Харин Николай. Д'Артаньян в Бастилии (Снова три мушкетера - 2)

   - Что и привело ее на костер. Которого, кстати, ей не помогли избежать ее способности.
   Королева-мать вздохнула снова.
   - Я полагаю, настало время Бежара.
   - Вы хотите сказать, что мессир Бежар...
   - Послужит тем самым орудием небес, о котором мы только что говорили.
   - Что ж, он - искусный алхимик и хороший врач, ваше величество.
   - Первое послужит делу избавления от тирана, а второе - тому, чтобы поступить к нему на службу.
   - Но ведь Бежар состоит на службе у вашего величества.
   - Вот именно. Кардинал прекрасно знает, что я понимаю толк в аптекарях-врачах. Это создаст ему репутацию.
   - Относительно этого, ваше величество, можете быть спокойны. Половина Парижа уже только и говорит, что о талантах вашего медика. Нашими стараниями "он вылечил" госпожу де Гемене от колик, а графа д'Аркура - от почечной болезни.
   - Вашими стараниями?
   - Я имел в виду членов нашего Ордена, - скромно потупился Сюффрен.
   - Но как это возможно?
   - Просто. Среди нас тоже есть весьма сведущие люди, а они сообщили рецепты страждущим от имени мессира Бе. жара. Таким образом, он, ничего не сделав, уже получил многих благодарных пациентов и почитателей его врачебного искусства. Впрочем, он и вправду умелый лекарь.
   - Отлично. Теперь следует сделать так, чтобы кардинал захотел избавиться от своего врача, а вместо него взять Бежара.
   - Кардинал последнее время болеет и недоволен своим врачом. - Помолчав, иезуит добавил:
   - Осталось только скомпрометировать лекаря в глазах своего господина, и он прогонит его долой.
   - Как это сделать?
   - Об атом позабочусь я.
   Мария Медичи испытующе посмотрела на своего духовника и поняла, что он знает, о чем говорит.
   - После этого я откажу Бежару от места. Не так ли?
   Сюффрен задумался.
   - Нет, - сказал он немного погодя. - Это может вызвать подозрения у кардинала. Я постараюсь, чтобы кардинал сам захотел переманить искусного медика от вас, ваше величество, к себе.
   - Разумеется, так будет лучше. Я знаю кардинала - ему доставит большое удовольствие сделать мне какую-нибудь гадость.
   - Таков уж характер нынешнего властелина. Он всемогущ, но злопамятен и обожает сводить счеты.
   Мария Медичи принялась теребить веер.
   - Но надежен ли этот Бежар? Если эти ищейки пронюхают что-то, они сейчас же схватят его. Под пытками он во всем сознается.
   - Ему не в чем будет сознаваться, ваше величество.
   - Но ведь он догадывается о характере своей миссии.
   - Этого было не избежать. Во-первых, он идет на это вполне сознательно, полагая, что оказывает услугу французскому народу, который кардинал уморил податями. Во-вторых, мы крепко держим его в своих руках. Вспомните, ваше величество, я говорил вам, что провидение редко указует нам достойных или безгрешных в качестве орудия возмездия. Если бы против тирании выступила чистая безгрешная душа, она погубила бы себя своим поступком, хотя бы совершенным и для блага народов. Мы же полагаем, что все целесообразно, что ведет к уменьшению зла в этом мире, и без того погрязшем во грехе. Таким образом, тиран гибнет от рук грешника, возможно злодея, и тот и другой получают лишь то, что они заслужили. Тиран - смерть физического тела, злодей, избавивший народы от тирании, - гибель души, так как он все же совершил человекоубийство.
   Мария Медичи с некоторым страхом посмотрела на иезуита, видимо, пораженная этими построениями.
   - Гибель души, но.., не тела? - нерешительно спросила она.
   - Возможно, и тела. Это зависит от многих обстоятельств.
   - Каких? - быстро спросила королева-мать.
   Вместо ответа иезуит пожал плечами. Мария Медичи содрогнулась. Она поняла, что участь Бежара предрешена. Орден не любит оставлять следов. Королева-мать вспомнила о том, что у алхимика есть дочь.
   - Бедная девочка, - со вздохом промолвила она. Затем ей пришла в голову еще одна мысль. - Так, значит, Бежар - злодей? - наивно спросила она.
   - Лучше будет сказать так: у него темное прошлое, ваше величество, поклонился иезуит.
   - Но если оно темно - значит, нельзя судить о нем!
   - Оно темно для любого, но только не для Ордена, - был ответ.
   И снова королева-мать ощутила неприятный холодок, пробежавший по спине. Она видела, что ее духовник почтителен, открыт ей настолько, насколько это не затрагивает интересов его тайного общества. Было и еще одно обстоятельство, которое успокаивало ее: они имели перед собой общего врага и цели у них совпадали. По крайне мере пока.
   - А чем вам мешает кардинал? - неожиданно для самой себя спросила она. И испугалась. - Ведь он получил свою шапку из рук Его Святейшества Папы! добавила королева-мать, чтобы этими словами сгладить впечатление от своего вопроса.
   Но духовник, оставаясь спокойным, охотно объяснил:
   - Ваше величество, Ришелье вреден для Ордена, так как он поддерживает еретические государства за пределами Франции и всеми силами борется против его католического величества короля испанского.
   Королева обдумала слова Сюффрена, затем она спросила еще:
   - В таком случае, что же следует делать, если.., мы достигнем цели. Что следует тогда посоветовать королю?
   - Лишить французской поддержки короля шведского Густава-Адольфа, вернуть Казале и прислушаться к опытному графу Мирабелю, испанскому посланнику, - тихо проговорил иезуит.
   - Так мало?
   - Этого вполне достаточно, ваше величество.
   - Хорошо, - улыбнулась королева-мать. - Я запомню эти имена и постараюсь ничего не перепутать, когда буду называть их сыну.
   Духовник королевы-матери низко поклонился, так, что совсем не стало видно его лица.
   - Которого из двух своих сыновей имеет в виду ваше величество? прошелестел его голос.
   Лицо Марии Медичи покрылось смертельной бледностью.
   - Разумеется, я говорю о короле Франции Людовике Тринадцатом, своем старшем сыне.
   - Конечно, ваше величество, - еще глубже склонился в поклоне иезуит. Разрешите только напомнить вам, что Казале - не имя, а название города. Кроме того, позвольте выразить надежду, что при этом вашем будущем разговоре с королем будет присутствовать и ваш младший сын, герцог Орлеанский.
   Глава тридцать девятая
   Обход г-на дю Трамбле
   Раз в месяц в тюрьме положен комендантский обход.
   Новый комендант главной тюрьмы Парижа и всей Франции не мог пренебрегать этой традицией, словно в его ведении находилась какая-нибудь второстепенная Фор-Левек или Консьержери, куда отправляли уличных воров и неудачливых грабителей с Нового Моста. Г-н дю Трамбле был человеком не только предусмотрительным, но и обстоятельным. Он потребовал себе списки заключенных и весьма тщательно ознакомился с ними. А ознакомившись, пришел к выводу, что его постояльцы, за редким исключением, составляют вполне достойное общество и требуют к себе такого же достойного отношения. Поздравив себя с этим выводом, г-н дю Трамбле тотчас же написал прошение о выделении дополнительных сумм из казначейства на содержание бастильских узников.
   Покончив с этим полезным делом, новый комендант, вызвал караульного офицера и приступил к обходу.
   Первого узника пришлось долго будить. В камере царил полумрак, было сыро и тоскливо, и г-н дю Трамбле испытал мимолетное чувство жалости к узнику, который, как следовало из бумаг, провел здесь уже без малого семь лет. Впрочем, это несвойственное натуре г-на дю Трамбле смутное ощущение быстро покинуло его.
   - Есть ли у вас жалобы? - спросил он заключенного, назвав ему свое имя и объяснив, что он новый комендант тюрьмы.
   - Да, - был ответ.
   - На что же вы жалуетесь?
   - Меня постоянно будят! Стоит мне только заснуть покрепче и увидеть во сне что-нибудь приятное - тут же тюремщик принимается грохотать ключами, дверьми.., всем чем можно. И все это под тем предлогом, что он принес мне обед! Теперь вот изобрели какой-то обход и разбудили меня на том самом месте, где мне приснилось, что я только было собрался свернуть шею вашему предшественнику.
   - Зато теперь на ваше содержание будут отпускать по десять ливров, любезный, то есть значительно больше, чем до сих пор, - сказал несколько выбитый из колеи г-н дю Трамбле и, выходя из камеры, пообещал лично приказать тюремщикам производить как можно меньше шума.
   - Что ж, тогда, может быть, мне удастся досмотреть мой сон, - проворчал узник. - Только теперь вместо того, прежнего, я сверну шею вам, раз уж вас прислали на его место.
   - Чтоб ты увидел во сне черта! - в сердцах пожелал дю Трамбле, выйдя из мрачной камеры в не менее мрачный и сырой коридор. Тюремщик за его спиной весело ухмыльнулся, так как услышал пожелание нового коменданта.
   Следующая камера пустовала.
   - О, я думал в Бастилии трудности с помещениями! - удивился г-н дю Трамбле.
   Ему объяснили, что камера пустует недавно, так как ее постоялец упокоился на тюремном кладбище.
   - А-а, это дело другое, - милостиво согласился новый комендант. Однако это бесхозяйственность - позволять пустовать камерам. Ведь каждый новый заключенный - это по меньшей мере дополнительные пять ливров в день. Я непременно напишу главному судье.
   К середине дня дю Трамбле почувствовал усталость.
   - Какое это, однако, утомительное дело - обходить тюрьму, - проговорил он, утирая лицо тончайшим платочком. - Кто у нас следующий?
   Следующим был д'Артаньян.
   - Добрый день, сударь. Я - новый комендант тюрьмы, - уже привычно представился г-н дю Трамбле. - Ба! Да это же господин д'Артаньян!
   - А, вот наконец и вы, господин дю Трамбле, - флегматически отвечал мушкетер. - Вы что-то запоздали. Я дожидаюсь вас уже третий месяц.
   - Что вы такое говорите?! Я вчера вступил в должность.
   - А, это меняет дело. Очевидно, ваш предшественник предвидел, что его все равно лишат должности, и не проявлял излишнего служебного рвения.
   - Зато я, как видите, здесь. Итак, есть ли у вас претензии к условиям вашего содержания в Бастилии? Вы можете предъявить их.
   - Есть ли у меня претензии?! Я не ослышался: вы спросили, есть ли у меня претензии?! Записывайте! Записывайте, так вы не сможете запомнить! Во-первых, дрова сырые, в камере холодно, как в погребе, а по стенам течет вода. Во-вторых, болван тюремщик не позволяет читать после отбоя.
   В-третьих, кормить стали хуже. В-четвертых, какого черта меня перевели в другую камеру?
   И д'Артаньян принялся перечислять свои претензии, загибая пальцы.
   - Э-э, стойте, стойте, господин д'Артаньян! Остановитесь... Этак у вас недостанет пальцев на обеих руках! - воскликнул дю Трамбле, ошеломленный этим потоком, гасконского красноречия. - Так дело не пойдет. Вы должны выбрать самое главное.
   - Главное?
   - Ну конечно.
   - В таком случае я спрошу: почему я тут оказался ?!
   - Вам до сих пор не предъявлено никакого обвинения?
   - Конечно, нет! Однако с той самой поры, как я вас увидел, одна моя догадка...
   - Что же?
   - ..превратилась в уверенность.
   - В чем же вы теперь уверились?
   - Вы хотите знать?
   - Еще бы! Коменданту положено знать все о своих подопечных.
   - Так вот теперь я понял, что я здесь по той же самой причине, что и вы.
   - Как так?!
   - Очень просто. Вы мчались к его высокопреосвященству с какими-то важными известиями. Я арестовал вас. Мы встретили его. Он приказал арестовать меня, чтобы я не мешал вам сообщить эти известия ему. И только. Конечно, меня бы пора уже выпустить отсюда, так как вы имели вполне достаточно времени, чтобы сообщить все, что собирались.
   Но, очевидно, меня держат тут в воспитательных целях.
   Кстати, вы ведь наверняка близки с кардиналом?
   - Его высокопреосвященство делает мне честь и дарит меня своим расположением, - проговорил дю Трамбле несколько обиженным тоном, так как ему только что намекнули, что он получил свое место благодаря поспешному доносу.
   - Он случайно не обмолвился при вас, сколько меня тут собираются держать?
   - Уверяю вас, я даже не знал, что вы здесь, пока не увидел своими глазами!
   - Но вы ведь видели списки заключенных, когда принимали дела?!
   - Но там нет вашего имени. У вас нет тюремного номера - значит, вы не сидите.
   - Черт побери! Но я-то сижу!!
   - Еще бы, это я вижу.
   - В таком случае могу я попросить вас навести справки о моем деле.
   - Я, конечно, доложу...
   - Сделайте одолжение. - С этими словами д'Артаньян уселся на кровать и гостеприимно пригласил г-на дю Трамбле сесть рядом.
   - К сожалении не могу предложить вам ничего лучшего. Мой стул пришел в полную негодность, после того как я запустил им в тюремщика.
   - Отчего же вы это сделали? Такие вещи строго запрещены.
   - Он не хотел отвечать на мои вопросы.
   - О чем же вы спрашивали его?
   - Какого черта меня лишили общества господина Ла Порта, камердинера ее величества.
   - Вы что, сидели в одной камере?! Но ведь это строжайше запре...
   - С вами положительно невозможно разговаривать. Вы напоминаете ходячий устав. Я не сидел в одной камере с господином Ла Портом, хотя был бы бесконечно рад такому приятному обществу. Но я по крайней мере виделся с ним во время прогулок!
   - Что же вам мешает выходить на прогулки?
   - Я хожу на прогулки. Иначе здесь совсем сгниешь!
   - В таком случае господину Ла Порту запретили выходить на прогулку?
   - Насколько я знаю - нет, хотя ваши болваны-тюремщики на все способны. Вы только посмотрите, какие у них рожи!
   Дю Трамбле в очередной раз вынул кружевной платок и вытер испарину со лба.
   - Я ничего не понимаю! - воскликнул он. - Вы ходите на прогулки. Господин Ла Порт тоже ходит на прогулки. Вы оба ходите на прогулки. Там вы обычно встречались...
   - Раньше, - мягко заметил д'Артаньян, участливо глядя на г-на коменданта.
   - Черт побери! Кто вам мешает делать это теперь?!
   - Не "кто", а "что"...
   - Сто чертей! Что мешает вам это делать теперь?!!
   - Архитектура.
   - Архитектура? II Тысяча чертей!! Вы сказали - "архитектура"?!
   - Да, я употребил это слово, хотя, быть может, надо было сказать "фортификация".
   - Если вы думаете, что я стал понимать о чем вы толкуете, то вынужден вас разочаровать, господин д'Артаньян.
   - Я вам толкую о том, что до Мартынова дня нас с господином Ла Портом содержали в одной башне, только меня на третьем этаже, а его на четвертом. И само собой разумеется, что, когда нас выводили на прогулку, мы могли видеться и прогуливались наверху, беседуя и обозревая Париж с высоты птичьего полета. Зрелище в высшей степени занимательное, должен сказать.
   - Вот видите, - не преминул вставить дю Трамбле. - Следует во всем находить положительную сторону. Не попади вы сюда, вам никогда бы не представилась такая блестящая возможность.
   Д'Артаньян воззрился на него в немом восторге.
   - Примите мои поздравления, господин дю Трамбле, - сказал он, насмотревшись на нового коменданта. - Из вас получится отменный тюремщик. Думаю, вы в Бастилии надолго.
   Дю Трамбле не понял, как ему следует отнестись к сентенции мушкетера. Поэтому он учтиво поклонился в ответ.
   - Однако мы отклонились от существа дела, господин д'Артаньян.
   - Совершенно верно.
   - Итак?
   - Мы самым приятным образом прогуливались с господином Ла Портом и беседовали о том о сем. Ругали тюремную стражу. Вдвоем это оказывается гораздо приятнее делать, чем в одиночку.
   - Продолжайте, господин д'Артаньян!
   - И вот - в один прекрасный, вернее, злосчастный день меня будят, вытряхивают из моей старой камеры, с которой я уже успел сродниться, словно улитку из ее раковины, и ведут сюда. В совершенно другую башню, которая отстоит от прежней, кажется, на добрых четверть мили! Так что теперь я лишен общества милейшего Ла Порта и предоставлен самому себе!
   - А, так вот в чем дело! Вас перевели из Базиньеры в Бертодьеру!
   - Не могу похвастаться тем, что знаю, как называются все казематы в вашем заведении, но вижу, суть проблемы вы ухватили.
   - Я не готов ответить на ваш вопрос, так как об этом следует спрашивать моего предшественника. Но обещаю вам во всем разобраться. Думаю, старший тюремщик или помощник начальника гарнизона в курсе дела. Кстати, в какой камере вы находились до того?
   - Разрази меня гром, если я ориентируюсь в этих каменных колодцах и тому подобных застенках, милейший господин дю Трамбле!
   - Ну хорошо. Попробуем по-другому. Вы говорите, что вас содержали в одной башне с господином Ла Портом, не так ли?
   - Совершенно верно.
   - А так как он и сейчас находится в Базиньере, то стало быть вас перевели оттуда.
   - В логике вам не откажешь. Если только вашему предшественнику не пришло в голову переместить господина Ла Порта в.., словом, в эту башню откуда-либо еще.
   - Черт побери!
   - Совершенно с вами согласен.
   - Мне это не приходило в голову!
   - А мне, как видите, пришло.
   Кружевной платочек был снова извлечен из кармана г-на коменданта Бастилии. Невооруженным глазом было видно, что он давно уже утратил свою первоначальную белизну и свежесть.
   - Что-то душно сегодня, - заметил г-н дю Трамбле, отирая пот со лба.
   - А я все время мерзну в этом погребе, - отвечал д'Артаньян.
   - Итак, - решил г-н дю Трамбле, которому показалось, что он нашел соломоново решение. - Мы поступим следующим образом. Я буду считать, что господина Ла Порта никуда не переводили, то есть он находится там, куда попал сразу же после заключения в Бастилию. Переговорив с ним, как я сейчас беседую с вами, я смогу убедиться в правильности моего предположения.
   - Или в его ошибочности, - вставил неумолимый гасконец.
   - Или в его ошибочности, - автоматически повторил дю Трамбле. - Только не перебивайте меня! Если окажется, что господин Ла Порт не менял своей камеры ни одного раза, то...
   - То и мое первое жилье находилось в башне, которую вы зовете Базиньерой, - рассудительно заключил д'Артаньян.
   - Вот именно! - облегченно воскликнул дю Трамбле. - И теперь остается только выяснить, на каком этаже вас содержали.
   - Ну, это легко, - с невинным видом сказал д'Артаньян. - Я уже говорил вам.
   - Господин д'Артаньян, скажите снова!
   - Неужто у вас такая короткая память, любезный господин дю Трамбле?! А, впрочем, понимаю - у вас такое большое хозяйство, всего не упомнишь. Так вот, моя камера находилась на третьем этаже.
   - Уф-ф! Ну вот мы и добрались до конца. Значит, вас перевели из третьей Базиньеры в пятую Бертодьеру...
   - Да, под самую крышу, и теперь у меня постоянно отсыревает потолок.
   Тут д'Артаньян прервал сам себя на полуслове, поскольку увидел, что г-н дю Трамбле вдруг замер и вытаращил глаза.
   - Что это с вами'?!
   - Ох!
   - Да что такое, черт побери! Эй, парень, ну-ка подай стакан воды своему начальнику!
   Последнее предназначалось тюремному стражу, в сопровождении которого г-н дю Трамбле появился в камере д'Артаньяна.
   - Ах!
   - Что за напасть! Послушайте, господин дю Трамбле!
   Нельзя принимать все так близко к сердцу!
   Постепенно к дю Трамбле вернулся дар речи. Он снова опустился на кровать, где по-прежнему с невозмутимым видом сидел д'Артаньян.
   - Да ведь это камера Бассомпьера! - смог проговорить он наконец.
   Теперь пришла очередь д'Артаньяна. Он в немом изумлении воззрился на коменданта.
   - Как Бассомпьера?!
   - Именно.
   - Бассомпьер - в Бастилии?!
   - С понедельника.
   - Ну, в таком случае мне жаловаться не на что. Скоро сюда отправят принцев, брата его величества, потом... Уж не знаю, что будет потом, но, думаю, Бастилию станут называть Лувром, а Лувр - Бастилией.
   - То, что Бассомпьер в Бастилии, это еще полбеды...
   - А-а, и это для вас пустяки... Значит, тут, наверное, и королева-мать!
   - Тс-с! Что вы такое говорите, господин д'Артаньян!
   - Ну, раз засадили первого маршала Франции, то следовало бы не останавливаться на достигнутом.
   - Вы сами не предполагаете насколько вы недалеки от истины. Ваше пророчество вполне может исполниться в ближайшем будущем. Но меня в настоящий момент занимает другое...
   - Я сгораю от нетерпения!
   Дю Трамбле вовремя прикусил язык. Читателю ясно, что нового коменданта чрезвычайно взволновало именно то обстоятельство, что из злополучной камеры на третьем этаже Базиньеры был совершен дерзкий, неслыханный в истории этой мрачной тюрьмы, побег. И побег этот состоялся буквально вслед за тем, как д'Артаньяна перевели в другую камеру, а на его место поселили дона Алонсо. Дю Трамбле понял, что д'Артаньяну не следует знать обо всех этих неприятных происшествиях.
   Поэтому он сказал только следующее:
   - Э, нет, любезный господин д'Артаньян. Мы и так затронули весьма скользкие темы. Когда-нибудь впоследствии я поделюсь с вами своими соображениями. Особенно охотно я поступлю так в том случае, если вы выйдете на свободу.
   А сейчас прошу меня простить - меня призывает долг.
   Затем дю Трамбле уверил д'Артаньяна, что ему будут присланы сухие дрова, а сумма, отпускаемая на его содержание, возрастет на пять ливров в сутки, и удалился в сопровождении тюремного стража, погромыхивающего связкой ключей, носимой на поясе.
   Д'Артаньян же постоял, прислушиваясь к удаляющимся шагам коменданта и стража, после чего снова бросился на жалобно заскрипевшую под ним кровать и задумался. При этом он яростно крутил свой длинный ус, время от времени принимаясь кусать его и бормоча: "Значит, и Бассомпьер в Бастилии, вот так штука!"
   Вышагивая по мрачным безлюдным коридорам Бастилии, дю Трамбле изрядно утомился. Он начинал убеждаться, что полученная им должность имеет множество отрицательных сторон, о которых ему не приходилось задумываться ранее.
   Кроме того, его беспокоила предстоящая встреча с Бассомпьером. Дю Трамбле чувствовал, что ему недостанет сил посмотреть маршалу в глаза.
   Между тем обход продолжался.
   - Кто у нас содержится здесь? - вопросил г-н дю Трамбле.
   - Номер восемьдесят пятый, некто Бонасье, галантерейщик, - отвечал сторож, открывая дверь камеры.
   Уяснив себе, что перед ним человек незначительный и проку от него не более одного ливра в день, комендант состроил кислую гримасу и шагнул в камеру, не собираясь долго в ней задерживаться. Он увидел перед собой маленького приземистого человечка. Это и был галантерейщик Бонасье.
   Его привели в Бастилию хорошая память и плохая голова.
   После исчезновения своей жены он некоторое время вел себя тихо и смирно. Но однажды решил, что пришла пора похлопотать о приличествующем вознаграждении за свои услуги.
   Он имел неосторожность напомнить о себе кардиналу; тот велел ответить ему, что он позаботится о том, чтобы отныне г-н Бонасье впредь ни в чем не нуждался. Слово его высокопреосвященства никогда не расходилось с делом (по крайней мере, в подобных случаях), поэтому в самом скором времени мэтр Бонасье получил стол и квартиру в Бастилии.
   Все это время Бонасье стенал и охал, повторяя, что его жена крестница самого г-на Ла Порта - камердинера и доверенного лица ее величества. То же самое он сообщил, едва завидев переступившего порог коменданта.
   Вместо ответа дю Трамбле взял почтенного галантерейщика под локоть и подвел к зарешеченному тюремному окну камеры, выходившему во внутренний двор тюрьмы.
   - Поглядите-ка в окно, любезный, - вкрадчивым голосом пригласил дю Трамбле.
   Бывший галантерейщик слегка оробел, а потому выполнил просьбу, не задавая лишних вопросов.
   - Что вы там видите? - еще ласковее спросил комендант.
   - Как что? Всегда одно и то же - тюремный двор.
   - А видно ли вам вон ту башню?
   - Да, конечно, господин комендант.
   - А видно ли вам отсюда вон то окошко в стене башни на четвертом ярусе?
   - Глаза мои уже не те, что прежде, но думаю, я вижу то самое окно, о котором вы говорите, сударь.
   - Так вот, любезный, это окно как раз той самой камеры, в которой обитает бывший камердинер королевы господин Ла Порт.
   Бонасье побледнел, а г-н дю Трамбле круто повернулся на каблуках и удалился, чрезвычайно довольный произведенным эффектом.
   ***
   Рано или поздно приходится платить по счетам. Тюремщик вставил ключ в замок на дверях "третьей Базиньеры", если пользоваться служебной терминологией Бастилии, и г-н дю Трамбле был вынужден встретиться с преданным им маршалом Бассомпьером лицом к лицу.
   - Дю Трамбле?! Вы?!
   Господин дю Трамбле не был храбрецом, но и трусом тоже не был. Однако он попятился. Взгляд боевого маршала не предвещал ничего хорошего.
   - Господин маршал, прошу поверить, что мне тяжело видеть вас узником Бастилии. Есть ли у вас какие-либо жалобы, пожелания. Все, что только возможно, будет исполнено немедленно.
   - Тысяча чертей! Так в каком же вы здесь качестве?!
   - В качестве коменданта.
   - Неплохое местечко, а, дю Трамбле?
   - Пока не знаю, господин маршал. Я только второй день в должности.
   - Много ли вы заплатили за место, сударь?
   - Думаю, этот вопрос мы не станем сейчас обсуждать, господин маршал. Я пришел к вам по долгу службы...
   - Дю Трамбле, хотите, я назову вам цену вашего комендантства?!
   - Нет, сударь.
   - Тридцать сребреников!
   - Да нет же, черт побери! Уверяю вас,..
   - Зачем я не убил вас в Лионе!
   Дю Трамбле повернулся и, стараясь сохранить достоинство, направился к выходу. За спиной он услышал, как Бассомпьер вдруг расхохотался. Дю Трамбле против воли замедлил шаги и остановился - вполоборота - в дверях.
   - Что вас так рассмешило? - подозрительно спросил он.
   - Мне пришла в голову поразительно забавная мысль, - с трудом отвечал Бассомпьер, хохоча во все горло. - Отсюда мы выйдем с вами одновременно.
   - Вы не понимаете, - продолжал маршал, все еще смеясь, встретив удивленный взгляд коменданта. - Ну как же! Я выйду отсюда только после смерти кардинала. Вы - тоже! Как только Ришелье умрет, меня выпустят, а вы лишитесь должности! Ха-ха-ха!!!