Фрэнсис Дик. Лучше не возвращаться

   — Я немного не в себе сегодня. Забыл, как вас зовут.
   — Питер Дарвин.
   — Ах да. Родственник Чарлза? —Нет.
   Он изучающе смотрел на меня.
   — Вас, наверное, и раньше спрашивали об этом?
   — Пару раз.
   Его интерес ко мне иссяк, однако мне подумалось, что при других обстоятельствах мы бы с ним нашли больше точек соприкосновения, чем он с Грэгом. Но Кен тем не менее старался:
   — Белинда говорила, что вас ограбили, сэр, вас и… э-э… маму.
   При воспоминании о недавних событиях Грэг переменился в лице и предоставил Кену краткий отчет о случившемся. Тот в ответ изобразил негодование и посочувствовал:
   — Как вам не повезло!
   Он говорил с глостерширским акцентом, не сильным, но заметным. Если попробовать, я бы тоже мог легко вспомнить это наречие, хотя давно сменил его на итонский английский, переняв его у отчима. Он сразу сказал, что у меня есть способности к языкам, и заставил меня выучить французский, испанский и русский, еще когда я был подростком. «Это самый подходящий возраст для изучения языков, — говорил он. — Я пошлю тебя в английскую школу поучиться два последних года, чтобы ты мог поступить в университет, но, чтобы стать настоящим полиглотом, языки нужно учить там, где они считаются родными».
   Один за другим я всосал в себя французский — в Каире, русский — в Москве, испанский — в Мадриде. Отчим упустил из виду японский, но это скорее промах министерства иностранных дел, которое не направило его в соответствующую страну.
   Наконец появились Викки и Белинда. На этот раз Викки была в красном. Мы решили отправиться куда-нибудь разлечься.
   Кен ехал впереди и показывал дорогу к маленькой провинциальной гостинице, при которой был кабачок. Белинда сидела с ним рядом, а я во взятой напрокат машине снова вез Викки и Грэга, которые устроились вместе на заднем сиденье, из-за чего Белинда сделала вывод, что «помощник» значит «шофер». Когда, придя в бар, я поддержал предложение Кена выпить перед обедом, она наградила меня неприязненным взглядом.
   Мы разместились за небольшим круглым столиком в углу зала, плотно заставленного тяжелой дубовой мебелью. На стенах висели бра с красными абажурами. Их света едва хватало, чтобы прочесть меню. Общая атмосфера производила впечатление такого тепла и уюта, которые можно встретить только в британском пабе.
   Белинда уставилась на меня поверх своего стакана:
   — Мать говорит, что вы ее секретарь, но я не могу понять, зачем она наняла вас.
   — Нет, дорогая, — начала было Викки, однако Белинда жестом заставила ее замолчать.
   — Секретарь, водитель, помощник вообще, какая разница? — сказала она. — Теперь, пока ты здесь, я могла бы прекрасно заботиться о тебе сама. Простите за откровенность, но я не могу понять, как ты оправдываешь эти дополнительные расходы?
   У Грэга и Викки отвисли челюсти. Они совершенно растерялись, и было ясно, что им ужасно неловко.
   — Питер… — Викки не знала, что ответить.
   — Все в порядке, — успокоил я ее, а Белинде сказал миролюбиво: — Я государственный служащий, первый секретарь в министерстве иностранных дел, ваша мать не платит мне. Я здесь только для того, чтобы поддержать ее и Грэга в течение нескольких дней, пока они не придут в себя после нападения. Мне все равно нужно было ехать в Англию, и мы решили путешествовать вместе. Мне, наверное, следовало сразу все объяснить. Прошу прощения.
   Я понял, что, если просишь прощения там, где не виноват, это непременно приводит в замешательство твоего оппонента. Японцы всегда так делают. Белинда пожала плечами и жеманно скривила губки.
   — Если так, простите, — сказала она, глядя в мою сторону, но не на меня конкретно, а выдерживая лишь общее направление. — Но откуда мне было знать?
   — Я же тебе говорила… — начала было Викки.
   — Ничего страшного, — сказал я. — Что тут у нас интересного в меню?
   Белинда была хорошо осведомлена в этом плане и принялась инструктировать мать и Грэга. Мысли Кена витали неизвестно где, но он изо всех сил старался на сегодняшний вечер отогнать мрачное настроение, и в некоторой степени ему это удалось.
   — Какое вино вы предпочитаете за обедом… э-э-э… мама? — спросил Кен.
   — Не называйте меня мамой, зовите просто Викки.
   Он назвал ее Викки легко, безо всякого «э-э-э». Она сказала, что предпочитает красное вино. Любое. Он может выбрать сам. «Викки и Кен найдут общий язык», — подумал я, любуясь ею. За обедом Белинца немного смягчилась, и это придало особый шарм ее утонченной красоте, которая каким-то образом привлекла Кена. Грэг предложил тост за их бракосочетание.
   — Вы женаты? — спросил его Кен, чокаясь с Викки.
   — Пока нет.
   — Подумываете об этом?
   — Постольку — поскольку…
   Он понимающе кивнул, а я вспомнил о молодой англичанке, с которой распрощался в Японии и которая переключила свое внимание на более крупную рыбину в дипломатическом пруду. Английские девушки — сотрудницы посольств — в основном представляли собой высококачественную продукцию престижных институтов, они были умны и, как правило, привлекательны. Союзы между ними и неженатыми дипломатами для обеих сторон делали жизнь интереснее и обычно распадались достойно, без слез. У меня были трогательные расставания в трех разных странах, и я нисколько не жалел об этом.
   К тому времени, как подали кофе, отношения между Грэгом, Викки, Белиндой и Кеном приобрели те очертания, которые они и должны были сохранять в дальнейшем. Викки, как роза, которую поставили в свежую воду, ожила настолько, что ненавязчиво флиртовала с Кеном. Грэг и Кен внешне казались радушными, но не сумели избавиться от внутреннего напряжения. Белинда подавляла мать, была сдержанна с Грэгом и принимала Кена как само собой разумеющееся. В целом вполне приличный коллектив родственников.
   Кен по-прежнему через каждые пять минут на мгновение предавался своим мрачным мыслям, но и не думал делиться ими. Вместо этого он рассказал о лошади, которую два года назад купил по дешевке, чтобы спасти ее от усыпления.
   — Хорошая лошадка, — говорил он. — Она сломала берцовую кость, и владелец решил ее усыпить. Я сказал ему, что мог бы спасти лошадь, если бы он заплатил за операцию, но он пожалел денег. К тому же лошадь не смогла бы принимать участие в гонках еще в течение года. Владелец пришел к выводу, что нет смысла лечить животное, а выгоднее просто усыпить. Я предложил ему немного больше денег, чем он заработал бы, продав мясо на корм для собак, и он согласился. Я сделал операцию, выходил лошадь, отдал ее тренеру, а на днях она выиграла скачки. Теперь Ронни Апджон, это бывший хозяин, заговаривает со мной только для того, чтобы сказать, что пришьет мне дело.
   — Вот свинья, — возмущенно вставила Викки. Ронни Апджон. Я пытался вспомнить.
   Это имя было мне знакомо. Никаких четких ассоциаций не возникало, кроме того, что в моей памяти оно было связано с другим: Трэверс.
   Апджон и Трэверс.
   Кто или что были эти Апджон и Трэверс?
   — Через пару недель мы собираемся выставить свою лошадь здесь, в Челтенхеме, — похвалился Кен. — Я запишу ее на имя Белинды, и, если она выиграет, это будет хорошим свадебным подарком нам обоим.
   — А что это за скачки? — спросил я, чтобы поддержать разговор.
   — Бег с препятствиями на двухмильную дистанцию. Вы бываете на ипподроме?
   — Хожу иногда, — ответил я. — Правда, я уже много лет не был в Челтенхеме.
   — Родители Питера познакомились на бегах в Челтенхеме, — пояснила Викки, и после должных возгласов удивления со стороны Белинды и Кена, я предложил их вниманию полную версию цепочки событий, в которой не все было правдой, но которая была вполне приемлема для дружеской беседы за ужином со случайными знакомыми.
   — Мама работала секретаршей, — сказал я, — а отец влетел к ней в офис с каким-то вопросом, и хлоп — любовь с первого взгляда.
   — Ну, у нас все получилось далеко не с первого взгляда, — сказала Белинда, — а, наверное, с пятнадцатого или шестнадцатого.
   Кен кивнул.
   — Я ходил мимо нее несколько месяцев, а разглядел лишь недавно.
   — Ты тогда волочился за этой отвратительной девчонкой — Иглвуд, — поддразнила его Белинда.
   — Иззи Иглвуд далеко не отвратительна, — запротестовал Кен.
   — Ой, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, — парировала его невеста, и, похоже, так оно и было на самом деле.
   Я задумался. Иззи Иглвуд — опять знакомое имя, но что-то было не так. Оно звучит немного иначе. Иглвуд, да. Но не Иззи. Почему не Иззи? А как?
   Рассет!
   Я чуть не рассмеялся вслух, но благодаря длительной практике мне удалось сохранить невозмутимый вид. Имя Рассет Иглвуд было предметом насмешек в самых пошлых юношеских шутках. Какого цвета у Рассет Иглвуд трусики? Никакого, она их не носит. Рассет Иглвуд не нужен матрас. Она сама им является. Что Рассет Иглвуд делает по воскресеньям? То же, что и в остальные дни, только дважды. Мы, конечно, оставались в неведении относительно того, что же все-таки она делала. Мы называли это «ЭТО», и «ЭТО» проходило в любом контексте. Они «ЭТИМ» занимаются? Хи-хи-хи. Настанет день — этот невообразимый день — и мы на собственном опыте узнаем, что «ЭТО» такое. А тем временем об «ЭТОМ» говорили все в мире скачек, да и, как мы понимали, везде где бы то ни было.
   Отец Рассет Иглвуд был одним из ведущих тренеров стипль-чеза. Этот факт и делал похабные истории еще более смешными.
   Я продолжал вспоминать. На окраине поселка, в полумиле от нашего маленького дома, стояли конюшни Иглвудов. Каждое утро на рассвете мы слышали топот копыт их лошадей, которых выгоняли пастись. Во дворе конюшен я часто играл с Джимми Иглвудом, до тех пор пока его не сбил грузовик и он не умер после трех недель пребывания в коме. Я хорошо помнил это событие, но напрочь забыл лицо Джимми. Я вообще плохо запоминал лица, в памяти оставались лишь смутные черты.
   — Твоя Иззи Иглвуд убежала с гитаристом, — брезгливо вставила Белинда.
   — А что ты имеешь против гитаристов? — сказала Викки. — Твой отец был музыкантом.
   — Вот именно. Это тоже не в их пользу.
   Викки выглядела так, будто ее склонность защищать своего бывшего мужа, с которым она давным-давно развелась, от нападок Белинды была плохой привычкой.
   Я обратился к Кену:
   — Вы слышали, как поют Викки и Грэг? У них замечательные голоса.
   — Нет, не слышал, — сказал он и при этом выглядел чрезвычайно удивленным.
   — Мать, я бы хотела, чтобы ты этого не делала, — заявила Белинда властным тоном.
   — Не делала чего? Не пела? — спросила Викки. — Но ты же знаешь, что мы любим петь.
   — Вы уже не в том возрасте, — это был скорее не упрек, а мольба.
   Викки внимательно смотрела на дочь, а потом, словно начиная понимать что-то, спросила:
   — Ты стыдишься этого? Тебе не нравится, что твоя мать вырастила тебя, зарабатывая на жизнь пением в ночных клубах?
   — Мама! — Белинда с ужасом посмотрела на Кена. Однако тот вовсе не был шокирован, а, напротив, проявил дружеский интерес:
   — Неужели правда?
   — Да, пока время не положило этому конец.
   — Мне бы очень хотелось вас послушать, — сказал Кен.
   Викки улыбнулась ему.
   — Мать, пожалуйста, — взмолилась Белинда, — не нужно рассказывать этого всем подряд.
   — Не буду, дорогая, раз тебе не нравится. Мне же хотелось крикнуть во всеуслышание:
   «Белинда должна гордиться тобой! Прекрати потакать ее эгоистичной гордыне!» Хотя, учитывая то, как сильно Викки любила свою дочь, ее можно было понять.
   Кен попросил счет и заплатил кредитными карточками. Но, прежде чем мы успели подняться, чтобы уйти, откуда-то из складок его одежды донесся настойчивый звонок.
   — Черт, — выругался он, нащупывая под пиджаком и отстегивая от пояса маленький портативный телефон. — Мне звонят. Прошу прощения.
   Он разложил трубку, ответил, назвав свое имя, и некоторое время слушал. Похоже, это был не обычный вызов к больному животному, потому что кровь внезапно отхлынула от лица Кена, он неловко вскочил и еле удержался на ногах, такой высокий и нескладный.
   Окинув всех нас, сидящих за столом, безумным невидящим взглядом, он произнес:
   — Клиника горит!

ГЛАВА 3

   В ветлечебнице был пожар. Но, как выяснилось, горело не само новое здание больницы, стоявшее особняком в глубине усадьбы.
   Еще с дороги мы увидели, что огнем охвачен административный корпус вместе с пристроенным к нему приемным отделением. Это было квадратное одноэтажное здание, занимавшее большую площадь, и сейчас оно медленно умирало. С крыши высоко в небо взмывали алые языки пламени, рассыпая фейерверк золотистых искр. Зрелище было ужасное и вместе с тем величественное.
   Узнав о происшедшем, Кен как безумный бросился к машине и умчался один, предоставив остальным следовать за ним. Белинда невыносимо страдала, так как она почувствовала себя ненужной.
   — Почему он не подождал меня? — Она повторила свой вопрос четыре раза, но он так и остался без ответа.
   Я превысил скорость, предельно допустимую в населенном пункте.
   Мы не могли подъехать к ветлечебнице, потому что она была окружена пожарными и полицейскими машинами, а также просто любопытными, которые полностью блокировали подъездной путь. Шум стоял неимоверный.
   В свете прожекторов, фар и уличных фонарей фигуры суетящихся людей отбрасывали густые черные тени, а от языков пламени на шлемы пожарных, на огромные лужи и на застывшие в ужасе лица стоявших за шнуром ограждения людей ложились огненные блики.
   — О Боже, лошади… — проговорила Белинда, едва ли не на ходу выскакивая из машины, и побежала к толпе. Я видел, как она протискивалась вперед, расталкивая людей. Потом я потерял ее из виду, но вскоре снова заметил: Белинда спорила с человеком в униформе, преградившим ей путь. Кена нигде не было видно.
   Один за другим громыхнули два взрыва, в результате которых мощные столбы огня вырвались наружу сквозь расплавленные окна, а вслед за ними — вихрь разъедающего глаза дыма.
   — Назад! Назад! — послышались крики.
   Еще два взрыва. Из окон, словно из огнемета, через всю площадку для парковки автомобилей к людям устремились гигантские языки ослепительного пламени, заставив всех в панике броситься врассыпную.
   Снова взрыв. Снова неистовая вспышка разбушевавшегося огня. Пожарные собрались, совещаясь, как действовать дальше.
   И тут с оглушительным треском рухнула вся крыша, выдавив из окон огонь, словно зубную пасту из тюбика. Это была кульминация, вслед за которой последовала драматическая развязка: бушующая огненная стихия уступила место огромным клубам непроглядного дыма. Казалось, мокрые черные развалины напичканы приспособлениями пиротехники. Запахло горечью.
   В воздухе кружилась горящая зола, оседая на волосы людей серыми хлопьями Слышалось шипение воды, попадающей на раскаленные головни. Люди кашляли от дыма. Толпа начала постепенно рассеиваться. Наконец мы втроем смогли подойти ближе к дымящимся развалинам. Нужно было найти Белинду и Кена.
   — Вы думаете, это не опасно? — забеспокоилась Викки. — Думаете, эти бомбы больше не будут взрываться?
   — Это не бомбы, а скорее всего баки с краской, — заметил я.
   Грэг был удивлен:
   — Разве краска взрывается?
   «Он что, с Луны свалился, — подумал я, — не знает таких простых вещей? Это в его-то возрасте». А вслух сказал:
   — Даже мука взрывается.
   Викки бросила на меня странный взгляд, в котором ясно читалось сомнение в моей честности. Однако на самом деле воздух, насыщенный мучной пылью, может взорваться от малейшей искры. То же касается многих других веществ, определенная концентрация которых в воздухе в виде пыли или тумана приводит к взрыву. Все, что для этого нужно, — кислород, огонь и какой-нибудь оболтус.
   — Почему бы вам не вернуться в машину? — предложил я Викки и Грэгу. — А я поищу Белинду и Кена. Скажу им, что отвезу вас обратно в дом.
   Они оба облегченно вздохнули и медленно пошли к машине. Толпа любопытных тем временем стала редеть. Я расспросил полицейских. Никаких следов Белинды или Кена не обнаружил, зато заметил справа от сгоревшего здания проход — продолжение парковочной площадки, — который вел в глубину усадьбы. Там я увидел какое-то движение, огни и людей.
   В отдалении в луче света на мгновение возникла фигура Кена Я направился туда, не обращая внимания на предостерегающие окрики, доносившиеся сзади. Кирпичная стена излучала такой жар, что я едва не спекся. Наверное, об этом меня и хотели предупредить. Я ускорил шаг, надеясь, что вся эта громадина не рухнет и не сделает из меня цыпленка табака.
   Кен заметил меня и застыл на месте с открытым ртом, в ужасе глядя туда, откуда я пришел.
   — Боже правый! — воскликнул он. — Вы что, здесь? Это опасно. С той стороны есть другой путь.
   Он указал назад, и я увидел еще один подъезд с другой дороги и еще одну пожарную машину, которая тушила огонь со двора.
   — Чем я могу помочь? — спросил я.
   — Лошади целы, — ответил Кен. — Но я должен… Должен…
   Он замолчал, и его вдруг начало трясти. До сих пор нужно было быстро, не задумываясь действовать, и вот только теперь Кен осознал весь ужас происшедшего. Лицо его перекосилось, губы задрожали.
   — Господи, помоги!
   Это была мольба совершенно отчаявшегося человека, и, казалось, утрата больничного здания была не единственной потерей. Я, конечно, не мог заменить ему Бога, но, так или иначе, я не раз помогал людям выкручиваться из тяжелых ситуаций. Например, аварии автобусов, перевозивших багаж британских туристов, заканчивались, образно говоря, у порога посольства, и мне приходилось улаживать множество личных трагедий.
   — Я отвезу Викки и Грэга обратно домой, а потом вернусь, — предложил я.
   — Вернетесь? — Кен с благодарностью посмотрел на меня уже за одно мое доброе намерение. Его продолжало трясти. Еще немного, и он потеряет контроль над собой.
   — Держитесь, — сказал я, и, не тратя времени даром, вышел через задние ворота и поспешил вдоль узкой подъездной дороги, потом свернул в аллею, которая и вывела меня к основной дороге. Я с радостью обнаружил, что нахожусь всего в нескольких шагах от нашей машины. Викки и Грэг совершенно не возражали, чтобы я отвез их домой и оставил одних. Они намеревались лечь в постель и проспать, не вставая, по меньшей мере неделю, и просили передать Белинде, чтобы она их не будила.
   Собираясь покинуть Тетфорд, я еще раз быстро взглянул на них: они понуро стояли посреди полированного холла — такие слабые и беззащитные. Им пришлось пережить серьезное потрясение, но за все время, что я провел рядом с ними, они ни разу по-настоящему не пожаловались.
   Я сказал, что вернусь утром, и взял с собой ключ от входной двери. Грэг и Викки проводили меня до порога, чтобы закрыть за мной дверь.
   Отыскав объездную дорогу, я попал во двор ветлечебницы тем же путем, что и покинул его. Снова этот дымный воздух, от которого драло в горле, как при начинающейся ангине. Пожарная машина уехала, так как в шланге брандспойта появилась течь. Только один пожарный в шлеме и желтом комбинезоне дежурил около дымящихся развалин, следя, чтобы те не разгорелись снова. Я быстро окинул взглядом уцелевшую часть построек: новое одноэтажное здание, в окнах которого горел свет, конюшню под крышей с широким карнизом (все стойла были открыты и пустовали) и стеклянную галерею длиной в тридцать ярдов, соединявшую сгоревшее и уцелевшее здания. Как ни странно, галерея почти не пострадала. Лишь ближайшие к пожару стойки слегка покосились.
   Вокруг все еще суетилось много народу. Казалось, что передвигаться спокойным шагом в данной ситуации считалось неприличным. Тем не менее самое страшное было уже позади. Оставалась лишь работа по уборке пожарища. Слава Богу, на этот раз дело обошлось без жертв, и одно это можно было считать удачей.
   Поскольку Кен нигде не появлялся, а дверь в новое здание была открыта, я решил поискать его там. Войдя внутрь, я оказался в просторной прихожей, меблированной под приемную, с шестью откидными стульями и минимумом других удобств. Все, включая кафельный пол и кофеварку, стоявшую в углу, было залито водой. Человек, тщетно пытавшийся заставить кофеварку выполнять ее прежние функции, в сердцах стукнул ее кулаком так, словно она явилась последней каплей, переполнившей чашу его терпения.
   — Где Кен? — спросил я его.
   Он указал на распахнутую дверь и снова набросился на бедную кофеварку. Я же направился, куда мне было указано. Как выяснилось, выход вел в коридор, оканчивающийся с обеих сторон дверьми. Одна из них была открыта, и из нее лился яркий свет. Там, в небольшом кабинете, я и нашел Кена. К моменту моего появления людей в нем собралось явно больше, чем соответствовало замыслу архитектора.
   Кен стоял у расшторенного окна и дрожал, как от холода. За металлическим столом, нахмурившись, сидел седой мужчина. Около него стояла женщина с выпачканным сажей лицом и гладила его по плечу. Еще двое мужчин и одна женщина стояли, кто опершись на крышку стола, кто прислонившись к стене. В комнате пахло дымом, который они внесли сюда вместе с одеждой. К тому же было довольно зябко, чем сторонний наблюдатель вполне мог объяснить дрожь Кена.
   Когда я появился в дверном проеме, головы всех присутствующих повернулись в мою сторону — всех, кроме самого Кена. Я окликнул его. Он обернулся и посмотрел на меня. Однако ему понадобилось секунды две, прежде чем он узнал меня.
   — Входите, — сказал он и коротко объяснил остальным: — Он нам помогает.
   Те кивнули, не задавая лишних вопросов. Все выглядели изможденными и молчали, словно зажатые в сандвиче из лихорадочной деятельности во время пожара и понимания того, что нужно как-то жить дальше. Мне часто приходилось иметь дело с людьми, находящимися в таком вот подвешенном состоянии. Впервые я столкнулся с этим, когда мне было двадцать три года, во время моего первого назначения. Тогда я работал в консульстве в одной забытой Богом стране. Консул находился в отъезде, и мне пришлось самому разбираться с разбившимся британским аэропланом, который в темноте врезался в лесистый склон, разбросав изувеченные тела пассажиров по росшим вокруг деревьям. Кроме всего прочего, я выехал на место аварии и дежурил там, отгоняя мародеров. Потом в город прибыли родственники погибших, чтобы опознать то, что осталось от пассажиров аэроплана, и, как само собой разумеющееся, они обратились ко мне за утешением. Все это лишь к слову о том, как иногда люди взрослеют в одно мгновение. С тех пор на мою долю не выпадало более серьезных испытаний.
   В кабинет вошел человек, сражавшийся с кофеваркой. Он прошел мимо и сел прямо на пол, прислонившись спиной к стене.
   — Кто вы? — спросил он, глядя на меня снизу.
   — Друг Кена.
   — Питер, — добавил Кен.
   Человек пожал плечами, не выказав большого интереса в мой адрес.
   — Кофеварку угробили, — объявил он.
   Это был человек неопределенного возраста, от тридцати до пятидесяти лет, с рыжими ресницами и выпачканными в золе лицом и руками. Новость, принесенная им, была безрадостно воспринята окружающими.
   Сидевший за столом седовласый мужчина, наверное, являлся старшим не только по возрасту, но и по положению. Он окинул взглядом присутствующих и устало спросил:
   — Какие будут предложения?
   — Отправляться спать, — высказал свое мнение обидчик кофеварки.
   — Купить нормальный компьютер, — сказал другой мужчина, — записывать информацию на диски и в будущем хранить их в подвале.
   — Запоздалое предложение, — возразила одна из женщин, — все записи сгорели.
   — Так ведь новые будут.
   — Если мы не потеряем работу, — с горечью сказал Кен.
   То же подумали и остальные, и их лица стали мрачнее прежнего.
   — Как начался пожар? — спросил я. Седовласый мужчина с глубокой усталостью в голосе ответил:
   — У нас шли покрасочные работы. Сами мы придерживаемся правила не курить в помещении, но вот рабочие с их сигаретами… — Он не договорил, так как ситуация не нуждалась в дальнейших комментариях.
   — Значит, это не поджог, — сказал я.
   — Вы что, репортер? — подозрительно поинтересовалась одна из женщин.
   — Вовсе нет.
   Кен покачал головой:
   — Он дипломат, улаживает всякие дела.
   Это сообщение ни на кого не произвело особого впечатления. Женщины заявили, что дипломат — это последняя вещь, в которой они нуждаются в эту минуту. Но седовласый мужчина заметил, что, если у меня есть какое-то дельное предложение, меня готовы выслушать. Поколебавшись, я сказал:
   — Я бы оставил здесь на всю ночь дежурного и включенный свет.
   — Э-э-э… Зачем?
   — А если это поджог?
   — Не может быть, — возразил седовласый. — Кто бы стал поджигать здание больницы?
   — К тому же тут трудно рассчитывать на успех, ведь больница построена из огнеупорных материалов. Она не должна была загореться, — поддержал его другой мужчина.
   — Так ведь сгорело только одно здание, — заметила одна из женщин. — Благодаря противопожарной двери галерея не пострадала. Правда, пожарные вылили тонны воды на тот край…
   — И угробили кофеварку, — вставил мужчина, сидевший на полу.
   Лишь некоторые из присутствующих измученно улыбнулись.
   — Так что больница, можно сказать, уцелела, — сказал, обращаясь ко мне, седовласый. — Но мы потеряли медикаменты, лабораторию, операционные для мелких животных и, как вы слышали, все записи, которые у нас хранились. Одна только налоговая ситуация… — Он замолчал, обреченно покачав головой. — Пожалуй, предложение отправляться спать самое разумное. Есть смысл поработать в этом направлении. Однако, если есть добровольцы остаться здесь на всю ночь…