Харин Николай. Д'Артаньян в Бастилии (Снова три мушкетера - 2)

   Король обратился за разъяснениями к королеве, но она лишь горько жаловалась на его несправедливость. Анна Австрийская напомнила супругу о том, что Ришелье домогался ее благосклонности, а теперь преследует за то, что она отвергла эти домогательства. Королева была права, но это не улучшило расположения духа его величества. Доводы королевы живо напомнили Людовику XIII, что не только его высокопреосвященство искал благосклонности его прекрасной супруги. И что некоторые были не столь неудачливы в этом.
   Король осыпал королеву упреками. Он был резок и во многом несправедлив. Бедная королева не пыталась оправдываться.
   - Моя мать и брат Гастон строят заговоры за моей спиной! Пусть их! Они получат свое! Мне не повезло с родственниками. Но вы, Анна, почему вы приняли их сторону?! Вы, моя супруга, королева Франции!
   - Скажите лучше - пленница. Я даже не могу написать письмо брату.
   - Напишите ему завтра же, мадам. Но не пытайтесь строить заговоры!
   - Ваше величество, письмо будет перехвачено соглядатаями господина кардинала. Смысл каждой фразы будет искажен до неузнаваемости и в таком виде, удобном кардиналу, передан вам.
   - Но ведь вы не станете отрицать, что существует целый заговор...
   - Да, ваше величество! Точнее - существовал. Но не против французского короля, а против тирана Франции - Ришелье.
   - И вам известны имена заговорщиков?
   - Мне известны имена некоторых людей, мечтавших о более справедливом управлении государством, - только в этом их вина!
   - В таком случае, сообщите их мне.
   - Извольте, Людовик. Во-первых, это ваша мать - Мария Медичи. Ваша мать, которой вы еще так недавно обещали отправить кардинала в отставку. Во-вторых, ваш брат - герцог Орлеанский.
   - Оставьте, мадам! Этих имен вы могли бы и не называть. Кто еще?
   - Имена остальных вам также прекрасно известны, государь.
   - Неужели? И они до сих пор не в Бастилии? Я требую, чтобы вы назвали их, Анна!
   - Пюилоран, Шале, граф Море, приор Вандомский.
   - Постойте, но ведь их всех...
   - Вот именно, ваше величество. Вдобавок могу назвать мадемуазель д'Отфор. Кажется, она пользовалась вашим расположением?
   - Но ведь я удалил ее от двора, - в некотором замешательстве отвечал Людовик Справедливый.
   - Добавьте - по наущению кардинала. Так же, как сослали герцогиню д'Эльбеф, принцессу де Конти...
   - Погодите, Анна. Вы называете мне тех, кто и так уже понес наказание!
   - Это так и есть, Людовик. Кардинал расправился со всеми. Даже с преданными людьми, вина которых заключается лишь в том, что они хорошо служат вашему величеству.
   Король сделал гримасу.
   - Точнее - вам, мадам, - сказал он, скорее наудачу.
   Однако он попал в цель. Анна Австрийская покраснела.
   - Я не совсем понимаю вас, ваше величество, - проговорила она дрогнувшим голосом.
   Людовик почувствовал растерянность королевы.
   - Вы снова скрытничаете, мадам, - заявил он, повышая голос. - Столько секретов! И после этого вы жалуетесь на мое недоверие! Оно вполне понятно: посудите сами - моя почтенная матушка затаилась и хранит молчание, что способ" но вызвать страх у любого, знающего ее, а братец Гастон и вовсе пустился в бега, полагаю, не для того, чтобы полюбоваться пейзажами! Он готовит мятеж! Если бы вы знали, как я устал от этих интриг!
   - Вашему величеству в таком случае не следует бросать на произвол судьбы тех, кто верен ему!
   - Кого же я бросил на произвол судьбы?
   Королева осеклась. Она поняла, что вступила на тонкий лед. Король настаивал на ответе. Анна Австрийская, призвав на помощь Деву Марию, стояла на своем. Гнев его величества нарастал, и тогда королева решилась.
   - Вы сами видите, государь, что кардинал отомстил всем своим противникам. Их не защитили ни происхождение, ни титулы, ни мундир вашей гвардии, наконец!
   - Отлично! Слово сказано, мадам. Вы говорите о лейтенанте мушкетеров д'Артаньянс?
   - Да.
   - Вы знаете, что с ним случилось?
   - Мне это неизвестно. Но поскольку мне известно другое: то, что его разыскивает господин де Тревиль, я вправе предположить самое худшее...
   - Ну, очутиться в Бастилии и еще не самое худшее из того, что может произойти с человеком, строящим заговоры, мадам.
   - Ваши слова несправедливы, ваше величество. Разве вам не известно, что д'Артаньян - преданный человек.
   - Теперь я сомневаюсь в атом.
   - Чем же вызваны эти сомнения, ваше величество?
   - Хотя бы тем, что вы так горячо защищаете его, мадам!
   С чего бы это?
   Анна Австрийская сжала ладони. Лед сделался еще тоньше.
   - Мне больно смотреть, как кардинал опутывает вас своей паутиной, словно гигантский паук. Он губит всех преданных вам людей. Теперь он доберется и до капитана мушкетеров - господина де Тревиля. Вы же сами говорили мне, что люди де Тревиля терпеть не могут гвардейцев кардинала и частенько поколачивают их, несмотря на то что Ришелье набирает в ряды своих телохранителей самых отъявленных головорезов и бретеров Парижа!
   - Да, это правда... Совсем недавно...
   - Вы сами видите, ваше величество, что у кардинала есть причины питать к господину д'Артаньяну недобрые чувства.
   А вы заключили его в тюрьму!
   - Но я не приказывал отправить д'Артаньяна в Бастилию. Я сам узнал обо всем только вчера! - воскликнул Людовик и понял, что проговорился. Это рассердило его еще больше.
   - Кардинал дошел до того, что распоряжается всем без исключения!
   - Мадам, - резко перебил ее король. - То, что сделал кардинал, сделано от моего имени и заслужило мое одобрение. У него и у меня есть веские основания для этого.
   - В таком случае я умолкаю, ваше величество.
   Людовик понял, что он так ничего и не узнал. Он хотел повернуться и уйти из покоев королевы, сказав ей на прощание какую-нибудь резкость, к которым Анна Австрийская уже привыкла, однако благоразумие победило гордость.
   - Все же вы могли бы помочь мне, Анна, - примирительным тоном проговорил король. - Ришелье что-то скрывает от меня.
   - Ах, ваше величество! Вернее сказать - кое-что он не скрывает!
   - Вы не любите кардинала, я знаю. Но оставим это. Мне и впрямь не нравится, когда моих мушкетеров сажают в Бастилию из-за каких-то сомнительных историй...
   Анна Австрийская насторожилась:
   - Позвольте спросить, ваше величество. Кардинал объяснил вам, что это за сомнительные истории?
   - Не слишком внятно, - признался король. - Он посоветовал уточнить детали у вас, мадам.
   "Неужели гасконец проговорился!" - подумала королева.
   Анна Австрийская забыла, что, в смятении чувств отправляя д'Артаньяна в погоню за дю Трамбле, она сама разрешила ему действовать от своего имени. Сейчас мысль о том, что кардиналу стало известно, кто приказал арестовать дю Трамбле, пугала ее, хотя она и не присутствовала на знаменитой встрече заговорщиков в Лионе.
   Она решилась:
   - Вот видите, ваше величество. Ришелье просто не выносит согласия между нами и старается непременно поссорить нас. Его приспешник дю Трамбле подслушал, как Бассомпьер и еще несколько военных резко высказывались о кардинале, и помчался к нему с доносом. Узнав об этом, маршал не на шутку встревожился - не столько за себя, столько за своих подчиненных, которые, не будучи защищены от мести кардинала, могли поплатиться за вольные речи. Маршал обратился к королеве-матери, а королева-мать - ко мне.
   - Но почему именно к вам, мадам?
   - Это очень просто, государь. Королева-мать просила послать вдогонку за дю Трамбле верного человека, чтобы он перехватил его по дороге и помешал тем самым оклеветать этих дворян. Однако прошло время, и догнать дю Трамбле мог лишь такой человек, как господин д'Артаньян.
   - Но господин д'Артаньян - мушкетер.
   - Вот по этой-то причине королева-мать и попросила меня отдать приказ шевалье д'Артаньяну. Ее приказа он не стал бы исполнять.
   - В самом деле - просто, - сказал повеселевший король.
   - И теперь бедный господин д'Артаньян томится в Бастилии.
   - Он крепко насолил кардиналу, чуть не отправив на тот свет де Жюссака и Бернажу - двух его лучших гвардейцев! - рассмеялся король. - Я поговорю с кардиналом. Он не должен сводить счеты с мушкетерами подобным образом.
   Его величество удалился, вполне удовлетворенный объяснениями королевы. Анна Австрийская же осталась в тревожной неизвестности.
   На следующий день королева пригласила господина де Тревиля. Между ними произошел разговор, после которого заключенный Базиньеры без номера получил через месье Гийо записку. С трудом разобрав каракули, узник прочел:
   "Знает ли он, чью просьбу вы выполняли в Дофине? Вы назвали имя?" Судя по почерку, писала полуграмотная женщина, и, хотя бумага была старательно смята и покрыта жирными пятнами, все же это была дорогая бумага. И распространяла она тончайший аромат духов, который узник не спутал бы ни с чем на свете. Такой же аромат исходил от нежной ручки, протянутой ему для поцелуя из-за бархатной портьеры, в день его памятного возвращения из Лондона.
   На следующее утро стражник забрал вместе с нетронутыми блюдами клочок бумаги со следующими словами: догадывается, но не знает наверняка. И никогда не узнает". В тот же день капитан мушкетеров господин де Тревиль был снова удостоен аудиенции у ее величества. Фрейлины королевы отметили, что разговор привел королеву в хорошее расположение, это было неудивительно: капитан мушкетеров пользовался репутацией галантного кавалера и ловкого придворного.
   На третий день д'Артаньяну пришлось пообедать самой малостью крохотным клочком бумаги со словами: "О вас помнят!" Впрочем, заключенный Базиньеры не выразил неудовольствия таким скудным обедом.
   Все эти события, однако, не привели к тому, на что надеялся мушкетер, его скорому освобождению. Успокоенная королева до поры до времени не решалась заговаривать с королем на скользкую тему. Король же, спросив его высокопреосвященство о причинах столь долгого заключения лейтенанта мушкетеров, получил пространный ответ, в котором кардинал ссылался на возможность связи между д'Артаньяном и Туром, напоминал о подозрительном исчезновении шевалье д'Эрбле, называл имена герцогини де Шеврез и какого-то испанского дворянина, и в конце концов довел короля до обычного его состояния - раздражения и меланхолии. Его величество потерял всякое желание задавать Ришелье какие бы то ни было вопросы и уехал охотиться в Сен-Жермен, а Анна Австрийская уединилась с доньей Эстефанией и принялась писать длинное письмо в Мадрид.
   Господин де Тревиль понял, что надеяться не на кого.
   "В таком случае остается один выход, - сказал он себе. - Обратиться к помощи дружбы. Помнится, один из четверки принял сан. Вот он-то и может мне помочь. Проклятие! Раз мало проку от монархов, попросим поддержки у монахов!"
   В тот же вечер молодой дворянин Жиль Персон, называющий себя с некоторых пор шевалье де Роберваль, получил приглашение во дворец господина де Тревиля, которое ему вручил ливрейный лакей.
   Глава тринадцатая
   Политика и алхимия
   Арамис сидел в строгой монастырской келье в монашеском облачении за столом и исписывал лист за листом своим бисерным почерком.
   Его адресаты всюду - в Лангедоке и Бургундии, в Пьемонте и Провансе, в Риме и Мадриде. Пишет он и в Тур. Он получает письма от францисканцев, что просят милостыню по дорогам Европы, и от купцов из Брюгге, торгующих фрисландским полотном; ему пишет испанский гранд и.., белошвейка Мари Мишон...
   Мой дорогой кузен!
   Сестра опять беспокоится по поводу моего здоровья, однако у меня оно ничуть не хуже, чем вчера. Очередная охота на "красного" зверя, которую затевают в Париже (или Сен-Жермене - я, право, не знаю точно), может, конечно, окончиться неудачей, ведь лисица хитра. Мне кажется, для успеха всего предприятия охотникам следует заручиться участием его величества - во всей Франции не сыскать охотника лучше и удачливее. Все же, думаю, сестра преувеличивает мою скромную роль. Во всяком случае я принимаю некоторые меры, чтобы не схватить насморка, и, если Богу будет угодно, мое здоровье не пошатнется и впредь. И это несмотря на то, что у нас в округе полно лисий,. Они - гроза местных курятников. Но не все курочки так беззащитны, есть ведь и петушки, а у петушков есть шпоры.
   Помните о Мари.
   Нежно целую Ваши прекрасные глаза.
   Арамис перечитал письмо еще раз, вздохнул, а затем аккуратно сжег его. Потом он вздохнул снова и принялся писать ответ:
   Дорогая кузина!
   Мне трудно описать Вам то волнение, которое всегда охватывает меня при получении известий от Вас. Его можно сравнить лишь с радостью по поводу Вашего прекрасного настроения и здоровья.
   Однако, зная Вашу сестру, не могу не предостеречь Вас: погода нынче скверная, и, если Вы будете разгуливать под дождем, по своему обыкновению, легко можете простудиться.
   Сезон охоты еще не начался. Крестьяне и так голодают, а если "красный" зверь передушит всех кур, то что толку от оставшихся петухов, о чьих шпорах Вы так легкомысленно мне сообщаете, будто Вам доставляет удовольствие подразнить меня.
   Итак, петухи попадут в суп. Однако их мясо настолько невкусно, что лично я нахожу в том мало проку. Чтобы не доводить дело до этого, в Ваши места приедет другой охотник, хоть и не столь известный и удачливый, как тот, о котором Вы пишете в своем письме. Если сестра сочтет нужным известить Вас о ненастье (она лучше Вашего предсказывает погоду), этот охотник будет снабжен предметом, по которому Вы безошибочно узнаете его - сестра передаст ему молитвенник в зеленом переплете. В этом случае Вам станет ясно, что из-за ненастья охота не состоится, и Вы, надеюсь, успеете переменить климат на более сухой и теплый - насморк Вам не к лицу.
   Я же здесь иногда охочусь на бекасов, воображая, что это Ваши петухи со шпорами. Возможно, в скором времени предприму поездку на юг. Так хочется повидать Вас. Тысяча поцелуев!
   Всегда любящий Вас кузен.
   P.S. Почаще бывайте в известном Вам монастыре, его обитатели прекрасно умеют предсказывать погоду. Ах! Почему я не сестра-урсулинка, мы виделись бы чаше.
   Арамис задумчиво посмотрел на только что написанное письмо и собирался было вздохнуть еще раз, но передумал, запечатал послание и отложил его в сторону. Пора было приниматься за новое.
   Досточтимый дон Ривера!
   Мне лестно, что Вы меня помните, но не могу скрыть своего разочарования, вызванного Вашим, досточтимый дон, предложением. Мне действительно приходилось оказывать некоторые услуги, чисто дружеские, кое-кому из дворян, родившихся по ту сторону Пиренейского хребта, но прошу Вас заметить, что я-то живу - по эту! Отношения между нашими государствами сейчас настолько далеки от нормальных, что я не считаю себя вправе вести с Вами какие бы то ни было дальнейшие переговоры, тем более что если Вы не рискуете ничем, то я рискую всем. Прежде всего - я француз, а уже затем все остальное.
   Это письмо Арамис вообще не подписал, очевидно, он знал, что адресат и так установит личность отправителя. В то же время всякий посторонний человек несомненно затруднился бы назвать обратный адрес, тем более что Арамис предусмотрительно изменил почерк.
   Следующее письмо бывший мушкетер адресовал в монастырь Ордена миноритов в Париже.
   Преподобный отец и мой уважаемый друг, если только мне позволено называться Вашим другом, что я счел бы за великую честь.
   С тех пор как Вы, рискуя собственной свободой, так благородно помогли мне скрыться от преследователей из моего домика на улице Вожирар, я почти не имел возможности выразить Вам свою искреннюю признательность. Настоятель сообщил мне, что после окончания коллегии нашего Ордена, Вы избрали себе суровую стезю минорита, что лишь усиливает мое восхищение Вами.
   Я прошу простить столь долгое молчание, но Вы, конечно. понимаете его причину: мне трудно было отыскать надежного человека, чтобы доверить ему вполне откровенное письмо, - другого же я писать Вам не хотел. Наконец такой человек отыскался. Это Жиль Персон, милый и честный юноша, который хочет, чтобы его называли шевалье де Роберваль, что я и делаю для того, чтобы доставить ему удовольствие. Вдобавок к перечисленным мной положительным его качествам он умен, что ставит его в один ряд с лучшими людьми из числа тех, которых я знаю. Он стремится служить Франции и науке, и, если в те места, где я теперь обитаю, шевалье де Пер.., простите - де Роберваля, привело служение первой, то в Париж он направляется с мыслью послужить второй. Молодого человека снедает желание сделаться ученым - желание, согласитесь, нечастое в наше время. Именно поэтому я, без тени сомнения, вручаю ему мое письмо - ведь во всем Париже ему не сыскать места, где упомянутая мной вторая прекрасная дама, служению коей шевалье де Роберваль собирается себя посвятить, гостила бы чаще, чем в Вашей скромной келье, ничуть не компрометируя Ваш сан, но лишь увеличивая Вашу славу и пользу всей образованной Европы.
   С глубоким уважением и искренней признательностью Ваш д'Эрбле.
   Аккуратно сложив письмо, Арамис надписал адрес:
   "Париж, монастырь Ордена миноритов, преподобному Марену Мерсенну".
   Покончив с письмами, Арамис встал и вышел из кельи.
   Монастырский колокол возвестил о том, что пришло время отправляться на молитву.
   Через некоторое время Арамис, накинув капюшон, вышел из монастыря и, не привлекая ничьего внимания, добрался до гостиницы "Коронованный бык", где и нашел Жиля Персона, называющего себя шевалье де Роберваль. Жиль Персон сидел за грубым столом и читал книгу при свете огарка.
   - Добрый вечер, сударь, - приветливо произнес он, отрываясь от чтения.
   - Здравствуйте, господин де Роберваль, - отвечал Арамис своим мелодичным голосом. Он бросил взгляд на название книги. Это была "Физика" Аристотеля.
   - Интересует ли вас также алхимия? - Арамис задал этот вопрос легким светским тоном, одновременно указывая на книгу и давая понять кивком головы, что он одобряет чтение Жиля Персона.
   - Не в такой степени, как физика и математика, - серьезно отвечал молодой человек. - Я склонен считать все эти поиски философского камня пустой тратой времени.
   Арамис пристально поглядел в глаза своему собеседнику.
   Он нашел там прямодушное подтверждение сказанному.
   - Надеюсь, мы вернемся когда-нибудь к этому разговору, и мне удастся переубедить вас, - тем же мелодичным голосом продолжал Арамис. - Но я пришел к вам в столь поздний час не для того, чтобы обсуждать сравнительные достоинства наук. Я написал ответ.
   Молодой человек молча кивнул, его серьезное лицо нравилось Арамису.
   - Вот он!
   С этими словами Арамис протянул де Робервалю только что написанное письмо. Тот заколебался.
   - Я хочу, чтобы вы знали его содержание, - пояснил Арамис будничным тоном. - В дороге всякое может случиться.
   Молодой человек взял письмо из рук Арамиса, поднес его к огню и принялся читать. По мере того как глаза его пробегали строку за строкой, на лице де Роберваля появлялось все возрастающее удивление.
   - Как видите, я полностью доверяю вам, - чуть улыбнувшись, сказал Арамис.
   - Черт побери! Вот это меня и удивляет!
   - Мое доверие?
   - Нет.., я имел в виду само письмо... Вы рекомендуете меня преподобному Мерсенну?!
   - Это показывает, как вы мне понравились.
   - Но ведь.., отец Мерсенн знает меня! Мы познакомились с вами прошлой зимой именно у этого замечательного человека!
   - Правильно. Но зачем об этом знать тем, кто станет читать письмо?
   - Кто же может прочесть его, кроме отца Мерсенна, которому оно адресовано?!
   - Этого знать нельзя: я ведь уже сказал вам - в дороге всякое может случиться...
   - Я хорошо владею шпагой, шевалье д'Эрбле, и вы вполне можете на меня положиться.
   - Не сомневаюсь в вашей храбрости и воинском искусстве, но тут возможны встречи с врагом иного рода.
   - С кем же?!
   - С дьяволом.
   Молодой человек испытующе посмотрел на Арамиса, желая удостовериться в том, что он не шутит. Арамис был серьезен.
   - А противоборство с дьяволом - моя специальность.
   Поэтому послушайте меня не перебивая.
   Де Роберваль ощутил огромную внутреннюю силу и убежденность человека, стоявшего перед ним. Ему показалось, что Арамис по меньшей мере вдвое старше его, хотя в действительности разница составляла год или два. Молодой человек молча поклонился.
   - Это письмо может быть украдено у вас в дороге, так что вы и сами этого не заметите. Я ничего не утверждаю, но не исключаю такой возможности. Поэтому советую вам прятать его не слишком хорошо, чтобы легче было найти. А не то, пожалуй, они захотят сперва убить вас, а уж затем обыскать без помех.
   - Да о ком вы говорите?! Кто это?!
   - Слуги дьявола.
   - Неужели риск так велик?!
   - Не думаю, но лучше предусмотреть все возможности.
   Впрочем, вы можете еще отказаться.
   - Ни за что! Я обещал отцу Мерсенну доставить его письмо к вам и привезти ответ. Однако.., преподобный Мерсенн, видимо, ждет от вас совсем иного. Не того, что написано в письме.
   - Разумеется.
   - А следовательно...
   - А следовательно, нам поможет ваша склонность к естественным наукам.
   - Но каким образом?
   - Посвящая свое время физике и математике, вы несомненно развили свой ум и память. Я мог бы побиться об заклад, если бы не моя сутана, что для вас не составит труда перемножить в уме несколько чисел, не так ли, господин де Роберваль?
   - Вы правы, не скрою, но...
   - Вы без труда запоминаете доказательства геометрических теорем...
   - Вы опять не ошиблись, господин д'Эрбле.
   - И следовательно, вы легко запомните содержание того письма, которое я написал бы отцу Мерсенну, если бы не опасался повредить ему и себе. Но я не написал его. Вы будете моим письмом. Итак, слушайте и запоминайте. Во-первых, вы засвидетельствуете отцу Мерсенну мое уважение и поблагодарите его от моего имени за важные новости. Во-вторых, вы передадите ему, что святым отцам известно о том, что дон Алонсо попал в плен и находится в Бастилии. Орден не оставит его в беде. Для этого будут пущены в ход все связи. Возможно, здесь, во Франции, скоро произойдут перемены, которые облегчат освобождение дона Алонсо. Вы поняли мою мысль?
   Де Роберваль молча кивнул.
   - Теперь - о главном, - продолжал Арамис своим спокойным будничным тоном. - Известие отца Мерсенна глубоко опечалило и взволновало меня. Я немедленно начинаю действовать. Вы передадите отцу Мерсенну, что скоро я буду в Париже в сопровождении двух моих друзей, которые, надеюсь, присоединятся ко мне, узнав, что речь идет о господине д'Артаньяне...
   - Как вы сказали?! О господине д'Артаньяне?!
   Арамис прикусил язык.
   - Имя не имеет значения, отец Мерсенн поймет, кого я имею в виду.
   - Я ни в коем случае не хотел показаться нескромным, но...
   - Что же?
   - Я хотел сказать, что знаю дворянина, о котором идет речь.
   - Вы знаете господина д'Артаньяна?
   - Я видел его однажды на приеме у господина де Тревиля. Он отнесся ко мне любезно, и у меня составилось хорошее мнение об атом человеке.
   - Если бы это оказалось не так, вас ожидали бы неприятности, шевалье де Роберваль, - сказал Арамис.
   - Почему?
   - Потому что господин д'Артаньян - мой лучший друг.
   Молодой человек снова внимательно посмотрел на Арамиса и убедился, что тот вовсе не склонен шутить.
   - Продолжайте, сударь, - только и сказал де Роберваль.
   - Итак, вы известите отца Мерсенна о моем скором приезде в Париж и попросите его предупредить об этом господина де Тревиля. Возможно, преподобный отец поручит это сделать вам. Надеюсь, у господина де Тревиля найдутся три мушкетерских плаща и три комплекта одежды на то время, что я и мои друзья пробудем в Париже.
   - Все будет передано господину де Тревилю.
   - Кроме того, хотя это и излишне, следует предупредить господина де Тревиля, что никто из коронованных особ, будучи они бессильны защитить самых верных из своих слуг от его адского высокопреосвященства, знать ничего не должен.
   - Я передам также и это.
   - Да! Необходимо отыскать в Париже человека по имени Планше. Если не ошибаюсь, он - сержант копейщиков Пьемонтского полка.
   - Допустим, его удалось разыскать. Что передать ему?
   - То же самое, что и господину де Тревилю. Разумеется, без добавления относительно коронованных особ - до них Планше вряд ли доберется. Это все.
   - Итак?
   - Итак - в путь. И да поможет вам Бог. Я буду молиться за вас. Уверен, все это время отец Мерсенн делает то же.
   - Что касается меня, - с улыбкой отвечал де Роберваль, - я призову на помощь логику и рассудок.
   Глава четырнадцатая
   Алхимия и политика
   Расставшись с шевалье де Робервалем, Арамис направился на окраину города. Уже совсем стемнело, дул порывистый и холодный ветер, рвавший плащи редких прохожих, но бывший мушкетер, казалось, был рад такой погоде. Он шагал уверенно, но принимал меры предосторожности, не желая быть узнанным.
   Добравшись до окраины, он немного покружил возле одного из мрачных и с виду запущенных домов и наконец, удостоверившись в отсутствии любопытных глаз, подошел к обшарпанной двери и тихонько постучал. Ему пришлось постоять на улице, прислушиваясь к завыванию ветра, покуда изнутри не донесся приглушенный ответный сигнал. После чего таинственная дверь отворилась, и Арамис исчез в темном доме.
   Как только он вошел, ему была вручена свеча, вторую же понес, освещая ему путь, молчаливый горбун в черном. Они спустились по ступеням старинной каменной лестницы. Ступени были изъедены не только временем, но и кислотой, которая, очевидно, не раз расплескивалась на них. Лестница привела в подземелье с каменными сводами, служившее лабораторией алхимика.