Горбачевская Елена. Не имей сто рублей

   И он тщательно перечислил все "участки" времени, в которые попадали экспедиции. Получилось четырнадцать таких периодов с зарегистрированной длительностью от получаса до полутора часов. Неисследованными остались только ночные часы, но оставшиеся разведчики получили задание как раз их и исследовать.
   - Но, пожалуй, самое интересное состоит в том, что удалось установить такой факт, что реакция этого провала является абсолютно инвариантной по отношению к направлению движения!
   - Простите? - Бартон на удивление стойко держался. А ведь Сережка не знал, что до этого его полдня грузил непонятными терминами Славик.
   - То есть мы сначала думали, что при пересечении зоны тумана в одном направлении происходит перемещение во времени в одну сторону, а в противоположном - в другую. Ничего подобного! Независимо от того, с какой стороны заходишь в туман, попадаешь в один и тот же промежуток времени. Один раз зашел - попал в смежный в данный момент участок времени, второй раз зашел вернулся обратно, а в каком направлении ты при этом движешься, оказывается не важно.
   - А, теперь понятно.
   - И вот еще что, - продолжал Сережа. - Похоже, что время суток в каждом из сообщающихся участков совпадает. Я, конечно, не могу сказать точно, нет соответствующего оборудования, но, судя по высоте Солнца, похоже, что так оно и есть. Да, совсем забыл сказать. Я взял на себя некоторую смелость и на каждом таком временном участке кроме бумажек с номерами распорядился прикрепить записку "Портной, ожидай здесь в..." с точным указанием времени наших экспедиций. Может быть, это что-то даст.
   - Рискованно, конечно... - размышлял вслух Бартон. - Но, пожалуй, другого выхода нет.
   - В те периоды, в которые я сначала не догадался класть записки для "Портного", нужно будет положить завтра, я распорядился, - закончил Сережа.
   - А почему у Вас получились такие значительные промежутки между периодами - пятнадцать, двадцать минут? - спросил полковник.
   - Я попросту решил не рисковать. Ведь если идти практически на стыке двух временных участков, то можно, находясь в тумане даже не более минуты, застрять в другом времени. То есть получится так, что активность участка No3 заканчивается, но из 44-го года человек успевает попасть туда, в участок No3. А пока он возвращается, то все уже меняется, активен участок No4, и куда при этом попадет исследователь, никому не известно. Я даже разработал специальную инструкцию на этот случай. Каждый боец должен действовать так: при попадании на время перехода "участков" он при возвращении попадает не в 44-й, на базу своих товарищей, а в совершенно другое место. В этом случае он должен немедленно вернуться обратно, то есть попасть в исследуемый "участок" и выждать на нем почти сутки до времени следующей его активизации, и тогда уже пытаться вернуться на базу.
   - Толково! - отозвался Бартон.
   - По счастью, этой инструкцией пока никому воспользоваться не пришлось. А нам с тобой, - обратился Сережа ко мне, - стоило бы вспомнить, в котором часу мы сунулись в этот проклятый туман.
   Сделав умное лицо, я стала думать да прикидывать, в котором часу мы встали в тот злополучный день, сколько времени занял у нас завтрак и все такое прочее. Бартон со Славиком отошли в уголок к столу, а несколько человек продолжали толочься, обсуждая Сережин "доклад". И вдруг снова накатило уже почти забытое ощущение изменения восприятия, изменения самой себя. Все предметы будто взмыли вверх, а в ноздри ударил жуткий звериный запах. Естественно, я тут посмотрела на Сережу.
   Неотразим он был, что называется, ни в одной луже!
   Коренастое туловище, бочкообразная грудь, коротенькие кривые ноги, зато руки - словно узловатые древесные ветки. Грязные растрепанные полуседые космы свисают ниже плеч, а лица практически не видно из-за седой бороды. Только надбровный валик торчит. Впрочем, лоб у моего солнышка и в обычном виде слегка смахивал на неандертальский, но во всем остальном будущий нобелевский лауреат был просто великолепен! Надо ли добавлять, что облачен он был в самые что ни на есть натуральные меха. Правда, кое-где подпаленные, протертые и замызганные. Ну, и штаны на такие вот ножки надеть не помешало бы.
   И тут же я с ужасом подумала, что если и отличаюсь по своему внешнему виду от мужа, так только в худшую сторону! Этакая первобытно-ископаемая бабка Ежка. Ужас-то какой! Так ведь на мне и одежды - что кот наплакал, а тут - толпа мужиков и в придачу Бартон! Бочком-рачком, я кое-как ретировалась в самый дальний и темный угол землянки. От греха подальше.
   Правда, напрасно я так переживала из-за отсутствия одежды. Поскольку при ближайшем рассмотрении те, с позволения сказать, "формы", что свисали многочисленными складками и просвечивали сквозь вонючие шкуры, вряд ли смогли бы соблазнить даже некрофила. Да, пожалуй, со времен неолита продолжительность жизни заметно возросла, и в тридцать с небольшим старость маячит смутным призраком с выпавшими зубами все еще где-то далеко впереди.
   Однако убравшись подальше с глаз, я сделала совершенно правильно. Хотя бы из соображений человеколюбия. Разведчики, конечно, люди закаленные, к опасностям всяким привычные, но все-таки такое чучело...
   По счастью, все присутствующие не сводили глаз с Сережи, который вдруг "одичал" и состарился в мгновенье ока, и до меня никому не было дела. Мужественные бойцы поразевали варежки и уже собрались дружно протереть глаза, как к нам вернулась обычная внешность. В общей сложности прошло меньше минуты. Ни полковник, ни храбрый гистеризатор даже ничего не увидели, поскольку оба были слишком заняты разговором. Пожалуй, некоторые из присутствующих даже решили, что все это им померещилось в полумраке землянки. Самые смелые или внимательные, сперва захлопнув рты, теперь снова уже их открыли, чтобы спросить, что же такое произошло у них на глазах, когда в землянку ввалился старшина Петренко с побелевшим лицом и выпученными в ужасе глазами.
   - Таварышу полковнык! Дозвольтэ звэрнутысь! - чуть ли не заорал он.
   - Что такое, Петренко?
   - А шо цэ воно такэ? - он засучил правый рукав гимнастерки, предъявляя всем собравшимся какую-то странную бородавку или болячку диаметром около пяти сантиметров, красовавшуюся у него на предплечье.
   45. Подарочек из будущего.
   Естественно, никто ничего подобного в жизни не видел. Даже Бартон слегка растерялся.
   - В санчасть обращались? - спросил он старшину.
   - А вжэ ж! Тильки вин ничого нэ розумие! Поколупав, поколупав, та ниякого толку!
   - М-да! - задумчиво протянул Бартон, пощипывая усы.
   Вокруг Петренко тут же столпились товарищи по оружию, удивленно тыкая в непонятную, похожую на металлическую, болячку. Привлеченный общей суматохой, к Петренко пробился и Славик:
   - Блин нафиг, чтоб ты загинделась, зыряга поганая!
   Петренко обалдело уставился на своего подопечного, не зная толком, как реагировать на данную реплику. Это он кому? Если ему, старшине, так не грех и снова в ухо дать, а если нет, то полковник опять пару нарядов подкинет...
   - Это теложорка, или Грасская вакуумная вошь, - пояснил тем временем Славик, спасая себя от кулаков старшины. - Гадость наифигейшая. Просто бедствие для всех колонистов. Это, видно, Хруст, этот пульган вонючий, притащил ее на себе, она как-то попала на меня, а уже с меня - на старшину. Вот фигня какая!
   - А чем она опасна и как от нее можно избавиться? - спросил Бартон.
   - Опасна? Да от нее колонисты тысячами гинделись, как мухи! Она практически ничего не боится! Верхняя скорлупа у нее настолько прочная, что выдерживает все, что угодно: лазерный резак и температуру абсолютного нуля. Впервые ее нашли на Грассе, где сейчас наша колония. То есть найти ее довольно сложно. Пока она не активизировалась, она ничем не отличается от обычного камешка. И может сохраняться в таком состоянии сколько угодно, - Славик тараторил, как отличник, назубок выучивший домашнее задание. - Ни температура, ни радиация, ни тем более механическое воздействие ей не помеха. Но как только она чует биотоки органической жизни, то тут же активизируется. Сначала она выпускает один или несколько коготков, которыми цепляется за кожу, а потом начинает разворачиваться и присасываться. По наружному краю у нее идет слой крючьев-когтей, которые защищены не хуже самой верхней оболочки и которые выбрасываются вперед, а потом, опираясь на них, растягивается и разрастается весь организм. За крючками идет губа. Это тоже довольно плотное образование, которое намертво присасывается к пораженному участку тела, не пропуская вовнутрь ни одной посторонней молекулы. А уже дальше она вся состоит из трубочек-капиллярчиков, которые буквально врастают в пораженную плоть практически на всю ее толщину. Через некоторые из них проходят пищеварительные соки, которые переваривают захваченную ткань, а через другие переваренное всасывается. При этом паразитская тварь каким-то своим особым образом, идентифицируя биополе захваченного существа, ухитряется вводить обезболивающие вещества, а также иногда и галлюциногены. Поэтому теложорку очень сложно обнаружить на ранних стадиях, а колонисты прозвали ее "мультяшная смерть".
   - А как же с ней бороться? - спросил полковник.
   - Да практически никак. Еще на ранних стадиях, пока она не отложила личинки, можно иссечь пораженную ткань, а позже - сложно. Разве что кому-то повезло, и теложорка завелась не на голове или туловище, а на руке или ноге. Тогда можно ампутировать пораженную конечность и тем самым спасти человека. Если бы вы знали, сколько в свое время вернулось с Грасса инвалидов, без рук, без ног! А так она будет разрастаться до тех пор, пока жив организм, на котором она паразитирует, и постоянно откладывать личинки. А когда она замучает своего хозяина совсем уже насмерть, то погибнет и сама, но закукленные личинки останутся и будут поджидать новую жертву.
   - А как определить, отложила она личинки или нет? - снова уточнял Бартон, а бедный Петренко все больше и больше бледнел.
   - Дай-ка взгляну! Вот, блин! Сынь, она уже не сплошная, а вся состоит как будто бы из маленьких шестиугольников.
   - Ну! - протянул Петренко.
   - Так вот, каждый такой шестиугольник соответствует одной отложенной личинке. Причем они достаточно маленькие и даже могут проникать в крупные сосуды и разноситься по телу. Но это только если попадается крупная вена или артерия. Тогда даже ампутация не спасает. У тебя еще не все потеряно, потому что сосуды с другой стороны руки.
   Петренко только скрипнул зубами и никак не мог оторвать взгляда от своей правой руки. Такой сильной, мускулистой, с многолетними загрубевшими мозолями, которой ему предстояло лишиться. Причем не от осколка или пули, на войне как на войне, против этого уже ничего не попишешь. А тут - сказать кому, так не поверят! Какая-то вошь, пусть инопланетная, здоровому мужику руку отгрызла! Срамота, да и только.
   - А колы руку видризаты, то вона здохнэ? - спросил старшина. указывая на теложорку.
   - Нет! Эту гадость убить практически невозможно. То есть если после всего ампутированную руку сжечь, то взрослая особь, разумеется, погибнет от голода, но личинки закуклятся и будут ждать свою жертву как угодно долго.
   - То есть практически мы никогда не сможем от них избавиться, резюмировал Бартон.
   Как угодно долго... А ни фига! Уже через несколько недель они, как пришельцы из другого времени, потеряют свою стабильность, а с уничтожением дыры или даже раньше вообще погибнут! Так что просто нужно то место, где будет сожжена рука, окружить строгим карантином. Я уже хотела высказать все это в слух, как мне пришла в голову еще более смелая мысль: а вдруг они развиваются медленнее, чем теряют связь со своим временем?
   - Нет, - разбил мои надежды Славик. - Уже через сутки теложоркой будет охвачена вся рука, и тогда даже ампутация вряд ли поможет!
   И все-таки было что-то в этой ситуации нелогичное. Какая-то мелочь, какой-то нюанс постоянно ускользал от моего внимания, звенел где-то далеко тоненьким колокольчиком, а расслышать себя не давал.
   - Слушай, а почему она к тебе не прицепилась? - спросила я Славика.
   - У меня генетическая прививка.
   - Как это?
   - После того, как на Грассе погибла половина колонии, а еще треть осталась инвалидами, Объединенный институт всемирной биологии открыл тему исследований первой степени по борьбе с теложорками, и через два года были получены потрясающие результаты. Даже Нобелевскую премию им за это дали. То есть при заражении Грасской вакуумной вошью сделать практически ничего нельзя, кроме ампутации и отравления ее некоторыми видами ядов, зато удалось добиться потрясающих результатов в предупреждении заражений. Всем младенцам на Земле и в колониях в возрасте одного года делают генетическую прививку на основе одного из наиболее эффективных ядов, и мы становимся для теложорок "невкусными", точнее даже "несъедобными". А сейчас ведутся работы по изменению биополя, чтобы куколки теложорок нас даже не "видели".
   Во время этой тирады Славика мой "колокольчик", как показалось, звякнул немного громче.
   - А что это за яды, которые способны ее отравить?
   - В основном - органического происхождения. Бензол, дихлорэтан. Но эффективнее всего действует, конечно, этиловый спирт.
   Ответом на это был рев, состоящий из самых разных междометий, а мой колокольчик уже во всю ивановскую наяривал что-то типа "Во саду ли, в огороде..."
   - Послушай, Славик! - я старалась говорить как можно более спокойно. - А каким образом можно применить этиловый спирт? Поливать сверху? Или изнутри?
   - Ну, сверху ее ничем не возьмешь, ни одна кислота не поможет. Изнутри, но это бессмысленно.
   - Почему? - исторгся всеобщий вопль.
   - А потому, что нужна слишком большая доза, чтобы сделать концентрацию спирта в тканях достаточно большой, смертельной для теложорки. А эта доза в свою очередь загиндюет нафиг самого носителя.
   - А какая доза должна быть, скажем, для Петренко? - спросил Бартон, справедливо усомнившись в том, что кто-то из его "орлов" может "загиндеться" от спирта.
   - Ну, не меньше полулитра!!!
   - Гы-ы! - сказал счастливый Петренко.
   - Гы-гы-гы! - повторили за ним остальные, и в их взглядах, обращенных на старшину, которые еще несколько минут назад были полны суровым сочувствием, стала проскакивать откровенная зависть. Нет, не к ситуации, в которой он оказался, а к самому методу лечения.
   Петренко был препровожден в санчасть, где ему было вручено несколько фляжек со спиртом и краюха хлеба, а также солидный кусок сала, которым поделился кто-то из разведчиков. Довольный донельзя, старшина заявил, что "будэ пыты, доки та тварь нэ здохнэ".
   Я скоренько осмотрела собственного ребенка, который целый день только и отирался возле старшины и мог запросто набраться от него этих самых вакуумных вшей, но вывести их упомянутым достойным способом не мог в силу собственного малолетства. По счастью, нигде ничего не было обнаружено. Остальные бойцы тоже некоторое время больше всего напоминали стадо обезьян, которые с упоением ищутся, но больше ни одной теложорки не нашли. К великому разочарованию разведчиков, которым уж очень понравилось нетрадиционное лекарство.
   Время уже подпирало, так что мы в срочном порядке отправились провожать Славика. То есть участок контакта с его временем должен был вот-вот открыться, а сколько он будет существовать - неизвестно, потому как кроме самого Славика его изучить никто не может. Будущее под запретом! Поэтому следовало поспешить.
   А жаль, подумала я, что так и не удалось его расспросить о том, как там. в будущем. живут обыкновенные люди. И что произойдет с нами, со всей страной в ближайшие несколько лет. Уже не спросишь. Он сидел рядом с Сережей и получал от него последние наставления по временному переходу.
   Вот, наконец, мы и на месте. До появления Славика в 44-м году остается буквально пару минут. Мы уже все попрощались, уже все сказано, и он, стоя рядом, уже вроде бы и не здесь. Только Черное озеро переливается мазутом, да редкий ветерок поднимает рябь на его поверхности, похожей больше на шкуру древнего животного. Словно гигантский спящий монстр подрагивает мускулами сквозь вековую дрему. Неожиданно вышла луна, и при ее неверном свете призрачный туман будто бы стал плотнее, где-то в его недрах росли фантастические деревья и строились иллюзорные замки, переливаясь диковинным фиолетовым цветом.
   - Минутная готовность! - скомандовал Сережа, отвлекая меня от философствований.
   Вдруг Славик нагнулся, пошарил в траве и выудил оттуда странный предмет. То ли бутылка, то ли фляжка.
   - Вот, блин нафиг, причина моих приключений! Рябуха Хруста! Ребята, возьмите на память, - и он бросил ее Бартону.
   - Время! Пошел! - почти тут же скомандовал Сережа, и спустя несколько мгновений Славик растаял в тумане, словно призрак. Как и не было..
   Мы еще некоторое время подождали. Славик получил инструкции, что в том случае, если он попадает куда-то не в тогда, когда надо, немедленно возвращаться обратно. Но время шло, а его не было. И нам не было дано узнать, хорошо ли он добрался, удалось ли предотвратить аварию при кульмировании... Странное ощущение! Прошло уже с полчаса, уже, скорее всего, ушел временной коридор, а мы все стояли и молча смотрели на безучастный туман, на темную, словно маслянистую воду зловещего Черного озера.
   Первым молчание нарушил Бартон. Он поболтал этой самой то ли бутылкой, то ли фляжкой, полученной от Славика, отвинтил крышечку и осторожно понюхал. Потом глотнул. Еще раз, словно не распробовал... Плюнул, крякнул и завинтил крышку на место.
   - Что там? - не вытерпела я.
   - Пиво. Обыкновенное пиво, причем не очень даже хорошее.
   Да уж! В некоторых аспектах нашими потомками можно гордиться. Колонии там всякие, кригации-декригации, зета-квадричные поля и прочие транзакторы... Но кое в чем они - полные слабаки!
   ?????
   ...и вот сейчас она, память рода, сообщила ему, что в его структуре зреет новое существо, которое, прежде, чем стать самостоятельным, скопирует и унаследует весь Опыт Рода, а в его числе память и опыт его, Непосредственного Предка. Он был так ошеломлен, что практически перестал не только анализировать, но и вообще воспринимать действительность. То есть информация и энергия из точек его предыдущих активизаций по-прежнему исправно поступали, но он уже не следил за этим процессом, а осуществлял его чисто механически, инстинктивно. Но, очевидно, факт созревания нового существа настолько сильно активизировал тот информационный пласт, который он сам обозначил как память рода, что даже практически полное отключение его могучего сознания от контроля за процессом не могло помешать формированию новой структуры.
   Он испытывал самое странное ощущение за время своего существования. Его сознание не было распылено, наоборот. Оно было сконцентрировано в одном месте, в одно время. И тем не менее оно полностью отключилось от управления событиями, пребывая в состоянии блаженного созерцания. Только на этот раз он созерцал не окружающий его мир во всех возможностях его развития и вероятностях существования, а самого себя. И, странное дело, находил этот объект не только интересным, а и достойным изучения! И чем дальше он углублялся в самосозерцание, тем активнее велось формирование новой структуры, тем быстрее оживала родовая память. Перед его расслабленным сознанием сначала словно дымкой, а потом все более четкими образами и картинками замелькали сведения из далекого прошлого их рода, рода странников и исследователей, его сознание стала заполнять информация, которая всегда была с ним, но о которой он не имел ни малейшего понятия и которая была древнее самого древнего существа из его племени, во много раз старше патриарха из Бермудского треугольника.
   Сначала он отказывался ее воспринимать, она была чуждой, непонятной, а, следовательно, страшной. Но от его воли уже ничего не зависело. Мощным потоком затопила она его интеллект, словно хилый мостик снеся его жалкое сопротивление. Точно так же, как он не мог (да и не хотел!) остановить формирование новой структуры, он был бессилен предотвратить активизацию памяти рода. И он покорился, обретя в своей слабости смелость и стойкость.
   Какие-то странные картины поплыли в его сознании. Разрозненные образы планеты под пурпурной звездой, свет которой так и не мог пробить плотной атмосферы... Полумрак и сильнейшие электромагнитные поля... Сплошной газ, растворяющийся в жидкости, жидкость, превращающаяся в газ... Круговорот, круг.... Он не понимал и половины образов, они мелькали перед его расслабленным сознанием, как картинки из калейдоскопа, но не несли целостной информации. Но он внезапно понял, что она, эта целостная информация существует! Но только для того, чтобы дать ему возможность нормально существовать все эти годы и столетия, она должна была быть скрыта от его сознания очень глубоко, запрятана, запакована. И сейчас, подчиняясь какой-то неведомой программе, его сознание доставало из собственных глубин разрозненные кусочки этой информации, из которых предстояло сложить целостную картину некоего мира...
   46. Ходишь тут в школу, ходишь, а тут бац - вторая смена!
   Утро следующего дня выдалось не то, чтобы хмурым, просто принесло неприятные новости. Точнее говоря, хмурым оно было только для одного человека для старшины Петренко. Что поделать, тяжело в леченье, легко в раю! Он так "старался", что значительно превысил рекомендованную Славиком дозу. Такого никакая теложорка выдержать не могла в принципе, и с утра все бойцы могли вдоволь налюбоваться этой гадостью. Она так прямо и отпала с его руки вместе со всеми своими капиллярами, которые сейчас отвратительной гнилостной массой лепились к почерневшей корке, а в их гуще проглядывали черные зернышки куколок. Бр-р-р-р! Зрелище, надо сказать, не для слабонервных!
   Странное дело, но рука старшины, которая там, где сидела эта самая вошь, по своей структуре больше всего напоминала губку, тем не менее не кровоточила. И даже не болела. По-моему, гораздо больше неприятностей ему доставляла раскалывающаяся голова. Но Петренко терпел так мужественно, что Бартон проникся сочувствием и распорядился выдать ему на опохмел.
   Сережка помчался к озеру с очередной вахтой хроноразведчиков. Правда, не остался там, а, забрав отдежуривших, вернулся обратно, чтобы проанализировать накопившуюся информацию.
   Вот тут-то они и заявили о себе, эти неприятные новости.
   Мои и так далеко не роскошные волосы, которым в последнее время пришлось научиться жить без "Wash & go" при непосредственной опасности именно ее, вошь, и подцепить совершенно запросто, стали совсем тусклыми. То, что удалось рассмотреть в велосипедное зеркальце, представляло собой вид более, чем плачевный. Сначала я никак не могла понять, в чем же тут дело, и только потом дошло, что в очередной уже раз я начинаю растаивать. Как и тогда, в 92-м, этот процесс стартует с шевелюры. Только сейчас проходит он как-то больно резко. Вчера еще были волосы как волосы, а сегодня уже - не понять, что! У Сережи ситуация была значительно лучше. Наверное, из-за того, что он постоянно шнырял взад-вперед через эту треклятую "дырку", да еще и околачивался целыми днями возле тумана.
   - Да, похоже, время действительно подпирает! - почесал муж свою еще пока насыщенно-русую макушку.
   - Да уж! - согласилась я. - Интересно, почему это мы приобретаем кристальность тела даже с большей скоростью, чем тогда, в 92-м? Или все эти странности ускоряются с развитием "дырки"? Вспомни, сначала, в 92-м, мы смотрели нормальные полнометражные "фильмы", а сперва даже и многосерийные. А потом они становились все короче, пока не превратились в эти "короткометражки", совсем даже в "ролики". Похоже, то же самое происходит и с "театральными постановками", то есть с нашей сменой образов, а? Ну и лица были у ребят, когда светило науки будущего прямо у них на глазах превратился в дикаря! Жаль, в руках дубины не было для полноты впечатления. Интересно, а что они наблюдали в это время? Ты не спрашивал?
   - Как-то не до этого было. Только вот Василевич сегодня утром у озера доверительно мне так шепнул, что, похоже, этот туман начал и на него действовать, поскольку мерещится невесть что даже с трезвых глаз.
   - А подробнее? - не унималась я.
   - Так ничего и не выяснил, - покачал головой Сережа. Отмалчивается, и все тут. Я бы на его месте тоже не очень-то афишировал то, что увидел. И, похоже, так или аналогично подумал буквально каждый из них.
   - И все-таки, как ты думаешь, чем вызвано это ускорение явлений? Проникновением в более дальние участки времени? И почему, тьфу-тьфу-тьфу, нас больше не лупит?
   - Мастерица ты вопросы задавать! - ответил он. - Кабы знать! Только ведь информации у меня не больше твоего и версий нет никаких, так что придется вместе думать.
   - Чего тут думать, трясти надо!? - процитировала я. - То есть сматываться как можно быстрее!
   Кто б спорил! Только осталось дело за маленьким - попасть в результате перехода туда, куда нужно, а не в гости к какому-нибудь Ягайле. И мы все трое дружно стали вспоминать то роковое утро, когда все пошло кувырком. Мне не вспоминалось совершенно. То есть наоборот, воспоминания полезли сами, как тараканы. Только вот касались они все больше моего тогдашнего наитоскливейшего настроения. И снова, гулко ухнув, куда-то далеко провалилось сердце. Со всеми этими приключениями, войной и немцами, Грасскими вакуумными вшами и прочими кульмированиями совершенно забылась та ситуация, которая, как ни крути, существовала в моей семье. А ведь тот месяц, через который Сережа собирался оставить нас, уже был наисходе! Конечно, последнее время ему было явно не до того, но все же мы собирались домой, в тот привычный уклад 1997-го года, когда все и случилось!