Страница:
Дженни оценивающе посмотрела на мой живот, и я опять ощутила острый укол боли.
— М-м-м, возможно. — Она говорила медленно, обдумывая слова. — Тебе кажется, что кожа на всем теле стала тонкая-претонкая. Ты чувствуешь любое прикосновение, даже одежда трет, и не только живот, но и ноги, и бока, и груди. — Ее руки машинально метнулись к груди и обвели отяжелевшие округлости. — Они становятся тяжелыми и полными… и очень чувствительными, особенно соски. — Маленькие огрубевшие пальцы медленно очертили круг, и я увидела, как соски натянули ткань платья. — И, конечно, ты чувствуешь себя большой и неуклюжей. — Дженни уныло улыбнулась и потерла бедро, которым недавно ударилась об стол. — Занимаешь больше места, чем раньше.
— Но, конечно, — и ее руки легли на живот, словно оберегая его, — здесь ты все чувствуешь особенно сильно. — Она погладила живот так нежно, словно ласкала кожу младенца. Взгляд Иэна следил за тем, как ее руки двигались сверху вниз, снова и снова, разглаживая и разглаживая ткань.
— На раннем сроке это похоже на газы в животе, — засмеялась она и ткнула пальцем ноги в живот брату. — Вот здесь — как маленькие пузырьки внутри живота. Но позже ты начинаешь чувствовать, как ребенок шевелится, и это похоже на рыбку на крючке, когда она дернула — и сорвалась. Ощущаешь быстрый рывок, но это сразу проходит, и ты не уверена, чувствовала что-нибудь или нет. — Словно не соглашаясь с этим описанием, ее невидимый спутник дергался то в одну, то в другую сторону, и живот Дженни колыхался, оттопыриваясь то с одной, то с другой стороны.
— Смотрю, теперь ты уверена, — заметил Джейми, зачарованно следя за этими движениями.
— О да. — Она положила руку на выпуклость, словно пытаясь успокоить малыша. — Понимаешь, они ведь подолгу спят. Иногда даже пугаешься, что они умерли, когда долго не двигаются. Тогда пытаешься их разбудить… — ее рука дернулась от резкого толчка, а потом живот толкнули изнутри и с другой стороны, — и ты счастлива, что он снова пинается. Но дело не только в ребенке. Ты чувствуешь, что вся раздулась, до самого низа. Это не больно-просто ощущаешь себя такой спелой, что можешь лопнуть. Такое чувство, будто к тебе должны прикоснуться, очень легко, везде. — Дженни больше не смотрела на меня. Ее глаза смотрели в глаза мужа, и я поняла, что она больше не помнит ни обо мне, ни о брате. Между ними установилась атмосфера такой тесной близости, словно эта история рассказывается часто-часто, но они никогда от нее не устают.
Голос Дженни стал совсем тихим, а руки снова поднялись к грудям, тяжелым и непокорным под легкой тканью лифа.
— А в последний месяц появляется молоко. Ты чувствуешь, как наполняешься, совсем по чуть-чуть, совсем понемножку каждый раз, как шевелится ребенок. А потом вдруг все становится твердым и круглым. — Она снова прикрыла руками живот. — Это не боль, нет, просто ощущение неподвижности, и твои груди покалывает, как будто они взорвутся, если их немедленно не пососут. — Она закрыла глаза и откинулась назад, поглаживая свой большой живот снова и снова, так ритмично, словно творила какое-то заклинание. Я наблюдала за ней, и мне пришло в голову, что если и существуют на свете ведьмы, так одна из них — точно Дженет Фрэзер.
Дымный воздух комнаты наполнился томлением — чувством, лежащим в основе вожделения, невыносимым стремлением соединяться и созидать. Я могла сосчитать каждый волосок на теле Джейми, даже не глядя на него, и знала, что все они стояли дыбом
Дженни открыла глаза, темные в тени комнаты, и улыбнулась мужу медленной, сочной улыбкой бесконечного обещания.
— А ближе к концу, когда ребенок много шевелится, иногда возникает чувство, словно твой мужчина — в тебе, когда он проникает далеко вглубь тебя и изливает в тебя свое семя. И это походит на то, как глубоко внутри тебя начинаются его толчки, сливающиеся с твоими, только гораздо мощнее. Это прокатывается по всей твоей утробе и заполняет тебя целиком. И тогда дитя успокаивается, и кажется, что ты вобрала внутрь его вместо своего мужчины.
Внезапно она повернулась ко мне, и чары разрушились.
— Понимаешь, именно этого они иногда и хотят, — тихо произнесла она, улыбаясь и глядя мне в глаза. — Они хотят вернуться.
Чуть позже Дженни встала и проплыла к двери, кинув назад взгляд, который потянул за ней Иэна, как магнит к северу. Она задержалась на пороге, оглянувшись на брата, который все еще сидел у камина.
— Присмотришь за огнем, Джейми? — Дженни потянулась, выгнув спину, и изгиб позвоночника вторил странному изгибу ее живота. Иэн, сильно надавливая, провел костяшками пальцев по всей ее спине, заставив ее застонать. И они ушли.
Я тоже потянулась, вскинув вверх руки, и ощутила, как приятно натянулись уставшие мышцы. Руки Джейми пробежались по моим бокам и остановились на бедрах. Я прислонилась к нему и потянула его руки вперед, представив себе, что они охватывают нежный изгиб нерожденного еще ребенка.
Потом повернула голову, чтобы поцеловать его, и заметила в углу кушетки свернувшийся клубочек.
— Посмотри! Они забыли малыша Джейми. — Мальчик обычно спал в кроватке в спальне у родителей. Сегодня он уснул у огня, пока мы разговаривали за бокалом вина, и никто не вспомнил, что его нужно отнести в постель. Мой Джейми повернулся, чтобы посмотреть на него, убирая мои волосы от своего носа.
— Дженни никогда ничего не забывает, — заметил он. — Сдается мне, что они с Иэном сегодня не нуждаются в его обществе. — Его руки протянулись к застежкам на моей юбке. — Пусть остается на месте.
— А если он проснется?
Блуждающие руки добрались уже до расстегнутого края лифа. Джейми вскинул бровь, разглядывая маленького племянника.
— Ну что ж. Когда-то ему все равно нужно учиться, верно? Ты же не хочешь, чтобы он оставался таким же невежественным, каким был его дядюшка. — Он скинул на пол перед камином несколько подушек и опустился на них, потянув меня за собой.
Отблески огня играли на серебристых шрамах его спины, словно он и вправду был железным человеком, в чем я его однажды обвинила — металлический стержень, который проглядывает сквозь прорехи в хрупкой коже. Я провела пальцем по следам, оставленным плетью, и он вздрогнул от этого прикосновения.
— Как по-твоему, Дженни права? — спросила я позже. — Мужчины действительно хотят вернуться? Поэтому вы и занимаетесь с нами любовью?
От его легкого смешка волосы у меня над ухом разлетелись.
— Ну… обычно я в первую очередь думаю не об этом, когда зову тебя в постель, Сасснек. Совсем не об этом. Но все же… — Его руки ласково обхватили мои груди, а губы сомкнулись на соске. — Не могу сказать, что она полностью неправа. Иногда… угу, иногда было бы неплохо снова оказаться внутри, в безопасности и… одному. Полагаю, что мы и сами не знаем, что заставляет нас становиться отцами. Если невозможно вернуться самому, лучшее, что мы можем сделать — вручить этот бесценный дар нашим сыновьям, хотя бы ненадолго…
Вдруг он встряхнулся, как пес, вышедший из воды.
— Не обращай на меня внимания, Сасснек, — пробормотал он. — После бузинного вина я становлюсь сентиментальным.
Глава 31
— М-м-м, возможно. — Она говорила медленно, обдумывая слова. — Тебе кажется, что кожа на всем теле стала тонкая-претонкая. Ты чувствуешь любое прикосновение, даже одежда трет, и не только живот, но и ноги, и бока, и груди. — Ее руки машинально метнулись к груди и обвели отяжелевшие округлости. — Они становятся тяжелыми и полными… и очень чувствительными, особенно соски. — Маленькие огрубевшие пальцы медленно очертили круг, и я увидела, как соски натянули ткань платья. — И, конечно, ты чувствуешь себя большой и неуклюжей. — Дженни уныло улыбнулась и потерла бедро, которым недавно ударилась об стол. — Занимаешь больше места, чем раньше.
— Но, конечно, — и ее руки легли на живот, словно оберегая его, — здесь ты все чувствуешь особенно сильно. — Она погладила живот так нежно, словно ласкала кожу младенца. Взгляд Иэна следил за тем, как ее руки двигались сверху вниз, снова и снова, разглаживая и разглаживая ткань.
— На раннем сроке это похоже на газы в животе, — засмеялась она и ткнула пальцем ноги в живот брату. — Вот здесь — как маленькие пузырьки внутри живота. Но позже ты начинаешь чувствовать, как ребенок шевелится, и это похоже на рыбку на крючке, когда она дернула — и сорвалась. Ощущаешь быстрый рывок, но это сразу проходит, и ты не уверена, чувствовала что-нибудь или нет. — Словно не соглашаясь с этим описанием, ее невидимый спутник дергался то в одну, то в другую сторону, и живот Дженни колыхался, оттопыриваясь то с одной, то с другой стороны.
— Смотрю, теперь ты уверена, — заметил Джейми, зачарованно следя за этими движениями.
— О да. — Она положила руку на выпуклость, словно пытаясь успокоить малыша. — Понимаешь, они ведь подолгу спят. Иногда даже пугаешься, что они умерли, когда долго не двигаются. Тогда пытаешься их разбудить… — ее рука дернулась от резкого толчка, а потом живот толкнули изнутри и с другой стороны, — и ты счастлива, что он снова пинается. Но дело не только в ребенке. Ты чувствуешь, что вся раздулась, до самого низа. Это не больно-просто ощущаешь себя такой спелой, что можешь лопнуть. Такое чувство, будто к тебе должны прикоснуться, очень легко, везде. — Дженни больше не смотрела на меня. Ее глаза смотрели в глаза мужа, и я поняла, что она больше не помнит ни обо мне, ни о брате. Между ними установилась атмосфера такой тесной близости, словно эта история рассказывается часто-часто, но они никогда от нее не устают.
Голос Дженни стал совсем тихим, а руки снова поднялись к грудям, тяжелым и непокорным под легкой тканью лифа.
— А в последний месяц появляется молоко. Ты чувствуешь, как наполняешься, совсем по чуть-чуть, совсем понемножку каждый раз, как шевелится ребенок. А потом вдруг все становится твердым и круглым. — Она снова прикрыла руками живот. — Это не боль, нет, просто ощущение неподвижности, и твои груди покалывает, как будто они взорвутся, если их немедленно не пососут. — Она закрыла глаза и откинулась назад, поглаживая свой большой живот снова и снова, так ритмично, словно творила какое-то заклинание. Я наблюдала за ней, и мне пришло в голову, что если и существуют на свете ведьмы, так одна из них — точно Дженет Фрэзер.
Дымный воздух комнаты наполнился томлением — чувством, лежащим в основе вожделения, невыносимым стремлением соединяться и созидать. Я могла сосчитать каждый волосок на теле Джейми, даже не глядя на него, и знала, что все они стояли дыбом
Дженни открыла глаза, темные в тени комнаты, и улыбнулась мужу медленной, сочной улыбкой бесконечного обещания.
— А ближе к концу, когда ребенок много шевелится, иногда возникает чувство, словно твой мужчина — в тебе, когда он проникает далеко вглубь тебя и изливает в тебя свое семя. И это походит на то, как глубоко внутри тебя начинаются его толчки, сливающиеся с твоими, только гораздо мощнее. Это прокатывается по всей твоей утробе и заполняет тебя целиком. И тогда дитя успокаивается, и кажется, что ты вобрала внутрь его вместо своего мужчины.
Внезапно она повернулась ко мне, и чары разрушились.
— Понимаешь, именно этого они иногда и хотят, — тихо произнесла она, улыбаясь и глядя мне в глаза. — Они хотят вернуться.
Чуть позже Дженни встала и проплыла к двери, кинув назад взгляд, который потянул за ней Иэна, как магнит к северу. Она задержалась на пороге, оглянувшись на брата, который все еще сидел у камина.
— Присмотришь за огнем, Джейми? — Дженни потянулась, выгнув спину, и изгиб позвоночника вторил странному изгибу ее живота. Иэн, сильно надавливая, провел костяшками пальцев по всей ее спине, заставив ее застонать. И они ушли.
Я тоже потянулась, вскинув вверх руки, и ощутила, как приятно натянулись уставшие мышцы. Руки Джейми пробежались по моим бокам и остановились на бедрах. Я прислонилась к нему и потянула его руки вперед, представив себе, что они охватывают нежный изгиб нерожденного еще ребенка.
Потом повернула голову, чтобы поцеловать его, и заметила в углу кушетки свернувшийся клубочек.
— Посмотри! Они забыли малыша Джейми. — Мальчик обычно спал в кроватке в спальне у родителей. Сегодня он уснул у огня, пока мы разговаривали за бокалом вина, и никто не вспомнил, что его нужно отнести в постель. Мой Джейми повернулся, чтобы посмотреть на него, убирая мои волосы от своего носа.
— Дженни никогда ничего не забывает, — заметил он. — Сдается мне, что они с Иэном сегодня не нуждаются в его обществе. — Его руки протянулись к застежкам на моей юбке. — Пусть остается на месте.
— А если он проснется?
Блуждающие руки добрались уже до расстегнутого края лифа. Джейми вскинул бровь, разглядывая маленького племянника.
— Ну что ж. Когда-то ему все равно нужно учиться, верно? Ты же не хочешь, чтобы он оставался таким же невежественным, каким был его дядюшка. — Он скинул на пол перед камином несколько подушек и опустился на них, потянув меня за собой.
Отблески огня играли на серебристых шрамах его спины, словно он и вправду был железным человеком, в чем я его однажды обвинила — металлический стержень, который проглядывает сквозь прорехи в хрупкой коже. Я провела пальцем по следам, оставленным плетью, и он вздрогнул от этого прикосновения.
— Как по-твоему, Дженни права? — спросила я позже. — Мужчины действительно хотят вернуться? Поэтому вы и занимаетесь с нами любовью?
От его легкого смешка волосы у меня над ухом разлетелись.
— Ну… обычно я в первую очередь думаю не об этом, когда зову тебя в постель, Сасснек. Совсем не об этом. Но все же… — Его руки ласково обхватили мои груди, а губы сомкнулись на соске. — Не могу сказать, что она полностью неправа. Иногда… угу, иногда было бы неплохо снова оказаться внутри, в безопасности и… одному. Полагаю, что мы и сами не знаем, что заставляет нас становиться отцами. Если невозможно вернуться самому, лучшее, что мы можем сделать — вручить этот бесценный дар нашим сыновьям, хотя бы ненадолго…
Вдруг он встряхнулся, как пес, вышедший из воды.
— Не обращай на меня внимания, Сасснек, — пробормотал он. — После бузинного вина я становлюсь сентиментальным.
Глава 31
Квартальный день
В дверь постучали, и вошла Дженни, держа в одной руке сложенное синее платье, а в другой — шляпку. Она критически оглядела брата и кивнула. — Ага, рубашка нормальная. И я немного выпустила по швам твой лучший камзол — ты раздался в плечах с тех пор, как мы виделись в последний раз. — Она склонила голову набок и задумалась. — Ну, выглядишь ты неплохо — во всяком случае, до шеи. Теперь сядь вон там, я займусь твоими волосами, — и показала на табурет у окна.
— Волосами? А что такое с моими волосами? — возмутился Джейми, проводя по ним рукой. Отросшие до плеч, они, как обычно, были схвачены кожаным шнурком, чтобы не падали на глаза.
Не желая тратить времени на пререкания, сестра толкнула его на табурет, развязала шнурок и начала яростно причесывать его двумя щетками в черепаховой оправе.
— Что случилось с твоими волосами? — задала она риторический вопрос. — Ну, во-первых, в них полно колючек. — Дженни осторожно вытащила что-то коричневое и бросила на комод. — И дубовых листьев. Где ты был вчера — рылся под деревьями, как кабан? И они спутаны сильнее, чем моток только что постиранной пряжи…
— Ой!
— Сиди смирно, ruadh. — Сосредоточенно нахмурясь, Дженни взяла расческу и стала разбирать спутанные пряди. Гладкая, сверкающая масса золотисто-каштановых, медных, светло-каштановых и золотистых волос засияла под лучами утреннего солнца, лившимися из окна. Дженни взвесила их на руке, сокрушенно покачивая головой.
— Не могу понять, почему добрый Господь зря потратил такие волосы на мужчину, — заметила она. — Кое-где просто как оленья шкура.
— Красивые, правда? — согласилась я. — Смотри, на макушке они выгорели под солнцем, и теперь там такие очаровательные светлые прядки!
Объект нашего восхищения сверкнул глазами.
— Если вы это сейчас же не прекратите, я побреюсь наголо. — И он протянул руку к комоду, где лежала бритва. Его сестра, проворная, несмотря на беременность, быстро ударила его щеткой по руке. Джейми заорал, и тут же заорал снова, потому что Дженни снова сгребла его волосы в кулак.
— Сиди смирно, — приказала она и начала разделять их на три пряди. — Я сделаю тебе приличную косу, — с удовлетворением объявила она. — И не допущу, чтобы ты ходил перед арендаторами, как дикарь.
Джейми что-то непокорно пробурчал, но под руками сестры смирился. Проворно заправляя пряди, Дженни заплела толстую аккуратную косу, подогнула концы и надежно связала их шнурком. Потом сунула руку в карман, вытащила оттуда синюю шелковую ленту и торжественно завязала ее кольцом.
— Вот так! — заявила она. — Красиво, правда? — Дженни повернулась за подтверждением ко мне, и я не могла не согласиться. Аккуратно причесанные волосы подчеркивали форму головы и лепку лица. Чистый и аккуратный, в белоснежной льняной рубашке и серых бриджах, Джейми выглядел просто прекрасно.
— Особенно ленточка, — с трудом подавила я смешок. — Цвета твоих глаз.
Джейми метнул гневный взгляд на сестру.
— Нет, — отрезал он. — Никаких ленточек. Это не Франция и не двор короля Георга! И мне плевать, пусть она хоть цвета плаща самой Девы Марии — никаких ленточек, Дженет!
— Ох, ну и пожалуйста, бестолочь! Доволен? — Она развязала ленту и отошла назад.
— Так, с тобой все, — удовлетворенно заключила Дженни и обратила острый взгляд синих глаз на меня.
— Хм, — задумчиво постукивала она ногой по полу. Поскольку я прибыла к ним в лохмотьях, пришлось срочно шить мне два новых платья. Одно из домотканой материи, будничное; второе, шелковое, для важных событий вроде сегодняшнего. Я лучше сшивала раны, чем ткани, поэтому помогала резать и скалывать, но фасон и шитье вынужденно доверила Дженни и мистрисс Крук.
Они проделали превосходную работу, и бледно-желтый шелк облегал мою фигуру, как перчатка, глубокие складки ниспадали назад с плеч и перетекали в роскошные сборки широкой юбки.
Неохотно согласившись с моим категорическим отказом носить корсет, они проявили изобретательность и укрепили лиф китовым усом, безжалостно выдранным из старого корсета.
Взгляд Дженни медленно продвигался от моих ног до головы, где и остановился. Она вздохнула и потянулась за щеткой.
— Ты тоже, — приказала она.
Я села с пылающим лицом, избегая взгляда Джейми, пока Дженни осторожно вытаскивала из моих кудрей веточки и листья, складывая их на комод рядом с теми, которые выудила из волос брата. Наконец волосы мои были расчесаны и заколоты наверх, а Дженни сунула руку в карман и вытащила оттуда маленький кружевной чепчик.
— Вот, — сказала она, приколов его к самому верху прически. — Чепец и все такое. Ты выглядишь очень респектабельно, Клэр.
Я посчитала это за комплимент и пробормотала что — то в ответ.
— Драгоценности есть? — осведомилась Дженни. Я покачала головой.
— Боюсь, что нет. Все, что у меня было — это жемчуга, которые Джейми подарил мне на свадьбу, но они… — Учитывая обстоятельства нашего бегства из Леоха, я тогда меньше всего думала о жемчугах.
— О! — воскликнул Джейми, вспомнив что-то. Он порылся в сумке, валявшейся на комоде, и торжественно вытащил оттуда нитку жемчугов.
— Где, скажи на милость, ты их взял? — потрясенно спросила я.
— Муртаг привез, сегодня рано утром, — ответил он. — Пока шел суд, он отправился в Леох и забрал оттуда все, что смог увезти. Подумал, что нам все это потребуется, когда мы уедем. Он искал нас по дороге сюда, но мы-то сначала пошли на… на тот холм.
— Он еще здесь? — спросила я.
Джейми стоял у меня за спиной, застегивая ожерелье.
— О да. Он внизу, метет все, что есть в кухне, и донимает мистрисс Крук.
За исключением песен, за все время нашего знакомства этот жилистый маленький человечек не сказал и трех дюжин слов, и то, что он может кого-то «донимать», казалось мне нелепым. Должно быть, в Лаллиброхе он чувствует себя, как дома, подумала я.
— Да кто он такой, Муртаг? — спросила я. — Ну, кроме того, что он твой крестный. Он ваш родственник?
Джейми и Дженни выглядели удивленными.
— О да, — ответила Дженни. И повернулась к брату. — Он — как это, Джейми? — дядя второго кузена отца?
— Племянник, — поправил тот. — Разве не помнишь? У старого Лео было два сына, и потом…
Я поднесла руки к ушам, и этот жест о чем-то напомнил Дженни. Она всплеснула руками.
— Серьги! — воскликнула она. — Кажется, у меня есть жемчужные серьги, которые подойдут к этому ожерелью! Сейчас принесу. — И умчалась со своей обычной резвостью.
— Почему твоя сестра назвала тебя Рой? — с любопытством спросила я. Джейми завязывал перед зеркалом галстук с обычным выражением лица мужчины, ведущего битву со смертельным врагом — что характерно для всех мужчин, прилаживающих галстуки — но все же разлепил губы и ухмыльнулся.
— А, это. Это не английское имя Рой. Это уменьшительное имя по-гаэльски — цвет моих волос. Слово ruadh означает «рыжий». — Ему пришлось сказать слово по буквам и несколько раз произнести его, пока я уловила хоть какую-то разницу.
— Все равно я слышу «Рой», — покачала я головой. Джейми взял сумку и начал запихивать в нее вещи, которые вывалились, когда он доставал жемчуга. Наткнувшись на спутанную леску, он перевернул сумку над кроватью, и все вывалилось. Джейми начал разбирать вещи, старательно скручивая веревочки и лески, отыскивая рыболовные крючки и втыкая их в специально предназначенную для этого пробку. Я подошла к кровати и обозрела его имущество.
— Никогда не видела столько мусора, — заключила я. — Ты настоящая сорока, Джейми.
— Это не мусор, — уязвленно ответил он. — Мне все эти вещи нужны.
— Ну, допустим, лески и крючки — да. И тетивы для ловушек. Ну, даже пыжи и дробь — ты иногда носишь с собой пистолет. И маленькая змейка, подарок Вилли — это я могу понять. Но камни? Или раковина улитки? Или кусок стекла? И… — я нагнулась, чтобы рассмотреть темную, пушистую массу чего-то. — Что… нет, не может быть! Джейми, ради Бога, зачем ты таскаешь с собой высушенную лапу крота?!
— От ревматизма, понятное дело. — Он выхватил эту штуку у меня из-под носа и запихнул в сумку.
— О, конечно, — согласилась я, с интересом разглядывая его. Его лицо слегка порозовело от смущения. — Должно быть, помогает, ты еще не скрипишь. — Я вытащила из оставшейся кучи маленькую Библию и начала ее листать, пока он прятал свое ценное имущество. — Александр Вильям Родерик Макгрегор, — прочитала я вслух имя, написанное на ней. — Ты говорил, что за тобой должок, Джейми. Что ты имел в виду?
— А, это. — Он сел рядом со мной на кровать, взял у меня маленькую книжицу и аккуратно перелистнул страницы.
— Я говорил тебе, что она принадлежала узнику, умершему в форте Вильям, нет?
— Да.
— Сам я парня не знал, он умер за месяц до того, как меня туда привезли. Но доктор, который мне ее отдал, рассказывал о нем, когда лечил мне спину. Мне показалось, что ему нужно было кому-то об этом рассказать, а поговорить в гарнизоне ему было не с кем. — Джейми закрыл книгу, положил ее на колени и уставился в окно, на веселое ноябрьское солнышко.
Элика Макгрегора, юношу лет восемнадцати, арестовали по обычному тогда обвинению в краже скота. Славный, спокойный юноша, казалось, он должен был отсидеть свой срок и выйти на свободу без происшествий. А за неделю до освобождения его нашли повесившимся в конюшне.
— Доктор сказал, что не было никаких сомнений — он сделал это сам. — Джейми погладил кожаную обложку маленькой книги и провел большим пальцем по переплету. — Но не сказал, что сам по этому поводу думал. Зато сообщил, что за неделю до случившегося с парнем с глазу на глаз поговорил капитан Рэндалл.
Я тяжело сглотнула, внезапно замерзнув, несмотря на солнечное тепло.
— И ты думаешь…
— Нет. — Голос его звучал тихо и спокойно. — Я не думаю. Я знаю, и доктор тоже. И подозреваю, что знал еще и сержант, и поэтому он умер. — Он положил руки на колени, разглядывая свои длинные пальцы. Большие, сильные и умелые — руки фермера, руки воина. Джейми взял маленькую Библию и положил ее в сумку.
— Тебе я скажу, то duinne. Однажды Черный Джек Рэндалл умрет у меня на руках. И когда он умрет, я отправлю эту книгу матери Элика Макгрегора с известием, что ее сын отомщен.
Напряжение отпустило, когда в комнате появилась Дженни, совершенно восхитительная в синем шелке и кружевном чепце. В руках она держала большую шкатулку, обтянутую потертым красным сафьяном.
— Джейми, Карренсы пришли, и Вилли Мюррей, и Джеффри. Тебе лучше спуститься и позавтракать с ними. Я подала свежие булочки и селедку, а мистрисс Крук печет пирожные с джемом.
— О да. Клэр, спускайся, когда будешь готова. — Он поспешно поднялся, поцеловал меня быстро, но от души, и исчез. Его башмаки быстро прогрохотали по первому лестничному пролету, но замедлились на втором — он перешел на степенный шаг, подобающий лэрду.
Дженни улыбнулась ему вслед и переключилась на меня. Она поставила шкатулку на кровать, откинула крышку, и я увидела перепутавшиеся драгоценности и безделушки.
Странно было это видеть — совсем не похоже на аккуратную, любящую порядок Дженни Мюррей, которая железной рукой вела хозяйство от рассвета до заката, не допуская никаких сбоев.
Дженни запустила палец в сверкающую груду, потом, словно угадав мои мысли, подняла на меня глаза и улыбнулась.
— Я понимаю, что однажды мне придется привести это в порядок. Но когда я была маленькой, мама разрешала мне иногда рыться в шкатулке, и это походило на поиски волшебного сокровища — никогда не знаешь, что вытащишь. Мне почему-то кажется, что, если навести здесь порядок, то волшебство исчезнет. Глупо, правда?
— Нет, — улыбнулась я в ответ. — Вовсе нет.
Мы неторопливо копались в шкатулке, хранившей заветные побрякушки четырех поколений женщин.
— Вот это принадлежало бабушке Фрэзер, — вытащила Дженни резную серебряную брошь в форме полумесяца с единственным маленьким бриллиантиком, сверкавшим на верхушке, как звезда.
— А это… — она держала в руках изящный золотой ободок с рубином, окруженном бриллиантами, — это мое обручальное кольцо. Иэн потратил на него половину заработка за год, хотя я и сказала, что это глупо. — Нежность в ее лице подсказывала мне, что уж кем-кем, а глупцом она Иэна за это не считала. Дженни потерла камень о платье и еще раз полюбовалась им, прежде чем вернуть кольцо в шкатулку.
— Я буду так счастлива, когда ребенок родится, — призналась она, поморщившись и погладив круглый живот. — Пальцы так опухли, что по утрам я с трудом справляюсь со шнуровкой, а про кольца и вовсе забыла.
Тут я уловила странный неметаллический блеск в глубине шкатулки, и показала туда.
— А это что такое?
— О, это… — Дженни снова сунула руку в шкатулку. — Я их никогда не надевала — они мне не идут. А вот ты попробуй — ты высокая и с королевской осанкой, как моя мама. Понимаешь, они принадлежали ей.
Это была пара браслетов, сделанных из изогнутых, почти круглых клыков дикого вепря, тщательно отполированных, с серебряными наконечниками, украшенными гравировкой — цветами.
— Боже, они великолепны! Я никогда не видела ничего настолько… настолько восхитительно варварского!
Дженни развеселилась.
— Ага, они такие. Кто-то подарил их маме на свадьбу, но она не призналась, кто. Отец любил ее поддразнивать неизвестным поклонником, но она и ему ничего не сказала, только улыбалась, как кошка, наевшаяся сливок. На-ка, примерь.
Кость холодно и тяжело легла на руку. Я не удержалась и погладила таинственную желтоватую поверхность, покрытую от времени паутинкой трещин.
— Ага, они тебе идут, — объявила Дженни. — И очень подходят к желтому платью. А вот и серьги — надевай и пошли вниз.
Муртаг сидел за кухонным столом, усердно поедая ветчину, насаженную на конец кинжала. Проходя мимо него с большим плоским блюдом, мистрисс Крук проворно наклонилась и бросила еще три горячих лепешки ему на тарелку, даже не замедлив шага.
Дженни посмотрела через плечо Муртага на стремительно пустеющую тарелку.
— Ни в чем себе не отказывай, приятель, — бросила она. — В конце концов, в загоне есть и еще один кабанчик.
— Жалеешь родственнику кусок хлеба? — спросил он, не прекращая жевать.
— Я? — Дженни уперлась руками в бока. — Боже, нет! Да ты и съел-то пока всего четыре порции. Мистрисс Крук, — окликнула она выходившую из кухни экономку, — когда допечете лепешки, обеспечьте этого голодающего большой миской овсянки, чтобы проконопатить все щели. Вы же понимаете, мы не хотим, чтобы он свалился в обморок прямо на пороге.
Тут Муртаг увидел в дверях меня и тут же подавился куском ветчины.
— М-м-мх-м, — промычал он вместо приветствия, пока Дженни колотила его по спине.
— Я тоже рада тебя видеть, — улыбнулась я, садясь напротив. — Кстати, спасибо тебе.
— М-м-мх-м? — половина лепешки, политой медом, заглушила вопрос.
— За то, что привез мои вещи из замка.
— М-мп. — Он небрежно отмахнулся от моих благодарностей, и его рука как бы сама собой потянулась к блюду с маслом. — Я еще привез тебе твои растения и все такое, — мотнул он головой в сторону окна. — Там, во дворе, в моих седельных сумках.
— Ты привез мой медицинский ящик? Это потрясающе! — Я пришла в восторг. Некоторые лекарственные растения были весьма редкими, и не так просто было бы снова их найти и правильно приготовить. — Но как тебе это удалось? — Придя в себя после суда над ведьмами, я часто задумывалась о том, как обитатели замка восприняли мой арест и побег. — Надеюсь, сложностей не возникло?
— О нет. — Он снова откусил сразу половину лепешки, но на этот раз дождался, пока все спокойно пройдет по пищеводу, и только потом ответил. — Мистрисс Фитц отложила их в сторону, как бы сразу упаковала. Я, понимаешь, сначала зашел к ней, потому что кто знает, какой прием меня там ожидал?
— Очень разумно. Не думаю, чтобы мистрисс Фитц начала визжать, увидев тебя, — согласилась я. Лепешки исходили паром и пахли просто божественно. Я протянула к ним руку, и браслеты на запястье звякнули. Я заметила, что Муртаг смотрит на них, и поправила их, чтобы он как следует разглядел серебряные наконечники с гравировкой.
— Прелесть, правда? — спросила я. — Дженни говорит, они принадлежали ее матери.
Взгляд Муртага переместился к миске с овсянкой, которую мистрисс Крук бесцеремонно бухнула ему под нос.
— Тебе идут, — пробормотал он. И тут же вернулся к предыдущей теме. — Нет. Она бы не стала звать на помощь. Я хорошо знавал Гленну Фитцгиббонс раньше.
— О, так она твоя старая-старая любовь? — поддразнила я его, искренне наслаждаясь нелепой мыслью о том, как он сплетается в страстном объятии с необъятной мистрисс Фитц.
Муртаг холодно посмотрел на меня, оторвавшись от овсянки.
— Ничего подобного, и спасибо за то, что впредь ты будешь говорить об этой леди прилично. Ее муж был братом моей матери. И чтоб ты знала, она очень переживала из-за тебя.
Я, сконфузившись, опустила глаза и потянулась за медом, чтобы спрятать смущение. Каменный кувшин стоял в горшке с горячей водой, чтобы мед не застывал, и к нему было очень приятно прикасаться.
— Извини, — сказала я, поливая сладкой золотой жидкостью лепешку и следя, чтобы мед не потек мимо. — Интересно, что она почувствовала, когда., когда я…
— Они сначала не поняли, что тебя нет, — сурово ответил маленький человечек, делая вид, что не заметил моих извинений. — Когда ты не пришла к ужину, они решили, что ты задержалась в полях, а потом ушла к себе, не поев. И дверь у тебя была закрыта. А на следующий день, когда поднялся шум, что, мол, мистрисс Дункан взяли, никому и в голову не пришло поискать тебя. О тебе не упоминали, только о ней, и среди всех треволнений о тебе и не вспомнили.
Я задумчиво кивнула. Никто бы меня и не хватился, разве только кому-нибудь потребовалось бы лечение: когда Джейми не было, большую часть времени я проводила в библиотеке Каллума.
— А Каллум? — спросила я. Это не было праздным любопытством. Вдруг он и вправду спланировал все это, как думала Гейлис?
Муртаг пожал плечами. Он внимательно осмотрел стол в поисках еще какой-нибудь еды, не нашел ничего, привлекающего внимание, и откинулся на стуле, сложив руки на тощем животе.
— Волосами? А что такое с моими волосами? — возмутился Джейми, проводя по ним рукой. Отросшие до плеч, они, как обычно, были схвачены кожаным шнурком, чтобы не падали на глаза.
Не желая тратить времени на пререкания, сестра толкнула его на табурет, развязала шнурок и начала яростно причесывать его двумя щетками в черепаховой оправе.
— Что случилось с твоими волосами? — задала она риторический вопрос. — Ну, во-первых, в них полно колючек. — Дженни осторожно вытащила что-то коричневое и бросила на комод. — И дубовых листьев. Где ты был вчера — рылся под деревьями, как кабан? И они спутаны сильнее, чем моток только что постиранной пряжи…
— Ой!
— Сиди смирно, ruadh. — Сосредоточенно нахмурясь, Дженни взяла расческу и стала разбирать спутанные пряди. Гладкая, сверкающая масса золотисто-каштановых, медных, светло-каштановых и золотистых волос засияла под лучами утреннего солнца, лившимися из окна. Дженни взвесила их на руке, сокрушенно покачивая головой.
— Не могу понять, почему добрый Господь зря потратил такие волосы на мужчину, — заметила она. — Кое-где просто как оленья шкура.
— Красивые, правда? — согласилась я. — Смотри, на макушке они выгорели под солнцем, и теперь там такие очаровательные светлые прядки!
Объект нашего восхищения сверкнул глазами.
— Если вы это сейчас же не прекратите, я побреюсь наголо. — И он протянул руку к комоду, где лежала бритва. Его сестра, проворная, несмотря на беременность, быстро ударила его щеткой по руке. Джейми заорал, и тут же заорал снова, потому что Дженни снова сгребла его волосы в кулак.
— Сиди смирно, — приказала она и начала разделять их на три пряди. — Я сделаю тебе приличную косу, — с удовлетворением объявила она. — И не допущу, чтобы ты ходил перед арендаторами, как дикарь.
Джейми что-то непокорно пробурчал, но под руками сестры смирился. Проворно заправляя пряди, Дженни заплела толстую аккуратную косу, подогнула концы и надежно связала их шнурком. Потом сунула руку в карман, вытащила оттуда синюю шелковую ленту и торжественно завязала ее кольцом.
— Вот так! — заявила она. — Красиво, правда? — Дженни повернулась за подтверждением ко мне, и я не могла не согласиться. Аккуратно причесанные волосы подчеркивали форму головы и лепку лица. Чистый и аккуратный, в белоснежной льняной рубашке и серых бриджах, Джейми выглядел просто прекрасно.
— Особенно ленточка, — с трудом подавила я смешок. — Цвета твоих глаз.
Джейми метнул гневный взгляд на сестру.
— Нет, — отрезал он. — Никаких ленточек. Это не Франция и не двор короля Георга! И мне плевать, пусть она хоть цвета плаща самой Девы Марии — никаких ленточек, Дженет!
— Ох, ну и пожалуйста, бестолочь! Доволен? — Она развязала ленту и отошла назад.
— Так, с тобой все, — удовлетворенно заключила Дженни и обратила острый взгляд синих глаз на меня.
— Хм, — задумчиво постукивала она ногой по полу. Поскольку я прибыла к ним в лохмотьях, пришлось срочно шить мне два новых платья. Одно из домотканой материи, будничное; второе, шелковое, для важных событий вроде сегодняшнего. Я лучше сшивала раны, чем ткани, поэтому помогала резать и скалывать, но фасон и шитье вынужденно доверила Дженни и мистрисс Крук.
Они проделали превосходную работу, и бледно-желтый шелк облегал мою фигуру, как перчатка, глубокие складки ниспадали назад с плеч и перетекали в роскошные сборки широкой юбки.
Неохотно согласившись с моим категорическим отказом носить корсет, они проявили изобретательность и укрепили лиф китовым усом, безжалостно выдранным из старого корсета.
Взгляд Дженни медленно продвигался от моих ног до головы, где и остановился. Она вздохнула и потянулась за щеткой.
— Ты тоже, — приказала она.
Я села с пылающим лицом, избегая взгляда Джейми, пока Дженни осторожно вытаскивала из моих кудрей веточки и листья, складывая их на комод рядом с теми, которые выудила из волос брата. Наконец волосы мои были расчесаны и заколоты наверх, а Дженни сунула руку в карман и вытащила оттуда маленький кружевной чепчик.
— Вот, — сказала она, приколов его к самому верху прически. — Чепец и все такое. Ты выглядишь очень респектабельно, Клэр.
Я посчитала это за комплимент и пробормотала что — то в ответ.
— Драгоценности есть? — осведомилась Дженни. Я покачала головой.
— Боюсь, что нет. Все, что у меня было — это жемчуга, которые Джейми подарил мне на свадьбу, но они… — Учитывая обстоятельства нашего бегства из Леоха, я тогда меньше всего думала о жемчугах.
— О! — воскликнул Джейми, вспомнив что-то. Он порылся в сумке, валявшейся на комоде, и торжественно вытащил оттуда нитку жемчугов.
— Где, скажи на милость, ты их взял? — потрясенно спросила я.
— Муртаг привез, сегодня рано утром, — ответил он. — Пока шел суд, он отправился в Леох и забрал оттуда все, что смог увезти. Подумал, что нам все это потребуется, когда мы уедем. Он искал нас по дороге сюда, но мы-то сначала пошли на… на тот холм.
— Он еще здесь? — спросила я.
Джейми стоял у меня за спиной, застегивая ожерелье.
— О да. Он внизу, метет все, что есть в кухне, и донимает мистрисс Крук.
За исключением песен, за все время нашего знакомства этот жилистый маленький человечек не сказал и трех дюжин слов, и то, что он может кого-то «донимать», казалось мне нелепым. Должно быть, в Лаллиброхе он чувствует себя, как дома, подумала я.
— Да кто он такой, Муртаг? — спросила я. — Ну, кроме того, что он твой крестный. Он ваш родственник?
Джейми и Дженни выглядели удивленными.
— О да, — ответила Дженни. И повернулась к брату. — Он — как это, Джейми? — дядя второго кузена отца?
— Племянник, — поправил тот. — Разве не помнишь? У старого Лео было два сына, и потом…
Я поднесла руки к ушам, и этот жест о чем-то напомнил Дженни. Она всплеснула руками.
— Серьги! — воскликнула она. — Кажется, у меня есть жемчужные серьги, которые подойдут к этому ожерелью! Сейчас принесу. — И умчалась со своей обычной резвостью.
— Почему твоя сестра назвала тебя Рой? — с любопытством спросила я. Джейми завязывал перед зеркалом галстук с обычным выражением лица мужчины, ведущего битву со смертельным врагом — что характерно для всех мужчин, прилаживающих галстуки — но все же разлепил губы и ухмыльнулся.
— А, это. Это не английское имя Рой. Это уменьшительное имя по-гаэльски — цвет моих волос. Слово ruadh означает «рыжий». — Ему пришлось сказать слово по буквам и несколько раз произнести его, пока я уловила хоть какую-то разницу.
— Все равно я слышу «Рой», — покачала я головой. Джейми взял сумку и начал запихивать в нее вещи, которые вывалились, когда он доставал жемчуга. Наткнувшись на спутанную леску, он перевернул сумку над кроватью, и все вывалилось. Джейми начал разбирать вещи, старательно скручивая веревочки и лески, отыскивая рыболовные крючки и втыкая их в специально предназначенную для этого пробку. Я подошла к кровати и обозрела его имущество.
— Никогда не видела столько мусора, — заключила я. — Ты настоящая сорока, Джейми.
— Это не мусор, — уязвленно ответил он. — Мне все эти вещи нужны.
— Ну, допустим, лески и крючки — да. И тетивы для ловушек. Ну, даже пыжи и дробь — ты иногда носишь с собой пистолет. И маленькая змейка, подарок Вилли — это я могу понять. Но камни? Или раковина улитки? Или кусок стекла? И… — я нагнулась, чтобы рассмотреть темную, пушистую массу чего-то. — Что… нет, не может быть! Джейми, ради Бога, зачем ты таскаешь с собой высушенную лапу крота?!
— От ревматизма, понятное дело. — Он выхватил эту штуку у меня из-под носа и запихнул в сумку.
— О, конечно, — согласилась я, с интересом разглядывая его. Его лицо слегка порозовело от смущения. — Должно быть, помогает, ты еще не скрипишь. — Я вытащила из оставшейся кучи маленькую Библию и начала ее листать, пока он прятал свое ценное имущество. — Александр Вильям Родерик Макгрегор, — прочитала я вслух имя, написанное на ней. — Ты говорил, что за тобой должок, Джейми. Что ты имел в виду?
— А, это. — Он сел рядом со мной на кровать, взял у меня маленькую книжицу и аккуратно перелистнул страницы.
— Я говорил тебе, что она принадлежала узнику, умершему в форте Вильям, нет?
— Да.
— Сам я парня не знал, он умер за месяц до того, как меня туда привезли. Но доктор, который мне ее отдал, рассказывал о нем, когда лечил мне спину. Мне показалось, что ему нужно было кому-то об этом рассказать, а поговорить в гарнизоне ему было не с кем. — Джейми закрыл книгу, положил ее на колени и уставился в окно, на веселое ноябрьское солнышко.
Элика Макгрегора, юношу лет восемнадцати, арестовали по обычному тогда обвинению в краже скота. Славный, спокойный юноша, казалось, он должен был отсидеть свой срок и выйти на свободу без происшествий. А за неделю до освобождения его нашли повесившимся в конюшне.
— Доктор сказал, что не было никаких сомнений — он сделал это сам. — Джейми погладил кожаную обложку маленькой книги и провел большим пальцем по переплету. — Но не сказал, что сам по этому поводу думал. Зато сообщил, что за неделю до случившегося с парнем с глазу на глаз поговорил капитан Рэндалл.
Я тяжело сглотнула, внезапно замерзнув, несмотря на солнечное тепло.
— И ты думаешь…
— Нет. — Голос его звучал тихо и спокойно. — Я не думаю. Я знаю, и доктор тоже. И подозреваю, что знал еще и сержант, и поэтому он умер. — Он положил руки на колени, разглядывая свои длинные пальцы. Большие, сильные и умелые — руки фермера, руки воина. Джейми взял маленькую Библию и положил ее в сумку.
— Тебе я скажу, то duinne. Однажды Черный Джек Рэндалл умрет у меня на руках. И когда он умрет, я отправлю эту книгу матери Элика Макгрегора с известием, что ее сын отомщен.
Напряжение отпустило, когда в комнате появилась Дженни, совершенно восхитительная в синем шелке и кружевном чепце. В руках она держала большую шкатулку, обтянутую потертым красным сафьяном.
— Джейми, Карренсы пришли, и Вилли Мюррей, и Джеффри. Тебе лучше спуститься и позавтракать с ними. Я подала свежие булочки и селедку, а мистрисс Крук печет пирожные с джемом.
— О да. Клэр, спускайся, когда будешь готова. — Он поспешно поднялся, поцеловал меня быстро, но от души, и исчез. Его башмаки быстро прогрохотали по первому лестничному пролету, но замедлились на втором — он перешел на степенный шаг, подобающий лэрду.
Дженни улыбнулась ему вслед и переключилась на меня. Она поставила шкатулку на кровать, откинула крышку, и я увидела перепутавшиеся драгоценности и безделушки.
Странно было это видеть — совсем не похоже на аккуратную, любящую порядок Дженни Мюррей, которая железной рукой вела хозяйство от рассвета до заката, не допуская никаких сбоев.
Дженни запустила палец в сверкающую груду, потом, словно угадав мои мысли, подняла на меня глаза и улыбнулась.
— Я понимаю, что однажды мне придется привести это в порядок. Но когда я была маленькой, мама разрешала мне иногда рыться в шкатулке, и это походило на поиски волшебного сокровища — никогда не знаешь, что вытащишь. Мне почему-то кажется, что, если навести здесь порядок, то волшебство исчезнет. Глупо, правда?
— Нет, — улыбнулась я в ответ. — Вовсе нет.
Мы неторопливо копались в шкатулке, хранившей заветные побрякушки четырех поколений женщин.
— Вот это принадлежало бабушке Фрэзер, — вытащила Дженни резную серебряную брошь в форме полумесяца с единственным маленьким бриллиантиком, сверкавшим на верхушке, как звезда.
— А это… — она держала в руках изящный золотой ободок с рубином, окруженном бриллиантами, — это мое обручальное кольцо. Иэн потратил на него половину заработка за год, хотя я и сказала, что это глупо. — Нежность в ее лице подсказывала мне, что уж кем-кем, а глупцом она Иэна за это не считала. Дженни потерла камень о платье и еще раз полюбовалась им, прежде чем вернуть кольцо в шкатулку.
— Я буду так счастлива, когда ребенок родится, — призналась она, поморщившись и погладив круглый живот. — Пальцы так опухли, что по утрам я с трудом справляюсь со шнуровкой, а про кольца и вовсе забыла.
Тут я уловила странный неметаллический блеск в глубине шкатулки, и показала туда.
— А это что такое?
— О, это… — Дженни снова сунула руку в шкатулку. — Я их никогда не надевала — они мне не идут. А вот ты попробуй — ты высокая и с королевской осанкой, как моя мама. Понимаешь, они принадлежали ей.
Это была пара браслетов, сделанных из изогнутых, почти круглых клыков дикого вепря, тщательно отполированных, с серебряными наконечниками, украшенными гравировкой — цветами.
— Боже, они великолепны! Я никогда не видела ничего настолько… настолько восхитительно варварского!
Дженни развеселилась.
— Ага, они такие. Кто-то подарил их маме на свадьбу, но она не призналась, кто. Отец любил ее поддразнивать неизвестным поклонником, но она и ему ничего не сказала, только улыбалась, как кошка, наевшаяся сливок. На-ка, примерь.
Кость холодно и тяжело легла на руку. Я не удержалась и погладила таинственную желтоватую поверхность, покрытую от времени паутинкой трещин.
— Ага, они тебе идут, — объявила Дженни. — И очень подходят к желтому платью. А вот и серьги — надевай и пошли вниз.
Муртаг сидел за кухонным столом, усердно поедая ветчину, насаженную на конец кинжала. Проходя мимо него с большим плоским блюдом, мистрисс Крук проворно наклонилась и бросила еще три горячих лепешки ему на тарелку, даже не замедлив шага.
Дженни посмотрела через плечо Муртага на стремительно пустеющую тарелку.
— Ни в чем себе не отказывай, приятель, — бросила она. — В конце концов, в загоне есть и еще один кабанчик.
— Жалеешь родственнику кусок хлеба? — спросил он, не прекращая жевать.
— Я? — Дженни уперлась руками в бока. — Боже, нет! Да ты и съел-то пока всего четыре порции. Мистрисс Крук, — окликнула она выходившую из кухни экономку, — когда допечете лепешки, обеспечьте этого голодающего большой миской овсянки, чтобы проконопатить все щели. Вы же понимаете, мы не хотим, чтобы он свалился в обморок прямо на пороге.
Тут Муртаг увидел в дверях меня и тут же подавился куском ветчины.
— М-м-мх-м, — промычал он вместо приветствия, пока Дженни колотила его по спине.
— Я тоже рада тебя видеть, — улыбнулась я, садясь напротив. — Кстати, спасибо тебе.
— М-м-мх-м? — половина лепешки, политой медом, заглушила вопрос.
— За то, что привез мои вещи из замка.
— М-мп. — Он небрежно отмахнулся от моих благодарностей, и его рука как бы сама собой потянулась к блюду с маслом. — Я еще привез тебе твои растения и все такое, — мотнул он головой в сторону окна. — Там, во дворе, в моих седельных сумках.
— Ты привез мой медицинский ящик? Это потрясающе! — Я пришла в восторг. Некоторые лекарственные растения были весьма редкими, и не так просто было бы снова их найти и правильно приготовить. — Но как тебе это удалось? — Придя в себя после суда над ведьмами, я часто задумывалась о том, как обитатели замка восприняли мой арест и побег. — Надеюсь, сложностей не возникло?
— О нет. — Он снова откусил сразу половину лепешки, но на этот раз дождался, пока все спокойно пройдет по пищеводу, и только потом ответил. — Мистрисс Фитц отложила их в сторону, как бы сразу упаковала. Я, понимаешь, сначала зашел к ней, потому что кто знает, какой прием меня там ожидал?
— Очень разумно. Не думаю, чтобы мистрисс Фитц начала визжать, увидев тебя, — согласилась я. Лепешки исходили паром и пахли просто божественно. Я протянула к ним руку, и браслеты на запястье звякнули. Я заметила, что Муртаг смотрит на них, и поправила их, чтобы он как следует разглядел серебряные наконечники с гравировкой.
— Прелесть, правда? — спросила я. — Дженни говорит, они принадлежали ее матери.
Взгляд Муртага переместился к миске с овсянкой, которую мистрисс Крук бесцеремонно бухнула ему под нос.
— Тебе идут, — пробормотал он. И тут же вернулся к предыдущей теме. — Нет. Она бы не стала звать на помощь. Я хорошо знавал Гленну Фитцгиббонс раньше.
— О, так она твоя старая-старая любовь? — поддразнила я его, искренне наслаждаясь нелепой мыслью о том, как он сплетается в страстном объятии с необъятной мистрисс Фитц.
Муртаг холодно посмотрел на меня, оторвавшись от овсянки.
— Ничего подобного, и спасибо за то, что впредь ты будешь говорить об этой леди прилично. Ее муж был братом моей матери. И чтоб ты знала, она очень переживала из-за тебя.
Я, сконфузившись, опустила глаза и потянулась за медом, чтобы спрятать смущение. Каменный кувшин стоял в горшке с горячей водой, чтобы мед не застывал, и к нему было очень приятно прикасаться.
— Извини, — сказала я, поливая сладкой золотой жидкостью лепешку и следя, чтобы мед не потек мимо. — Интересно, что она почувствовала, когда., когда я…
— Они сначала не поняли, что тебя нет, — сурово ответил маленький человечек, делая вид, что не заметил моих извинений. — Когда ты не пришла к ужину, они решили, что ты задержалась в полях, а потом ушла к себе, не поев. И дверь у тебя была закрыта. А на следующий день, когда поднялся шум, что, мол, мистрисс Дункан взяли, никому и в голову не пришло поискать тебя. О тебе не упоминали, только о ней, и среди всех треволнений о тебе и не вспомнили.
Я задумчиво кивнула. Никто бы меня и не хватился, разве только кому-нибудь потребовалось бы лечение: когда Джейми не было, большую часть времени я проводила в библиотеке Каллума.
— А Каллум? — спросила я. Это не было праздным любопытством. Вдруг он и вправду спланировал все это, как думала Гейлис?
Муртаг пожал плечами. Он внимательно осмотрел стол в поисках еще какой-нибудь еды, не нашел ничего, привлекающего внимание, и откинулся на стуле, сложив руки на тощем животе.