Горбачевская Елена. Не имей сто рублей

   Бартон неспешно переводил взгляд с нас на майора и на наши вещички, кучкой громоздившиеся на столе. Наконец он промолвил:
   - Я чрезвычайно польщен, что в немецкой разведке знают не только меня лично, но и мои привычки, - и выпустил к потолку кольца ароматного дыма.
   Кажется, все пропало! Неужели даже он нам не поможет, и этот дебильный майор нас расстреляет? После всего, что пришлось перенести! Когда возвращение домой было уже таким близким и реальным!
   - А что сами шпионы говорят? - поинтересовался Бартон как бы невзначай.
   - Отпираются, товарищ полковник! Ни в чем не хотят признаваться.
   - Что ж это вы так? - обратился он уже к нам. И только в глубине голубых глаз горели те самые смешинки, за которые мы все его так любили. Которые вселили в меня малую толику надежды.
   - Сергей Аврваамьевич! Так нас же никто не потрудился выслушать, - я постаралась говорить как можно спокойнее. - Сначала мы выслушали практически полный набор ненормативной лексики русского языка, а после нам пригрозили расстрелом.
   - Ну, что ж, я весь внимание! - улыбнулся Бартон.
   - Итак, - начала я, - мы не немецкие шпионы.
   - Это хорошо, - ответил он, листая мой паспорт. - А кто же?
   - Наши фамилии и имена Вы уже знаете, они указаны в документах. Обратите, пожалуйста, внимание на год выдачи документов. Если бы мы были фашистскими шпионами, то и документы у нас были бы сработаны более классно. Так, что очень сложно было бы обнаружить подделку. Так ведь?
   - Ну, логично...
   - Да не слушайте вы их, товарищ полковник! - взвился майор.
   - Подождите, Черноиваненко! - сморщился Бартон и уже обращаясь ко мне, добавил:
   - Продолжайте.
   Я собралась с духом. Бартон всегда отличался достаточно широким кругозором, но сможет ли он переварить то, что мы и сами с трудом осознаем, да к тому же сейчас, когда еще идет война? Так или иначе, а следовало попробовать. И при этом постараться найти самые убедительные слова. Я взглянула не Сережу. Он только молча подмигнул мне. Давай, мол. И так, на меня и на мое знание фактов из личной биографии Бартона вся надежда!
   - Сергей Авраамьевич! Так случилось, что мы провалились в это время из будущего. Мы, такие, как мы есть, жили в 1997-м году. И отправились в отпуск. А неподалеку отсюда, возле Черного озера, мы провалились на пять лет назад, в 1992-й год. Мы даже сразу этого не заметили, поняли все только когда приехали назад, в Минск. И решили отправиться обратно, проехав через то же самое место. Да только не вышло, и по какой-то причине мы оказались здесь и сейчас. Насколько я понимаю, это 19944-й год?
   - Да.
   Я коротко кивнула и продолжила.
   - Так вот, вместо родного 1997-го мы попали в военный 44-й. Вполне понятно, что в этой ситуации мы были приняты за гитлеровских шпионов, но поверьте, что это не так!
   - А у них сигареты заграничные! - встрял майор. - И доллары!
   Хорошо, что у меня был всего-навсего "L&M". Страшно подумать, что бы себе в голову набрал Черноиваненко, если бы обнаружились мои любимые сигареты, на каковые вот уже год, как мне не хватает денег, зеленый "Dunhill" с ментолом, на пачке которых написано: "Paris. London. New-York". Его бы тогда точно Кондратий обнял. Да так бы и не отпустил. Между тем Бартон внимательно посмотрел на пачку. "Quality American blend." Как хорошо, что он знал английский! Как, впрочем, и французский, арабский и еще массу других языков.
   - Ну, положим, сигареты американские, наших союзников, как и валюта. Так что ничего страшного я в этом не вижу. А откуда же Вы меня знаете?
   - Впервые мы познакомились с Вами в 1978 году. На соревнованиях по пулевой стрельбе. Вы их судили. Как, впрочем, и множество других соревнований.
   - Да что Вы их слушаете! К стенке, да и все дела, - продолжал кипятиться майор.
   Бартон недовольно поморщился.
   - Это мы всегда успеем. Вы лучше проследите, чтобы там сделали все как надо. А здесь я сам разберусь.
   - Но, товарищ полковник...
   - Выполняйте!
   - Слушаюсь! - и Черноиваненко с кислой миной вынужден был удалиться.
   - Очень интересно, - продолжал Бартон. - Но, согласитесь сами, будущее мне неизвестно. И я никак не могу проверить ваши слова.
   - Сергей Авраамьевич, Вы часто рассказывали мне и другим о своей жизни. Причем некоторые факты Вам разрешили разглашать только в том самом 1978-м году. Так что смотрите сами. Вы родились в 1910 году в дворянской семье. Ваш дед был англичанин, вот откуда такая странная неславянская фамилия. А Ваша мама очень хотела иметь девочку, поэтому в детстве Вас частенько одевали в платьица, даже фотографии такие сохранились.
   Бартон не просто изумился, а даже слегка покраснел. А я продолжала:
   - Когда Вам исполнилось 16 лет, Вы отправились воевать с басмачами в Туркестане. Потом поступали в Университет, но безуспешно, поскольку конкурс для выходцев из дворянских семей составлял около 25 человек на место. Но это обстоятельство было успешно использовано нашей внешней разведкой. Вам сделали легенду как человеку, смертельно обиженному Советской властью, даже издали приказ о Вашем увольнении из рядов Красной армии за сокрытие своего социального происхождения, и отправили с разведывательной миссией в Турцию. Там Вы изображали из себя коммивояжера, продавца швейных машинок "Зингер", а когда все выполнили, раскрыли сеть белогвардейцев и должны были вернуться назад, Вас чуть не расстреляли. Вам подготовили окно на границе, и Вы должны были доложить начальнику заставы: "Я Ивановский, доложите в штаб отряда!" Но начальника заставы резко сменили, и новый был абсолютно не в курсе Ваших дел, а поэтому, не долго думая, решил Вас расстрелять. Точь-в-точь Черноиваненко. И Вам с большим трудом удалось его убедить все-таки связаться со штабом отряда.
   Бартон слушал внимательнейшим образом и только попыхивал трубочкой, распространяя вокруг себя аромат хорошего табака. Что он думал о моих словах? Не знаю. Потому что, как и все стрелки, он превосходно владел собой, и на его аристократическом лице не отражалось ни единой эмоции. Но тем не менее я была совершенно уверена в том, что рассказываю. Потому что слышала эти истории неоднократно и каждый раз с неослабевающим интересом. Пока не выучила их наизусть. Может быть и так, что не все в них строго соответствовало действительности, кое-что было и приукрашено. Но Бартон всегда был достаточно умным человеком, и, я думаю, сделал скидки на собственные преувеличения.
   Я перевела дух. Курить хотелось просто атомно. Уши вспухли уже давным-давно, морда трещала по швам, а Бартон дымил просто внаглую. И при этом совершенно рядом лежали сигареты. Мои собственные.
   - Сергей Авраамьевич, я закурю с Вашего позволения? А то Вы так аппетитно дымите!
   - Да, пожалуйста! Насколько я понимаю, это именно Ваши сигареты?
   - Мои, - я с наслаждением затянулась.
   Сережа при этом хранил слегка обалдевшее молчание, поскольку Бартона видел раза три-четыре, да и то мельком. И уж конечно если и знал все эти дивные истории о его приключениях, так исключительно в моем пересказе. И потому чувствовал себя так, словно столкнулся с живой легендой. Шел так, шел по улице, да невзначай встретился с Элвисом Пресли, а тот возьми да хлопни его по плечу: "Чего грустишь, мужик, давай, я тебе спою!"
   Ну и ладненько. А я тем временем продолжала:
   - Войну вы встретили в погранвойсках. В каком звании и должности, не помню. Знаю только, что был у Вас один довольно забавный случай. Вам нужно было поднять бойцов в контратаку, и Вы долго бормотали вполголоса, репетировали: "За Родину, за Сталина, вперед!". И сами признались, что слегка боязно Вам было. Шутка ли дело: не только самому переть на вражеские пулеметы, так еще и людей за собой вести! И кто-то из старых солдат Вам подсказал, что для того, чтобы преодолеть страх, лучшее средство - это ненормативная лексика. Попросту говоря, нужно сначала про себя как следует выматериться, а потом уже "За Родину, за Сталина". И все должно получиться.
   В общем, Вы воспряли духом. В атаку поднялись все, как один. И немцам всыпали по первое число. Только после боя солдаты все больше как-то странно на Вас поглядывали и ухмылялись. И только потом выяснилось, что Вы слегка перепутали, что из заготовленных фраз следует говорить вслух, а что про себя. И сделали все с точностью до наоборот. То есть про Родину и Сталина про себя, а интимные подробности про маму - вслух. Но, как оказалось, страшного ничего не произошло. Вас прекрасно поняли и сделали все, как надо.
   Тут уже Бартон не выдержал и рассмеялся. Слава Богу! Кажется, он нам верит!
   - За время войны Вы несколько раз командовали диверсионной группой. Во время одной из таких операций Вас даже "убили". Пуля слегка задела вашу голову, но крови было много. И то, как она сочится сквозь пальцы из простреленного лба, было последним, что видел Ваш тяжело раненый друг перед тем, как потерять сознание. Для эвакуации раненых был выслан небольшой самолетик, куда погрузили только самых "тяжелых", в том числе и Вашего друга. На борту он пришел в себя и сразу же спросил, принесли ли Вас. А узнав, что нет, решил, что вы убиты. О чем и написал Вашей семье.
   Это был не единственный раз, когда Вас "убили". Однажды Вашей матери была даже вручена официальная "похоронка" от командования. Но, как говорится, кого заранее хоронят, тот долго живет. Это в полной мере относится и к Вам, Сергей Авраамьевич!
   - Та-ак! - протянул он, пуская к потолку кольцо практически правильной формы. - Положим, не все в Вашем рассказе строго соответствует действительности... - У меня внутри все обмерло, сердце свалилось куда-то в брюшную полость и оттуда гулко и суетливо ухало. - Но, если бы я стал кому-то рассказывать об этих событиях спустя много лет, то, наверное, они выглядели бы именно так. Я уж не говорю о том, что информация о Турции до сих пор является строго секретной и случайно узнать ее Вы не могли никак. Поскольку ни в какую мистику я не верю, то придется поверить вам. Пока на слово. Но, сами понимаете, сейчас не то время, чтобы верить на слово. Так что постараемся проверить хотя бы часть изложенных Вами фактов. По крайней мере, относительно Черного озера.
   Сердце благополучно выбралось из брюшной полости и сейчас неистово колотилось везде, где можно и нельзя: барабаном стучало в ушах, клокотало в горле, колоколом звенело в голове. Нам поверили! Нас не расстреляют! Сережа только сжал мою руку и молча прерывисто дышал. А Санька, несмотря на все свое мужество, чуть не расплакался.
   - Только будьте осторожны, - сочла я своим долгом предупредить. - Мы ведь толком не знаем свойств этого места. Похоже, оно ограничено невероятно густым туманом. Но что произойдет с тем, кто туда попадет, мы не знаем. Куда, в какое время он провалится?
   - Спасибо за заботу, - усмехнулся Бартон. - Пожалуй, за последние четыре года мне встречались и более опасные места, чем клубы особенно густого тумана. Но все равно спасибо. Вы уж не обижайтесь, но до некоторого выяснения обстоятельств вы все трое должны будете побыть под наблюдением.
   - Мы арестованы? - спросил Сережа.
   - Нас посадят в тюрьму? - одновременно с ним воскликнул Саня.
   - Ну, не совсем. Никто не собирается сажать вас под замок на хлеб и воду. Во-первых, вы будете накормлены. А во-вторых, ваша свобода ограничивается только тем, что вам нельзя без разрешения покидать расположение части. Так что отдыхайте, кушайте, набирайтесь сил, а вечером, если не возражаете, мы с вами встретимся еще раз, и вы расскажете о том, что произошло, более подробно.
   39. Вынужденная посадка.
   Итак, мы оказались в расположении N-ской части на правах то ли гостей, то ли пленников. В общем, на птичьих. Только какого вида была эта птица, правами которой мы воспользовались, нам было неведомо. Поскольку на каких-нибудь экзотических попугаев мы никак не тянули, а ощипанных ворон, на которых мы походили более всего, в клетках, как правило, не содержат.
   Разумеется, будь на то воля Черноиваненко, так нам тут же присвоили бы статус курочек или индюшек и пустили бы в расход. Не сильно задумываясь. Так, на всякий случай. Чтобы голова не болела от лишних сложностей.
   А так, выполняя личное распоряжение полковника Бартона, вынужденного временно отбыть в штаб дивизии, майор Черноиваненко, не просто скрепя сердце, а скрипя не только им, сердцем, но и зубами и прочими частями тела, был вынужден поставить нас на продуктовое довольствие, и в обед нам выдали по котелку солдатской каши.
   Нас даже не заперли в каком-нибудь мрачном и сыром подземелье. Наверное, просто потому, что единственные имеющиеся помещения представляли собой землянки и не запирались вовсе. Нам было разрешено прогуливаться по площадке, ограниченной с одной стороны штабной землянкой, а с другой - полевой кухней. Но, тем не менее, бдительный Петренко все это время не сводил с нас глаз, при этом старательно делая вид, что просто любуется окрестностями. Штирлиц, понимаешь ли, нашелся!
   Мы старались не очень уж досаждать военным своим присутствием, без необходимости в контакт не вступали. А для того, чтобы вообще поменьше мозолить глаза и в то же время быть на виду, уселись на солнечном пригорочке неподалеку от штабной палатки таким образом, чтобы ни одна былинка не смела перекрывать обзор нашему стражу и в то же время достаточно далеко от него. То есть можно было, не нервируя старшину, беседовать безо всяких помех. И без посторонних ушей. Поскольку у стен они, то есть уши, может быть и есть, а вот у сосен вряд ли.
   - Слушай, Ежик, - налетел на меня Санька, как только мы разместились. - Это что, тот самый Бартон?
   - Тот самый, - кивнула я.
   - Вот это да! И совсем даже живой! И молодой!
   Пока Саня предавался эмоциям, Сережа подошел к вопросу более чем рационально.
   - В этой дурацкой ситуации Бартон - наше единственное спасение. Надо же, как бывает. На каждый случай фатального невезения типа нашего попадания сюда, в 44-й год, приходится не менее невероятная удача. Только теперь, Ежик, все зависит от тебя. Делай что хочешь, но убеди Бартона, что мы и есть те, за кого себя выдаем! Пусть отпустит нас восвояси, пока "дырка" еще не закрылась!
   - Убедить Бартона, я думаю, будет не очень сложно. Похоже, мне удастся это сделать, поскольку во время одной из последних наших с ним встреч, году в 93-м, он мне как-то сказал: "Лена, когда в 97-м году у тебя будет отпуск, то будь поосторожнее и поменьше езди по всяким озерам!" Я, помнится, совершенно не поняла, что к чему, стала расспрашивать, а он так ничего и не пояснил. Ну, а со временем это предостережение забылось. И вспомнила я о нем только сейчас, точнее, когда мы в первый раз в дыру попали. Я еще подумала, какой Бартон мудрый - даже это смог предвидеть. Ага, как же!
   Я немного помолчала и, наконец, высказала мысль, которая точила меня с момента встречи с доблестными воинами:
   - Меня сейчас гораздо больше беспокоит то, что мы попали не домой, в 97-й год, а провалились еще глубже. Хорошо, я смогу убедить Бартона отпустить нас с миром, а что дальше? Провалимся в прошлое еще на несколько веков? В таком случае с каким-нибудь Витовтом или Ягайлой? договориться будет гораздо сложнее. На кол посадит, и баста! Так что до того, как сматываться отсюда было бы неплохо разобраться, почему нас занесло в противоположную сторону. Идеи есть?
   - А, может быть, через эту "дырку" вообще нельзя вернуться назад? растерянно спросил Саня.
   - Вряд ли, - спокойно отозвался отец. - Ведь пока мы не нашли ни одного расхождения с легендой, а в ней говорится, что Андрей и Мария в конце концов благополучно вернулись!
   - Может быть, не с той стороны в туман заехали? - не унимался Саня.
   - Может, - неуверенно пожал плечами Сережа. - Хотя и вряд ли. Совсем как-то нелогично.
   - Ага, а проваливаться на сорок лет назад - ну просто воплощение железной логики! - возразила я. - Хотя, надо сказать, и мне кажется, что тут дело не в направлении движения через туман, а в чем-то другом. Только вот в чем?
   - Слушай, Ежик! - подал голос ребенок. - А если тебе попросить помощи у Бартона?
   - В смысле?
   - В смысле того, чтобы разобраться, как действует эта "дырка"!
   - Знаешь, в этом что-то есть, - поддержал его Сережа. - Заодно и факты получим, которые подтвердят наш рассказ.
   На том и порешили. Оставалось только дождаться Бартона. И в это время снова полетели перед глазами разноцветные сполохи, а уши заполнил уже знакомый треск. Мы уже настроились на очередной документальный фильм по истории родного края, но перед глазами буквально мелькнула пара-другая картинок с изображениями красот природы, откуда-то из-за кадра донесся звериный рев, и тут же все пропало.
   Пожалуй, даже "короткометражкой" такой фильм можно назвать с большой натяжкой! Все произошло так стремительно, что Сережа даже не успел засечь время. Но огромная симпатичная ворона, которая незадолго до "сеанса" уселась на сосновом суку прямо перед нами, все так же невозмутимо чистила свой огромный клюв.
   - Интересно, - отметил Сережа. - Чем дальше, тем короче!
   - Может быть, потому, что глубже? - в тон ему добавила я и подумала, какой бы простор для самых гнусных инсинуаций получил бы Черноиваненко, если бы подслушал этот наш разговор.
   День тянулся так неимоверно долго, что к вечеру мы совершенно измаялись от скуки вынужденного безделья, а Петренко абсолютно извелся на своем посту. Дошло даже до курьеза.
   Захотелось мне по нужде. У мужчин этот вопрос решался быстро и просто, поскольку было оборудовано отхожее место на несколько отверстий, условно огороженное псевдозабором из тоненьких деревьев с обсыпавшимися листиками. Но, будучи единственной женщиной на несколько километров в округе, я вряд ли могла воспользоваться подобными удобствами. Так что пришлось примитивно прятаться в кустиках.
   Бедный Петренко, нервно любуясь окрестностями, вдруг обнаружил мое отсутствие! Разумеется, истинная причина оного могла прийти ему в голову разве что в последнюю очередь. Скорее всего он решил, что я, бросив семью, тайными тропами пробираюсь в стан врага, чтобы сообщить ему, то есть врагу, все мыслимые и немыслимые секреты и тайны. И, не долго затрудняя себя размышлениями, бдительный старшина тут же ринулся в погоню. Поскольку никуда убегать я не собиралась, то догнал он меня очень быстро. Я только успела развязать веревочку на своих спортивных брюках, даже спустить их не успела, когда он едва не сбил меня с ног.
   Та гамма чувств и мыслей, которая отразилась в этот момент на его физиономии, была достойна кисти классиков живописи! Цветисто выругавшись, что, должно быть, заменяло извинения, он отошел на несколько метров и принялся внимательно изучать кору молодой березки. В общем, когда я вернулась на место, облегчение мы испытали оба.
   Наконец по проселочной дороге пропылил "Виллис". Это вернулся Бартон. А с его приездом даже Петренко слегка успокоился, уже не подпрыгивал при каждом нашем движении.
   40. Назвался клизмой - полезай в анус!
   Вскоре после ужина мы были приглашены в штабную палатку.
   Крепкий чай был разлит в огромные полулитровые солдатские кружки, от которых я успела отвыкнуть за то время, которое прошло с тех пор, как я была в стройотряде. Его, то есть чая, запах смешивался с ароматом трубочного табака Бартона и дымом моих сигарет.
   - Нам очень нужна Ваша помощь, - неожиданно начал полковник. - Дело в том, что у нас творятся совершенно странные и непонятные вещи, и если вы сможете пролить на них свет, то спасете не одну жизнь.
   Вот это да! А ведь это мы хотели просить его о помощи!
   Между тем он продолжал:
   - Война близится к своему завершению, и мы успешно гоним врага на запад, в его логово. Но вдруг обнаруживается, что на территории, занятой нашими войсками, происходит что-то совершенно необъяснимое. Почти открыто действует хорошо вооруженная механизированная группировка врага, которая по-видимому пытается прорваться к своим, но никак не может догнать линию фронта.
   И с другой стороны, пропадает человек, который держал в своих руках всю нашу разведывательную сеть в Польше. Имея особо ценную информацию, объем которой не позволял передать ее по рации, он пошел навстречу линии фронта. Неделю назад от "Портного", это его позывной, была получена последняя радиограмма, в которой он назначал встречу именно в этом квадрате. Но с тех пор - как в воду канул! И если его перехватили немцы, последствия даже страшно себе представить. А с другой стороны, эта немецкая группировка, которая насчитывала несколько единиц бронетехники и два-три взвода живой силы, вдруг тоже словно сквозь землю провалилась! Мы рыщем по окрестным лесам уже неделю, осмотрели и обнюхали каждый кустик по несколько раз, но все без толку. Быть может, эти странные исчезновения как-то связаны с этой "дырой" во времени? Просто найти какое-то другое объяснение я уже не в состоянии. Поэтому не откажите в любезности, расскажите, пожалуйста, все, связанное с этой "дырой" и туманом максимально подробно!
   Кажется, теперь понятно, чего так вызверились на нас сначала лейтенант Коновалов со своим Петренко, а вслед за ними и Черноиваненко!
   Мы с радостью принялись выполнять его просьбу, поведали не только о собственных приключениях, включая последнюю "короткометражку", но и рассказали Легенду Черного озера и историю о пропавшем мужике тетки Антонины.
   - Видите ли, мы с женой оба - физики, люди далекие от мистики и предрассудков, - закончил Сережа коллективный рассказ. - Но, к сожалению, реально объяснить происходящее мы не в силах. Ни саму природу этого явления, ни вызванные им эффекты типа коллективных галлюцинаций и смены образов. Кстати, если вдруг увидите, что мы в кого-нибудь превращаемся, не спешите открывать огонь! Это не на долго.
   Бартон задумался, попыхивая трубкой.
   А Сережа добавил:
   - Я все-таки лейтенант запаса, какой никакой, а военный. И поэтому мне кажется, что стоило бы поставить вокруг этого дурацкого тумана пост круглосуточного наблюдения. В особенности если предположить, что не только разведчик, но и немцы тоже провалились в эту дыру и теоретически могут в любой момент вернуться и ударить с тыла.
   - Безусловно, как только вы были обнаружены, мы поставили возле озера часового. Только мы не можем просто так сидеть и ждать, когда кто-либо появится обратно. Разведданные нам необходимы, как воздух. Без них напрасно гибнут тысячи наших солдат!
   - А если попробовать исследовать этот туман? - влезла я в разговор. - То есть отправить туда небольшую, но хорошо оснащенную экспедицию? Возможно, она сможет определить некоторые закономерности, и прояснится задача по поиску пропавшего разведчика. А заодно и мы сможем понять, как же нам вернуться в свой родной 97-й год.
   - Очень хорошо! - поддержал меня Бартон. - Именно так и поступим! Надеюсь, вы примете самое активное участие в подготовке и проведении этой экспедиции?
   Сказать, что при этих словах у меня мгновенно испортилось настроение, так это то же самое, что вообще промолчать. Поскольку по спине прогалопировал табун мурашек, донеся предательскую дрожь до самых кончиков пальцев. Плохо становилось при одной только мысли, что придется не раз, не два, а значительно больше снова соваться в этот зыбкий, предательский туман, снова полагаться на случай, который неизвестно куда выбросит нас. Мне достаточно было мимолетного взгляда на мгновенно прокисшую Сережину физиономию, чтобы убедиться, что он придерживается аналогичного мнения.
   Но что же делать? Чем назвался, туда, как говорится, и полезай. Тем более это - действительно единственная реальная возможность разобраться в происходящем.
   Тяжко и глубоко вздохнув, я выдавила:
   - Что ж, мы согласны.
   - Прекрасно, - отозвался полковник. - Тогда сейчас - всем отдыхать, а завтра с утра начнем подготовку.
   На ночевку нас определили в отдельную землянку, где мы разместились с несравненно большим комфортом, чем в палатке. Пока Сережа с Саней перетаскивали вещи, мы с Бартоном присели покурить.
   - Расскажите, Лена, что-нибудь из того, что будет потом, после войны. Я понимаю, вроде бы неловко спрашивать о будущем, но ведь все-таки так интересно! Судя по тому, что мы с Вами познакомились только в 1978-м году, я успешно дожил до старости. Ведь так?
   - Безусловно, - ответила я. Только как же помягче не сказать ему, в каком именно году он умрет? - По крайней мере, в том году, из которого мы прибыли сюда, то есть в сейчас, Вы живы и относительно здоровы.
   - Значит, в Вашем родном 97-м меня уже нет, - он даже не спросил, просто констатировал факт. А я еще думала перехитрить его, профессионального разведчика! - Что ж, и это неплохо. Правда, сейчас в такое верится с трудом. Война все-таки. В любой момент убить могут.
   - Не убьют, - довольно грубо возразила я, стараясь если не побороть, то хотя бы спрятать смущение. - Доживете до глубокой старости, все верно. Только берегите правую руку. Где-то в конце войны Вас ранило осколком и даже перебило нервы, так что стрелять вы больше сами не могли, только тренировали. А вот когда точно это произошло - не спрашивайте, я действительно не знаю.
   Он помолчал, пуская кольца дыма к сосновым ветвям, чернеющим на фоне закатного неба.
   - А все же интересно, что за жизнь будет спустя лет сорок-пятьдесят? Наступит коммунизм или как?
   - Именно что или как, - пробурчала я.
   Ну что прикажете делать, как рассказать человеку, ежеминутно рискующему жизнью, что те идеалы, за которые он сражается, не то, чтобы даже будут растоптаны, а попросту окажутся мифом, миражом, за которым, словно усталые путники в пустыне, шли и гибли тысячи и миллионы людей. Что та победа, которую он уже предвкушает, будет оплачена невиданной в истории человечества ценой уничтоженных жизней, а в итоге спустя несколько десятилетий победители будут влачить жалкое существование и завидовать побежденным, немцам. Пиррова победа!