Гэблдон Диана. Чужеземец. Запах серы

   Она кинула на меня странный взгляд, полный подозрения. Потом черты ее лица расслабились и снова приняли обычное выражения веселого цинизма.
   — Нет, не верю, — согласилась она. — Зато здешние люди верят. — Она нервно оглянулась на холм, но из скалистой расщелины больше ничего не было слышно. — Семья, должно быть, где-то рядом. Пошли отсюда.
   Я неохотно позволила ей увлечь себя в сторону деревни.
   — А зачем они положили его там? — поинтересовалась я, сев на камень, чтобы снять чулки; мы собрались переходить вброд ручей. — Они что, надеются, что Маленький Народец вернется и вылечит его? — Я все еще беспокоилась о ребенке — он выглядел таким больным. Не знаю, что с ним было, но я, возможно, могла бы ему помочь.
   Наверное, можно оставить Гейли в деревне и вернуться за младенцем. Только придется сделать это как можно скорее; я посмотрела на небо, где на востоке мягкие серые дождевые тучи быстро темнели, наливаясь темным пурпуром. На западе еще оставалось розовое свечение, но светло будет не больше получаса
   Гейли зацепила изогнутую ручку корзинки за шею, подобрала юбку и ступила в ручей, вздрогнув от холодной воды.
   — Нет, — ответила она — Точнее, да Это холмы фей, и спать в них очень опасно. Если оставить подменыша на ночь в таком месте, Народец придет и заберет его, а на его место положит украденного человеческого ребенка.
   — Но этого не произойдет, потому что это не подменыш. — У меня захватило дух от ледяной воды. — Это просто больное дитя. И он может не пережить эту ночь под открытым небом!
   — И не переживет, — коротко ответила она. — К утру умрет. И я возлагаю надежды на Господа, что нас возле него никто не заметил.
   Я замерла, перестав обуваться.
   — Умрет? Гейли, я возвращаюсь за ним. Я не могу его там оставить! — Я повернулась и снова ступила в ручей.
   Она догнала меня и так сильно толкнула в спину, что я упала в воду лицом вниз.
   Барахтаясь и захлебываясь, я все же сумела встать на колени, разбрызгивая во все стороны воду. Гейли в мокрой юбке стояла почти по колено в воде и внимательно смотрела на меня сверху вниз.
   — Ты, проклятая свиноголовая английская задница! — заорала она. — Ты ничего не можешь сделать! Слышишь меня? Ничего! Считай, что этот младенец уже умер! И я не позволю тебе рисковать нашими жизнями из-за твоих полоумных идей! — Фыркая и бурча что-то себе под нос, она наклонилась, подхватила меня подмышки и подняла на ноги.
   — Клэр, — настойчиво сказала она, тряся меня за плечи. — Выслушай меня. Если ты подойдешь к ребенку, а он умрет — а он умрет, поверь мне, я уже такого насмотрелась — в его смерти семья обвинит тебя. Понимаешь, как это опасно? Ты что, не знаешь, что про тебя говорят в деревне?
   Я стояла и дрожала под холодным закатным ветром. Меня разрывали противоречивые чувства — страх за свою жизнь и мысли о несчастном беспомощном младенце, медленно умирающем сейчас в темноте, с букетиком полевых цветов у ножек.
   — Нет, — произнесла я, откидывая с лица мокрые волосы. — Гейли, нет, не могу. Обещаю, я буду осторожна, но я должна туда пойти. — Я вырвалась из ее рук и повернула к противоположному берегу, спотыкаясь на неясных тенях на дне ручья.
   За спиной послышался приглушенный гневный возглас, и Гейли, с бешенством разбрызгивая воду, пошла в обратную сторону. Вот и хорошо, по крайней мере, не будет мне больше мешать.
   Быстро темнело, и я продиралась сквозь кусты как можно быстрее. Я боялась, что не найду в темноте нужный холм — их было несколько, и все примерно одной высоты. Есть там феи или их нет, но мысль о том, что придется одной бродить здесь впотьмах, меня совсем не радовала. Как я буду возвращаться в замок с больным младенцем на руках, придется решать потом.
   В конце концов я все же нашла холм, заметив молодые деревья у его подножья. К этому времени совсем стемнело, ночь была безлунной, и я часто спотыкалась и падала. Деревья росли почти вплотную друг к другу и тихонько разговаривали между собой под дуновением ночного ветерка — они щелкали, и скрипели, и вздыхали…
   Проклятое место, зачарованное, подумала я, прислушиваясь к разговорам листвы над головой и прокладывая себе путь между стройными стволами. Не удивлюсь, если у следующего дерева мне встретится привидение.
   Однако я удивилась. Честно сказать, я просто перепугалась до смерти, когда из-за дерева выскользнула неясная фигура и схватила меня. Я пронзительно закричала и стала вырываться…
   — Иисус, — воскликнула я, — что ты здесь делаешь?! — и на мгновение прижалась к груди Джейми. Несмотря на то, что он меня напугал, я успокоилась, увидев его рядом.
   Он взял меня за руку и повлек прочь из леса.
   — Пришел за тобой, — тихо произнес он. — Я шел встречать тебя, потому что уже темнело, а встретил Гейлис Дункан, и она рассказала мне, где ты.
   — Но дитя… — начала я, поворачивая обратно к холму.
   — Дитя уже умерло, — коротко ответил он и потянул меня прочь. — Я сначала поднялся туда.
   Я пошла за ним без возражений, расстроившись из-за смерти младенца, но при этом чувствуя облегчение, потому что мне все же не придется взбираться на холм фей и в одиночестве проделывать долгий путь домой. Подавленная темнотой и шепотом деревьев, я молчала, пока мы не перешли ручей. Поскольку я промокла, упав в воду, то не стала утруждать себя, снимая чулки. Джейми перепрыгнул с берега на валун посреди ручья, а с него перелетел на наш берег, как прыгун в длину. Он не промок.
   — Ты вообще представляешь себе, как опасно ходить в одиночестве в такую ночь, Сасснек? — спросил он, но не рассерженно, а с любопытством.
   — Нет… в смысле — да. Прости, если я встревожила тебя. Но я не могла оставить младенца там, просто не могла.
   — Ага, я понимаю. — Он быстро обнял меня. — У тебя доброе сердечко, Сасснек. Но ты представления не имеешь, с чем тебе приходится иметь здесь дело.
   — Феи, что ли? — Я устала и расстроилась, но скрывала это под легкомысленным тоном. — Я не боюсь предрассудков. — И тут меня словно стукнуло. — Ты что, веришь в фей, и подменышей, и всякое такое?
   Он немного помолчал, прежде, чем ответить.
   — Нет. Нет, я в такое не верю, но будь я проклят, если решусь переночевать на холмах фей, вот так-то. Но я образованный человек, Сасснек. У меня был учитель-немец, хороший, он учил меня латыни и греческому и всякому такому, а в восемнадцать лет я ездил во Францию. Ну, изучал историю, и философию, и узнал, что в мире еще много всего, кроме горных долин, и вересковых пустошей, и водяных коней в озерах. Но эти люди… — Он махнул рукой в темноту. — Они никогда не отходили от своих домов дальше, чем на день пути, разве только по такому случаю, как Сбор клана, а он случался, может, дважды за их жизнь. Они живут среди гленов и озер, и знают о мире только то, что рассказывает им отец Бэйн по воскресеньям в часовне. Это — и старые сказки.
   Он отодвинул в сторону ветку ольхи, и я прошла под ней. Мы были на тропинке, по которой шли с Гейлис днем, и сердце мое согревала мысль, что Джейми даже в темноте может отыскать дорогу.
   Здесь, вдали от холмов фей, он разговаривал нормальным голосом, иногда замолкая, чтобы убрать с тропинки ветку или сучок.
   — Эти сказки становятся обычным развлечением Гвиллина, когда сидишь в зале и попиваешь рейнское вино. — Он шел по тропинке впереди меня, и его голос словно плыл ко мне, тихий и выразительный в холодном ночном воздухе. — А вот здесь, или даже в деревне — нет, там это совсем другое. Люди ими живут. Мне кажется, в некоторых из них содержится доля правды.
   Я вспомнила янтарные глаза водяного коня и подумала, какие еще сказки окажутся правдивы.
   — А другие… что ж, — голос Джейми сделался еще тише, и мне пришлось напрягаться, чтобы расслышать его. — Скажем, родителям этого ребенка, наверное, проще думать, что умер подменыш, а их собственное дитя, живое и здоровое, будет вечно жить среди фей.
   Мы уже дошли до места, где оставили пони, и через час огни замка Леох приветливо засветились сквозь тьму. Никогда не предполагала, что смогу считать это унылое сооружение представительством развитой цивилизации, но именно сейчас эти огни показались мне маяком просвещения.
   Только когда мы подъехали ближе, я поняла, что впереди столько света, потому что вдоль перил моста были развешаны фонари.
   — Что-то случилось, — обернулась я к Джейми, увидела его при свете и сообразила, что он одет не в свою обычную поношенную рубашку и грубый килт. Белоснежный лен сиял в свете фонарей, а его лучший — и единственный — бархатный камзол лежал на седле.
   — Ага, — кивнул он. — Поэтому я за тобой и пошел. Герцог, наконец, прибыл.
   Герцог меня поразил. Не знаю точно, чего я ожидала, но уж никак не грубоватого, сердечного, краснолицего спортивного вида мужчину, которого увидела в зале Леоха. У него было приятно-грубое, обветренное лицо и светло-голубые глаза, постоянно прищуренные, словно он вглядывался против солнца в летящего фазана.
   Я задумалась, не преувеличены ли все эти рассказы, но оглядела зал и поняла, что каждый мальчик младше восемнадцати не отрывает настороженного взгляда от герцога, который смеялся и оживленно разговаривал с Каллумом и Дугалом. Похоже, не преувеличены. Более того, их всех предупредили.
   Когда меня представили герцогу, я с трудом сохранила серьезное лицо. Он был крупным мужчиной, крепким и основательным, из тех, что настойчиво доказывают в пабах свое мнение, подавляя собеседника громким голосом и постоянными повторами реплик. Конечно, я помнила рассказ Джейми, но внешний вид герцога так на меня подействовал, что, когда он низко склонился над моей рукой и сказал: «Как очаровательно обнаружить соотечественницу в этом глухом захолустье, миссис» голоском возбужденной мыши, мне пришлось закусить щеку изнутри, чтобы не опозориться публично.
   Герцог и его свита, уставшие с дороги, рано отправились спать. Однако на следующий вечер после ужина была музыка и беседа, и мы с Джейми присоединились к Каллуму, Дугалу и герцогу.
   Сэндрингэм очень невоздержанно потреблял рейнское вино Каллума и говорил многословно, подробно рассказывая как об ужасах путешествия в горах, так и о красотах местности. Мы вежливо слушали, и я старалась не встречаться взглядом с Джейми, когда герцог пищал о своих мучениях.
   — Сломали ось за Стирлингом и застряли на три дня — под проливным дождем, заметьте, пока лакей не отыскал кузнеца и не заставил его починить чертову штуку. Но не прошло и половины дня, как мы попали в самую огромную выбоину, какую я когда-либо видел, и снова сломали проклятую ось! Потом одна лошадь потеряла подкову, и пришлось разгружать карету и идти рядом с ней — по грязи — и вести хромого коня. А потом…
   Рассказ тянулся от одного бедствия к другому, и мне все сильнее хотелось захихикать, и я пыталась утопить это желание в вине — вероятно, это было ошибочным решением.
   — Но дичь, Маккензи, дичь! — воскликнул вдруг герцог, закатывая в экстазе глаза. — Я просто не мог поверить! Не удивительно, что вы накрыли такой стол. — И он ласково погладил свой большой живот. — Клянусь, я готов отдать зуб за возможность поохотиться на оленя вроде того, что мы видели два дня назад. Восхитительный зверюга, просто восхитительный! Выскочил из кустов прямо перед каретой, моя дорогая, — обратился он ко мне. — Так напугал лошадей, что мы едва-едва не перевернулись опять!
   Каллум поднял красивой формы графин, вопросительно изогнув темную бровь. Наливая вино в протянутые бокалы, он произнес:
   — Ну, возможно, мы сумеем устроить для вас охоту, ваша светлость. Мой племянник — отличный охотник. — И кинул на Джейми острый взгляд исподлобья, получив в ответ едва заметный кивок.
   Каллум сел, поставил графин на место и небрежно сказал:
   — Да, можно устроить, ребята. Может, в начале той недели. Увидите много фазанов, и на оленя поохотиться тоже неплохо. — Он повернулся к Дугалу, сидевшему рядом на мягком стуле. — Мой брат тоже может поехать. Если намереваетесь отправиться на север, он покажет вам все те земли, о которых мы говорили раньше.
   — Превосходно, превосходно! — герцог был в восторге. Он потрепал Джейми по ноге. Я заметила, что Джейми напрягся, но не сдвинулся с места. Он безмятежно улыбнулся и позволил руке герцога задержаться несколько дольше, чем следует. Потом его светлость перехватил мой взгляд, игриво улыбнулся мне с выражением «попытаться-то стоит?». Я улыбнулась ему в ответ. К моему большому удивлению, этот человек мне нравился.
   В возбуждении от прибытия герцога я совершенно забыла, что Гейли предложила мне свою помощь в поисках того, кто подкинул мне сглаз. А после неприятной сцены с подменышем на холме фей я не была уверена, что мне хочется принимать ее помощь.
   И все же любопытство победило подозрительность. Через два дня Каллум попросил Джейми поехать и сопроводить Дунканов в замок на банкет в честь герцога, и я поехала с ним.
   Именно поэтому в четверг мы с Джейми оказались в гостиной Дунканов, и судья неуклюже развлекал нас дружеской беседой, пока его жена завершала наверху туалет. Почти совсем оправившись после сильного приступа гастрита, Артур все же не выглядел здоровым. Как и многие другие резко потерявшие вес толстые мужчины, он похудел больше лицом, чем телом. Брюшко по-прежнему выпирало из-под зеленого шелкового жилета, а вот кожа на лице обвисла дряблыми складками.
   — Может, мне стоит пойти наверх и помочь Гейли с прической? — предложила я. — Я привезла ей новую ленту.
   Чтобы иметь предлог для разговора с Гейлис наедине, я захватила с собой небольшой сверток. Показав его, я быстро выскользнула за дверь и побежала вверх по лестнице, пока Артур не начал протестовать.
   Она меня ждала.
   — Быстро, — сказала Гейли, — для этого нам нужно пойти в мой личный кабинет. Только надо поспешить, но это много времени не займет.
   Я последовала за ней по узкой винтовой лестнице. Ступени были разной высоты, некоторые оказались настолько высокими, что мне приходилось поднимать юбки, чтобы не наступить на подол. Я пришла к выводу, что у плотников восемнадцатого столетия либо были неверные методы измерения, либо хорошее чувство юмора.
   Личный кабинет Гейлис был под крышей, на одном из уединенных чердаков над комнатами прислуги. В него вела запертая дверь, которая открывалась просто чудовищным ключом не меньше шести дюймов в длину, с широкой, украшенной резьбой (виноградные лозы и цветы) головкой. Гейли извлекла его из кармана своего передника. Должно быть, он весил не меньше фунта и мог послужить неплохим оружием. Замок и петли были обильно смазаны маслом, так что толстая дверь открылась вовнутрь бесшумно.
   Чердачная комнатка оказалась небольшой, свет в нее попадал из стрельчатых слуховых окон, прорезанных со стороны фасада. Каждый дюйм стен был занят полками, на которых выстроились кувшины, склянки, банки, флаконы, пузырьки и мензурки. Пучки высушенных трав, аккуратно перевязанные разноцветными нитками, свисали со стропил ровными рядами. Когда мы проходили под ними, они припудривали мне волосы ароматной пылью.
   Эта комната, заставленная, буквально забитая вещами, темная, несмотря на окна, не имела ничего общего с чистой, деловой комнатой травницы внизу.
   На одной полке стояли книги, в основном старые и потрепанные, без надписей на корешках. Я с любопытством провела пальцем по переплетам. Большинство из телячьей кожи, но две или три переплетены чем-то другим, чем-то мягким, но неприятно маслянистым. А еще у одной переплет больше всего походил на рыбью чешую. Я вытащила томик и осторожно его открыла. Текст написан от руки на смеси архаического французского и еще более устаревшей латыни, но я разобрала название: «Колдовская книга графа Сен-Жермена».
   Я закрыла книгу и потрясенно поставила ее обратно на полку. Колдовская книга. Руководство по магии. Тут я почувствовала, как взгляд Гейлис буквально сверлит мне спину, и повернулась. На ее лице играло смешанное выражение озорства и настороженности. Что я буду делать теперь, узнав?
   — Так это не пустые домыслы? — улыбнулась я. — Ты и вправду ведьма?
   Интересно, как далеко все зашло, гадала я, и верит ли она в это сама или же просто попалась в ловушку собственных фантазий, которыми спасалась от скучного супружества с Артуром? А еще интересно узнать, какой магией она занимается — или думает, что занимается.
   — О, белой, — ухмыльнулась она. — Только белой магией.
   Я уныло подумала, что Джейми не ошибался насчет моего лица — похоже, кто угодно может угадать мои мысли.
   — Что ж, хорошо, — произнесла я вслух. — Но лично я не из тех, кто будет плясать в полночь вокруг костра и летать на метле, уж не говоря о том, чтобы поцеловать задницу дьяволу.
   Гейли тряхнула волосами и восхищенно расхохоталась.
   — Насколько я понимаю, ты вообще не стремишься целоваться, — сказала она. — Да и я тоже. Хотя, если бы в моей постели лежал такой сладкий и пылкий дьявол, как в твоей, я бы, пожалуй, ложилась в нее вовремя.
   — Кстати… — начала было я, но она уже отвернулась и занялась своими приготовлениями, что-то бормоча себе под нос.
   Прежде всего проверив, надежно ли заперта дверь, Гейли подошла к сундуку под окном, порылась в нем и вытащила невысокую посудину и длинную белую свечу, вставленную в керамический подсвечник. Еще раз нырнула в сундук и отыскала потрепанное стеганое одеяло, которое расстелила на полу, чтобы уберечься от пыли и заноз.
   — Что ты, собственно, собираешься делать, Гейли? — спросила я, с подозрением наблюдая за приготовлениями. Пока ничего особенно зловещего ни в посудине, ни в свече, ни в одеяле я не видела, но все-таки я совсем начинающая чародейка, чтобы не сказать больше.
   — Призывать, — ответила она, подворачивая уголки одеяла, чтобы оно ровно лежало на досках пола.
   — Призывать кого? — уточнила я. — Или что?
   Она встала и откинула назад волосы. Тонкие, как у ребенка, и довольно непослушные, они выбивались из — под заколок. Продолжая бормотать, Гейли выдернула заколки, и волосы упали ровной, блестящей волной цвета густых сливок.
   — О, призраков, духов, видения. Все, что может потребоваться, — небрежно бросила она. — Начинается всегда одинаково, а вот травы и слова разные для разных случаев. Нам сейчас требуется видение — посмотреть, кто хотел тебя сглазить. Тогда мы сможем обратить сглаз на них.
   — Э-э-э… ладно… — мне вовсе не хотелось быть мстительной, но было очень любопытно — посмотреть, что такое «призывать» и выяснить, кто же собирался меня сглазить.
   Поставив посудину в центр одеяла, Гейли плеснула в нее воды из кувшина, пояснив:
   — Можно использовать любой сосуд, достаточно большой, чтобы получить хорошее отражение, хотя в колдовской книге говорится, что нужна серебряная чаша. Иногда, чтобы призвать, подходит даже пруд или лужа, но они должны находиться в укромном месте. Для этого требуется покой и тишина.
   Она быстро шла от окна к окну, опуская тяжелые черные занавески, пока в комнате практически не осталось света. Я едва различала изящную фигуру Гейлис, скользящую в полумраке, пока она не зажгла свечу. Колеблющееся пламя освещало ее лицо, когда она несла свечу к одеялу, и отбрасывало резко очерченные тени на изящный подбородок.
   Гейли поставила свечу рядом с посудиной, на противоположной от меня стороне. Очень осторожно добавила в нее еще воды, так что теперь та выпукло поднялась над посудиной, но не выливалась за счет силы натяжения поверхности. Я наклонилась и увидела, что на поверхности воды возникает превосходное отражение, гораздо лучше, чем в зеркалах замка. Словно опять прочитав мои мысли, Гейли объяснила, что такая штука не только помогает призывать духов; перед ней очень удобно причесываться.
   — Только не шлепнись в нее, промокнешь, — предупредила она. Что-то в практичном тоне ее замечания, таком прозаичном среди всех этих таинственных приготовлений, напомнило мне кого-то. Я смотрела на стройную, бледную фигурку, и никак не могла понять, кого она мне напоминает. Ох, ну конечно же! Меньше всего она походила на невзрачную фигуру, склонившуюся над чайником в кухне преподобного мистера Вэйкфильда, но интонации, безусловно, были теми же, что и у миссис Грэхем.
   Возможно, все дело было в одинаковом отношении — эдакий прагматизм, считающий оккультизм просто совокупностью явлений, как погода. Нечто, к чему, разумеется, следует относиться с осторожным уважением — так пользуются острым кухонным ножом — но чего вовсе не нужно избегать или бояться.
   Или дело в аромате лавандовой воды? Свободные, летящие одеяния Гейлис всегда пахли растениями, которыми она пользовалась: ноготками, ромашкой, лавровым листом, укропом, мятой, майораном. Сегодня складки белого платья благоухали лавандой. Этот же запах пропитал практичное синее хлопчатобумажное платье миссис Грэхем, лавандой пахло и от ее костлявой груди.
   Если грудь Гейли подобный скелет и поддерживал, на него не было и намека, хотя она надела платье с глубоким вырезом.
   Я впервые видела Гейлис Дункан en deshabille; как правило, она носила строгие пышные наряды, застегнутые до шеи, подобающие жене судьи. Роскошное тело, выставленное напоказ сегодня, оказалось для меня сюрпризом — кремового цвета, почти того же оттенка, что и платье, частично объясняло, почему такой человек, как Артур Дункан, женился на девчонке-сироте без единого пенни в кармане.
   Гейли выбрала с полки три банки и налила из каждой по чуть-чуть в миску тонкого металла, стоявшую на жаровне. Потом подожгла уголь свечкой и подула на огонь, чтобы он разгорелся быстрее. Потянуло ароматным дымком. Воздух на чердаке был настолько неподвижен, что сероватый дымок тянулся вверх, никуда не рассеиваясь, и образовывал колонну, повторявшую форму высокой белой свечи. Гейли села между двумя колоннами, изящно скрестив ноги, как жрица в храме.
   — Ну вот, думаю, это прекрасно сработает. — Гейли с удовлетворением осмотрела сцену, стряхивая с пальцев остатки розмарина.
   Черные драпировки с мистическими символами закрывали доступ солнечным лучам, и свеча оставалась единственным источником света. Пламя отражалось и рассеивалось в воде, и она, казалась, тоже светилась, как источник, а не отражение света.
   — А теперь что? — спросила я.
   Большие зеленые глаза светились, как вода, сияя предвкушением. Она помахала руками над поверхностью воды, потом скрестила руки между ног.
   — Просто посиди немного молча, — сказала Гей-лис. — Прислушайся к биению сердца. Ты слышишь его? Дыши легко, медленно и глубоко.
   Несмотря на живость в выражении лица, голос ее звучал тихо и медленно, создавая контраст с обычной бойкой речью.
   Я послушалась и почувствовала, что биение моего сердца замедляется по мере того, как дыхание выравнивается и становится ритмичным.
   Дымок пах розмарином, но еще два запаха я не узнавала; может, это наперстянка или лапчатка? Мне показалось, что пурпурные цветы — это белладонна, но уж конечно этого не может быть. Но чем бы они ни были, замедленное дыхание нельзя отнести только на счет могущества Гейли.
   Я чувствовала себя так, словно на грудную клетку давил тяжелый вес, который и замедлял дыхание против моей воли.
   Гейли по-прежнему сидела совершенно неподвижно, наблюдая за мной немигающими глазами. Она один раз кивнула, и я послушно опустила взгляд на недвижимую поверхность воды.
   Гейли заговорила в том размеренном стиле, что опять напомнил мне миссис Грэхем, призывавшую солнце в круг из камней.
   Слова были не английскими, но при этом не совсем не английскими. Какой-то странный язык, но мне казалось, что я должна его понимать, будто слова произносятся ниже уровня слуха.
   Руки начали неметь, я попыталась изменить их положение, но они не слушались. Размеренная речь текла, тихая и настойчивая. Теперь я знала, что понимаю сказанное, но не могла извлечь слова на поверхность сознания.
   Я смутно понимала, что нахожусь под воздействием то ли гипноза, то ли какого-то наркотика, и сознание изо всех сил цеплялось за эту осознанную мысль, сопротивляясь действию сладко пахнущего дымка. Я видела свое отражение в воде, зрачки, сузившиеся до точки, радужную оболочку, расширившуюся, как у ослепленной солнцем совы. Сквозь мои исчезающие мысли все тек словесный опиум.
   — Кто ты? — Не знаю, кто из нас задал этот вопрос, но почувствовала, что мои губы шевельнулись, когда я ответила:
   — Клэр.
   — Кто послал тебя сюда?
   — Я пришла.
   — Зачем ты пришла?
   — Не могу сказать.
   — Почему не можешь?
   — Потому что мне никто не поверит.
   — Я тебе поверю. Доверься мне. Кто ты?
   — Клэр.
   Неожиданный громкий звук разрушил чары. Гейли вздрогнула, задев коленом миску, и отражение в воде разбилось.
   — Гейлис? Дорогая моя! — из-за двери раздавался вопросительный, но все же настойчивый, голос. — Пора идти, дорогая. Лошади готовы, а ты все еще не одета.
   Бормоча вполголоса какие-то грубые ругательства, Гейли встала и распахнула окно. Меня обдало свежим воздухом, я заморгала, и туман в голове начал рассеиваться.
   Гейли испытующе смотрела на меня сверху вниз, потом наклонилась и помогла мне подняться на ноги.
   — Ну, давай, — сказала она. — Чувствуешь себя немного странно, да? Иногда это так действует на людей. Тебе бы полежать на моей кровати, пока я одеваюсь.
   Я распласталась на покрывале в ее спальне, закрыв глаза, прислушиваясь к шорохам, которые раздавались из личной гардеробной Гейли, и гадая, что все это была за чертовщина.