Страница:
И он посмотрел в сторону дома. В сторону маленького семейного кладбища у подножья броха, где были похоронены его родители.
— Он говорил, что самое прекрасное в жизни мужчины — лежать рядом с женщиной, которую он любит, — тихо произнес Джейми. Потом улыбнулся мне, и глаза его были такими же синими, как небо у нас над головами. — Он был прав.
Я легко прикоснулась к его лицу и провела пальцами по щеке.
— Довольно жестоко с его стороны, если он предполагал, что ты женишься так поздно.
Джейми ухмыльнулся. Килт развевался вокруг его ног под резким осенним ветром.
— Ну… церковь учит нас, что насилие над собой это грех, да только мой отец говорил: если возникает выбор между тем, изнасиловать ли себя или какую-нибудь несчастную женщину, то достойный мужчина пожертвует собой.
Когда я отсмеялась, то покачала головой и сказала:
— Нет. Нет, я не буду спрашивать. В общем, ты оставался девственником.
— Исключительно по милости Господа и отца, Сасснек. Не помню, чтобы я думал еще о чем-нибудь, кроме девчонок, с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. Но как раз тогда меня отправили на воспитание к Дугалу в Биннахд.
— И что, там не было девчонок? — заинтересовалась я. — Мне казалось, что у Дугала есть дочери.
— Ага, есть. Четверо. У двух помладше еще не на что было смотреть, а вот самая старшая — очень даже ничего. На год или два старше меня, зовут Молли. Но что-то не очень ей льстило мое внимание. Я вечно пялился на нее через стол во время ужина, а она посмотрит на меня сверху вниз да и спрашивает, мол, не простуда ли у меня. Потому что если простуда, то, дескать, мне надо отправляться в постель, а если нет, то она будет мне очень обязана, если я закрою рот, потому что ей не особенно хочется любоваться на мои гланды во время еды.
— Кажется, я начинаю понимать, как ты остался девственником, — сказала я, подбирая юбки, чтобы подняться на перелаз. — Но не могли же они все быть такими.
— Нет, — задумчиво произнес он, протягивая мне руку. — Нет, не все. Младшая сестра Молли, Табита, оказалась немного дружелюбнее. — И улыбнулся, вспоминая. — Тибби была первая девчонка, которую я поцеловал. Или правильнее сказать — первая девчонка, которая поцеловала меня. Я тащил за нее два полных ведра молока из коровника в маслодельню и всю дорогу придумывал, как заманю ее за дверь, откуда она не убежит, и там поцелую. Но у меня были заняты обе руки, так что она открыла мне дверь, и кончилось тем, что за дверью оказался я, а Тиб подошла ко мне, схватила меня за уши и поцеловала. И разлила молоко, — добавил он.
— Да уж… Незабываемый первый опыт, — расхохоталась я.
— Сомневаюсь, что я был первым у нее, — ухмыльнулся он. — Она знала обо всем этом куда больше, чем я. Но попрактиковаться нам толком не удалось — через пару дней ее мамаша застукала нас в кладовой. Она только кинула на меня сердитый взгляд и велела Тибби идти накрывать на стол, зато рассказала Дугалу.
Если Дугал Маккензи возмутился, узнав об оскорблении, нанесенном сестре, могу себе представить, что он сделал, защищая дочь.
— Я содрогаюсь, когда думаю об этом, — усмехнулась я.
— Я тоже, — и Джейми действительно содрогнулся. Потом бросил на меня застенчивый взгляд исподлобья.
— Ты ведь знаешь, что юноши иногда просыпаются по утрам с… ну, с… — он покраснел.
— Знаю, — ответила я. — И даже старики двадцати трех лет. Думаешь, я не замечаю? Ты достаточно часто привлекаешь к этому мое внимание.
— М-м-м-м. Ну, и утром после того, как мамаша Тиб нас застукала, я проснулся на рассвете. Мне снилась она — Тиб, конечно, а не мамаша — и я не удивился, когда почувствовал руку на своей штуке. Удивительно было то, что рука не моя.
— И уж конечно, не Тибби?
— Ну… нет. Ее папаши.
— Дугала? Какого…
— Ну, я открыл глаза, и он мне так мило улыбнулся. А потом сел на кровать, и мы славно побеседовали, дядя и племянник, названый отец и названый сын. Он сказал, как ему нравится то, что я у них живу, потому что у него нет сына и все такое. И как его семья меня любит. И как ему не понравится думать, что я могу воспользоваться такими чистыми, невинными чувствами, которые его дочери питают ко мне, и как он, разумеется, рад, что может довериться мне, будто я его собственный сын.
И все то время, что он говорил, а я лежал, он одну руку держал на кинжале, а вторую — на моих прекрасных юных яйцах.
Так что я говорил только «да, дядя» и «нет, дядя», а когда он ушел, я закутался покрепче в одеяло и увидел сон про свиней. И больше не целовался с девчонками, пока мне не исполнилось шестнадцать, и я не уехал в Леох.
Джейми, улыбаясь, посмотрел на меня. Он связал волосы в хвост кожаным шнурком, но короткие пряди, как всегда, торчали у него над головой венчиком, поблескивая медным и золотым в свежем, ясном воздухе. За время нашего путешествия из Леоха и Крэйг на Дуне он загорел, и кожа стала бронзово-золотистой, и весь Джейми напоминал мне осенний лист, весело кружащийся на ветру.
— А ты, моя красавица Сасснек? — ухмыльнулся он. — Падали к твоим ногам глупые мальчишки, или ты была робкой и скромной, как подобает девушке?
— Чуть менее скромной, чем ты, — осторожно произнесла я. — Мне было восемь.
— Иезавель! И кто счастливчик?
— Сын драгомана-переводчика. В Египте. Ему было уже девять.
— Ох, ну ладно, тогда тебя не за что винить. Сбита с пути истинного взрослым мужчиной. И к тому же чертовым язычником.
Внизу показалась мельница, очень живописная. Желтая стена увита багровыми виноградными лозами, ставни открыты, впуская внутрь солнечный свет, и выглядела она очень аккуратно, несмотря на облезшую зеленую краску. Вода весело хлестала через шлюз, а водяное колесо неподвижно замерло в пруду. Даже утки плавали в этом пруду — чирки и златоглазки.
— Посмотри, — остановилась я на вершине холма, положив руку на плечо Джейми. — Разве не прекрасно?
— Будет еще прекраснее, если колесо начнет вращаться, — практично заметил он. Потом взглянул на меня и улыбнулся. — Ага, Сасснек. Это красивое место. Мальчишкой я любил здесь купаться — за излучиной есть широкий пруд.
Мы немного спустились с горы, и сквозь заслон из ив показался пруд. И мальчишки. Их было четверо, они плескались и орали, все четверо голые.
— Б-р-р, — передернулась я, глядя на них. Для осени стояла прекрасная погода, но похолодало достаточно, чтобы радоваться теплой шали. — У меня кровь стынет в жилах, когда я на них смотрю.
— О, — сказал Джейми. — Что ж, дай-ка я тебя согрею.
Он оглянулся на мальчишек в речке, отступил в тень большого дерева, обнял меня за талию и привлек к себе.
— Ты не первая девушка, которую я поцеловал, — тихо произнес он. — Но клянусь, что ты — последняя. — И склонил голову к моему поднятому лицу.
После того, как мельник появился из своей берлоги и нас торопливо представили друг другу, я вернулась на берег пруда, а Джейми выяснял, что произошло. Потом мельник вернулся на мельницу, пытаясь прокрутить жернов изнутри, а Джейми немного постоял, глядя в темные, заросшие водорослями глубины мельничной запруды. Наконец он обреченно пожал плечами и начал раздеваться.
— Ничего не поделаешь, — бросил он мне. — Иэн был прав — что-то застряло в колесе под шлюзом. Мне придется нырять и… — Он услышал, как я ахнула, и повернулся к берегу, где я сидела, прижимая к себе корзинку.
— А что случилось с тобой? — сердито вопросил он. — Что, никогда раньше не видела мужчин в подштанниках?
— Не… не в таких… — с трудом выдавила я из себя несколько членораздельных слов. Предвидя, что придется нырять, он натянул под килт короткое, невообразимо древнее одеяние, сшитое когда-то из красной фланели, а теперь все в заплатках из ослепительного множества разных тканей и расцветок. Определенно эти подштанники принадлежали кому-то, бывшему ростом на несколько дюймов выше Джейми. Они ненадежно держались на его бедрах, а складки эффектно драпировались на плоском животе.
— Твоего деда? — догадалась я, делая безуспешные попытки подавить хихиканье. — Или бабушки?
— Отца, — холодно ответил он, глядя на меня сверху вниз. — Ты же не думаешь, что перед женой и арендаторами я полезу в воду голым, как яйцо?
С немалым достоинством он подобрал одной рукой лишнюю ткань и шагнул в воду.
Добравшись до колеса, Джейми собрал всю свою выдержку, набрал в грудь побольше воздуха и нырнул вниз головой.
Последнее, что я увидела, — это раздувшиеся, как воздушный шар, красные фланелевые подштанники.
Мельник, высунувшись в окно, выкрикивал ободряющие слова и давал советы всякий раз, как мокрая голова Джейми показывалась над водой.
На берегу запруды росло много растений, и я начала ковырять землю палкой в поисках корней мать-и-мачехи, белокопытника, одуванчиков и мыльнянки. Я уже наполнила корзинку до половины, как вдруг за спиной послышалось вежливое покашливанье.
Это была по-настоящему старая леди, во всяком случае, такой она мне показалась. Она опиралась на трость из боярышника, а одета была в наряд, который, похоже, носила еще лет двадцать назад, теперь слишком для нее широкий.
— Хорошего вам утра, — сказала она, кивая головой, как малиновка. На ней был накрахмаленный белый чепец, скрывавший волосы, но несколько седых прядок выбились и висели вдоль щек, напоминавших печеные яблоки.
— Хорошего утра, — отозвалась я и хотела подняться на ноги, но старушка сделала несколько шажков и с поразительным изяществом опустилась на землю рядом со мной. Я понадеялась, что встать она тоже сможет.
— Я… — начала было я, но не успела толком открыть рот, как она прервала меня.
— Ты, конечно, новая леди. А я — мистрисс Макнэб, но все называют меня бабушка Макнэб, потому что мои невестки тоже мистрисс Макнэб. — Она протянула костлявую ручку и придвинула к себе мою корзинку.
— Мать-и-мачеха — ага, хорошо от кашля. — Она поставила корзинку на колени и с видом знатока начала перебирать растения. Я наблюдала за этим со смешанным чувством изумления и раздражения. Наконец, удовлетворенная, она протянула корзинку мне.
— Что ж, ты совсем не глупа для англичанки — заметила старушка. — Во всяком случае, не путаешь тмин с цикутой. — Она бросила взгляд на запруду, где ненадолго появилась голова Джейми, гладкая, как у тюленя, и снова исчезла под водой. — Сдается мне, Лаллиброх женился на тебе не только из-за мордашки.
— Спасибо, — сказала я, решив принять это за комплимент. Глаза старой леди, острые, как иголки, остановились на моем животе.
— Еще без ребеночка? — требовательно спросила она. — Листья малины, вот что тебе нужно. Завари горсточку с шиповником и пей, когда растет луна, от первой четверти до полнолуния.
— О, — растерялась я. — Ну…
— Я хотела попросить твоего мужчину сделать для меня кой-чего, — продолжала между тем старушка. — Но вижу, он немного занят, поэтому скажу тебе.
— Хорошо, — слабым голосом согласилась я, понимая, что помешать ей все равно не смогу.
— Дело в моем внуке, — заявила она, пригвоздив меня к месту взглядом маленьких серых глазок, величиной и блеском похожих на мраморные шарики. — Мой внук Рэбби, вот который. У меня их шестнадцать, и троих зовут Робертом, поэтому один из них — Боб, второй Роб, а малыш — Рэбби.
— Поздравляю, — вежливо отозвалась я.
— Я хочу, чтобы Лаллиброх взял парнишку в грумы, — непреклонно продолжала старушка.
— Ну, я не могу сказать…
— Понимаешь, все дело в его отце, — доверительно наклонилась она ко мне. — Не то чтобы я против суровости: пожалей розгу — испортишь ребенка, я частенько так говорила, и добрый Господь тоже знает, что мальчишкам нужна порка, иначе он не вложил бы в них столько от дьявола. Но если ребенка приходится вытаскивать из очага, а на лице у него синяк с мой кулак, и только за то, что он взял с тарелки лишнюю лепешку, то…
— То есть вы хотите сказать, что отец Рэбби бьет его? — прервала ее я.
Старушка кивнула, довольная моей сообразительностью.
— Ну да. Разве я тебе не об этом толкую? — Она подняла руку. — Конечно, так-то я бы и не вмешивалась. Мужчина растит сына так, как считает нужным, но… в общем, Рэбби вроде как мой любимчик. И не парнишка виноват в том, что его папаша пьянчуга, хоть и не пристало его собственной матери такое говорить. — Она назидательно подняла палец, похожий на прутик. — Не то чтобы отец Роналда не пропускал время от времени лишнюю чарку. Но поднимать руку на меня или детей — нет уж. Во всяком случае, после первой попытки, — задумчиво прибавила она и неожиданно подмигнула мне. Маленькие щечки сделались круглыми и твердыми, как летние яблоки, и я представила себе, какой она, должно быть, была жизнерадостной и хорошенькой девушкой.
— Один раз он меня ударил, — призналась она, — и тогда я выхватила из очага головешку и как следует шарахнула его по голове. — Старушка рассмеялась, раскачиваясь взад-вперед. — Думала, что убила его, и вот уж навылась, держа его голову на коленях. Все думала, что ж я наделала, и как теперь вдова будет кормить двоих детей? Но он оправился, — заключила она деловито, — и с тех пор никогда не поднимал руку ни на меня, ни на детей. Я, знаешь ли, родила тринадцать, — гордо заявила она. — И десятерых вырастила.
— Поздравляю, — искренне сказала я.
— Листья малины, — повторила старушка, доверчиво положив руку мне на колено. — Вот вспомнишь меня, девица: листья малины помогут. А не помогут, приходи ко мне, и я сделаю тебе горькое питье, и оно отправит семя твоего мужа прямо тебе в утробу, и ты раздуешься, как овца с тройней на Пасху.
Я кашлянула, немного покраснев.
— М-м-м… Так вы хотите, чтобы Джейми… то есть я хочу сказать, Лаллиброх, взял вашего внука в дом грумом, чтобы избавить его от отца?
— Ага, так. Он хороший работник, Рэбби, хороший, и Лаллиброх не будет…
Лицо старой леди застыло на полуслове. Я обернулась и тоже застыла. Красные мундиры. Драгуны, шестеро, верхом, осторожно спускались с холма в сторону мельницы.
С потрясающим присутствием духа мистрисс Макнэб вскочила на ноги и снова села прямо на одежду Джейми, скрыв ее под своими широкими юбками.
В запруде раздался плеск воды и учащенное дыхание — Джейми снова вынырнул на поверхность. Я боялась окликнуть его или шевельнуться, чтобы не привлечь внимание драгунов к пруду, но внезапно наступившая мертвая тишина у меня за спиной сказала мне, что он их заметил. Тишину нарушило только одно слово, донесшееся от воды, произнесенное тихо, но очень искренне.
— Merde, — сказал Джейми.
Мы со старой леди сидели неподвижно, с каменными лицами, глядя, как солдаты спускаются с холма. В последний момент, когда они уже повернули на ведущую к мельнице тропинку, она быстро обернулась ко мне и приложила прямой палец к своим сморщенным губам. Я не должна разговаривать и дать им понять, что я англичанка. У меня даже не хватило времени кивнуть ей в ответ. Испачканные в грязи копыта остановились в нескольких футах от нас
— Хорошего вам утра, леди, — начал главный — капрал, но, к моей большой радости, не капрал Хокинс. Кинув быстрый взгляд в их сторону, я поняла, что не видела ни одного из них в форте Вильям, и слегка расслабила пальцы, охватившие ручку корзинки.
— Мы увидели вас сверху, — продолжал драгун, — и подумали — нельзя ли купить здесь мешок муки? — Он поклонился нам обеим вместе, будучи не совсем уверенным, кому адресовать поклон.
Мистрисс Макнэб говорила ледяным тоном, хотя и вежливо.
— Хорошего утра, — ответила она, слегка наклонив голову. — Но если вы приехали за мукой, боюсь, вас ждет разочарование. Колесо не работает. Может, в следующий раз, когда будете здесь проезжать.
—А что случилось? — живо заинтересовался капрал, невысокий молодой человек со здоровым цветом лица. Он подошел к запруде и посмотрел на колесо. Мельник, высунувшийся из окна, чтобы сообщить последние новости о состоянии жернова, увидел его и торопливо скрылся из вида.
Капрал подозвал одного из своих людей. Тот взобрался вверх по склону и поманил еще одного солдата, который послушно наклонился, чтобы капрал смог взобраться ему на спину. Стоя на его спине, капрал обеими руками ухватился за край крытой вереском крыши и, извиваясь, взобрался на нее. Оттуда он мог дотянуться до большого колеса. Так он и сделал и начал раскачивать его двумя руками, потом нагнулся и закричал в окно мельнику, чтобы тот попробовал повернуть жернов.
Я заставила себя отвернуться от шлюза. Не так уж основательно я знакома с принципом действия водяных колес, чтобы знать наверняка, но все равно боялась: если оно вдруг завертится, все, что находится под ним в воде, будет смято в лепешку.
Похоже, это был не безосновательный страх, потому что мистрисс Макнэб резко заговорила со стоящим рядом солдатом.
— Позови своего командира вниз, паренек. Это не принесет ничего хорошего ни мельнице, ни ему самому. Не нужно соваться в дело, если не разбираешься.
— О, нет причин для беспокойства, миссус, — небрежно бросил солдат. — У отца капрала Силверса большая мельница в Гемпшире. То, чего он не знает о водяных колесах, можно запихнуть в башмак.
Мы с мистрисс Макнэб обменялись встревоженными взглядами. Капрал, полазив еще немного вверх и вниз и покачав колесо, спустился к нам. Он сильно вспотел и, прежде чем обратиться к нам, вытер покрасневшее лицо большим, грязным носовым платком.
— Не могу сдвинуть его сверху, а этот болван мельник, похоже, вовсе не говорит по-английски. — Он покосился на прочную трость и скрюченные суставы мистрисс Макнэб, потом посмотрел на меня. — Может, юная леди сможет пойти со мной и поговорить с ним?
Мистрисс Макнэб схватила меня за рукав.
— Вы уж простите мою невестку, сэр. Она малость повредилась головой, потому как ейный последний ребенок родился мертвым. И словечка не сказала за весь год, бедняжка. И оставить ее я не могу, боюсь, что она кинется в воду да и утопится от горя.
Я изо всех сил постаралась изобразить слабоумную. Впрочем, в данный момент это было совсем несложно. Капрал пришел в замешательство.
— О, — сказал он. — Ну да… — Подошел к берегу и, нахмурившись, уставился в воду. Он смотрел в точности, как Джейми час назад, и, очевидно, по той же причине.
— Ничего не поделаешь, Коллинс, — сказал он пожилому солдату. — Придется мне нырнуть и посмотреть, что его держит.
Он снял красный мундир и начал расстегивать манжеты на рубашке.
Мы с мистрисс Макнэб обменялись взглядами, полными ужаса. Может, под мельницей и хватало воздуха, чтобы выжить, однако вот спрятаться там точно было негде.
Я не очень оптимистично подумала, что можно попробовать изобразить эпилептический припадок, но тут огромное колесо заскрипело. Со звуком, напоминающим падающее дерево, оно провернулось на пол-оборота, на мгновенье остановилось и начало уверенно вращаться.
В шлюз весело хлынули сверкающие ручейки.
Капрал прекратил раздеваться и с восхищением посмотрел на колесо.
— Ты только глянь, Коллинс! Интересно, что же его держало?
Словно в ответ, на вершине колеса что-то показалось. Оно свисало с лопасти, с влажных мокрых красных складок капала вода.
Лопасть ударилась о струю, хлещущую в шлюз, предмет свалился, и подштанники отца Джейми величественно поплыли по водам запруды.
Пожилой солдат выудил их палкой и робко протянул командиру, который снял подштанники с палки с видом человека, вынужденного взять в руки дохлую рыбу.
— Хм, — сказал он, крутя это одеяние с критическим видом. — Хотел бы я знать, откуда, черт возьми, это взялось? Видно, накрутилось на ось. Забавно, что иной раз такая мелочь причиняет такие крупные неприятности, верно, Коллинс?
— Да сэр. — Совершенно очевидно, что вояка не считал работу шотландской мельницы такой всепоглощающе интересной, но ответил вежливо.
Покрутив тряпку в руках, капрал пожал плечами и вытер ею грязь с рук.
— Приличный кусок фланели, — произнес он, выжимая подштанники. — Пригодится чистить упряжь. Сувенир, а, Коллинс? — И вежливо поклонившись мистрисс Макнэб и мне, он повернулся к лошади.
Едва драгуны скрылись из вида за вершиной холма, как плеск воды в запруде возвестил о том, что из глубин поднимается поселившийся там водяной дух.
Он был мертвенно-белым, с синеватым оттенком, как мрамор, а зубы так стучали, что я с трудом разобрала его первые слова. Впрочем, он все равно говорил по-гаэльски. Вот мистрисс Макнэб поняла их легко, и у нее челюсть отвисла. Впрочем, она тут же закрыла рот и сделала низкий реверанс вновь возникшему лэрду.
Увидев ее, Джейми резко остановился, вода скромно прикрывала его до бедер. Он глубоко втянул в себя воздух, стиснул зубы, чтобы они не клацали, и стряхнул с плеча ряску.
— Мистрисс Макнэб, — поклонился он престарелой арендаторше.
— Сэр, — поклонилась она в ответ. — Хороший денек, не правда ли?
— Немного п-п-прохладный, — сказал Джейми, кинув на меня взгляд. Я беспомощно пожала плечами.
— Мы так рады видеть вас снова дома, сэр, и надеемся — и мальчики, и я — что скоро вы сможете остаться навсегда.
— Я тоже, — любезно отозвался Джейми и снова мотнул головой, глядя на меня. Я тупо улыбнулась.
Старуха, не обращая внимания на немую сцену, сложила искривленные руки на коленях и с достоинством начала:
— Я хочу попросить вас о небольшой услуге…
— Бабушка Макнэб, — прервал ее Джейми, сделав угрожающий шаг к берегу, — неважно, чего вы хотите, я это сделаю. При условии, что вы вернете мне рубашку раньше, чем некоторые части моего тела отвалятся от холода.
Глава 29
— Он говорил, что самое прекрасное в жизни мужчины — лежать рядом с женщиной, которую он любит, — тихо произнес Джейми. Потом улыбнулся мне, и глаза его были такими же синими, как небо у нас над головами. — Он был прав.
Я легко прикоснулась к его лицу и провела пальцами по щеке.
— Довольно жестоко с его стороны, если он предполагал, что ты женишься так поздно.
Джейми ухмыльнулся. Килт развевался вокруг его ног под резким осенним ветром.
— Ну… церковь учит нас, что насилие над собой это грех, да только мой отец говорил: если возникает выбор между тем, изнасиловать ли себя или какую-нибудь несчастную женщину, то достойный мужчина пожертвует собой.
Когда я отсмеялась, то покачала головой и сказала:
— Нет. Нет, я не буду спрашивать. В общем, ты оставался девственником.
— Исключительно по милости Господа и отца, Сасснек. Не помню, чтобы я думал еще о чем-нибудь, кроме девчонок, с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. Но как раз тогда меня отправили на воспитание к Дугалу в Биннахд.
— И что, там не было девчонок? — заинтересовалась я. — Мне казалось, что у Дугала есть дочери.
— Ага, есть. Четверо. У двух помладше еще не на что было смотреть, а вот самая старшая — очень даже ничего. На год или два старше меня, зовут Молли. Но что-то не очень ей льстило мое внимание. Я вечно пялился на нее через стол во время ужина, а она посмотрит на меня сверху вниз да и спрашивает, мол, не простуда ли у меня. Потому что если простуда, то, дескать, мне надо отправляться в постель, а если нет, то она будет мне очень обязана, если я закрою рот, потому что ей не особенно хочется любоваться на мои гланды во время еды.
— Кажется, я начинаю понимать, как ты остался девственником, — сказала я, подбирая юбки, чтобы подняться на перелаз. — Но не могли же они все быть такими.
— Нет, — задумчиво произнес он, протягивая мне руку. — Нет, не все. Младшая сестра Молли, Табита, оказалась немного дружелюбнее. — И улыбнулся, вспоминая. — Тибби была первая девчонка, которую я поцеловал. Или правильнее сказать — первая девчонка, которая поцеловала меня. Я тащил за нее два полных ведра молока из коровника в маслодельню и всю дорогу придумывал, как заманю ее за дверь, откуда она не убежит, и там поцелую. Но у меня были заняты обе руки, так что она открыла мне дверь, и кончилось тем, что за дверью оказался я, а Тиб подошла ко мне, схватила меня за уши и поцеловала. И разлила молоко, — добавил он.
— Да уж… Незабываемый первый опыт, — расхохоталась я.
— Сомневаюсь, что я был первым у нее, — ухмыльнулся он. — Она знала обо всем этом куда больше, чем я. Но попрактиковаться нам толком не удалось — через пару дней ее мамаша застукала нас в кладовой. Она только кинула на меня сердитый взгляд и велела Тибби идти накрывать на стол, зато рассказала Дугалу.
Если Дугал Маккензи возмутился, узнав об оскорблении, нанесенном сестре, могу себе представить, что он сделал, защищая дочь.
— Я содрогаюсь, когда думаю об этом, — усмехнулась я.
— Я тоже, — и Джейми действительно содрогнулся. Потом бросил на меня застенчивый взгляд исподлобья.
— Ты ведь знаешь, что юноши иногда просыпаются по утрам с… ну, с… — он покраснел.
— Знаю, — ответила я. — И даже старики двадцати трех лет. Думаешь, я не замечаю? Ты достаточно часто привлекаешь к этому мое внимание.
— М-м-м-м. Ну, и утром после того, как мамаша Тиб нас застукала, я проснулся на рассвете. Мне снилась она — Тиб, конечно, а не мамаша — и я не удивился, когда почувствовал руку на своей штуке. Удивительно было то, что рука не моя.
— И уж конечно, не Тибби?
— Ну… нет. Ее папаши.
— Дугала? Какого…
— Ну, я открыл глаза, и он мне так мило улыбнулся. А потом сел на кровать, и мы славно побеседовали, дядя и племянник, названый отец и названый сын. Он сказал, как ему нравится то, что я у них живу, потому что у него нет сына и все такое. И как его семья меня любит. И как ему не понравится думать, что я могу воспользоваться такими чистыми, невинными чувствами, которые его дочери питают ко мне, и как он, разумеется, рад, что может довериться мне, будто я его собственный сын.
И все то время, что он говорил, а я лежал, он одну руку держал на кинжале, а вторую — на моих прекрасных юных яйцах.
Так что я говорил только «да, дядя» и «нет, дядя», а когда он ушел, я закутался покрепче в одеяло и увидел сон про свиней. И больше не целовался с девчонками, пока мне не исполнилось шестнадцать, и я не уехал в Леох.
Джейми, улыбаясь, посмотрел на меня. Он связал волосы в хвост кожаным шнурком, но короткие пряди, как всегда, торчали у него над головой венчиком, поблескивая медным и золотым в свежем, ясном воздухе. За время нашего путешествия из Леоха и Крэйг на Дуне он загорел, и кожа стала бронзово-золотистой, и весь Джейми напоминал мне осенний лист, весело кружащийся на ветру.
— А ты, моя красавица Сасснек? — ухмыльнулся он. — Падали к твоим ногам глупые мальчишки, или ты была робкой и скромной, как подобает девушке?
— Чуть менее скромной, чем ты, — осторожно произнесла я. — Мне было восемь.
— Иезавель! И кто счастливчик?
— Сын драгомана-переводчика. В Египте. Ему было уже девять.
— Ох, ну ладно, тогда тебя не за что винить. Сбита с пути истинного взрослым мужчиной. И к тому же чертовым язычником.
Внизу показалась мельница, очень живописная. Желтая стена увита багровыми виноградными лозами, ставни открыты, впуская внутрь солнечный свет, и выглядела она очень аккуратно, несмотря на облезшую зеленую краску. Вода весело хлестала через шлюз, а водяное колесо неподвижно замерло в пруду. Даже утки плавали в этом пруду — чирки и златоглазки.
— Посмотри, — остановилась я на вершине холма, положив руку на плечо Джейми. — Разве не прекрасно?
— Будет еще прекраснее, если колесо начнет вращаться, — практично заметил он. Потом взглянул на меня и улыбнулся. — Ага, Сасснек. Это красивое место. Мальчишкой я любил здесь купаться — за излучиной есть широкий пруд.
Мы немного спустились с горы, и сквозь заслон из ив показался пруд. И мальчишки. Их было четверо, они плескались и орали, все четверо голые.
— Б-р-р, — передернулась я, глядя на них. Для осени стояла прекрасная погода, но похолодало достаточно, чтобы радоваться теплой шали. — У меня кровь стынет в жилах, когда я на них смотрю.
— О, — сказал Джейми. — Что ж, дай-ка я тебя согрею.
Он оглянулся на мальчишек в речке, отступил в тень большого дерева, обнял меня за талию и привлек к себе.
— Ты не первая девушка, которую я поцеловал, — тихо произнес он. — Но клянусь, что ты — последняя. — И склонил голову к моему поднятому лицу.
После того, как мельник появился из своей берлоги и нас торопливо представили друг другу, я вернулась на берег пруда, а Джейми выяснял, что произошло. Потом мельник вернулся на мельницу, пытаясь прокрутить жернов изнутри, а Джейми немного постоял, глядя в темные, заросшие водорослями глубины мельничной запруды. Наконец он обреченно пожал плечами и начал раздеваться.
— Ничего не поделаешь, — бросил он мне. — Иэн был прав — что-то застряло в колесе под шлюзом. Мне придется нырять и… — Он услышал, как я ахнула, и повернулся к берегу, где я сидела, прижимая к себе корзинку.
— А что случилось с тобой? — сердито вопросил он. — Что, никогда раньше не видела мужчин в подштанниках?
— Не… не в таких… — с трудом выдавила я из себя несколько членораздельных слов. Предвидя, что придется нырять, он натянул под килт короткое, невообразимо древнее одеяние, сшитое когда-то из красной фланели, а теперь все в заплатках из ослепительного множества разных тканей и расцветок. Определенно эти подштанники принадлежали кому-то, бывшему ростом на несколько дюймов выше Джейми. Они ненадежно держались на его бедрах, а складки эффектно драпировались на плоском животе.
— Твоего деда? — догадалась я, делая безуспешные попытки подавить хихиканье. — Или бабушки?
— Отца, — холодно ответил он, глядя на меня сверху вниз. — Ты же не думаешь, что перед женой и арендаторами я полезу в воду голым, как яйцо?
С немалым достоинством он подобрал одной рукой лишнюю ткань и шагнул в воду.
Добравшись до колеса, Джейми собрал всю свою выдержку, набрал в грудь побольше воздуха и нырнул вниз головой.
Последнее, что я увидела, — это раздувшиеся, как воздушный шар, красные фланелевые подштанники.
Мельник, высунувшись в окно, выкрикивал ободряющие слова и давал советы всякий раз, как мокрая голова Джейми показывалась над водой.
На берегу запруды росло много растений, и я начала ковырять землю палкой в поисках корней мать-и-мачехи, белокопытника, одуванчиков и мыльнянки. Я уже наполнила корзинку до половины, как вдруг за спиной послышалось вежливое покашливанье.
Это была по-настоящему старая леди, во всяком случае, такой она мне показалась. Она опиралась на трость из боярышника, а одета была в наряд, который, похоже, носила еще лет двадцать назад, теперь слишком для нее широкий.
— Хорошего вам утра, — сказала она, кивая головой, как малиновка. На ней был накрахмаленный белый чепец, скрывавший волосы, но несколько седых прядок выбились и висели вдоль щек, напоминавших печеные яблоки.
— Хорошего утра, — отозвалась я и хотела подняться на ноги, но старушка сделала несколько шажков и с поразительным изяществом опустилась на землю рядом со мной. Я понадеялась, что встать она тоже сможет.
— Я… — начала было я, но не успела толком открыть рот, как она прервала меня.
— Ты, конечно, новая леди. А я — мистрисс Макнэб, но все называют меня бабушка Макнэб, потому что мои невестки тоже мистрисс Макнэб. — Она протянула костлявую ручку и придвинула к себе мою корзинку.
— Мать-и-мачеха — ага, хорошо от кашля. — Она поставила корзинку на колени и с видом знатока начала перебирать растения. Я наблюдала за этим со смешанным чувством изумления и раздражения. Наконец, удовлетворенная, она протянула корзинку мне.
— Что ж, ты совсем не глупа для англичанки — заметила старушка. — Во всяком случае, не путаешь тмин с цикутой. — Она бросила взгляд на запруду, где ненадолго появилась голова Джейми, гладкая, как у тюленя, и снова исчезла под водой. — Сдается мне, Лаллиброх женился на тебе не только из-за мордашки.
— Спасибо, — сказала я, решив принять это за комплимент. Глаза старой леди, острые, как иголки, остановились на моем животе.
— Еще без ребеночка? — требовательно спросила она. — Листья малины, вот что тебе нужно. Завари горсточку с шиповником и пей, когда растет луна, от первой четверти до полнолуния.
— О, — растерялась я. — Ну…
— Я хотела попросить твоего мужчину сделать для меня кой-чего, — продолжала между тем старушка. — Но вижу, он немного занят, поэтому скажу тебе.
— Хорошо, — слабым голосом согласилась я, понимая, что помешать ей все равно не смогу.
— Дело в моем внуке, — заявила она, пригвоздив меня к месту взглядом маленьких серых глазок, величиной и блеском похожих на мраморные шарики. — Мой внук Рэбби, вот который. У меня их шестнадцать, и троих зовут Робертом, поэтому один из них — Боб, второй Роб, а малыш — Рэбби.
— Поздравляю, — вежливо отозвалась я.
— Я хочу, чтобы Лаллиброх взял парнишку в грумы, — непреклонно продолжала старушка.
— Ну, я не могу сказать…
— Понимаешь, все дело в его отце, — доверительно наклонилась она ко мне. — Не то чтобы я против суровости: пожалей розгу — испортишь ребенка, я частенько так говорила, и добрый Господь тоже знает, что мальчишкам нужна порка, иначе он не вложил бы в них столько от дьявола. Но если ребенка приходится вытаскивать из очага, а на лице у него синяк с мой кулак, и только за то, что он взял с тарелки лишнюю лепешку, то…
— То есть вы хотите сказать, что отец Рэбби бьет его? — прервала ее я.
Старушка кивнула, довольная моей сообразительностью.
— Ну да. Разве я тебе не об этом толкую? — Она подняла руку. — Конечно, так-то я бы и не вмешивалась. Мужчина растит сына так, как считает нужным, но… в общем, Рэбби вроде как мой любимчик. И не парнишка виноват в том, что его папаша пьянчуга, хоть и не пристало его собственной матери такое говорить. — Она назидательно подняла палец, похожий на прутик. — Не то чтобы отец Роналда не пропускал время от времени лишнюю чарку. Но поднимать руку на меня или детей — нет уж. Во всяком случае, после первой попытки, — задумчиво прибавила она и неожиданно подмигнула мне. Маленькие щечки сделались круглыми и твердыми, как летние яблоки, и я представила себе, какой она, должно быть, была жизнерадостной и хорошенькой девушкой.
— Один раз он меня ударил, — призналась она, — и тогда я выхватила из очага головешку и как следует шарахнула его по голове. — Старушка рассмеялась, раскачиваясь взад-вперед. — Думала, что убила его, и вот уж навылась, держа его голову на коленях. Все думала, что ж я наделала, и как теперь вдова будет кормить двоих детей? Но он оправился, — заключила она деловито, — и с тех пор никогда не поднимал руку ни на меня, ни на детей. Я, знаешь ли, родила тринадцать, — гордо заявила она. — И десятерых вырастила.
— Поздравляю, — искренне сказала я.
— Листья малины, — повторила старушка, доверчиво положив руку мне на колено. — Вот вспомнишь меня, девица: листья малины помогут. А не помогут, приходи ко мне, и я сделаю тебе горькое питье, и оно отправит семя твоего мужа прямо тебе в утробу, и ты раздуешься, как овца с тройней на Пасху.
Я кашлянула, немного покраснев.
— М-м-м… Так вы хотите, чтобы Джейми… то есть я хочу сказать, Лаллиброх, взял вашего внука в дом грумом, чтобы избавить его от отца?
— Ага, так. Он хороший работник, Рэбби, хороший, и Лаллиброх не будет…
Лицо старой леди застыло на полуслове. Я обернулась и тоже застыла. Красные мундиры. Драгуны, шестеро, верхом, осторожно спускались с холма в сторону мельницы.
С потрясающим присутствием духа мистрисс Макнэб вскочила на ноги и снова села прямо на одежду Джейми, скрыв ее под своими широкими юбками.
В запруде раздался плеск воды и учащенное дыхание — Джейми снова вынырнул на поверхность. Я боялась окликнуть его или шевельнуться, чтобы не привлечь внимание драгунов к пруду, но внезапно наступившая мертвая тишина у меня за спиной сказала мне, что он их заметил. Тишину нарушило только одно слово, донесшееся от воды, произнесенное тихо, но очень искренне.
— Merde, — сказал Джейми.
Мы со старой леди сидели неподвижно, с каменными лицами, глядя, как солдаты спускаются с холма. В последний момент, когда они уже повернули на ведущую к мельнице тропинку, она быстро обернулась ко мне и приложила прямой палец к своим сморщенным губам. Я не должна разговаривать и дать им понять, что я англичанка. У меня даже не хватило времени кивнуть ей в ответ. Испачканные в грязи копыта остановились в нескольких футах от нас
— Хорошего вам утра, леди, — начал главный — капрал, но, к моей большой радости, не капрал Хокинс. Кинув быстрый взгляд в их сторону, я поняла, что не видела ни одного из них в форте Вильям, и слегка расслабила пальцы, охватившие ручку корзинки.
— Мы увидели вас сверху, — продолжал драгун, — и подумали — нельзя ли купить здесь мешок муки? — Он поклонился нам обеим вместе, будучи не совсем уверенным, кому адресовать поклон.
Мистрисс Макнэб говорила ледяным тоном, хотя и вежливо.
— Хорошего утра, — ответила она, слегка наклонив голову. — Но если вы приехали за мукой, боюсь, вас ждет разочарование. Колесо не работает. Может, в следующий раз, когда будете здесь проезжать.
—А что случилось? — живо заинтересовался капрал, невысокий молодой человек со здоровым цветом лица. Он подошел к запруде и посмотрел на колесо. Мельник, высунувшийся из окна, чтобы сообщить последние новости о состоянии жернова, увидел его и торопливо скрылся из вида.
Капрал подозвал одного из своих людей. Тот взобрался вверх по склону и поманил еще одного солдата, который послушно наклонился, чтобы капрал смог взобраться ему на спину. Стоя на его спине, капрал обеими руками ухватился за край крытой вереском крыши и, извиваясь, взобрался на нее. Оттуда он мог дотянуться до большого колеса. Так он и сделал и начал раскачивать его двумя руками, потом нагнулся и закричал в окно мельнику, чтобы тот попробовал повернуть жернов.
Я заставила себя отвернуться от шлюза. Не так уж основательно я знакома с принципом действия водяных колес, чтобы знать наверняка, но все равно боялась: если оно вдруг завертится, все, что находится под ним в воде, будет смято в лепешку.
Похоже, это был не безосновательный страх, потому что мистрисс Макнэб резко заговорила со стоящим рядом солдатом.
— Позови своего командира вниз, паренек. Это не принесет ничего хорошего ни мельнице, ни ему самому. Не нужно соваться в дело, если не разбираешься.
— О, нет причин для беспокойства, миссус, — небрежно бросил солдат. — У отца капрала Силверса большая мельница в Гемпшире. То, чего он не знает о водяных колесах, можно запихнуть в башмак.
Мы с мистрисс Макнэб обменялись встревоженными взглядами. Капрал, полазив еще немного вверх и вниз и покачав колесо, спустился к нам. Он сильно вспотел и, прежде чем обратиться к нам, вытер покрасневшее лицо большим, грязным носовым платком.
— Не могу сдвинуть его сверху, а этот болван мельник, похоже, вовсе не говорит по-английски. — Он покосился на прочную трость и скрюченные суставы мистрисс Макнэб, потом посмотрел на меня. — Может, юная леди сможет пойти со мной и поговорить с ним?
Мистрисс Макнэб схватила меня за рукав.
— Вы уж простите мою невестку, сэр. Она малость повредилась головой, потому как ейный последний ребенок родился мертвым. И словечка не сказала за весь год, бедняжка. И оставить ее я не могу, боюсь, что она кинется в воду да и утопится от горя.
Я изо всех сил постаралась изобразить слабоумную. Впрочем, в данный момент это было совсем несложно. Капрал пришел в замешательство.
— О, — сказал он. — Ну да… — Подошел к берегу и, нахмурившись, уставился в воду. Он смотрел в точности, как Джейми час назад, и, очевидно, по той же причине.
— Ничего не поделаешь, Коллинс, — сказал он пожилому солдату. — Придется мне нырнуть и посмотреть, что его держит.
Он снял красный мундир и начал расстегивать манжеты на рубашке.
Мы с мистрисс Макнэб обменялись взглядами, полными ужаса. Может, под мельницей и хватало воздуха, чтобы выжить, однако вот спрятаться там точно было негде.
Я не очень оптимистично подумала, что можно попробовать изобразить эпилептический припадок, но тут огромное колесо заскрипело. Со звуком, напоминающим падающее дерево, оно провернулось на пол-оборота, на мгновенье остановилось и начало уверенно вращаться.
В шлюз весело хлынули сверкающие ручейки.
Капрал прекратил раздеваться и с восхищением посмотрел на колесо.
— Ты только глянь, Коллинс! Интересно, что же его держало?
Словно в ответ, на вершине колеса что-то показалось. Оно свисало с лопасти, с влажных мокрых красных складок капала вода.
Лопасть ударилась о струю, хлещущую в шлюз, предмет свалился, и подштанники отца Джейми величественно поплыли по водам запруды.
Пожилой солдат выудил их палкой и робко протянул командиру, который снял подштанники с палки с видом человека, вынужденного взять в руки дохлую рыбу.
— Хм, — сказал он, крутя это одеяние с критическим видом. — Хотел бы я знать, откуда, черт возьми, это взялось? Видно, накрутилось на ось. Забавно, что иной раз такая мелочь причиняет такие крупные неприятности, верно, Коллинс?
— Да сэр. — Совершенно очевидно, что вояка не считал работу шотландской мельницы такой всепоглощающе интересной, но ответил вежливо.
Покрутив тряпку в руках, капрал пожал плечами и вытер ею грязь с рук.
— Приличный кусок фланели, — произнес он, выжимая подштанники. — Пригодится чистить упряжь. Сувенир, а, Коллинс? — И вежливо поклонившись мистрисс Макнэб и мне, он повернулся к лошади.
Едва драгуны скрылись из вида за вершиной холма, как плеск воды в запруде возвестил о том, что из глубин поднимается поселившийся там водяной дух.
Он был мертвенно-белым, с синеватым оттенком, как мрамор, а зубы так стучали, что я с трудом разобрала его первые слова. Впрочем, он все равно говорил по-гаэльски. Вот мистрисс Макнэб поняла их легко, и у нее челюсть отвисла. Впрочем, она тут же закрыла рот и сделала низкий реверанс вновь возникшему лэрду.
Увидев ее, Джейми резко остановился, вода скромно прикрывала его до бедер. Он глубоко втянул в себя воздух, стиснул зубы, чтобы они не клацали, и стряхнул с плеча ряску.
— Мистрисс Макнэб, — поклонился он престарелой арендаторше.
— Сэр, — поклонилась она в ответ. — Хороший денек, не правда ли?
— Немного п-п-прохладный, — сказал Джейми, кинув на меня взгляд. Я беспомощно пожала плечами.
— Мы так рады видеть вас снова дома, сэр, и надеемся — и мальчики, и я — что скоро вы сможете остаться навсегда.
— Я тоже, — любезно отозвался Джейми и снова мотнул головой, глядя на меня. Я тупо улыбнулась.
Старуха, не обращая внимания на немую сцену, сложила искривленные руки на коленях и с достоинством начала:
— Я хочу попросить вас о небольшой услуге…
— Бабушка Макнэб, — прервал ее Джейми, сделав угрожающий шаг к берегу, — неважно, чего вы хотите, я это сделаю. При условии, что вы вернете мне рубашку раньше, чем некоторые части моего тела отвалятся от холода.
Глава 29
Еще больше искренности
Вечерами, после ужина, мы сидели в гостиной с Дженни и Иэном, дружески болтая обо всем на свете или слушая рассказы Дженни. Однако сегодня вечером наступила моя очередь, и я привела в восторг Дженни и Иэна, рассказав им о мистрисс Макнэб и красных мундирах.
— Господь знает, что мальчишкам нужна порка, иначе он не вложил бы в них столько от дьявола. — То, как я скопировала бабушку Макнэб, их добило.
Дженни вытерла выступившие от хохота слезы.
— Боже, это чистая правда. И она это тоже знает. Сколько их у нее, Иэн? Восемь мальчишек?
Иэн кивнул.
— Ага, по меньшей мере. Я даже не вспомню всех имен. Кажется, рядом всегда была парочка Макнэбов, с которыми можно было подраться, или поплавать, или порыбачить, когда мы с Джейми были мальчишками.
— Так вы росли вместе? — заинтересовалась я. Джейми и Иэн обменялись широкими ухмылками сообщников.
— О, да, мы знакомы, — захохотал Джейми. — Отец Иэна был управляющим Лаллиброхом, точно как Иэн сейчас. Сколько раз во времена моей безрассудной юности мне приходилось стоять плечом к плечу с теперешним мистером Мюрреем и объяснять одному или второму из наших уважаемых отцов, как обманчива бывает внешность… или терпеть крах.
— А уж если приходилось терпеть крах, — подхватил Иэн, — то столько же раз случалось, что я висел на калитке рядом с теперешним мистером Фрэзером, дожидаясь своей очереди, и слушал, как он орет, как резаный.
— Неправда! — негодующе воскликнул Джейми. — Я никогда не орал.
— Можешь называть это, как тебе угодно, Джейми, — заметил его друг, — но это всегда было ужасно громко.
— Да вас обоих было слышно за мили, — вставила Дженни, — и не только ваши вопли. Джейми, например, постоянно спорил, аж до самой калитки.
— Ага, тебе стоило стать юристом, Джейми. Не понимаю, почему я всегда разрешал говорить тебе, — покачивая головой, сказал Иэн. — Ты всегда втягивал нас в большие неприятности, чем те, с которых все начиналось.
Джейми опять захохотал.
— Это ты о брохе?
— Да. — Иэн повернулся ко мне и махнул рукой на запад, где из холма за домом поднималась древняя каменная башня.
— Это был один из лучших споров Джейми, — сказал он, закатывая глаза к потолку. — Он заявил Брайану, что нецивилизованно использовать физическую силу, чтобы сделать свою точку зрения превалирующей. Физические наказания — это варварство, сказал он, и лупить детей — несовременно. Пороть кого-то только потому, что он совершил поступок, с под… — подоплекой, точно! — с подоплекой которого ты не согласен, вовсе не конструктивный способ наказания…
К этому времени мы все хохотали.
— И Брайан все это выслушал? — спросила я.
— О да, — кивнул Иэн. — А я стоял рядом и кивал всякий раз, как Джейми замолкал, чтобы вдохнуть. Когда у него, наконец, кончились все слова, его отец вроде как кашлянул и говорит: «Понятно». Потом отвернулся и стал смотреть в окно, размахивая ремнем и кивая, как будто обдумывает все это. А мы стояли рядом, как сказал Джейми — плечом к плечу, и потели. Потом Брайан повернулся к нам и велел идти за ним следом на конюшни.
— Он дал нам по метле, по щетке и по ведру и показал на брох, — подхватил рассказ Джейми. — Сказал, что я его убедил, и он решил применить к нам более «конструктивный» способ наказания.
Иэн снова закатил глаза к потолку, словно разглядывая грубые камни броха.
— Эта башня высотой в шестьдесят футов, — пояснил он мне, — диаметром тридцать футов, и в ней три этажа. — Он испустил тяжелый вздох. — Мы подмели ее сверху донизу, — добавил он, — а потом выскребли снизу доверху. Это заняло пять дней, и когда я кашляю, я до сих пор ощущаю во рту привкус гнилой овсяной соломы.
— Господь знает, что мальчишкам нужна порка, иначе он не вложил бы в них столько от дьявола. — То, как я скопировала бабушку Макнэб, их добило.
Дженни вытерла выступившие от хохота слезы.
— Боже, это чистая правда. И она это тоже знает. Сколько их у нее, Иэн? Восемь мальчишек?
Иэн кивнул.
— Ага, по меньшей мере. Я даже не вспомню всех имен. Кажется, рядом всегда была парочка Макнэбов, с которыми можно было подраться, или поплавать, или порыбачить, когда мы с Джейми были мальчишками.
— Так вы росли вместе? — заинтересовалась я. Джейми и Иэн обменялись широкими ухмылками сообщников.
— О, да, мы знакомы, — захохотал Джейми. — Отец Иэна был управляющим Лаллиброхом, точно как Иэн сейчас. Сколько раз во времена моей безрассудной юности мне приходилось стоять плечом к плечу с теперешним мистером Мюрреем и объяснять одному или второму из наших уважаемых отцов, как обманчива бывает внешность… или терпеть крах.
— А уж если приходилось терпеть крах, — подхватил Иэн, — то столько же раз случалось, что я висел на калитке рядом с теперешним мистером Фрэзером, дожидаясь своей очереди, и слушал, как он орет, как резаный.
— Неправда! — негодующе воскликнул Джейми. — Я никогда не орал.
— Можешь называть это, как тебе угодно, Джейми, — заметил его друг, — но это всегда было ужасно громко.
— Да вас обоих было слышно за мили, — вставила Дженни, — и не только ваши вопли. Джейми, например, постоянно спорил, аж до самой калитки.
— Ага, тебе стоило стать юристом, Джейми. Не понимаю, почему я всегда разрешал говорить тебе, — покачивая головой, сказал Иэн. — Ты всегда втягивал нас в большие неприятности, чем те, с которых все начиналось.
Джейми опять захохотал.
— Это ты о брохе?
— Да. — Иэн повернулся ко мне и махнул рукой на запад, где из холма за домом поднималась древняя каменная башня.
— Это был один из лучших споров Джейми, — сказал он, закатывая глаза к потолку. — Он заявил Брайану, что нецивилизованно использовать физическую силу, чтобы сделать свою точку зрения превалирующей. Физические наказания — это варварство, сказал он, и лупить детей — несовременно. Пороть кого-то только потому, что он совершил поступок, с под… — подоплекой, точно! — с подоплекой которого ты не согласен, вовсе не конструктивный способ наказания…
К этому времени мы все хохотали.
— И Брайан все это выслушал? — спросила я.
— О да, — кивнул Иэн. — А я стоял рядом и кивал всякий раз, как Джейми замолкал, чтобы вдохнуть. Когда у него, наконец, кончились все слова, его отец вроде как кашлянул и говорит: «Понятно». Потом отвернулся и стал смотреть в окно, размахивая ремнем и кивая, как будто обдумывает все это. А мы стояли рядом, как сказал Джейми — плечом к плечу, и потели. Потом Брайан повернулся к нам и велел идти за ним следом на конюшни.
— Он дал нам по метле, по щетке и по ведру и показал на брох, — подхватил рассказ Джейми. — Сказал, что я его убедил, и он решил применить к нам более «конструктивный» способ наказания.
Иэн снова закатил глаза к потолку, словно разглядывая грубые камни броха.
— Эта башня высотой в шестьдесят футов, — пояснил он мне, — диаметром тридцать футов, и в ней три этажа. — Он испустил тяжелый вздох. — Мы подмели ее сверху донизу, — добавил он, — а потом выскребли снизу доверху. Это заняло пять дней, и когда я кашляю, я до сих пор ощущаю во рту привкус гнилой овсяной соломы.