве страдания так сильно изменили мое лицо? Ведь я — несчастная супруга вашего брата, которого вы убили?
— Что за комедию вы здесь ломаете? — вскричал дон Антонио с гневом. — Эта женщина сумасшедшая! А вы, негодяи, берегитесь! Со мной шутки плохи!
Тот, к кому обратился дон Антонио, громко расхохотался.
— Может быть, кабальеро, вы хотите говорить при свидетелях? А нас здесь так мало!
— Может, и при свидетелях, — ответил незнакомец.
— Прошу вас, сеньоры и кабальеро, выйти к нам! — сказал дон Антонио. Тотчас портьеры приподнялись, двери отворились, и человек двенадцать вошли в комнату.
— Вот вам свидетели, — вскричал дон Антонио, усмехнувшись. — Пусть же прольется ваша кровь, вы сами этого хотели — он обратился к появившимся из-за портьер молодчикам:
— Бейте их, как собак! — и сам схватил со стола два шестиствольных револьвера. Никто не двигался с места.
— Долой маски! — сказал один из пришедших. — Мы должны разговаривать с открытыми лицами. — И он снял маску.
Остальные последовали его примеру.
Читатель, конечно, уже догадался, кто пришел к дону Антонио.
— Не угодно ли вам, сеньор, — сказал дон Хаиме, — открыть свое настоящее имя, как мы открыли лица? Надеюсь, вы узнали меня? Я — дон Хаиме де Бивар, брат вашей невестки. Двадцать два года я слежу за каждым вашим шагом, сеньор Горацио де Табор, и жду случая отомстить вам. И вот, наконец, Бог мне послал этот случай!
Дон Горацио смерил взглядом дона Хаиме и сказал:
— Ну и что дальше, мой благородный шурин? Вы хотите, чтобы я перестал притворяться? Извольте! Я даже согласен признать вас своим родственником. Только хотелось бы знать, до какой вы додумались мести за двадцать два года, благородный потомок Сида Кампеадора? Смерти я не боюсь, не раз смотрел ей в глаза. Допустим, вы убьете меня. Но я унесу в могилу тайну такой страшной мести, о которой вы и не подозреваете, и снова буду в выигрыше. А вам я оставлю в наследство отчаянье, и вы поседеете в одну ночь, как поседела ваша сестра.
— Ошибаетесь, дон Горацио, — произнес дон Хаиме, — я знаю все ваши тайны. И умрете вы не от моей руки, а от руки палача. Позорной смертью. На виселице!
— Ты лжешь, негодяй! — взревел дон Горацио. — Я… я… герцог де Табор! Во мне течет королевская кровь! Я — потомок одной из самых могущественных и старинных фамилий Испании! Тебя свела с ума ненависть! Вот ты и болтаешь о виселице. В Мехико есть испанский посланник!
— Есть, — ответил дон Хаиме, — но этот посланник разрешил судить тебя по всей строгости мексиканских законов.
— Он мой друг, покровитель! Он рекомендовал меня президенту Мирамону. Да и с какой стати мне бояться здешних законов, если я иностранец?
— Да, иностранец. Но вы поступили здесь на службу, чтобы предать одно правительство и перейти на сторону другого. Письмо, которое вы хотели настойчиво получить у полковника дона Фелиппе, сейчас у меня! А письма, похищенные у вас в Пуэбло благодаря вашему двоюродному брату, дону Эстебану, которого вы даже не знаете, находятся в руках дона Хуареса. Как видите, вы безвозвратно погибли, поскольку милосердие чуждо дону Бенито Хуаресу. Ваша главная тайна мне тоже известна, о чем вы и не подозревали. Я знаю о существовании брата доньи Кармен, близнеца, более того, я знаю, где он, и могу, когда захочу, привести его к вам. Взгляните! Вот человек, которому вы продали своего племянника! — дон Хаиме указал на Луиса, стоявшего рядом.
— Ax! — прошептал дон Горацио, падая в кресло и ломая в отчаянии руки. — Я погиб!
— Да, вы окончательно погибли, — промолвил с презрением дон Хаиме, — даже смерть не спасет вас от бесчестия.
— Ради Бога, ответьте, — вскричала донья Мария, подходя к шурину, — дон Хаиме сказал правду? У меня есть сын, близнец моей милой Кармен?
— Да! — прошептал дон Антонио.
— Бог да благословит вас! — произнесла донья Мария. — Где же он, мой сын? Вы отдадите мне его, не правда ли? Умоляю вас, отдайте! Ведь я никогда его не видела! Мне так хочется его приласкать! Где же он?
— Не знаю.
Несчастная мать упала в кресло, закрыв лицо руками.
Дон Хаиме подошел к ней.
— Крепись, сестра! Бедная ты моя! — сказал он. Наступила тишина, нарушаемая лишь рыданьями доньи Марии и девушек. Дон Горацио встал.
— Мой благородный шурин, — произнес он с некоторой торжественностью, — попросите, пожалуйста, этих кабальеро удалиться. Я хочу остаться наедине с вами и моей невесткой.
Дон Хаиме с поклоном обратился к графу.
— Друг мой, — сказал он, — будьте любезны, проводите дам в гостиную.
Граф предложил девушкам руку и увел их в соседнюю комнату.
Остальные тоже ушли.
Только Доминик остался, вперив горящий взор в дона Горацио.
— Я не знаю, — сказал он мрачно, — что здесь может случиться, поэтому уйду лишь по приказу дона Хаиме. Он меня воспитал и мой долг, как приемного сына, его защищать!
— Останьтесь, сеньор, — сказал дон Горацио с печальной улыбкой, — вы, можно сказать, принадлежите к нашей семье.
— Дон Горацио, — сказал дон Хаиме, выступив вперед, — вы украли у моей сестры сына, наследника герцогов де Табор, и считали его погибшим. Но я спас его. Доминик, обними свою мать! Мария! Вот твой сын!
— Мама, — вскричал молодой человек, бросаясь к донье Марии.
— Сын мой! — прошептала донья Мария и упала без чувств на руки Доминика.
Она была стойкой в несчастье, но перенести радость оказалась не в силах.
Доминик отнес мать на кушетку и, стиснув зубы, медленно подошел к дону Горацио.
— Убийца отца! Палач моей матери! — крикнул он. — Будь проклят!
Дон Горацио низко опустил голову, но тотчас же выпрямился.
— Бог справедлив, — сказал он, — кара моя впереди. Я знал, что племянник жив. После долгих поисков мне, наконец, удалось найти человека, которому я продал его младенцем.
— Да, — сказал дон Хаиме, — и этот Луис, которого нужда довела до преступления, раскаялся и возвратил мне дитя.
— Так и должно было случиться, — промолвил дон Горацио дрогнувшим голосом. — Как похож этот молодой человек на моего несчастного брата! Даже голос такой же!
Он закрыл лицо руками, но потом справился с волнением и обратился к дону Хаиме:
— Брат мой, — у вас в руках все улики совершенных мною страшных преступлений. — Он подошел к шкафчику, вынул пачку бумаг и, подавая дону Хаиме, сказал: — Вот недостающие. Раскаяние закралось мне в душу. Вот мое завещание, возьмите его. Я оставляю моему племяннику все имущество. Но имя де Табор не должно быть обесчещено. Ради самого себя, ради моего племянника откажитесь от ужасной мести, которую вы мне уготовили. Даю вам слово дворянина, клянусь честью моих предков, вы будете полностью отомщены за все то горе, которое я причинил вам и вашей сестре.
Дон Хаиме и Доминик хранили молчание.
— Неужели у вас нет ни капли жалости и вы откажете мне в моей просьбе? — вскричал дон Горацио.
Тут поднялась с кушетки донья Мария, выпрямилась во весь рост и подошла к дону Горацио.
— Право мстить принадлежит одному Богу! Во имя человека, которого я любила и которого вы так жестоко у меня отняли, я вас прощаю! Молю Бога, чтобы и он вас простил!
Дон Горацио пал ниц перед доньей Марией и промолвил:
— Вы святая! Я не заслужил вашего прощения, но постараюсь тяжкой ценой искупить свои грехи!
Он хотел поцеловать руку доньи Марии, но она с ужасом отшатнулась от него.
— Вы правы, — сказал он печально, — я недостоин прикасаться к вам.
— Отчего же, — возразила донья Мария. — Ведь вы раскаялись.
И она, отвернувшись, протянула ему руку. Дон Горацио почтительно поцеловал ее и обратился к дону Хаиме и Доминику:
— Пожалейте меня!
— Мы не вправе мстить вам!
— Вы признали свою вину, и мы больше не вправе мстить вам!
Доминик не произнес ни слова. К нему подошла мать, тихонько взяла его за руку.
— Что вам, матушка? — спросил молодой человек.
— Я простила этого человека! — сказала донья Мария.
— Матушка, — ответил Доминик. — Когда я проклял его, моими устами говорил отец. Его голос звучал из залитой кровью могилы. И это проклятье останется на нем во веки веков! Когда он предстанет перед высшим судом, Бог спросит его, как некогда спросил Каина: «Что сделал ты с братом твоим?»
Услышав это, дон Горацио упал как подкошенный. Дон Хаиме и донья Мария отошли от него. Так и лежал он на полу неподвижный, будто мертвец. Наконец, донья Мария склонилась над ним.
— Не надо, матушка! — остановил ее Доминик. — Не оскверняйте себя этим прикосновением!
— Но ведь я простила его! — тихо произнесла донья Мария.
Дон Горацио между тем стал понемногу приходить в себя. Он поднялся с выражением решимости на искаженной гримасой страдания лице и обратился к Доминику:
— Вы требуете мести, — сказал он, — что же, вы будете отомщены!
Он порылся в ящике стола, что-то достал, снова запер ящик и решительно подошел к двери.
— Войдите, кабальеро, все войдите! — крикнул он громко.
В ту же минуту комната наполнилась людьми.
Только граф де ля Соль и дон Эстебан по знаку дона Хаиме остались в гостиной вместе с девушками.
Дон Хаиме подошел к сестре и предложил ей руку.
— Пойдемте, Мария, — сказал он. — Вам больше здесь нечего делать.
Донья Мария последовала за братом. Он проводил ее в гостиную и плотно запер за нею дверь.
Послышался шум отъезжающего экипажа: женщины в сопровождении графа уехали домой.
В это время с улицы донеслось бряцанье оружия.
— Что это? — спросил с ужасом дон Горацио. Шаги приближались, затем дверь с шумом распахнулась, и на пороге появились солдаты, префект полиции, главный алькальд и полицейские.
— Именем закона, вы арестованы, Антонио Касебар! — сказал префект.
— Взять его!
— Дон Антонио Касебар больше не существует, — сказал дон Хаиме, загораживая шурина.
— Благодарю, вы спасли честь моего имени, — прошептал дон Горацио и обратился ко всем:
— Сеньоры, вот герцог де Табор. — Он указал на Доминика. — А я — преступник. Помолитесь же за меня.
— Что же вы медлите? — крикнул префект полицейским. — Берите его!
— Попробуйте! — холодно произнес дон Горацио, поднеся руку ко рту.
Он побледнел, пошатнулся и рухнул на пол. Дон Горацио отравился. Смерть была мгновенной.
— Сеньоры, — сказал дон Хаиме префекту и главному алькальду. — Смерть преступника помешала вам исполнить свой долг. Но тело его принадлежит семье. Поэтому прошу вас удалиться.
— Да простит Бог этому несчастному его последнее преступление! — промолвил префект. — Нам здесь больше нечего делать. — Он церемонно раскланялся и вышел. За ним последовали полицейские, алькальд и солдаты.
— Господа! — произнес дон Хаиме. — Помолитесь за упокой души этого великого грешника!
Все опустились на колени, только Доминик стоял неподвижно, мрачно глядя на распростертого на полу дона Горацио.
— Доминик, — сказал дон Хаиме, — неужели ты питаешь ненависть к мертвому?
— Да, — вскричал Доминик. — Я ненавижу его! Пусть будет он проклят во веки веков!
Все тотчас поднялись с колен, словно это проклятье оледенило их душу.
Сама мысль о власти претила сейчас Мирамону и единственным желанием было сложить с себя полномочия.
По прибытии в Мехико Мирамон решил прежде всего собрать дипломатов и просить их выступить в роли посредников, чтобы спасти город. Мирамон намерен был сдать Мехико без боя федеральным войскам.
И тогда французский и испанский посланники, генерал Берисабал, взятый в плен при Толухе, и генерал Айестеран, близкий друг Мирамона, тотчас же отправились к генералу Ортего, чтобы заключить почетный мир, точнее, капитулировать.
Дон Антонио Касебар изъявил желание отправиться вместе с ними. После казни друга его, Мельхиора, он стал опасаться за собственную судьбу, и его томило дурное предчувствие. Но выйти за ворота без пропуска было невозможно, и дону Антонио пришлось остаться в Мехико. Вскоре он получил письмо, подтвердившее его опасения. И без того осторожный, в силу того образа жизни, который он вел, и постоянного риска, которому подвергался, дон Антонио нанял дюжину испытанных убийц и держал их за портьерами. Как-то около девяти вечера, в тот самый день, когда возвратился Мирамон, дон Антонио пошел к себе в спальню почитать, но этому невинному развлечению мешала нечистая совесть. Вдруг он услышал в прихожей громкие голоса. Дон Антонио быстро встал и уже хотел пойти узнать, как вдруг дверь отворилась, и на пороге показался слуга, а за ним еще девять человек: шесть мужчин в масках из серапе и три дамы.
Дона Антонио проняла дрожь, но он взял себя в руки и стоял в ожидании, когда кто-нибудь из вошедших заговорит.
— Сеньор дон Антонио, — произнес наконец один из них, выступив вперед, — я привел вашу невестку донью Марию, герцогиню де Табор, вашу племянницу донью Кармен де Табор и донью Долорес де ля Крус.
Слова эти были произнесены с такой убийственной иронией, что дон Антонио невольно попятился назад и лицо его покрылось смертельной бледностью.
— Я вас не понимаю, — сказал он, тщетно стараясь унять в голосе дрожь.
— Неужели вы не узнали меня, дон Горацио? — кротко произнесла донья Мария. — Разве страдания так сильно изменили мое лицо? Ведь я — несчастная супруга вашего брата, которого вы убили?
— Что за комедию вы здесь ломаете? — вскричал дон Антонио с гневом. — Эта женщина сумасшедшая! А вы, негодяи, берегитесь! Со мной шутки плохи!
Тот, к кому обратился дон Антонио, громко расхохотался.
— Может быть, кабальеро, вы хотите говорить при свидетелях? А нас здесь так мало!
— Может, и при свидетелях, — ответил незнакомец.
— Прошу вас, сеньоры и кабальеро, выйти к нам! — сказал дон Антонио. Тотчас портьеры приподнялись, двери отворились, и человек двенадцать вошли в комнату.
— Вот вам свидетели, — вскричал дон Антонио, усмехнувшись. — Пусть же прольется ваша кровь, вы сами этого хотели — он обратился к появившимся из-за портьер молодчикам:
— Бейте их, как собак! — и сам схватил со стола два шестиствольных револьвера. Никто не двигался с места.
— Долой маски! — сказал один из пришедших. — Мы должны разговаривать с открытыми лицами. — И он снял маску.
Остальные последовали его примеру.
Читатель, конечно, уже догадался, кто пришел к дону Антонио.
— Не угодно ли вам, сеньор, — сказал дон Хаиме, — открыть свое настоящее имя, как мы открыли лица? Надеюсь, вы узнали меня? Я — дон Хаиме де Бивар, брат вашей невестки. Двадцать два года я слежу за каждым вашим шагом, сеньор Горацио де Табор, и жду случая отомстить вам. И вот, наконец, Бог мне послал этот случай!
Дон Горацио смерил взглядом дона Хаиме и сказал:
— Ну и что дальше, мой благородный шурин? Вы хотите, чтобы я перестал притворяться? Извольте! Я даже согласен признать вас своим родственником. Только хотелось бы знать, до какой вы додумались мести за двадцать два года, благородный потомок Сида Кампеадора? Смерти я не боюсь, не раз смотрел ей в глаза. Допустим, вы убьете меня. Но я унесу в могилу тайну такой страшной мести, о которой вы и не подозреваете, и снова буду в выигрыше. А вам я оставлю в наследство отчаянье, и вы поседеете в одну ночь, как поседела ваша сестра.
— Ошибаетесь, дон Горацио, — произнес дон Хаиме, — я знаю все ваши тайны. И умрете вы не от моей руки, а от руки палача. Позорной смертью. На виселице!
— Ты лжешь, негодяй! — взревел дон Горацио. — Я… я… герцог де Табор! Во мне течет королевская кровь! Я — потомок одной из самых могущественных и старинных фамилий Испании! Тебя свела с ума ненависть! Вот ты и болтаешь о виселице. В Мехико есть испанский посланник!
— Есть, — ответил дон Хаиме, — но этот посланник разрешил судить тебя по всей строгости мексиканских законов.
— Он мой друг, покровитель! Он рекомендовал меня президенту Мирамону. Да и с какой стати мне бояться здешних законов, если я иностранец?
— Да, иностранец. Но вы поступили здесь на службу, чтобы предать одно правительство и перейти на сторону другого. Письмо, которое вы хотели настойчиво получить у полковника дона Фелиппе, сейчас у меня! А письма, похищенные у вас в Пуэбло благодаря вашему двоюродному брату, дону Эстебану, которого вы даже не знаете, находятся в руках дона Хуареса. Как видите, вы безвозвратно погибли, поскольку милосердие чуждо дону Бенито Хуаресу. Ваша главная тайна мне тоже известна, о чем вы и не подозревали. Я знаю о существовании брата доньи Кармен, близнеца, более того, я знаю, где он, и могу, когда захочу, привести его к вам. Взгляните! Вот человек, которому вы продали своего племянника! — дон Хаиме указал на Луиса, стоявшего рядом.
— Ax! — прошептал дон Горацио, падая в кресло и ломая в отчаянии руки. — Я погиб!
— Да, вы окончательно погибли, — промолвил с презрением дон Хаиме, — даже смерть не спасет вас от бесчестия.
— Ради Бога, ответьте, — вскричала донья Мария, подходя к шурину, — дон Хаиме сказал правду? У меня есть сын, близнец моей милой Кармен?
— Да! — прошептал дон Антонио.
— Бог да благословит вас! — произнесла донья Мария. — Где же он, мой сын? Вы отдадите мне его, не правда ли? Умоляю вас, отдайте! Ведь я никогда его не видела! Мне так хочется его приласкать! Где же он?
— Не знаю.
Несчастная мать упала в кресло, закрыв лицо руками.
Дон Хаиме подошел к ней.
— Крепись, сестра! Бедная ты моя! — сказал он. Наступила тишина, нарушаемая лишь рыданьями доньи Марии и девушек. Дон Горацио встал.
— Мой благородный шурин, — произнес он с некоторой торжественностью, — попросите, пожалуйста, этих кабальеро удалиться. Я хочу остаться наедине с вами и моей невесткой.
Дон Хаиме с поклоном обратился к графу.
— Друг мой, — сказал он, — будьте любезны, проводите дам в гостиную.
Граф предложил девушкам руку и увел их в соседнюю комнату.
Остальные тоже ушли.
Только Доминик остался, вперив горящий взор в дона Горацио.
— Я не знаю, — сказал он мрачно, — что здесь может случиться, поэтому уйду лишь по приказу дона Хаиме. Он меня воспитал и мой долг, как приемного сына, его защищать!
— Останьтесь, сеньор, — сказал дон Горацио с печальной улыбкой, — вы, можно сказать, принадлежите к нашей семье.
— Дон Горацио, — сказал дон Хаиме, выступив вперед, — вы украли у моей сестры сына, наследника герцогов де Табор, и считали его погибшим. Но я спас его. Доминик, обними свою мать! Мария! Вот твой сын!
— Мама, — вскричал молодой человек, бросаясь к донье Марии.
— Сын мой! — прошептала донья Мария и упала без чувств на руки Доминика.
Она была стойкой в несчастье, но перенести радость оказалась не в силах.
Доминик отнес мать на кушетку и, стиснув зубы, медленно подошел к дону Горацио.
— Убийца отца! Палач моей матери! — крикнул он. — Будь проклят!
Дон Горацио низко опустил голову, но тотчас же выпрямился.
— Бог справедлив, — сказал он, — кара моя впереди. Я знал, что племянник жив. После долгих поисков мне, наконец, удалось найти человека, которому я продал его младенцем.
— Да, — сказал дон Хаиме, — и этот Луис, которого нужда довела до преступления, раскаялся и возвратил мне дитя.
— Так и должно было случиться, — промолвил дон Горацио дрогнувшим голосом. — Как похож этот молодой человек на моего несчастного брата! Даже голос такой же!
Он закрыл лицо руками, но потом справился с волнением и обратился к дону Хаиме:
— Брат мой, — у вас в руках все улики совершенных мною страшных преступлений. — Он подошел к шкафчику, вынул пачку бумаг и, подавая дону Хаиме, сказал: — Вот недостающие. Раскаяние закралось мне в душу. Вот мое завещание, возьмите его. Я оставляю моему племяннику все имущество. Но имя де Табор не должно быть обесчещено. Ради самого себя, ради моего племянника откажитесь от ужасной мести, которую вы мне уготовили. Даю вам слово дворянина, клянусь честью моих предков, вы будете полностью отомщены за все то горе, которое я причинил вам и вашей сестре.
Дон Хаиме и Доминик хранили молчание.
— Неужели у вас нет ни капли жалости и вы откажете мне в моей просьбе? — вскричал дон Горацио.
Тут поднялась с кушетки донья Мария, выпрямилась во весь рост и подошла к дону Горацио.
— Право мстить принадлежит одному Богу! Во имя человека, которого я любила и которого вы так жестоко у меня отняли, я вас прощаю! Молю Бога, чтобы и он вас простил!
Дон Горацио пал ниц перед доньей Марией и промолвил:
— Вы святая! Я не заслужил вашего прощения, но постараюсь тяжкой ценой искупить свои грехи!
Он хотел поцеловать руку доньи Марии, но она с ужасом отшатнулась от него.
— Вы правы, — сказал он печально, — я недостоин прикасаться к вам.
— Отчего же, — возразила донья Мария. — Ведь вы раскаялись.
И она, отвернувшись, протянула ему руку. Дон Горацио почтительно поцеловал ее и обратился к дону Хаиме и Доминику:
— Пожалейте меня!
— Мы не вправе мстить вам!
— Вы признали свою вину, и мы больше не вправе мстить вам!
Доминик не произнес ни слова. К нему подошла мать, тихонько взяла его за руку.
— Что вам, матушка? — спросил молодой человек.
— Я простила этого человека! — сказала донья Мария.
— Матушка, — ответил Доминик. — Когда я проклял его, моими устами говорил отец. Его голос звучал из залитой кровью могилы. И это проклятье останется на нем во веки веков! Когда он предстанет перед высшим судом, Бог спросит его, как некогда спросил Каина: «Что сделал ты с братом твоим?»
Услышав это, дон Горацио упал как подкошенный. Дон Хаиме и донья Мария отошли от него. Так и лежал он на полу неподвижный, будто мертвец. Наконец, донья Мария склонилась над ним.
— Не надо, матушка! — остановил ее Доминик. — Не оскверняйте себя этим прикосновением!
— Но ведь я простила его! — тихо произнесла донья Мария.
Дон Горацио между тем стал понемногу приходить в себя. Он поднялся с выражением решимости на искаженной гримасой страдания лице и обратился к Доминику:
— Вы требуете мести, — сказал он, — что же, вы будете отомщены!
Он порылся в ящике стола, что-то достал, снова запер ящик и решительно подошел к двери.
— Войдите, кабальеро, все войдите! — крикнул он громко.
В ту же минуту комната наполнилась людьми.
Только граф де ля Соль и дон Эстебан по знаку дона Хаиме остались в гостиной вместе с девушками.
Дон Хаиме подошел к сестре и предложил ей руку.
— Пойдемте, Мария, — сказал он. — Вам больше здесь нечего делать.
Донья Мария последовала за братом. Он проводил ее в гостиную и плотно запер за нею дверь.
Послышался шум отъезжающего экипажа: женщины в сопровождении графа уехали домой.
В это время с улицы донеслось бряцанье оружия.
— Что это? — спросил с ужасом дон Горацио. Шаги приближались, затем дверь с шумом распахнулась, и на пороге появились солдаты, префект полиции, главный алькальд и полицейские.
— Именем закона, вы арестованы, Антонио Касебар! — сказал префект.
— Взять его!
— Дон Антонио Касебар больше не существует, — сказал дон Хаиме, загораживая шурина.
— Благодарю, вы спасли честь моего имени, — прошептал дон Горацио и обратился ко всем:
— Сеньоры, вот герцог де Табор. — Он указал на Доминика. — А я — преступник. Помолитесь же за меня.
— Что же вы медлите? — крикнул префект полицейским. — Берите его!
— Попробуйте! — холодно произнес дон Горацио, поднеся руку ко рту.
Он побледнел, пошатнулся и рухнул на пол. Дон Горацио отравился. Смерть была мгновенной.
— Сеньоры, — сказал дон Хаиме префекту и главному алькальду. — Смерть преступника помешала вам исполнить свой долг. Но тело его принадлежит семье. Поэтому прошу вас удалиться.
— Да простит Бог этому несчастному его последнее преступление! — промолвил префект. — Нам здесь больше нечего делать. — Он церемонно раскланялся и вышел. За ним последовали полицейские, алькальд и солдаты.
— Господа! — произнес дон Хаиме. — Помолитесь за упокой души этого великого грешника!
Все опустились на колени, только Доминик стоял неподвижно, мрачно глядя на распростертого на полу дона Горацио.
— Доминик, — сказал дон Хаиме, — неужели ты питаешь ненависть к мертвому?
— Да, — вскричал Доминик. — Я ненавижу его! Пусть будет он проклят во веки веков!
Все тотчас поднялись с колен, словно это проклятье оледенило их душу.
ГЛАВА XXXIX. Эпилог: ТОПОР
События между тем развивались своим чередом.
Посланники Мирамона, отправленные к генералу Ортеге, вернулись, так и не заключив мира. Положение становилось критическим. Мирамон решил пожертвовать собой и покинуть город, чтобы не усугублять и без того тяжелое положение.
Он отправился в муниципальный совет и предложил избрать президента или алькальда, близкого к победившей партии, чтобы он мог спасти город и поддержать в нем порядок.
Муниципальный совет обратился к генералу Бериосбалу, и тот великодушно согласился принять на себя эту трудную миссию.
Первым делом он обратился к иностранным послам с просьбой раздать оружие своим соотечественникам, чтобы они могли заменить дезорганизованную полицию и наблюдать за безопасностью в городе.
Мирамон в это время готовился к отъезду. Он не взял с собой жену и детей, чтобы не подвергать их риску. Мало ли что могло случиться с Мирамоном в дороге. Поэтому он оставил их в испанском посольстве.
Вообще-то Мирамон мог спокойно покинуть город, не опасаясь нападения приверженцев Хуареса. Даже противники относились к нему дружелюбно, не видя в нем врага.
Ему не раз предлагали спастись, но он с поистине рыцарской деликатностью отклонял эти предложения, не желая навлечь ненависть на тех, кто защищал его и поддерживал.
Дон Хаиме почти весь день провел с Мирамоном. Он утешал его, помогал собирать солдат, бродивших в нерешимости и не знавших, к кому пристать.
Граф де ля Соль и герцог де Табор, так называли теперь Доминика, весь вечер провели в обществе женщин, обсуждая случившееся накануне. Наконец они простились и отправились домой. Их беспокоило то, что долго не возвращается дон Хаиме — в городе было неспокойно. Придя домой, они сразу же хотели лечь спать, но тут слуга доложил о приходе Лопеса.
Лопес был вооружен с головы до ног, будто собрался в опасную экспедицию.
— На вас целый арсенал, Лопес! — вскричал удивленно Доминик.
— Вы к нам с каким-нибудь поручением? — спросил граф.
— Мне велели сказать вам, сеньоры: «Два плюс один — три».
— Слава Богу! — вскричали молодые люди. — Что нужно делать? Мы готовы!
— Берите оружие, вооружите слуг, оседлайте лошадей и ждите!
— Что-нибудь случилось?
— Не знаю, сеньоры, так велел передать вам мой господин.
— А сам он придет?
— Через час он будет здесь. А мне велел остаться у вас.
— Отдохните пока, Лопес, а мы велим все приготовить.
К одиннадцати часам явился дон Хаиме. Его друзья в дорожных костюмах, со шпорами на сапогах, с револьверами у пояса курили, положив сабли и ружья на стол.
— Браво! — сказал дон Хаиме. — Пора в путь!
— Как вам будет угодно.
— Далеко едем? — спросил Доминик.
— Не думаю, но, может быть, придется драться.
— Тем лучше, — ответили молодые люди.
— У нас еще почти полчаса времени. Этого больше чем достаточно, чтобы рассказать вам о моих намерениях. Вы знаете, что мы с генералом друзья. Так вот, генерал собрал отряд человек в пятьсот и надеется в его сопровождении благополучно добраться до Вера-Крус, где он сможет сесть на корабль. Сегодня в час ночи он должен покинуть город.
— Неужели дело дошло до этого? — спросил граф.
— К сожалению. Но не нам об этом судить.
— Какая же роль отведена нам во всей этой истории? — поинтересовался Доминик.
— Сейчас объясню, — сказал дон Хаиме. — Мирамон уверен в своих сопровождающих, а я сомневаюсь. Мирамона солдаты любят, но ненавидят многих из тех, кто вместе с ним. Мне стало известно, что солдат подбивают выдать этих людей, и не исключено, что они согласились на это. В суматохе сам Мирамон может легко оказаться в плену.
— Весьма вероятно! — произнес дон Хаиме решительно. — И я рассчитываю на вас.
— Вот и прекрасно, — воскликнули молодые люди. — Мы оправдаем ваше доверие.
— Итак, вы, я, Лопес, Лео Карраль и наши слуги составим отряд из семи человек, а это уже сила. Кроме того, я смогу спрятать генерала у вас. Вы — иностранцы, живете уединенно, не привлекая к себе внимания.
— У нас он будет в полной безопасности.
— Я изложил вам свой план, а действовать будем по обстоятельствам. Если солдаты не пойдут на измену, наша помощь не понадобится. Мы только проводим его до того места, где он уже будет в безопасности.
— В нашем молодом президенте, — сказал граф, — столько рыцарского благородства и великодушия! Я был бы счастлив оказаться ему полезным.
— Едемте же, — сказал Доминик. — Надеюсь, вы позаботились о безопасности моей матери?
— Не беспокойся. Испанский посланник выставил у ее дома охрану. Кроме того, с ней остался дон Эстебан. У него связи с Хуаресом, так что он и один ее защитит в случае необходимости.
— Итак, в бой! — весело вскричали молодые люди. Они укутались в плащи, взяли оружие.
— С Богом! — произнес дон Хаиме.
Слуги были уже на местах.
Семеро всадников направились к площади Майор, где уже собирались солдаты. Дома были освещены, по улицам шли толпы людей, многочисленные патрули из французов, англичан и испанцев наблюдали за порядком и общественной безопасностью, ибо в момент смены правительства может случиться непредвиденное.
Солдаты братались с народом, как будто происходящее было в порядке вещей. Верные Мирамону офицеры были рядом с ним, они покидали город, потому что не ждали ничего хорошего от победителей. По спокойному, даже веселому виду Мирамона трудно было догадаться, что творится у него на душе. Он с воодушевлением говорил о достоинствах своего правления и без тени неприязни прощался с теми, кто предал его в трудную минуту.
— А, — сказал Мирамон, заметив дона Хаиме, — вы все же решили меня проводить. А я уже и не надеялся.
— Как это мило с вашей стороны, генерал! — весело сказал дон Хаиме.
— Не сердитесь на меня, пожалуйста!
— А я и не думаю сердиться. И вот доказательство: я привел с собой двух друзей, которые непременно хотят сопровождать вас.
— Весьма признателен вам, господа. Счастлив тот, кто, падая с высоты, находит друзей, готовых его поддержать.
— У вас нет недостатка в друзьях, генерал! — сказал граф.
— Да, это правда, — ответил Мирамон печально. Пробила полночь.
— В путь, господа, — сказал Мирамон. — Пора! Заиграли трубы. Толпа подалась назад. Солдаты вскочили на лошадей.
На площади воцарилось молчание. Президент бросил последний взгляд на утонувший во мраке дворец. Ни одно окно не светилось.
— Вперед! — крикнул Мирамон.
— Да здравствует президент! — понеслось со всех сторон. Генерал наклонился к дону Хаиме и прошептал:
— Я еще не уехал, а обо мне уже жалеют.
Люди шли вслед за воинами, отдавая дань уважения свергнутому президенту.
К двум часам ночи миновали заставы, и вскоре город остался далеко позади.
Воины были печальны и ехали молча. Вдруг в их рядах произошло едва заметное замешательство.
— Приготовьтесь! — сказал дон Хаиме друзьям. Волнение нарастало. Впереди послышались крики.
— Что случилось? — спросил Мирамон.
— Бунт, — спокойно ответил дон Хаиме.
— Не может быть! — вскричал Мирамон. Но в это время послышались возгласы:
— Да здравствует Хуарес! Топор! Топор! В Мексике топор — эмблема федерации. Требование «топора» означает бунт.
Приверженцы Хуареса, смешавшись с остальными воинами, кричали, требуя смерти врагов и обнажив сабли.
— Надо бежать, генерал! — сказал дон Хаиме.
— Ни за что, — ответил президент, — я умру, но не покину друзей.
— Вас убьют, а друзьям вы все равно не поможете! Взгляните, друзья ваши бегут!
— Что же делать? — вскричал президент.
— Надо пробиться сквозь ряды! — ответил дон Хаиме и, не дав президенту опомниться, громко крикнул: «Вперед!» Ряды раздались, и сквозь образовавшееся пространство дону Хаиме и его друзьям удалось увлечь за собой президента.
— Куда мы едем? — спросил президент.
— В Мехико! Там никому не придет в голову вас искать.
Час спустя они въехали в город вместе с солдатами, оравшими во все горло:
— Да здравствует Хуарес!
В городе они разделились: Мирамон и дон Хаиме остались вдвоем, из осторожности надо было возвращаться поодиночке.
К четырем утра они снова соединились.
Войска Хуареса входили в город, опередив всего на несколько часов генерала Ортегу.
Благодаря усилиям генерала Бериосабала и представителей иностранных держав смена правительства произошла мирно. И утром город уже жил своей обычной жизнью.
Дон Хаиме опасался, как бы не было обнаружено убежище Мирамона, и искал случая увезти его из города. Время шло. Дон Хаиме уже стал отчаиваться, как вдруг такой случай представился.
Через несколько дней все успокоилось. Хуарес прибыл из Веракруса и торжественно вступил в город.
Первым делом новый президент, как и предвидел Мирамон, объявил испанскому посланнику, чтобы тот немедленно покинул территорию Мексики.
Подобные же заявления были сделаны папскому легату и представителям Гватемалы и Эквадора. Причем в самых оскорбительных выражениях.
Это вызвало настоящую панику. Если правительство способно так грубо попрать права иностранных представителей, то чего можно от него ожидать?
Дон Хаиме решил воспользоваться случаем и отправить Мирамона, только не с испанским посланником, а с представителем Гватемалы.
Посланники покинули Мехико в этот же день.
Жена и дети Мирамона уехали еще раньше, а сам он, переодетый так, что его нельзя было узнать, выехал вместе с представителем Гватемалы.
Граф де ля Соль и герцог де Табор отправились в Веракрус, сопровождая донью Марию и девушек.
Дон Хаиме не хотел покидать генерала и вместе с Лопесом ехал следом за ним. В Мехико остался только дон Эстебан.
Мы не станем рассказывать об оскорблениях, которым подверглись посланники и изгнанные вместе с ними епископы. От самого Пуэбло, где их задержали как пленников, вплоть до Веракруса, где угрожали их жизни, в них швыряли камнями, и чернь едва не растерзала папского легата и несчастных епископов.
Дело дошло до того, что французский консул потребовал выслать на помощь французский военный бриг и испанский корабль, которые стояли на якоре в Сакрифисьос, и с них высадились несколько отрядов вооруженных матросов.
Мирамона в конце концов все же узнали, но французский консул и командир брига сделали все, чтобы его спасти.
Два дня спустя «Веласко», испанский военный корабль, уже шел по направлению к Гаване, увозя с собой всех героев нашего повествования.
15-го января 1863 года в Гаване сыграли две свадьбы: графа де ля Соль с доньей Кармен де Табор и герцога де Табор с доньей Долорес де ла Крус.
Свидетелями на бракосочетании были: папский легат, генерал Мирамон, командир «Веласко» и бывший представитель Гватемалы.
Папский легат благословил молодых супругов. Граф де ля Соль, говорят, вернулся в Мексику, чтобы вытребовать с помощью французов поместья своей жены — правительство Хуареса не преминуло завладеть ими. С ним поехали дон Хаиме и Лео Карраль.
Посланники Мирамона, отправленные к генералу Ортеге, вернулись, так и не заключив мира. Положение становилось критическим. Мирамон решил пожертвовать собой и покинуть город, чтобы не усугублять и без того тяжелое положение.
Он отправился в муниципальный совет и предложил избрать президента или алькальда, близкого к победившей партии, чтобы он мог спасти город и поддержать в нем порядок.
Муниципальный совет обратился к генералу Бериосбалу, и тот великодушно согласился принять на себя эту трудную миссию.
Первым делом он обратился к иностранным послам с просьбой раздать оружие своим соотечественникам, чтобы они могли заменить дезорганизованную полицию и наблюдать за безопасностью в городе.
Мирамон в это время готовился к отъезду. Он не взял с собой жену и детей, чтобы не подвергать их риску. Мало ли что могло случиться с Мирамоном в дороге. Поэтому он оставил их в испанском посольстве.
Вообще-то Мирамон мог спокойно покинуть город, не опасаясь нападения приверженцев Хуареса. Даже противники относились к нему дружелюбно, не видя в нем врага.
Ему не раз предлагали спастись, но он с поистине рыцарской деликатностью отклонял эти предложения, не желая навлечь ненависть на тех, кто защищал его и поддерживал.
Дон Хаиме почти весь день провел с Мирамоном. Он утешал его, помогал собирать солдат, бродивших в нерешимости и не знавших, к кому пристать.
Граф де ля Соль и герцог де Табор, так называли теперь Доминика, весь вечер провели в обществе женщин, обсуждая случившееся накануне. Наконец они простились и отправились домой. Их беспокоило то, что долго не возвращается дон Хаиме — в городе было неспокойно. Придя домой, они сразу же хотели лечь спать, но тут слуга доложил о приходе Лопеса.
Лопес был вооружен с головы до ног, будто собрался в опасную экспедицию.
— На вас целый арсенал, Лопес! — вскричал удивленно Доминик.
— Вы к нам с каким-нибудь поручением? — спросил граф.
— Мне велели сказать вам, сеньоры: «Два плюс один — три».
— Слава Богу! — вскричали молодые люди. — Что нужно делать? Мы готовы!
— Берите оружие, вооружите слуг, оседлайте лошадей и ждите!
— Что-нибудь случилось?
— Не знаю, сеньоры, так велел передать вам мой господин.
— А сам он придет?
— Через час он будет здесь. А мне велел остаться у вас.
— Отдохните пока, Лопес, а мы велим все приготовить.
К одиннадцати часам явился дон Хаиме. Его друзья в дорожных костюмах, со шпорами на сапогах, с револьверами у пояса курили, положив сабли и ружья на стол.
— Браво! — сказал дон Хаиме. — Пора в путь!
— Как вам будет угодно.
— Далеко едем? — спросил Доминик.
— Не думаю, но, может быть, придется драться.
— Тем лучше, — ответили молодые люди.
— У нас еще почти полчаса времени. Этого больше чем достаточно, чтобы рассказать вам о моих намерениях. Вы знаете, что мы с генералом друзья. Так вот, генерал собрал отряд человек в пятьсот и надеется в его сопровождении благополучно добраться до Вера-Крус, где он сможет сесть на корабль. Сегодня в час ночи он должен покинуть город.
— Неужели дело дошло до этого? — спросил граф.
— К сожалению. Но не нам об этом судить.
— Какая же роль отведена нам во всей этой истории? — поинтересовался Доминик.
— Сейчас объясню, — сказал дон Хаиме. — Мирамон уверен в своих сопровождающих, а я сомневаюсь. Мирамона солдаты любят, но ненавидят многих из тех, кто вместе с ним. Мне стало известно, что солдат подбивают выдать этих людей, и не исключено, что они согласились на это. В суматохе сам Мирамон может легко оказаться в плену.
— Весьма вероятно! — произнес дон Хаиме решительно. — И я рассчитываю на вас.
— Вот и прекрасно, — воскликнули молодые люди. — Мы оправдаем ваше доверие.
— Итак, вы, я, Лопес, Лео Карраль и наши слуги составим отряд из семи человек, а это уже сила. Кроме того, я смогу спрятать генерала у вас. Вы — иностранцы, живете уединенно, не привлекая к себе внимания.
— У нас он будет в полной безопасности.
— Я изложил вам свой план, а действовать будем по обстоятельствам. Если солдаты не пойдут на измену, наша помощь не понадобится. Мы только проводим его до того места, где он уже будет в безопасности.
— В нашем молодом президенте, — сказал граф, — столько рыцарского благородства и великодушия! Я был бы счастлив оказаться ему полезным.
— Едемте же, — сказал Доминик. — Надеюсь, вы позаботились о безопасности моей матери?
— Не беспокойся. Испанский посланник выставил у ее дома охрану. Кроме того, с ней остался дон Эстебан. У него связи с Хуаресом, так что он и один ее защитит в случае необходимости.
— Итак, в бой! — весело вскричали молодые люди. Они укутались в плащи, взяли оружие.
— С Богом! — произнес дон Хаиме.
Слуги были уже на местах.
Семеро всадников направились к площади Майор, где уже собирались солдаты. Дома были освещены, по улицам шли толпы людей, многочисленные патрули из французов, англичан и испанцев наблюдали за порядком и общественной безопасностью, ибо в момент смены правительства может случиться непредвиденное.
Солдаты братались с народом, как будто происходящее было в порядке вещей. Верные Мирамону офицеры были рядом с ним, они покидали город, потому что не ждали ничего хорошего от победителей. По спокойному, даже веселому виду Мирамона трудно было догадаться, что творится у него на душе. Он с воодушевлением говорил о достоинствах своего правления и без тени неприязни прощался с теми, кто предал его в трудную минуту.
— А, — сказал Мирамон, заметив дона Хаиме, — вы все же решили меня проводить. А я уже и не надеялся.
— Как это мило с вашей стороны, генерал! — весело сказал дон Хаиме.
— Не сердитесь на меня, пожалуйста!
— А я и не думаю сердиться. И вот доказательство: я привел с собой двух друзей, которые непременно хотят сопровождать вас.
— Весьма признателен вам, господа. Счастлив тот, кто, падая с высоты, находит друзей, готовых его поддержать.
— У вас нет недостатка в друзьях, генерал! — сказал граф.
— Да, это правда, — ответил Мирамон печально. Пробила полночь.
— В путь, господа, — сказал Мирамон. — Пора! Заиграли трубы. Толпа подалась назад. Солдаты вскочили на лошадей.
На площади воцарилось молчание. Президент бросил последний взгляд на утонувший во мраке дворец. Ни одно окно не светилось.
— Вперед! — крикнул Мирамон.
— Да здравствует президент! — понеслось со всех сторон. Генерал наклонился к дону Хаиме и прошептал:
— Я еще не уехал, а обо мне уже жалеют.
Люди шли вслед за воинами, отдавая дань уважения свергнутому президенту.
К двум часам ночи миновали заставы, и вскоре город остался далеко позади.
Воины были печальны и ехали молча. Вдруг в их рядах произошло едва заметное замешательство.
— Приготовьтесь! — сказал дон Хаиме друзьям. Волнение нарастало. Впереди послышались крики.
— Что случилось? — спросил Мирамон.
— Бунт, — спокойно ответил дон Хаиме.
— Не может быть! — вскричал Мирамон. Но в это время послышались возгласы:
— Да здравствует Хуарес! Топор! Топор! В Мексике топор — эмблема федерации. Требование «топора» означает бунт.
Приверженцы Хуареса, смешавшись с остальными воинами, кричали, требуя смерти врагов и обнажив сабли.
— Надо бежать, генерал! — сказал дон Хаиме.
— Ни за что, — ответил президент, — я умру, но не покину друзей.
— Вас убьют, а друзьям вы все равно не поможете! Взгляните, друзья ваши бегут!
— Что же делать? — вскричал президент.
— Надо пробиться сквозь ряды! — ответил дон Хаиме и, не дав президенту опомниться, громко крикнул: «Вперед!» Ряды раздались, и сквозь образовавшееся пространство дону Хаиме и его друзьям удалось увлечь за собой президента.
— Куда мы едем? — спросил президент.
— В Мехико! Там никому не придет в голову вас искать.
Час спустя они въехали в город вместе с солдатами, оравшими во все горло:
— Да здравствует Хуарес!
В городе они разделились: Мирамон и дон Хаиме остались вдвоем, из осторожности надо было возвращаться поодиночке.
К четырем утра они снова соединились.
Войска Хуареса входили в город, опередив всего на несколько часов генерала Ортегу.
Благодаря усилиям генерала Бериосабала и представителей иностранных держав смена правительства произошла мирно. И утром город уже жил своей обычной жизнью.
Дон Хаиме опасался, как бы не было обнаружено убежище Мирамона, и искал случая увезти его из города. Время шло. Дон Хаиме уже стал отчаиваться, как вдруг такой случай представился.
Через несколько дней все успокоилось. Хуарес прибыл из Веракруса и торжественно вступил в город.
Первым делом новый президент, как и предвидел Мирамон, объявил испанскому посланнику, чтобы тот немедленно покинул территорию Мексики.
Подобные же заявления были сделаны папскому легату и представителям Гватемалы и Эквадора. Причем в самых оскорбительных выражениях.
Это вызвало настоящую панику. Если правительство способно так грубо попрать права иностранных представителей, то чего можно от него ожидать?
Дон Хаиме решил воспользоваться случаем и отправить Мирамона, только не с испанским посланником, а с представителем Гватемалы.
Посланники покинули Мехико в этот же день.
Жена и дети Мирамона уехали еще раньше, а сам он, переодетый так, что его нельзя было узнать, выехал вместе с представителем Гватемалы.
Граф де ля Соль и герцог де Табор отправились в Веракрус, сопровождая донью Марию и девушек.
Дон Хаиме не хотел покидать генерала и вместе с Лопесом ехал следом за ним. В Мехико остался только дон Эстебан.
Мы не станем рассказывать об оскорблениях, которым подверглись посланники и изгнанные вместе с ними епископы. От самого Пуэбло, где их задержали как пленников, вплоть до Веракруса, где угрожали их жизни, в них швыряли камнями, и чернь едва не растерзала папского легата и несчастных епископов.
Дело дошло до того, что французский консул потребовал выслать на помощь французский военный бриг и испанский корабль, которые стояли на якоре в Сакрифисьос, и с них высадились несколько отрядов вооруженных матросов.
Мирамона в конце концов все же узнали, но французский консул и командир брига сделали все, чтобы его спасти.
Два дня спустя «Веласко», испанский военный корабль, уже шел по направлению к Гаване, увозя с собой всех героев нашего повествования.
15-го января 1863 года в Гаване сыграли две свадьбы: графа де ля Соль с доньей Кармен де Табор и герцога де Табор с доньей Долорес де ла Крус.
Свидетелями на бракосочетании были: папский легат, генерал Мирамон, командир «Веласко» и бывший представитель Гватемалы.
Папский легат благословил молодых супругов. Граф де ля Соль, говорят, вернулся в Мексику, чтобы вытребовать с помощью французов поместья своей жены — правительство Хуареса не преминуло завладеть ими. С ним поехали дон Хаиме и Лео Карраль.